Жеглов Василий. Вервольф

* * *

   День четвёртый.
   первый час после Полуночной службы.
 
   Сильная головная боль мешала сосредоточиться, но лис всё же сумел выровнить дыхание. Юр прислушался к своим ощущениям. Мерное покачивание указывало, что он находится на корабле, причём в открытом море. Лис не стал тратить силы на удивление — он просто принял этот факт и продолжал вслушиваться в тишину. Чуткий нос уловил запахи незнакомых благовоний — следовательно, это был не трюм, а скорее всего какая-то каюта, в которой он, разумеется, присутствовал не в ранге гостя, учитывая, как затекли запястья и щиколотки, перетянутые прочными веревками. Чей это корабль, гадать было глупо — все загадки рано или поздно будут разрешены.
   Интересно, как долго он «держал блок»? И почему ему не поверили, не сочли мертвым, а притащили сюда, да ещё крепко связали? Неужели, одна из самых главных тайн питомника раскрыта? Только не паниковать! Нужно успокоиться, несмотря на всю чудовищность подобного предположения. Юр попытался расслабиться, но мало в этом преуспел. Он вспомнил, как Герр его учил «держать блок». Это был самый сложный этап обучения для каждого лиса, и с первого раза он удавался очень немногим. Да и после его «держали» все по-разному. Одни — всего лишь около часа, другие могли «закрыться» часов на пять, а самые способные — на сутки и более, причём для восстановления им требовалась всего пара дней. Некоторые недопёски всерьёз верили, что умение ставить «блок» позаимствовано лисами у своих лесных тёзок. В случае опасности, когда не было другого выхода, хитрый зверь притворялся мёртвым. Его можно было бить, швырять, таскать за хвост — он не подавал признаков жизни, терпеливо ожидая момента, когда человек поверит в его смерть и потеряет бдительность. Многие неопытные ловчие попадались на этот незамысловатый трюк: бросали тушку зверя в кожаный мешок, притороченный к седлу, а по возвращении домой удивлённо разглядывали дыру в пустом мешке. Только вот зверь умело притворялся, а лис, «поставив блок», и в самом деле существовал между двумя мирами. В таком состоянии он ничего не чувствовал, его тело было холодным, а дыхание таким слабым, что распознать его было не по силам даже самому искусному лекарю. Он был за гранью этого мира, и даже другие лисы не могли встать на след своего собрата. И самое главное — лис после «блока» не помнил событий предыдущих трёх-четырёх дней. Он не помнил свой последний след — лисы умели хранить свои тайны…
   Юр услышал, как открылась дверь. В каюту кто-то вошел, вернее, вошли — судя по шагам, людей было двое. Послышалась непродолжительная возня, лязг железа и ещё какой-то неясный, похожий на сухое потрескивание, звук. Потом один из вошедших приблизился к нему и внезапно Юр выгнулся дугой от жуткой невыносимой боли. С его уст сорвался дикий крик, а в помещении запахло палёным мясом.
   — С пробуждением лис, добро пожаловать, — с издёвкой произнёс барон Ойба э'Илом. — Я молился о том, чтобы Многоликий вернул тебя сейчас — пока мы ещё в пути. Теперь у нас есть время побеседовать по душам.
   «Салийцы, — услышав характерный акцент, понял Юр. — Неужели, я шёл по их следу? Зачем?» — Внезапно он осознал весь ужас своего положения. Судя по тому, как началась беседа, салийцы решили с ним не церемониться. Скорее всего они не подозревают, что он ничего не помнит, и будут терзать его до последнего. — «О, всемилостивый Шаур, помоги мне!» — взмолился он в отчаянии.
   — Тебе страшно, лис, я знаю, хоть ты это и пытаешься скрыть, — тем временем продолжал Ойба. — Давай, лис, открой глаза, я хочу увидеть твой страх.
   Юр послушно открыл глаза. Это была не каюта, точнее не совсем каюта… Прямо над ним с потолочной балки свисали цепи, клещи и другие зловещие инструменты, о назначении которых даже не хотелось думать. Лис был раздет до пояса и распят на столе из грубо отесанного дерева. Справа от стола стояла жаровня. Смуглый палач неторопливо шуровал в ней добела раскаленным прутом. Юр на мгновение заглянул в его безразличные глаза и похолодел — в них не было ничего человеческого.
   — Я вижу, Самри произвёл на тебя впечатление, — произнёс всё тот же голос.
   Лис повернул голову. Слева от него, развалившись в кресле, сидел салиец.
   — Это один из лучших моих рабов. Знаешь, как его прозвали на родине? «Ужас пустыни». Некогда он был самым знаменитым в Левийи душегубом. Он не просто грабил караваны и убивал путников — ему нравилось мучить свои жертвы. Это очень ценный раб. Когда он попал ко мне, мы быстро поладили: всего-то пришлось вырвать ему язык, но теперь преданней раба у меня нет. К тому же — представляешь, лис — это чудовище оказалось способным любить. Уже будучи рабом, он без памяти влюбился в одну из моих наложниц, и теперь он больше боится за неё, чем за себя. Он даже не думал сбежать, пока был со мной в Грайворе. Удобно, правда? Молчишь? Странно, я думал, лисы более смышлены. Самри!
   Палач выхватил из жаровни раскалённый прут и прижал его к телу пленника. Юр вновь закричал. В этот раз пытка длилась немного дольше. Раб убрал прут только после того, как его хозяин небрежно махнул рукой.
   — Надеюсь, теперь ты понял, что когда я задаю вопрос, тебе следует отвечать? — жёстко спросил барон.
   — Да, — прохрипел лис.
   — Уже лучше, — удовлетворенно хмыкнул Ойба. — Честно говоря, мне бы даже хотелось, чтобы ты немного поупорствовал. С некоторых пор у меня к вам, к лисам, отношение особое. Я бы многое отдал, чтобы вместо тебя на этом месте сейчас находился другой нюхач. Догадываешься, о ком я?
   — Вейдж, — быстро произнёс Юр.
   — Я думал, что вы, лисы, будете немного покрепче, — довольно усмехнулся барон. — Ты так быстро отвечаешь, что я рискую остаться без удовольствия слушать твои крики, а я предпочитаю себе ни в чем не отказывать. Самри!
   И снова помещение огласил душераздирающий крик.
   — Если бы не этот палёный запах, — барон сморщился и помахал рукой перед носом, — удовольствие было бы куда более полным. Согласись, пытка калёным железом совершенна своей изящной простотой. Впрочем, сейчас у тебя, скорее всего, на этот счёт другое мнение. Жаль… — вздохнул салиец. — Очень жаль, что сейчас мы не можем с тобой обсудить достоинства и недостатки других пыток, — будто бы извиняясь, Ойба развел руками. — Так сложилось, что мне необходимо доставить тебя в империю в более-менее нормальном состоянии. Что такое несколько небольших ожогов? Они заживут, и довольно быстро! А вот, например, после «розы пупка» ты бы уже никогда самостоятельно передвигаться не смог. Слышал о такой пытке? Сначала делается маленький надрез в районе пупка, потом берется тонкий узкий крючок, цепляется одна кишка и вытаскивается через разрез наружу, потом другая и так до тех пор, пока у тебя на животе не «расцветет» благоухающая кровавая роза. Нравится? — Приподнял бровь Ойба. — Я спросил тебя, лис, нравится? — повысил он голос.
   Палач, не дожидаясь приказа, схватил щипцами раскаленный прут, но тут же замер, увидев предостерегающе поднятую руку хозяина.
   — Не очень, — слабым голосом ответил лис.
   — Ты мужлан, лис! Да к тому же, ещё и грайворец! Я всегда говорил, что вашему народу не хватает изысканности. Вы примитивны, как варвары. Но ничего, я надеюсь, что после того, как расследование будет завершено, и твоя внешность, как впрочем, и сам ты, уже никого не будут волновать, я научу тебя ценить прекрасное, — усмехнулся барон. — Кстати, о расследовании… Просвети меня, лис, сколько дней вылетает из вашей памяти, после того, как вы впадаете в этот свой мерзкий «сон»?
   Юр мысленно вздрогнул. «Он знает… Салийцы знают о „блоке“! Невероятно! Соврать? А смысл? Если он задает такие вопросы, значит ему известно о „блоке“ почти всё. Нет! Нужно играть по-прежнему! Пусть лучше он будет уверен, что я поплыл окончательно. Ни к чему ему знать, как долго я могу терпеть боль» — промелькнула мысль.
   — Три дня, — ответил лис.
   — Точно? Мне показалось, что ты немного промедлил с ответом. Самри!
   Палач отреагировал мгновенно. Утробный крик пленника взлетел к потолку.
   — А-а-а-а!
   — Сколько?
   — Три!
   — Самри!
   — А-а-а-а-а!!
   — Сколько?
   — Три! Три!
   — Самри?
   — У-у-у-у!! А-а-а-а-а-а!!
   — Хватит, раб! Похоже, он не врёт! Открой дверь, здесь уже совсем нечем дышать! — распорядился Ойба.
   Немой палач распахнул дверь, и в помещение ворвался свежий морской воздух.
   — Выйди за дверь, посмотри, чтобы никто рядом не околачивался. Когда ты будешь нужен, я позову, — приказал барон.
   Самри почтительно склонился и вышел.
   — Значит, три дня, — подходя к лису, пробормотал Ойба. — Похоже, не зря покойный посол заплатил столько золота за ту книжонку. Признаться, мне она доверия не внушала. Я думал, что это обычные сплетни простолюдинов, которые так боятся вас, лисов, что выдумывают всякие нелепицы. Мда… — он тряхнул головой. — Однако, это всё же стоит проверить. К тому же, ещё неизвестно, как «настой истины» действует на вас, лисов. Быть может, с его помощью ты вспомнишь, как по приказу тёмного лиса собрал шайку воров и убийц. Как вы проникли в дом посла, как пытали его, а затем убили. Как ты пытался скрыться, выпрыгнув из окна спальни посла, но неудачно приземлился и подвернул ногу. Как потом ты полз, стараясь удалиться от места преступления как можно дальше, а когда понял, что опасность быть захваченным нашими людьми реальна — погрузился в этот свой лисий «сон». Как думаешь, лис, вспомнишь? — наклонился к пленнику барон, внимательно всматриваясь в его глаза.
   Юр был ошеломлён. С каждым новым словом салийца он бледнел всё больше и больше. «Этого просто не может быть! Посол империи убит? Лисы причастны к покушению? Кто мог отдать такой приказ? Сам король? Зачем? Зачем это всё было нужно?!» — метались в голове мысли. Больше всего на свете Юр хотел сейчас вспомнить последние три дня своей жизни. Он не верил, не хотел верить в то, что Грайвор мог преступить священный закон дипломатического гостеприимства и пойти на подлое убийство посла чужого государства.
   — Либо ты лицедей почище любого тэннца, либо и в самом деле ничего не помнишь, — заключил барон, разглядев в глазах лиса неподдельное удивление. — Придётся-таки потратить на тебя несколько капель «настоя истины». Я снова тебя удивил? Ты думал, что только Тэннский совет обладает этим настоем? Отчасти ты прав — это не совсем тот настой, здесь не хватает нескольких ингредиентов, но всё же он работает. Он слишком дорог, чтобы использовать его в случаях, не являющихся исключительными: каждая его капля равняется стоимости корабля, доверху груженого золотом! Но в данном случае эти траты вполне оправданы — если с его помощью мне удастся прояснить твою память, то золота у меня будет гораздо больше. Я должен быть уверен, что на Тэннском совете империи хватит доказательств вины Грайвора. В этом случае вашему королю придётся или воевать, или отдать нам Аурию. Вернее отдать её мне, лис, — осклабился барон Ойба э'Илом. — Ямин э'Батим-и-Ажа не оставил после себя наследников. У него не было детей! У него был только племянник, то есть я! — захохотал салиец.

* * *

   День четвёртый.
   три часа после Полуночной службы.
 
   Сверху загрохотал люк. Охранники откинули крышку и сдвинули в сторону решётку. Яркая луна заглянула в тёмный трюм, высветив на какое-то мгновение одного из пленников. Марн поднял голову и быстро отполз в сторону. В прошлый раз он этого не сделал, за что получил тупым концом э'рды между лопаток. Заржав, салиец пообещал, что в следующий раз, если грайворская собака снова будет находиться прямо под люком, он с большим удовольствием обрежет ему уши. И можно было не сомневаться, что губошлёп выполнит своё обещание: длины древка э'рды как раз хватало, чтобы её лезвие достало до скрючившегося на дне трюма пленника.
   — Эй, черви! Принимайте дружка! — раздалось сверху на ломанном грайворском.
   — Вниз рухнуло тело, и люк снова захлопнулся, не дав времени ночному прохладному ветерку хоть немного освежить затхлый воздух трюма.
   Зонг поднялся со своего места.
   — Эк тебя, паря, обработали, — приподнимая голову нового пленника, сочувственно покачал он головой. — Листвиг, воды дай! А ты, молодой, найди какие-нибудь тряпки почище и поссы на них — надо примочки парню сделать, пока ожоги гнить не начали. На-ка, хлебни малёхо, — сказал он, поднося миску с водой к губам страдальца. — Чем же ты так насолил губошлёпам, что они тебя чуть заживо не зажарили? И откуда ты здесь?
   — Э-э, Зонг, да я его знаю! — присвистнул Листвиг, вглядываясь в лицо нового товарища. — Это же лис! Видел его, когда мы месяц назад у тихой канцелярии в карауле стояли. Он тогда какого-то отступника в «тишину» приволок. Вот только имени его не помню…
   — На что тебе сейчас его имя?! — проворчал великан. — Очнётся — сам скажет. Лис, говоришь? Странно… Как он сюда попал?
   — Кто вы?! — слабо произнёс Юр.
   — Оп-па! Очнулся! Ну, силён! Я думал, до утра в отключке будешь! — изумился Зонг. — Ты лежи, паря, не дёргайся. Ща ожоги обработаем, а потом можно будет и побалакать.
   — Грайворцы?!
   — Грайворцы-грайворцы! Лежи, кому говорю! Из городской стражи мы! Я Зонг, он — Листвиг, да ещё салага молодой — Марн. Были приставлены к господину Риксусу, дабы охранять его во время визита в империю. Как видишь — наохраняли по самое некуда, — зло сплюнул Зонг.
   — Расскажи всё по порядку.
   — Да будет тебе! Отдохни! У нас времени, что воды в море!
   — Расскажи! — жёстко приказал лис. — Или грайворские стражники настолько испугались, что забыли устав? Ко мне следует обращаться — господин лис! Ясно?
   — Так точно, господин лис! — невольно выпрямился Зонг. — только вы всё ж лежите, а я покамест начну… Значит так, стояли мы в оцеплении, когда они корабль грузили, а тут подходит господин тёмный лис и…
   — Я же сказал — с самого начала!
   — Это откуда же? С рождения что ль?!
   — Какой сегодня день?
   — Так это… Когда нас в трюм кинули, солнце уже садилось. Здесь мы кукуем часов семь, выходит сегодня аккурат День поминовения.
   — Вот и начни рассказывать обо всем, что происходило в Грайворе за последние четыре дня.
   — Так вот когда они вас похитили, — прицыкнул языком стражник. — Тогда не сомневайтесь, господин лис, всё расскажу в подробностях, а если чего упущу — ребята поправят. Значитца так…

Глава 13

   День четвёртый.
   четыре часа после Полуночной службы.
 
   Старый слуга запястьем отёр скользнувшую по морщинистой щеке слезу. Потушив оплывшие свечи, он шаркающей походкой направился в следующую залу.
   Ночь отступала. Предрассветный сумрак серым саваном окутал внутренний парк замка. Казалось, что природа скорбит вместе с его обитателями, и потому не спешит начинать новый день, который всё равно не сможет принести в этот дом ничего, кроме боли и новых слёз. А когда низкое небо потянулось к земле мелким моросящим дождём — это ощущение стало почти реальностью.
   Слуга осторожно приоткрыл дверь в каминный зал. Большинство свечей уже погасло, и только догоравшие поленья в камине всё ещё отбрасывали мерцающие отблески, плясавшие по стенам затейливыми тенями. Возле камина, подперев голову руками, сидел старик. Его глубоко запавшие глаза были безжизненны и пусты. Слуга помнил, как ещё совсем недавно эти глаза блестели сталью и повергали недругов не хуже булата. Он помнил эти глаза и другими — мягкими и согревающими, словно старый добрый очаг. Всё кончилось. Жизнь покидала этот дом, унося с собой последние силы его хозяина.
   — Я же просил меня не беспокоить, Гас, — не поднимая головы, безучастно произнёс эрр Неус.
   — Со вчерашнего дня вы ничего ели, хозяин, — в который раз напомнил слуга.
   — Оставь меня и не приходи больше, — приказал старик.
   — Слушаюсь, хозяин, вот только…
   — Я неясно выразился?
   Голос совета вскинул голову. На какое-то мгновение в его взгляде мелькнул гнев, заставивший Гаса вспомнить, что перед ним последний представитель одной из самых древних династий Грайвора. Но этот гневный взгляд быстро потух, вновь став неисцелимо безразличным.
   Преданный слуга сделал шаг назад, но потом вдруг остановился и против своей воли заговорил:
   — У вас есть долг, господин, и вы должны его нести, как делали это ваши предки. А я должен служить вам, и помогать по мере своих сил. Её не вернёшь… — он смахнул очередную слезу. — Нам всем тяжело… Я же вынянчил её на этих вот руках, — он закрыл ладонями глаза и беззвучно зарыдал.
   — Оставь меня, Гас, — чуть мягче повторил Неус. — Иди…
   — Слушаюсь, хозяин, — опустил голову слуга. — Письмо оставить?
   — Письмо? — равнодушным эхом отозвался эрр.
   — Только что доставили, господин. Я этого гонца знаю — он служит у эрра Новиджа. Довольно бесцеремонный малый — чуть дверь не сломал, пока я открывал.
   — От Новиджа? Ночью? — в голосе старика неожиданно прорезалось столь знакомое Гасу любопытство одного из самых искушённых политиков королевства. — Подай.
   Слуга передал своему хозяину письмо и, повинуясь шёпоту своего опыта, замер возле двери.
   Эрр Неус взломал печать и развернул свиток. Он ожидал увидеть обычные по такому скорбному случаю соболезнования, но первая же фраза письма преобразила его. Гас увидел, как хозяин внезапно вздрогнул, потом расправил плечи и выпрямился. Как его глаза вдруг ожили, наливаясь какой-то чудовищной, нечеловеческой силой.
   — Карету срочно! — рыкнул Неус, бросив свиток в камин. Этот рык разнёсся по всему замку, заставив втянуть голову в плечи не только поваров и прочих слуг, но и самого Гаса, который служил своему господину более пяти десятков лет и никогда не слышал ничего подобного. Это был рык зверя… Смертельно раненого зверя…

* * *

   День четвёртый.
   пять часов после Полуночной службы.
 
   До прибытия важного гостя ещё оставалось немного времени, и Новидж мог позволить себе некоторую нервозность. Потом такой возможности у него уже не будет — во время беседы он должен быть спокойным и уверенным в себе. Только в таком случае он мог рассчитывать на успех.
   Внешний министр подошёл к зеркалу и стал рассматривать своё отражение. Из зеркала на него глядел невысокий сорокалетний мужчина, то беспокойно потиравший свои холеные руки, то нервно оглаживающий распиравший камзол живот. Отсутствовавший на голове парик явил миру круглую лысину, обрамленную редкими жиденькими волосами. Новидж повернул голову и, скосив взгляд, стал рассматривать себя в профиль. В таком ракурсе он выглядел намного решительнее, и это ему понравилось. Решительность! Вот что было сейчас самым важным! Новидж и сам немного испугался, когда вдруг почувствовал в себе эту ранее незнакомую ему силу. Это произошло в тот момент, когда страх подмял его под себя почти окончательно. Когда он завладел каждым уголком тела, каждой ниточкой души. Услышав отказ канцлера, Новидж едва не умер, прямо там — во время совещания. Но внезапно он понял, что слепо ожидая своего шанса он обрекает себя на вечные муки ужаса разоблачения. И вот тогда он испугался по-настоящему, а испугавшись, сделал то, что иной раз на охоте делает загнанный сворой собак заяц — перешёл в атаку.
   — Прибыл эрр Неус, господин, — доложил слуга.
   — Проводи гостя сюда, — распорядился Новидж, отходя от зеркала.
   Некоторое время он раздумывал, где занять позицию при встрече, но потом отбросил эти пустые мысли и подошёл прямо к дверям. Когда они распахнулись, Новидж невольно отшатнулся, встретившись с обжигающим взглядом гостя.
   — Проходите, эрр Неус, — церемонно поклонился он, быстро взяв себя в руки.
   Обозначив сухой поклон, высокий старик стремительно прошёл мимо него в направлении расставленных вокруг низкого стола кресел. Новидж жестом отпустил слугу.
   — Присаживайтесь, эрр Неус, разговор будет длинным.
   Гость не спешил воспользоваться приглашением. Положив руку на спинку кресла, он замер, вперив взгляд в хозяина замка.
   — Что значит, убита?! — резко спросил Голос совета.
   — Прошу вас, сядьте, — повторил Новидж, устраиваясь в кресле.
   Неус пристально посмотрел на него и неохотно сел. Новидж не спешил с началом разговора. Он внимательно разглядывал своего гостя, словно видел его впервые. Неус и без того был старым, но прошедшая ночь состарила его ещё больше. Внешний министр гадал: сможет ли человек, перенесший такой удар, выдержать ещё один, не менее, а может даже более сильный, чем первый, и не сломаться окончательно. Сломленный Голос совета Новиджу был не просто не нужен — он был бесполезен и даже опасен. Поскольку, сказав первое слово, министр должен будет произнести и остальные, которые либо сделают их союзниками на крови, либо кровными врагами. В любом случае, без крови эта беседа закончиться не могла. Именно поэтому, на самый крайний случай, недалеко от замка в засаде терпеливо ожидали приказа несколько вооруженных человек.
   — Я понимаю ваше нетерпение, эрр Неус, — всё еще сомневаясь, медленно произнес Новидж. — Но и вы должны понять меня. Решив сообщить вам некие сведения, касающиеся смерти вашей дочери, я вступаю на весьма опасный путь, рискуя нажить себе могущественных врагов.
   Услышав эту тираду, эрр Неус облегчённо откинулся на спинку кресла. «Значит, не зря я приехал», — закрыв глаза, подумал он, ощущая, как смертельную стужу скорби, выморозившую его душу, сменяет огонь ярости, в пламени которого мерцает только одно слово — «месть»!
   — Я понимаю вас, эрр Новидж, — открыв глаза, произнёс он. — Даю слово чести, что не забуду оказанную вами услугу. Назовите мне имя её убийцы, и род Неусов будет перед вами в неоплатном долгу.
   «Нет, такого не сломаешь, — с удовлетворением заключил Новидж, отметив, что голос Неуса твёрд и спокоен. — Я всё правильно рассчитал — он будет мстить! Будет мстить, несмотря ни на что, ибо теперь только месть является для него единственно значимым смыслом существования».
   — В таком случае, мне придётся начать издалека, уважаемый эрр Неус, — приступил к делу он. — Всё началось с покушения на короля…

* * *

   День четвёртый.
   семь часов после Полуночной службы.
 
   Жижа опёрся руками в мостовую и немного приподнял зад. Ему казалось, что в данный момент всё его тело состоит из одного сплошного копчика, который не то чтобы ныл — вопил, протестуя против столь длительного издевательства. Руки быстро устали держать вес тела и, предательски дрогнув, обрушили многострадальный копчик обратно на твёрдый булыжник. Жижа страдальчески закусил губу — и благодаря этому впервые за всё утро хоть что-то заработал: какой-то сердобольный сытик, мельком взглянув на его перекошенную страданием физиономию, небрежным жестом обронил полстоуна. Мелкая монетка звонко дзынькнула, ударившись о край оловянной кружки, немного покрутилась на ребре, после чего одиноко пристроилась на дне.
   «Одна кружка пива, — тоскливо подумал Жижа, устраивая поудобнее фальшивый деревянный протез. — Возле рынка я бы уже десяток стоунов заработал. Разве это „проход“? Здесь умирать будешь — никто воды не подаст!», — он зло сплюнул в сторону, чего никогда бы не позволил себе на своём «проходе». А что вы хотите? Репутация — она для профессионального нищего важнее всего. Сел в «проходе» — изволь играть до конца. Резать, рвать тебя будут, а ты и защищаться не моги: ты убогий — за то тебе люди добрые и помогают. Вытерпел боль, запомнил обидчика — беги к своему бобру. Тот пожалеет тебя, выслушает, неспешно пересчитает твой дневной заработок, пробуя каждую монету на зуб, после чего невзначай спросит: «Велика ли обида твоя, бродяга? Готов ли ты эту обиду покрыть долей малой с „прохода“?». И вот тут не зевай! Больше чем на двадцатую часть дневного заработка соглашаться не смей, но и под себя не греби: зачалишь по скупости денежку, не вступится бобёр — прощай «проход»! Обидели раз, не встал никто за тебя — потом каждый будет иметь возможность пнуть посильнее, а то и вовсе с «прохода» согнать. Бобры — они ведь на что? Они улицы, словно реки пестуют. Со своим бобром лучше не ссориться!
   Жижа хорошо знал эту нехитрую истину, потому и сидел здесь, внимательно наблюдая за улицей. Главным сейчас было наблюдение, а не приработок. Бобёр так и сказал: «Помыргаешь денёк-другой, глядишь, половину долга скостить сможешь.»
   «Эх, и зачем я занимал у него? — вновь начал корить себя бродяга. — Нашёл, у кого занять — у бобра своего! Да этот за четверть удавится или сам кого удавит, коли вовремя долг назад не получит». И тут же возразил сам себе: «Так ведь карта шла! В последнем раскладе у меня на руках был почти весь зелёный двор, только одного менестреля не хватало! И надо же было так случиться, что верхней картой в колоде оказался синий принц. А может быть, Рвач передернул колоду? Точно! Недаром он так беспокойно ёрзал: „Тяни карту быстрее, чего думаешь!“ Ну, я тебе покажу! — мстительно прищурился нищий. — Дай только до тебя добраться!»
   Его мысли прервал дробный топот подкованных каблуков. Он незаметно поднял взгляд: так и есть! Из ворот казармы чётким строем вышла очередная смена гвардейского караула. Послышалась команда, и гвардейцы слаженно перестроились, взяв в плотное кольцо человека, ради которого Жижа и проторчал здесь целое утро. Снова прозвучала команда, и караульная смена двинулась в сторону площади.