– Не бывают, – согласился Севка. – Но у них могут возникнуть ферромагнитные свойства. Или хотя бы парамагнитные… Нужно добиться сверхпроводимости! Задача решена!
   – Погоди, – Антоха не понял большинства длинных слов, но ему очень понравилось, что проблема решена. – А что конкретно делать надо?
   – Элементарно! – Севка принялся расхаживать вдоль стены, помахивая своим вечным фонариком. – Сверхпроводимость возникает в любом веществе, если оно охлаждено почти до абсолютного нуля.
   – Жаль, что сейчас не зима, – потер подбородок Антоха. – Открыли бы окна…
   Севка возмущенно замотал фонариком. Змеям это не понравилось и они снова увеличили громкость своего шипа. Севка испуганно замер и пояснил почти шепотом:
   – Абсолютный ноль – это минус 273 по Цельсию! У нас таких зим, к счастью, не бывает. Таких зим вообще нигде не бывает.
   – То есть, – уточнил Антон, – решение ты нашел чисто теоретическое?
   Севка кивнул. Антон сел на пол и устало посмотрел на потолок.
   – Но идея-то хорошая, – жалобно сказал Севка. – Если бы удалось охладить…
   – То все змеи бы замерзли, – сердито перебил его Мишка, – и мы бы спокойно пошли в центр бассейна и взяли бы эту штуковину.
   По его тону было понятно, что он осуждает людей, которые готовы ради какой-то деревяшки убить сотни невинных гадюк, кобр и гюрз.
   – Слушайте, – вдруг подала голос Люба, – а давайте ее струей пододвинем!
   Переход от полной заморозки к какой-то «струе» так всех поразил, что никто не стал даже спрашивать, о чем это Люба. Все просто очень внимательно посмотрели на нее. Люба смутилась:
   – Ну… тут есть… Давайте я вам покажу!
   Она метнулась куда-то в темноту, чтобы тут же вернуться с длинным черным питоном в руках. Все обмерли.
   – Сева! – попросила она. – Посвети сюда, пожалуйста!
   Севка навел на Любу пятно своего фонарика, и присутствующие смогли свободно выдохнуть – в руках у пловчихи оказался не питон, а длинный черный шланг. Она немного покомандовала Севкой и с его помощью обнаружила на стене кран. Затем очень быстро насадила шланг на кран и повернула вентиль.
   Из шланга ничего не полилось.
   Люба подняла шланг, заглянула в него и тоненько попросила:
   – Батюшка водяной! Не шути со мной! Дай водицы умыться и напиться!
   Водяной откликнулся мгновенно – Люба даже не успела отклониться от струи, ударившей из шланга. Вымокшая, но довольная, она направила струю на деревяшку. Змеи этому не обрадовались и принялись расползаться в стороны, пытаясь укусить противную воду. Струя уперлась в деревяшку, та пошевелилась… да так и осталась лежать.
   – Ничего не получится, – Севка сказал это так авторитетно, что Люба беспрекословно закрыла вентиль. – Даже если ты эту штуку дотолкаешь до края бассейна, она ведь все равно на дне останется! Да и не сдвинешь ты ее, потому что сухое трение…
   Тут мысль Севки куда-то вильнула, он сбился и принялся повторять:
   – Сухое трение… сухое… сухое…
   И вдруг радостно завопил:
   – Открывай вентиль, Любка! Сейчас мы её добудем!
   Люба, не споря, открыла вентиль и в бассейн хлынула вода. Как выяснилось, змеи не любят воду. Но эти змеи не любили ее как-то особенно. Они каким-то чудом продолжали плавать по поверхности воды, высовывая головы и яростно шипя.
   Когда, наконец, вода залила все дно, то стало понятно, что задумал Севка – деревяшка отлипла от дна и поднималась вместе с уровнем воды.
   – Такими темпами мы ее сутки ждать будем, – пробурчал Мишка.
   – Нам нужно чтоб она поднялась хотя бы немного, а потом мы ее к борту струей подвинем, – сказал Севка.
   Вода набиралась, все ждали. Потом стали двигать деревяшку струей. Змеи возмутились и активизировались. Видно было, что они всячески пытаются не пустить деревяшку к бортику. Чтобы она хоть как-то продвигалась, пришлось максимально увеличить напор воды.
   Все устали, промокли и замерзли. А когда деревяшка оказалась у борта, стало понятно, что достать ее нельзя, вокруг нее все шипело и извивалось.
   – Нужно щипцы какие-то придумать длинные, или сеть найти, – сказал Севка.
   А Мишка просто наклонился, опустил руку в воду и достал деревяшку. Все это он проделал так быстро, что никто даже пикнуть не успел. Даже змеи.
   – Ты что? – заорал Антон. – А если бы они тебя покусали?
   – Нет, – спокойно ответил Мишка, – не покусали бы. Тут главное не тормозить. И не бояться. Так чтоб они не успели твои мысли прочитать. Пришел – взял. А вы слишком подробно думаете. И слишком заранее.
   – Да ты философ, – заметил Севка то ли насмешливо, то ли с уважением.
   Антоха принялся рассматривать, что ж они такое достали. Это оказалась деревянная коробочка странной формы – как единица, только носик загнут в другую сторону.
   – И что внутри? – заинтересовалась Люба.
   – Не знаю, не открывается, – сказал Антон, пытаясь поддеть крышку ногтями.
   – Слушайте, – вмешался Севка, – пойдем где-нибудь посушимся, а то мокрые все!
   – Ладно, действительно, что мы тут застряли, пойдем отсюда скорее, – заторопила всех Люба и стала подталкивать к выходу.
   Севка с Мишкой ушли вперед. Уже на выходе Люба чуть притормозила Антона.
   – Змеи пропали, – прошептала она.
   Антон резко обернулся и уставился в бассейн. Там было пусто.
   – Когда пропали?
   – Как только Мишка коробочку достал. Значит, они все-таки заколдованные были.
   – Ты молодец, что Мишке не сказала. Спасибо, – сказал Антон и с чувством пожал Любе руку.
* * *
   Они сидели в комнатке сторожа, прислонившись к обогревателю, который работал на понятном только Севке принципе, и обсыхали. Температура была идеальная: и одежда сохла, и не обжигало.
   Когда в комнату заглянули Маша с Лёлей, Антон гордо протянул им трофей.
 
 
   – Ой, какая красивая! – сказала Лёля и открыла коробочку.
   – Как ты это сделала? – удивился Антон.
   – Не знаю, – ответила Лёля, – Она сама.
   В коробочке лежала, как в чехле, маленькая «неправильная» единичка .
   – Серебряная? – спросила Маша.
   – Понятия не имею, – ответила Лёля, – но красивая… Тут даже петелька есть для цепочки. Антон, можно, я пока ее у себя оставлю?
   Антохе очень хотелось отобрать эту занятную вещицу себе. Но… в конце концов, Лёля ведь открыла эту коробочку… и не забрала сразу, у него спросила. То есть признала его за главного…
   – Бери, – буркнул он и попробовал штаны рукой, не высохли ли. – Ну, четверть дела сделали, остались… огонь, земля и воздух. Есть у кого идеи, где их искать?
   Никто не ответил. Усталость от приключений последних часов догнала всех. Только Маша нашла силы сказать:
   – Я «Слово о полку Игореве принесла».
   – Ладно, – сказал Антоха после минутного размышления, – давай почитаем. Вдруг там что-то полезное.
   Маша достала из рюкзака книгу, раскрыла ее, зевнула и принялась читать:
   – «Не начать ли нам, братья, по-стародавнему скорбную повесть…»
   Уснул Антоха позорно быстро, даже не дослушав первое предложение.
   И сразу оказался на лугу, по которому бежал ночью. Правда, теперь вокруг стоял ясный день, а трава почему-то поднималась выше головы. Неужели она успела так быстро вымахать? Антоха сделал шаг и понял, в чем дело – он был в теле волка.
   Вернее, не так – он был волком. В этом не было ничего страшного, это было обычно и даже приятно. Трава закрывала от него окружающий мир, но Антоха и без зрения прекрасно ориентировался – гораздо лучше, чем раньше, когда был человеком. Он поднял морду и принюхался. Вокруг кипела жизнь, но жизнь неопасная. Даже не нюхом, а звериным чутьем Антон-волк понимал – это все или мелочь, не стоящая его внимания, или возможная добыча. Мелочь занималась своими мелкими делишками, а добыча замерла, готовясь сорваться с места, если вдруг он, волк, двинется в ее сторону.
   А еще слева стоял друг. Не волк, человек, но все равно настоящий друг. Он мог за Антона перегрызть глотку или подставить бок. И Антон за него мог сделать то же самое.
   – Ты как? – спросил друг. – Не устал?
   Антон-волк оскалился. Он не устал. Он даже есть не собирался, хотя живот уже слегка подводило после долгого бега. Поешь – потом спать захочется. А спать нельзя. Где-то впереди, там, за пределами его тонкого обоняния, на самой границе его чутья, стояло что-то… Опасное? Непривычное? Да, непривычное, и потому опасное.
   Антон с места рванул рысью, друг слева рассмеялся и пошел следом, почти не отставая. Антону вдруг захотелось жутко завыть, но среди дня, под палящим солнцем – это было неправильно, и он изо всех сил сжал пасть. Вой все равно рвался наружу, волк понял, что сейчас сорвется…
   И Антоха проснулся.
   Вокруг, повалившись на столы, спали остальные. Его стая. Он должен ее сторожить.
   Антон помотал головой, чтобы вытрясти из нее остатки волчьих мыслей – и краем глаза заметил, как от Маши метнулась какая-то неясная тень. Наверное, что-то волчье еще оставалось в Антохе, потому что он в один миг подобрался и зарычал.
   На рык прибежал домовой – двойник сторожа.
   Он, как ни странно, сразу понял, в чем дело, бросился к Маше и запричитал:
   – Ухти-ухти, не досмотрел, поналезли окаянные, – и принялся обмахивать так и не проснувшуюся Машу какой-то тряпкой.
   – Кто? – спросил Антон.
   – Да, – домовой пожал плечом, – всякие… Ты уж прости, давно они не совались, это после…
   И тут он стал еще меньше, засуетился.
   – Ты это… А чего проснулся-то, – забормотал домовой с фальшивой бодростью. – Спал бы! Устал же…
   – Я выспался! – сквозь зубы сказал Антон. – Кто это были и откуда?
   Домовой двинулся в сторону выхода, но Антон его ухватил за шиворот.
   – Эти «всякие», – спросил он железным голосом, – после взрыва вылезли, так?
   Бедолага больше не пытался заговорить ему зубы, только трепыхался, стараясь вырваться. И тут сзади раздался голос Лёли:
   – Отпусти его.
   Голос был тихий, но интонацией напомнил шипение змей, которое Антон недавно слышал в бассейне. Он обернулся.
   Лёля смотрела на него исподлобья спокойно и зло. Это Антохе не понравилось. Так не смотрят на того, кого считают главным.
   – Не отпущу, пока толком не расскажет.
   Он собирался держаться до последнего, но Лёля вдруг расслабилась и улыбнулась.
   – Да он бы рассказал, – произнесла она почти жалобно. – Только ведь не может, правильно?
   Домового прорвало:
   – Да уж конечно! Мне что, жалко? Только я не могу, вот ведь штука какая! Нельзя мне! А то придется какую-нибудь сторону принимать! Ты бы отпустил меня, а?..
   Антон разжал руку. Домовой растаял очень быстро, даже хлопнуло, словно кто-то выстрелил. И от этого звука проснулась Маша.
   На ее щеке красовались три свежие царапины.
   Маша заметила, что все смотрят на ее щеку, дернулась, провела рукой по лицу.
   – Васька – гад! – с чувством сказала она и прикрыла царапину рукой.
   – Васька? – удивился Антон, – разве они у тебя не только что появились?
   – Нет, я их волосами прикрывала…
   – Зачем?
   – Боялась, вы ругаться будете, что я над котиком издевалась.
   – А ты издевалась?
   – Это он надо мной издевался! – воскликнула Маша. – Знает же, животное, что я за ним записываю, вот и несет всякую дурь! Я его про вещего Олега спрашиваю, а он мне в ответ какие-то ребусы загадывает.
   – Какие ребусы? – насторожилась Лёля.
   – Да ерунду какую-то нес… – Маша отвела глаза.
   – Надо было его треснуть! – воскликнул проснувшийся Мишка.
   Маша окончательно смутилась и опять прикрыла волосами царапины.
   – Ладно, – сказала Лёля, – пойду-ка я прогуляюсь.
   – Куда? – сузив глаза, спросил Антон.
   – Зайду в столовую за едой, – пропела Лёля. – Ваську кормить пора, – и быстро вышла.
   – Только Ваську? – жалобно спросил Мишка.

Глава 7. Ключ. Огонь

   Васька сидел возле дуба и сосредоточенно вылизывался. Вид у него был взъерошенный и обиженный.
   – А, пришла… – мявкнул он, приподняв голову. – А я уж думал, все меня бросили, так и буду с этой дурой общаться.
   – Никто тебя не бросал, – сказала Лёля, поставив перед котом полную миску вкуснятины. – И Маша не дура.
   Кот принюхался, описал круг вокруг миски…
   – Да я, в общем-то, не голодный, – сказал он, и с аппетитом принялся за еду.
   Лёля не спорила.
   – Ты пойми, – продолжил Васька после тщательного вылизывания миски, – я ж не простой кот, я ж не могу прям так все прямым текстом сказать, я или сказку говорю, или пою.
   – Но сейчас же говоришь!
   – Сейчас я за жизнь, а не по делу.
   – А Маша просила по делу?
   – Да она дальше своего носа не видит! Прицепилась к своему полку Игореву, а подумать головой не может.
   Кот выразительно постучал когтем по лбу.
   – Значит, Маша что-то от тебя узнала… но не поняла этого… – задумчиво сказала Лёля.
   Кот вздохнул, поправил ошейник и пошел обходить дуб налево.
   – Буквы мяузные писать тонким перышком в тетрадь учат в школе, учат в школе, учат в МЯУУУУ!!!
   Лёля вздохнула, почесала кота за ухом:
   – Ладно, Вась, я пошла думать. После ужина еще приду.
   – Приходи ко мне, Глафира!!! – заорал кот.
   Лёля заткнула уши и сбежала.
* * *
   А в столовой полным ходом шло обсуждение.
   – Да пойми ты, – доказывал Мишка Антону, – не вода охраняла эту штучку, а змеи. А вода помогла нам ее добыть. Значит, следующие три штуковины мы достанем с помощью огня, воздуха и земли. Где может быть, например, огонь?
   – Вечный огонь есть, – сказал Севка, – Олимпийский огонь. Сварка когда работает – огонь горит. И костер еще разжечь можно…
   – Хорошо, но только это не про нас. Где у нас есть огонь в школе? – спросила Лёля.
   – В кабинете химии, – сказала Маша. – Мы там спиртовки зажигали.
   – Хорошо, – сказал Антон, – тогда давайте так: мы с Лёлей, Машей и Любой идем в кабинет химии. Одна голова хорошо, а много – лучше. А Мишку оставим с Севкой делать всем фонарики.
   Все встали из-за стола и почти хором сказали:
   – Спасибо, Столовой-батюшка!
   – Молодцы, – прогремело из кухни, – всегда бы так!
   Вся компания двинулась на третий этаж.
   – Интересно, а какой здесь кабинетный? – спросила Люба, потянув дверь.
   Дверь кабинета химии, как обычно, оглушительно заскрипела – в ответ в углу оглушительно завизжало.
   – Уииииии! Щас как выскочу, как бо́шки всем пооткручиваю!
   Из дальнего угла кабинета вылетело раздраженное, всклокоченное существо, отдаленно напоминающее учительницу химии – Марию Ивановну. Отдаленно – потому что химичка была очень добродушная, но страшно недотепистая. Вечно у нее все падало, рушилось, реактивы перепутывались, опыты не получались. У гимназистов она вызывала скорее жалость, чем уважение. Кабинетный же был злобный и агрессивный. Никакой жалости не вызывал, а вызывал желание спрятаться куда-нибудь подальше.
   – Здравствуй, кабинетный-батюшка, – сказал Антон.
   – Да уж буду здравствовать, – прошипел в ответ кабинетный. – Не дождетесь, не угробите! Много вас тут ходит, а я все равно тут жить буду! Всех вас переживу, изведу, отважу…
   Антон опешил. Маша захлопала глазами. Лёля выглядела озадаченной.
   Кабинетный тем временем не переставал скрежетать:
   – Вот ужо я вас всех! Как вы меня, так и я вас!
   Антон требовательно зыркнул на Лёлю, но та только виновато развела руками. От этого жеста кабинетный завелся еще сильнее и перешел от внятных угроз и оскорблений на что-то совсем неразборчивое и скрипучее.
   Антон почувствовал подобие торжества, глядя на бессилие Лёли: «Ага! И ты не со всеми договориться можешь!»
   – Прости, что потревожили, кабинетный-батюшка, – Антон степенно поклонился, но скрежет из угла только усилился.
   Все трое непрошенных гостей осторожно попятились, аккуратно закрыли за собой скрипучую дверь… и замерли. Скрип двери и скрип кабинетного оказались так похожи, что слились в один неприятный протяжный звук.
   – Они скрипят одинаково! – прошептала Маша.
   – Это не случайно, – Лёля тревожно посмотрела на Антона, который вцепился в волосы двумя руками, как будто собирался сорвать скальп.
   На самом деле Антон пытался не упустить важную мысль, которая мелькнула и чуть было не пропала. Даже не мысль, а пригоршню мыслей. Он почувствовал себя немного Севкой.
   – Все понятно, – проговорил Антоха. – Он же сказал… «Много вас ходит»… А потом: «Как вы меня, так и я вас». И этот скрип… Дверь…
   – Ты думаешь, это из-за двери? – удивилась Маша.
   – А вообще-то я его понимаю, – сказала Лёля. – Когда тебе целый день над ухом так скрипят, конечно, озвереешь.
   И потянулась к двери.
   – Стоп! – Антоха успел перехватить ее руку. – Ты что делать собралась?
   – Поговорить с ним… Объяснить, что мы не хотели…
   – Поговорить, – презрительно усмехнулся Волков. – Девчонки… Вам лишь бы поговорить. Ладно, ждите тут, я быстро!
   И Антон кубарем скатился по лестнице. Девочки проводили его удивленными взглядами, а потом разом сели на пол возле двери.
   – Слушай, – сказала Маша, – а откуда ты умеешь с этими… кабинетными разговаривать?
   Лёля пожала плечами:
   – Не знаю… У нас в семье все умеют. И мама, и бабушка. И прабабушка умела.
   – А папа?
   Лёля секунду промедлила, но ответила:
   – Я его никогда не видела.
   – Извини, – смутилась Маша.
   – Ничего, это у нас семейное.
   Маша, чтобы замять неловкость, торопливо спросила:
   – А у вас дома тоже домовые живут?
   – Они везде живут.
   – И ты их видишь?
   – Не-а. Но и так понятно…
   И Лёля, привалившись к стенке, принялась рассказывать Маше удивительные вещи о домовых. И что в их обличье появляются умершие предки. И что дом без домового разваливается. И что у него надо спрашивать, какую масть скотины он любит – а не то купишь коня не той масти, и домовой его изведет. И что на глаза домовой появляется только перед важными событиями, которые он чует наперед, а вот кошки их всегда видят. И что нельзя спать – даже лежать! – на любимом месте домового, а то он рассердится. И что именно из-за этого домовые и кошки часто не любят друг друга, потому что кошек молоком не корми, дай завалиться на чужую лежанку. И что домового нужно непременно подкармливать, а если повадится к тебе чужой домовой – выживать его, заведя во двор козла, а лучше – медведя…
   – Ты так много всего знаешь! – завистливо вздохнула Маша, которая всегда считала себя если не самой умной в классе, то по крайней мере самой знающей.
   – Ерунда! – отмахнулась Лёля. – Раньше это все знали, просто теперь забыли. Вот ты на самом деле много чего знаешь! Я бы так не смогла!
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента