Страница:
Два полицейских-сержанта выбежали из-за угла дворца Бурбонов, но убийцы, оставив свою жертву, бросились бежать по двум противоположным направлениям, чтобы разделить погоню. Этот маневр удался им как нельзя лучше; оба полисмена кинулись в первый момент к раненому и только потом, спохватившись, что убийцы от них уходят, один из них, крикнув другому: «Спеши к раненому!» — сам бросился в погоню за тем из двух негодяев, который был ближе от него, но тот уже скрылся.
Тогда полисмен также вернулся к раненому, которого поддерживал его товарищ, и оба вместе собирались донести до полицейского управления, как вдруг подъехал элегантный экипаж, запряженный парой щегольских лошадей; по приказанию сидевшего в экипаже господина он остановился подле раненого.
— Я слышал крик о помощи, — проговорил господин, выходя из экипажа, — и приказал своему кучеру ехать в эту сторону!
Говорящий был мужчина лет сорока, чернокожий, но с благородной, величественной осанкой, во фраке и с лентой ордена Аннунциаты Панамской.
В этот момент Оливье пришел в себя, очнувшись от обморочного состояния.
— Странно, — заметил один из полисменов, — раненый мокр, как будто только что вылез из воды!
— Вы не ошибаетесь: какие-то негодяи с полчаса тому назад сбросили меня с моста в Сену, — слабым голосом сказал раненый, — затем пытались добить меня ударом весла по голове и, наконец, едва мне удалось выйти на берег, прибегнули к кинжалу!
— Какая наглость! — воскликнул один из полисменов, — в двух шагах от нашего поста!
— Помогите мне дойти до дому, — продолжал граф, — моя рана несерьезна: удар пришелся вскользь по плечу…
— Мой экипаж к вашим услугам! — любезно вмешался чернокожий господин.
— Благодарю, я рад буду воспользоваться вашей любезностью! — ответил Оливье.
— Потрудитесь сообщить нам ваше имя и адрес, — обратился к графу один из полицейских, — мы обязаны составить донесение о случившемся!
— Граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, отель Лорагюэ на улице Сан-Доминик! — ответил молодой человек.
Чернокожий господин и оба полицейских почтительно поклонились графу.
— Я генеральный консул и уполномоченный министр республики Панама дон Хозе де Коррассон, — проговорил чернокожий джентльмен, — я весьма рад быть вам полезен в настоящем печальном случае, граф!
Полицейский поместился в экипаж подле раненого, чтобы поддержать его.
— Графу не нужны более ваши услуги, — высокомерно заметил иностранец, обращаясь к полицейскому, — я сам доставлю его до дома!
— Весьма сожалею, ваше превосходительство, что не могу поступить согласно вашему желанию, но мы не имеем права покинуть пострадавшего, пока не доставим его в дом или больницу, сдав с рук на руки родственникам! — отвечал полицейский.
— Да, это в том случае, когда пострадавший один, — настаивал дон Хосе.
— Но в данном случае…
— Во всяком случае, ваше превосходительство, так гласит наше предписание!
Настаивать далее не было никакой возможности, и чернокожий генерал замолчал.
Рана молодого графа была действительно пустячная, так как кинжал пропорол только верхнее и нижнее платье графа и едва царапнул плечо, а обморок был вызван скорее чрезмерным волнением, чем болью или потерей крови.
Подъехав к своему отелю, Оливье горячо поблагодарил панамского посланника за любезность и, вручив полицейскому свою карточку, попросил его не входить в дом, чтобы не встревожить старого графа своим неожиданным появлением. Потом Оливье вложил ключ в замок двери своего личного помещения и по маленькой боковой лестнице прошел к себе твердым, решительным шагом, как будто с ним ровно ничего не случилось.
Полицейский почтительно поклонился дону Хозе и сделал вид, что собирается удалиться. Но едва только успел отъехать экипаж панамского уполномоченного, как он тотчас же нагнал его и, уцепившись за задние рессоры, повис на них, бормоча про себя:
— Этот господин мне что-то подозрителен: он, видимо, сильно желал остаться один с графом… Да и вырос он со своим экипажем, точно из-под земли, как раз после трех последовательных покушений на жизнь этого молодого человека!.. Надо посмотреть, там будет видно!
Проехав площадь Согласия и Елисейские поля, немного не доезжая до Триумфальных ворот, экипаж свернул на улицу Тильзит и, не убавляя хода, вкатился в ворота богатого отеля, которые почти тотчас же захлопнулись за ним.
Полицейский едва успел соскочить: опоздай он всего хоть на одну секунду, он очутился бы во дворе отеля.
Заметив через дорогу винного торговца, собиравшегося закрывать свою лавочку, полисмен подошел к нему и, позевывая, небрежно осведомился, кто живет в этом роскошном отеле.
— Генерал дон Хозе де Коррассон, — сказал винный торговец, — панамский посланник.
— Спасибо, спокойной ночи, приятель!
— Спокойной ночи, — отозвался в свою очередь торговец, после чего Фролер — как звали полисмена, — бывший первоклассный сыщик, утративший свое положение из-за пьянства и переведенный в разряд рядовых городовых, медленно поплелся к своему посту.
Потеря его положения была для Фролера тяжким ударом, навсегда излечившим его от пьянства и заставившим его поклясться вернуть себе это положение и, даже более того, достичь почетного звания начальника сыскного отделения каким-нибудь блестящим делом.
Фролер денно и нощно помышлял о каком-нибудь таком деле; и каково бы ни было действительное положение черномазого генерала, но с этого дня он нажил себе такого соглядатая, который был опаснее всякого другого.
В это время в отдаленном углу гостиной сидел чрезвычайно элегантный морской офицер, разглядывавший альбом. Он вошел без доклада и его присутствие вносило некоторое стеснение, тем более что он ни с кем не заговаривал и держался в стороне.
Предупрежденный о той бесцеремонности, с какой сюда явился этот моряк, Оливье прежде всего подошел к нему и спросил:
— Позвольте узнать, с кем имею честь говорить, и чему я обязан честью вашего посещения в такое неурочное время!
— Боже мой, да, я с вами согласен, теперь несколько поздно, — заметил гость, — но я слышал, что вы только что приехали из Австралии, и так как я собираюсь поехать туда, то желал бы получить от вас некоторые сведения относительно этой страны!
Оливье стоял в нерешимости, как отнестись к словам своего гостя, когда тот вдруг разразился громким хохотом.
— Не будем продолжать этой комедии! Я — Люс! Видите, капитан, вы проиграли пари! — обратился он к Джонатану Спайерсу, который держал пари, что узнает его под каким угодно костюмом.
— Да, честь вам и слава, господин Люс! — сказал капитан, — не подлежит сомнению, что при вашем таланте вы сумеете быть нам очень полезны!
Появление Люса в образе элегантного моряка являлось не только простой шуткой, но и необходимостью в глазах сыщика, который для того, чтобы отвлечь подозрение шпионов Невидимых, каждый раз являлся к графу под видом какого-нибудь другого лица.
Оливье рассказал со всеми подробностями о трех произведенных на него покушениях; друзья решили, что отныне он никогда не будет выходить из дома один, а только в сопровождении канадца и его верного Воан-Ваха, которые вызвались служить ему телохранителями.
— Париж опаснее австралийского буша! — меланхолически заметил старый траппер.
— И скрываться здесь гораздо легче! — добавил Люс.
Бедный канадец чувствовал себя здесь совершенно выбитым из колеи; он сознавал, что здесь он бесполезен в тяжелой борьбе с Невидимыми, — здесь, где сыщики и полицейские вполне заменяют ружье и револьвер; и старый траппер с нетерпением ждал, когда он очутится наконец среди русских широких степей, где снова почувствует себя вольной птицей полей и лесов.
— Итак, — проговорил Красный Капитан, — «человек в маске» здесь?
— Только он один мог задумать такое сложное покушение! — заметил Люс.
— Впрочем, — продолжал Оливье, — тот отрывок фразы, который я слышал под мостом, не оставляет никакого сомнения!
— Я не думаю, чтобы после вчерашней неудачи он еще долго остался в Париже, — сказал Люс, — к тому же Великий Совет, вероятно, спешит узнать от него все подробности событий, разыгравшихся в Австралии. С рассветом я предприму свой поход и вечером дам вам отчет о результатах моих наблюдений и поисков!
При этом Люс умолчал, что он решил проследить посланника Панамы, дона Хосе Коррассона, участие которого в печальных приключениях графа казалось ему подозрительным.
Между тем разговор невольно коснулся черного генерала.
— Мне он показался совершенным джентльменом и вполне порядочным человеком, — заметил Оливье, — и я завтра же лично поеду к нему отблагодарить его за его участие ко мне!
— Вы этого не сделаете, граф, — сказал Люс тоном, не допускающих возражений. И сыщик, не скрывая своих подозрений, решил высказать их собравшимся.
— А почему же нет? — спросил Оливье.
— Потому что я считаю это опасным для вас, может быть, даже для вашей жизни!
— Я вас не понимаю!
— Этот господин не внушает мне никакого доверия!
— Как? Только потому, что он поспешил ко мне на помощь?
— На помощь к вам поспешил не он, а те два полицейских; генерал же явился уже тогда, когда вам не грозила ни малейшая опасность!
— Но он поспешил на мой зов!
— Это он вам сказал?
— Не только сказал, но и доказал, так как очутился подле меня почти одновременно с полицейскими!
— А я все-таки продолжаю настаивать, граф, чтобы вы не ездили к дону Хосе Коррассону: вы еще не сознаете коварства и всей силы ваших врагов. Неужели вы забыли, при каких условиях мы с вами познакомились? Помните, агент, избранный вашим отцом и Лораном, приехавший в Мельбурн для того, чтобы охранять вас и ваши интересы, человек, к которому вы питаете полное доверие, оказывается одним из членов общества Невидимых! И после этого вы продолжаете еще быть доверчивым! Позвольте мне изложить вам факты так, как я их понимаю: «человек в маске» прибыл в Париж раньше вас и, зная, что вы должны приехать, заранее мастерски подготовляет вам ловушку: двое из его приверженцев следят за вами, третий вводит вас в заблуждение ложным маневром. Все прекрасно придумано. Но «человек в маске» дальновиден, он предвидит, что вы умеете плавать, и у него уже наготове лодка; он наносит вам удар веслом, чтобы обеспечить себе успех. Но и этого еще мало: он предвидит, что вы и на этот раз можете остаться живы и добраться до берега, поэтому и там держатся наготове люди, вооруженные кинжалами. Но ведь и кинжал может промахнуться; на этот случай готов мнимый спаситель и экипаж, который должен предложить свои услуги, чтобы довезти раненого до дома… При этом чем же, собственно, рискует этот услужливый человек? Ровно ничем! Полиция констатировала рану, имя и звание пострадавшего. Кому же может показаться странным, что вы умерли от нанесенной вам раны? А мнимый генерал дон Хосе Коррассон доставил бы труп в отель Лорагюэ. Разве это не гениально придумано?!
— Вы заставляете меня содрогаться, милый Люс, — сказал, улыбаясь, молодой граф, — но не смотрите ли вы на все на свете, как человек своей профессии? На таком же основании мне бы следовало подозревать и обоих полицейских!
— Да, если бы генерал спас вас помимо полицейских, как это сделали последние, спасшие вас от генерала; тогда и полицейские могли бы быть подосланными Невидимыми!
— У вас на все находится ответ!
В то время как Люс говорил, старый траппер слушал его, сочувственно кивая головой, что не ускользнуло от внимания сыщика, поспешившего воспользоваться этим союзником.
— Послушайте, граф, — продолжал он, — обратитесь хоть к господину Лефошеру, своему лучшему испытанному другу; пусть он выскажет вам свое мнение относительно этого генерала!
— Оливье не поедет к этому генералу! — воскликнул канадец твердым голосом.
— Как, и вы, Дик, того же мнения?
— Господин Люс прав, мой друг! Я, конечно, не отрицаю, что этот господин может быть и весьма порядочным, случайно подоспевшим к вам на помощь, но в том положении, в каком мы теперь находимся, вы должны никому и ничему не доверять!
— А если мы ошибаемся, то какого же мнения был бы обо мне этот господин, посланник Панамы, с которым я легко могу встретиться в обществе?!
— Ну, а если мы не ошибаемся, — возразил Дик с удивительной настойчивостью, — и если вы не выйдете из дома этого господина?! Помните, как мы в доме консула в Мельбурне были заманены в западню, устроенную для нас самим господином Люсом?!
— Кроме того, — проговорил Люс, — вы, граф, вовсе не обязаны нанести ему визит непременно завтра, особенно ввиду вашей раны; вы можете сделать это и спустя некоторое время! Так дайте же мне два дня срока, и я берусь доказать вам, что я не ошибаюсь!
— Охотно, — сказал молодой граф, — делайте то, что вы считаете нужным!
В этот момент Лоран, не присутствовавший при совещании, вошел и подал графу, бледный как смерть и дрожа всеми членами, большой конверт с печатью Невидимых, какие граф уже дважды получал при условиях, которых Лоран не мог никогда забыть.
— Кто принес это? — спросил Оливье.
— Не знаю! — отвечал дрожащим голосом несчастный Лоран.
— Полно, Лоран, успокойся и объясни мне!
— Я ничего не знаю, какими судьбами это письмо попало к нам в дом; оно, как и те два, лежало на маленьком столике у вашей постели!
Граф сломал печать и прочел вслух:
«Графу Оливье Лорагюэ д'Антрэгу!
Привет! Да примет Вас Бог в своем милосердии!
Мы, члены общества Невидимых, делегаты Верховного Совета, уполномоченные к выполнению его декретов, приговоров и предписаний, уведомляем графа Оливье Лорагюэ д'Антрэга, что приговором от 20 марта с.г., утвержденным Великим Невидимым, главою всех Невидимых, он приговорен к смерти. Приговор этот должен быть приведен в исполнение в течение трех суток с момента его объявления.
Дан в Париже, 28 марта… года в отель Лорагюэ в два часа утра.
Сергей Черняев, Петр Артамонов, Иван Ярославов».
При чтении этой бумаги невольный трепет пробежал по членам присутствующих.
Не успели, однако, они прийти в себя, как Том, глухонемой негр Красного Капитана, прибыл из отеля «Тремуаль» и вручил своему господину точно такой конверт, какой только что получил Оливье.
— Теперь и моя очередь, — проговорил Джонатан Спайерс.
Действительно, это был второй смертный приговор члену общества Невидимых Феодору, № 333, за государственную измену, как гласит документ, что составляло единственную разницу между приговором Оливье и Спайерса, так как в первом не была указана вина. Зато срок приведения приговора в исполнение был назначен тот же.
Тяжелое молчание царило в дружеском собрании, как вдруг раздался глухой, отдаленный голос, донесшийся, точно эхо, который медленно и отчетливо произнес: «Да свершится над вами суд Божий!»
Не раз ради забавы Люс приходил загримированный к привратнику с улицы Капуцинов и спрашивал господина Люса, причем неизменно получал в ответ: «Не знаю такого!» Затем отправлялся к привратнику со стороны бульвара и получал в ответ: «Подъезд В на пятом этаже, дверь направо».
Небольшая квартирка Люса, обставленная с известной элегантностью, не отличалась ничем особенным, и любой сыщик мог бы перерыть ее до основания, не найдя ничего подозрительного. Люсу прислуживал негр, привезенный им из Алжира, а домом заведовала пожилая домоправительница. Но ни тот, ни другая не знали о существовании отдельного помещения в том же доме, занимаемого их господином, где последний и находился в данный момент, занятый полнейшим преображением своей особы. После серьезного совещания, только что состоявшегося в доме графа д'Антрэга, где были приняты самые серьезные решения, Люс поспешно вернулся домой.
Положение его было в настоящее время весьма серьезное, о чем он, однако, не счел нужным сообщать своим друзьям, так как они ничем не могли помочь ему в данном случае.
Дело в том, что несколько лет тому назад он принужден был выйти в отставку вследствие одного таинственного дела, оставшегося неизвестным для публики. Но, отказавшись от его услуг, по распоряжению свыше полицейская префектура назначила ему высший размер пенсии, предупредив, что если когда-нибудь у него вырвется неосторожное слово или раскроется, что у него сохранились какие-нибудь важные документы касательно этого дела, то он не только лишится пенсии, но и поплатится несколькими годами пребывания в Гвиане или Новой Каледонии, на каторге.
Теперь обстоятельный донос, присланный кем-то в префектуру, обвинял его в том, что у него сохранились и припрятаны в надежном месте не только важные документы, но и копия всего таинственного дела, — копия, снятая по его приказанию в одну ночь его личным секретарем. Если роковая копия действительно существовала, ею хотели овладеть во что бы то ни стало; но так как Люса не считали достаточно наивным, чтобы он держал ее у себя, то его выслеживали вот уже несколько дней, желая убедиться, не имеет ли он где-нибудь в Париже другой квартиры, снятой им на чужое имя.
Люс сразу же заметил, что за ним следят, и, поспешно вернувшись домой, принялся внимательно изучать тех двух сыщиков, которые были приставлены к его особе, один для дневных, другой — для ночных наблюдений.
— Ого, — воскликнул он, — им приказано не упускать меня из виду, это не шутка!
Другой, какой-нибудь новичок, на его месте просто-напросто, вернувшись к себе, прошел бы в потайную комнату и стал бы выходить из дому не иначе, как переряженным и загримированным, но Люс знал, что однообразные донесения агентов утром и вечером: «Не выходил из дому» в течение нескольких дней подряд — неминуемо навлекут на этот дом внимание всей парижской полиции, причем возможно, что существование таинственного помещения будет открыто; поэтому он решил поступить иначе. Однажды днем он вышел из своего подъезда на бульвар с чемоданом и ночным саком в руке и, подозвав экипаж, приказал везти себя на Лионский вокзал. У кассы он заметил стоявшего за его спиной сыщика, взявшего билет на ту же станцию.
Получив билет, Люс прошел в буфет и потребовал себе кое-какой закуски, причем, кстати, поручил слуге взять себе второй билет до Мэзон-Альфора, который тот принес ему вместе со сдачей за закуску.
Заметив, что агент, следивший за ним, на каждой станции высовывается из окна, следя за входящими и выходящими пассажирами, Люс дождался ночи и на узловой станции, где его поезд скрещивался с поездом, идущим в Париж, смешавшись с толпой пассажиров, с одним саком в руке пересел на этот поезд, предоставив агенту спокойно ехать дальше.
Когда он уезжал из дому с сундуком и саквояжем, домоправительница почтительно осведомилась:
— Барин отправляется в дорогу?
— Да, я уезжаю на некоторое время!
— А если вас будут спрашивать?
— Скажите, что я уехал в Азию! — И Люс, довольный, потирал себе руки, мысленно говоря: «если они станут расспрашивать ее, то увидят, что я смеюсь над ними… Эх, господа префекты, вы думаете провести меня! Это не так-то легко!»
Вернувшись в Париж, он, миновав свой настоящий подъезд, прошел прямо в свое тайное помещение, где и поселился, выходя не иначе, как под гримом, и внутренне посмеиваясь над агентами, неотступно караулившими его возвращение со стороны бульвара. Агент, поехавший было за Люсом, вернулся пристыженный и должен был выслушать от своего начальника много нелестных эпитетов по своему адресу.
Поняв, что Люсу известно, что за ним следят, в префектуре тотчас же распорядились отрядить для наблюдения за ним лучшие силы сыска, но Люс не возвращался. Прошло с неделю времени, и тогда было предписано опытному агенту под видом знакомого справиться у привратника и на квартире.
— Уехал в Азию! — передал агент полученный им ответ.
После этого розыски Люса были поручены двум выдающимся агентам, которые приберегаются для дел первейшей важности.
Прошло около двух недель; агенты сменялись аккуратно и днем, и ночью, поклявшись не покидать поста, пока не вернется Люс.
Между тем Люс покатывался со смеху, ежедневно проходя мимо них и отправляясь по своим делам под различным гримом или возвращаясь в свою потайную комнату переодеться и переночевать.
Комната эта была завалена всевозможными фотографическими принадлежностями; имелась и темная комнатка, как бы фотографическая лаборатория, а в сущности, там помещались кровать и три сундука со всевозможным платьем и соответствующими головными уборами. Париками Люс никогда не пользовался, а заменял их краской и разнообразными прическами.
В тот момент, когда мы проникаем в эту таинственную комнату, Люс был занят преобразованием своей наружности в личность кучера богатого дома в отпуску.
Окончив свой туалет, он самодовольно оглядел себя в большое настенное зеркало и в ожидании момента начала действий пошел обедать в дешевую столовую Пале-Рояля.
Что делало Люса особенно гениальным артистом, — это его непринужденность манер, какую бы роль он ни принимал на себя: переодевшись рабочим, он делался типичным блузником; приняв роль офицера, казался настоящим военным и т.п.
На совещании у графа д'Антрэга, Люсу поручили открыть, где скрывались те три лица, уполномоченные Советом Невидимых, которые имели смелость подписаться в ожидании удобного момента для приведения в исполнение приговора.
В первый момент Оливье желал поручить Люсу прежде всего раскрыть тайну необъяснимого появления рокового конверта и странного невидимого голоса, повторившего часть смертного приговора. Но Люс, с присущим ему практическим смыслом, сказал:
— Это, в сущности, не имеет особого значения, принимая во внимание опасность, грозящую вашей жизни и жизни капитана. До последнего времени представители общества Невидимых получали предписание «овладеть вашей особой»; позднее им было предписано — захватить вас «живым или мертвым», но прямого смертного приговора еще не было. Из этого видно, что Невидимые поступают последовательно, что этот приговор не имеет ничего общего с запугиванием и что те трое русских, которым поручено его исполнение, не вернутся в Россию, не приведя в исполнение приговора, если только сами не погибнут. Вот что главное, а остальное сравнительно неважно! Ваш дом, граф, соприкасается левой стороной с обыкновенным домом для мелких квартирантов; в одной из квартир его легко могли поселиться уполномоченные Невидимых. Ваши камины и прямые трубы их так обширны, что в них свободно мог бы поместиться не один, а целых три человека; весьма возможно, что через трубы каминов проникали в дом эти Невидимые и из тех же каминов или трубы доносился до нас и таинственный голос. Но это неважно в настоящее время; важно открыть местопребывание ваших будущих палачей и предупредить их; против них нет иных средств, кроме револьвера и кинжала. Первую часть задачи я охотно принимаю на себя; что же касается второй, то участие всех вас в этом деле не будет лишним, так как, без сомнения, избранные Невидимыми палачи — люди ловкие и решительные.
— Сему доказательством могут служить сегодняшние три последовательных покушения! — заметил Красный Капитан.
— Не смешивайте двух разных вещей, капитан, — возразил Люс, — я убежден, что трое уполномоченных Невидимых, подписавшие приговор, совершенно непричастны к вчерашним покушениям, в которых я вижу руку «человека в маске», действующего под влиянием личной мести!
— В настоящем положении нам остается только следовать вашим указаниям! Говорите, что нужно нам делать?
Тогда полисмен также вернулся к раненому, которого поддерживал его товарищ, и оба вместе собирались донести до полицейского управления, как вдруг подъехал элегантный экипаж, запряженный парой щегольских лошадей; по приказанию сидевшего в экипаже господина он остановился подле раненого.
— Я слышал крик о помощи, — проговорил господин, выходя из экипажа, — и приказал своему кучеру ехать в эту сторону!
Говорящий был мужчина лет сорока, чернокожий, но с благородной, величественной осанкой, во фраке и с лентой ордена Аннунциаты Панамской.
В этот момент Оливье пришел в себя, очнувшись от обморочного состояния.
— Странно, — заметил один из полисменов, — раненый мокр, как будто только что вылез из воды!
— Вы не ошибаетесь: какие-то негодяи с полчаса тому назад сбросили меня с моста в Сену, — слабым голосом сказал раненый, — затем пытались добить меня ударом весла по голове и, наконец, едва мне удалось выйти на берег, прибегнули к кинжалу!
— Какая наглость! — воскликнул один из полисменов, — в двух шагах от нашего поста!
— Помогите мне дойти до дому, — продолжал граф, — моя рана несерьезна: удар пришелся вскользь по плечу…
— Мой экипаж к вашим услугам! — любезно вмешался чернокожий господин.
— Благодарю, я рад буду воспользоваться вашей любезностью! — ответил Оливье.
— Потрудитесь сообщить нам ваше имя и адрес, — обратился к графу один из полицейских, — мы обязаны составить донесение о случившемся!
— Граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, отель Лорагюэ на улице Сан-Доминик! — ответил молодой человек.
Чернокожий господин и оба полицейских почтительно поклонились графу.
— Я генеральный консул и уполномоченный министр республики Панама дон Хозе де Коррассон, — проговорил чернокожий джентльмен, — я весьма рад быть вам полезен в настоящем печальном случае, граф!
Полицейский поместился в экипаж подле раненого, чтобы поддержать его.
— Графу не нужны более ваши услуги, — высокомерно заметил иностранец, обращаясь к полицейскому, — я сам доставлю его до дома!
— Весьма сожалею, ваше превосходительство, что не могу поступить согласно вашему желанию, но мы не имеем права покинуть пострадавшего, пока не доставим его в дом или больницу, сдав с рук на руки родственникам! — отвечал полицейский.
— Да, это в том случае, когда пострадавший один, — настаивал дон Хосе.
— Но в данном случае…
— Во всяком случае, ваше превосходительство, так гласит наше предписание!
Настаивать далее не было никакой возможности, и чернокожий генерал замолчал.
Рана молодого графа была действительно пустячная, так как кинжал пропорол только верхнее и нижнее платье графа и едва царапнул плечо, а обморок был вызван скорее чрезмерным волнением, чем болью или потерей крови.
Подъехав к своему отелю, Оливье горячо поблагодарил панамского посланника за любезность и, вручив полицейскому свою карточку, попросил его не входить в дом, чтобы не встревожить старого графа своим неожиданным появлением. Потом Оливье вложил ключ в замок двери своего личного помещения и по маленькой боковой лестнице прошел к себе твердым, решительным шагом, как будто с ним ровно ничего не случилось.
Полицейский почтительно поклонился дону Хозе и сделал вид, что собирается удалиться. Но едва только успел отъехать экипаж панамского уполномоченного, как он тотчас же нагнал его и, уцепившись за задние рессоры, повис на них, бормоча про себя:
— Этот господин мне что-то подозрителен: он, видимо, сильно желал остаться один с графом… Да и вырос он со своим экипажем, точно из-под земли, как раз после трех последовательных покушений на жизнь этого молодого человека!.. Надо посмотреть, там будет видно!
Проехав площадь Согласия и Елисейские поля, немного не доезжая до Триумфальных ворот, экипаж свернул на улицу Тильзит и, не убавляя хода, вкатился в ворота богатого отеля, которые почти тотчас же захлопнулись за ним.
Полицейский едва успел соскочить: опоздай он всего хоть на одну секунду, он очутился бы во дворе отеля.
Заметив через дорогу винного торговца, собиравшегося закрывать свою лавочку, полисмен подошел к нему и, позевывая, небрежно осведомился, кто живет в этом роскошном отеле.
— Генерал дон Хозе де Коррассон, — сказал винный торговец, — панамский посланник.
— Спасибо, спокойной ночи, приятель!
— Спокойной ночи, — отозвался в свою очередь торговец, после чего Фролер — как звали полисмена, — бывший первоклассный сыщик, утративший свое положение из-за пьянства и переведенный в разряд рядовых городовых, медленно поплелся к своему посту.
Потеря его положения была для Фролера тяжким ударом, навсегда излечившим его от пьянства и заставившим его поклясться вернуть себе это положение и, даже более того, достичь почетного звания начальника сыскного отделения каким-нибудь блестящим делом.
Фролер денно и нощно помышлял о каком-нибудь таком деле; и каково бы ни было действительное положение черномазого генерала, но с этого дня он нажил себе такого соглядатая, который был опаснее всякого другого.
IX
Совещание. — Двойной смертный приговор.
Пройдя в свою комнату, Оливье поспешно переоделся, выпил немного коньяку для восстановления сил, и, когда вошел в комнату, где его ожидали друзья, никому бы и в голову не могло прийти, что с ним только что произошло несчастье.В это время в отдаленном углу гостиной сидел чрезвычайно элегантный морской офицер, разглядывавший альбом. Он вошел без доклада и его присутствие вносило некоторое стеснение, тем более что он ни с кем не заговаривал и держался в стороне.
Предупрежденный о той бесцеремонности, с какой сюда явился этот моряк, Оливье прежде всего подошел к нему и спросил:
— Позвольте узнать, с кем имею честь говорить, и чему я обязан честью вашего посещения в такое неурочное время!
— Боже мой, да, я с вами согласен, теперь несколько поздно, — заметил гость, — но я слышал, что вы только что приехали из Австралии, и так как я собираюсь поехать туда, то желал бы получить от вас некоторые сведения относительно этой страны!
Оливье стоял в нерешимости, как отнестись к словам своего гостя, когда тот вдруг разразился громким хохотом.
— Не будем продолжать этой комедии! Я — Люс! Видите, капитан, вы проиграли пари! — обратился он к Джонатану Спайерсу, который держал пари, что узнает его под каким угодно костюмом.
— Да, честь вам и слава, господин Люс! — сказал капитан, — не подлежит сомнению, что при вашем таланте вы сумеете быть нам очень полезны!
Появление Люса в образе элегантного моряка являлось не только простой шуткой, но и необходимостью в глазах сыщика, который для того, чтобы отвлечь подозрение шпионов Невидимых, каждый раз являлся к графу под видом какого-нибудь другого лица.
Оливье рассказал со всеми подробностями о трех произведенных на него покушениях; друзья решили, что отныне он никогда не будет выходить из дома один, а только в сопровождении канадца и его верного Воан-Ваха, которые вызвались служить ему телохранителями.
— Париж опаснее австралийского буша! — меланхолически заметил старый траппер.
— И скрываться здесь гораздо легче! — добавил Люс.
Бедный канадец чувствовал себя здесь совершенно выбитым из колеи; он сознавал, что здесь он бесполезен в тяжелой борьбе с Невидимыми, — здесь, где сыщики и полицейские вполне заменяют ружье и револьвер; и старый траппер с нетерпением ждал, когда он очутится наконец среди русских широких степей, где снова почувствует себя вольной птицей полей и лесов.
— Итак, — проговорил Красный Капитан, — «человек в маске» здесь?
— Только он один мог задумать такое сложное покушение! — заметил Люс.
— Впрочем, — продолжал Оливье, — тот отрывок фразы, который я слышал под мостом, не оставляет никакого сомнения!
— Я не думаю, чтобы после вчерашней неудачи он еще долго остался в Париже, — сказал Люс, — к тому же Великий Совет, вероятно, спешит узнать от него все подробности событий, разыгравшихся в Австралии. С рассветом я предприму свой поход и вечером дам вам отчет о результатах моих наблюдений и поисков!
При этом Люс умолчал, что он решил проследить посланника Панамы, дона Хосе Коррассона, участие которого в печальных приключениях графа казалось ему подозрительным.
Между тем разговор невольно коснулся черного генерала.
— Мне он показался совершенным джентльменом и вполне порядочным человеком, — заметил Оливье, — и я завтра же лично поеду к нему отблагодарить его за его участие ко мне!
— Вы этого не сделаете, граф, — сказал Люс тоном, не допускающих возражений. И сыщик, не скрывая своих подозрений, решил высказать их собравшимся.
— А почему же нет? — спросил Оливье.
— Потому что я считаю это опасным для вас, может быть, даже для вашей жизни!
— Я вас не понимаю!
— Этот господин не внушает мне никакого доверия!
— Как? Только потому, что он поспешил ко мне на помощь?
— На помощь к вам поспешил не он, а те два полицейских; генерал же явился уже тогда, когда вам не грозила ни малейшая опасность!
— Но он поспешил на мой зов!
— Это он вам сказал?
— Не только сказал, но и доказал, так как очутился подле меня почти одновременно с полицейскими!
— А я все-таки продолжаю настаивать, граф, чтобы вы не ездили к дону Хосе Коррассону: вы еще не сознаете коварства и всей силы ваших врагов. Неужели вы забыли, при каких условиях мы с вами познакомились? Помните, агент, избранный вашим отцом и Лораном, приехавший в Мельбурн для того, чтобы охранять вас и ваши интересы, человек, к которому вы питаете полное доверие, оказывается одним из членов общества Невидимых! И после этого вы продолжаете еще быть доверчивым! Позвольте мне изложить вам факты так, как я их понимаю: «человек в маске» прибыл в Париж раньше вас и, зная, что вы должны приехать, заранее мастерски подготовляет вам ловушку: двое из его приверженцев следят за вами, третий вводит вас в заблуждение ложным маневром. Все прекрасно придумано. Но «человек в маске» дальновиден, он предвидит, что вы умеете плавать, и у него уже наготове лодка; он наносит вам удар веслом, чтобы обеспечить себе успех. Но и этого еще мало: он предвидит, что вы и на этот раз можете остаться живы и добраться до берега, поэтому и там держатся наготове люди, вооруженные кинжалами. Но ведь и кинжал может промахнуться; на этот случай готов мнимый спаситель и экипаж, который должен предложить свои услуги, чтобы довезти раненого до дома… При этом чем же, собственно, рискует этот услужливый человек? Ровно ничем! Полиция констатировала рану, имя и звание пострадавшего. Кому же может показаться странным, что вы умерли от нанесенной вам раны? А мнимый генерал дон Хосе Коррассон доставил бы труп в отель Лорагюэ. Разве это не гениально придумано?!
— Вы заставляете меня содрогаться, милый Люс, — сказал, улыбаясь, молодой граф, — но не смотрите ли вы на все на свете, как человек своей профессии? На таком же основании мне бы следовало подозревать и обоих полицейских!
— Да, если бы генерал спас вас помимо полицейских, как это сделали последние, спасшие вас от генерала; тогда и полицейские могли бы быть подосланными Невидимыми!
— У вас на все находится ответ!
В то время как Люс говорил, старый траппер слушал его, сочувственно кивая головой, что не ускользнуло от внимания сыщика, поспешившего воспользоваться этим союзником.
— Послушайте, граф, — продолжал он, — обратитесь хоть к господину Лефошеру, своему лучшему испытанному другу; пусть он выскажет вам свое мнение относительно этого генерала!
— Оливье не поедет к этому генералу! — воскликнул канадец твердым голосом.
— Как, и вы, Дик, того же мнения?
— Господин Люс прав, мой друг! Я, конечно, не отрицаю, что этот господин может быть и весьма порядочным, случайно подоспевшим к вам на помощь, но в том положении, в каком мы теперь находимся, вы должны никому и ничему не доверять!
— А если мы ошибаемся, то какого же мнения был бы обо мне этот господин, посланник Панамы, с которым я легко могу встретиться в обществе?!
— Ну, а если мы не ошибаемся, — возразил Дик с удивительной настойчивостью, — и если вы не выйдете из дома этого господина?! Помните, как мы в доме консула в Мельбурне были заманены в западню, устроенную для нас самим господином Люсом?!
— Кроме того, — проговорил Люс, — вы, граф, вовсе не обязаны нанести ему визит непременно завтра, особенно ввиду вашей раны; вы можете сделать это и спустя некоторое время! Так дайте же мне два дня срока, и я берусь доказать вам, что я не ошибаюсь!
— Охотно, — сказал молодой граф, — делайте то, что вы считаете нужным!
В этот момент Лоран, не присутствовавший при совещании, вошел и подал графу, бледный как смерть и дрожа всеми членами, большой конверт с печатью Невидимых, какие граф уже дважды получал при условиях, которых Лоран не мог никогда забыть.
— Кто принес это? — спросил Оливье.
— Не знаю! — отвечал дрожащим голосом несчастный Лоран.
— Полно, Лоран, успокойся и объясни мне!
— Я ничего не знаю, какими судьбами это письмо попало к нам в дом; оно, как и те два, лежало на маленьком столике у вашей постели!
Граф сломал печать и прочел вслух:
«Графу Оливье Лорагюэ д'Антрэгу!
Привет! Да примет Вас Бог в своем милосердии!
Мы, члены общества Невидимых, делегаты Верховного Совета, уполномоченные к выполнению его декретов, приговоров и предписаний, уведомляем графа Оливье Лорагюэ д'Антрэга, что приговором от 20 марта с.г., утвержденным Великим Невидимым, главою всех Невидимых, он приговорен к смерти. Приговор этот должен быть приведен в исполнение в течение трех суток с момента его объявления.
Дан в Париже, 28 марта… года в отель Лорагюэ в два часа утра.
Сергей Черняев, Петр Артамонов, Иван Ярославов».
При чтении этой бумаги невольный трепет пробежал по членам присутствующих.
Не успели, однако, они прийти в себя, как Том, глухонемой негр Красного Капитана, прибыл из отеля «Тремуаль» и вручил своему господину точно такой конверт, какой только что получил Оливье.
— Теперь и моя очередь, — проговорил Джонатан Спайерс.
Действительно, это был второй смертный приговор члену общества Невидимых Феодору, № 333, за государственную измену, как гласит документ, что составляло единственную разницу между приговором Оливье и Спайерса, так как в первом не была указана вина. Зато срок приведения приговора в исполнение был назначен тот же.
Тяжелое молчание царило в дружеском собрании, как вдруг раздался глухой, отдаленный голос, донесшийся, точно эхо, который медленно и отчетливо произнес: «Да свершится над вами суд Божий!»
X
Случай с Люсом. — Секретная комната. — Каким образом избавляются от шпионов.
Люс обитал в пятом этаже громадного дома, имеющего два хода, один — с Новой улицы Капуцинов, другой — с бульвара Капуцинов. Это обстоятельство и заставило Люса избрать этот дом для своего местопребывания: наблюдать за ходами и выходами жильцов такого громадного дома — дело очень трудное. В своем нормальном виде Люс всегда выходил на бульвар; переряженным же покидал дом не иначе, как через улицу Капуцинов. Кроме того, под предлогом, что его собственная маленькая квартирка мала, Люс нанял в другом конце дома две комнатки, выходившие окнами на другую улицу; благодаря этой комбинации ловкий сыщик имел возможность, не выходя из дома, наблюдать за бульваром Капуцинов на протяжении от храма Магдалины до улицы Мира, а также и за большей частью улицы Капуцинов. В доме же он слыл за чиновника в отставке, занимающегося в настоящее время изобретением фотографии. Его знал в лицо только привратник со стороны бульвара, принимавший от него плату за наем помещения; привратник же со стороны улицы Капуцинов никогда не видал его иначе, как только переряженным, и принимал за случайного посетителя кого-нибудь из жильцов.Не раз ради забавы Люс приходил загримированный к привратнику с улицы Капуцинов и спрашивал господина Люса, причем неизменно получал в ответ: «Не знаю такого!» Затем отправлялся к привратнику со стороны бульвара и получал в ответ: «Подъезд В на пятом этаже, дверь направо».
Небольшая квартирка Люса, обставленная с известной элегантностью, не отличалась ничем особенным, и любой сыщик мог бы перерыть ее до основания, не найдя ничего подозрительного. Люсу прислуживал негр, привезенный им из Алжира, а домом заведовала пожилая домоправительница. Но ни тот, ни другая не знали о существовании отдельного помещения в том же доме, занимаемого их господином, где последний и находился в данный момент, занятый полнейшим преображением своей особы. После серьезного совещания, только что состоявшегося в доме графа д'Антрэга, где были приняты самые серьезные решения, Люс поспешно вернулся домой.
Положение его было в настоящее время весьма серьезное, о чем он, однако, не счел нужным сообщать своим друзьям, так как они ничем не могли помочь ему в данном случае.
Дело в том, что несколько лет тому назад он принужден был выйти в отставку вследствие одного таинственного дела, оставшегося неизвестным для публики. Но, отказавшись от его услуг, по распоряжению свыше полицейская префектура назначила ему высший размер пенсии, предупредив, что если когда-нибудь у него вырвется неосторожное слово или раскроется, что у него сохранились какие-нибудь важные документы касательно этого дела, то он не только лишится пенсии, но и поплатится несколькими годами пребывания в Гвиане или Новой Каледонии, на каторге.
Теперь обстоятельный донос, присланный кем-то в префектуру, обвинял его в том, что у него сохранились и припрятаны в надежном месте не только важные документы, но и копия всего таинственного дела, — копия, снятая по его приказанию в одну ночь его личным секретарем. Если роковая копия действительно существовала, ею хотели овладеть во что бы то ни стало; но так как Люса не считали достаточно наивным, чтобы он держал ее у себя, то его выслеживали вот уже несколько дней, желая убедиться, не имеет ли он где-нибудь в Париже другой квартиры, снятой им на чужое имя.
Люс сразу же заметил, что за ним следят, и, поспешно вернувшись домой, принялся внимательно изучать тех двух сыщиков, которые были приставлены к его особе, один для дневных, другой — для ночных наблюдений.
— Ого, — воскликнул он, — им приказано не упускать меня из виду, это не шутка!
Другой, какой-нибудь новичок, на его месте просто-напросто, вернувшись к себе, прошел бы в потайную комнату и стал бы выходить из дому не иначе, как переряженным и загримированным, но Люс знал, что однообразные донесения агентов утром и вечером: «Не выходил из дому» в течение нескольких дней подряд — неминуемо навлекут на этот дом внимание всей парижской полиции, причем возможно, что существование таинственного помещения будет открыто; поэтому он решил поступить иначе. Однажды днем он вышел из своего подъезда на бульвар с чемоданом и ночным саком в руке и, подозвав экипаж, приказал везти себя на Лионский вокзал. У кассы он заметил стоявшего за его спиной сыщика, взявшего билет на ту же станцию.
Получив билет, Люс прошел в буфет и потребовал себе кое-какой закуски, причем, кстати, поручил слуге взять себе второй билет до Мэзон-Альфора, который тот принес ему вместе со сдачей за закуску.
Заметив, что агент, следивший за ним, на каждой станции высовывается из окна, следя за входящими и выходящими пассажирами, Люс дождался ночи и на узловой станции, где его поезд скрещивался с поездом, идущим в Париж, смешавшись с толпой пассажиров, с одним саком в руке пересел на этот поезд, предоставив агенту спокойно ехать дальше.
Когда он уезжал из дому с сундуком и саквояжем, домоправительница почтительно осведомилась:
— Барин отправляется в дорогу?
— Да, я уезжаю на некоторое время!
— А если вас будут спрашивать?
— Скажите, что я уехал в Азию! — И Люс, довольный, потирал себе руки, мысленно говоря: «если они станут расспрашивать ее, то увидят, что я смеюсь над ними… Эх, господа префекты, вы думаете провести меня! Это не так-то легко!»
Вернувшись в Париж, он, миновав свой настоящий подъезд, прошел прямо в свое тайное помещение, где и поселился, выходя не иначе, как под гримом, и внутренне посмеиваясь над агентами, неотступно караулившими его возвращение со стороны бульвара. Агент, поехавший было за Люсом, вернулся пристыженный и должен был выслушать от своего начальника много нелестных эпитетов по своему адресу.
Поняв, что Люсу известно, что за ним следят, в префектуре тотчас же распорядились отрядить для наблюдения за ним лучшие силы сыска, но Люс не возвращался. Прошло с неделю времени, и тогда было предписано опытному агенту под видом знакомого справиться у привратника и на квартире.
— Уехал в Азию! — передал агент полученный им ответ.
После этого розыски Люса были поручены двум выдающимся агентам, которые приберегаются для дел первейшей важности.
Прошло около двух недель; агенты сменялись аккуратно и днем, и ночью, поклявшись не покидать поста, пока не вернется Люс.
Между тем Люс покатывался со смеху, ежедневно проходя мимо них и отправляясь по своим делам под различным гримом или возвращаясь в свою потайную комнату переодеться и переночевать.
Комната эта была завалена всевозможными фотографическими принадлежностями; имелась и темная комнатка, как бы фотографическая лаборатория, а в сущности, там помещались кровать и три сундука со всевозможным платьем и соответствующими головными уборами. Париками Люс никогда не пользовался, а заменял их краской и разнообразными прическами.
В тот момент, когда мы проникаем в эту таинственную комнату, Люс был занят преобразованием своей наружности в личность кучера богатого дома в отпуску.
Окончив свой туалет, он самодовольно оглядел себя в большое настенное зеркало и в ожидании момента начала действий пошел обедать в дешевую столовую Пале-Рояля.
Что делало Люса особенно гениальным артистом, — это его непринужденность манер, какую бы роль он ни принимал на себя: переодевшись рабочим, он делался типичным блузником; приняв роль офицера, казался настоящим военным и т.п.
На совещании у графа д'Антрэга, Люсу поручили открыть, где скрывались те три лица, уполномоченные Советом Невидимых, которые имели смелость подписаться в ожидании удобного момента для приведения в исполнение приговора.
В первый момент Оливье желал поручить Люсу прежде всего раскрыть тайну необъяснимого появления рокового конверта и странного невидимого голоса, повторившего часть смертного приговора. Но Люс, с присущим ему практическим смыслом, сказал:
— Это, в сущности, не имеет особого значения, принимая во внимание опасность, грозящую вашей жизни и жизни капитана. До последнего времени представители общества Невидимых получали предписание «овладеть вашей особой»; позднее им было предписано — захватить вас «живым или мертвым», но прямого смертного приговора еще не было. Из этого видно, что Невидимые поступают последовательно, что этот приговор не имеет ничего общего с запугиванием и что те трое русских, которым поручено его исполнение, не вернутся в Россию, не приведя в исполнение приговора, если только сами не погибнут. Вот что главное, а остальное сравнительно неважно! Ваш дом, граф, соприкасается левой стороной с обыкновенным домом для мелких квартирантов; в одной из квартир его легко могли поселиться уполномоченные Невидимых. Ваши камины и прямые трубы их так обширны, что в них свободно мог бы поместиться не один, а целых три человека; весьма возможно, что через трубы каминов проникали в дом эти Невидимые и из тех же каминов или трубы доносился до нас и таинственный голос. Но это неважно в настоящее время; важно открыть местопребывание ваших будущих палачей и предупредить их; против них нет иных средств, кроме револьвера и кинжала. Первую часть задачи я охотно принимаю на себя; что же касается второй, то участие всех вас в этом деле не будет лишним, так как, без сомнения, избранные Невидимыми палачи — люди ловкие и решительные.
— Сему доказательством могут служить сегодняшние три последовательных покушения! — заметил Красный Капитан.
— Не смешивайте двух разных вещей, капитан, — возразил Люс, — я убежден, что трое уполномоченных Невидимых, подписавшие приговор, совершенно непричастны к вчерашним покушениям, в которых я вижу руку «человека в маске», действующего под влиянием личной мести!
— В настоящем положении нам остается только следовать вашим указаниям! Говорите, что нужно нам делать?