Желязны Роджер. Создания света - создания тьмы

   -- Они живут с ней и с ней умирают. Она выше их возражений, ибо она необходима для самого их существования. Наша воля стала естественным законом, она совершенно беспристрастна и применяется в равной степени ко всем, кто подвластен нам.
   -- Есть и такие, кто неподвластен?
   -- Ты узнаешь об этом больше, когда я захочу рассказать тебе, -- не сейчас. Я сделал тебя машиной, Оаким. Теперь я сделаю тебя человеком. Кто сможет сказать, кем ты был вначале? Если бы я стер твои воспоминания до этого момента и затем вновь воплотил тебя, ты мог бы вспомнить только, что начинал как машина.
   -- Ты так и сделаешь?
   -- Нет. Я оставлю твои воспоминания. Они понадобятся, когда я назначу тебе новые обязанности. Если, конечно, назначу...
   Анубис воздевает руки и сдвигает ладони. Машина поднимает Оакима и выключает его чувства.
   Музыка падает вокруг танцоров, и две сотни факелов ярко горят на колоннах, подобные бессмертным мыслям...
   Оаким открывает глаза и видит серое. Он лежит на спине, глядя вверх. Под ним холодные плиты, а вдалеке справа от него -- мерцающий свет. Вдруг он сжимает левую руку, шевелит большим пальцем, вздыхает.
   -- Верно, -- подтверждает Анубис. Оаким садится перед троном, оглядывает себя, смотрит вверх на Анубиса.
   -- Тебе было даровано имя и ты вновь родился во плоти.
   -- Благодарю тебя, Хозяин!
   -- Не за что. Здесь это несложно. Встань! Ты помнишь мои уроки? Оаким поднимается.
   -- Какие?
   -- Темпоральную фугу. Делать так, чтобы за мыслью следовало время, а не тело.
   -- Да.
   -- А искусство убивать?
   -- Помню, Повелитель.
   -- А их сочетание?
   -- Помню.
   -- Так покажи!
   Анубис встает, и черная морда с красной молнией -- языком оказывается высоко над головой Оакима.
   -- Да смолкнет музыка! -- кричит он. -- Пусть приблизится тот, кто в жизни звался Дарготом!
   Мертвые перестают танцевать. Они стоят неподвижно, -- не шевелясь, не мигая. Несколько секунд длится молчание, не нарушаемое ни словом, ни шарканьем ног, ни дыханием.
   Затем Даргот движется среди застывших фигур -- сквозь тень, сквозь отсветы факелов. Оаким выпрямляется, смотрит, и мускулы каменеют на его плечах и спине
   <. . .>
   Голову Даргота охватывает металлическая лента цвета меди, она скрывает его скулы, исчезая под тяжелым подбородком. Другая лента проходит над бровями, висками, смыкаясь на затылке. В желтых глазах пылают красные зрачки. Его нижняя челюсть размеренно движется, словно он жует что-то, он катится вперед, и зубы его -- отточенные ножи. Голова чуть покачивается на шее длиной в локоть взрослого мужчины. Плечи его, трех футов в ширину, придают Дарготу сходство с перевернутой пирамидой -бока его резко сужаются, чтобы встретиться с членистой механической ходовой частью, начинающейся там, где кончается плоть. Его колеса медленно вращаются, левое заднее скрипит при каждом обороте. Мощные руки свисают так, что кончики пальцев задевают пол. Четыре коротких и острых металлических конечности подрагивают у его боков. Когда он движется, на спине поднимаются и опадают лезвия бритв. Восьми-футовый хвост хлыстом разматывается позади, когда он останавливается перед троном.
   -- На эту ночь. Ночь Тысячелетия, -- говорит Анубис, -- я возвращаю тебе имя, Даргот. Когда-то, на Средних Мирах, ты звался сильнейшим воином, пока не дерзнул помериться силой с бессмертным и не нашел свою смерть от его руки. Я воссоздал твое тело, и в эту ночь ты должен использовать свое искусство, чтобы сразиться снова. Уничтожь этого человека в единоборстве, и ты сможешь занять место моего первого слуги в Доме Мертвых.
   Даргот прикладывает огромные руки ко лбу и склоняется так низко, что они касаются пола.
   -- У тебя есть десять секунд, -- говорит Анубис Оакиму, -чтобы подготовить свой разум к битве. Готовься и ты, Даргот!
   -- Повелитель, -- спрашивает Оаким, -- как я могу убить того, кто уже мертв?
   -- Это твоя забота, -- говорит Анубис. -- Теперь ты истратил все свои десять секунд на глупые вопросы. Начинайте!
   Раздается лязганье и звон, и удары металла о камень.
   Металлические конечности Даргота выпрямляются, поднимают его на три фута выше. Он уже не катится -- он скачет, выбрасывая руки вперед и снова сгибая их. Оаким наблюдает и ждет.
   Ларго? встает на дыбы, так что теперь его голова оказывается в десяти футах над полом.
   Он прыгает вперед -- с вытянутыми руками, скрученным хвостом, оскаленными клыками. Лезвия топорщатся по его бокам как мерцающие плавники, копыта обрушиваются как молоты.
   В последний момент Оаким делает шаг в. сторону, его кулак бьет противника в предплечье, заставляя того пошатнуться. Оаким подпрыгивает, и хвост-бич выстреливает в пустоту, не причинив вреда.
   Даргот огромен, но останавливается и поворачивается удивительно быстро. Он снова встает на дыбы и выбрасывает вперед острия копыт. Оаким увертывается от них, но руки Даргота тяжко падают на плечи человека.
   Оаким охватывает запястья Даргота и бьет ногой в грудь, но пока он это делает, хвост-плеть хлещет его правую щеку. Оаким разрывает захват могучих рук Дар -- пета на своих плечах, резко наклоняет голову и ребром ладони бьет противника в бок, но хвост падает опять, оставляя багровую полосу на спине. Он нацеливает удар в голову противника, но Даргот отклоняется едва заметным движением, и Оаким слышит щелканье хвоста, мелькнувшего в дюйме от его глаз.
   Кулак Даргота обрушивается на него, и человек оступается, теряет равновесие, соскальзывает на пол. Он откатывается с пути копыт, пытается подняться, но кулак снова размашисто бьет его.
   Однако когда его настигает следующий удар, он хватает запястье врага обеими руками и всем своим весом тянет его вниз. Кулак Даргота врезается в пол, и Оаким вскакивает, успевая ответить таким же ударом.
   Голова Даргота дергается, плеть щелкает над самым ухом Оакима, но Оаким уже бьет еще раз, и еще, и опрокидывается на спину, когда задние ноги Даргота распрямляются, как пружина, а плечо ударяет Оакима в грудь.
   Даргот снова встает на дыбы. Затем он заговаривает с ним -- впервые. -- Сейчас, Оаким, сейчас! -- говорит он. -- Даргот станет первым слугой Анубиса?
   Когда копыта летят вниз, Оаким хватает металлические ноги, и -- Даргот застывает посреди удара, удерживаемый силой, превосходящей его собственную. Человек лежит на спине, и губы его теперь презрительно улыбаются.
   Он смеется, он рывком поднимается на ноги и обеими руками вздергавает своего противника высоко вверх, уже сам поднимая его на дыбы.
   -- Глупец! -- говорит он, и голос его, странно преобразившийся, подобно удару огромного колокола разносится по всему залу. Среди мертвых проносится слабый стон, как прежде, когда они были подняты из своих могил.
   -- Сейчас, говоришь? "Оаким", говоришь? -- и смеется, ступая вперед под нависшие копыта. -- Ты не знаешь, что говоришь! -- и смыкает руки вокруг металлического торса, а копыта беспомощно молотят воздух над его плечами и хвост-кнут свистит и хлещет, оставляя новые полосы на его спине. Руки Оакима лежат между сверкающими гребнями, и он сильнее и сильнее прижимает неподатливое металлическое тело к своему живому.
   Огромные руки Даргота находят его шею, но пальцы не могут сомкнуться на горле, и мускулы Оакима твердеют и набухают.
   Так они стоят, застыв на безвременное мгновенье, и свет факелов сплетается с тенями на их телах.
   Затем нечеловеческим усилием Оаким отрывает Дар -- гота от земли и отшвыривает прочь.
   Ноги Даргота бешено дергаются, когда он переворачивается в воздухе. Лезвия на спине поднимаются и опадают, хвост вытягивается и щелкает. Он поднимает руки к лицу и рушится с ужасающим грохотом у подножья трона Анубиса, и лежит там неподвижно; его металлическое тело сломано в четырех местах и расколотая голова его -- на первой ступени, ведущей к трону. Оаким поворачивается к Анубису.
   -- Достаточно? -- спрашивает он.
   -- Ты не применил темпоральную фугу, -- говорит Анубис, даже не глядя вниз на обломки, минуту назад бывшие Дарготом.
   -- Она не понадобилась. Это был не слишком сильный противник.
   -- Это был сильный противник, -- говорит Анубис. -- Почему ты смеялся и вел себя так, будто сомневался в своем имени, когда сражался с ним?
   -- Я не знаю. На мгновение, когда я понял, что меня нельзя победить, у меня мелькнуло ощущение, будто я -- кто-то другой.
   -- Кто-то без страха, жалости и сомнений?
   -- Да.
   -- Ты все еще чувствуешь это?
   -- Нет.
   -- Тогда почему же ты перестал называть меня "Хозяин"?
   -- Когда я сражался, эмоции подавили мою почтительность...
   -- Тогда исправь свою оплошность, и побыстрей.
   -- Хорошо, Хозяин.
   -- Извинись. Проси у меня прощения самым униженным образом. Оаким простирается на полу.
   -- Я прошу у тебя прощения, Хозяин. Самым униженным образом.
   -- Поднимись и считай себя прощенным. Содержимое твоего прежнего желудка отправилось путем всех подобных вещей. Сейчас ты можешь снова пойти подкрепиться. Да будут пение и танцы! Да будут все пить и смеяться в честь наречения Оакима в канун его Тысячелетия! Да будет убран с моих глаз труп Даргота! И делается так.
   После этого Оаким заканчивает свою трапезу, и кажется, что танцы и пение мертвых будут продолжаться до скончания времен, но Анубис проводит рукой в воздухе -- и огонь на каждой второй колонне съеживается, трепещет и гаснет, и холодные слова падают на Оакима:
   -- Уведи их обратно. Принеси мне мой посох. Оаким встает и распоряжается, и выводит мертвых из Великого Зала. Когда они удаляются, столы изчезают между колоннами. Неистовый вихрь раздирает полог дыма под потолком. Однако еще до того, как расползается этот клубящийся серый ковер, умирают остальные факелы, и единственный свет в Зале -- свет двух ярко горящих чаш по обеим сторонам трона.
   Анубис вглядывается в темноту, и покорные лучи света возвращаются по его приказанию, и он еще раз видит, как Даргот падает в футе от его трона и лежит недвижимо, и видит того, кого назвал Оакимом, стоящего с усмешкой смерти на губах, и бесконечное мгновение видит -- или это лишь игра света от чаш? -- знак на его челе.
   Далеко, в другом громадном зале, где свет тускл и оранжев, и протискивается в самые дальние углы и где мертвые снова ложатся на невидимые катафалки над своими открытыми могилами, забывая все, опускаясь в темноту, Оаким слышит звук, не похожий ни на один из звуков, слышанных им прежде. И он удерживает свою руку с посохом.
   -- Старик, -говорит он тому, с кем разговаривал раньше, тому, чьи волосы и борода залиты вином и в чьем левом запястье остановились часы, -старик, услышь меня и скажи, если знаешь: что это за крик?
   Немигающие глаза смотрят мимо его глаз, и губы движутся:
   -- Хозяин...
   -- Я не Хозяин здесь.
   -- ...Хозяин, это просто вой пса.
   Тогда Оаким поднимается на каменное возвышение и позволяет всем вернуться в свои могилы.
   Затем свет меркнет и посох влечет Оакима сквозь тьму по предписанному пути.
   -- Я принес твой посох, Хозяин.
   -- Встань и подойди.
   -- Все мертвые вернулись на свои места.
   -- Хорошо. Оаким, истинно ли ты предан мне?
   -- Да, Хозяин.
   -- Чтобы исполнять мои приказы и служить мне во всем?
   -- Да, Хозяин.
   -- Вот почему я избрал тебя своим посланцем на Средние Миры и за их пределы.
   -- Я должен покинуть Дом Мертвых?
   -- Да, чтобы служить мне и там.
   -- Как, повелитель?
   -- Это долгая и запутанная история. Многие на Средних Мирах чрезмерно стары. Ты знаешь это?
   -- Да.
   -- А некоторые -- бессмертны.
   -- Бессмертны?
   -- Так или иначе некоторые из живущих сумели достичь бессмертия. Одни следуют потокам жизни и черпают из них силу, избегая волн смерти, другие довели до совершенства свою биохимию или же постоянно обновляют свои тела, третьи воруют себе новые. Кто-то заменяет плоть металлом или не имеет тела вообще. И повсюду на Средних Мирах ты услышишь толки о трехстах бессмертных. Правда, о них много говорят, но мало что знают. Если быть точным, бессмертных двести восемьдесят три. Они обманывают и жизнь, и смерть, и само их существование нарушает равновесие, заставляя прочих считать их богами. Некоторые из них -- лишь безвредные странники, но иные и впрямь возомнили себя равными богам. Все они сильны и лукавы, все-мастера в продлении своего существования. Но один особенно досаждает нам, и я посылаю тебя уничтожить его.
   -- Кто же он, Хозяин?
   -- Его называют Принцем-Который-был-Тысячей, и пребывает он за пределами Средних Миров. Его королевство лежит вне океана жизни и смерти, в месте, где всегда царят сумерки. Его трудно найти, так как он часто покидает свои владения и вторгается на Средние Миры. Я желаю навсегда покончить с ним, ибо он испытывает терпение Дома Мертвых и Дома Жизни уже слишком много дней!
   -- На что он похож. Принц-Который-был-Тысячей?
   -- На что угодно. Он сам избирает себе облик.
   -- Где я найду его?
   -- Не знаю. Ты должен искать.
   -- Как я узнаю его?
   -- По его делам, по его словам. Он противостоит нам во всем.
   -- Наверное, есть и другие противостоящие вам...
   -- Убей любого, дерзнувшего поступать так. Тот, уничтожить которого тебе будет труднее всего, и есть Принц-Который-был-Тысячей. Он будет ближе всех к тому, чтобы уничтожить тебя.
   -- И если сумеет это сделать?..
   -- Тогда мне потребуется еще тысяча лет, чтобы подготовить другого посланца. Я не жду, что' уничтожишь его сегодня или завтра. Тебе понадобятся столетия, чтобы лишь найти его. Время несущественно. Пройдет еще век, прежде чем он станет угрозой для Осириса или меня. Ты изучишь его в своих странствиях. И когда найдешь его, ты будешь его знать.
   -- Достанет ли у меня сил, чтобы уничтожить его?
   -- Ты должен.
   -- Я готов, Хозяин.
   -- Подожди, это еще не все. Ты сможешь черпать силу из потоков Жизни и Смерти, пока будешь находиться на Средних Мирах. Ты вызовешь меня, если почувствуешь, что нуждаешься в этом. Когда я услышу тебя, я протяну тебе руку.
   -- Спасибо, Хозяин.
   -- И ты будешь немедля повиноваться всем моим приказам.
   -- Да.
   -- Теперь иди и отдыхай. Затем ты отправишься и приступишь к своей миссии. Оаким молча склоняет голову.
   -- Пусть это будет твой последний сон в Доме Мертвых, Оаким. Подумай над загадками, которые скрыты здесь.
   -- Я думаю над ними тысячу лет.
   -- Одна из этих загадок -- я.
   -- Хозяин...
   -- Это слово -- часть моего имени. Никогда не забывай этого.
   -- Хозяин -- как я могу?..
   ПРОБУЖДЕНИЕ ОГНЕННОЙ ВЕДЬМЫ
   Ведьма Лоджии пробуждается ото сна и дважды вскрикивает. В этот раз спала она долго и глубоко. Ее фамильяр пытается успокоить госпожу, но делает это неловко и только будит ее. Тогда она поднимается среди подушек в своей спальне, высокой, как кафедральный собор, и Время вместе с беспутным Тарквинием отходят от нее шагами призраков, но она останавливает их в бесконечности движением руки и шепотом губ и слышит свой стон, и видит в прошлом кошмарное кричаще -- требовательное нечто, которое она породила...
   Пусть будут десять пушечных залпов и пусть растворятся они в воздухе, не потревожив слуха, и да будут услышаны девять молчаний, что лежат между ними. И станут они сердцебиениями, сотрясающими основы мира. И в этом средоточье тишины да положат опустевшую кожу, избавившуюся от своей змеи. И стихнут стоны у отмели, призывающие затонувший корабль вернуться в гавань. Заберите лишь кошмарное нечто с его слезами, -- ледяными каплями вины, которые подобны огню, прожигающему твое лоно. Не вспоминай о нем, думай о выезженных лошадях, о проклятии Летучего Голландца или, быть может, о строке безумного поэта Фрамина: "И луковица воскресит нарцисс, когда придет пора". Если ты любила когда-нибудь -- постарайся вспомнить это. Если ты предавала когда-нибудь -- обмани себя, что было даровано тебе прощение. Если ты боялась когда-нибудь -- солги на мгновение, что дни те ушли и нет им возврата. Ценою себя купи себе ложь и держись за нее, пока есть для этого силы. Обними своего фамильяра, кем бы он ни был, прижми к груди и гладь его, пусть мурлычет.
   Обменяй жизнь и смерть на забвение, но свет или тьма настигнут прах твой или твою плоть. Придет утро, а с ним -память...
   Огненная Ведьма спит-спит между прошлым и будущим в кафедрально -- высоком зале. Насильник из сна исчезает переулками тьмы, и Время бесшумно роняет песчинки в часах вечности, наслаивая историю вокруг событий. И теперь она улыбается во сне, ибо Янус опять все делает наполовину...
   Возвратившись к прошлому, она застывает в его теплом зеленом взгляде.
   СМЕРТЬ, ЖИЗНЬ, ВОЛШЕБНИК И РОЗЫ
   Прислушайтесь к этому миру. Он зовется Елке, и его совсем не трудно услышать: звуки его могут быть смехом, вздохами или довольным сопением. Они могут быть урчанием машин или биением сердец. Они могут быть дыханием толпы или шелестом слов. Они могут быть шорохом шагов, поцелуем, шлепком, плачем младенца. Музыкой? Да, возможно, и музыкой. Стуком клавиш пишущей машинки -- сознания, в черноте ночи целующего бумагу? Возможно. Итак, забудьте пустые звуки и случайные слова и взгляните на этот мир.
   Дайте имя цвету... Красный? Вот берега реки -- красные, и зеленый поток в них, и пурпурные камни в изумрудной воде. Желтое, серое и черное -- это город вдалеке. Здесь, рядом, по обеим сторонам реки, -- палатки. Выбирайте любой цвет -- все они тут. Тысячи палаток, разукрашенные флажками, подобные воздушным шарам, вигвамам и пагодам -- как яркие цветы на ковре, и люди в них -- словно бесконечный танец красок. Три сверкающе-лимонных моста перекинуты через реку. Река стремится в кремовое море, где часты приливы, а штормы так редки... Вверх по реке идут прибрежные суденышки и морские корабли, а небесные спускаются прямо на голубое поле. Их пассажиры расхаживают среди палаток. Они всех рас и народов. Они едят и болтают, они развлекаются и смеются, и они носят яркие одежды. Порядок?
   Запахи растений здесь душисты, и ветерки приносят их как ласковые поцелуи. Но когда эти запахи достигают ярмарки, они едва уловимо меняются. К ним примешивается запах опилок, который не так уж неприятен; и запах пота, который тоже не будет вам слишком неприятен, если этот запах -- и ваш собственный. Запахи дыма над кострами, запахи пищи и чистый аромат пролитого вина. Вдохните этот мир. Попробуйте на вкус, пейте его и объедайтесь им. ...Как этот человек с повязкой на глазу и альпенштоком. Он ходит среди торговцев и девушек, толстый, как евнух, но он отнюдь не евнух. Его правый глаз -огромен и кругл, как серое колесо. Недельная щетина обрамляет его лицо, а одежда давно потеряла всякий цвет. Он идет между палатками, и шаги его тверды.
   Он останавливается выпить кружку пива и полюбоваться на петушиный бой.
   Он ставит на маленькую птицу, -- та разбивает большую в пух и прах, -- и таким образом оплачивает свое пиво.
   Он смотрит шоу лишения девственности, выкуривает сигарету с наркотиком и оставляет в дураках темнокожего человека в белой рубашке, который пытается угадать его вес. Потом из ближайшей палатки выныривает коротышка с близко посаженными глазами, подходит к нему и дергает за рукав.
   -- Да, -- отвечает человек с повязкой, и голос его неожиданно глубок и силен.
   -- По вашей одежде, уважаемый, я узнаю в вас проповедника...
   -- Да, я проповедник -- в некотором роде.
   -- Вот и чудесно. Не хотите ли малость подзаработать? Это совсем недолго.
   -- Смотря что я должен делать.
   -- Человек собирается совершить самоубийство и будет похоронен в этой палатке. Могила уже вырыта и все билеты проданы. Но сейчас публика начинает беспокоиться. Исполнитель отказывается убивать себя без должного религиозного сопровождения, а мы, видите ли, не можем протрезвить проповедника.
   -- Понятно. Это будет стоить вам десятку.
   -- А за пятерку?
   -- Тогда ищите себе другого проповедника.
   -- Хорошо, десятка так десятка! Пойдемте! Они уже хлопают и свистят! Человек с повязкой, прищурившись, входит в палатку
   <. . .>
   -- Вот проповедник! -- выкрикивает зазывала. -- Теперь мы приступаем. Как тебя звать, папаша? -- Иногда меня называют Мадрак.
   Зазывала вздрагивает и застывает с открытым ртом.
   -- Я... не знал... я...
   -- Давайте начнем.
   -- 0'кей, сэр. Входите сюда, сэр! Проходите внутрь! Время не терпит!
   Толпа расступается. Здесь человек триста. Лампы, все до единой, нацелены на огороженный канатом круг голой земли, в которой вырыта могила. Насекомые и пыль вьются по ступеням света. Открытый гроб лежит у открытой могилы, а рядом, на деревянном помосте -- стул. Там сидит человек лет пятидесяти, его бледное лицо исчерчено морщинами и уныло, а глаза слегка навыкате. На нем только шорты; грудь, руки и ноги густо поросли волосами. Он искоса смотрит, как двое пробираются сквозь толпу.
   -- Все улажено, Долмин, -- облегченно сообщает коротышка.
   -- А моя десятка? -- напоминает Мадрак. Зазывала, вздыхая, сует ему сложенный чек. Мадрак внимательно изучает его и прячет в свой бумажник.
   Коротышка взбирается на помост и сверху улыбается толпе. Затем он сдвигает на затылок соломенную шляпу.
   -- Итак, друзья, -- его буквально распирает от радостна -наше шоу начинается. Сейчас вы убедитесь, что ждали не зря. Этот человек Долмин готов совершить самоубийство для удовольствия почтенной публики. По личным мотивам от отказывается от большой гонки и соглашается заработать немного денег для семьи выполнением этого на ваших глазах. За представлением последуют подлинные похороны в той самой земле, на которой вы сейчас стоите. Держу пари, что вы давненько не видели настоящей смерти и сроду не бывали на похоронах. Сегодня вы увидите и то и другое, а сейчас все внимание -- самому мистеру Долмину и святому отцу, пришедшему его напутствовать! Давайте похлопаем им обоим! Почтенная публика нетерпеливо рукоплещет.
   -- ...И последнее предостережение. Не стойте слишком близко. Мы тут приготовили для вас небольшой фейерверк, и хотя наше заведение от пожара застраховано, но не застрахованы вы! 0'кей! Прошу вас, джентльмены! Он спрыгивает с помоста как раз в тот момент, когда Мадрак взбирается туда. Мадрак наклоняется к сидящему человеку, рядом с которым уже стоит жестяная банка с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ. -- Вы уверены, что действительно хотите довести это до конца? -- спрашивает он.
   -- Да.
   Он вглядывается в глаза человека, но зрачки не расширены и не сужены.
   -- Почему же, сын мой?
   -- Личные мотивы. Я не хотел бы вдаваться в подробности. Отпусти мне грехи, отец. Мадрак кладет руку на голову самоубийце.
   -- Насколько я могу быть услышан кем-либо или чем-либо, могущим прислушаться или не прислушаться к тому, что будет сказано мною, я прошу, если прощение значит хоть что-то, чтобы был ты прощен за все, что совершил ты или не совершил и что требует прощения. И если не прощение, но что-то иное еще может послужить к твоей выгоде после разрушения твоего тела, я прошу, чтобы это иное было тебе дано или не дано, в зависимости от обстоятельств, чтобы обеспечить тебе эту выгоду. Я прошу этого как посредник между тобой и тем, что будет или не будет тобою, но для которого может иметь значение твое благополучие, если моя просьба как-то может влиять на него. Аминь.
   -- Спасибо, отец.
   -- Прекрасно! -- в первом ряду рыдает жирная женщина с голубыми крыльями. -- Прекрасно! Какой слог!
   Человек по имени Долмин уже поднял банку с надписью ВОСПЛАМЕНЯЮЩЕЕСЯ и выплеснул на себя содержимое. -- Есть у кого-нибудь сигарета? -спрашивает он и зазывала с готовностью протягивает ему пачку. В руке у Долмина зажигалка, но он медлит и смотрит на толпу, словно ищет кого-то глазами. -Неужели вам так не нравится жизнь? -спрашивают его. Тогда он улыбается и отвечаете -- Жизнь достаточно дурацкая игра, а дурацких игр я не люблю. Вдумайтесь, и вы последуете за мной... -- Щелкает зажигалка. Благочестивый Мадрак к этому времени уже далеко от огороженного канатами круга.
   Волна жара ударяет от пламени, и вопль пронизывает толпу как раскаленная игла.
   Спокойны только шестеро с огнетушителями: огонь ведет себя смирно, пожара не будет и можно любоваться зрелищем.
   Где-то в углу Мадрак складывает руки под подбородком и опирается ими на посох.
   Скоро пламя гаснет и служитель в асбестовых перчатках выходит вперед, чтобы завершить работу. Публика безмолвствует. Ожидаемых аплодисментов нет.
   -- Так вот на что это похоже! -шепчет наконец кто-то, и шепот его слышен всем.
   -- Может и похоже, -доносится из глубины палатки, -- а может, и нет.
   Говоривший выходит к канатам. Он высок и бледен, у него длинная зеленая борода и под цвет ей зеленые глаза и волосы. Одет он в черное и зеленое.
   -- Это волшебник, -- сообщает кто-то, -- из балагана на том берегу.
   -- Правильно, -- с улыбкой соглашается зеленобородый, протискиваясь сквозь толпу и не забывая слегка подталкивать тростью с серебряным набалдашником невежливых и неторопливых. Возле проповедника он останавливается и, пока человек в перчатках закрывает крышку гроба, вполголоса роняет: -Приветствую тебя, Мадрак Могучий. Мадрак поворачивается: -- Я искал тебя.
   -- Знаю. Потому и пришел. Что за глупости здесь творятся?
   -- Так, пустяки, небольшое представление, -- говорит Мадрак. -- Самоубийство человека по имени Долмин. Они забыли, как выглядит смерть.
   -- Ах, вот как? Скоро, так скоро... Может, напомним им их истинную цену? Полный круг?
   -- Постой, Фрамин, я знаю, что ты можешь это сделать, но в конце концов он сам...
   Маленький человечек в соломенной шляпе уже тут как тут:
   -- Сэр, -- говорит он Мадраку, -- вы не хотели бы провести еще какие-нибудь церемонии перед погребением?
   -- Перед погребением? -- удивляется Фрамин -- Разве здесь хоронят живых?