Зелинко Анна-Мария. Дезире

   Я бросила на Сюзан укоризненный взгляд.
   — Сюзан меня забыла, а я спала…
   Сюзан держала в правой руке чашку кофе, а в левой — руку Этьена. Она с возмущение поставила чашку на блюдце.
   — Нет, какое нахальство! Сначала она засыпает в Доме Коммуны, да так крепко, что когда нас вызвали, я не могла ее разбудить и мне пришлось идти одной к депутату Альбиту. Ведь там не стали бы ждать, пока м-ль Эжени соблаговолит проснуться. А теперь она является и…
   — От Альбита ты, конечно, сразу побежала в тюрьму и совсем забыла обо мне. Но я не сержусь на тебя.
   — Но где ты была до сих пор? — спросила мама. — Мы посылали Мари в Дом Коммуны, но там было заперто, и портье сказал, что там нет никого, кроме секретаря Альбита. Полчаса назад Мари вернулась. Боже мой! Эжени, ты шла через весь город одна? Так поздно! Как подумаю, что с тобой могло случиться!..
   Мама позвонила в серебряный колокольчик, который всегда стоял рядом с ее прибором.
   — Несите ужин для девочки, Мари!
   — Но я пришла не одна. Меня проводил до самого дома секретарь Альбита.
   Мари поставила передо мной тарелку, но я не успела еще поднести ко рту первую ложку, как Сюзан воскликнула:
   — Секретарь?.. Этот цербер, который торчал у двери и выкрикивал имена?
   — Нет. Это был пристав. Секретарь Альбита очень приятный молодой человек, который лично знаком сРобеспьером. Так, по крайней мере, он мне сказал. А вообще…
   Но они не дали мне продолжать. Этьен спросил:
   — Как его зовут?
   — Очень трудное имя. Трудно запомнить. Буо… Буонапарт или что-то в этом роде. А вообще…
   — И с этим совершенно неизвестным якобинцем ты путешествовала по городу сегодня вечером? — сказал Этьен возмущенно. Он воображал, что теперь обязан опекать меня вместо папы.
   В нашей семье совершенно не могут мыслить логично. То они дрожали за меня при мысли, что я шла через весь город одна, то они возмущены тем, что я шла не одна, а доверилась покровительству мужчины.
   — Ну, не совсем «неизвестный». Он мне представился. Его семья живет в нашем городе. Они бежали с Корсики. А вообще…
   — Кушай, твой суп остынет, — сказала мама.
   — Эмигрант с Корсики! — недовольно сказал Этьен. — Конечно, авантюристы, которые вмешались в политические интриги, а теперь ищут удачи у нас под покровительством якобинцев. Это авантюристы, повторяю вам.
   Я положила ложку и вступилась за своего нового знакомого.
   — Я думаю, что это вполне порядочная семья. Его брат — генерал. А вообще…
   — Как зовут его брата?
   — Не знаю. Наверное, тоже Боу… Боунапарт. А вообще…
   — Никогда не слышал этой фамилии, — проворчал Этьен. — У нас не хватает обученных офицеров, так как многих, кто служил прежнему режиму, распустили по домам. Так вот сейчас очень легко выдвинуться приверженцам Революции, но они не умеют держать себя, не имеют связей и совершенно неопытны.
   — Опыт они приобретут в сражениях, — заявила я. — А вообще, я хотела сказать…
   — Ешь, наконец, свой суп, — опять перебила мама. Но я больше не хотела, чтобы меня перебивали.
   — А вообще, я хотела вам сказать, что пригласила обоих братьев к нам на завтра, — и я взялась за свой суп. Я делала вид, что не замечаю возмущенных взглядов, устремленных на меня.
   — Кого ты пригласила, дитя мое? — спросила мама.
   — Двух молодых господ. Гражданина Жозефа Буонапарта или что-то в этом роде, и его младшего брата, генерала, — храбро повторила я.
   — Нужно отменить приглашение, — сказал Этьен, барабаня пальцами по столу. — В такое смутное время не приглашают в дом двух корсиканских авантюристов, ничтожеств, о которых ничего не известно.
   — Совершенно неуместно приглашать в дом человека, с которым ты только что познакомилась, да еще в присутственном месте. Нельзя себя вести так. Ты уже не ребенок, — сказала мама.
   — Впервые слышу в этом доме, что я уже не ребенок, — заметила я.
   — Эжени, мне стыдно за тебя, — сказала Жюли голосом, полным глубокой грусти.
   — Но у этих корсиканских эмигрантов нет друзей в нашем городе. — Я взывала к маминому доброму сердцу.
   — Люди, о которых мы ничего не знаем. Ты не думаешь ни о своей репутации, ни о репутации Жюли, — вновь вмешался Этьен.
   — Думаю, что Жюли это не будет неприятно, — прошептала я, поглядывая в ее сторону.
   Жюли промолчала, а Этьен, взвинченный переживаниями этих дней, окончательно вышел из себя и крикнул мне:
   — Ты — позор нашей семьи!
   — Этьен, она еще ребенок и не понимает, что делает, — вступилась мама.
   Тогда я окончательно потеряла терпение. Меня охватил неудержимый гнев. Я крикнула:
   — Запомните раз и навсегда — я не ребенок и не позор семьи!
   Минуту длилось молчание. Потом мама приказала:
   — Немедленно иди в свою комнату, Эжени.
   — Но я еще голодна, — запротестовала я. Мама позвонила.
   — Мари, прошу вас, отнесите ужин м-ль Эжени в ее комнату. — И мне: — Иди, дитя мое, отдохни и подумай о своем поведении. Ты огорчаешь меня и Этьена. Спокойной ночи.
   Мари отнесла ужин в комнату, которую мы занимали вместе с Жюли. Усевшись на кровать Жюли, она засыпала меня вопросами.
   — Что произошло? Чего это они на тебя так рассердились?
   Она говорит мне «ты», когда мы с ней вдвоем. Она — моя кормилица и любит меня, вероятно, не меньше, чем своего родного сына Пьера, которого отдала на воспитание в деревню.
   Я пожала плечами.
   — Я пригласила завтра к нам двух господ.
   Мари покачала головой.
   — Ты сделала правильно, Эжени. Уже пора. Я хочу сказать, для м-ль Жюли.
   Мари всегда меня понимает.
   — Сделать тебе чашку горячего шоколада? Из нашего запаса, — добавила она шепотом. У нас с Мари есть запас сладостей, о котором не знает мама. Мари потихоньку таскала их из кухни в хорошие времена.
   Выпив шоколад, я осталась одна и взялась за свой дневник. Наконец Жюли входит и начинает раздеваться.
   — Мама решила принять завтра этих двух господ, потому что трудно отменить твое приглашение, — сказала она с деланным равнодушием. — Но это будет их первый и последний визит в наш дом, должна тебе сказать.
   Теперь Жюли стоит перед зеркалом и втирает в кожу лица крем, который называется «Розе-лилиаль». Она прочла, что Дюбарри ^[4] пользовалась этим кремом даже в тюрьме. Жюли, конечно, не станет Дюбарри…
   Вдруг она спрашивает:
   — Он красив?
   Я придуриваюсь:
   — Кто?
   — Господин, который тебя провожал.
   — Очень красив при свете луны и лампы. Но я не видела его при дневном свете.
   Жюли больше не задает вопросов.

Глава 3
Марсель, начало прериаля
(Май, месяц любви, как говорит мама)

   Его зовут Наполеон!
   Когда я просыпаюсь по утрам, я думаю о нем и лежу с закрытыми глазами, чтобы Жюли верила, что я еще сплю, мое сердце сжимается в комок.
   Я влюблена! Я так влюблена!
   Я не знала, что любовь можно ощущать физически. Я же чувствую, что мое сердце чуть не разрывается на части.
   Но лучше я опишу все по порядку и начну с того вечера, когда братья Буонапарт нанесли нам первый визит.
   Они пришли, как мы и договорились с Жозефом, на другой день после моего неудачного посещения Альбита. И, как договорились, вечером.
   Этьен, который обычно возвращается домой поздно, на этот раз закрыл магазин пораньше и сидел с мамой в гостиной. Он пожелал показать нашим гостям, что наш очаг находится под опекой мужчины.
   Весь день со мной не разговаривали и давали понять, что на меня сердиты. Жюли сразу после завтрака спустилась в кухню и занялась приготовлением пирога. Мама, правда, говорила, что это вовсе не обязательно. Вероятно, она не хотела угощать пирогом «корсиканских авантюристов».
   Я на минутку вышла в сад. Весна уже началась, и хоть листьев не было, на сирени уже набухли бутоны. Я взяла у Мари тряпку и вытерла диваны в беседке, на всякий случай… Возвращая тряпку, я увидела в кухне Жюли. Она украшала пирог сахарным кремом, лицо ее покрылось красными пятнами, на лбу блестели капельки пота и локоны, развившись, висели сосульками.
   — У тебя неважный вид, Жюли, — не смогла я удержаться от замечания.
   — Ну и что! Зато я сделала пирог по маминому рецепту и, надеюсь, он понравится нашим гостям.
   — Я не о пироге говорю, а о тебе. Ты разлохматилась и вся в поту. Когда придут эти господа, ты будешь пахнуть кухней, и… — я умолкла. Вмешалась Мари:
   — Господи, Боже мой! Оставьте в покое пирог, м-ль Жюли. Идите лучше в спальню и припудрите нос. Это нужнее, чем украшать пирог.
   — Ах, как вы с девочкой спелись! И почему вам обеим хочется, чтобы я выглядела сегодня хорошо? — рассерженно повернулась Жюли.
   — При всем моем уважении к вам, м-ль Жюли, должна сказать, что девочка права, — сказала Мари, беря из рук Жюли форму с пирогом.
   Пока Жюли причесывалась в нашей комнате, слегка румянила щеки и пудрилась, я легла животом на подоконник и смотрела на улицу.
   — Разве ты не переменишь платье? — спросила Жюли.
   Я подумала, что Жозеф мне понравился, даже очень понравился, но я уже его предназначила в женихи Жюли. Что касается его брата — генерала, то я просто не могла себе представить, чтобы он обратил хоть какое-нибудь внимание на мою персону. Кроме того, я не могла вообразить, о чем я могла бы говорить с генералом. Меня, в сущности, интересовала его военная форма. И еще я надеялась, что он расскажет нам о битвах под Вальми и Ватиньи.
   «Будем надеяться, что Этьен будет любезен и приветлив с ними, — думала я. — Будем надеяться, что все кончится хорошо».
   И все-таки, пока я торчала в окне, я чувствовала волнение, как дебютантка перед выходом на сцену.
   Потом я увидела их: поглощенные беседой, они шли по нашей улице. И вдруг я почувствовала огромное разочарование.
   Нет! Не таким я ожидала увидеть его. Он был маленького роста, ниже м-сье Жозефа, а тот тоже не очень высок. Так, средний рост. И никаких блестящих украшений! Только когда они подошли совсем близко, я разглядела узкие золоченые эполеты. На нем была синяя форма, а его высокие сапоги были плохо вычищены и далеко не новы. Лица его не было видно из-за громадной шляпы, украшенной трехцветной кокардой. Я не могла себе представить, что у генерала может быть столь плачевный вид!
   О, как я была разочарована!
   — У него вид нищего, — прошептала я. Жюли подошла ко мне и смотрела, спрятавшись за шторой. Она не хотела, чтобы наши гости заметили, что мы интересуемся ими.
   — Ну что ты! Он очень интересен, — заметила она. — Не рассчитываешь ли ты, что секретарь из Дома Коммуны будет разряжен в пух и прах…
   — Ах, ты говоришь о м-сье Жозефе. Он действительно вполне элегантен. Во всяком случае ему кто-то регулярно чистит ботинки. Но его маленький брат, генерал… — я со вздохом покачала головой. — Я разочарована!..
   Я не представляла себе, что в армии могут быть офицеры маленького роста.
   — А как ты его себе представляла? — поинтересовалась Жюли.
   Я пожала плечами.
   — Как… как генерала. Как человека, который может командовать.
   Просто удивительно! Прошло только два месяца, а кажется, что протекла целая вечность с того момента, как я увидела Жозефа и Наполеона в нашей гостиной. Когда мы с Жюли вошли, наши гости встали и отвесили галантнейший поклон, предназначавшийся не только Жюли, но и мне.
   Затем мы все уселись, натянуто и смущенно, возле овального стола красного дерева. Мама — на диване, Жозеф Буонапарт — рядом с ней. С другой стороны — Этьен и Наполеон, между Жюли и мной.
   — Я только что благодарила гражданина Жозефа Буонапарта за то, что он был так любезен вчера и проводил тебя домой, — сказала мама.
   Вошла Мария с графином ликера и пирогом. Пока мама резала пирог и наполняла рюмки, Этьен пытался завязать разговор:
   — Не будет ли нескромно спросить, находитесь ли вы в нашем городе по делам службы, господин генерал, или приехали проведать семью?
   За Наполеона ответил Жозеф:
   — О, нет! Армия Республики — это народная армия, и она содержится на налоги, получаемые с населения! Все граждане имеют право знать все о нашей армии и о нас. Правда, Наполеон?
   Наполеон… Это имя звучало странно! Мы все посмотрели на генерала.
   — Можете спрашивать о чем угодно, гражданин Клари, — сказал генерал. — Я, во всяком случае, не держу в секрете свои планы. Я считаю, что Республика растрачивает свои силы в бесконечной оборонительной войне. Война ради обороны не дает славы и не обогащает государство. Благодарю вас, м-м Клари… — Это мама протянула ему тарелку с пирогом.
   Тотчас он продолжал:
   — Мы, безусловно, должны перейти в наступление. Наступательной войной мы быстро поправим финансы Франции, а также противопоставим Европе национальную армию, не знающую поражений.
   Я слушала очень внимательно, но почти ничего не понимала. Он оставил свою громадную шляпу в прихожей, и я могла рассмотреть его лицо, и, хотя он не мог похвастаться красотой, мне казалось, что лица прекраснее я не видела никогда в жизни.
   Я поняла, почему вчера мне понравился Жозеф. Братья были похожи, но черты Жозефа мягче и не так значительны. Мне казалось, что я всю жизнь мечтала об этом лице, которое видела сейчас перед собой.
   — Наступательная война? — растерянно повторил Этьен. Все замолчали, и я поняла, что в эту минуту Наполеон сказал что-то, что поразило всех. Этьен глядел на него в полной растерянности.
   — Да, но гражданин генерал, наша армия… Ведь говорят, что наша армия очень плохо экипирована! Сможет ли она?..
   — Плохо экипирована? Слабо сказано! Наша армия имеет нищенский вид. Наши солдаты на фронтах одеты в рубища, они идут в бой без сапог. А наша артиллерия так убога, что можно подумать, будто военный министр Карно хочет защитить Францию луками и стрелами вместо пушек.
   Я даже наклонилась вперед, так я его рассматривала. Жюли потом мне сказала, что я неприлично вела себя. Но я не контролировала себя. Я смотрела!.. У него было худое лицо с тонкой загорелой кожей. Темные, с рыжеватым отливом волосы были не завиты, падали до плеч и, казалось, никогда не знали пудры.
   Когда он смеялся, его лицо молодело и делалось совсем юным.
   Я вздрогнула, когда Жозеф, протягивая свой бокал, обратился ко мне:
   — За ваше здоровье, м-ль Клари! — Он подмигивал мне в то время, как остальные маленькими глотками пили свой ликер. И я вспомнила свое обещание.
   — Зовите меня Эжени, как все, — предложила я. Мама сдвинула брови, но Этьен ничего не сказал.
   Он был увлечен беседой с генералом.
   — И на каком же фронте наша армия может начать наступательную войну? — он.
   — Конечно, на итальянском. Мы прогоним из Италии австрийцев. Это будет легкая кампания. А Италия и прокормит, и оденет наши войска. Это плодородная и богатая страна.
   — А итальянцы? Они не станут на сторону Австрии?
   — Наша армия освободит итальянцев. Мы дадим Декларацию Прав человека всем провинциям, которые мы завоюем.
   Чувствовалось, что хоть эта тема и интересует генерала, но вопросы Этьена начали его раздражать.
   — У вас прелестный сад, — сказал Жозеф, обращаясь к маме и глядя через стеклянную дверь балкона.
   — Еще не совсем установилась весенняя погода, — сказала Жюли. — Но когда зацветут сирень и розы, которые обвивают беседку… — Она вдруг умолкла. Я сделала вывод, что Жюли немножко вышла из равновесия, так как она прекрасно знает, что сирень и розы не цветут одновременно.
   — Ваши планы на завоевание Италии уже разработаны? — Этьен не оставлял генерала в покое. Мысль о наступательной войне его покорила.
   — Да, почти готовы. В настоящее время я инспектирую наши южные форты.
   — Значит это уже решено в Конвенте?
   — Проверку нашей готовности поручил мне гражданин Робеспьер. Мне казалось необходимым это мероприятие перед нашим вступлением в Италию.
   Этьен одобрительно цокал языком. У него это было признаком удовольствия.
   — Это грандиозно, хоть и рискованно.
   Генерал, улыбаясь, смотрел на Этьена, и эта улыбка окончательно покорила моего брата, который был дельцом и был так далек от фантазий. Он бормотал:
   — Хорошо бы ваши планы увенчались успехом.
   — Будьте спокойны, гражданин Клари. Они увенчаются успехом, — сказал генерал вставая. — А кто из юных дам будет так любезен и покажет мне сад?
   Жюли и я вскочили одновременно, и Жюли улыбнулась Жозефу. Не знаю, как случилось, но две минуты спустя мы оказались вчетвером, без мамы и Этьена, в весеннем саду, еще прозрачном, так как листья только начали развертываться.
   Дорожка к беседке была узка, и нам пришлось идти парами. Жюли и Жозеф открывали шествие, я шла рядом с Наполеоном и мучительно придумывала, о чем с ним говорить. Мне так хотелось произвести на него впечатление!
   Он же, казалось, не замечал нашего молчания, погрузившись в свои мысли.
   Он шел так медленно, что Жюли и его брат нас сильно опередили. Мне показалось даже, что он нарочно замедлял шаг.
   — Как вы думаете, скоро ли поженятся мой брат и ваша сестра? — спросил он вдруг.
   Мне показалось, что я не расслышала. Я смотрела на него и чувствовала, что краснею.
   — Ну? — спросил он. — Когда свадьба? Надеюсь, скоро!
   — Но, они только что познакомились, — пробормотала я. — И мы не знаем…
   — Эти двое созданы друг для друга, — заявил он. — Вы в этом тоже уверены.
   — Я? — я сделала круглые глаза.
   — Прошу вас, не глядите на меня так, — сказал он. — Разве вчера вечером вам не пришла в голову мысль, что хорошо бы поженить моего брата и вашу сестру? Разве она не в том возрасте, когда девушки обычно выходят замуж?
   — Я не думала ничего подобного, гражданин генерал, — сказала я упрямо. Мне показалось, что этот вопрос и то, как он был поставлен, компрометирует Жюли.
   Он остановился и повернулся ко мне. Он был всего на полголовы выше ростом, и, казалось, ему доставляет удовольствие, что он на кого-то может смотреть сверху вниз. Темнело, и весенние сумерки стали стеной между нами и Жюли с Жозефом. Лицо генерала было так близко, что я могла видеть его глаза. Я с удивлением отметила, что у мужчин бывают длинные ресницы.
   — Не нужно иметь секреты от меня, м-ль Эжени. Я умею читать мысли маленьких девочек. Кроме того, Жозеф мне рассказал вчера вечером, что вы обещали познакомить его со своей сестрой. Вы даже сказали, что ваша сестра очень красива. Это неправда, и для этой лжи у вас должен был быть повод.
   — Пойдемте, они уже в беседке.
   — Разве вы не хотите дать своей сестре возможность получше узнать моего брата,, прежде чем она станет его невестой? — спросил он тихо. Его голос звучал так мягко, так ласково! Иностранный акцент у него почти не был заметен.
   — Жозеф очень скоро будет просить руки вашей сестры, — совершенно спокойно заявил он.
   Я хотела заглянуть ему в лицо, но тени слишком сгустились и я лишь по тону поняла, что он улыбается.
   — Откуда вы знаете? — растерянно спросила я.
   — Мы об этом говорили вчера вечером, — сказал он таким тоном, словно это была самая обыкновенная вещь.
   — Но вчера вечером ваш брат еще не знал мою сестру, — настаивала я.
   Тогда он легонько взял меня за руку, и я почувствовала, что всю меня пронзила дрожь. Медленно мы тронулись по дорожке, и он говорил мне нежно и доверительно, как будто мы были друзьями всю жизнь:
   — Жозеф рассказал мне о встрече с вами и сказал также, что ваша семья очень богата. Правда, ваш отец умер, но я думаю, что он оставил вам обеим хорошее приданое. Наша же семья очень бедна.
   — У вас есть сестра? — Я подумала, не солгал ли вчера Жозеф.
   — У меня еще три брата и три сестры, моложе меня. И мы с Жозефом должны о них и о маме позаботиться. Мама, правда, получает маленькую пенсию, как жертва репрессии, но этой пенсии хватает лишь на квартиру. Вы не представляете себе, м-ль Эжени, как сейчас дорога жизнь во Франции!
   — Значит, ваш брат хочет жениться на моей сестре только из-за приданого? — я отрывисто, пытаясь взять тон превосходства, но мой голос дрожал от негодования и огорчения.
   — Конечно нет! Я не хочу умалять достоинств вашей сестры, она изящна и у нее красивые глаза. Я уверен, что она понравилась Жозефу, и они будут счастливы.
   Он ускорил шаги. Тема была исчерпана.
   — Я передам Жюли наш разговор, — пригрозила я.
   — Конечно! Поэтому я так детально все вам объяснил. Скажите Жюли, что Жозеф будет скоро просить ее руки.
   Я была ошеломлена. «Какая наглость! — думала я. — Какое бесстыдство!» Я мысленно слышала голос Этьена, говоривший: «Корсиканские авантюристы»…
   — Могу ли я спросить, почему вы так спешите женить Жозефа?
   — Тс-с-с! Не так громко! Понимаете, прежде, чем принять командование нашей армией в Италии, я должен устроить дела моей семьи. Жозеф интересуется политикой и литературой. Он сможет заняться этим и даже иметь успех, если избавиться от своей службы. После первых же моих побед в Италии я, конечно, обеспечу мою семью. — Он помолчал. — Можете мне верить, мадемуазель, я позабочусь и о вас.
   Когда мы вошли в беседку, Жюли сказала:
   — Где вы были так долго? Мы вас поджидали.
   Однако я видела, что они о нас и не вспоминали.
   Они сидели рядом на маленькой скамейке и держались за руки, думая, что в темноте это незаметно.
   Вчетвером мы вернулись в дом, и братья хотели откланяться, когда Этьен неожиданно сказал:
   — Мне и маме доставит большое удовольствие, если гражданин генерал и гражданин Жозеф Буонапарт останутся поужинать с нами. Я давно уже не встречался со столь увлекательным собеседником.
   Он смотрел на генерала чуть не умоляюще. Жозеф напустил на себя равнодушный вид.
   Мы с Жюли поднялись в свою комнату, чтобы причесаться.
   — Они произвели приятное впечатление на маму и Этьена, — сказала Жюли. — Слава Богу!
   — Должна тебе сообщить, что Жозеф будет скоро просить твоей руки. И знай, что это из-за… из-за… — Я замолчала. Мое сердце сжалось. — Из-за твоего приданого.
   — Как ты можешь говорить такие гадости? — Жюли покраснела. — Он рассказал мне, в каком бедственном положении находится сейчас его семья и… — Она прилепила два маленьких бантика в свои локоны. — И он, конечно, не может жениться на бедной девушке. Ведь он должен подумать о том, как помочь матери и младшим сестрам и братьям. Я считаю, что это очень благородно с его стороны. — И сразу же: — Эжени, я не разрешаю тебе пользоваться моими румянами!
   — Он сказал, что хочет жениться на тебе?
   — Один Бог знает, почему девочки твоего возраста уверены, что при встрече молодой человек говорит девушке только о любви. Мы говорили с гражданином Буонапартом о жизни вообще и о его младших братьях и сестрах.
   На пороге, когда мы выходили из спальни, Жюли прижала к моей щеке свою пылающую щеку и поцеловала меня.
   — Не знаю почему, но у меня так радостно на душе!
   «Это, наверное, обязательный признак влюбленности», — подумала я.
   Все это было два месяца тому назад. А вчера ОН поцеловал меня в первый раз, а Жюли стала невестой Жозефа. Какая-то связь между этими двумя фактами безусловно есть, потому что в то время, как Жюли и Жозеф сидели в беседке, мы с Наполеоном стояли у изгороди в конце нашего сада, чтобы не мешать влюбленным. Мама заставляет меня все время находиться вблизи Жюли, так как она считает, что девушке из хорошей семьи неприлично оставаться с глазу на глаз с молодым человеком.
   После первого своего визита братья Буонапарт бывали у нас почти ежедневно. Приглашал их… Кто бы мог подумать? Этьен! Он никак не может наговориться с генералом, а бедный Наполеон ужасно скучает во время этих разговоров.
   Вот посудите! Сначала Этьен не хотел слышать об этих «корсиканских авантюристах», а теперь просто влюблен в них, особенно в Наполеона, и с увлечением слушает, как тот развертывает перед ним планы победных сражений и будущего богатства Франции. А после того, как Жозеф показал ему листок «Монитора», где было написано, что Наполеону присвоего звание бригадного генерала, Этьен исполнен энтузиазма и преклоняется перед маленьким Буонапартом.
   Кроме того, Этьен узнал, что Наполеон прогнал англичан из Тулона.
   Вот как это происходило: англичане все время вмешивались в наши дела и были взбешены, что мы казнили своего короля (по этому поводу Наполеон сказал, что не далее как 150 лет назад они сделали то же со своим собственным королем). ^[5]
   Но тут англичане обложили весь город. Наполеон был послан туда и в течение короткого времени взял Тулон приступом. Англичане были изгнаны. За это он получил чин бригадного генерала.
   Этьен, конечно, стал расспрашивать, как все это было, и Наполеон вкратце рассказал ему, что вопрос был лишь в артиллерии, и он хорошо сумел расставить пушки там, где это было нужно, и столько, сколько нужно, чтобы взять город штурмом.
   После победы под Тулоном Наполеон решил заинтересовать Робеспьера планами наступательной войны в Италии. Робеспьер — самый могущественный человек в Республике. Дорога к Большому Робеспьеру ведет через Маленького Робеспьера — младшего брата знаменитого вождя Революции. А с Маленьким Наполеон дружен.
   Большой Робеспьер нашел планы Наполеона очень заманчивыми и предложил военному министру Карно заняться этим вопросом. Карно не любит, когда вмешиваются в его дела, но противоречить Робеспьеру он не осмеливается. Стоит тому подписать мандат, и голова Карно слетит на гильотине. Таким образом, Карно взял у Наполеона проект, но весьма вероятно, что бумаги до сих пор маринуются где-нибудь в ящиках военного министра. Для начала он, с санкции Робеспьера, послал Наполеона инспектировать наши южные форты.