Страница:
Снова Натали. Очень серьезный вид. Шалавам типа Натали очень идет серьезный вид. Они даже очки носят специально, чтобы выглядеть серьезней и значимей. Когда их трахают, они очки не снимают и делают сосредоточенное лицо.
Камера держит средний план, видны только Натали и деревья за ее спиной.
– Наша съемочная группа отправилась вместе со специальной группой внутренних органов...
Касеев поморщился, как от зубной боли,– совсем плохо с Натали.
Группа внутренних органов.Пять баллов. Покойная Пулитцеровская премия за вклад в мировую журналистику...
– Мы получали информацию от Евгения Касеева и Генриха Пфайфера.
Пошла картинка.
Снег, цепочка космополетов, участковый, который мечется между космополетами и жителями Понизовки, размахивает оружием, что-то беззвучно кричит...
– Брешет,– прокомментировал Пфайфер.– Это еще ментовское кино. Кадр строить ни фига не умеют. А скажут – Пфайфер налажал.
Потом пошла картинка Пфайфера.
Огнеблок прижимает всех к земле, мальчишка с автоматом вскакивает и умирает, и становится понятно, что это милиция пытается остановить бойню, применяет оружие против вооруженного формирования, подчиняющегося космополетам...
А бойцов, которых огнеблок порвал в клочья, в кадре нет...
Выстрелы, кровь, взрывается автобус, пара микропланов уходят в зенит...
– Попытка спецподразделения взять под контроль ситуацию ни к чему не привела. Как вы видели, вмешалась неустановленная вооруженная группа, по мнению экспертов, имеющая отношение к так называемому Патрулю, действовавшему в районе Территорий от имени так называемых Братьев.– Многозначительная пауза, зрители, по мнению Натали, должны осознать всю глубину и масштаб происходящего.– Командует Патрулем полковник Ильин, либо оказавшийся под контролем космополетов, либо выполняющий приказы Братьев. К сожалению, связь с нашими корреспондентами прервалась. Скорее всего, это объясняется ментальным воздействием...
Касеев оглянулся на Пфайфера. Тот криво улыбнулся.
– То есть,– сказал Касеев,– власть взяли космополеты, мы под контролем, Патруль убивает всех подряд...
– Бей жидов – спасай Россию,– кивнул Генрих Францевич.– Мои камеры блокированы, выхода в Сеть нет. Только на прием. Телефон вне зоны... И, опасаюсь, не только у меня. Вырубили весь район, как месяц назад.
– И с минуты на минуту мы можем ожидать появления наших славных сухопутных войск и военно-воздушных сил,– заключил Касеев.– С нами разберутся по-свойски, без свидетелей.
Если подумать – это попахивало безумием. Это просто-таки смердело безумием.
Их только что чуть не убили. На их глазах вот только что погибли люди...
А они стоят по колено в снегу, смотрят новости, прикидывают, что не так в тексте и в кадре...
Они даже не замечают, что все космополеты пришли к ним, окружили, стоят и смотрят на Касеева, сквозь Касеева, сквозь друг друга, смотрят в никуда...
Касееву достаточно просто оглянуться, чтобы увидеть их, просто оторвать взгляд от монитора, от картинки, на которой мексиканские бронетранспортеры, тела мексиканских солдат, искореженный металл и клочья плоти заметает зеленая метель... Колючие ледяные кристаллики, песок и зеленая пыль...
Возможно, Касеев краем глаза уже заметил космополетов, но продолжает смотреть на монитор... Иначе... Иначе придется что-то делать...
Бежать... Оттолкнуть в стороны стоящих на пути космополетов и бежать к лесу, понимая, что они бегут следом, не приближаясь и не отставая... как в страшном детском сне.
Просто нужно не обращать на них внимания, не слышать, как нарастает шум в голове, словно кипящее масло... раскаленное кипящее масло кто-то переливает с одной сковороды на другую... с десятков сковород... и это не треск лопающихся пузырьков, это слова – десятки, сотни, тысячи слов, кипящих, взрывающихся и обжигающих...
Их нельзя пускать в голову. Они выжгут... Выжгут его, Касеева, изнутри...
Не обращать внимания...
Вот как на сообщение Сетевого Информационного Агентства внимания почти никто не обратил. Все потрясенно смотрели новости из Америки.
Боевик превратился в фильм ужасов.
Уцелевшие солдаты перестали стрелять друг в друга. Словно кто-то нажал на кнопку, отдал приказ – и стрельба разом прекратилась.
Сержант, поваливший на промерзший песок офицера, уже почти дотянулся зубами до его горла и вдруг замер. Встал, помог подняться офицеру. Потом вместе они подошли к съехавшему в кювет вездеходу, вырвали, не сговариваясь, заклинившуюся дверцу и помогли вылезти наружу водителю.
Усилился ветер.
С севера несло зеленую пыль.
Зеленой стала пустыня, зелеными стали низкие тучи. И небо, скрытое ими, тоже наверняка было зеленым.
Беспилотник, переживший своего оператора, продолжал кружить над тушами Кораблей и гнал картинку, на которой ветер поднимал из развороченной земли, из кратеров и из-под Кораблей клубы зеленой пыли.
Поднимал и отправлял на юг, к войскам, уничтожавшим самих себя, и дальше, к границе.
Мотострелковый батальон, сразу после начала стрельбы выдвинутый на помощь передовым частям, был накрыт зеленой метелью и остановился.
Нет, никто не стал убивать своих товарищей, машины стояли, не глуша моторов, солдаты сидели в грузовиках и под броней неподвижно, даже не переговариваясь между собой. Они словно ждали чего-то.
Из-за холма появилась бронемашина, медленно проехала мимо колонны, и колонна, аккуратно, машина за машиной, развернулась и двинулась назад, к границе, поднимая клубы пыли.
И вот тут началась паника.
Вначале – в Мексике. На них шла зеленая пыль, легко захватывая и подчиняя себе людей. Вооруженных людей. Армию.
И если пораженных пылью людей можно было убить – артиллерию торопливо погнали к границе, к минным полям и Ограде, срочно принялись минировать недавно сделанные проходы,– если людей можно было остановить, то мельчайшую, бархатистую на ощупь пыль, зеленую отраву, остановить было невозможно.
Ветер усиливался.
Части «Санта-Аны» получили приказ надеть противогазы, но казалось, пыль даже не заметила этого.
Войска вторжения возвращались. Или это только сейчас они стали войсками вторжения? И кто командовал ими?
Кто? Кто?!
Но паника возникла не только в Мексике.
Постамериканцы вдруг тоже запаниковали.
«Летучие рыбы», так удачно выменянные у русских и выдвинутые к берегам Постамериканских земель, не поддерживали связи с командованием.
Режим секретности требовал, чтобы «рыбы» прокрались бесшумно, скрываясь не столько от Братьев, которые, как были практически уверены лидеры Независимой Аляски и Великого государства Гавайи, на самом деле не существуют.
Скрываться нужно было от канадцев, которые могли попытаться урвать себе жирные куски земель южнее Великих Озер, от японцев, англичан, австралийцев – от всего мира, от государств, которые смогли бы сообразить, что раз уж Братья – всего лишь вымысел земных мерзавцев, то грех оставлять бесхозным все Постамериканское пространство.
Раз уж вон мексиканцы начали свою «Санта-Ану», то времени оставалось совсем мало.
И русские очень своевременно предложили обмен – «рыбы» на боеголовки. Это чтобы никто не мог обвинить постамериканцев в ядерном шантаже...
Пока не мог обвинить.
Русским за это потом придется отдать и Аляску, и Гавайи, но на фоне будущих приобретений все это выглядело малозначительным и, самое главное, выгодным.
В конце концов, после того как контроль над материковой частью будет продемонстрирован и восстановлен, а боеголовки получены с ответственного хранения из русских посольств, можно будет переиграть ситуацию.
Даже если русские что-то задумали, куда они смогут деть ядерное оружие из посольств, окруженных войсками и накрытых многослойным зонтиком ПВО?
Куда они денутся?
А потом вопрос стал звучать по-другому. Куда они делись?
В обоих посольствах, и в Гонолулу, и в Джуно, было пусто. Ни людей, ни, что было куда важнее, боеголовок.
В подвалах обоих посольств были обнаружены вмонтированные в стены совершенно одинаковые, словно сделанные из потемневшего золота, кольца, двух метров в диаметре. И все.
На недоуменные вопросы Аляски и Гавайев последовали недоуменные ответы Москвы.
– Простите, о какой договоренности идет речь? О «летучих рыбах»? Извините, но эти подводные аппараты находятся только на стадии испытаний, и их даже в России имеется всего девять единиц... Ядерное оружие?.. Мы вас правильно поняли – ядерное оружие?.. Мы взяли на сохранение? Мы не могли пойти на такое нарушение Договора и Соглашения... Братьев нет? Извините, а вы смотрите сейчас то, что поступает в Сеть из бывшего Техаса? И видели те самые Корабли? Видели? Тогда у вас не может быть сомнения... Мы не можем отозвать несуществующие «летающие рыбы»... не можем... И просим вас избегать подобных обвинений... и подобных выражений. Мы не можем продолжать разговор в подобном тоне. Извините, у нас очень много работы. У нас тоже есть проблемы. У маленьких государств – маленькие проблемы. У больших – соответственно. И передайте содержание нашего разговора своему коллеге из Аляски... Мы не собираемся тратить свое время на мелочь... вы совершенно правильно поняли.
«Летучие рыбы» были развернуты вдоль обоих побережий бывших Соединенных Штатов Америки. В «рыбах» находились лучшие бойцы и наиболее доверенные чиновники. Были предусмотрены мобильные информационные центры, которые должны были включиться сразу после высадки на сушу...
Сразу после...
А довысадки никто не мог связаться со специальной межгосударственной группой «Пилигримы».
А межгосударственная группа «Пилигримы» не могла связаться ни с кем. И не получала никакой информации со времени своего выхода в море.
Они просто не знали, что происходит в Техасе. И не видели бесконечных рядов Кораблей, которые, словно гигантские огурцы, выросли на всей Постамериканской земле, от Техаса до Великих Озер.
Они выполнили приказ. Техника выполнила программу.
Ракетные двигатели десантных модулей сработали одновременно, модули синхронно вынырнули из волн Тихого и Атлантического океанов, набрали заданные высоту и скорость... Одновременно включились системы обзора, и практически одновременно все, находящиеся в десантных модулях, поняли, что везение на этом закончилось.
Что десантирование произойдет над Кораблями, что...
Но до десантирования дело не дошло.
Первыми закричали пилоты. Огонь с экранов выплеснулся прямо им в глаза. Модули замерли в воздухе, будто что-то схватило их, сжало...
Корпуса модулей словно стремительно старели, покрывались складками и морщинами; завыл металл, сминаясь и скручиваясь, вдавливаясь вовнутрь, калеча запертых в отсеках людей и брызгами разлетаясь прочь от «рыб»...
Несколько пилотов успели включить катапультирование, вслепую, крича от боли и думая о том, что нужно попытаться спасти хоть кого-то...
Но до земли и до Кораблей никто не долетел живым. Модули взрывались один за другим, горящие обломки падали на Корабли, врезались в катапультировавшихся людей и в другие модули, которым выпало прожить на несколько секунд дольше...
Аппараты контроля и наблюдения, взлетевшие с «рыб» вместе с тактическими модулями «Фарос», висели в воздухе и гнали-гнали-гнали в Сеть картинку, которая должна была, по задумке, символизировать начало возрождения, а показала...
Обломки модуля упали возле самого Корабля. Два или три куска обшивки ударили в серо-зеленый бок Корабля.
Словно камешки по поверхности болота.
Кольцевые волны разбежались по борту Корабля.
Корабль вздрогнул, словно просыпающееся животное, шевельнулся...
И словно рябь пробежала по Кораблям, лежащим рядом... И дальше, от одной серо-зеленой туши к другой, от Корабля к Кораблю.
Корабли оживали. Корабли просыпались и будили друг друга. Медленно, словно действительно спросонья, они приподнимались над землей, выбирались из воронок и кратеров и ползли-ползли-ползли вверх, к небу, набирали высоту по миллиметрам, сантиметрам, метрам... ускоряясь, но при этом сохраняя дистанцию и, кажется, свое место в строю.
Оператор в Гавайском координационном центре закричал, вскочил с кресла и бросился к выходу, его схватили, повалили на пол, но он вырывался и кричал, что все, что они убили всех...
Мы убили всех, кричал оператор. Это апокалипсис, кричал оператор. И никто не выживет, кричал оператор...
Он много чего успел прокричать, пока кто-то из коллег не проломил ему голову массивной каменной пепельницей с надписью «Вспомни Гавайские вулканы» на боку.
Какого хрена орать о конце света, когда и так все понятно.
Корабли набирали высоту.
И море зеленого порошка осталось там, где Корабли лежали. Поначалу осталось.
А потом пыль начала подниматься вверх, вслед за Кораблями.
Словно зеленые нефритовые столбы росли, пытаясь догнать Корабли, не отпустить их. Миллионы нефритовых столбов. Или зеленых змей. Огромных и смертоносных.
Корабли поднимались все выше. Не торопясь. Словно им некуда было спешить.
А может, у них и впрямь было много времени для того, чтобы...
Для чего?
– Правда, красиво? – Старший показал пальцем на кадропроекцию.– Мы десять лет ждали этого момента. Я пытался представить, как все это будет выглядеть, но признаюсь – не предполагал, насколько это будет впечатляюще. Не молчи, милый, скажи – ты так все это себе представлял?
Младший не ответил.
После укола он не чувствовал боли. Он не чувствовал раны. Он даже тела своего не чувствовал.
Было ощущение... странное ощущение пустоты... и покоя. Ярость и ненависть к Старшему не ушли, клокотали где-то в глубине сознания, но тело не хотело шевелиться, не хотело нарушать этого покоя...
– Черт,– проворчал Старший, обламывая очередное щупальце медсистемы станции, уже седьмое.
Проектировщики постарались, дублируя системы... Или щупальца восстанавливались?
В любом случае это значило, что Младшего нельзя оставлять одного. Или нужно просто добить этого сопляка?
Добивать покане хотелось. На станции должны быть двое. Десять лет назад им это втолковывали и вбивали накрепко. Правда, не сказали, что произойдет, если останется один.
Просто взрыв? Или окна вдруг откроются, выпуская воздух и жизнь из станции наружу? К звездам?
Или станция просто накренится, как корабль, получивший пробоину, и рухнет на Землю?.. Или опустится медленно, словно хлопья пепла... или...
Бессмысленно гадать. Нужно просто сидеть на полу рядом с Младшим и время от времени ломать серебристые щупальца, которыми станция пыталась удержать в мальчишке жизнь.
Старший перенаправил систему наблюдения и контроля в свою комнату. Он хотел видеть, как все происходит. Он хотел заранее увидеть Грифа, идущего к кольцу... одного или с Ильиным. Наверняка с Ильиным. Тот обещал найти и наказать...
Наказать... Старший хмыкнул.
Его невозможно наказать. Он даже представить себе не может, какое наказание предусмотрено Богом за его преступления.
Или он на самом деле не преступник?
И правда то, что они говорили с Младшим друг другу,– они не принимали участия в убийстве миллионов, а спасали жизни миллиардам?
Гриф это поймет... Он тоже выбирал меньшее из зол. И Ильин.
Они оба поймут. Должны понять.
– Готовишься? – тихо спросил Младший.
– К чему?
– К встрече с Грифом... Подмылся уже? – На лице Младшего появилось подобие улыбки.– Они тебе вставят... Я просто... подохну... Гриф, если захочет, сможет полакомиться мертвечиной, а с тобой у них будет очень серьезный разговор...
– Поговорим,– кивнул Старший.– Мне есть что сказать...
– И предложить,– прошептал Младший.– Что ты предложишь им взамен? Место на станции?
Младший смотрел, как из стены появилось новое щупальце, замерло, словно осматриваясь, готовясь к броску, но Старший успел раньше.
Щупальце отломилось с легким мелодичным звоном.
– Ты помнишь, что сказал Клеев о последних словах того китайца, который оказался не китайцем? – спросил Старший, отбрасывая обломанное щупальце к стене.
– Не... не помню... имя, кажется...
– Имя,– кивнул Старший.– Именно – имя, извини за тавтологию. Алексей Горенко.
– И что?
– А это – военная хитрость. С одной стороны – имя, которое ты слышал неоднократно. Оно могло вызвать страх или злость, но никак не подозрение. А для меня это имя обозначало, что операция подготовлена, что все фигуры расставлены, что можно начинать... Что сделано все, что планировалось до Завершающей Стадии. Даже в Сеть человек отправлен. Тот самый лжекитаец. И заодно назвали человека, на которого можно все валить. Которого можно даже схватить, и он ничего важного не скажет. Его используют. И у него нет выбора.
Он пытается вести свою игру... Кстати, вместе с Брюссельской Сукой. В общем, это неважно.
– Ты, наверное, чувствуешь себя очень умным и предусмотрительным? – спросил Младший.– Чувствуешь?
Старший не ответил. Он вслушивался в то, что говорил Гриф Ильину. А потом – вошедшему в комнату мальчишке.
– Простите,– сказал Петруха, входя в комнату.
– Что?
– Как там... Маша? – Петруха переступил с ноги на ногу.
Пол в гостиной был застлан ковром, снег с Петрухиных сапог таял, оставляя темные пятна. Вся предыдущая жизнь Петрухи, все воспитание требовали разуться, но выглядело бы сейчас это нелепо. Просто глупо.
– Как там Маша?
– Спит Маша,– ответил Гриф.– Она сейчас много спит.
– А можно...– Петруха прикусил губу.– Посмотреть можно?
Гриф пожал плечами.
– Нет, правда, просто глянуть.– Петруха стащил с головы шапку и прижал ее к груди.– Одним глазком...
Ильин отвернулся и отошел к бару, чтобы не видеть лиц. Гриф в двух словах успел объяснить ему, что происходит с Машей сейчас и что ждет ее впереди.
Теперь предстояло это же объяснить мальчишке, для которого Маша, похоже, не чужая.
– Понимаешь, Петруха...– Гриф посмотрел на свои ладони, потер их и спрятал за спину.
Петрухе показалось, что странные, перламутровые глаза Грифа отсвечивают багровым.
– Понимаешь...– повторил Гриф.– Маше сейчас очень плохо... Она не спящая красавица, которую можно оживить поцелуем.
Оживить, подумал Ильин. Напрасно он сказал это слово. Если хочет успокоить, конечно. Если хочет сказать все сразу – зачем тянет?
Ильин достал из бара бутылку, отвинтил пробку. Потом закрутил.
Он слишком много пьет в последнее время. Так нельзя.
Он еще должен кое-что рассказать Стервятнику... И, не исключено, куда-нибудь с ним сходить.
Закрыл бар, отошел к окну.
Черные, тяжелые клубы дыма стекали с холма, от догорающего автобуса.
Кто-то бежал к дому. Кто-то из мальчишек, присмотревшись, понял Ильин.
Это за Петрухой. Или за Грифом. Бойцы Ильина сейчас, скорее всего, двигаются в направлении города на одном из длинномеров.
Уходя к Грифу, Ильин отдал приказ... Разрешил уходить.
Спасайся, кто может, приказал Ильин. Объяснил, что теперь он вроде как и сам преступник... и приказы выполняет неизвестно чьи... и вообще, извините, ребята.
Трошин с тремя бойцами пошел за Ильиным, когда тот двинулся на перехват Грифа, но, увидев, что все нормально, что Гриф воспринял появление Ильина спокойно, махнул рукой и отвалил назад, в лес.
Связь прервалась несколько минут назад. Ильин проверил свой инфоблок – не работало ничего. Кроме сетевого приемника.
Там что-то происходило, в Америке, но Ильина это не интересовало.
Здесь и сейчас, подумал Ильин. Все остальное – фигня.
Здесь и сейчас.
И выключил инфоблок.
– Ты, конечно же, можешь остаться здесь,– сказал Гриф.– Она никуда не денется отсюда... к сожалению.
И тут Маша закричала.
Петруха бросился на второй этаж, Гриф двинулся было следом, остановился, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Недоверчивая улыбка появилась на его лице.
Он подошел к дивану и сел.
Маша продолжала кричать, но это не был крик страха или боли... Так кричат, катаясь на карусели, прыгая в воду, от неожиданной радости...
– Мне нужно тебе сказать...– Ильин сел на диван рядом с Грифом, секунду помедлил и отодвинулся к самому краю.– Меня за тобой послали...
– Уж послали так послали...– сказал Гриф бесцветным голосом.
– Я должен тебе сказать... Там...– Ильин ткнул указательным пальцем куда-то вверх,– там есть космическая станция... Последняя. Или единственная. Двое... Они меня посылали за тобой. Еще когда ты в Клинике был. Я чуть-чуть опоздал... Потом, через месяц, они попытались меня убить, что ли... А потом голос... Ну, человек один, сказал, чтобы я сказал... передал тебе... Они в космосе. Такой круглый зал...
Ильин попытался изобразить двумя руками шар в воздухе.
– Там кольца. Много. И ты туда можешь попасть... если захочешь... Эти двое – они всем командуют... Но они не Братья – люди. И это они все...
– Ну,– нервно улыбнулся Старший.– Все сказано. Давай!
Гриф закрыл глаза, потер переносицу.
Интересно получается, подумал он. Меня пинками гнали сюда, заставляли нести сюда девочку, а теперь, когда она закричала, ничего не произошло. Никто меня не подтолкнул, не отправил наверх, чтобы посмотреть, просто посидеть рядом. Словно свою задачу он уже выполнил... Или что от него теперь ничего не зависит.
То, что пыталось навязывать ему свою волю, вдруг исчезло. Голова легкая, до звона.
Гриф попытался представить себе то, что происходит сейчас на холме возле деревни.
Пустота.
Не появилось ничего. Он может фантазировать сколько угодно, но никто ему не собирается помогать информацией.
Наверное, этому можно радоваться.
Маша замолчала. Потом закричала снова.
Бедный Петруха!
Но он сам это выбрал. Если умный – просто уйдет, оставит Машу умирать. А если умный и добрый – убьет ее еще до того, как все станет совсем плохо.
Открылась дверь, вбежал Самый Младший Жмыхин.
– Петруха...– только и смог он сказать.
– Наверху.
– Это...– Жмыхин закашлялся.– Бинт нужен, аптечка...
– Что там?
– Лукич умирает.– Жмыхин вдруг всхлипнул и вытер глаза.– Я его... случайно... не хотел, честное слово... а он уже сознание потерял... мы рану зажали, его жена перевязала на скорую руку, но говорит, что нужно в больницу... или, на крайний случай, медблок военный.
– Я схожу,– предложил Ильин, вставая с кресла.
– Я с тобой.– Гриф тоже поднялся, оглянулся на лестницу и вышел из дома.
– Что, не рвется сюда Стервятник? – спросил Младший.– Уже и Корабли набрали высоту, уже даже маневрировать начинают...
Одна из кадропроекций показывала, как выглядят Корабли сверху, с орбиты.
Серо-зеленое облако, покрывшее целый континент, замерло, а потом начало медленно расплываться, как капля краски в воде.
Корабли, выглядящие с такого расстояния как мельчайшие пылинки, расползались в стороны, накрыли уже Канаду и Мексику, двигались над океанами. Не торопясь, но с каждой секундой все быстрее.
– Скоро Грифу станет не до того.– Младший даже позволил себе засмеяться, тихо-тихо, осторожно, чтобы не потревожить пустоту, поселившуюся у него внутри.– И не только Грифу.
– Он придет,– сказал Старший, но в голосе его было больше надежды, чем уверенности.
– А если он не придет, а я умру...– Младший снова засмеялся, на этот раз увереннее.– Нет, я могу, пожалуй, тебя простить. Если ты попросишь у меня прощения, поцелуешь меня в задницу... Хотя, пожалуй, не все так плохо. Будешь называть меня на «вы», приносить мне кофе в постель...
Не целясь, Старший полоснул кинжалом Младшему по лицу. Потекла кровь, но больно не было.
Было даже смешно.
– Ты же кишки мне располосовал, думаешь испугать меня шрамом на лице? Я теперь ничего не боюсь,– сказал Младший.– Раньше – боялся. Все десять лет боялся. Когда нас через испытания гнали – тоже было страшно, но с этими десятью годами не сравнить. Даже когда ждал атомных взрывов – было жутковато. Все-таки миллионы жизней, то, се... даже думал выключить изображение, когда начнется...
А сейчас – совершенно не страшно... Даже смешно на тебя смотреть, на обосравшегося заговорщика. Гриф – большой мастер на неожиданности. Как он тогда, в Севастополе, отличился? Ведь мы могли его перехватить, эти, Контролеры, тоже могли, но понадеялись на боль и страх. И что?
– Я тебе язык сейчас вырежу,– не оборачиваясь, пригрозил Старший.
Он не мог отвести взгляда от кадропроекции: Гриф идет от дома на холм, поднимается, подходит к лежащему на снегу человеку. Изображение увеличивается – истоптанный снег, кровь, искаженное болью лицо.
– Привет,– сказал участковый.– И снова свиделись...
Ильин включил медблок, положил его на рану Лукичу.
– Холодная штука,– сказал Лукич.
– Ничего, потерпишь,– отмахнулся Ильин.
Он чувствовал себя необыкновенно спокойно – впервые за месяц он не был никому ничего должен. Он выполнил все приказы и теперь мог делать что угодно.
Забытое чувство.
Если бы можно было все забыть... Тех ребят из сто двадцать четвертого отдельного, которые, к несчастью, оказались на пути Ильина. Если бы можно было забыть о своем обещании отомстить... Если бы.
Медблок мигнул индикатором обследования, потом высветил на крохотном экране вердикт и предложение.