Золотько Александр. Правосудие любой ценой

   – Вот и до нас добрались, – сказал Владимир Родионыч. – Как быстро растет молодежь…
   – И ведь, казалось, аборты сейчас не запрещены, – в тон ему подхватил Полковник. – Но попробуйте сейчас объяснить нашим любимым новым дворянам, что все это чушь…
   – А те, кто не поверит, сделает вид, что поверил. Гринчука побаиваются и могут воспользоваться случаем, чтобы от него избавиться. И заодно немного потеснить меня в Совете. Вмешиваюсь я или нет – Гринчуку одинаково плохо. Бедняга.
   – Только бы он сейчас не наделал глупостей, – сказал Полковник. – Охрана Махмутовых, как мне кажется, настроена серьезно. И вполне может открыть огонь, если Гринчук даст им повод. Просто резко встанет.
   – Внимание! – громко сказал Гринчук. – Я медленно встаю из-за стола. Медленно. И снимаю пиджак. У меня нет оружия.
   – Умница, – Полковник оглянулся на Баева.
   Лицо того было чуть напряжено, он что-то сказал своим подчиненным, потом, стараясь не привлекать внимания, что-то прошептал в микрофон.
   – У меня нет оружия, – повторил Гринчук.
   Охранники Махмутова встали между Рустамом и Гринчуком.
   – Меня сразу арестуют? – осведомился Гринчук. – Или дадут возможность выступить?
   – Да скажите вы им!.. – выкрикнула Мила.
   Гринчук стоял, разглядывая собравшихся уважаемых гостей, а те торопливо отводили взгляды.
   Журчание фонтанов. Напряженные лица охранников. Расстегнутые пиджаки и пальцы, ожидающие встречи с оружием.
   – Мне кажется… – начал Владимир Родионыч, но Рустам его сразу же перебил.
   – Хотите защитить своего протеже? – спросил в микрофон Рустам. – Предложите сейчас провести расследование самим? Не передавать дело в прокуратуру? Да? Чтобы не марать уважаемое общество разборками?
   Владимир Родионыч растерянно оглянулся на Полковника. Владимир Родионыч давно отвык, чтобы с ним разговаривали подобным тоном. Но плохо было не это, плохо было то, что Владимир Родионыч действительно собирался предложить провести внутреннее расследование.
   – Не мешайте Гринчуку, – тихо сказал Полковник.
   Владимир Родионыч сел на свое место. Достал из кармана платок и промокнул лоб.
   – Так я могу говорить? – спросил Гринчук. – Или здесь разрешено только обвинять? И со мной уже все понятно?
   На лице Махмутова-младшего, не таясь, светилась довольная улыбка.
   – Хотите все объяснить, Юрий Иванович? – осведомился Рустам. – Или начнете нас запугивать? Припомните нам старые грехи и придумаете новые? Давайте, попробуйте. Меня, например, можно попытаться обвинить в торговле наркотиками.
   – Можно, – согласился Гринчук. – И можно даже доказать…
   – Не страшно, Юрий Иванович, – засмеялся Рустам. – Вначале вы попытайтесь…
   Гринчук шагнул вперед.
   Два охранника, стоявшие между Гринчуком и Рустамом, разом сунули руки под полы пиджаков.
   – Спокойно, спокойно, мальчики, – Гринчук вытянул руки перед собой, ладонями вверх. – Я только хочу взять микрофон. Я только хочу, чтобы меня все слышали также хорошо, как и именинника.
   – Дайте ему микрофон, – сказал Махмутов.
   Охранник, не оборачиваясь, взял микрофон у Рустама и протянул его Гринчуку.
   – Спасибо, – сказал Гринчук и подул в микрофон.
   – Владимир Родионыч, – тихо позвал Баев.
   – Да?
   – Наших людей в помещение не пускают. Отдать приказ на прорыв?
   – Пока не нужно, – Владимир Родионыч вопросительно посмотрел на Полковника, и тот согласно кивнул. – Не нужно.
   – Я понял, что мне все это напоминает, – сказал Гринчук в микрофон. – Мне это все напоминает телевизионную передачу. Разборка в студии. Сволочь-ведущий, приглашает дебилов-участников, и те перед телекамерами поливают друг друга грязью.
   – Конкретнее, Юрий Иванович, – с ухмылкой произнес Махмутов. – Не нужно здесь драматических выступлений…
   – Не нужно, – кивнул Гринчук. – А что нужно? Что вам всем нужно, уроды? Зажравшиеся и уверенные в своей безнаказанности. А?
   Гости переглянулись. Это было мало похоже на всегда спокойного Гринчука. И еще меньше это было похоже на оправдательную речь.
   – Конечно, вы теперь можете делать потрясенные лица и качать осуждающе головами – Гринчук и его люди стали преступниками…
   – Они… – Махмутов осекся, когда Гринчук махнул рукой.
   – Да, они всегда были преступниками, – сказал Гринчук. – Сволочь, сумасшедший и уголовник. И наводя порядок среди вас, сливок общества, они сами совершали преступления. Ну и что?
   На лице Гринчука появилось странное выражение, словно он хотел заплакать и засмеяться одновременно.
   – Ну и что, если даже мы и делали это? – повторил Гринчук. – От этого я не имею права прижать тех, кто вашим соплякам продает дурь? Я не могу отмазать ваших наследников от стремных компаний? Или заставить шантажиста перестать шантажировать ваших деток? Вы хотите, чтобы вас защищал чистенький? А у чистенького получится? Получится?
   Гринчук вдруг шагнул к крайнему столику:
   – Вот вы, господа Ивлевы, вы действительно не знаете, что ваш замечательный ювелирный бизнес прикрывают уголовники под контролем нашего уважаемого Полковника? Вы не знаете, что именно они вытеснили из города двух ваших потенциальных конкурентов? Сгорел чужой магазин, взорвалась машина – ну и что? Вы же, господа Ивлевы, чистенькие. Не так? А вы?
   Гринчук перешел к другому столику.
   – Вот вы, Сенцовы, вы не знаете, отчего это в прошлом году так удачно попал в аварию козел, рискнувший наехать на вас с рекетом? Вы думаете, что на крутых тачках тормоза выходят из строя просто так? И вас ведь не интересует, не бьет ли девок на улице тот, кто защитил вас от наезда. Не интересует. Никого из вас не интересует, как и каким способом вас защищают от воздействия внешнего мира…
   – Гринчука понесло, – прошептал Владимир Родионыч.
   – С этим уже ничего не поделаешь, – шепнул в ответ Полковник. – Нужно будет не забыть отобрать у операторов кассеты. И с прокурорским поговорить как следует.
   Рустам ошарашенно молчал. Молчали и гости. Наверное, каждый из низ знал о том, что сейчас говорил Гринчук, но никогда не решился бы произнести это вслух.
   – Что притихли, красивые? – Гринчук взял стул и сел на него верхом. – Вы хотели зрелища? Думали, я стану оправдываться? А зачем? И, главное, как? Рустамчик все ловко обыграл. Изнасилование, эта такое специфическое мероприятие, в котором достаточно показаний потерпевшей. Тем более что есть свидетель, видевший как именно из моей машины вышвыривали пострадавшую. И никто из вас, уважаемые новые дворяне, не станет мараться, защищая меня. Даже мои уважаемые шефы, Полковник и Владимир Родионыч. Даже если бы захотели. Вы бы им этого не позволили. Ясное дело, они будут выгораживать меня, чтобы защититься самим. Так ведь?
   Молчание. Даже Рустам не ответил.
   – Все, – сказал с печальной усмешкой Гринчук. – Все. Мальчик сшил мне замечательную упаковку. И выбраться из нее я смог бы только благодаря вашей поддержке. Только если бы захотели меня прикрыть… А вы не захотите… Вы захотите остаться чистыми. И у вас появилась возможность поставить меня на место. И даже не поставить, а посадить. Ведь так? Даже если бы я был не виноват во всем изложенном, я не смог бы этого доказать. Не смог бы вас уговорить…
   Гринчук потер мочку уха.
   – Какой у меня выход? – спросил Гринчук.
   Тишина.
   – Рустамчик, ты что планировал на финал? Сунуть меня в зону, или дать возможность выкрутиться?
   – Я… – неуверенно протянул Рустам.
   – Именно ты, – кивнул Гринчук. – Ты ведь готовил мероприятие так, что моя явка или неявка ничего не могли изменить. Так ведь? Так. Значит, ты планировал, что именно здесь будет принято решение. Так. Какое решение?
   Махмутов замялся.
   – Текст забыл? – спросил с сочувствием Гринчук. – Там полагалось, чтобы я или молчал, или просил о пощаде. Или кричал, что не виноват. А я не собираюсь оправдываться. Я собираюсь объяснить всем здесь собравшимся, что им нельзя меня обижать. Иначе я на них обижусь.
   – Что смотрите? – крикнул Гринчук в микрофон. – Что уставились?
   Охранники потянулись за оружием.
   Гринчук встал со стула:
   – В общем так, вы сейчас забираете у прокурорского работника компромат, даете ему и пострадавшей в зубы деньги, чтобы они молчали, а после этого больше никто и никогда не пытается на меня наехать. Иначе…
   Гринчук засмеялся. Очень неприятно засмеялся.
   – У каждого из вас в шкафу найдется скелет. У каждого. И каждый из вас боится, что это вывалится наружу. И все вы думаете, что я, подполковник Гринчук, единственный, кто представляет для вас угрозу. Чушь. Ерунда. Вы не задумывались над тем, господа, почему вообще появилась идея привлечь на работу мента? Почему вдруг вчерашний капитан – опер смог за пару месяцев собрать на вас тонны компромата? Не задумывались? И как я смог узнать про вас все? Вы ведь уверены, что я знаю о вас все.
   – Лучше бы он замолчал, – прошептал Владимир Родионыч.
   – Это от нас не зависит, – сказал Полковник. – К сожалению.
   – Я не волшебник, – засмеялся Гринчук. – Просто я пришел уже на вспаханное поле. О вас всех уже была собрана информация. И уже были подготовленные стукачи, которые отвечали на любые вопросы и даже сами просились, чтобы их завербовали. И это ведь не ваша обслуга… Не только ваша обслуга. Это ведь и вы все. Любой из вас был готов стукануть на ближнего своего. Почему? Стучать – это заподло. На зоне вас бы всех… Но вы ведь не на зоне. Вы на вершине пирамиды! Вас защищают менты и уголовники, людишки с грязными руками. Руки у них действительно грязные. Только они порядочнее всех вас. Они знают, что есть правила. Они знают, что есть какие-то законы, которые не они установили и которые не им менять… А для вас этих законов нет. А если нет законов, вы можете поступать, как вам будет угодно. Вы не привыкли, чтобы и к вам относились точно также. Вы же сила! Вы молодцы! Элита общества, возрождающееся новое дворянство!
   – Решайте, – сказал Гринчук. – Хотя, решать тут нечего. Будет так, как сказал я. И даже если это я насиловал эту девчонку, то вы ничего мне не сделаете. Понятно? Ничего… Кто-то хочет мне возразить? Кто хочет высказаться против меня?
   – Меня сейчас стошнит, – сказал Инга.
   Она потрясенно смотрела на Гринчука, и на лице ее было отвращение.
   – А ведь он прав, – сказал Полковник. – Он сволочь, но он прав. И это единственно возможный для него выход. Перехватить инициативу и ударить самому.
   – Я бы ему ударил, – проворчал Владимир Родионыч. – При любом раскладе, мне предстоит очень серьезный разговор на Совете. Вон, наши аксакалы уже косятся на меня.
   – Ну? – спросил Гринчук. – Кто заберет бумаги у прокурора?
   Прокурорский работник попятился за охранников.
   – Я сам не буду забирать этих бумажек. И денег не буду платить. Вы сами это сделаете. Давайте, милые!
   – Юрий Иванович, не нужно! – крикнула Мила. – Не надо! Вы ведь не такой!
   – А какой? – спросил Гринчук. – Белый и пушистый? И что из этого? Что? Белый, пушистый и чистенький должен сеть на нары. У него нет выхода. Выжить может только выпачканный в дерьмо настолько, что его не станут трогать. Если не из страха, то из брезгливости. Чистого и правильного легко отправить в утиль. А что вы будете делать с грязным?
   – Давайте! – крикнул Гринчук. – Действуйте!
   – Черт! – сказал Полковник.
   – Что еще, – не отводя взгляда от Гринчука, спросил Владимир Родионыч.
   – Михаил, – простонал Полковник.
   – Что?.. – закончить вопрос Владимир Родионыч не успел.
   Разлетелось стекло. Ничего особо мистического в этом не было, когда брошенный стул попадает в обыкновенное окно, обычно раздается звон бьющегося стекла. И ничего фантастического не было в том, что все, в том числе и охранники Махмутова, оглянулись на звук. И, по большому счету, не было ничего таинственного в том, как Михаил смог за несколько секунд оказаться возле охранников, сторожащих задний выход.
   Вначале все были слишком заняты выступлением Гринчука. Потом – летящий стул и брызги оконного стекла, потом…
   Уже в движении Михаил бросил две тарелки. Два охранника захрипели и рухнули на пол. Еще трое не успели даже схватиться за оружие, когда Михаил уже был рядом. Один из охранников упал неудачно, свалив стойку с цветочными горшками.
   Грохот.
   И тут начали реагировать охранники. Те, кто еще мог реагировать. Трое. Те, что стояли возле главного входа. Потому что двое, бывшие между Гринчуком и Махмутовым, в общем, оставались между ними, но в лежачем положении. И в бессознательном состоянии.
   Так что реагировать могли только трое из охранников, но и у них выбор реакций был несколько ограничен. Прапорщик Бортнев стоял перед охранниками, неодобрительно рассматривая их поверх ствола своего пистолета.
   – Руки, – сказал Браток.
   Гринчук наклонился, и вытащил пистолет из кобуры одного из лежащих. Снял его с предохранителя, передернул затвор и навел оружие на все еще сомневающихся охранников:
   – Как подполковник милиции я рекомендую вам поднять руки. Вы, наверное, поняли, что у меня хреновое настроение. А когда у меня хреновое настроение, я начинаю быстро соображать и могу всего за пару секунд придумать повод, чтобы применить оружие. На совершенно законных основаниях.
   Охранники медленно подняли руки.
   – Ваня, – сказал Гринчук.
   Браток, не опуская пистолета, забрал у охранников оружие и бросил его в фонтан.
   – Замечательно, – одобрил Гринчук и обернулся к Рустаму.
   Тот как раз закончил пятиться и уперся спиной в стеклянную стену зимнего сада.
   – Куда же ты, борец за свободу товарищ Махмутов? Ты же меня не боишься и готов вывести меня на чистую воду.
   – Я даю команду своим, – сказал Баев.
   – Отставить, – приказал Полковник. – Нам еще перестрелки не хватало. И спрячьте свое оружие, Егор.
   Баев подчинился.
   – Значит, – ласково усмехнулся Гринчук, – Бортнев похищал, Михаил насиловал, а я все это покрывал?
   – Ну… – протянул Рустам.
   – Отлично, – сказал Гринчук. – И пострадавшая написала заявление?
   – Да.
   – И ты написал заявление?
   Рустам пожал плечами.
   – И даже отдали эти заявления прокурору?
   Работник прокуратуры зачем-то достал из портфеля заявления и показал их Гринчуку.
   – То есть, делу уже дан официальный ход, – констатировал Гринчук. – И у меня нет достойного выхода из этой ситуации.
   – Но вы же сказали, – выдавил Рустам. – Все может решиться… Я сам дам им деньги… Правда, мама?
   – Да, – быстро подхватила мама Махмутова. – мы им заплатим сколько нужно. Тебе сколько нужно денег, деточка?
   Махмутова вскочила и двинулась было к Марине, скромно стоявшей в сторону. Все происходящее к ней вроде бы и не относилось. Просто оазис чистоты и покоя среди грязной склоки.
   – Сядьте, пожалуйста, – попросил Гринчук, – не дай Бог, от волнения у меня рука дернется. Или просто палец. Указательный. И Рустам начнет посвистывать дырочкой в правом или левом боку. А то и в обоих.
   Махмутова зажала себе рот и села на место.
   – Юрий Иванович! – Владимир Родионыч не стал вставать со стула. – Мы все понимаем, что в изнасиловании вы не виноваты. Но сейчас вы нарушаете…
   – Что я нарушаю? Какой закон?
   – Вы направили оружие…
   – Стойте, – улыбнулся своей обычной заразительной улыбкой Гринчук. – Если я не виноват и это точно известно вам, то как тогда назвать те заявления, что переданы прокурору? Дружеское поздравление? Если виноват я – они, соответственно, пострадавшая и свидетель. Если я не виноват, то они лжесвидетели. И сажать нужно их. И это значит, что я совершенно правомочно задерживаю преступников. Нет? Что по этому поводу думает прокуратура?
   – Я не совсем уверен, нужно внимательно ознакомиться…
   – Спасибо, понял, – оборвал его Гринчук. – Передаем слово пострадавшей.
   – Уже можно, Юрий Иванович? – спросила Марина.
   – Можно, хорошая моя, – сказал Гринчук. – Давай.
   – Извини, Рустам, – сказала Марина, и в голосе ее уже не было ничего от скромного обаяния пострадавшей.
   Это был голос уверенной в себе женщины.
   Марина расстегнула несколько пуговиц на своем платье и достала свернутый листок бумаги. Протянула его Гринчуку. Тот мельком глянул на текст, кивнул и передал бумагу на ближайший столик.
   – Ознакомьтесь, – сказа Гринчук. – Это забавно.
   Он продолжал держать оружие в руке, но уже опустил его вниз. Точно также, с пистолетом в опущенной руке стоял Михаил. Браток все еще держал охранников под прицелом.
   – Пока люди читают, – сказал Гринчук Марине, – ты в двух словах расскажи…
   – А че тут рассказывать? – засмеялась Марина. – Рустамчик подвалил ко мне и предложил заработать…
   – Она врет! – сказал Рустам.
   – Но я же не мешал тебе выступать, – напомнил Гринчук. – Я все честно дослушал. Будь, как это, взаимновежливым.
   – Подвалил ко мне, такой, на понтах, – продолжила Марина, – хочешь, говорит, по быстрому срубить бабок? Я прикинула. А чего, можно. Я ж не знала, что это про вас. А когда он сказал, то я подумала-подумала… Ну, лажу спорола, но кто ж знал? Обычно у нас с Рустамчиком все проходило нормально.
   – Что проходило? – спросил Гринчук.
   – Ну, друзанов его разводить, – охотно пояснила Марина. – Типа, он меня знакомит с лохом, тот заводится, потом идем ко мне или к нему, или еще куда… Я его завожу, в смысле, возбуждаю… Укушу его, козла или поцарапаю… А мужикам только намекни. А у меня кожа нежная. Схватишься чуть сильнее – уже синяк. А если укусить или там поцарапать… Любая экспертиза все подтвердит. Вот лохи и платили, чтобы я в суд не подала… Бабки мы с Рустамчиком делили. Он, сука, мне только четверть отстегивал.
   – Замолчи, тварь! – выкрикнула мать Махмутова. – Не ври!
   Мать даже попыталась броситься к Марине. И даже замахнулась, чтобы ударить. Марина ловко перехватила руку Махмутовой и отшвырнула мамашу в сторону. Матери не дал упасть кто-то из гостей.
   – Еще сунешься – в рожу дам, – пообещала Марина. – Сука старая.
   – Мальвина! – прикрикнул Гринчук.
   – Извините. Только я не разрешу, чтобы всякая падла…
   – Мальвина! Ближе к делу!
   – А че там дальше! Он меня обработал, потом свозил к экспертам. Забашлял мне зеленью, чтобы на его дне рождения я все рассказала… Репетировал даже со мной.
   – А суд?
   – А он сказал, что суда не будет. Что опустят ментов и выкинут на хрен. Так что я после своего выступления, вроде как свободна.
   – Да что ж это делается! – заголосила Махмутова.
   Глава семейства Махмутовых молчал, пытаясь вместить в небольшие мозги все происходящее.
   – Это, мамаша, – пояснил Гринчук, – восстанавливается историческая справедливость. Правда, Рустам?
   Махмутов-младший промолчал. Казалось, он что-то сосредоточенно обдумывал. Махмутов-старший переводил взгляд с одного участника мероприятия на другого, словно ожидая, что кто-то объяснит, как это вышло, что его сына, его Рустамчика держат под прицелом, что какая-то дрянь говорит на сына всякие гадости…
   – Операторы продолжают снимать, – напомнил Гринчук. – Все снимают, подробно.
   Владимир Родионыч оглянулся на Полковника.
   – Не знаю, – сказал Полковник.
   – Это провокация, – заявил вдруг Рустам. – Они ее запугали…
   – Извини, – сказал Гринчук. – Во-первых, изнасилование такая штука, для доказательства которой иногда достаточно показаний пострадавшей. Но никто никогда не мог доказать факт изнасилования, не имея при этом изнасилованной. Во-вторых, у меня есть сейчас несколько десятков свидетелей в том, что ты клеветал на меня. И склонил к этому делу Мариночку. И вполне мог меня подставить, если бы тебя не сдали…
   – Кто? – быстро спросил Махмутов.
   – Подумай, – сказал Гринчук. – Кто еще знал об этом?
   Махмутов затравленно оглянулся. Посмотрел на гостей. Потом медленно оглянулся на столик, за которым сидели два его приятеля.
   – Суки, – прошипел Махмутов.
   – Ты чего, Рустам? – испуганно спросил приятель.
   – Ты, Владик, меня спалил?
   – Нет, – сказал дрожащим голосом Владик. – Я этого мента вообще не знаю. Это не я. Это Юрка, наверное.
   – Вы чего! – заголосил Юрка. – Я не стучал. Я никогда не стучал. В жизни. Вспомни, Рустамчик!
   – Вы еще пожалеете об этом, оба пожалеете, – голос Махмутова дрожал от бессильной злости. – Я вас обоих!..
   – Подробнее, пожалуйста, – сказал Гринчук. – Мы записываем.
   Рустам затравленно оглянулся.
   – Мы получаем клевету, лжесвидетельство, причем, против сотрудника милиции. Я просто обязан тебя задержать, пока прокуратура с этим разберется и выдаст бумаги на арест. Посидишь пару дней, потом, может быть, выйдешь на свободу, но я не думаю, что тебе очень понравится в камере. Или наоборот, тебе очень там понравится, – недобро усмехнулся Гринчук, – ты меня понимаешь?
   Рустам застонал. Оглянулся. Потом метнулся к фонтану, за пистолетом.
   Но Гринчук оказался рядом.
   Он схватил Махмутова за ухо и крутанул. Махмутов взвизгнул от боли.
   – Куда ты, Рустамчик? – спросило ласково Гринчук. – Неужели решил ко всем своим подвигам еще и вооруженное сопротивление добавить?
   Пальцы Гринчука безжалостно крутили ухо Рустама, и тот визжал от боли, не переставая.
   – Придурок, – сказал Гринчук. – Я ведь мог подождать пару секунд, пока ты схватишься за пистоль, а потом расстрелять тебя на фиг. Это ж ты хотел, чтобы я бросился на твоих охранников и дал вам возможность стрелять! А теперь сам чуть не допустил эту ошибку.
   – Юрий Иванович! – Полковник встал со своего места, Баев и его люди тоже вскочили. – Всем уже все понятно. Все ясно всем.
   Гости загудели, что да, понятно, что все ясно, что Рустам зарвался, что его нужно наказать…
   – Всем все понятно? – спросил Гринчук. – Теперь все понятно? А десять минут назад? Когда этот подонок пытался уничтожить людей, которые ему ничего плохо не делали, вам все было понятно? Почему вы молчали? Вы ведь знали, что этот красавчик не способен подобрать на улице обиженную девушку. Знали, что ни я, ни кто из моих людей не могли никого насиловать. И молчали.
   – Не все, – сказала сквозь слезы Мила.
   – Извини, Милочка, не все. И когда я вас макал мордами в дерьмо, вы тоже молчали. И были готовы меня снять с крючка, но не потому, что знали о нашей невиновности, а потому, что согласились со мной. Кто же вы после этого.
   Рустам опустился на колени и плакал. Гринчук продолжал держать его за ухо.
   – Зато сейчас вы все, в едином порыве, сказали, что с Рустамом все понятно, и дело это вы в суд не передадите, и позволите откупиться от Мальвины – кстати, если кто заинтересовался, она берет по двадцать баксов за сеанс…
   – Тридцать, – сказала Марина. – Но могу сделать скидку.
   – Шлюха, – выкрикнула Махмутова.
   – Да, – подтвердила Марина. – Ну и что?
   – И прокурорскому работнику сегодня, я думаю, повезло. Ему тоже перепадет немного денег.
   – Отпусти же ухо! – прокричал Рустам.
   Гринчук посмотрел на него и сделал удивленное лицо:
   – А, ты еще здесь. Что случилось?
   – Ухо…
   – Так у тебя сегодня день рождения. Тебе нужно драть уши, обычай такой.
   Гринчук разжал пальцы, и Рустам схватился за пострадавшую часть тела.
   – Не вздумай наезжать на своих приятелей, – посоветовал Гринчук. – Они такие же сволочи, как и ты. И они тебя не сдавали. Ты сам виноват. Тебе очень хотелось, чтобы я не пришел на праздник, и ты распустил слух о том, что решил подготовить Гринчуку пакость. Самый простой выход из этой ситуации – совсем не прийти. Тогда бы ты без всяких помех и риска представил бы Мальвину, и все решилось бы без меня. Но…
   Гринчук присел на корточки перед Рустамом.
   – Бедняга. Все ведь просто! Ты что-то задумал. Но не в суп же мне плюнуть ты решил? Нет. Значит, нужно было выяснить, вокруг тебя, кто с тобой в последнее время встречался слишком часто. Кроме вот этих вот приятелей. Прапорщик Бортнев поспрашивал у обслуги, и с теми, кто нам стучит постоянно, и с теми, кто не стучит, но может выболтать. Ты, оказывается, несколько раз встречался с шалавой…
   – Юрий Иванович, – запротестовала Мальвина.
   – А что, не с шалавой? – переспросил Гринчук. – Прапорщик нашел Мальвину и выяснил подробности. А дальше – дальше она поняла, что если я упрусь, то у нее будут проблемы куда большие чем те, которые ты можешь ей организовать. Если у меня вдруг появится алиби – она садится за клевету.
   – На хрена мне такие манцы? – вставила Мальвина.
   – А кроме этого, чисто по понятиям, она отработала твой заказ. А потом поступила так, как хотела. И все на глазах изумленной публики.
   Изумленная публика молчала.
   – Ладно, гаденыш, – выпрямляясь, сказал Гринчук, – пусть теперь благородные и чистые дворяне решают твою дальнейшую судьбу. А я…
   Гринчук обвел взглядом собравшихся.
   – А я больше не хочу иметь с этой кодлой ничего общего. Я хочу уйти. Только скажу вам напоследок… А напоследок я скажу… – Гринчук посмотрел на пистолет в своей руке, словно только что вспомнил о нем.
   Гринчук достал из пистолета обойму, потом передернул затвор. Вылетевший патрон звонко щелкнул по мраморному полу. Гринчук бросил пистолет на пол.
   Пистолет лязгнул среди общего молчания.