Первым из калитки вышел Рома, огляделся и отошел в сторону. Следом выбежали Миша и Даша. Мент уехал, подумал Рома, и слава богу. Не хватало еще с ним базарить.
   Дети, что-то весело вопя, бегали по свежему снегу. Сашка подошел к Роме. Няня старалась держаться к детям поближе.
   – Как думаешь, – спросил Саша, – Леньку вернут?
   – А я откуда знаю? – Рома достал из кармана сигареты, угостил Сашу и закурил сам.
   – Повезло тебе вчера, – затянувшись, сказал Саша.
   – Ага, – кивнул Рома. – А я, придурок, когда кишки прикрутило, еще расстроился. Все веселиться будут, а я в сральник.
   – Да уж, – покачал головой Саша, – кому что на роду написано. Я когда срочную служил, у нас один деятель решил комиссоваться. На посту себе в ногу из АК-74 выстрелил. Прямо сквозь сапог.
   – Козел, – оценил Рома. – Ногу ж могло на фиг оторвать.
   – Два раза стрелял, – сказал Саша, – и оба раза пули между пальцами прошли. В дисбат придурка отправили.
   – Бывает, – Рома оглянулся на детей и, увидев, что они отбежали уже метров на сто, крикнул няне, – Ленка, не отходите далеко!
   – Попробуй их удержи, – ответила няня.
   Охранники подбежали к детям.
   – Ты еще долго с ними гулять будешь? – спросил Саша.
   – Да мы же только вышли. Еще хотя бы час.
   Рома оглянулся по сторонам.
   Со стороны автобусной остановки выписывая неуверенные петли приближался одинокий пешеход.
   – Саша, глянь, – сказал Рома.
   – Алконавт, – сказал Саша.
   – А куда он идет?
   – Он и сам, наверное, не знает.
   Саша оглянулся на дом. До него было не очень далеко, всего чуть больше ста метров. В доме были еще охранники, это внушало некоторую уверенность. Шатающаяся фигура опасности не внушала.
   – Подойди, спроси, – сказал Рома, и его лицо напряглось.
   Роман расстегнул куртку.
   Саша последовал его примеру.
   – Может, звякнем в дом? – предложил Саша.
   – Спроси кто он, куда. И так в доме все на нервах.
   Даша опрокинула брата в сугроб. Миша заплакал, и няня бросилась его успокаивать.
   Саша пошел навстречу идущему парню. До него оставалось метров двадцать.
   «Ока» не выходила из головы у Гринчука. Смысл оставлять машину в поле? Никакого. Разве что она сломалась. Или закончился бензин. Тогда нужно или искать бензин, или идти за помощью.
   Гринчук остановил машину.
   «Ока» стоит так, что ее от особняка не видно. Автобусы ходят редко, но тот мужик в него не сел. У него встреча на остановке? С кем? Там кроме особняка Липского и еще пары других домов ничего нет. А к Липскому и его приятелям на «оке» не ездят.
   Идиот. Гринчук резко развернул машину. Какой идиот. На остановке никого не было. Зато на снегу неподалеку от особняка было людно. Дети, какая-то женщина. Три мужика. Один стоит возле детей, второй идет навстречу третьему. Третий, это тот, что не сел в автобус.
   Гринчук надавил на газ.
   Саша отодвинул полу куртки в сторону, чтобы не мешала доставать оружие. Патрон уже был в патроннике, оставалось только достать пистолет и снять его с предохранителя. На тренировке в тире Саша успевал за секунду выхватить пистолет и дважды выстрелить.
   Он бы успел и здесь, будь у него секунда. Но секунды не было.
   Коля Лось держал пистолет в руке.
   Первые две пули ударили Сашу в грудь. Он упал на спину. Коля увидел, что охранник тянется к своему оружию, поэтому, проходя мимо него, выстрелил в голову. Саша замер.
   Пистолет у Лося был без глушителя, грохот выстрелов Рома услышал. Выхватил пистолет, и бросился в сторону, чтобы прикрыть детей. Лось выстрелил. Пуля ударила Рому в грудь, напротив сердца. Но Рома удержался на ногах и выстрелил в ответ. Промахнулся.
   Сзади что-то закричала Ленка.
   – Ложись, – крикнул Рома, опускаясь на колено.
   Нападавший выстрелил снова, и снова попал в Рому. И снова Рома не упал. И снова промахнулся.
   Лось помнил, что в пистолете у него осталось три патрона. Нужно было скорее заканчивать с охранником и уходить. Почему охранник не падает? Черт. Бронежилет, понял Коля. Нужно стрелять в голову.
   Он прицелился, но тут в спину что-то ударило. Лося бросило вперед. Звуки куда-то сразу пропали. Горячий снег обжег лицо. Коля перевернулся на спину. Сел. На дороге стоял «джип» и от него кто-то бежал.
   Коля поднял пистолет, выстрелил. Мимо. Кажется, мимо. Выстрелил еще раз.
   Пуля свистнула возле самого лица Гринчука. Запоздало уворачиваясь, он сбился с шага, споткнулся.
   Убийца снова целился в него. Гринчук упал.
   Снег залепил лицо. Гринчук перекатился, ожидая выстрела, но выстрела не было. Левой рукой протирая глаза, Гринчук поднялся на колени, но выстрелить не успел. Голова убийцы словно взорвалась. Красное полетело во все стороны.
   Тело завалилось на бок.
   Охранник, понял Гринчук. Второй охранник все-таки попал.
   Гринчук встал, подошел к убитому. Наклонился и поднял его пистолет. Пусто. У него просто кончились патроны.
   – С детьми все нормально? – спросил Гринчук.
   Рома оглянулся:
   – Да.
   – А ты живой? – спросил Гринчук.
   – Да. И даже целый. Спасибо хозяину за новогодний подарок, – Рома сел на снег.
   От дома бежали четверо, разворачиваясь цепочкой.
   – Брось ствол! – закричал один из них.
   Гринчук не сразу понял, что это кричат ему.
   – Я сказал – ствол брось! – повторил кричавший.
   – Все нормально! – сказал Рома, но его никто не слушал.
   Четыре автомата смотрели на Гринчука.
   Гринчук бросил пистолет убийцы в снег. Потом бросил свой.
   – Спокойно, – сказал он, протягивая руки вперед. – Все нормально – я из милиции.
   От первого удара, удара в лицо, Гринчук уклонился. И даже умудрился ударить в ответ. Но следующий удар был нанесен сзади, в голову.
   Гринчук его даже не почувствовал. Просто все вокруг исчезло.
   Полковнику позвонил Шмель.
   – Снова нападение на Липского. Похоже, попытка убить или похитить его младших детей. Убит один из охранников.
   Полковник выругался, что с ним происходило не часто.
   – Как дети? – спросил он.
   – Мне сказали, что все нормально. Даже не слишком испугались. Там другой фокус… – Шмель замялся.
   – Что там?
   – Там был Зеленый.
   – Что? – Полковник помертвел.
   Гринчук стрелял? Этот Гринчук напал на детей?
   – Конкретнее.
   – Пока еще сам не знаю. Мне сказали по телефону, что Гринчук с самого утра терся у дома, пытаясь вызвать Липского на разговор. Потом вроде как уехал, но во время перестрелки оказался снова там.
   – И что?
   – Охрана его… вырубила. Сами понимаете, один охранник убит, второй получил две пули в бронежилет. Разбираться не стали, – Шмель говорил медленно, подбирая слова.
   – Это он стрелял? – спросил Полковник.
   – Он. Правда, уцелевший охранник сказал, вроде, что Зеленый стрелял в убийцу.
   – Я выезжаю, – решительно сказал Полковник.
   – Жду вас у подъезда, – сказал Шмель.
   Гринчук стрелял в детей? Чушь. Бред. Но сейчас Липский, если захочет, сможет обвинить Зеленого. Или не сможет?
   Полковник вышел к машине. Сел на заднее сидение возле Шмеля. Вслед за их машиной пошла машина с людьми директора охранного агентства «Булат» и машина Полковника.
   – Что еще известно? – спросил Полковник.
   – Что знал – все сказал, – Шмель протянул свой мобильник Полковнику, – звоните сами.
   – Ладно, – отмахнулся Полковник, – на месте разберемся.
   На месте разбираться, правда, особо не пришлось.
   Рома все подробно рассказал, запись с камеры наружного наблюдения все подтвердила. Несколько раз просмотрев ее, Липский подумал, что, кажется, подполковник спас его детей.
   Сам Гринчук узнал о смене настроения у Липского не сразу.
   Вначале он почувствовал боль. Пострадавший затылок ломило немилосердно. Гринчук застонал и пощупал место удара. Не открывая глаз.
   Шишка была огромная. На прикосновения бодро отзывалась вспышками боли.
   – Господа бога душу… – Гринчук открыл глаза.
   Лежал он на животе. На диване, немного поразмышляв, понял Гринчук. На кожаном. А диван стоит во внушительных размеров комнате. Справа камин. Прямо телевизор и елка. Слева…
   Гринчук оперся руками о диван и сел, преодолевая пульсирующую боль.
   – Все нормально? – спросил сидевший в кресле слева Рома.
   Его левая рука висела на перевязи. Но выражение лица было, в общем, довольное.
   – Я думаю, – сказал Гринчук, – со стороны виднее. Судя по ощущениям, шишка у меня на голове должна мигать синим цветом и издавать звуки сирены.
   – Не, не мигает, – заверил Рома. – Все нормально.
   – Насколько это возможно. Это они меня автоматом?
   – Ага. АКС-74. Калибр пять сорок пять.
   – Что ты говоришь? – изумился Гринчук и снова осторожно пощупал шишку. – А ощущение, будто все семь шестьдесят две. А где, кстати, мои девять миллиметров?
   – У вас в головах, – указал рукой Рома.
   – Только про голову – не нужно, – попросил Гринчук.
   Пистолет действительно лежал на диване рядом. И он даже был заряжен.
   Гринчук сунул его в кобуру.
   – С детьми что?
   – Живы дети, нормально.
   – А твой напарник?
   Рома промолчал. Потер левое плечо.
   – Без бронежилета был? – спросил Гринчук.
   – В бронежилете. Две пули в грудь, а третья – в голову.
   – А тебе…
   – А мне в грудь. В голову не успел. Спасибо вам.
   – Носи на здоровье.
   Гринчук попытался встать, но застонал, схватившись за голову, и сел на диван.
   – Поймаю этого автоматчика – все пять сорок пять ему в задницу засуну, – пообещал он.
   – Ребята психанули.
   – Понимаю. Но…
   – Вы, кстати, одному из них челюсть сломали, – сообщил Рома. – Тому, кто вас первый попытался ударить.
   Гринчук посмотрел на свою руку:
   – То-то я чувствую, что рука саднит, как ушибленная.
   – Ага, а его увезла скорая. Врач, когда мне накладывал повязку, сказал что у вас все нормально, а у него сложный перелом со смещением. Увезли в челюстно-лицевую.
   – Второй, – сказал Гринчук.
   – Что? – не понял Рома.
   – Так, ничего.
   Гринчук достал из кармана мобильник, набрал номер Михаила.
   – Я напротив дома, – сказал Михаил.
   – Штурм отменяется, у меня все нормально, – Гринчук поморщился и снова дотронулся до шишки.
   – Я так и понял, – сказал Михаил. – Минут двадцать назад приехал Полковник и Шмель. Полковник особо приказал мне не дергаться. Даже поставил возле машины двух парней Шмеля.
   – Они еще живы?
   – И здоровы. Контрольный звонок через час?
   – Через час, – подтвердил Гринчук и спрятал телефон. – А где Полковник?
   Рома молча показал пальцем в сторону лестницы на второй этаж.
   – Беседует с Липским?
   – Да.
   – Тогда давай побеседуем с тобой, – сказал Гринчук.
   Улыбка быстро сползла с лица охранника.
   – Почему ты вчера уехал с хозяевами, а не остался с Леонидом? – не обращая внимания на гримасы Ромы, спросил Гринчук.
   – Слопал чего-то, в кишках такое началось…
   – Пучило, канючило и гагачило, – сказал Гринчук.
   – Что? Ага. Я уже и таблетки у всех просил. Даже к Графу подходил. Думал, концы отдам… – Рома осекся и замолчал.
   – А концы отдал вместо тебя Дима, – констатировал Гринчук.
   – Дима.
   – А потом Саша…
   Лицо Ромы покрылось красными пятнами.
   – Это вы меня обвиняете, что ли? Обвиняете?
   – Не нужно кричать. А то охрана подумает черт знает что, сбежится и снова примется лупить меня по голове автоматами. Я просто удивляюсь.
   – Если бы я пошел к тому типу навстречу, то сейчас бы вы с Сашкой разговаривали. И я, между прочим, вам тоже жизнь спас.
   – Ошибочка, – поднял палец Гринчук, – ты тому засранцу голову разнес, когда у него патроны кончились. Пустая машинка в снегу лежала.
   – А откуда я знал?
   – Правильно. Не знал. Но все равно обидно. Мы б его сейчас допросили и узнали, где держат Леонида.
   – Или не узнали, – задумавшись вдруг, добавил Гринчук.
   В холл по лестнице с визгом сбежали Миша и Даша. Увидев незнакомого, они остановились. Мишка держал в руке игрушечный пистолет. Посмотрев внимательно на Гринчука, мальчишка поднял пистолет, прицелился ему в голову и оглушительно выкрикнул:
   – Ба-бах!
   Даша выхватила у брата из руки оружие и убежала вверх по лестнице.
   – Один выстрел в голову, – сказал Гринчук. – Выстрел профессионала. И никакой бронежилет не поможет. Кстати, о брониках. У вас давно жилеты?
   – С позавчера, – ответил Рома. – Шеф подарил всем на Новый год. Бабки дал и жилеты подарил. Как в воду глядел. Хочется, сказал, чтобы моя охрана могла меня закрыть своим телом не один раз.
   – И не нужно мне вашей охраны! – сказал кто-то наверху.
   Гринчук, поморщившись, оглянулся.
   По ступенькам спускался Полковник в сопровождении Шмеля. Липский стоял над лестницей. Вид у него был самый решительный.
   – Я сам смогу обеспечить свою охрану. Главное, чтобы никто не топтался здесь. И не мешал моим людям работать.
   Заметив, что Гринчук уже в сознании, Полковник бросил через плечо:
   – Пока вашим людям только помогли.
   – А, – заметил Гринчука Липский. – Очнулись. Ваша помощь стоила мне еще одного охранника.
   – Можете не благодарить, – Гринчук помахал хозяину дома рукой и встал с дивана. – Все в порядке. Привет супруге.
   Липский отвернулся и ушел.
   – Поехали, Юрий Иванович, – Полковник подошел к Гринчуку и пощупал его затылок. – Ничего, все целое.
   – Осторожно, – предупредил Гринчук, – дырку проковыряете.
   – Вы едете со мной, – безапелляционно заявил Полковник.
   – Куда?
   – Да хоть к вам домой. Нам нужно поговорить.
   – А чего тут говорить? – сев в машину Полковника, сказал Гринчук.
   Машина тронулась с места плавно. Следом за ней, Полковник специально оглянулся, тронулась машина Михаила. Потом тронулся «джип» Гринчука. За рулем сидел один из людей Полковника.
   – Какой вывод можно сделать из сегодняшнего происшествия? – спросил Полковник.
   – Голова у меня будет болеть с неделю, – сказал Гринчук.
   – Это, конечно, очень важно, но давайте мы прикинем, что это нападение дает нам в деле о похищении Леонида.
   – Вы меня как милиционера спрашиваете?
   – Я вас спрашиваю, как Юрия Ивановича Гринчука.
   – А. Тогда могу вам сказать, что похищение не направлено конкретно на Леонида. Им было все равно, кого из семьи Липских похищать. Просто того великовозрастного балбеса было проще всего.
   – Зачем сегодня напали? Ведь если бы не вы, вполне могли похитить или даже убить еще кого-нибудь.
   – Не знаю. Понятия не имею. С Липским еще похитители связывались? Ведь он должен был сегодня деньги отдавать.
   – Вот тут он темнит. Сказал, что ему дали отсрочку. И сказал, что из-за вас ему вчера угрожали. И что сегодня напали потому, что вы терлись возле его дома. Ему по телефону сказали, что за ваше участие в деле накажут его семью. И чуть не наказали.
   – Интересно, – пробормотал Гринчук.
   – Что интересно?
   – Ему вчера звонили и угрожали по поводу меня?
   – Где-то в полночь.
   – А кто знал, что я занялся этим вопросом? Что я не послушался ваших рекомендаций? Я знал. Вы знали. Владимир Родионыч. Шмель. Люди Шмеля знали только, что меня пугали, и что разговор закончился в кабинете Владимира Родионыча.
   – На что вы намекаете? И вы, к тому же, забыли упомянуть Михаила и вашего бывшего уголовника Братка. Еще цыгане…
   – Но говорили по телефону обо мне, или обо всем отделе?
   Полковник задумался.
   – Похоже, что конкретно о вас.
   – Да, опять получается, что скорость стука у нас выше скорости звука. Кто же мог так быстро оповестить похитителей? И почему они так остро отреагировали?
   – И почему Липский, – подхватил Полковник, – приготовил два миллиона, но не отдал, а стал собирать еще столько же?
   – Похоже, что ему вчера повысили сумму выкупа.
   – Очень похоже.
   – Тогда сегодня напали, чтобы подтвердить серьезность своих намерений. Нужно срочно проверить, кто напал. Его связи, знакомых, друзей. Оружие.
   – Этим уже занимаются люди Шмеля.
   – А я все еще не могу принимать участие в этой праздничной суете?
   Полковник промолчал.
   – Владимир Родионыч настаивает? – спросил Гринчук.
   – И Шмель тоже. И Липский.
   – А что, еще не понятно, что я – только повод? Повод поднять выкуп, повод потянуть время…
   – Мне – понятно, – буркнул Полковник.
   – Тогда можно, я выйду? Тошнит. Не блевануть бы тут у вас.
   Машина остановилась.
   – До свидания, – очень вежливо попрощался Гринчук. – Своему красавцу прикажите «джип» мой отогнать в гараж.
   – Хорошо.
   – А погодка – сказочная, – сказала Гринчук, проводив взглядом машину Полковника и свой «джип».
   Такую погоду Гринчук любил. Было что-то философское и трогательное в том, как снег, не торопясь, ложится на землю. Очень хочется молча бродить под таким снегом, просто бродить, ни о чем не думая. Просто наслаждаться жизнью. Не задумываясь над тем, что случится завтра. Учится у снега, который деловито пеленает землю, который не думает, что завтра его неторопливый полет, скорее всего, сменится оттепелью. И что вытканное за вечер и ночь покрывало утром покроется лишаем луж.
   Михаил остановил машину рядом с Гринчуком и спокойно ждал, когда тот сядет в салон.
   – Скажи мне, Миша, как профессионал, – Гричун сел в машину и осторожно прикрыл дверцу. – Если бы ты ликвидировал двоих вооруженных людей и знал, что у них нет бронежилетов. Куда бы ты стрелял?
   – Дистанция, оружие?
   – Пистолет, метров с десяти.
   – Лично я – стрелял бы в голову. Практически в любом случае. Или в горло. Но, в принципе, если огневой контакт начат неожиданно и в высоком темпе, то лучше всего – пару пуль в корпус, а потом – контрольный в голову.
   – Приблизительно так я и подумал, – кивнул Гринчук. – Охранников Леонида мочили именно в голову. А сегодня товарищ стрелял в корпус. В бронежилет. И только потом – в голову. Дистанция была почти та же самая. Если бы наоборот, вчера в корпус и голову, а сегодня, наученный горьким опытом, наоборот – я бы понял. А так…
   – Если стреляли разные люди, – предположил Михаил.
   – Ага, и еще не знакомые друг с другом. Ты бы вот меня предупредил о бронежилете? Грохнул двоих в голову, а мне бы что, не сказал бы о жилетах?
   – Сказал бы.
   – То-то и оно. Странно получается.
   – Так куда едем? – спросил Михаил.
   – А где сейчас Браток?
   – Насколько я знаю, пытается задействовать конкретных пацанов для поиска Леонида. Только они уже и так ищут. Браток звонил мне пару часов назад. И люди Гири, и люди Мехтиева землю роют. Им пообещали премию.
   – Еще интереснее. Им значит, можно, а меня держат на дистанции… Не смешно.
   – Совершенно, – подтвердил Михаил.
   – Слушай, Миша. Ты не задумывался над тем, что происходит с Братком?
   – Я не задумывался, что происходит с Братком, – каким-то деревянным голосом ответил Михаил. – Я не хочу задумываться над тем, что с ним происходит. Мне кажется, что в этом должны разобраться вы, Юрий Иванович, и он. У меня он помощи не просил.
   – У меня, представь себе, тоже, – зло бросил Гринчук.
   Михаил промолчал.
   – Я, ты, Полковник, Владимир Родионыч, Шмель, Липский, Браток, – сказал Гринчук. – Найдите лишний элемент.
   – Или недостающий, – сказал Михаил.
   – Или недостающий, – согласился Гринчук. – Есть предложения?
   – Поехали к маме Ире.
   – Поехали, – кивнул, не подумавши, Гринчук и тут же схватился за голову. – Только сначала заедем в аптеку.
   – Хорошо. А голову пусть посмотрит Доктор.
   – Этот твой еще Айболит, – пробормотал Гринчук, но возражать не стал.
   Конечно, врач, которого лишили права лечить, особого доверия вызывать не мог. Тем более, если последние годы он бомжевал, добывая себе прокорм исключительно мелким воровством. С другой стороны, если этот врач умудрялся лечить своих собратьев по Норе и не допускать среди них эпидемий, не имея ни лекарств, ни просто санитарных условий – это не могло не вызывать уважения. Даже у много повидавшего Гринчука.
   Доктор внимательно обследовал затылок пострадавшего, слабо реагируя на его стоны и шипение.
   – Мы тут имеем ушиб средней тяжести и ссадину. Ссадина уже подсохла, можно даже ничем не обрабатывать. Шишку лучше было сразу накрыть холодным компрессом, но как я понимаю, компресс предложен не был.
   – То есть, абсолютно, – подтвердил Гринчук.
   Строгая Ирина молча накрывала на стол. Михаил привычно расположился в кресле напротив телевизора.
   – Вы можете начать принимать компрессы прямо сейчас, – заключил Доктор. – Или не делать этого вообще. До следующего раза. А сотрясения у вас, похоже, нет.
   – Была бы мозга, была бы сотрясения, – сказал Гринчук. – А можно, я ее просто аспирином?
   – Можно, – разрешил Доктор. – Официальная медицина против аспирина не возражает. А еще официальная медицина не возражает в таких случаях против коньяка. Лучше хорошего.
   – И против водки, спирта и самогона твоя медицина тоже не возражает, – сказала Ирина.
   – Представьте себе, не возражает. А даже рекомендует. Причем, настоятельно. Помню, когда я еще оперировал, у нас один анестезиолог…
   – Вы уже руки мыли? – спросила Ирина. – Официальная медицина как, против мытья рук не возражает?
   – Грехи наши тяжкие, – сказал Доктор, вставая. – Пойдемте, господа, умоем руки.
   Когда руки были вымыты и все вернулись к столу, Доктор торжественно, на правах старшего, разлил в стаканы коньяк. Ирине совсем чуть-чуть. Себе он, похоже, собирался плеснуть побольше, но, наткнувшись на суровый взгляд Ирины, налил себе столько же, сколько и Михаилу с Гринчуком – грамм пятьдесят.
   И сам же предложил тост:
   – Предлагаю выпить за то, чтобы такие вот ушибы были самыми тяжкими нашими болезнями.
   Все выпили молча. Только Ирины, пригубив, не удержалась:
   – Глупость самая твоя тяжелая болезнь.
   – Не скажите, мадам, не скажите, – возразил Доктор. – Глупость – это не болезнь. Это призвание. Это, если хотите, счастье.
   – Счастливый ты наш.
   – К сожалению, но счастьем сим обделен, – печально развел руками Доктор. – Вот если бы имел возможность закусить коньяк лимоном, то очень сильно приблизился бы к этому состоянию.
   – К глупости? – спросила Ирина.
   – К счастью.
   – Тогда пойди и возьми лимон на кухне в холодильнике.
   – Ирина, в лимоне без коньяка, так же мало счастья, как и в коньяке без лимона, – вскричал Доктор.
   – Мы вам еще нальем, – пообещал Гринчук.
   Доктор встал и вышел на кухню.
   Гринчук улыбнулся. В этом доме он отдыхал душой и прекрасно понимал Михаила, который приходил к маме Ире при каждом удобном случае.
   – И где здесь лимон? – спросил с кухни Доктор.
   – Я сейчас помогу, – крикнул Гринчук.
   – Там, на дверце, – вдогонку подсказала Ирина.
   – Говорят, тут на дверце, – сказал Гринчук, входя на кухню.
   Доктор сидел на табурете перед открытым холодильником.
   – Вот он, лимон, – указал Гринчук.
   – Что значит мент, – одобрительно сказал Доктор. – Извините, милиционер.
   – Как у Ирины со здоровьем? – тихо спросил Гринчук.
   – А как у нее может быть со здоровьем, в семьдесят лет, после двадцати лет жизни на улице и после недавней смерти мужа? – так же тихо ответил Доктор. – Иногда мне кажется, что она живет только из-за Михаила. Знаете, она ведь Михаила должна винить в смерти Тотошки. Тотошка погиб защищая Михаила, когда тот лежал без сознания. А она…
   Гринчук вздохнул. Его никто не упрекал, что в ту ночь он мог бы защитить Нору. Если честно, то шансов успеть в ту ночь у него практически не было. Но легче подполковнику от этого не было.
   – Вы уж Михаила поберегите, – попросил Доктор.
   – Постараюсь.
   – Вы уж постарайтесь.
   Они вернулись в комнату как раз в тот момент, когда по телевизору шла реклама.
   – Реклама это ложь, – заявил сходу Доктор. – Наглая и неприкрытая.
   – Да и сам ты не слишком любишь правду, – сказала Ирина.
   – Неправда, – заявил Доктор. – Я люблю правду, только не могу себе позволить. Не по карману, знаете ли. Хотя…
   – Что? – спросил Гринчук.
   – Она, пожалуй, никому не по карману, – сообщил Доктор. – И приводит это к недоразумениям. Был один случай….
   Доктор на всякий случай оглядел собравшихся – не станет ли кто-то возражать против очередной жизненной истории. Никто не возражал.
   – Жили у частном секторе две соседки. У одной была любимая овчарка, а другая предпочитала разводить кроликов. И купила однажды она себе кролика исключительной породности. За безумную цену чуть ли не в триста долларов. Кроликом она, естественно, похвасталась перед соседкой, та повосхищалась..
   – Кстати, – заметил вдруг Доктор, мне, кажется, обещали к лимону коньяк?
   Михаил молча налил двадцать грамм в стакан Доктора. Гринчук нарезал лимон кружочками.
   Доктор выпил коньяк, сунул в рот кружок лимона и закрыл глаза от удовольствия.
   – Вот оно, счастье, – через несколько секунд сказал Доктор.
   – А что там с кроликом? – спросил Гринчук.
   – С кроликом? А, с кроликом… Через недельку, прекрасным летним вечером овчарка одной из соседок принесла с прогулки в дом того самого кролика. Только мертвого. Грязного и дохлого. Трехсотдолларового будущего производителя. Можете представить себе реакцию хозяйки собаки.
   – Могу, – сказал Гринчук. – Как-то сосед соседа убил за пришибленную курицу.