- А ты говорил, сотрудники службы безопасности убили Директора, неспешно молвил смотритель. - Никакие не сотрудники, а угольщики. Ясно же сказали.
- Я говорил, что сотрудники безопасности убили?! - вспыхнул дежурный. Ты что же, шантажировать меня вздумал?
- Отдал бы ты мне те туфли, что на прошлом дежурстве отобрал, казалось, безо всякой связи со сказанным ранее сказал смотритель.
- Отдам! Отдам, чтоб ты подавился! - заорал дежурный. - Но берегись!..
Смотритель невозмутимо почесал затылок и скрылся за ширмой.
- Спасибо. Вот и договорились, - донесся оттуда его спокойный голос. А то я уже супруге пообещал.
Володя был в совершенно расстроенных чувствах. Еще секунда, я он бы все узнал! Невезение!!!
Дежурный метнул на землянина бешеный взгляд.
- Смотритель! - крикнул он, поворачивая голову к ширме. - Почему здесь сидит арестованный? Почему ты его не отвел в камеру?
Смотритель высунул из-за ширмы голову.
- Ну, чего орешь? Сейчас отведу. То не спешил, то торопишься, словно Энтропом подшитый. А вот скажи, ты синтетику от натурального отличишь? У меня в каморке одна блузка обнаружилась... Как раз для твоей многоуважаемой супруги.
- Энтроп его знает, - все еще досадуя, ответил дежурный. - Сейчас по земным лицензиям такую синтетику делают, что не очень-то поймешь. Надо посмотреть, - он глянул на Владимира. - Отведи-ка арестованного, а потом начнем разбираться, что к чему.
Смотритель, не торопясь, откинул крышку перегородки и, подойдя к землянину, стал привычно подталкивать его в спину.
- А ну, пошел!
Владимир повел широкими плечами и сказал:
- Еще раз прикоснешься, пополам переломаю!
Смотритель отступил.
- Ладно, ладное - проговорил он, не скрывая испуга. - Уже и дотронуться нельзя. Как девица какая.
Они спустились по выщербленным ступеням в прохладный подвал.
Смотритель подошел к ближайшей камере и, откинув кусок толстой резины, заглянул в глазок.
Загремев связкой ключей, он с ловкостью фокусника извлек нужный. Дверь с тоскливым скрипом отворилась, и Владимир оказался в камере.
19
Тело ныло, болело. Философ застонал. Закрыв глаза, он тихонько помотал головой. От этого незначительного движения затошнило, виски сдавило недобрыми руками. Он ощущал неприятную тяжесть в правом подреберье. Месяц прошел, а все дает себя знать "спецобработка".
Камера... Похоже на камеру хранения, только наоборот. В камере хранения сохраняют нужные кому-то вещи, а здесь - никому ненужных людей.
Глупо. Глупо, глупо, глупо! Зачем эта выходка на космодроме? Ребяческая совершенно! На что он надеялся? На то, что в ответ на его провокационные обвинения мудрые земляне мгновенно найдут добрые и неотразимые доводы; погладят его, издерганного, по голове; утрут нос.
Философ всхлипнул. Совсем нервы ни к черту!
Камера... Привычное место. Сколько здесь передумано, написано. Тоскливо? Одиноко? Да! Зато никто не мешает думать и работать. Вот только с бумагой и письменными принадлежностями туговато.
Наука землян... Наука вообще... Не в ней, наверное, дело. Тогда в чем? Разве не наука, не техника - зверь, алчущий душу человеческую? Но тогда почему случались зверства в прошлом? Откуда костры дотехнического прошлого?
О Логос! Великий Логос! Всегда, во все времена вопросов было больше, чем ответов. Даже для философов. А может быть, для философов - прежде всего. Стоит ли тогда искать ответы, тем самым множа вопросы? Стоит! Задача философа - умножать мудрость, не давая лавине новых сведений погребать познание.
Ответы... Философ вдруг смешливо фыркнул забавному парадоксу. Ответы, система ответов и есть наука или хотя бы начало ее. Но если ответы наука, а наука - зло, то, стало быть, и вопросы задавать не стоит? Потому как задающий вопросы уже тем самым стал на стезю зла. И правы те, кто пытался изолировать любителей задавать вопросы от прочих людей?
Чтобы добыть ответ на любой из вопросов, нужна логика. Логика основной прием в добыче достоверных знаний, орудие для вылущивания закономерностей из кажущегося хаоса событий. Но зачастую логика не срабатывает. С ее помощью не всегда удается выбраться из теоретического тупика, как нельзя выбраться из болота, потянув себя за волосы. Возникают порочные, замкнутые сами на себя логические цепочки.
Где же выход? Не в признании ли возможности существования иной логики, более высокой ступени - Металогики? Альтернативное решение - признание реальности нереального, возможности существования божественной иррациональной субстанции - того же Логоса.
Как на плоскости любые прямые обязательно пересекаются, а в многомерном пространстве это вовсе не обязательно, так и примитивные, ничего не объясняющие цепочки обычной логики должны быть заменены Металогикой, обладающей выходом в пространство истинного знания.
Если логика отличается от Металогики, то и выводы, получаемые с помощью последней из очевидных фактов, могут противоречить выводам, получаемым с помощью обычной логики, а значит, и здравому смыслу. И здравый смысл с ограниченностью педанта будет настоятельно утверждать, что Металогика система ложных приемов, неадекватных реальной действительности.
Интересный вывод! Этот вывод - о возможной ложности обычной логики сделан с помощью обычной "плоскостной" логики, а потому может быть ошибочным. Философ возбужденно потер руки. Он уже не чувствовал боли, терзающей его тело.
Есть ли иной выход? Есть. Второй выход заключается в признании иррациональной сущности бытия. Так... Хорошо... Надо попытаться это обосновать!
Итак, человек умирает, и тело его, растворяясь, распадаясь на молекулы и атомы, становится частью окружающей природы. Не так ли и индивидуальная душа человеческая? Человек умирает, а бессмертная душа его сливается со всеобъемлющей духовной Сущностью.
Исключить данное предположение с помощью логики нельзя. Во-первых, неясно, насколько логична логика. Во-вторых, где начинается религия, там кончается царство разума и науки и начинается царство слепой веры. Оперировать логикой в царстве иррационального, по сути, в царстве абсурда - бессмысленно. Поэтому я вынужден предпочесть науку, логику и попытаться разработать основы Великой Металогики. В противном - иррациональном случае - нет субстрата для применения основного орудия науки - логики. А я это не приемлю. Я этого не хочу!
Ну и ну! Размышлял, размышлял - и вдруг, вместо ожидаемого разумного вывода - "хочу", "не хочу". Неужели выбор между наукой и религией только дело вкуса, то бишь проблема сугубо этическая? Снова логический тупик!
Чего-то тут недостает! Чего-то существенного. Не исключено, что это выделение контрольной стандартной сущности, которая бесспорна. Эта сущность может служить мерилом всех прочих.
Записать! Быстрее записать!
Философ выхватил огрызок карандаша из одного кармана и мятый клочок бумаги - из другого. Щуря слезящиеся глаза, он принялся набрасывать неразборчивыми каракулями осенившие его мысли.
Темнело. В углу камеры шевелилось что-то, похожее на кучу тряпья. Это философ устраивался на ночлег и, проклиная насекомых, зверски чесался.
Солнце ушло далеко от окна, и в камере воцарились сумерки, напоминающие поздний вечер.
В стену звонко ударил условный тюремный стук - захотелось пообщаться давнему идеологическому противнику философа. В прошлый раз философа отправили в очередную отсидку как раз из-за некоторых рискованных положений, выдвинутых им против своего противника. Тот всегда был консервативнее. Однако на сей раз даже консервативные взгляды оказались чересчур левыми. Что поделаешь, судьба переменчива.
Философу не хотелось ввязываться в спор. Он зевнул, закрыл глаза, но уснуть ему не удалось. В коридоре послышались шаги смотрителя и еще чьи-то - чужие. У его камеры шаги замерли. Дверь отворилась, и в камеру, пригнувшись, вошел человек огромного роста. Философ сразу признал в нем землянина, которого он видел на космодроме.
В камере было сумрачно, и Володя некоторое время стоял неподвижно, привыкая. Когда глаза привыкли, он увидел, что на низких нарах сидит чем-то знакомый фирболжец - полный, коренастый, со взлохмаченной курчавой шевелюрой. Он исподлобья наблюдал за гостем.
В стене родился мелкий частый стук. Фирболжец выслушал серию ударов, сам отстучал ложкой краткий ответ и снова повернулся к Владимиру.
Володя наконец узнал незнакомца. Это был тот самый идейный борец с издержками цивилизации, за которым на космодроме столь усердно гонялась полиция.
- За что вас сюда? - полюбопытствовал борец, невнимательно ответив на приветствие.
Владимир пожал плечами:
- Не знаю.
- Значит, надолго, - заключил старожил камеры. - Но нет худа без добра. Надеюсь, что у меня появился еще один интересный собеседник.
- Кто же еще составляет нам компанию? - Володя присел на нары, которые явно не предназначались для человека такого роста, как переводчик. Колени его почти касались подбородка.
- Здесь, в соседней камере, - фирболжец указал на стенку, - сидит мой коллега. Тоже философ... в своем роде. Очень мудрый и очень осторожный человек.
Последнюю фразу он произнес, сдерживая смех.
- Почему он здесь?
- Очень забавная история, - собеседник Владимира поудобнее оперся о стену и поджал ноги. - Наш сосед всегда боялся вольномыслия, ибо оно наказуемо. В области теологии защищал официальную точку зрения, что откровение - высший источник познания. Теоретически и с точки зрения теологии все правильно. Но ведь существует мир реальный, производство. И наука, которая производство должна двигать. Ну, а наука требует только строгих доказательств и отвергает откровение. С помощью откровения завод не построишь. Все видят такое противоречие, но делают вид, что не замечают. Этот эклектик решил почему-то, что возникла социальная потребность в изменении ситуации. Вот он и попытался оседлать социальную потребность и стать столпом новой теологии. Коллега выдвинул тезис, что истинное научное знание и откровение - совпадают! То есть, богословы, по его теории, и ученые подбираются к одной и той же истине, но с разных сторон. Сначала к его теории отнеслись благосклонно. Теологи были совсем не прочь против такого мощного союзника, как наука, а научная бюрократия возжелала, чтобы научные факты и теории получили сияющий нимб божественного откровения. Все были довольны: теологи, ученые и, в особенности, мой коллега Трынди-доду.
Стена холодила спину. Философ подложил под спину ладонь, помолчал, чувствуя, как отогревается поясница, и продолжил:
- У нашего Первого Доверенного Лица характер далеко не мед. И даже не сахар. - Он похлопал глазами, снопа умолк и вдруг выпалил решительно: Короче, дерьмо, а не характер. Но его секретарь! - нечто неописуемое. Попомните мое слово, далеко пойдет. Все больше дел концентрируется у него в руках. Это страшный человек. Но как ни парадоксально, он не жесток. Никого не любит, но и ненависти у него нет. Ему словно удалили в раннем детстве ту часть нервной системы, которая ведает эмоциями. И он поступает только так, как подсказывает логика. Она и повергла теорию Трынди-доду в прах. Секретарь считает, что авторитет божественного откровения столь высок, что не нуждается ни в каких научных подпорках.
"Наука - нечто частное, прикладное, сиюминутное, - заявил он недавно на конференции. - А Божественная Истина - всеобщее и вечное. Нечего делать из науки, призванной удовлетворить наши низменные телесные потребности, систему философских взглядов. В конце концов, я это запрещаю от имени Первого Доверенного Лица!"
У всех, кто хоть немного знал секретаря, в груди стало холодно и как-то пусто.
Трынди-доду так ничего и не понял и попытался добиться аудиенции у секретаря. Соизволения на то он не получил. Ему предложили изложить свои соображения в письменном виде. Он изложил. И теперь сидит здесь.
Совсем сумрачно стало в камере. Володя видел только очертания фигуры собеседника. Темная тень на фоне темной стены.
Философ, устраиваясь на нарах поудобнее, зашуршал соломой.
- Давайте спать. Сон - отрада заключенного. Пусть вам не покажется странным мое предложение. Я уже привык. Здесь так расположено окно, что темнеет в двенадцать дня. Вот я и сплю, пока не включат свет.
Минуту в камере было тихо. Вдруг философ резко приподнялся на локте и патетически вскричал:
- Но нет! Я не заключенный! Свободен дух мой, значит, свободен и я! В истинной тюрьме власть имущие, ибо душа их в темнице своекорыстия.
Он тихо засмеялся, и Володя с некоторым беспокойством подумал, что жизненные невзгоды все же отразились на психике его товарища по несчастью.
- Кстати, о духе, - совершенно будничным тоном заметил философ, укладываясь. - Этот мудрец, этот секретарь создал практическое наставление по поимке генного духа. Жуткая вещь получилась. И вообще, если к логике не добавлен гарнир истинной нравственности, сотворяется блюдо, которым можно без труда отравить все человечество.
Володя с недоумением спросил:
- Что за генный дух?
- Сейчас... Сейчас расскажу. - Философ зевнул. - Секретарь Первого Доверенного Лица выдвинул меморандум, согласно которому люди с Земли вольно или невольно занесли на Фирболгию некую вирусную инфекцию. Она представляет собой молекулы ДНК в белковой оболочке. Эта молекула ДНК структурно ничем не отличается от участка гена и может легко встраиваться в наследственный аппарат фирболжца. Внешне человек не изменяется. Но генный участочек, названный "генным духом", завладевает человеком, полностью подчиняет себе его волю. Внутри он враг всего живого на Фирболгии. Основной тест на генный дух секретарь предлагает следующий: если фирболжец при опросе энергично отрицает наличие в себе генного духа, значит, дух этот в нем есть. Он-то и заставляет подозреваемого все отрицать. Очень удобный способ убрать любого неугодного человека, ибо, по утверждению секретаря, носители генного духа не излечиваются. Их надо уничтожать как носителей страшнейшей инфекции, дабы она не перекинулась на здоровых. Вас берут прямо на дому, привозят сюда и очень вежливо спрашивают, есть ли у вас генный дух. Вы, естественно, отрицаете. Но отрицание и есть главнейшее доказательство вины. И вас - прямехонько на костер, потому что огонь очень хорошо дезинфицирует. Иногда по-другому делают: приглашают палача. Он с вами беседует своими методами - если из вас надо попутно вытянуть кой-какие сведения. О! Профессия палача за последнее время стала у нас чрезвычайно популярной. Раньше у палачей не было учеников. Самородками они были. Теперь все поставлено на деловую ногу. У каждого палача по два-три ученика. Жалованье им повысили, спецодежду выдают. Двоюродный брат моей жены мясником работает, а на полставки в одном учреждении палачом подрабатывает. Дал на лапу тысячу даймов - и устроился. Неплохо зарабатывает. Жена у него не работает. Его в школы на встречу с учениками как почетного гостя приглашают. Вот так-то!..
Владимир был потрясен.
- Но это же... Это же садизм какой-то в качестве государственной политики! Нет слов!..
- А вы не ищите никаких слов, - спокойно посоветовал философ. По звуку было слышно, что он нагребает на себя солому. - Если найдете - сплошная нецензурщина будет. Советую и вам соломой укрыться. Здесь прохладно. Что касается фирболгской политики - ни логики в ней, ни смысла. Сплошные патологические комплексы. В философии, которую я исповедую, все гораздо яснее и привлекательнее. И всего-то есть семь пунктов, которые меня интересуют. Что есть первичный источник мировой энергии? Что есть жизнь? Что есть сущность человека? Что есть человеческое "Я"? - Философ говорил все медленнее, все длиннее становились паузы между словами. - И... еще... о конечных... судьбах... человечества...
Два пункта он так и не назвал. Философ спал, посвистывая носом. Спал так спокойно и безмятежно, будто находился не на тюремных нарах, а в своей собственной постели.
Володя, несмотря на передряги, а может быть, именно из-за них, уснуть не мог. Он пытался подытожить то немногое, что ему стало известно. О Доме Эвтаназии, о том, что туда отправляют людей, о генном духе. Что же с Интиль? В самом ли деле она находится под наблюдением? Может, ей удалось скрыться? Надо уточнить во что бы то ни стало. Тогда у него будут развязаны руки.
И пока Владимир мучительно раздумывал, что бы еще предпринять, в коридоре возле двери их камеры послышался шум, и недовольный голос смотрителя произнес:
- Вы не имеете права без ведома начальства забирать наших заключенных! Мы их взяли, значит, они наши. Права, значит, на них имеем.
Дверь распахнулась. В проеме двери, тускло освещенном желтым светом электролампочки, маячили фигуры в черных плащах.
- Выходи, - махнул один из них пистолетом - тем предметом, который в последнее время уж слишком часто стал попадаться на глаза Владимиру.
Обладатель пистолета грубо оттолкнул смотрителя и назидательно заметил:
- Заключенный принадлежит не тому, кто его взял, а тому, кому он принадлежит. Проходит же он по ведомству службы внутренней безопасности.
И для большей убедительности поводил дулом пистолета возле носа смотрителя.
- Безобразие, - бурчал смотритель, чувствуя сильнейший зуд в кончике носа.
- Пошли, землянин! - скомандовал человек в черном плаще.
- Куда? - спокойно поинтересовался Владимир.
- Мы поедем туда, куда мы тебя повезем. Не бойся, сворачивать не будем никуда! - сострил сотрудник службы безопасности и вдруг взорвался визжащим безумным хохотом. Хохот прекратился так же внезапно, как и начался.
- Прощай, философ, - сказал Володя и двинулся к двери.
- До свидания, человек, - ответил проснувшийся философ. - Но мы с тобой еще когда-нибудь увидимся. Или я ничему не научился в этом безумном мире.
Володя, возвышающийся над своими стражами, как башня, шагал по коридору. Он решил не сопротивляться. Находясь в контакте со службой безопасности, по его мнению, имелось больше возможностей разузнать о чудовищном Доме Эвтаназии и, конечно же, об Интиль.
20
Первое Доверенное Лицо перечитывал утреннюю информационную сводку, подготовленную для него секретарем.
В Антупии партизаны взорвали два моста, совершено нападение на бронетранспортер. Один офицер убит. Да... Обнаглели бандиты антупийские, эти выродки, эти недолюди! Что же следующим пунктом в сводке? Силами полиции осуществлен захват земляника. Не в свое дело вмешалась полиция. Но и служба безопасности хороша! Где ее оперативность?! Надо наказать нового Директора конторы внутренней безопасности. Примерно наказать! Мы ошибок не прощаем! Далее... О телеакции землян...
Он сам видел но телевизору выступление Посланника. Первый сразу же понял угрозу, которую оно таило, и тут же дал указание объявить все это дешевой фальшивкой землян, а не теледокументом. По чьей же вине раскрыт государственный секрет? По чьей?! Все было проведено по ведомству внутренней безопасности. Не справились... За развал службы прежний Директор уже понес наказание. Очень жаль, что его нельзя наказать дважды.
И тут его посетила мысль, что все его так называемые соратники, которых он ставил на ответственные посты, когда узурпировал власть, уже смещены им. Только Утешитель и Успокоитель Нации остался.
Эта мысль вызвала в нем смутное беспокойство. Он подумал о том, что, прежде чем устранить прежнего Первого, он и сам был в должности Утешителя и Успокоителя Нации. Надо присматривать за Утешителем. Ой, как надо! Чтобы самому не оказаться в роли прежнего Первого. Единственный, на кого он может сейчас опереться, это секретарь, его открытие, его выдвиженец, который обязан ему всем своим состоянием и положением.
Первое Доверенное Лицо нажал на кнопку вызова, и на пороге тут же появился секретарь. Лицо его хранило принятое раз и навсегда выражение абсолютного спокойствия. Пробор в обильно смазанных волосах был тонок, словно ниточка.
"Может, секретаря назначить Утешителем? - мелькнула мысль. - Но кто тогда будет выполнять обязанности секретаря? Как секретарь, он незаменим".
- Послушай, дружок, - ласково обратился он к секретарю. - Мы с тобой должны решить сегодня несколько чрезвычайно важных, секретных и неотложных вопросов. Я предполагаю, что из-за происков наших врагов возникла почти кризисная ситуация. Мы сильны, мы их раздавим. Но надо придумать, как это сделать. Вот тут я кое-что набросал. Мыслишки разные и всякие. Но если говорить честно и попросту - исторические и гениальные мысли запечатлены здесь.
Первый приподнял над столом пачку мелко исписанных листков и потряс ими в воздухе.
- Смотри, не потеряй случайно. Это будет большой потерей для человечества!
- Вы разрешите взглянуть? - спросил секретарь.
Ласковое обращение шефа, казалось, не произвело на него ровно никакого впечатления. Голос его, как всегда, оставался ровным, матовое лицо бесстрастным.
Первый кивнул.
Секретарь не спеша обошел необъятный стол, зашел за спину Первого. Левая рука его потянулась за листками на столе, правая скользнула в наружный карман пиджака. Все происходило с неимоверной стремительностью, как у профессионального фокусника. Пока одна рука брала листки со стола, другая извлекла из кармана черный коробок размером со спичечную коробку. Левая рука с листками плыла еще в воздухе, а правая молниеносно прижала коробок к затылку Первого - как раз на границе с морщинистой буроватой кожей шеи.
Первый вздрогнул от прикосновения и недоуменно взглянул на секретаря. Он увидел ледяной провал голубых глаз, и ужас пронизал все его существо. Первый попытался закричать, вздулись от напряжения шейные вены, но голоса почему-то не было.
Черная коробочка жужжала ровно, убаюкивающе. У Первого Доверенного Лица уже не было страха. Руки и ноги стали теплыми, тяжелыми, мягкими. Его веки опустились, всем телом овладела сладостная истома. Голова упала на грудь, и он в полудреме прозрел, понял, что все прошедшее было суетой и томлением духа. Главное начинается сейчас, и оно там - в ласково манящей темноте. Он умиротворенно улыбнулся, грудь его опустилась и больше не поднялась. Сердце с особой силой ударило в грудную клетку, словно в последний раз попросило о помощи.
Портьера заколыхалась.
- Милые собачки, - сказал секретарь, убирая аппарат в карман, - не волнуйтесь, песики. Ваш новый хозяин даст вам, как всегда, конфетку. Потерпите.
И, обращаясь к трупу Первого, заметил:
- Это был единственный выход. Ты завел страну в кризис, мне из него выводить. У каждого свое хобби.
Он нажал на одну из кнопок под крышкой стола, и вошел угрюмый медик.
- Приведи своего подопечного, - приказал секретарь. - Ты его подготовил к сегодняшней роли?
- Все будет, как по нотам, - самодовольно ответствовал медик. - Или я не специалист.
- Иди.
Потом секретарь нажал на вторую кнопку, и все руководители служб услыхали спокойный голос секретаря:
- Внимание. Чрезвычайное сообщение. Только что вследствие сердечного приступа скончался Первое Доверенное Лицо. Срочно прибыть в его кабинет для совещания.
Руководители служб, прибывшие в кабинет, Первого не застали. Они уже знали, кто у кормила. Предстояло выяснить, куда кормило будет повернуто. Руководители искоса поглядывали друг на друга. Они стояли у стены и ждали. Утешитель нервно теребил бабочку.
Внезапно створки двери, ведущей в апартаменты Первого Доверенного Лица, распахнулись, и присутствующие невольно вздрогнули. Из глубины анфилады приемных комнат вышагивал сам Непостижимый. Лицо его было вдохновенным, широко открытые глаза смотрели куда-то вдаль. В отставленной в сторону и чуть согнутой в локте руке он держал руку секретаря.
Секретарь был в своей обычной черной паре, но выглядел, против обыкновения, чуть озабоченным. Новый Первый шел вразвалочку, пришаркивая.
Они остановились, и бывший секретарь сказал обыденным тоном - таким он раньше делал ежедневные сводки-обзоры:
- Нас постигло большое горе. От нас ушел во цвете лет наш руководитель. - Он помолчал, давая присутствующим возможность проникнуться величиной и непоправимостью потери. - Сердце, его большое сердце, которое болело за всех нас, за всю Фирболгию, не вынесло и остановилось.
Он покашлял и веско заключил:
- Теперь оно, значит, стоит.
Секретарь чувствовал, что все ждут более развернутой речи, но момент не позволял витийствовать, и он поспешил закончить выступление:
- И вот, когда встала проблема выбора, на мне почему-то остановилось внимание божественного Непостижимого, да будет он жив, здоров и невредим. Да! На мне, недостойном. Я не могу противиться божественной воле, ибо именно меня она избирает своим орудием, дабы свершилось то, что...
Не зная, как выбраться из словесных дебрей, секретарь запнулся и сильно сжал руку Непостижимого, давая понять, что ему пора включаться в игру.
Непостижимый с благостным выражением на одутловатом лице засеменил к монументальному столу. Ведомый за руку, секретарь шел следом с послушанием пай-мальчика, скромно склонив голову. Поставив секретаря возле кресла. Непостижимый жестом пригласил его сесть. Секретарь, поерзав, уселся поудобнее, наблюдая из-под полуприкрытых век за собравшимися. Непостижимый торжественно склонил голову. Вслед за ним склонили головы все присутствующие.
Тут же в кабинет вошел медик, одетый в белые одежды жреца Непостижимого. Он склонился в глубоком поклоне перед божественной особой Непостижимого и сказал:
- Я говорил, что сотрудники безопасности убили?! - вспыхнул дежурный. Ты что же, шантажировать меня вздумал?
- Отдал бы ты мне те туфли, что на прошлом дежурстве отобрал, казалось, безо всякой связи со сказанным ранее сказал смотритель.
- Отдам! Отдам, чтоб ты подавился! - заорал дежурный. - Но берегись!..
Смотритель невозмутимо почесал затылок и скрылся за ширмой.
- Спасибо. Вот и договорились, - донесся оттуда его спокойный голос. А то я уже супруге пообещал.
Володя был в совершенно расстроенных чувствах. Еще секунда, я он бы все узнал! Невезение!!!
Дежурный метнул на землянина бешеный взгляд.
- Смотритель! - крикнул он, поворачивая голову к ширме. - Почему здесь сидит арестованный? Почему ты его не отвел в камеру?
Смотритель высунул из-за ширмы голову.
- Ну, чего орешь? Сейчас отведу. То не спешил, то торопишься, словно Энтропом подшитый. А вот скажи, ты синтетику от натурального отличишь? У меня в каморке одна блузка обнаружилась... Как раз для твоей многоуважаемой супруги.
- Энтроп его знает, - все еще досадуя, ответил дежурный. - Сейчас по земным лицензиям такую синтетику делают, что не очень-то поймешь. Надо посмотреть, - он глянул на Владимира. - Отведи-ка арестованного, а потом начнем разбираться, что к чему.
Смотритель, не торопясь, откинул крышку перегородки и, подойдя к землянину, стал привычно подталкивать его в спину.
- А ну, пошел!
Владимир повел широкими плечами и сказал:
- Еще раз прикоснешься, пополам переломаю!
Смотритель отступил.
- Ладно, ладное - проговорил он, не скрывая испуга. - Уже и дотронуться нельзя. Как девица какая.
Они спустились по выщербленным ступеням в прохладный подвал.
Смотритель подошел к ближайшей камере и, откинув кусок толстой резины, заглянул в глазок.
Загремев связкой ключей, он с ловкостью фокусника извлек нужный. Дверь с тоскливым скрипом отворилась, и Владимир оказался в камере.
19
Тело ныло, болело. Философ застонал. Закрыв глаза, он тихонько помотал головой. От этого незначительного движения затошнило, виски сдавило недобрыми руками. Он ощущал неприятную тяжесть в правом подреберье. Месяц прошел, а все дает себя знать "спецобработка".
Камера... Похоже на камеру хранения, только наоборот. В камере хранения сохраняют нужные кому-то вещи, а здесь - никому ненужных людей.
Глупо. Глупо, глупо, глупо! Зачем эта выходка на космодроме? Ребяческая совершенно! На что он надеялся? На то, что в ответ на его провокационные обвинения мудрые земляне мгновенно найдут добрые и неотразимые доводы; погладят его, издерганного, по голове; утрут нос.
Философ всхлипнул. Совсем нервы ни к черту!
Камера... Привычное место. Сколько здесь передумано, написано. Тоскливо? Одиноко? Да! Зато никто не мешает думать и работать. Вот только с бумагой и письменными принадлежностями туговато.
Наука землян... Наука вообще... Не в ней, наверное, дело. Тогда в чем? Разве не наука, не техника - зверь, алчущий душу человеческую? Но тогда почему случались зверства в прошлом? Откуда костры дотехнического прошлого?
О Логос! Великий Логос! Всегда, во все времена вопросов было больше, чем ответов. Даже для философов. А может быть, для философов - прежде всего. Стоит ли тогда искать ответы, тем самым множа вопросы? Стоит! Задача философа - умножать мудрость, не давая лавине новых сведений погребать познание.
Ответы... Философ вдруг смешливо фыркнул забавному парадоксу. Ответы, система ответов и есть наука или хотя бы начало ее. Но если ответы наука, а наука - зло, то, стало быть, и вопросы задавать не стоит? Потому как задающий вопросы уже тем самым стал на стезю зла. И правы те, кто пытался изолировать любителей задавать вопросы от прочих людей?
Чтобы добыть ответ на любой из вопросов, нужна логика. Логика основной прием в добыче достоверных знаний, орудие для вылущивания закономерностей из кажущегося хаоса событий. Но зачастую логика не срабатывает. С ее помощью не всегда удается выбраться из теоретического тупика, как нельзя выбраться из болота, потянув себя за волосы. Возникают порочные, замкнутые сами на себя логические цепочки.
Где же выход? Не в признании ли возможности существования иной логики, более высокой ступени - Металогики? Альтернативное решение - признание реальности нереального, возможности существования божественной иррациональной субстанции - того же Логоса.
Как на плоскости любые прямые обязательно пересекаются, а в многомерном пространстве это вовсе не обязательно, так и примитивные, ничего не объясняющие цепочки обычной логики должны быть заменены Металогикой, обладающей выходом в пространство истинного знания.
Если логика отличается от Металогики, то и выводы, получаемые с помощью последней из очевидных фактов, могут противоречить выводам, получаемым с помощью обычной логики, а значит, и здравому смыслу. И здравый смысл с ограниченностью педанта будет настоятельно утверждать, что Металогика система ложных приемов, неадекватных реальной действительности.
Интересный вывод! Этот вывод - о возможной ложности обычной логики сделан с помощью обычной "плоскостной" логики, а потому может быть ошибочным. Философ возбужденно потер руки. Он уже не чувствовал боли, терзающей его тело.
Есть ли иной выход? Есть. Второй выход заключается в признании иррациональной сущности бытия. Так... Хорошо... Надо попытаться это обосновать!
Итак, человек умирает, и тело его, растворяясь, распадаясь на молекулы и атомы, становится частью окружающей природы. Не так ли и индивидуальная душа человеческая? Человек умирает, а бессмертная душа его сливается со всеобъемлющей духовной Сущностью.
Исключить данное предположение с помощью логики нельзя. Во-первых, неясно, насколько логична логика. Во-вторых, где начинается религия, там кончается царство разума и науки и начинается царство слепой веры. Оперировать логикой в царстве иррационального, по сути, в царстве абсурда - бессмысленно. Поэтому я вынужден предпочесть науку, логику и попытаться разработать основы Великой Металогики. В противном - иррациональном случае - нет субстрата для применения основного орудия науки - логики. А я это не приемлю. Я этого не хочу!
Ну и ну! Размышлял, размышлял - и вдруг, вместо ожидаемого разумного вывода - "хочу", "не хочу". Неужели выбор между наукой и религией только дело вкуса, то бишь проблема сугубо этическая? Снова логический тупик!
Чего-то тут недостает! Чего-то существенного. Не исключено, что это выделение контрольной стандартной сущности, которая бесспорна. Эта сущность может служить мерилом всех прочих.
Записать! Быстрее записать!
Философ выхватил огрызок карандаша из одного кармана и мятый клочок бумаги - из другого. Щуря слезящиеся глаза, он принялся набрасывать неразборчивыми каракулями осенившие его мысли.
Темнело. В углу камеры шевелилось что-то, похожее на кучу тряпья. Это философ устраивался на ночлег и, проклиная насекомых, зверски чесался.
Солнце ушло далеко от окна, и в камере воцарились сумерки, напоминающие поздний вечер.
В стену звонко ударил условный тюремный стук - захотелось пообщаться давнему идеологическому противнику философа. В прошлый раз философа отправили в очередную отсидку как раз из-за некоторых рискованных положений, выдвинутых им против своего противника. Тот всегда был консервативнее. Однако на сей раз даже консервативные взгляды оказались чересчур левыми. Что поделаешь, судьба переменчива.
Философу не хотелось ввязываться в спор. Он зевнул, закрыл глаза, но уснуть ему не удалось. В коридоре послышались шаги смотрителя и еще чьи-то - чужие. У его камеры шаги замерли. Дверь отворилась, и в камеру, пригнувшись, вошел человек огромного роста. Философ сразу признал в нем землянина, которого он видел на космодроме.
В камере было сумрачно, и Володя некоторое время стоял неподвижно, привыкая. Когда глаза привыкли, он увидел, что на низких нарах сидит чем-то знакомый фирболжец - полный, коренастый, со взлохмаченной курчавой шевелюрой. Он исподлобья наблюдал за гостем.
В стене родился мелкий частый стук. Фирболжец выслушал серию ударов, сам отстучал ложкой краткий ответ и снова повернулся к Владимиру.
Володя наконец узнал незнакомца. Это был тот самый идейный борец с издержками цивилизации, за которым на космодроме столь усердно гонялась полиция.
- За что вас сюда? - полюбопытствовал борец, невнимательно ответив на приветствие.
Владимир пожал плечами:
- Не знаю.
- Значит, надолго, - заключил старожил камеры. - Но нет худа без добра. Надеюсь, что у меня появился еще один интересный собеседник.
- Кто же еще составляет нам компанию? - Володя присел на нары, которые явно не предназначались для человека такого роста, как переводчик. Колени его почти касались подбородка.
- Здесь, в соседней камере, - фирболжец указал на стенку, - сидит мой коллега. Тоже философ... в своем роде. Очень мудрый и очень осторожный человек.
Последнюю фразу он произнес, сдерживая смех.
- Почему он здесь?
- Очень забавная история, - собеседник Владимира поудобнее оперся о стену и поджал ноги. - Наш сосед всегда боялся вольномыслия, ибо оно наказуемо. В области теологии защищал официальную точку зрения, что откровение - высший источник познания. Теоретически и с точки зрения теологии все правильно. Но ведь существует мир реальный, производство. И наука, которая производство должна двигать. Ну, а наука требует только строгих доказательств и отвергает откровение. С помощью откровения завод не построишь. Все видят такое противоречие, но делают вид, что не замечают. Этот эклектик решил почему-то, что возникла социальная потребность в изменении ситуации. Вот он и попытался оседлать социальную потребность и стать столпом новой теологии. Коллега выдвинул тезис, что истинное научное знание и откровение - совпадают! То есть, богословы, по его теории, и ученые подбираются к одной и той же истине, но с разных сторон. Сначала к его теории отнеслись благосклонно. Теологи были совсем не прочь против такого мощного союзника, как наука, а научная бюрократия возжелала, чтобы научные факты и теории получили сияющий нимб божественного откровения. Все были довольны: теологи, ученые и, в особенности, мой коллега Трынди-доду.
Стена холодила спину. Философ подложил под спину ладонь, помолчал, чувствуя, как отогревается поясница, и продолжил:
- У нашего Первого Доверенного Лица характер далеко не мед. И даже не сахар. - Он похлопал глазами, снопа умолк и вдруг выпалил решительно: Короче, дерьмо, а не характер. Но его секретарь! - нечто неописуемое. Попомните мое слово, далеко пойдет. Все больше дел концентрируется у него в руках. Это страшный человек. Но как ни парадоксально, он не жесток. Никого не любит, но и ненависти у него нет. Ему словно удалили в раннем детстве ту часть нервной системы, которая ведает эмоциями. И он поступает только так, как подсказывает логика. Она и повергла теорию Трынди-доду в прах. Секретарь считает, что авторитет божественного откровения столь высок, что не нуждается ни в каких научных подпорках.
"Наука - нечто частное, прикладное, сиюминутное, - заявил он недавно на конференции. - А Божественная Истина - всеобщее и вечное. Нечего делать из науки, призванной удовлетворить наши низменные телесные потребности, систему философских взглядов. В конце концов, я это запрещаю от имени Первого Доверенного Лица!"
У всех, кто хоть немного знал секретаря, в груди стало холодно и как-то пусто.
Трынди-доду так ничего и не понял и попытался добиться аудиенции у секретаря. Соизволения на то он не получил. Ему предложили изложить свои соображения в письменном виде. Он изложил. И теперь сидит здесь.
Совсем сумрачно стало в камере. Володя видел только очертания фигуры собеседника. Темная тень на фоне темной стены.
Философ, устраиваясь на нарах поудобнее, зашуршал соломой.
- Давайте спать. Сон - отрада заключенного. Пусть вам не покажется странным мое предложение. Я уже привык. Здесь так расположено окно, что темнеет в двенадцать дня. Вот я и сплю, пока не включат свет.
Минуту в камере было тихо. Вдруг философ резко приподнялся на локте и патетически вскричал:
- Но нет! Я не заключенный! Свободен дух мой, значит, свободен и я! В истинной тюрьме власть имущие, ибо душа их в темнице своекорыстия.
Он тихо засмеялся, и Володя с некоторым беспокойством подумал, что жизненные невзгоды все же отразились на психике его товарища по несчастью.
- Кстати, о духе, - совершенно будничным тоном заметил философ, укладываясь. - Этот мудрец, этот секретарь создал практическое наставление по поимке генного духа. Жуткая вещь получилась. И вообще, если к логике не добавлен гарнир истинной нравственности, сотворяется блюдо, которым можно без труда отравить все человечество.
Володя с недоумением спросил:
- Что за генный дух?
- Сейчас... Сейчас расскажу. - Философ зевнул. - Секретарь Первого Доверенного Лица выдвинул меморандум, согласно которому люди с Земли вольно или невольно занесли на Фирболгию некую вирусную инфекцию. Она представляет собой молекулы ДНК в белковой оболочке. Эта молекула ДНК структурно ничем не отличается от участка гена и может легко встраиваться в наследственный аппарат фирболжца. Внешне человек не изменяется. Но генный участочек, названный "генным духом", завладевает человеком, полностью подчиняет себе его волю. Внутри он враг всего живого на Фирболгии. Основной тест на генный дух секретарь предлагает следующий: если фирболжец при опросе энергично отрицает наличие в себе генного духа, значит, дух этот в нем есть. Он-то и заставляет подозреваемого все отрицать. Очень удобный способ убрать любого неугодного человека, ибо, по утверждению секретаря, носители генного духа не излечиваются. Их надо уничтожать как носителей страшнейшей инфекции, дабы она не перекинулась на здоровых. Вас берут прямо на дому, привозят сюда и очень вежливо спрашивают, есть ли у вас генный дух. Вы, естественно, отрицаете. Но отрицание и есть главнейшее доказательство вины. И вас - прямехонько на костер, потому что огонь очень хорошо дезинфицирует. Иногда по-другому делают: приглашают палача. Он с вами беседует своими методами - если из вас надо попутно вытянуть кой-какие сведения. О! Профессия палача за последнее время стала у нас чрезвычайно популярной. Раньше у палачей не было учеников. Самородками они были. Теперь все поставлено на деловую ногу. У каждого палача по два-три ученика. Жалованье им повысили, спецодежду выдают. Двоюродный брат моей жены мясником работает, а на полставки в одном учреждении палачом подрабатывает. Дал на лапу тысячу даймов - и устроился. Неплохо зарабатывает. Жена у него не работает. Его в школы на встречу с учениками как почетного гостя приглашают. Вот так-то!..
Владимир был потрясен.
- Но это же... Это же садизм какой-то в качестве государственной политики! Нет слов!..
- А вы не ищите никаких слов, - спокойно посоветовал философ. По звуку было слышно, что он нагребает на себя солому. - Если найдете - сплошная нецензурщина будет. Советую и вам соломой укрыться. Здесь прохладно. Что касается фирболгской политики - ни логики в ней, ни смысла. Сплошные патологические комплексы. В философии, которую я исповедую, все гораздо яснее и привлекательнее. И всего-то есть семь пунктов, которые меня интересуют. Что есть первичный источник мировой энергии? Что есть жизнь? Что есть сущность человека? Что есть человеческое "Я"? - Философ говорил все медленнее, все длиннее становились паузы между словами. - И... еще... о конечных... судьбах... человечества...
Два пункта он так и не назвал. Философ спал, посвистывая носом. Спал так спокойно и безмятежно, будто находился не на тюремных нарах, а в своей собственной постели.
Володя, несмотря на передряги, а может быть, именно из-за них, уснуть не мог. Он пытался подытожить то немногое, что ему стало известно. О Доме Эвтаназии, о том, что туда отправляют людей, о генном духе. Что же с Интиль? В самом ли деле она находится под наблюдением? Может, ей удалось скрыться? Надо уточнить во что бы то ни стало. Тогда у него будут развязаны руки.
И пока Владимир мучительно раздумывал, что бы еще предпринять, в коридоре возле двери их камеры послышался шум, и недовольный голос смотрителя произнес:
- Вы не имеете права без ведома начальства забирать наших заключенных! Мы их взяли, значит, они наши. Права, значит, на них имеем.
Дверь распахнулась. В проеме двери, тускло освещенном желтым светом электролампочки, маячили фигуры в черных плащах.
- Выходи, - махнул один из них пистолетом - тем предметом, который в последнее время уж слишком часто стал попадаться на глаза Владимиру.
Обладатель пистолета грубо оттолкнул смотрителя и назидательно заметил:
- Заключенный принадлежит не тому, кто его взял, а тому, кому он принадлежит. Проходит же он по ведомству службы внутренней безопасности.
И для большей убедительности поводил дулом пистолета возле носа смотрителя.
- Безобразие, - бурчал смотритель, чувствуя сильнейший зуд в кончике носа.
- Пошли, землянин! - скомандовал человек в черном плаще.
- Куда? - спокойно поинтересовался Владимир.
- Мы поедем туда, куда мы тебя повезем. Не бойся, сворачивать не будем никуда! - сострил сотрудник службы безопасности и вдруг взорвался визжащим безумным хохотом. Хохот прекратился так же внезапно, как и начался.
- Прощай, философ, - сказал Володя и двинулся к двери.
- До свидания, человек, - ответил проснувшийся философ. - Но мы с тобой еще когда-нибудь увидимся. Или я ничему не научился в этом безумном мире.
Володя, возвышающийся над своими стражами, как башня, шагал по коридору. Он решил не сопротивляться. Находясь в контакте со службой безопасности, по его мнению, имелось больше возможностей разузнать о чудовищном Доме Эвтаназии и, конечно же, об Интиль.
20
Первое Доверенное Лицо перечитывал утреннюю информационную сводку, подготовленную для него секретарем.
В Антупии партизаны взорвали два моста, совершено нападение на бронетранспортер. Один офицер убит. Да... Обнаглели бандиты антупийские, эти выродки, эти недолюди! Что же следующим пунктом в сводке? Силами полиции осуществлен захват земляника. Не в свое дело вмешалась полиция. Но и служба безопасности хороша! Где ее оперативность?! Надо наказать нового Директора конторы внутренней безопасности. Примерно наказать! Мы ошибок не прощаем! Далее... О телеакции землян...
Он сам видел но телевизору выступление Посланника. Первый сразу же понял угрозу, которую оно таило, и тут же дал указание объявить все это дешевой фальшивкой землян, а не теледокументом. По чьей же вине раскрыт государственный секрет? По чьей?! Все было проведено по ведомству внутренней безопасности. Не справились... За развал службы прежний Директор уже понес наказание. Очень жаль, что его нельзя наказать дважды.
И тут его посетила мысль, что все его так называемые соратники, которых он ставил на ответственные посты, когда узурпировал власть, уже смещены им. Только Утешитель и Успокоитель Нации остался.
Эта мысль вызвала в нем смутное беспокойство. Он подумал о том, что, прежде чем устранить прежнего Первого, он и сам был в должности Утешителя и Успокоителя Нации. Надо присматривать за Утешителем. Ой, как надо! Чтобы самому не оказаться в роли прежнего Первого. Единственный, на кого он может сейчас опереться, это секретарь, его открытие, его выдвиженец, который обязан ему всем своим состоянием и положением.
Первое Доверенное Лицо нажал на кнопку вызова, и на пороге тут же появился секретарь. Лицо его хранило принятое раз и навсегда выражение абсолютного спокойствия. Пробор в обильно смазанных волосах был тонок, словно ниточка.
"Может, секретаря назначить Утешителем? - мелькнула мысль. - Но кто тогда будет выполнять обязанности секретаря? Как секретарь, он незаменим".
- Послушай, дружок, - ласково обратился он к секретарю. - Мы с тобой должны решить сегодня несколько чрезвычайно важных, секретных и неотложных вопросов. Я предполагаю, что из-за происков наших врагов возникла почти кризисная ситуация. Мы сильны, мы их раздавим. Но надо придумать, как это сделать. Вот тут я кое-что набросал. Мыслишки разные и всякие. Но если говорить честно и попросту - исторические и гениальные мысли запечатлены здесь.
Первый приподнял над столом пачку мелко исписанных листков и потряс ими в воздухе.
- Смотри, не потеряй случайно. Это будет большой потерей для человечества!
- Вы разрешите взглянуть? - спросил секретарь.
Ласковое обращение шефа, казалось, не произвело на него ровно никакого впечатления. Голос его, как всегда, оставался ровным, матовое лицо бесстрастным.
Первый кивнул.
Секретарь не спеша обошел необъятный стол, зашел за спину Первого. Левая рука его потянулась за листками на столе, правая скользнула в наружный карман пиджака. Все происходило с неимоверной стремительностью, как у профессионального фокусника. Пока одна рука брала листки со стола, другая извлекла из кармана черный коробок размером со спичечную коробку. Левая рука с листками плыла еще в воздухе, а правая молниеносно прижала коробок к затылку Первого - как раз на границе с морщинистой буроватой кожей шеи.
Первый вздрогнул от прикосновения и недоуменно взглянул на секретаря. Он увидел ледяной провал голубых глаз, и ужас пронизал все его существо. Первый попытался закричать, вздулись от напряжения шейные вены, но голоса почему-то не было.
Черная коробочка жужжала ровно, убаюкивающе. У Первого Доверенного Лица уже не было страха. Руки и ноги стали теплыми, тяжелыми, мягкими. Его веки опустились, всем телом овладела сладостная истома. Голова упала на грудь, и он в полудреме прозрел, понял, что все прошедшее было суетой и томлением духа. Главное начинается сейчас, и оно там - в ласково манящей темноте. Он умиротворенно улыбнулся, грудь его опустилась и больше не поднялась. Сердце с особой силой ударило в грудную клетку, словно в последний раз попросило о помощи.
Портьера заколыхалась.
- Милые собачки, - сказал секретарь, убирая аппарат в карман, - не волнуйтесь, песики. Ваш новый хозяин даст вам, как всегда, конфетку. Потерпите.
И, обращаясь к трупу Первого, заметил:
- Это был единственный выход. Ты завел страну в кризис, мне из него выводить. У каждого свое хобби.
Он нажал на одну из кнопок под крышкой стола, и вошел угрюмый медик.
- Приведи своего подопечного, - приказал секретарь. - Ты его подготовил к сегодняшней роли?
- Все будет, как по нотам, - самодовольно ответствовал медик. - Или я не специалист.
- Иди.
Потом секретарь нажал на вторую кнопку, и все руководители служб услыхали спокойный голос секретаря:
- Внимание. Чрезвычайное сообщение. Только что вследствие сердечного приступа скончался Первое Доверенное Лицо. Срочно прибыть в его кабинет для совещания.
Руководители служб, прибывшие в кабинет, Первого не застали. Они уже знали, кто у кормила. Предстояло выяснить, куда кормило будет повернуто. Руководители искоса поглядывали друг на друга. Они стояли у стены и ждали. Утешитель нервно теребил бабочку.
Внезапно створки двери, ведущей в апартаменты Первого Доверенного Лица, распахнулись, и присутствующие невольно вздрогнули. Из глубины анфилады приемных комнат вышагивал сам Непостижимый. Лицо его было вдохновенным, широко открытые глаза смотрели куда-то вдаль. В отставленной в сторону и чуть согнутой в локте руке он держал руку секретаря.
Секретарь был в своей обычной черной паре, но выглядел, против обыкновения, чуть озабоченным. Новый Первый шел вразвалочку, пришаркивая.
Они остановились, и бывший секретарь сказал обыденным тоном - таким он раньше делал ежедневные сводки-обзоры:
- Нас постигло большое горе. От нас ушел во цвете лет наш руководитель. - Он помолчал, давая присутствующим возможность проникнуться величиной и непоправимостью потери. - Сердце, его большое сердце, которое болело за всех нас, за всю Фирболгию, не вынесло и остановилось.
Он покашлял и веско заключил:
- Теперь оно, значит, стоит.
Секретарь чувствовал, что все ждут более развернутой речи, но момент не позволял витийствовать, и он поспешил закончить выступление:
- И вот, когда встала проблема выбора, на мне почему-то остановилось внимание божественного Непостижимого, да будет он жив, здоров и невредим. Да! На мне, недостойном. Я не могу противиться божественной воле, ибо именно меня она избирает своим орудием, дабы свершилось то, что...
Не зная, как выбраться из словесных дебрей, секретарь запнулся и сильно сжал руку Непостижимого, давая понять, что ему пора включаться в игру.
Непостижимый с благостным выражением на одутловатом лице засеменил к монументальному столу. Ведомый за руку, секретарь шел следом с послушанием пай-мальчика, скромно склонив голову. Поставив секретаря возле кресла. Непостижимый жестом пригласил его сесть. Секретарь, поерзав, уселся поудобнее, наблюдая из-под полуприкрытых век за собравшимися. Непостижимый торжественно склонил голову. Вслед за ним склонили головы все присутствующие.
Тут же в кабинет вошел медик, одетый в белые одежды жреца Непостижимого. Он склонился в глубоком поклоне перед божественной особой Непостижимого и сказал: