Уснуть он не уснул, но подступивший было спазм явственно сталотступать. Голубев не верил, факт оказался фактом.
Таблетки, которые дала ему Полина Николаевна, он пил затем с месяц,они были в большом ходу у Мясникова, но в других больницах почему-то неприменялись, не были зафиксированы для подобных случаев советскимздравоохранением, хотя и были общеизвестны как средство успокаивающее.
Таблетки назывались триоксазин.
Движение материи то и дело воспринимается нами как движение безматерии, что-то вроде световых электромагнитных волн в интервале частот,воспринимаемых человеческим глазом.
Вот и революции - тоже движение не реальной, а придуманной материи, механика вне и помимо географии. Россия к тому же скоро век как стремится к движению впереди самой себя: "Ну и ну! - удивлялся Голубев своим размышлениям. - В чем смысл-то? В природе же такого смысла не может быть! Природа никогда не выдумывает и не опережает саму себя!"
Умирает человечество, но мало кто этого боится. Боятся за себя и своихблизких, но если умирает человечество - это человеку до лампочки.
И двухместная палата с Азовским, Поляковым и Голубевым показаласьГолубеву не чем иным, как миром истинной, миром чистой науки. Здесь-тонаука ничем не была загрязнена, ничем не была перекрыта, была несравненно свободнее, чем в тематиках всех на свете НИИ.
Очень мало кому из ученых - разве только Вернадскому? удавалосьдумать на итог и на конечный результат, так, как будто думаешь в последний раз.
Голубева перевели в общую палату - он уже вставал, выходил на улицу,гулял между десятком-другим угнетенных березок, между корпусом "ухо -горло - нос" и моргом, но все равно считалось, что он "лежит", даже гуляя.К общей палате - десять коек, - к дискуссиям и анекдотам ее обитателейдоверия у Голубева никакого, скорее чувство презрения: "И эти туда же!"
Он знал, что в общей он полежит без последствий, а вот из двухместнойон вынес представления о собственном существовании как о чем-то случайном: есть в твоей судьбе ряд счастливых случайностей - ты жив, нет -прости-прощай! О чем же нынче было и подумать, что припомнить, если неэти случайности?
Было дело, его, студента первого курса, вызвали в ГПУ и потребовалисоставить списочек тех, кто почему-то недоволен советской властью. Потребовали и отпустили на сутки - хорошенько подумать.
Голубев подумал и придумал: на букву "А" он выписал десять фамилийиз списка лиц, лишенных избирательных прав, из "списков лишенцев", развешанных по заборам и опубликованных в газетах. Он принес эту выписку сотруднику на следующий день.
- Ты этих людей знаешь? - спросил сотрудник.
- Нет, не знаю.
- Так почему же ты думаешь, что они недовольны советской властью?
- А почему они должны быть довольны, если они - лишенцы? Их надо восстановить в правах, тогда они будут довольны.
- Ну, - сказал этот сотрудник, - ну ты чудак! Иди, чудак, посиди, еще подумай. - И отправил Голубева в подвал, в темную одиночную камеру, крохотную, без стола, без стула, без кровати.
А Голубеву - дурак дураком - было интересно! Он много слышал отюрьмах, но никогда в них не бывал, и у него было ощущение, что судьбаего не решается в этот час - будут и другие, вполне благоприятные часы.
Потом Голубева снова отвели к сотруднику (следователю), тот сказал:
- Теперь понял, какой будет с тобой разговор? Или ты не знаешь, что указания советской власти надо выполнять? Иди домой и еще подумай, завтра в четыре часа дня будь здесь с настоящим списком.
На другой день в четыре Голубев подал следователю список из десяти фамилий на букву "Б" и опять побывал в камере. Это повторялось с неделю, и Голубева... отпустили.
Отпустили, и все. Спустя год ли, два ли Голубев оказался в городеБийске Алтайского края, на берегу очень красивой реки Бии, шел по главной улице, вдруг что-то его остановило... Он огляделся - что? Он стоял рядом с витриной с фотопортретами детишек и взрослых, а в упор смотрел на него черноглазый, с правильными чертами лица, лет сорока - сорока пяти мужчина потрясающе знакомый, фамилии которого Голубев, однако же, не знал...
А это был тот человек, который допрашивал его, требовал списочекантисоветчиков, сажал его в камеру, когда он приносил списки лишенцев, но потом взял у Голубева подписку о том, что он никогда никому не скажет обо всем происшедшем, и отпустил.
Ну а сколько же чудес, сколько невероятных случаев привело в свое время Голубева туда, где Голубев обязательно должен был быть? На Ангальский мыс, откуда он и начал как настоящий гидролог.
Во время войны с Финляндией, зимой 1939-го, начинающего инженераГолубева вызвали с работы, из проектно-изыскательного бюро, в райвоенкомат и вручили повестку о призыве в кадры 20-го стрелкового полка.
В райвоенкомате было тихо, спокойно, немноголюдно - призывалсяГолубев, а с ним вместе тоже молодой почвовед Курочкин, выпускникПермского университета, тот получил назначение в 22-й стрелковый полк. И тому и другому надлежало зайти в штаб корпуса, зарегистрировать свои повестки, затем проследовать в старинную городскую крепость, к месту формирования полков.
Беседуя о том о сем, непринужденно знакомясь, прошагали Голубев иКурочкин до штаба корпуса, зарегистрировались там у щеголеватого писаря, а когда пошли в крепость, заметили: повестки перепутаны - теперь Голубев назначался в 22-й полк, Курочкин в 20-й.
Голубев оказался дисциплинированнее, он уговаривал Курочкина: вернемся в штаб корпуса, исправим ошибку писаря, - но Курочкин отмахивался: не все ли равно!
В крепости же стоял содом - плакали женщины, толкались призывники, какие-то командиры кому-то подавали команды.
Кое-как и они протолкнулись к дежурному (теперь они были в зданиивоенного училища), первым подал свою повестку Курочкин, и дежурныйсказал ему:
- Двадцатый? Вниз, в подвальный этаж! Быстро! Голубеву же было сказано:
- Третий этаж!
Ночь Голубев провел на полу огромной классной комнаты. Людей здесь была тьма, все спали-храпели, кто подстелив под себя шубу, а кто шубой накрывшись. Голубев тоже спал крепко, но один раз проснулся: со дворараздавались грохот, топот, крики, команды. Это его никак не касалось, и онуснул снова.
Утром стало известно: ночью 20-й стрелковый был отправлен на фронт.
Полк же 22-й стрелковый, запасной, оставался в крепости, формировалроты и батальоны и отправлял их туда же на фронт вслед за 20-м. Голубевкомандовал сначала одним, потом другим, потом третьим взводом добровольцев, которые потому были добровольцами, что были партийцами, их призывали как самых стойких и самых надежных.
Какое случилось недоразумение, думал Голубев: на фронт уходили людипожилые, заводские мастера, паровозные машинисты и ремонтники, агрономы, а учили их в 22-м запасном -- кого месяц, кого две-три недели -молоденькие, вроде Голубева, младшие лейтенанты. Младшим лейтенантамбыло наказано учить требовательно, чтобы рядовые браво кололи штыками(винтовки образца 1891 года) соломенные чучела, чтобы они, рядовые, непонарошке кричали "ура!", чтобы во взводах не было разговоров на тему овойне - зачем она и почему? - на это есть политруки, они знают зачем ипочему.
И Голубев исправно командовал взводом - дисциплина должна бытьдисциплиной, война войной, это он твердо знал, в вузе прошел высшуювневойсковую подготовку и два раза по два месяца бывал на сборах в учебных лагерях.
Но одно событие вызвало в нем смятение - это когда роту построили вдве шеренги и политрук громко, отчетливо прочел перед строем приказ поВооруженным Силам СССР, в котором говорилось, что белофинны, сделаввид, будто отступают, заманили 20-й полк в ловушку и уничтожили допоследнего человека. Только командир дивизии (генерал-майор Виноградов,помнится) и еще два или три человека на самолете улетели в тыл. Командирдивизии был приговорен к расстрелу.
Подпись под приказом была товарища Сталина.
Политрук читал в полной тишине. Командир роты подал команду"р-р-разойдись!", рота молча разошлась, никто ни слова, покурить и то неспросились, а несколько дней спустя по казарме прошел слух: 20-й полк былвооружен кое-как, не у всех бойцов были винтовки образца 1891 года, полкне был одет, обут в ботинки и кирзовые сапоги, а морозы стояли - сорок поЦельсию; 20-й полк не прошел никакой подготовки, из крепости в вагоны,из вагонов в атаку - такой был у него маршрут.
Еще через месяц, в марте, война кончилась, Голубев демобилизовался.
А спустя год-полтора проходила перерегистрация среднего комсоставазапаса, запасники получали повестки, Голубев не получил, явился безповестки, с военным билетом.
Тот же самый оказался в райвоенкомате писарь, который выписалГолубеву направление в 20-й полк, а почвоведу Курочкину в 22-й. Писарьничуть не изменился с тех пор, служака в малом чине и с большой амбицией,был так же подтянут и так же малограмотен. Он взял у Голубева военныйбилет, поискал в шкафу его личное дело, не нашел и принялся на Голубевакричать:
- Безобразие: почему это вашего дела у нас нету? Почему, товарищмладший лейтенант?
- Безобразие не у меня, оно - у вас...
- У ко-го? Вы где разговариваете? Дисциплина где у вас? Дак мыдисциплине научим!
Голубев писарю посоветовал:
- Посмотрите мое дело по списку Двадцатого полка.
- Много понимаете! С Двадцатого никто не вернулся. И что вамДвадцатый, когда вы, такой грамотный, служили в Двадцать втором? Ввоенном же билете записано: Двадцать второй!
- Посмотрите, посмотрите...
Писарь открыл другой шкаф, Голубев прочитал надпись по верхней полке "Личные дела погибших", писарь быстренько пробежал пальцами побуквам "А", "Б", "В", "Г" - вынул дело Голубева.
- Ну, посмотрим, посмотрим! - сказал писарь. - Сейчас же идите накомиссию по переаттестации!
В комиссии из трех человек, все в штатском, председателем был человеклысый, толстый, устало-безразличный, "дело" Голубева было у него в руках,он долго перелистывал его, на Голубева не глядя, потом стал спрашивать отом, что и в "деле" можно было прочесть: образование? кем работали?семейное положение? И о том, чего в деле не было, тоже спросил: печатныеработы? на тему? на изысканиях были? под какие объекты? с метеорологическими наблюдениями знакомы? с зондированием атмосферы, в частности?
Еще были вопросы, потом лысый, толстый и усталый человек усталосказал:
- Обождите в коридоре.
В коридоре Голубев потолкался среди командного состава запаса, несколько человек тут были из числа не получивших повестки. Вскоре егопозвали обратно, и, стоя руки по швам, он выслушал решение аттестационнойкомиссии: младшего лейтенанта Голубева переквалифицировать из командира стрелкового взвода в командира взвода гидротехнического.
Если бы не тот случай, как бы оказался Голубев в створе Ангальскогомыса?
На Ангальский Голубев улетел из Тюмени. Андреевский аэропорт этодеревянный причал на озере, моторная лодка и гидроплан у причала,фанерная будочка на берегу. Обслуживающий персонал - хромой сторож.Гидроплан, если правильно помнил Голубев, это летающая лодка "МП-24".Командир - пилот Степанков.
По ранению Степанков был демобилизован с фронта, прихрамывал илетать не имел права, но летал: два ордена Красного Знамени имел человек.
Лодка старая-старая, летала чудом и только благодаря терпению экипажа - Степанкова, бортмеханика и бортрадиста.
Утром экипаж и пассажиры - Голубев и шестеро плотников с топориками, ящичками для инструмента, с домашним кое-каким скарбом - усаживались в самолет. Степанков давал команду, бортмеханик запускал мотор, бортрадист надевал наушники, и летающая начинала метаться по озеру. Разговаривать нельзя - грохот страшенный. Лодка гоняла, гоняла, но оторваться от воды не могла... Приподнималась на метр, не больше, и тут же плюхалась обратно. Лодку подчаливали к деревянному помосту, бортмеханик возился в моторе, говорил "еще попробуем", и гонка по озеру возобновлялась.
Вечером все усаживались в грузовую машину и, утопая в дорожной грязи,пробивались в Тюмень - ночевать. (Ночевать на Андреевском озере былонегде.) Наутро по той же грязи волокли машину на Андреевское.
Так двенадцать суток.
Голубев убеждал Степанкова:
- Попросимся на сухопутный аэродром, а?
- Раз надо, значит, надо... - отвечал Степанков, пожимая плечами. -Приказ: все для фронта!
- Когда-нибудь взлетим, - подтверждал бортмеханик. - Не может быть,чтобы не взлетели.
- Есть команда взлететь! - подтверждал бортрадист. И на тринадцатый день лодка взлетела. И сверху стали видны леса, речки,поля, деревни, стала видна земля. Голубев удивлялся: какая большая! Задвенадцать прошедших дней земля для него замыкалась в пространствеАндреевского озера и в протяженности грязно-жидкой дороги от озера доТюмени. Но вот Большая земля вдруг стала двигаться ему навстречу, а солнце - навстречу земле.
Вот уже и сказочно-белый тобольский кремль, и тобольские постройки на Чувашском мысе при впадении реки Тобол в Иртыш. Аэропорт на другой, не обжитой стороне Иртыша, там предстояло приводниться, и, подумал Голубев, не так это просто для лодки, которая летала, но взлетела чудом.
С высоты метр (побольше, поменьше - трудно было различить) лодка шлепнулась на воду, покачалась, подрожала и тихонько подчалила к берегу. На Андреевском взлетали двенадцать дней; сколько дней будем взлетать в Тобольске? - возникал вопрос.
Однако в Тобольске лодку как-никак подремонтировали, и она взлетела в тот же день. Слава Богу!
Самарово - это селение при впадении Иртыша в Обь. Голубев вышел на берег, поднялся на высокий яр. Слияние большихрек - всегда явление, а таких, как Иртыш и Обь, - явление редкостное.Голубев любовался слиянием и вдруг увидел: "MИ-24" бегает по воде, она взлетает! Пытается взлететь!
Голубев скатился под откос, стал метаться по берегу, размахивать руками, кричать, лодка нехотя пристала к берегу, ему открыли дверь, Голубев ворвался в лодку, закричал:
- Нахалы! Не видите, что человека нет? Без человека взлетаете, нахалы! Степанков ему объяснил: если машина взлетает, значит, надо лететь!Может, она через пятнадцать минут откажется подняться - что тогда? Ты подумал, что тогда?
В Березове шестеро плотников с топориками, ящичками, кое с какимскарбом выгрузились: здесь они должны были что-то ладить и строить. Лететь бы до Салехарда без перегруза, налегке, но тут потерялся бортмеханик, загулял бортмеханик, увела бортмеханика какая-то шикарная березовская дама - был, и не стало!
Пять дней в муторном, тягостном ожидании последнего перелета Березово - Салехард Голубева не покидало предчувствие еще какого-то события, еще случая, и случай случился.
Когда плотники сошли в Березове, все шестеро, начальник порта икомандир Степанков придумали догрузить самолет картошкой: в Березове овощ растет, в Салехарде нет, в Салехарде она много дороже.
И вместо шестерых плотников в самолет втащили двенадцать мешков картошки, и когда вернулся из загула бортмеханик и стали подниматься - нет и нет, машина снова отказывала, проклятая... Она металась по воде, вслед металась моторка, из моторки начальник березовского аэропорта показывал выразительными жестами: выбрасывайте картошку! выбрасывайте, сволочи! - но ничего другого как жестикулировать он не мог, а лодка неожиданно взяла и взлетела! И командир Степанков сделал крылышками "привет".
Но уже спустя полчаса, не более, появился запах горелого в кабине. Огня не видно, дыма нет, запах все сильнее, а Голубева греет снизу, из-под сиденья. Слева чуть впереди от него -- командир, впереди прямо бортмеханик, слева и тоже впереди - бортрадист, сиденья у всех низкие, ноги вытянуты вперед, очень неудобно, особенно если греет и греет снизу.
Механик вертится на своем сиденье, подталкивает командира, командир пожимает плечами: что поделаешь?
Механик передает записку радисту, Голубев, заглядывая, читает: "Передай Салехард один цилиндр отказал" - крупно написано синим карандашом. Так же крупно, но красным пишет и бортрадист: "Передать не могу радио отказало".
Голубев сползает с сиденья и полулежа откидывает его: не под ним ли горит? И верно, под сиденьем - огонь, на свободе он вспыхивает весело и ярко.
Голубев бросает свою куртку-кожанку на радужный огонь, пытается огонь придавить-потушить, ногой толкает радиста: оглянись!
И радист тоже бросает свою куртку на огонь, и, толкая друг друга, они валяются на полу и тушат пожар.
Так оно и есть: под сиденьем Голубева загорелась проводка, недаромего грело и грело снизу. Грохот, чад, дым. А снаружи солнечный день, в этомдне лодка и летит на высоте метров сто - сто пятьдесят, уже не по прямой,но зигзагами вдоль речушек. В тундре речушек множество, в любой момент можно приводниться.
В порту Салехард плюхнулись с высоты метра полтора. Прислушались: забортом легонько плескалась вода речки Полуй. Тут же и моторка послышалась, и командир Степанков строго сказал своему экипажу:
- Сам товарищ Иванов, начальник порта, нас встречает. Уже пронюхалнасчет картошечки, гад, передали ему, гаду, из Березова! Вы, ребята, тутподождите, морды поскоблите хоть сколько-то - грязные же, как черти, -а я выйду поговорю с товарищем Ивановым.
Снаружи голос: "Эй вы там! Живые, нет ли?" - и Степанков открылдверь, ступил на лестницу, поданную с моторки.
- Командир?! - удивился начальник порта Иванов. - Это кто жетебя коптил-то?
Ответа Голубев не расслышал, голоса доносились негромкие, доверительные, как бы за чашкой чая шел разговор, потом Степанков постучал вфюзеляж и как ни в чем не бывало подал голос:
- Ребята! Вы чего это там закрылись-то? Сидят ни-ни, будто неживые.Выходите! Быстро!
- Вылазьте! - подтвердил начальник Иванов. - Ого-го! Черномордые-то какие! Картошечку оставьте в машине. С ней, с картошечкой, ничего неслучится!
Таким-то вот образом двадцать лет тому назад, через все эти случаи иудачи, прибыл Голубев в Салехард. На другой день он уже брал расход Обив Ангальском, в заколдованном створе. С борта катера "Таран" брал.
Еще через два дня Голубев в Оби тонул (не утонул). Но это дело былообычное в те почти безмоторные времена, обычное для гидролога, которыйосваивает новый створ протяженностью пять с половиной километров.Боткинская все это восстанавливала в его памяти, когда он гулял междукорпусом "ухо - горло - нос" и моргом.
Ну вот: жена Татьяна нахлобучивала на Голубева шапку, а сын Алексейстоял в дверях кардиологического корпуса и повторял:
- Поторапливаться, батя, надо. Надо поторапливаться, такси ждет,водитель волнуется. Он сильно волнуется!
Уселись в такси. Поехали.
Татьяна пребывала в тихой и скромной радости, Алешка читал конспектлекции какого-то знаменитого физика, читал, пошевеливая губами и рыжеватым чубом. Чубастый вырос парень.
Анютка готовилась дома к возвращению отца - стряпала вкусненькое, этоона умела и любила.
Голубев же возвращался если уж не с того, так и не с этого света, из некоегопромежутка между тем и другим. Славный был промежуток, научный, безвыбросов, без загрязнений и перекрытий. Событийность промежутка состояла в одной-единственной и неизменной альтернативе: жив - мертв. И все.Азовский и Поляков отправились туда, а Голубев - сюда. По чьей-то ошибке?Ошибка похожа на другую: когда почвовед Курочкин, а не Голубев погиб всоставе 20-го полка.
"Жива! - думал об Асе Голубев. - Найду, - думал он. - Ася не от болезни скрылась в Сибирь, от своей любви". "Нет, не найти..." - думал он чуть спустя...
Не успел Голубев поговорить о ноосфере с Поляковым, как Поляков умер.А поговорить на тему все еще хотелось, и Голубев, уже за пельменями,попытался объяснить Анюте, девочке, признаться, малограмотной, кое-что оноосфере.
Анюта пришла в недоумение:
- Отец! Ты что это? Пельмени, что ли, невкусные? А я-то старалась! Алексей отца косвенно, а все-таки поддержал:
- Чего бы это Богу существовать ради пустого космоса? Без планетыЗемля? - спросил он. - Сам по себе космос и без Бога обойдется! Ну а еслитак - у Земли должно быть будущее.
В целом же никудышное это занятие - доживать свой век. По-хорошемувек и сам должен кончиться, интеллигентно и вовремя, в таких именнособеседованиях, которые происходили у Голубева с Азовским и Поляковым.Собеседования прошли, а век не кончился. Странно!
Ну что это государства выпендриваются? То задумывают строить царствоБожие на земле без участия Бога, а то делают ставку на космос: наведем новыйпорядок в космосе, он механически будет воздействовать и на Землю.
Ася когда-то сказала: уж если утопия, тогда - религиозная.
Не так уж и трудно быть деятельным на земле и в космосе, будучи чьим-нибудь иждивенцем. Иждивенцем природы прежде всего. Но если иждивениеутеряно?
Момент достойного прости-прощай - это когда настоящее тоже становится прошлым. Главное - не упустить момента. Нет-нет, не следуетзадерживаться здесь надолго, утверждался в мысли Голубев, лет семь-восемь - никак не больше!
Вернадский Владимир Иванович. Дар синтеза встречается гораздо режедара аналитического, что же касается Вернадского, тот был столько жеаналитиком, сколько и синтетиком, создал частные науки - геохимию,биогеохимию, радиогеологию, - но в то же время множество наук соединил в природное целое.
Алешка: подай ему Нильса Бора! А Голубеву необходим Вернадский,разные потребности, но разные потребности - это уже разлад.
Алексей понятия не имеет о том, что такое чистая наука, а Голубев -только что оттуда. Голубев знает, что для природы нет положительных иотрицательных величин, есть только критические состояния вещества. Только одна величина имеет для природы знак, знак отрицательный, - эточеловек, но собственный сын Голубева Алешка полагает себя величиной,во-первых, истинной, а во-вторых, безусловно положительной.
Ноосфера - такое состояние биосферы, при котором разумная деятельность человека становится решающим фактором ее, биосферы, развития.Подумать только - геологической силой становилась черепная коробкаГолубева, и как тут обойдешься самим собой? Без Вернадского - никак! Темболее что открыватель - это всегда ответчик, а для каждого истца ответчик -необходимый персонаж.
Но вот еще в чем дело: в одно время с Вернадским в России жил и творил другой товарищ - товарищ Сталин. Разница в возрасте шестнадцать лет.Вернадский: 1863 - 1945. Сталин: 1879 - 1953.
Глава седьмая
"+30"Вернадский Сталин
1938
"О некоторых основных проблемах "О диалектическом и историческом
биохимии". материализме".
"История природных вод".
1939
"О коренном материально- "Программа борьбы партии и энергетическом отличии живых и косных советского народа за завершение естественных тел природы". построения социалистического общества и"Биосфера". постепенный переход от социализма к коммунизму".
1941
"Плечом к плечу со всем народом" (в "О Великой Отечественной войнесоавторстве с X. С. Коштоянцем и Советского Союза".Ф. А. Ротштейном)."Несколько соображений о проблемах метеоритики".
1946
(посмертные издания) "Биография Сталина""Изотопы и живое вещество"."Начало жизни и эволюция видов".
1950"Гёте как натуралист". "Марксизм и вопросы языкознания".
1952
"О геологических оболочках Земли "Экономические проблемы социализмакак планеты". в СССР"."Химическое строение биосферы".
Такую вот (далеко не полную) справочку составил для себя Голубев.Недавно составил, года два тому назад, в порыве размышлений о собственнойжизни.
Ведь жил-то он между чем-то и чем-то, в пределах каких-то границ, вотон и решил эти границы приблизительно, а все-таки определить.
Границ все еще не получалось, он стал справку (за счет разных лет)расширять.
Вернадский Сталин
1901
"О значении трудов Ломоносова "Российская социал-демократическаяв минералогии и геологии". рабочая партия и ее ближайшие задачи".
1904
"Страница из истории почвоведения". "Как понимает социал-демократияПамяти В. В. Докучаева. (Докучаев национальный вопрос".был любимым учителем Вернадского,и - надо же! - Голубев тоже чтилэтого ученого, основоположника науки о почвах.)
1905
"Кант и естествознание". "Класс пролетариев и партия "Ближайшие задачи академической пролетариев".
жизни". "Коротко о партийных разногласиях"
1917
"О государственной сети "О Советах рабочих и крестьянских
исследовательских институтов". депутатов".
"Обязанность каждого (о гражданской "Что нам нужно?..".
ответственности в период
двоевластия)"
1924 - 1925
"О задачах геохимического "Октябрьская революция и тактикаисследования Азовского моря и его русских большевиков".бассейна".
1926
"Биосфера". "К вопросам ленинизма"."Определение геохимической энергии".
1938
"О некоторых ближайших задачах "История ВКП(б)".исследования льда арктических областей".
Еще удивительно: Голубев жил, оказывается, в те времена, когда Вернадский создавал учение о ноосфере, а Сталин создавал "Историю ВКП(б)"и бросал реплики, которые воспринимались как великие откровения. Кпримеру:
"Колхозницы должны помнить о силе и значении колхозов для женщин, должны помнить, что только в колхозе имеют они возможность стать на равную ногу с мужчиной",
"Искусство руководства есть серьезное дело", "Советская торговля есть торговля без капиталистов", "Рабочий класс нашей страны, уничтожив эксплуатацию человека человеком и утвердив социалистический строй, доказал всему миру правоту своего дела".
О "блоке коммунистов и беспартийных" особенно много Сталинымговорилось. Удивительно: и в этом блоке Голубев остался живым!
Таблетки, которые дала ему Полина Николаевна, он пил затем с месяц,они были в большом ходу у Мясникова, но в других больницах почему-то неприменялись, не были зафиксированы для подобных случаев советскимздравоохранением, хотя и были общеизвестны как средство успокаивающее.
Таблетки назывались триоксазин.
Движение материи то и дело воспринимается нами как движение безматерии, что-то вроде световых электромагнитных волн в интервале частот,воспринимаемых человеческим глазом.
Вот и революции - тоже движение не реальной, а придуманной материи, механика вне и помимо географии. Россия к тому же скоро век как стремится к движению впереди самой себя: "Ну и ну! - удивлялся Голубев своим размышлениям. - В чем смысл-то? В природе же такого смысла не может быть! Природа никогда не выдумывает и не опережает саму себя!"
Умирает человечество, но мало кто этого боится. Боятся за себя и своихблизких, но если умирает человечество - это человеку до лампочки.
И двухместная палата с Азовским, Поляковым и Голубевым показаласьГолубеву не чем иным, как миром истинной, миром чистой науки. Здесь-тонаука ничем не была загрязнена, ничем не была перекрыта, была несравненно свободнее, чем в тематиках всех на свете НИИ.
Очень мало кому из ученых - разве только Вернадскому? удавалосьдумать на итог и на конечный результат, так, как будто думаешь в последний раз.
Голубева перевели в общую палату - он уже вставал, выходил на улицу,гулял между десятком-другим угнетенных березок, между корпусом "ухо -горло - нос" и моргом, но все равно считалось, что он "лежит", даже гуляя.К общей палате - десять коек, - к дискуссиям и анекдотам ее обитателейдоверия у Голубева никакого, скорее чувство презрения: "И эти туда же!"
Он знал, что в общей он полежит без последствий, а вот из двухместнойон вынес представления о собственном существовании как о чем-то случайном: есть в твоей судьбе ряд счастливых случайностей - ты жив, нет -прости-прощай! О чем же нынче было и подумать, что припомнить, если неэти случайности?
Было дело, его, студента первого курса, вызвали в ГПУ и потребовалисоставить списочек тех, кто почему-то недоволен советской властью. Потребовали и отпустили на сутки - хорошенько подумать.
Голубев подумал и придумал: на букву "А" он выписал десять фамилийиз списка лиц, лишенных избирательных прав, из "списков лишенцев", развешанных по заборам и опубликованных в газетах. Он принес эту выписку сотруднику на следующий день.
- Ты этих людей знаешь? - спросил сотрудник.
- Нет, не знаю.
- Так почему же ты думаешь, что они недовольны советской властью?
- А почему они должны быть довольны, если они - лишенцы? Их надо восстановить в правах, тогда они будут довольны.
- Ну, - сказал этот сотрудник, - ну ты чудак! Иди, чудак, посиди, еще подумай. - И отправил Голубева в подвал, в темную одиночную камеру, крохотную, без стола, без стула, без кровати.
А Голубеву - дурак дураком - было интересно! Он много слышал отюрьмах, но никогда в них не бывал, и у него было ощущение, что судьбаего не решается в этот час - будут и другие, вполне благоприятные часы.
Потом Голубева снова отвели к сотруднику (следователю), тот сказал:
- Теперь понял, какой будет с тобой разговор? Или ты не знаешь, что указания советской власти надо выполнять? Иди домой и еще подумай, завтра в четыре часа дня будь здесь с настоящим списком.
На другой день в четыре Голубев подал следователю список из десяти фамилий на букву "Б" и опять побывал в камере. Это повторялось с неделю, и Голубева... отпустили.
Отпустили, и все. Спустя год ли, два ли Голубев оказался в городеБийске Алтайского края, на берегу очень красивой реки Бии, шел по главной улице, вдруг что-то его остановило... Он огляделся - что? Он стоял рядом с витриной с фотопортретами детишек и взрослых, а в упор смотрел на него черноглазый, с правильными чертами лица, лет сорока - сорока пяти мужчина потрясающе знакомый, фамилии которого Голубев, однако же, не знал...
А это был тот человек, который допрашивал его, требовал списочекантисоветчиков, сажал его в камеру, когда он приносил списки лишенцев, но потом взял у Голубева подписку о том, что он никогда никому не скажет обо всем происшедшем, и отпустил.
Ну а сколько же чудес, сколько невероятных случаев привело в свое время Голубева туда, где Голубев обязательно должен был быть? На Ангальский мыс, откуда он и начал как настоящий гидролог.
Во время войны с Финляндией, зимой 1939-го, начинающего инженераГолубева вызвали с работы, из проектно-изыскательного бюро, в райвоенкомат и вручили повестку о призыве в кадры 20-го стрелкового полка.
В райвоенкомате было тихо, спокойно, немноголюдно - призывалсяГолубев, а с ним вместе тоже молодой почвовед Курочкин, выпускникПермского университета, тот получил назначение в 22-й стрелковый полк. И тому и другому надлежало зайти в штаб корпуса, зарегистрировать свои повестки, затем проследовать в старинную городскую крепость, к месту формирования полков.
Беседуя о том о сем, непринужденно знакомясь, прошагали Голубев иКурочкин до штаба корпуса, зарегистрировались там у щеголеватого писаря, а когда пошли в крепость, заметили: повестки перепутаны - теперь Голубев назначался в 22-й полк, Курочкин в 20-й.
Голубев оказался дисциплинированнее, он уговаривал Курочкина: вернемся в штаб корпуса, исправим ошибку писаря, - но Курочкин отмахивался: не все ли равно!
В крепости же стоял содом - плакали женщины, толкались призывники, какие-то командиры кому-то подавали команды.
Кое-как и они протолкнулись к дежурному (теперь они были в зданиивоенного училища), первым подал свою повестку Курочкин, и дежурныйсказал ему:
- Двадцатый? Вниз, в подвальный этаж! Быстро! Голубеву же было сказано:
- Третий этаж!
Ночь Голубев провел на полу огромной классной комнаты. Людей здесь была тьма, все спали-храпели, кто подстелив под себя шубу, а кто шубой накрывшись. Голубев тоже спал крепко, но один раз проснулся: со дворараздавались грохот, топот, крики, команды. Это его никак не касалось, и онуснул снова.
Утром стало известно: ночью 20-й стрелковый был отправлен на фронт.
Полк же 22-й стрелковый, запасной, оставался в крепости, формировалроты и батальоны и отправлял их туда же на фронт вслед за 20-м. Голубевкомандовал сначала одним, потом другим, потом третьим взводом добровольцев, которые потому были добровольцами, что были партийцами, их призывали как самых стойких и самых надежных.
Какое случилось недоразумение, думал Голубев: на фронт уходили людипожилые, заводские мастера, паровозные машинисты и ремонтники, агрономы, а учили их в 22-м запасном -- кого месяц, кого две-три недели -молоденькие, вроде Голубева, младшие лейтенанты. Младшим лейтенантамбыло наказано учить требовательно, чтобы рядовые браво кололи штыками(винтовки образца 1891 года) соломенные чучела, чтобы они, рядовые, непонарошке кричали "ура!", чтобы во взводах не было разговоров на тему овойне - зачем она и почему? - на это есть политруки, они знают зачем ипочему.
И Голубев исправно командовал взводом - дисциплина должна бытьдисциплиной, война войной, это он твердо знал, в вузе прошел высшуювневойсковую подготовку и два раза по два месяца бывал на сборах в учебных лагерях.
Но одно событие вызвало в нем смятение - это когда роту построили вдве шеренги и политрук громко, отчетливо прочел перед строем приказ поВооруженным Силам СССР, в котором говорилось, что белофинны, сделаввид, будто отступают, заманили 20-й полк в ловушку и уничтожили допоследнего человека. Только командир дивизии (генерал-майор Виноградов,помнится) и еще два или три человека на самолете улетели в тыл. Командирдивизии был приговорен к расстрелу.
Подпись под приказом была товарища Сталина.
Политрук читал в полной тишине. Командир роты подал команду"р-р-разойдись!", рота молча разошлась, никто ни слова, покурить и то неспросились, а несколько дней спустя по казарме прошел слух: 20-й полк былвооружен кое-как, не у всех бойцов были винтовки образца 1891 года, полкне был одет, обут в ботинки и кирзовые сапоги, а морозы стояли - сорок поЦельсию; 20-й полк не прошел никакой подготовки, из крепости в вагоны,из вагонов в атаку - такой был у него маршрут.
Еще через месяц, в марте, война кончилась, Голубев демобилизовался.
А спустя год-полтора проходила перерегистрация среднего комсоставазапаса, запасники получали повестки, Голубев не получил, явился безповестки, с военным билетом.
Тот же самый оказался в райвоенкомате писарь, который выписалГолубеву направление в 20-й полк, а почвоведу Курочкину в 22-й. Писарьничуть не изменился с тех пор, служака в малом чине и с большой амбицией,был так же подтянут и так же малограмотен. Он взял у Голубева военныйбилет, поискал в шкафу его личное дело, не нашел и принялся на Голубевакричать:
- Безобразие: почему это вашего дела у нас нету? Почему, товарищмладший лейтенант?
- Безобразие не у меня, оно - у вас...
- У ко-го? Вы где разговариваете? Дисциплина где у вас? Дак мыдисциплине научим!
Голубев писарю посоветовал:
- Посмотрите мое дело по списку Двадцатого полка.
- Много понимаете! С Двадцатого никто не вернулся. И что вамДвадцатый, когда вы, такой грамотный, служили в Двадцать втором? Ввоенном же билете записано: Двадцать второй!
- Посмотрите, посмотрите...
Писарь открыл другой шкаф, Голубев прочитал надпись по верхней полке "Личные дела погибших", писарь быстренько пробежал пальцами побуквам "А", "Б", "В", "Г" - вынул дело Голубева.
- Ну, посмотрим, посмотрим! - сказал писарь. - Сейчас же идите накомиссию по переаттестации!
В комиссии из трех человек, все в штатском, председателем был человеклысый, толстый, устало-безразличный, "дело" Голубева было у него в руках,он долго перелистывал его, на Голубева не глядя, потом стал спрашивать отом, что и в "деле" можно было прочесть: образование? кем работали?семейное положение? И о том, чего в деле не было, тоже спросил: печатныеработы? на тему? на изысканиях были? под какие объекты? с метеорологическими наблюдениями знакомы? с зондированием атмосферы, в частности?
Еще были вопросы, потом лысый, толстый и усталый человек усталосказал:
- Обождите в коридоре.
В коридоре Голубев потолкался среди командного состава запаса, несколько человек тут были из числа не получивших повестки. Вскоре егопозвали обратно, и, стоя руки по швам, он выслушал решение аттестационнойкомиссии: младшего лейтенанта Голубева переквалифицировать из командира стрелкового взвода в командира взвода гидротехнического.
Если бы не тот случай, как бы оказался Голубев в створе Ангальскогомыса?
На Ангальский Голубев улетел из Тюмени. Андреевский аэропорт этодеревянный причал на озере, моторная лодка и гидроплан у причала,фанерная будочка на берегу. Обслуживающий персонал - хромой сторож.Гидроплан, если правильно помнил Голубев, это летающая лодка "МП-24".Командир - пилот Степанков.
По ранению Степанков был демобилизован с фронта, прихрамывал илетать не имел права, но летал: два ордена Красного Знамени имел человек.
Лодка старая-старая, летала чудом и только благодаря терпению экипажа - Степанкова, бортмеханика и бортрадиста.
Утром экипаж и пассажиры - Голубев и шестеро плотников с топориками, ящичками для инструмента, с домашним кое-каким скарбом - усаживались в самолет. Степанков давал команду, бортмеханик запускал мотор, бортрадист надевал наушники, и летающая начинала метаться по озеру. Разговаривать нельзя - грохот страшенный. Лодка гоняла, гоняла, но оторваться от воды не могла... Приподнималась на метр, не больше, и тут же плюхалась обратно. Лодку подчаливали к деревянному помосту, бортмеханик возился в моторе, говорил "еще попробуем", и гонка по озеру возобновлялась.
Вечером все усаживались в грузовую машину и, утопая в дорожной грязи,пробивались в Тюмень - ночевать. (Ночевать на Андреевском озере былонегде.) Наутро по той же грязи волокли машину на Андреевское.
Так двенадцать суток.
Голубев убеждал Степанкова:
- Попросимся на сухопутный аэродром, а?
- Раз надо, значит, надо... - отвечал Степанков, пожимая плечами. -Приказ: все для фронта!
- Когда-нибудь взлетим, - подтверждал бортмеханик. - Не может быть,чтобы не взлетели.
- Есть команда взлететь! - подтверждал бортрадист. И на тринадцатый день лодка взлетела. И сверху стали видны леса, речки,поля, деревни, стала видна земля. Голубев удивлялся: какая большая! Задвенадцать прошедших дней земля для него замыкалась в пространствеАндреевского озера и в протяженности грязно-жидкой дороги от озера доТюмени. Но вот Большая земля вдруг стала двигаться ему навстречу, а солнце - навстречу земле.
Вот уже и сказочно-белый тобольский кремль, и тобольские постройки на Чувашском мысе при впадении реки Тобол в Иртыш. Аэропорт на другой, не обжитой стороне Иртыша, там предстояло приводниться, и, подумал Голубев, не так это просто для лодки, которая летала, но взлетела чудом.
С высоты метр (побольше, поменьше - трудно было различить) лодка шлепнулась на воду, покачалась, подрожала и тихонько подчалила к берегу. На Андреевском взлетали двенадцать дней; сколько дней будем взлетать в Тобольске? - возникал вопрос.
Однако в Тобольске лодку как-никак подремонтировали, и она взлетела в тот же день. Слава Богу!
Самарово - это селение при впадении Иртыша в Обь. Голубев вышел на берег, поднялся на высокий яр. Слияние большихрек - всегда явление, а таких, как Иртыш и Обь, - явление редкостное.Голубев любовался слиянием и вдруг увидел: "MИ-24" бегает по воде, она взлетает! Пытается взлететь!
Голубев скатился под откос, стал метаться по берегу, размахивать руками, кричать, лодка нехотя пристала к берегу, ему открыли дверь, Голубев ворвался в лодку, закричал:
- Нахалы! Не видите, что человека нет? Без человека взлетаете, нахалы! Степанков ему объяснил: если машина взлетает, значит, надо лететь!Может, она через пятнадцать минут откажется подняться - что тогда? Ты подумал, что тогда?
В Березове шестеро плотников с топориками, ящичками, кое с какимскарбом выгрузились: здесь они должны были что-то ладить и строить. Лететь бы до Салехарда без перегруза, налегке, но тут потерялся бортмеханик, загулял бортмеханик, увела бортмеханика какая-то шикарная березовская дама - был, и не стало!
Пять дней в муторном, тягостном ожидании последнего перелета Березово - Салехард Голубева не покидало предчувствие еще какого-то события, еще случая, и случай случился.
Когда плотники сошли в Березове, все шестеро, начальник порта икомандир Степанков придумали догрузить самолет картошкой: в Березове овощ растет, в Салехарде нет, в Салехарде она много дороже.
И вместо шестерых плотников в самолет втащили двенадцать мешков картошки, и когда вернулся из загула бортмеханик и стали подниматься - нет и нет, машина снова отказывала, проклятая... Она металась по воде, вслед металась моторка, из моторки начальник березовского аэропорта показывал выразительными жестами: выбрасывайте картошку! выбрасывайте, сволочи! - но ничего другого как жестикулировать он не мог, а лодка неожиданно взяла и взлетела! И командир Степанков сделал крылышками "привет".
Но уже спустя полчаса, не более, появился запах горелого в кабине. Огня не видно, дыма нет, запах все сильнее, а Голубева греет снизу, из-под сиденья. Слева чуть впереди от него -- командир, впереди прямо бортмеханик, слева и тоже впереди - бортрадист, сиденья у всех низкие, ноги вытянуты вперед, очень неудобно, особенно если греет и греет снизу.
Механик вертится на своем сиденье, подталкивает командира, командир пожимает плечами: что поделаешь?
Механик передает записку радисту, Голубев, заглядывая, читает: "Передай Салехард один цилиндр отказал" - крупно написано синим карандашом. Так же крупно, но красным пишет и бортрадист: "Передать не могу радио отказало".
Голубев сползает с сиденья и полулежа откидывает его: не под ним ли горит? И верно, под сиденьем - огонь, на свободе он вспыхивает весело и ярко.
Голубев бросает свою куртку-кожанку на радужный огонь, пытается огонь придавить-потушить, ногой толкает радиста: оглянись!
И радист тоже бросает свою куртку на огонь, и, толкая друг друга, они валяются на полу и тушат пожар.
Так оно и есть: под сиденьем Голубева загорелась проводка, недаромего грело и грело снизу. Грохот, чад, дым. А снаружи солнечный день, в этомдне лодка и летит на высоте метров сто - сто пятьдесят, уже не по прямой,но зигзагами вдоль речушек. В тундре речушек множество, в любой момент можно приводниться.
В порту Салехард плюхнулись с высоты метра полтора. Прислушались: забортом легонько плескалась вода речки Полуй. Тут же и моторка послышалась, и командир Степанков строго сказал своему экипажу:
- Сам товарищ Иванов, начальник порта, нас встречает. Уже пронюхалнасчет картошечки, гад, передали ему, гаду, из Березова! Вы, ребята, тутподождите, морды поскоблите хоть сколько-то - грязные же, как черти, -а я выйду поговорю с товарищем Ивановым.
Снаружи голос: "Эй вы там! Живые, нет ли?" - и Степанков открылдверь, ступил на лестницу, поданную с моторки.
- Командир?! - удивился начальник порта Иванов. - Это кто жетебя коптил-то?
Ответа Голубев не расслышал, голоса доносились негромкие, доверительные, как бы за чашкой чая шел разговор, потом Степанков постучал вфюзеляж и как ни в чем не бывало подал голос:
- Ребята! Вы чего это там закрылись-то? Сидят ни-ни, будто неживые.Выходите! Быстро!
- Вылазьте! - подтвердил начальник Иванов. - Ого-го! Черномордые-то какие! Картошечку оставьте в машине. С ней, с картошечкой, ничего неслучится!
Таким-то вот образом двадцать лет тому назад, через все эти случаи иудачи, прибыл Голубев в Салехард. На другой день он уже брал расход Обив Ангальском, в заколдованном створе. С борта катера "Таран" брал.
Еще через два дня Голубев в Оби тонул (не утонул). Но это дело былообычное в те почти безмоторные времена, обычное для гидролога, которыйосваивает новый створ протяженностью пять с половиной километров.Боткинская все это восстанавливала в его памяти, когда он гулял междукорпусом "ухо - горло - нос" и моргом.
Ну вот: жена Татьяна нахлобучивала на Голубева шапку, а сын Алексейстоял в дверях кардиологического корпуса и повторял:
- Поторапливаться, батя, надо. Надо поторапливаться, такси ждет,водитель волнуется. Он сильно волнуется!
Уселись в такси. Поехали.
Татьяна пребывала в тихой и скромной радости, Алешка читал конспектлекции какого-то знаменитого физика, читал, пошевеливая губами и рыжеватым чубом. Чубастый вырос парень.
Анютка готовилась дома к возвращению отца - стряпала вкусненькое, этоона умела и любила.
Голубев же возвращался если уж не с того, так и не с этого света, из некоегопромежутка между тем и другим. Славный был промежуток, научный, безвыбросов, без загрязнений и перекрытий. Событийность промежутка состояла в одной-единственной и неизменной альтернативе: жив - мертв. И все.Азовский и Поляков отправились туда, а Голубев - сюда. По чьей-то ошибке?Ошибка похожа на другую: когда почвовед Курочкин, а не Голубев погиб всоставе 20-го полка.
"Жива! - думал об Асе Голубев. - Найду, - думал он. - Ася не от болезни скрылась в Сибирь, от своей любви". "Нет, не найти..." - думал он чуть спустя...
Не успел Голубев поговорить о ноосфере с Поляковым, как Поляков умер.А поговорить на тему все еще хотелось, и Голубев, уже за пельменями,попытался объяснить Анюте, девочке, признаться, малограмотной, кое-что оноосфере.
Анюта пришла в недоумение:
- Отец! Ты что это? Пельмени, что ли, невкусные? А я-то старалась! Алексей отца косвенно, а все-таки поддержал:
- Чего бы это Богу существовать ради пустого космоса? Без планетыЗемля? - спросил он. - Сам по себе космос и без Бога обойдется! Ну а еслитак - у Земли должно быть будущее.
В целом же никудышное это занятие - доживать свой век. По-хорошемувек и сам должен кончиться, интеллигентно и вовремя, в таких именнособеседованиях, которые происходили у Голубева с Азовским и Поляковым.Собеседования прошли, а век не кончился. Странно!
Ну что это государства выпендриваются? То задумывают строить царствоБожие на земле без участия Бога, а то делают ставку на космос: наведем новыйпорядок в космосе, он механически будет воздействовать и на Землю.
Ася когда-то сказала: уж если утопия, тогда - религиозная.
Не так уж и трудно быть деятельным на земле и в космосе, будучи чьим-нибудь иждивенцем. Иждивенцем природы прежде всего. Но если иждивениеутеряно?
Момент достойного прости-прощай - это когда настоящее тоже становится прошлым. Главное - не упустить момента. Нет-нет, не следуетзадерживаться здесь надолго, утверждался в мысли Голубев, лет семь-восемь - никак не больше!
Вернадский Владимир Иванович. Дар синтеза встречается гораздо режедара аналитического, что же касается Вернадского, тот был столько жеаналитиком, сколько и синтетиком, создал частные науки - геохимию,биогеохимию, радиогеологию, - но в то же время множество наук соединил в природное целое.
Алешка: подай ему Нильса Бора! А Голубеву необходим Вернадский,разные потребности, но разные потребности - это уже разлад.
Алексей понятия не имеет о том, что такое чистая наука, а Голубев -только что оттуда. Голубев знает, что для природы нет положительных иотрицательных величин, есть только критические состояния вещества. Только одна величина имеет для природы знак, знак отрицательный, - эточеловек, но собственный сын Голубева Алешка полагает себя величиной,во-первых, истинной, а во-вторых, безусловно положительной.
Ноосфера - такое состояние биосферы, при котором разумная деятельность человека становится решающим фактором ее, биосферы, развития.Подумать только - геологической силой становилась черепная коробкаГолубева, и как тут обойдешься самим собой? Без Вернадского - никак! Темболее что открыватель - это всегда ответчик, а для каждого истца ответчик -необходимый персонаж.
Но вот еще в чем дело: в одно время с Вернадским в России жил и творил другой товарищ - товарищ Сталин. Разница в возрасте шестнадцать лет.Вернадский: 1863 - 1945. Сталин: 1879 - 1953.
Глава седьмая
"+30"Вернадский Сталин
1938
"О некоторых основных проблемах "О диалектическом и историческом
биохимии". материализме".
"История природных вод".
1939
"О коренном материально- "Программа борьбы партии и энергетическом отличии живых и косных советского народа за завершение естественных тел природы". построения социалистического общества и"Биосфера". постепенный переход от социализма к коммунизму".
1941
"Плечом к плечу со всем народом" (в "О Великой Отечественной войнесоавторстве с X. С. Коштоянцем и Советского Союза".Ф. А. Ротштейном)."Несколько соображений о проблемах метеоритики".
1946
(посмертные издания) "Биография Сталина""Изотопы и живое вещество"."Начало жизни и эволюция видов".
1950"Гёте как натуралист". "Марксизм и вопросы языкознания".
1952
"О геологических оболочках Земли "Экономические проблемы социализмакак планеты". в СССР"."Химическое строение биосферы".
Такую вот (далеко не полную) справочку составил для себя Голубев.Недавно составил, года два тому назад, в порыве размышлений о собственнойжизни.
Ведь жил-то он между чем-то и чем-то, в пределах каких-то границ, вотон и решил эти границы приблизительно, а все-таки определить.
Границ все еще не получалось, он стал справку (за счет разных лет)расширять.
Вернадский Сталин
1901
"О значении трудов Ломоносова "Российская социал-демократическаяв минералогии и геологии". рабочая партия и ее ближайшие задачи".
1904
"Страница из истории почвоведения". "Как понимает социал-демократияПамяти В. В. Докучаева. (Докучаев национальный вопрос".был любимым учителем Вернадского,и - надо же! - Голубев тоже чтилэтого ученого, основоположника науки о почвах.)
1905
"Кант и естествознание". "Класс пролетариев и партия "Ближайшие задачи академической пролетариев".
жизни". "Коротко о партийных разногласиях"
1917
"О государственной сети "О Советах рабочих и крестьянских
исследовательских институтов". депутатов".
"Обязанность каждого (о гражданской "Что нам нужно?..".
ответственности в период
двоевластия)"
1924 - 1925
"О задачах геохимического "Октябрьская революция и тактикаисследования Азовского моря и его русских большевиков".бассейна".
1926
"Биосфера". "К вопросам ленинизма"."Определение геохимической энергии".
1938
"О некоторых ближайших задачах "История ВКП(б)".исследования льда арктических областей".
Еще удивительно: Голубев жил, оказывается, в те времена, когда Вернадский создавал учение о ноосфере, а Сталин создавал "Историю ВКП(б)"и бросал реплики, которые воспринимались как великие откровения. Кпримеру:
"Колхозницы должны помнить о силе и значении колхозов для женщин, должны помнить, что только в колхозе имеют они возможность стать на равную ногу с мужчиной",
"Искусство руководства есть серьезное дело", "Советская торговля есть торговля без капиталистов", "Рабочий класс нашей страны, уничтожив эксплуатацию человека человеком и утвердив социалистический строй, доказал всему миру правоту своего дела".
О "блоке коммунистов и беспартийных" особенно много Сталинымговорилось. Удивительно: и в этом блоке Голубев остался живым!