Страница:
Спасаясь от лютой стужи, захожу в храм. И сразу же меня обнимает густая, нездешняя тишина. И я - в ином Мире, ином Измерении, иной Жизни…
За стеной мчатся свирепые шквалы, ревут циклоны апокалиптической эпохи. А тут - несказанный покой, преддверие Небесного Иерусалима…
Отец диакон - мой верный спутник, одолевший подъем примерно на полчаса раньше, пытается возжечь лампаду…
Пока остается хоть какая-то крупица силы, надо принести воды и подкрепиться. Выхожу в ревущую темень. Если бы не толстая полутораметровая стена у входа - надежная защита от ураганных ветров - меня бы тотчас унесло. Отодвигаю крышку колодца. Наполняю пластмассовую посудину чистейшей водой…
Афон. Святая Гора. Первый удел Божией Матери. Необоримая цитадель Православия. Чудная страна монахов, подвижников, отшельников. Дивный край, куда вот уже свыше 15 столетий вход женщинам строжайшим образом воспрещен. Под благодатным покровом Царицы Небесной здесь неустанно подвизаются сонмы духовных витязей - добрых воинов Христовых. Лишь на закате предконечных времен им дадут свыше особый сигнал, и они покинут эти благословенные места…
По древнему афонскому преданию наступит такой момент, когда чудотворная, всемирно известная Иверская икона Богоматери, украшающая ныне один из храмов монастыря Иверон, таинственно покинет Святую Гору. Как только это случится, афониты должны немедленно уходить. Ибо вскоре весь полуостров уйдет под воду, чтобы нога лжемессии - Антихриста - не смогла на него ступить…
Говорят, недавно проводились исследования подводной части Афона. Выяснилось, что громада полуострова каким-то чудом держится на тонкой ножке. При любом землетрясении она может рухнуть, и тогда…
Сколько святых мужей побывало в этом уютном храмике! Какие адаманты духа возносили в нем пламенные молитвы за страждущее человечество! Именно благодаря их предстательству чаша долготерпения Господня еще не переполнилась, и гнев Божий во всей своей полноте нас еще не поразил. Молился тут, наверное, и афонский схимонах Паисий, почивший в Бозе в 1994 году. Сей знаменитый Старец, удостоенный многих благодатных даров, помогал даже тем, кто и не подозревал о его существовании…
Один парень разочаровался в людях и отчаялся. Ему не хотелось жить. Ночью он сел на мотоцикл, набрал предельную скорость и понесся к обрыву. До страшной пропасти оставались считанные мгновенья, когда прямо перед ним - как бы из светлого облака - возник благообразный, убеленный сединами монах. В его синих, ясных, кристально-чистых очах сияла неземная Любовь. “Значит, есть еще в этом мире тот, кто любит и меня!” - молниеносно сверкнула спасительная мысль, озарившая помраченное сознание. Потрясенный юноша успел затормозить и остался жив.
Через несколько лет молодой грек впервые приехал на Афон, оказался в гостях у отца Паисия и с великим изумлением узнал в нем своего спасителя.
- Каким образом Вы являетесь человеку, находясь от него на большом расстоянии? - спрашивали у сего подвижника.
- Я молюсь, и сам Бог что-то делает, а что и как - не знаю, - смиренно отвечал богомудрый аскет…
Закрываю глаза и погружаюсь в странную полудрему на грани сна и бодрствования. Проходит два или три часа. Просыпаюсь. Поворачиваю голову к окну. Бедного диакона бьет озноб. Осторожно встаю. Аккуратно накрываю его вторым одеялом, которым он почему-то так и не воспользовался, очевидно, не увидел из-за близорукости. Тихо продвигаюсь вперед, открываю дверь и… ныряю в промозглую белесую мглу. Светает. Повсюду сплошные облака. Ветер немного утих. Остаюсь один на один с грозным величием горной пустыни…
Да был ли огромный мегаполис с гущей бетонных громад, потоком машин, огнями реклам, коловращением встреч? Или все это только приснилось?!. Когда обозначился глубинный отрыв от круга привычной жизни? Когда прозревающий дух отринул суету сует и устремился ввысь?
Может, в романтической юности, когда я учился в суворовском училище? После первого курсантского путешествия в горы западного Кавказа? Во время долгих офицерских скитаний в поисках Истины? Под сенью Дарвазского хребта, в Пянджском ущелье, на таджикско-афганской границе? Или потом, в горных обителях Грузии, на лоне благоуханной Весны?..
Сады - лагуны лунной тишины.
В их светлых водах -
перламутр ткемали.
Душистый плен
жемчужно-пенной дали.
Фиалы ночи звездных тайн полны…
Средь гор,
на гребне временной волны,
Меня Горе,
над временем, подъяли.
Какие шири в сердце просияли!
Какие глуби стали там видны!..
Да был ли дольний мир -
юдоль страданья?!
Струится Свет Иного Мирозданья.
Душа выходит за пределы “я”…
И Миг вместил размах тысячелетий,
Когда очам ума красоты эти
Открылись вдруг с вершины Бытия…
ТУСКЛЫЙ ЛУЧ СОЛНЦА пробивает облачную завесу. На какое-то мгновенье она раздвигается. В образовавшуюся брешь льются волны небесной лазури. Порыв ветра. И вновь лавина облаков накрывает вершину…
Внезапный просвет по другую сторону храма. Открывается феерическая картина. Линия морского горизонта - выше головы, касается неба. В неимоверной глубине, как бы в сердцевине бездонных пространств, плывут эскадры воздушных айсбергов. На их фоне четко вырисовываются неприступные темно-серые утесы, обрамляющие скалистую корону вершины. Памирский пейзаж. Миг, другой - и снова видимость почти нулевая…
Но что это? Метрах в семи-восьми от меня, подле церкви, вспыхивает яркая радуга. Несколько секунд Красоты, и таинственная гостья исчезает…
Лесистые склоны. Альпийские луга. Когорты причудливых скал. Зияющие трещины ледников. Бурые морены. Манящие белоснежные перевалы. Сверкающие тиары недосягаемых вершин. И над ними - бездонная синь…
Кого не пленяла особая краса горной природы! А ведь “природа - икона Бога”, - учит преподобный Иоанн Дамаскин…
Неисповедимы пути Господни. Непостижимо всеблагое и всесовершенное водительство Промысла Божия. Недоступны для человеческой логики многоразличные антиномии земного существования…
Не верится, что совсем рядом, на этой грешной планете, идут десятки локальных войн, падают бомбы, рвутся снаряды, гремят выстрелы. Трудно представить, что именно сейчас где-то свирепствуют глады и моры, правит вероломство, торжествует насилие, ширится кровавый хаос…
Весной, недалеко от румынского скита Продром, на высоком скалистом обрыве, я впервые видел, как на малых высотах истребители совершают облет афонского полуострова. Вероятно, перехватчики поднялись с крупной базы американских ВВС, расположенной около Фессалоник…
Хищная бронептица рвет прозрачную тишь, с утробным ревом рассекает воздух разящим клювом. Спокойно наблюдаю ее полет, словно это наш родной МиГ-29 или Су -27, а не какой-нибудь чужак Ф-16. Не вмещается в сознание, что передо мной - натовская авиация, стиравшая с лица земли все живое в Ираке, уничтожавшая православных сербов лишь только за то, что они не захотели быть рабами мировой закулисы…
А как же мы?! Кто освободит нас от масоно-сионистского ига?! Что будет с Отчизной?!
Умиленное сердце озаряет Надежда. Пока нам дается еще один шанс вырваться из челюстей мрака. Добавлено некое время для Спасительного Покаяния. Если всецело обратимся ко Христу в лоне Святого Православия, - воспрянем, сбросим ярмо, победим. И восстанет из пепла, воскреснет Святая Русь. Иначе…
Без мыслей и образов, вне отвлеченных понятий и рассудочных категорий, на металогическом уровне, всеми фибрами души постигаешь: сегодня, на исходе второго тысячелетия, в самом эпицентре решающей битвы Добра и зла, Правды и лжи, Света и тьмы, - когда геополитические смерчи яростно опустошают былую сверхдержаву, - Заступница Усердная рода христианского незримо простирает Свой благодатный покров над поруганной, истерзанной, но все еще непокоренной, богохранимой Россией!
Бережно убираем святыни. Молимся перед дорогой. Уходим. Начинается изнурительный спуск по влажной тропе, сквозь густые толщи несущихся облаков…
Усталость. Скользкие камни. Зыбкая мгла. Зигзагообразное движение вниз… Фаланги мглы отступают. И над нами грозная вершина разрывает облачный саван, сбрасывает перламутровую парчу и облачается в сияющий аквамарин… Тают пространства. Замирает время. Кто-то Невидимый, но Всемогущий и бесконечно прекрасный, с отеческой любовью берет нас под Свою защиту…
“Господь мой и Бог мой!” (Ин., 20, 28) - всепобедно звучит в наших сердцах…
Алексей ЯКОВЛЕВ-КОЗЫРЕВ
Николай Котенко: «ДУША БЛЕДНЕЕТ С ГОРЯ И ЛЮБВИ…»
Василий Белов ЕЩЕ ОДИН ДЕФИЦИТ
За стеной мчатся свирепые шквалы, ревут циклоны апокалиптической эпохи. А тут - несказанный покой, преддверие Небесного Иерусалима…
Отец диакон - мой верный спутник, одолевший подъем примерно на полчаса раньше, пытается возжечь лампаду…
Пока остается хоть какая-то крупица силы, надо принести воды и подкрепиться. Выхожу в ревущую темень. Если бы не толстая полутораметровая стена у входа - надежная защита от ураганных ветров - меня бы тотчас унесло. Отодвигаю крышку колодца. Наполняю пластмассовую посудину чистейшей водой…
Афон. Святая Гора. Первый удел Божией Матери. Необоримая цитадель Православия. Чудная страна монахов, подвижников, отшельников. Дивный край, куда вот уже свыше 15 столетий вход женщинам строжайшим образом воспрещен. Под благодатным покровом Царицы Небесной здесь неустанно подвизаются сонмы духовных витязей - добрых воинов Христовых. Лишь на закате предконечных времен им дадут свыше особый сигнал, и они покинут эти благословенные места…
По древнему афонскому преданию наступит такой момент, когда чудотворная, всемирно известная Иверская икона Богоматери, украшающая ныне один из храмов монастыря Иверон, таинственно покинет Святую Гору. Как только это случится, афониты должны немедленно уходить. Ибо вскоре весь полуостров уйдет под воду, чтобы нога лжемессии - Антихриста - не смогла на него ступить…
Говорят, недавно проводились исследования подводной части Афона. Выяснилось, что громада полуострова каким-то чудом держится на тонкой ножке. При любом землетрясении она может рухнуть, и тогда…
Сколько святых мужей побывало в этом уютном храмике! Какие адаманты духа возносили в нем пламенные молитвы за страждущее человечество! Именно благодаря их предстательству чаша долготерпения Господня еще не переполнилась, и гнев Божий во всей своей полноте нас еще не поразил. Молился тут, наверное, и афонский схимонах Паисий, почивший в Бозе в 1994 году. Сей знаменитый Старец, удостоенный многих благодатных даров, помогал даже тем, кто и не подозревал о его существовании…
Один парень разочаровался в людях и отчаялся. Ему не хотелось жить. Ночью он сел на мотоцикл, набрал предельную скорость и понесся к обрыву. До страшной пропасти оставались считанные мгновенья, когда прямо перед ним - как бы из светлого облака - возник благообразный, убеленный сединами монах. В его синих, ясных, кристально-чистых очах сияла неземная Любовь. “Значит, есть еще в этом мире тот, кто любит и меня!” - молниеносно сверкнула спасительная мысль, озарившая помраченное сознание. Потрясенный юноша успел затормозить и остался жив.
Через несколько лет молодой грек впервые приехал на Афон, оказался в гостях у отца Паисия и с великим изумлением узнал в нем своего спасителя.
- Каким образом Вы являетесь человеку, находясь от него на большом расстоянии? - спрашивали у сего подвижника.
- Я молюсь, и сам Бог что-то делает, а что и как - не знаю, - смиренно отвечал богомудрый аскет…
Закрываю глаза и погружаюсь в странную полудрему на грани сна и бодрствования. Проходит два или три часа. Просыпаюсь. Поворачиваю голову к окну. Бедного диакона бьет озноб. Осторожно встаю. Аккуратно накрываю его вторым одеялом, которым он почему-то так и не воспользовался, очевидно, не увидел из-за близорукости. Тихо продвигаюсь вперед, открываю дверь и… ныряю в промозглую белесую мглу. Светает. Повсюду сплошные облака. Ветер немного утих. Остаюсь один на один с грозным величием горной пустыни…
Да был ли огромный мегаполис с гущей бетонных громад, потоком машин, огнями реклам, коловращением встреч? Или все это только приснилось?!. Когда обозначился глубинный отрыв от круга привычной жизни? Когда прозревающий дух отринул суету сует и устремился ввысь?
Может, в романтической юности, когда я учился в суворовском училище? После первого курсантского путешествия в горы западного Кавказа? Во время долгих офицерских скитаний в поисках Истины? Под сенью Дарвазского хребта, в Пянджском ущелье, на таджикско-афганской границе? Или потом, в горных обителях Грузии, на лоне благоуханной Весны?..
Сады - лагуны лунной тишины.
В их светлых водах -
перламутр ткемали.
Душистый плен
жемчужно-пенной дали.
Фиалы ночи звездных тайн полны…
Средь гор,
на гребне временной волны,
Меня Горе,
над временем, подъяли.
Какие шири в сердце просияли!
Какие глуби стали там видны!..
Да был ли дольний мир -
юдоль страданья?!
Струится Свет Иного Мирозданья.
Душа выходит за пределы “я”…
И Миг вместил размах тысячелетий,
Когда очам ума красоты эти
Открылись вдруг с вершины Бытия…
ТУСКЛЫЙ ЛУЧ СОЛНЦА пробивает облачную завесу. На какое-то мгновенье она раздвигается. В образовавшуюся брешь льются волны небесной лазури. Порыв ветра. И вновь лавина облаков накрывает вершину…
Внезапный просвет по другую сторону храма. Открывается феерическая картина. Линия морского горизонта - выше головы, касается неба. В неимоверной глубине, как бы в сердцевине бездонных пространств, плывут эскадры воздушных айсбергов. На их фоне четко вырисовываются неприступные темно-серые утесы, обрамляющие скалистую корону вершины. Памирский пейзаж. Миг, другой - и снова видимость почти нулевая…
Но что это? Метрах в семи-восьми от меня, подле церкви, вспыхивает яркая радуга. Несколько секунд Красоты, и таинственная гостья исчезает…
Лесистые склоны. Альпийские луга. Когорты причудливых скал. Зияющие трещины ледников. Бурые морены. Манящие белоснежные перевалы. Сверкающие тиары недосягаемых вершин. И над ними - бездонная синь…
Кого не пленяла особая краса горной природы! А ведь “природа - икона Бога”, - учит преподобный Иоанн Дамаскин…
Неисповедимы пути Господни. Непостижимо всеблагое и всесовершенное водительство Промысла Божия. Недоступны для человеческой логики многоразличные антиномии земного существования…
Не верится, что совсем рядом, на этой грешной планете, идут десятки локальных войн, падают бомбы, рвутся снаряды, гремят выстрелы. Трудно представить, что именно сейчас где-то свирепствуют глады и моры, правит вероломство, торжествует насилие, ширится кровавый хаос…
Весной, недалеко от румынского скита Продром, на высоком скалистом обрыве, я впервые видел, как на малых высотах истребители совершают облет афонского полуострова. Вероятно, перехватчики поднялись с крупной базы американских ВВС, расположенной около Фессалоник…
Хищная бронептица рвет прозрачную тишь, с утробным ревом рассекает воздух разящим клювом. Спокойно наблюдаю ее полет, словно это наш родной МиГ-29 или Су -27, а не какой-нибудь чужак Ф-16. Не вмещается в сознание, что передо мной - натовская авиация, стиравшая с лица земли все живое в Ираке, уничтожавшая православных сербов лишь только за то, что они не захотели быть рабами мировой закулисы…
А как же мы?! Кто освободит нас от масоно-сионистского ига?! Что будет с Отчизной?!
Умиленное сердце озаряет Надежда. Пока нам дается еще один шанс вырваться из челюстей мрака. Добавлено некое время для Спасительного Покаяния. Если всецело обратимся ко Христу в лоне Святого Православия, - воспрянем, сбросим ярмо, победим. И восстанет из пепла, воскреснет Святая Русь. Иначе…
Без мыслей и образов, вне отвлеченных понятий и рассудочных категорий, на металогическом уровне, всеми фибрами души постигаешь: сегодня, на исходе второго тысячелетия, в самом эпицентре решающей битвы Добра и зла, Правды и лжи, Света и тьмы, - когда геополитические смерчи яростно опустошают былую сверхдержаву, - Заступница Усердная рода христианского незримо простирает Свой благодатный покров над поруганной, истерзанной, но все еще непокоренной, богохранимой Россией!
Бережно убираем святыни. Молимся перед дорогой. Уходим. Начинается изнурительный спуск по влажной тропе, сквозь густые толщи несущихся облаков…
Усталость. Скользкие камни. Зыбкая мгла. Зигзагообразное движение вниз… Фаланги мглы отступают. И над нами грозная вершина разрывает облачный саван, сбрасывает перламутровую парчу и облачается в сияющий аквамарин… Тают пространства. Замирает время. Кто-то Невидимый, но Всемогущий и бесконечно прекрасный, с отеческой любовью берет нас под Свою защиту…
“Господь мой и Бог мой!” (Ин., 20, 28) - всепобедно звучит в наших сердцах…
Алексей ЯКОВЛЕВ-КОЗЫРЕВ
Николай Котенко: «ДУША БЛЕДНЕЕТ С ГОРЯ И ЛЮБВИ…»
Поздравляем нашего автора талантливого русского писателя Николая Котенко с 60-летием.
Желаем творческих успехов и здоровья.
ПАСТЫРЬ
Памяти митрополита
Иоанна (Снычева)
1.
Человек, к концу земного срока
Обнаружив, что и он не вечен,
Оглашает ночь смятенной речью:
Где она, к Спасителю дорога?
В памяти изношенной молитва
Не восходит
рядом с грешным словом…
Ночь прошла со смутою - и снова
За насущный разгорелась битва.
2.
О, наша корыстная вера!
Когда подступает беда,
Мы требуем полною мерой:
Господи, дай мне, дай!
До гроба творим вдохновенно
Довольство в своем терему.
Когда же падем на колени:
О, Господи, дай ему?!
3.
На Руси тьма тем миссионеров -
От иезуитов до хасидов.
Президенты примеряют веру,
Чтоб могла бесхлопотно носиться.
На крови народной строят храмы,
В них справляют бал
христопродавцы…
Были вести:
воцарятся хамы, -
Что ж,
привел Господь сего дождаться.
4.
Как сладостно отчизну ненавидеть
и жадно ждать ее уничтоженья…
В. Печерин
Их не много было, тех,
кто с храмом
Поменял и родину беспечно.
Но не знает мать больнее срама,
Чем от сына кровного увечье.
Неизбежна пред людьми расплата,
Бог же - не бывает поругаем…
Заслужили мзду сыны проклятья -
Вечное забвенье отчим краем.
5.
Отче наш! Владыко и вожатый!
В час,
когда в умах царит смятенье,
Враг Руси, злокозненный и жадный,
Ей дорогу терниями стелет.
Отче, мы твоим ведомы словом -
В нем спасенье
от свобод фальшивых…
Ты ушел от нас в земное лоно,
Но у Бога все вовеки живы.
1996
Из цикла “Свидетель”
* * *
Что ад? Я видел, как в огне сгорали
Те, что смириться с гнетом
не могли,
Кто честь и веру матери-земли
Прозваньем “демократ”
не замарали.
Что сей огонь материальный?
Ад -
Есть боль о том,
что уж любить не можешь…
Кто из казнивших этот дом
ничтожеств,
На площадь выйдя, крикнуть:
“Я - ваш брат!”
Отважится?
Для палача - геенна.
Она разверзлась для него в тот час,
Когда он заглушил господен глас
Бряцаньем серебра
с клеймом “Измена”.
…А те - с любовью в сердце
полегли,
Любовь в сердцах живущих
возжигая.
Им ангелы несли ключи от рая,
Но души их остаться предпочли
Средь нас -
напоминаньем о свободе,
О жертвенности, о Святом Кресте,
О той, завидной миру, красоте,
Что жива днес и присно в их народе.
* * *
Я видел… И не вытекли глазницы:
Москву родная армия взяла,
И наша кровь по улицам текла.
И плыли в ней, как листья, наши лица.
В кровавых лужах
утопал мой взгляд,
От встречных взоров прячась…
Но в отместку
Оттуда взор прохожего,
как вестник
Мне был о том,
что их сейчас казнят.
Гремели пушки в синеве осенней,
Их пулеметный лай сопровождал…
Народ мой - спал?!
Или чего-то ждал?
Быть может,
войска из страны соседней?..
Быть может,
грома с голубых небес?
Георгия с копьем, разящим змия?
От Патриарха -
с сатаною мира?..
В Богоявленском ухмылялся бес.
Молчали на Москве колокола -
Как не было погрома и пожара!
На стадионах вольница бейтара,
Захлебываясь, гоев кровь пила.
Вставали из бутылок баррикады.
Из трупов возводились штабеля.
Внимала оскверненная земля
Победным гимнам
пьяных демократов…
ПОХМЕЛЬЕ
И мозг кровавой ржавчиной росы
Стекал по стенам
мраморного дома…
И самой очистительной грозы
Не хватит,
чтобы смыть следы содома
С московских улиц
в красных фонарях,
На коих “красных”
призывали вешать.
Девицы, размалеванные в прах,
Спешили победителей утешить.
И сонмы телевизионных мух
На пепелищах серых грели лапки.
Перевести не успевали дух,
Деля добычу и считая бабки,
Ловчилы, что успели посадить
Поверженных в те самые затворы,
Готовые по чести приютить
Достойнейших
из кровожадной своры…
Блинами пек законы президент
В защиту
прихватил и спекулянтов.
Уж над рублем глумился
жалкий цент;
Уже кремлевских перезвон курантов
Подогнан был под чужеземный рок;
Уже России контур усеченный
На именинный смахивал пирог,
Для ихних президентов
испеченный…
Бросали души павших на весы,
Швыряли в ноги шлюхам капиталы,
И мозг кровавой капелькой росы
Стекал со свеч в победные бокалы.
НАДЕЖДА
Не пал на голову наемного убийцы
Еще бродивший втуне русский гнев;
Не полыхнули в праведном огне
Вертепы мерзкие
на улицах столицы;
Не отбелили даже “белый дом”,
Не говоря о праздничных ливреях,
Но совесть
вместе с честью и стыдом
Уже снесли арбатскому еврею;
Остались в “мерседесах” и мехах,
Нагие и заляпанные кровью…
А день встает над Русью
чистый, ровный -
Как Господа воитель на часах.
И люд
к Святому тянется Кресту -
Последнему оплоту
в грязном вихре.
Отважась посягнуть на Красоту,
Еще на паперть
не ступил Антихрист.
И в страхе изнывает оккупант,
И шабесгой
сложил персты в молитве…
Еще никто не сдался в этой битве,
Но “за бугор” тропу наметил тать.
Нас в палестинах тех
никто не ждет,
Но и Россия вам - не Палестина.
Как в сорок первом -
“Ворог не пройдет!” -
Страна на панихиде возвестила.
Душа бледнеет с горя и любви…
О Господи, почто в беде забыл нас?
Уж тот, что слева,
злобный и дебильный,
С издевкой в очи плюнуть норовит.
Неужто на кресте испустим дух
И снова возликует Каиафа?..
Уж в третий раз
пропел зарю петух, -
Кто предал,
кто бежал, объятый страхом.
Но Ангел над Голгофою парит,
Он видит все могильные пещеры…
Пока Страна
не отреклась от веры, -
Антихристу не выиграть пари!
Вот - чудится - ударили в набат:
Снаряды попирая и пожары,
На оккупанта встали стар и млад,
Ведут отряды
Минин и Пожарский…
Октябрь- ноябрь 1993
Конец “Свидетеля”
ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 93-ГО
Что я ношусь с бессонницей моей?
Кто нынче спит
в стране безбожной этой?..
Клубится дым табачный
до рассвета.
Для убиенных нет ночей ни дней.
Победы знамя над страною взвей:
Ты победил -
к тебе весь мир с приветом!
Но не спасется никаким декретом
Поднявший меч на женщин и детей.
Мы в этом нынче с палачом сродни:
Считать нам неприкаянные дни:
Ему - до петли, нам…
Что скажут дети,
Отцов беспечность судя,
лень и страх?..
Сегодня спать достойно
в этом свете
Лишь на столе -
со свечкою в руках.
Октябрь 1993 - май 1994
* * *
Вымещать неудачи на ближнем,
В пораженьях соседа винить,
Потрясать несозревшим величьем
Обреченных терпеть и любить…
И терзаться свершаемым горем,
И на стогнах посконную рвать,
Подгадав бенефис в аккурат,
Когда зритель
расплещется морем…
Отыграться без риска на детях -
Тем представить
безжалостный счет,
Кто не мыслит
не только ответить,
Но и кривду любовью сочтет…
1994
СЧАСТЛИВЦУ
Как большинство людей,
я родился в капусте
(Хотя - какая там капуста
в декабре?):
Мать вышла в огород
по утренней заре,
А я - пожалуйте! -
кочан лягаю с хрустом.
Тебя нашли под бронзовою люстрой,
На том столе, что годен для царей,
Курьеры стыли у глухих дверей,
А ты на кипы дел
уже мочился с чувством.
То правду говорят,
что важен первый шаг…
Я к финишу плетусь
по кочкам чуть дыша,
Беззубым ртом
жуя сухую кочерыжку.
Подобно рысаку породистому, ты
Срываешь новый куш,
с трудом гася отрыжку.
Ты - Нику лицезреешь,
я - сытые хвосты.
1995
ЭПИТАФИЯ
Вошла животрепещущая дама,
Уселась в кресло,
как в родной обители.
И стала эта жизнь -
такая драма,
Какой вы и у Эфроса не видели.
Я пробовал молить о снисхождении,
Пытался удивить ее пощечиной, -
Она сводила дело к вожделению,
Мне представляя
прелести бесчестные.
Я запивал в отчаянии горькую,
Играл, как мог,
законченного бабника, -
Она несла свой крест
с обидой гордою
Да пичкала меня
запретным яблоком.
Теперь-то, наконец,
лежу бестрепетно:
Березка светит,
пташечка лепечет.
Спокойно сердце,
сны и нервы крепкие…
Она же все еще животрепещет.
1990
* * *
И некому звонить.
И некого позвать.
Ни женщины, ни друга не осталось.
Лишь маяться по дням.
Лишь ночью остывать.
Усталость.
Лишь одна она - усталость.
Любимая! Была ли ты когда?..
Я встану рано, а за мной цепочка -
Греховные, обидные года,
И не пора ли уж поставить точку?
Любимый друг!
Единственный в душе,
Ты не предашь.
Но и тебе не в радость,
Что я теперь отверженный уже,
Что я ловлю остуду
в каждом взгляде.
Мне не на кого нынче уповать.
И вместо страсти -
лишь одна усталость.
Кому - звонить?
Кого на помощь звать?
Ни женщины,
ни друга не осталось.
1997
* * *
В нас что ни год -
приметнее чернец,
Ленивей ум и неприступней чувство,
В нас что ни день -
изящее искусство:
Собрать все беды и сплести венец
Святого страстотерпца.
Мы клянем
Незрелый разум юности беспутной,
Качаясь на волнах
в лодчонке утлой,
Ее стремим в бурливый водоем,
С которого и вышли в этот путь…
О, как бы мы прошли его умело!
Теперь мы крепко знаем это дело -
Где на стремнину,
где в затон свернуть…
Так мы страстями чахлыми горим,
А станется -
Господь услышит малых, -
Мы все грехи опять
на плечи взвалим,
Ошибки все прилежно повторим.
1996
* * *
Природа не приемлет пробужденья
В преддверии сомнительной весны:
Уже февраль бросает на весы
Последние надежды возрожденья,
А мы лелеем мертвенные сны.
Природа знает тяжкую работу,
Что ждет ее
средь разоренных нив, -
Теперь ей жить дыханием одним:
Продлить страданья
до скончанья года,
Чтоб заключить устало:
Бог и с ним…
А мы лишь крепче замыкаем вежды
Пред грустною обязанностью жить,
Нас первый луч,
как татя нож, страшит,
Мы первый шаг свой
сделаем не прежде,
Чем детский смех
за стенкой прозвучит…
1996
Желаем творческих успехов и здоровья.
ПАСТЫРЬ
Памяти митрополита
Иоанна (Снычева)
1.
Человек, к концу земного срока
Обнаружив, что и он не вечен,
Оглашает ночь смятенной речью:
Где она, к Спасителю дорога?
В памяти изношенной молитва
Не восходит
рядом с грешным словом…
Ночь прошла со смутою - и снова
За насущный разгорелась битва.
2.
О, наша корыстная вера!
Когда подступает беда,
Мы требуем полною мерой:
Господи, дай мне, дай!
До гроба творим вдохновенно
Довольство в своем терему.
Когда же падем на колени:
О, Господи, дай ему?!
3.
На Руси тьма тем миссионеров -
От иезуитов до хасидов.
Президенты примеряют веру,
Чтоб могла бесхлопотно носиться.
На крови народной строят храмы,
В них справляют бал
христопродавцы…
Были вести:
воцарятся хамы, -
Что ж,
привел Господь сего дождаться.
4.
Как сладостно отчизну ненавидеть
и жадно ждать ее уничтоженья…
В. Печерин
Их не много было, тех,
кто с храмом
Поменял и родину беспечно.
Но не знает мать больнее срама,
Чем от сына кровного увечье.
Неизбежна пред людьми расплата,
Бог же - не бывает поругаем…
Заслужили мзду сыны проклятья -
Вечное забвенье отчим краем.
5.
Отче наш! Владыко и вожатый!
В час,
когда в умах царит смятенье,
Враг Руси, злокозненный и жадный,
Ей дорогу терниями стелет.
Отче, мы твоим ведомы словом -
В нем спасенье
от свобод фальшивых…
Ты ушел от нас в земное лоно,
Но у Бога все вовеки живы.
1996
Из цикла “Свидетель”
* * *
Что ад? Я видел, как в огне сгорали
Те, что смириться с гнетом
не могли,
Кто честь и веру матери-земли
Прозваньем “демократ”
не замарали.
Что сей огонь материальный?
Ад -
Есть боль о том,
что уж любить не можешь…
Кто из казнивших этот дом
ничтожеств,
На площадь выйдя, крикнуть:
“Я - ваш брат!”
Отважится?
Для палача - геенна.
Она разверзлась для него в тот час,
Когда он заглушил господен глас
Бряцаньем серебра
с клеймом “Измена”.
…А те - с любовью в сердце
полегли,
Любовь в сердцах живущих
возжигая.
Им ангелы несли ключи от рая,
Но души их остаться предпочли
Средь нас -
напоминаньем о свободе,
О жертвенности, о Святом Кресте,
О той, завидной миру, красоте,
Что жива днес и присно в их народе.
* * *
Я видел… И не вытекли глазницы:
Москву родная армия взяла,
И наша кровь по улицам текла.
И плыли в ней, как листья, наши лица.
В кровавых лужах
утопал мой взгляд,
От встречных взоров прячась…
Но в отместку
Оттуда взор прохожего,
как вестник
Мне был о том,
что их сейчас казнят.
Гремели пушки в синеве осенней,
Их пулеметный лай сопровождал…
Народ мой - спал?!
Или чего-то ждал?
Быть может,
войска из страны соседней?..
Быть может,
грома с голубых небес?
Георгия с копьем, разящим змия?
От Патриарха -
с сатаною мира?..
В Богоявленском ухмылялся бес.
Молчали на Москве колокола -
Как не было погрома и пожара!
На стадионах вольница бейтара,
Захлебываясь, гоев кровь пила.
Вставали из бутылок баррикады.
Из трупов возводились штабеля.
Внимала оскверненная земля
Победным гимнам
пьяных демократов…
ПОХМЕЛЬЕ
И мозг кровавой ржавчиной росы
Стекал по стенам
мраморного дома…
И самой очистительной грозы
Не хватит,
чтобы смыть следы содома
С московских улиц
в красных фонарях,
На коих “красных”
призывали вешать.
Девицы, размалеванные в прах,
Спешили победителей утешить.
И сонмы телевизионных мух
На пепелищах серых грели лапки.
Перевести не успевали дух,
Деля добычу и считая бабки,
Ловчилы, что успели посадить
Поверженных в те самые затворы,
Готовые по чести приютить
Достойнейших
из кровожадной своры…
Блинами пек законы президент
В защиту
прихватил и спекулянтов.
Уж над рублем глумился
жалкий цент;
Уже кремлевских перезвон курантов
Подогнан был под чужеземный рок;
Уже России контур усеченный
На именинный смахивал пирог,
Для ихних президентов
испеченный…
Бросали души павших на весы,
Швыряли в ноги шлюхам капиталы,
И мозг кровавой капелькой росы
Стекал со свеч в победные бокалы.
НАДЕЖДА
Не пал на голову наемного убийцы
Еще бродивший втуне русский гнев;
Не полыхнули в праведном огне
Вертепы мерзкие
на улицах столицы;
Не отбелили даже “белый дом”,
Не говоря о праздничных ливреях,
Но совесть
вместе с честью и стыдом
Уже снесли арбатскому еврею;
Остались в “мерседесах” и мехах,
Нагие и заляпанные кровью…
А день встает над Русью
чистый, ровный -
Как Господа воитель на часах.
И люд
к Святому тянется Кресту -
Последнему оплоту
в грязном вихре.
Отважась посягнуть на Красоту,
Еще на паперть
не ступил Антихрист.
И в страхе изнывает оккупант,
И шабесгой
сложил персты в молитве…
Еще никто не сдался в этой битве,
Но “за бугор” тропу наметил тать.
Нас в палестинах тех
никто не ждет,
Но и Россия вам - не Палестина.
Как в сорок первом -
“Ворог не пройдет!” -
Страна на панихиде возвестила.
Душа бледнеет с горя и любви…
О Господи, почто в беде забыл нас?
Уж тот, что слева,
злобный и дебильный,
С издевкой в очи плюнуть норовит.
Неужто на кресте испустим дух
И снова возликует Каиафа?..
Уж в третий раз
пропел зарю петух, -
Кто предал,
кто бежал, объятый страхом.
Но Ангел над Голгофою парит,
Он видит все могильные пещеры…
Пока Страна
не отреклась от веры, -
Антихристу не выиграть пари!
Вот - чудится - ударили в набат:
Снаряды попирая и пожары,
На оккупанта встали стар и млад,
Ведут отряды
Минин и Пожарский…
Октябрь- ноябрь 1993
Конец “Свидетеля”
ПОСЛЕ ОКТЯБРЯ 93-ГО
Что я ношусь с бессонницей моей?
Кто нынче спит
в стране безбожной этой?..
Клубится дым табачный
до рассвета.
Для убиенных нет ночей ни дней.
Победы знамя над страною взвей:
Ты победил -
к тебе весь мир с приветом!
Но не спасется никаким декретом
Поднявший меч на женщин и детей.
Мы в этом нынче с палачом сродни:
Считать нам неприкаянные дни:
Ему - до петли, нам…
Что скажут дети,
Отцов беспечность судя,
лень и страх?..
Сегодня спать достойно
в этом свете
Лишь на столе -
со свечкою в руках.
Октябрь 1993 - май 1994
* * *
Вымещать неудачи на ближнем,
В пораженьях соседа винить,
Потрясать несозревшим величьем
Обреченных терпеть и любить…
И терзаться свершаемым горем,
И на стогнах посконную рвать,
Подгадав бенефис в аккурат,
Когда зритель
расплещется морем…
Отыграться без риска на детях -
Тем представить
безжалостный счет,
Кто не мыслит
не только ответить,
Но и кривду любовью сочтет…
1994
СЧАСТЛИВЦУ
Как большинство людей,
я родился в капусте
(Хотя - какая там капуста
в декабре?):
Мать вышла в огород
по утренней заре,
А я - пожалуйте! -
кочан лягаю с хрустом.
Тебя нашли под бронзовою люстрой,
На том столе, что годен для царей,
Курьеры стыли у глухих дверей,
А ты на кипы дел
уже мочился с чувством.
То правду говорят,
что важен первый шаг…
Я к финишу плетусь
по кочкам чуть дыша,
Беззубым ртом
жуя сухую кочерыжку.
Подобно рысаку породистому, ты
Срываешь новый куш,
с трудом гася отрыжку.
Ты - Нику лицезреешь,
я - сытые хвосты.
1995
ЭПИТАФИЯ
Вошла животрепещущая дама,
Уселась в кресло,
как в родной обители.
И стала эта жизнь -
такая драма,
Какой вы и у Эфроса не видели.
Я пробовал молить о снисхождении,
Пытался удивить ее пощечиной, -
Она сводила дело к вожделению,
Мне представляя
прелести бесчестные.
Я запивал в отчаянии горькую,
Играл, как мог,
законченного бабника, -
Она несла свой крест
с обидой гордою
Да пичкала меня
запретным яблоком.
Теперь-то, наконец,
лежу бестрепетно:
Березка светит,
пташечка лепечет.
Спокойно сердце,
сны и нервы крепкие…
Она же все еще животрепещет.
1990
* * *
И некому звонить.
И некого позвать.
Ни женщины, ни друга не осталось.
Лишь маяться по дням.
Лишь ночью остывать.
Усталость.
Лишь одна она - усталость.
Любимая! Была ли ты когда?..
Я встану рано, а за мной цепочка -
Греховные, обидные года,
И не пора ли уж поставить точку?
Любимый друг!
Единственный в душе,
Ты не предашь.
Но и тебе не в радость,
Что я теперь отверженный уже,
Что я ловлю остуду
в каждом взгляде.
Мне не на кого нынче уповать.
И вместо страсти -
лишь одна усталость.
Кому - звонить?
Кого на помощь звать?
Ни женщины,
ни друга не осталось.
1997
* * *
В нас что ни год -
приметнее чернец,
Ленивей ум и неприступней чувство,
В нас что ни день -
изящее искусство:
Собрать все беды и сплести венец
Святого страстотерпца.
Мы клянем
Незрелый разум юности беспутной,
Качаясь на волнах
в лодчонке утлой,
Ее стремим в бурливый водоем,
С которого и вышли в этот путь…
О, как бы мы прошли его умело!
Теперь мы крепко знаем это дело -
Где на стремнину,
где в затон свернуть…
Так мы страстями чахлыми горим,
А станется -
Господь услышит малых, -
Мы все грехи опять
на плечи взвалим,
Ошибки все прилежно повторим.
1996
* * *
Природа не приемлет пробужденья
В преддверии сомнительной весны:
Уже февраль бросает на весы
Последние надежды возрожденья,
А мы лелеем мертвенные сны.
Природа знает тяжкую работу,
Что ждет ее
средь разоренных нив, -
Теперь ей жить дыханием одним:
Продлить страданья
до скончанья года,
Чтоб заключить устало:
Бог и с ним…
А мы лишь крепче замыкаем вежды
Пред грустною обязанностью жить,
Нас первый луч,
как татя нож, страшит,
Мы первый шаг свой
сделаем не прежде,
Чем детский смех
за стенкой прозвучит…
1996
Василий Белов ЕЩЕ ОДИН ДЕФИЦИТ
Недавно благодаря стараниям японских друзей провел я десять прекрасных дней в Японии. По возвращении мои японские знакомые настойчиво спрашивали о впечатлениях. Сразу скажу, что впечатления ошеломляющи. Быть может, я напишу когда-нибудь путевой очерк об этой поездке. Не мешает сказать, что это была уже вторая моя поездка в страну, являющуюся ближайшим соседом России. Путешествие окончательно укрепило меня в некоторых мыслях, в коих до этого я все еще сомневался…
МОЯ ПЕРВАЯ поездка в Японию, связанная с Байкальским движением по спасению пресной воды, оказалась слишком краткой. (Она была прервана нашим посольством, приказавшим депутату Белову В. И. срочно явиться в Москву. Позднее выяснилось, что Горбачеву вздумалось прихватить меня в Хельсинки для сопровождения Раисы Максимовны в ее вояжировании по культурным учреждениям. Почему жребий пал на меня, неясно и до сих пор. Только ведь против начальства, да еще на таком уровне, как говорится, не попрешь…). Мне пришлось лететь в Москву, а на следующий день в Хельсинки…
Однако мыслей, в коих я долго сомневался, отнюдь не касаются моих, более чем скромных экскурсоводческих возможностей. Не при чем тут и культурные запросы первых дам государства. Они, эти мысли, вызваны совсем иными обстоятельствами. Поэтому впечатлениями от поездки в Японию хочется поделиться не только с японским, но и с русским (чуть не хотел сказать советским) читателем, что и заставило меня взяться за авторучку. Допускаю, что мои впечатления и мысли, ими рожденные, отнюдь не новы. Вполне возможно, что я изобретаю велосипед… Стремясь к информационной краткости, говорю лишь о некоторых раздумьях, посетивших меня после поездки в Японию. Вот главные из этих, порою горьких раздумий:
1. Технический прогресс, коим обуяно человечество, рано или поздно погубит нашу планету…
(Мысль, разумеется, спорная, философско-пессимистическиая, и я на ней отнюдь не настаиваю до наступления Апокалипсиса. Ну а после Апокалипсиса кто и кому ее будет доказывать? Не знаю… Вполне возможно, что тот же технический прогресс станет когда-нибудь союзником религии, и Творец сможет его как-нибудь обуздать и сделать его спасителем человечества. Кто знает?)
2. Между тем, этот самый “технический прогресс” отнюдь не торопится становится союзником религии. Он противоречит ей и там, и тут. А может, сама религия не хочет иметь такого союзника? Во всяком случае, они идут по разным маршрутам…
3. Экономика любой страны, любого народа, вопреки интернационализму и марксизму, всегда и прежде всего национальна. (Не путать экономику с финансовыми спекуляциями.) Она зависит от религиозных и народных, а не банковских традиций. Способы трудиться и даже преодолевать природные катастрофы разные у разных народов. Немцы, к примеру, трудятся и богатеют так, а японцы совсем иначе. Русский общинный способ труда намного ближе и предпочтительней русским, чем нынешним американцам. И т. д.
Таких мыслей и впечатлений после поездки в Японию набирается много. Не буду о всех говорить в этой статье. Но особенно навязчивой и даже болезненной оказалась для меня одна мысль, пришедшая после поездки на остров Хоккайдо, то есть после знакомства с японцами, занимающимися сельским хозяйством.
Я говорю об информационном дефиците. Об этом мне и хочется поговорить в этой статье.
В предыдущий, то есть в первый приезд в Японию, никаких размышлений об информационном голоде вообще почему-то не возникало. Почему же и во время краткого пребывания в Токио, и во время поездки на Хоккайдо мысль об информационной блокаде меня постоянно преследовала? И кто бы осмелился ее опровергнуть? Может, это даже и не мысль, а стойкое ощущение, граничащее для меня с открытием…
Да, речь идет о дефиците обычной информации. Мне думалось раньше, что сначала коммунистическая, затем демократическая цензура, шумные разглагольствования о так называемой “свободе слова” характерны больше для России, чем для Запада и прочих “цивилизованных” стран. Так велика и прилипчива ложь о мнимой “нецивилизованности” моей Родины… Оказалось, что о свободе слова в Европе и в США (оставим пока в стороне Японию) говорить рановато. А о “свободе слова” в нынешней “демократической” России говорить вообще не приходится - она оптом закуплена банками. Какая разница, кстати, между “коммунистической” цензурой и цензурой банковской, то есть “демократической”? Вопрос весьма интересный. “Не простой”, как выражались горбачевские перестройщики. Ельцинские же банкиры с криминальными банкирами вкупе ничего не хотят говорить об этом. Они вообще молчат об этой разнице. СМИ, за немногими исключениями, как огня боятся такого вопроса. Московское телевидение особенно. А мне представляется, что эта разница невелика…
Берусь утверждать, что информационная блокада существует, что она организована не только отечественными СМИ, но и зарубежными, в частности, европейскими и американскими. Да, благодаря этой блокаде русские почти ничего не ведают о Японии. Лишь небольшая горстка людей знает о ней чуть больше той нормы, которая отпускается в газетах и телевидении. Меня просто поразило это прискорбное обстоятельство.
Как же случилось, что при нынешних средствах связи (вплоть до спутников), при небывалом количестве газет и журналов, при глобальных возможностях мирового телевидения, во времена мощнейшей индустрии туризма мы, русские, так мало знаем о японском народе, о японском государстве, о такой географически близкой стране? Ведь нельзя же довольствоваться одними книгами Овчинникова и Цветова, как бы ни были они хороши в этнографическом плане! (Кстати, книгами, политически устаревшими.) Газеты же сообщают нам лишь о японских землетрясениях и экологических катастрофах. Телевидение удостаивает своим вниманием одних сектантов вроде группы Сенрике да вещает об авариях с танкерами.
МОЯ ПЕРВАЯ поездка в Японию, связанная с Байкальским движением по спасению пресной воды, оказалась слишком краткой. (Она была прервана нашим посольством, приказавшим депутату Белову В. И. срочно явиться в Москву. Позднее выяснилось, что Горбачеву вздумалось прихватить меня в Хельсинки для сопровождения Раисы Максимовны в ее вояжировании по культурным учреждениям. Почему жребий пал на меня, неясно и до сих пор. Только ведь против начальства, да еще на таком уровне, как говорится, не попрешь…). Мне пришлось лететь в Москву, а на следующий день в Хельсинки…
Однако мыслей, в коих я долго сомневался, отнюдь не касаются моих, более чем скромных экскурсоводческих возможностей. Не при чем тут и культурные запросы первых дам государства. Они, эти мысли, вызваны совсем иными обстоятельствами. Поэтому впечатлениями от поездки в Японию хочется поделиться не только с японским, но и с русским (чуть не хотел сказать советским) читателем, что и заставило меня взяться за авторучку. Допускаю, что мои впечатления и мысли, ими рожденные, отнюдь не новы. Вполне возможно, что я изобретаю велосипед… Стремясь к информационной краткости, говорю лишь о некоторых раздумьях, посетивших меня после поездки в Японию. Вот главные из этих, порою горьких раздумий:
1. Технический прогресс, коим обуяно человечество, рано или поздно погубит нашу планету…
(Мысль, разумеется, спорная, философско-пессимистическиая, и я на ней отнюдь не настаиваю до наступления Апокалипсиса. Ну а после Апокалипсиса кто и кому ее будет доказывать? Не знаю… Вполне возможно, что тот же технический прогресс станет когда-нибудь союзником религии, и Творец сможет его как-нибудь обуздать и сделать его спасителем человечества. Кто знает?)
2. Между тем, этот самый “технический прогресс” отнюдь не торопится становится союзником религии. Он противоречит ей и там, и тут. А может, сама религия не хочет иметь такого союзника? Во всяком случае, они идут по разным маршрутам…
3. Экономика любой страны, любого народа, вопреки интернационализму и марксизму, всегда и прежде всего национальна. (Не путать экономику с финансовыми спекуляциями.) Она зависит от религиозных и народных, а не банковских традиций. Способы трудиться и даже преодолевать природные катастрофы разные у разных народов. Немцы, к примеру, трудятся и богатеют так, а японцы совсем иначе. Русский общинный способ труда намного ближе и предпочтительней русским, чем нынешним американцам. И т. д.
Таких мыслей и впечатлений после поездки в Японию набирается много. Не буду о всех говорить в этой статье. Но особенно навязчивой и даже болезненной оказалась для меня одна мысль, пришедшая после поездки на остров Хоккайдо, то есть после знакомства с японцами, занимающимися сельским хозяйством.
Я говорю об информационном дефиците. Об этом мне и хочется поговорить в этой статье.
В предыдущий, то есть в первый приезд в Японию, никаких размышлений об информационном голоде вообще почему-то не возникало. Почему же и во время краткого пребывания в Токио, и во время поездки на Хоккайдо мысль об информационной блокаде меня постоянно преследовала? И кто бы осмелился ее опровергнуть? Может, это даже и не мысль, а стойкое ощущение, граничащее для меня с открытием…
Да, речь идет о дефиците обычной информации. Мне думалось раньше, что сначала коммунистическая, затем демократическая цензура, шумные разглагольствования о так называемой “свободе слова” характерны больше для России, чем для Запада и прочих “цивилизованных” стран. Так велика и прилипчива ложь о мнимой “нецивилизованности” моей Родины… Оказалось, что о свободе слова в Европе и в США (оставим пока в стороне Японию) говорить рановато. А о “свободе слова” в нынешней “демократической” России говорить вообще не приходится - она оптом закуплена банками. Какая разница, кстати, между “коммунистической” цензурой и цензурой банковской, то есть “демократической”? Вопрос весьма интересный. “Не простой”, как выражались горбачевские перестройщики. Ельцинские же банкиры с криминальными банкирами вкупе ничего не хотят говорить об этом. Они вообще молчат об этой разнице. СМИ, за немногими исключениями, как огня боятся такого вопроса. Московское телевидение особенно. А мне представляется, что эта разница невелика…
Берусь утверждать, что информационная блокада существует, что она организована не только отечественными СМИ, но и зарубежными, в частности, европейскими и американскими. Да, благодаря этой блокаде русские почти ничего не ведают о Японии. Лишь небольшая горстка людей знает о ней чуть больше той нормы, которая отпускается в газетах и телевидении. Меня просто поразило это прискорбное обстоятельство.
Как же случилось, что при нынешних средствах связи (вплоть до спутников), при небывалом количестве газет и журналов, при глобальных возможностях мирового телевидения, во времена мощнейшей индустрии туризма мы, русские, так мало знаем о японском народе, о японском государстве, о такой географически близкой стране? Ведь нельзя же довольствоваться одними книгами Овчинникова и Цветова, как бы ни были они хороши в этнографическом плане! (Кстати, книгами, политически устаревшими.) Газеты же сообщают нам лишь о японских землетрясениях и экологических катастрофах. Телевидение удостаивает своим вниманием одних сектантов вроде группы Сенрике да вещает об авариях с танкерами.