Страница:
– Или как, – откликнулся Эдик. – Жаль, что с Валеркой так вышло…
Обменявшись рукопожатием с Планшетовым, Армеец шагнул к Атасову, который молча курил, стоя в стороне.
– Саня?
– Садись в машину, Эдик. Дай я тебя хоть к калитке отвезу. Я ее, знаешь, запомнил, с прошлого раза.
– Это ли-лишнее, – смутился Армеец. – Нет, правда, не стоит. Ничего с-страшного. Пройдусь. Хо-хочу пешком туда прийти, понимаешь?
Атасов заключил его в объятия. Подержал с минуту, отпустил, отступил на шаг.
– Тогда ступай, Армеец. С Богом.
Андрей подумал, что это все, но Армеец, колебавшийся, это было видно, повернулся к нему лицом. Оно стало бледным, как бумага.
– Я го-говорил с Валеркой, – сказал Эдик, – там, – он показал в ту сторону, где, сливаясь в одну песочную полосу, маячили отроги гор, – в пещерном городе. Незадолго до того, как все на-началось. Или, наоборот, закончилось. Для него. Может, за полчаса до того, как он себя подорвал. Что-то грызло его изнутри, но, он не знал, как сказать.
– Что грызло? – одними губами спросил Бандура.
– Не знаю. Он только велел тебе передать, что не хотел…
– Чего – не хотел, Эдик?
– Этого – сказал он мне. ЭТОГО. Я его не понял. Наверное, чтобы все так вышло, не хотел. С тобой, с ним, с Кристиной. Никто из нас не хотел этого, – помолчав, добавил Армеец. – Это было последняя фраза, которую я слышал от Протасова. Мы с ним разговаривали, понимаешь. Как сейчас с тобой. Потом уже попали в засаду, он еще бахвалился, разговаривая с теми па-парнями в ми-милицейской форме. Ну и… еще он крикнул «беги», но это было нам с Планшетовым. – Эдик вздохнул. – Мы и побежали. Береги себя, Андрюша.
– И ты себя береги, брат.
Развернувшись, Армеец зашагал вдоль дороги, по привычке немного сутулясь на ходу. Приятели смотрели ему в спину и молчали, чувствуя себя людьми, у которых забрали нечто важное, хотя так сразу и не скажешь, что именно.
– Я так и знал! – в конце концов, не выдержал Планшетов. – Как он мог так с нами поступить?!
Пройдя, наверное, половину пути, Армеец обернулся и помахал рукой – крохотное пятнышко у длинной серой полосы асфальта, разделившей на две неравномерные части огромное светло-зеленое поле. Пушинка на ковре, чудом избежавшая пылесоса. Потом Атасов полез за руль, провернул ключ в замке зажигания, запустил двигатель. Кому-то всегда приходится делать нечто подобное, чтобы не остаться на развилке.
– По коням, – сказал Атасов. Они молча забились в машину, и она тронулась с места. Крошечная фигурка Эдика пропала за придорожными кустами, они проносились мимо все быстрее. Какое-то время Бандура заворожено глядел на проплывающие справа далекие крыши деревенских домиков, затем отвернулся и стал смотреть прямо вперед, на дорогу, наматываемую колесами.
– Херсонщина. – Волына, оживившись, потянул воздух ноздрями, вглядываясь в затянутую сиреневой дымкой равнину по ту сторону КПП. – Родные края. Знаете, мужики, анекдот? Плывут три крокодила по Хуанхэ. Один говорит: «Вареным рисом пахнет». Второй: «Родина близко». Третий им: «Разговорчики в строю!»
– Крокодилы риса не едят, – сказал Планшетов.
– Заткнитесь, ладно? – предложил Атасов.
Они без проблем пересекли границу, пропускной пункт словно вымер от эпидемии, поражающей исключительно госслужащих на ответственных постах.
– Подались в народное хозяйство, – высказал предположение Юрик.
– Сочувствую этому хозяйству, типа, в таком случае, – буркнул Атасов.
– Без паники, – важно изрек Волына. – Все ништяк. Здесь все под контролем у дяди Гриши. На раз приклепаются, на два отсосут. Один только звонок, куда следует…
– Ты, кстати, как, Вовка? – спросил Бандура. Чувствовалось, что Вовка ожил, тем не менее, Андрей решил поинтересоваться.
– Потихоньку, зема. Дома и стены помогают.
– Это точно, – согласился Андрей, подумав о Дубечках и отце, которому так и не удосужился выслать блок сигарет, как когда-то хотел, самое меньшее, что, вероятно, должен был сделать. Атасов особенно не распространялся о том, что произошло в столице за те пару дней, что он отсутствовал, но и нескольких слов, которыми они перебросились, оказалось вполне достаточно, чтобы прийти к выводу – обстановка кардинально переменилась к худшему, делать в городе никому из них решительно нечего, более того, возвращаться туда – опасно. Ему, Андрею, в первую очередь, принимая во внимание многочисленные, нависшие над головой обвинения и смерть Олега Правилова, единственного своего покровителя. Глупо бросаться в последнюю битву с поднятым забралом и обнаженным мечом, без единого шанса на успех, как это некогда сделал Спартак, особенно, если проживаешь в стране, где чинуши самого высокого ранга демонстрируют совершенно иные примеры поведения, при малейших признаках шухера кидаясь, очертя головы кто куда, по палатам заграничных клиник. Быстрее крыс, как шпана, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся в генеральских лампасах.
Идея съездить к отцу пришла в голову накануне, когда жизнь висела на волоске. Правда, пока он находился между небом и землей, поездка в Дубечки воспринималась, чуть ли не как возвращение в библейский Эдем, который у каждого, вероятно, свой. Теперь, когда небо над головой стало относительно безоблачным, затея приобрела привкус школьной истории о Владимире Ильиче, скрывающемся в своем шалаше от агентов охранного отделения.
– Что будем делать, земляки? – прервал его размышления Волына. Мимо проплыл дорожный указатель, сообщавший белым по синему, что до Херсона осталось всего тридцать пять километров, полчаса ходу, даже с учетом напряженного трафика в первую половину понедельника.
– Что, типа, делать, земляк? – холодно переспросил Атасов с таким видом, чтобы даже до Вовки дошло: после 1991 года, с исчезновением Великого и Могучего Родина, перестав называться советской и социалистической, здорово сдала в размерах, разношерстная пятимиллионная армия приказала долго жить, а понятие земляк, соответственно, утратило былую актуальность, вон их теперь сколько, почти сорок восемь миллионов. И все, поди ж ты, земляки.
– Тебе, чувак, самое время на биржу труда записываться, – сказал Планшетов, хмурясь.
– Зачем мне твоя биржа гребаная, если дядя Гриша имеется? – парировал Волына. Андрей подумал, что это действительно не худший вариант для Вовки, у которого очень кстати оказался хоть какой-то запасной аэродром.
– Хорошо тебе, чувак, – вздохнул Планшетов, похоже, их мысли, в общем совпали.
– Ага, – развивал идею Вовка, размышляя вслух. – Дядя Гриша подсобит, если, конечно, грамотно попросить. А не переть буром.
– Вот и греби к своему дяде менту, – вспылил Планшетов, вспомнив свою семиметровую комнату в коммуналке, из которой его к тому же давно грозились выпереть за долги по квартплате, оставшиеся еще от родителей-алкоголиков. – Не забудь поцеловать его в задницу, чувак.
– Фильтруй базар, Юрик, – насупился Вовчик. – Дядя Гриша – человек серьезный.
– Ну так в чем, типа, проблемы? – спросил Атасов, не поворачивая головы.
– Жить негде, зема, – пожаловался Вовчик печально. – Мамку-то я в прошлом году похоронил, а дом мы с Валеркой загнали. Все бабло запулили в МММ, под проценты. Теперь, б-дь, ни хаты, ни бабла, ни процентов, ни х… по-любому.
– Ни флага, ни родины, – буркнул Атасов холодно.
– Ага, где-то так.
– А в Киеве тебя что, хата ждет? – осведомился Планшетов. – Или ты рассчитываешь, что тебя та баба обратно в хату пустит, у которой по двору вурдалаки бродят?
– Ирка?! – Вовка вытаращил глаза. – Э, нет, зема, туда – ни в жизнь, ни ногой, по-любому. Опять же, мы там с Валеркой такого накуролесили, что, теперь, если только поймают, то все, труба-дело.
– Ну, вот видишь, – сказал Андрей. – Выходит, Вовчик, разумнее всего – тебе здесь сойти. Кстати, ты бы из-за дома своего не сильно страдал. Если ты, Вовка, домом ту землянку называешь, где вы с Валеркой в прошлом году кантовались, то…
– Землянка или нет, а крыша над головой была, – обиделся Вовка.
– Новую выкопай, – посоветовал Планшетов.
– Было б где, зема. Я ж участок тоже продал. Вместе с хатой.
– Нацепишь погоны, наградят комнатой в общаге, чувак, – заверил его Планшетов. Дядя Гриша слово замолвит, и будет все – как по маслу. Жирно и красиво. Еще и в большие начальники пробьешься. Помяни мое слово.
Вовка грустно вздохнул.
– А вы куда?
– Лично я – к бате, – сказал Андрей, наконец, озвучив то, что давно крутилось в голове. – Домой.
– Как это?
– Разбегаемся мы, брат, если ты еще не понял, вот как.
– Навсегда?
Слово резануло Андрея, как бритва, он вздрогнул:
– Этого я тебе сказать не могу, Вовка. Не знаю. Но, сдается мне, никогда уже не будет так, как раньше.
– Значится, я к дяде Грише, так?
– Выходит что так, Вовка.
– Цюрюпинск, типа, – сообщил Атасов, хмурясь. Собственно, они просто огибали городок, раскинувшийся слева от шоссе.
– Вот и Вовка ушел, – сказал Юрик и принялся смотреть вперед, туда, где, словно рассыпанные по спинке дивана карты, маячили на противоположном правом берегу Днепра далекие крыши херсонских домов. – Жалко.
Бандура чуть не брякнул «жалко у пчелки», как наверняка бы выразился Протасов, и прикусил язык.
– Пожалей себя, Юрик, – сказал Атасов, не отрываясь от дороги. – Волына у своего дяди Гриши, как у Бога за пазухой будет. В отличие, между прочим, от тебя.
– Был бы Эдик человеком, квартиру б оставил, – после продолжительного молчания изрек Планшетов. – Переписал бы, например, на меня. Сдали бы ее в наем на полгода – все какая копейка, худо-бедно, на булку с маслом.
– Да уж, – согласился Бандура, подумав, что Протасов мог бы устроиться еще круче, распоряжаясь квартирой свекрови своей бывшей жены, влиятельной банкирши, проживавшей в историческом центре города. Если бы, конечно, сумел с ней договориться, а не опрокинул самым бессовестным образом, доведя до инсульта, а потом и сам не остался в горах. Навсегда.
– Пустое, типа, – Атасов потрепал Андрея по плечу. Вмонтированные в торпеду часы показывали четыре пополудни. За спиной остались Умань и Планшетов, сошедший у придорожного базарчика, метров за пятьдесят до развилки, образованной трассой М-20 Одесса-Киев и примыкающей к ней автодорогой А-267, соединяющей Умань и Винницу. Планшетову было на север, Андрею с Атасовым – на запад. Прямо как в революционной песне «Дан приказ ему на запад…». Их маршруты разошлись под прямым углом, приказ исходил от Андрея, именно он так решил вопреки желанию Юрика, которому вовсе не улыбалось остаться в одиночестве. Но, Бандура был неумолим.
– А может, я все же с вами, чуваки? – вздыхал Планшетов. Атасов сконцентрировался на изучении карты, очень кстати обнаружившейся в бардачке. Андрей отрицательно мотнул головой.
– Извини, старик, но, не в этот раз. Езжай домой.
На то было несколько причин. Во-первых, Бандура не собирался устраивать из своей поездки к отцу экскурсию на потемкинскую пасеку бездельников из императорской свиты, а нечто подобное вполне могло произойти, особенно, если бы они приехали компанией. Во-вторых, присутствие Юрика тяготило Андрея, невольно заставляя вспоминать то планы физического устранения Бонасюка, которые они составляли, сидя в хрущевке на бульваре Лепсе, не представляя, чем это, в конце концов обернется, то кошмарную сцену в гараже на Оболони, когда от их рук пало двое продажных ментов, своей болтовней приоткрывших тайну исчезновения Кристины. А он не был уверен, что хочет ее знать теперь, в сложившихся обстоятельствах. Он думал, что возможно, разумнее попытаться перевернуть страницу, начать с чистого листа, раз предыдущий нельзя переписать. Юрик здорово затруднял этот процесс. Планшетову пришлось подчиниться. Он пожал им обоим руки и вышел наружу. Стал на обочине, сутулясь и понурив голову. Атасов не глушил мотора, сразу включил левый поворотник. Микроавтобус поднялся на мост, Планшетов исчез из поля зрения, как только его заслонил бетонный парапет.
– Я к отцу давно собирался… – проговорил Андрей, когда смог проглотить комок, подступивший к горлу сразу после того, как ушел Юрик, а с ним каким-то образом действительно порвались нити, связывавшие его с Кристиной, хоть ее не было давно нигде, кроме его памяти, которую он сам хотел стереть.
– Понимаю, типа…
– Спасибо, – сказал Андрей и погрузился в молчание. Атасов воспринял его по-своему.
– Ты бы поспал, что ли, – предложил он, сверившись с часами. Стрелки показывали начало пятого вечера. – Засветло все равно не доберемся, самое время вздремнуть, – Атасов сложил карту, лежавшую на коленях. – От Умани до Немирова – больше ста километров. И оттуда еще – хорошая сотня. Причем, если верить этой мазне, где-то там впереди – явно кончается асфальт. Я прав?
– Ну, не то, чтобы он совсем заканчивался, – попытался улыбнуться Андрей. – Но, слегка потрясет, не без этого.
– Одно радует, – чем дальше от так называемой цивилизации, тем меньше попадается стражей, типа, правопорядка, а кому они, спрашивается, нужны, когда путешествуешь в заляпанном кровью бусе без документов?
– Никому и даром, – подхватил Андрей.
– Черт! – Убрав карту в бардачок, Атасов выудил оттуда пачку сигарет, потряс перед носом и, скомкав, швырнул в окно. – Сигареты кончились. Черт знает что. Надо будет купить, по дороге.
– Точно, – воспрянул духом Андрей, даже треснул себя по лбу, в избытке чувств. – Спасибо, что наполнил! Я отцу блок «Лаки Страйк» прихвачу. Или «Кэмел» без фильтра. А то, знаешь, уже больше года высылаю…
– Бывает, типа, – согласился Атасов. – Кстати, водки взять – тоже не помешает. За встречу и все такое. А то, некрасиво, типа, с пустыми руками в гости переться. Идет?
– Ты еще спрашиваешь? Знаешь, это так здорово, что мы вместе поехали! Батя будет рад. Вы ведь оба – офицеры. Посидите, значит, службу вспомните. Уверен, ему этого не хватает, Саня.
– Тогда прикинь, пока не уснул, какие там у нас населенные пункты по пути, подходящие, чтобы, типа, отовариться? Или уже в Дубечках все купим?
– В Дубечках можем пролететь, – протянул Андрей. – У нас там такая глушь, конкретная… Сибирь. Ты не поверишь. После десяти вечера – даже фонари не горят. Темно, как в поле.
– Да ты что? А я почему-то полагал, будто твои Дубечки – довольно-таки крупный городок…
– Куда там, – вздохнул Андрей. – Стоит моему старику воткнуть вечером электробритву в розетку, как на соседних улицах меркнет свет.
– Ничего себе, типа, – присвистнул Атасов.
– Дыра, – грустно сказал Андрей. – Поэтому люди оттуда и уезжают. От хорошей жизни ведь не бегают, верно?
– Не бегают, – согласился Атасов. – Правда, типа, я бы не сказал, что в большом городе много счастья, и оно буквально валяется под ногами. По лицам горожан этого не скажешь.
– Тут ты прав, – кивнул Андрей через минуту, после того, как попытался представить улыбающиеся лица в маршрутке или, скажем вагоне метро, но потерпел фиаско. Воображаемые лица были хмурыми и враждебными. – Наверное, там хорошо, где нас нет, – добавил Бандура, еще немного подумав. Какое-то время оба молчали.
– Опусти спинку сидения и попробуй вздремнуть, – предложил из-за руля Атасов. – А еще лучше – перелазь назад. Там хоть спину разогнешь.
– Да чего-то спать не хочется.
– Это ты просто не лег.
Андрей осторожно, чтобы не потревожить изувеченную руку, перебрался в хвост микроавтобуса, кряхтя, улегся. Атасов оказался прав, стоило телу принять горизонтальное положение, как веки стали тяжелыми, Бандура несколько раз зевнул.
– Вот видишь, – сказал Атасов, покосившись на него в зеркало заднего вида.
– Эх, Саня, – пробормотал Андрей, решив, что просто обязан вступиться за малую родину до того, как заснет, а к тому все шло. – Спору нет, с развлечениями и бабками у нас в Дубечках не густо. Зато, – он снова заразительно зевнул, – ты просто не представляешь, какая у нас природа замечательная. И рыбалка. А продукты? Взять, к примеру, молоко. Или сметану. Или творог. Да в городе ничего такого ни за какие деньги не купишь, одни осклизлые суррогаты на полках в супермаркетах валяются. Слеплены, х… знает из чего.
– Это точно, что слеплены, – согласился Атасов. – Урбанизация, мать ее. Глобализация, плюс воровство, куда без воровства?
– А мед? Ты когда в последний раз мед на пасеке ел? Без сахара. Прямо вместе с сотами?
– Никогда, типа, не ел, – признался Атасов.
– Ну, вот видишь… – пробормотал Андрей, отключаясь. Сон принялся обволакивать его, словно сироп, Андрей погрузился в эту субстанцию и поплыл с закрытыми глазами, под плавное покачивание машины, влекомый еле заметным и одновременно властным течением.
Глава 10 ДУБЕЧКИ
Обменявшись рукопожатием с Планшетовым, Армеец шагнул к Атасову, который молча курил, стоя в стороне.
– Саня?
– Садись в машину, Эдик. Дай я тебя хоть к калитке отвезу. Я ее, знаешь, запомнил, с прошлого раза.
– Это ли-лишнее, – смутился Армеец. – Нет, правда, не стоит. Ничего с-страшного. Пройдусь. Хо-хочу пешком туда прийти, понимаешь?
Атасов заключил его в объятия. Подержал с минуту, отпустил, отступил на шаг.
– Тогда ступай, Армеец. С Богом.
Андрей подумал, что это все, но Армеец, колебавшийся, это было видно, повернулся к нему лицом. Оно стало бледным, как бумага.
– Я го-говорил с Валеркой, – сказал Эдик, – там, – он показал в ту сторону, где, сливаясь в одну песочную полосу, маячили отроги гор, – в пещерном городе. Незадолго до того, как все на-началось. Или, наоборот, закончилось. Для него. Может, за полчаса до того, как он себя подорвал. Что-то грызло его изнутри, но, он не знал, как сказать.
– Что грызло? – одними губами спросил Бандура.
– Не знаю. Он только велел тебе передать, что не хотел…
– Чего – не хотел, Эдик?
– Этого – сказал он мне. ЭТОГО. Я его не понял. Наверное, чтобы все так вышло, не хотел. С тобой, с ним, с Кристиной. Никто из нас не хотел этого, – помолчав, добавил Армеец. – Это было последняя фраза, которую я слышал от Протасова. Мы с ним разговаривали, понимаешь. Как сейчас с тобой. Потом уже попали в засаду, он еще бахвалился, разговаривая с теми па-парнями в ми-милицейской форме. Ну и… еще он крикнул «беги», но это было нам с Планшетовым. – Эдик вздохнул. – Мы и побежали. Береги себя, Андрюша.
– И ты себя береги, брат.
Развернувшись, Армеец зашагал вдоль дороги, по привычке немного сутулясь на ходу. Приятели смотрели ему в спину и молчали, чувствуя себя людьми, у которых забрали нечто важное, хотя так сразу и не скажешь, что именно.
– Я так и знал! – в конце концов, не выдержал Планшетов. – Как он мог так с нами поступить?!
Пройдя, наверное, половину пути, Армеец обернулся и помахал рукой – крохотное пятнышко у длинной серой полосы асфальта, разделившей на две неравномерные части огромное светло-зеленое поле. Пушинка на ковре, чудом избежавшая пылесоса. Потом Атасов полез за руль, провернул ключ в замке зажигания, запустил двигатель. Кому-то всегда приходится делать нечто подобное, чтобы не остаться на развилке.
– По коням, – сказал Атасов. Они молча забились в машину, и она тронулась с места. Крошечная фигурка Эдика пропала за придорожными кустами, они проносились мимо все быстрее. Какое-то время Бандура заворожено глядел на проплывающие справа далекие крыши деревенских домиков, затем отвернулся и стал смотреть прямо вперед, на дорогу, наматываемую колесами.
* * *
Около одиннадцати утра они увидели впереди, прямо по курсу пару мрачных железобетонных будок и шлагбаум на границе между двумя областями одной страны. Сильно пахло солончаками. Гнилое море почти вплотную подступило к дороге.– Херсонщина. – Волына, оживившись, потянул воздух ноздрями, вглядываясь в затянутую сиреневой дымкой равнину по ту сторону КПП. – Родные края. Знаете, мужики, анекдот? Плывут три крокодила по Хуанхэ. Один говорит: «Вареным рисом пахнет». Второй: «Родина близко». Третий им: «Разговорчики в строю!»
– Крокодилы риса не едят, – сказал Планшетов.
– Заткнитесь, ладно? – предложил Атасов.
Они без проблем пересекли границу, пропускной пункт словно вымер от эпидемии, поражающей исключительно госслужащих на ответственных постах.
– Подались в народное хозяйство, – высказал предположение Юрик.
– Сочувствую этому хозяйству, типа, в таком случае, – буркнул Атасов.
– Без паники, – важно изрек Волына. – Все ништяк. Здесь все под контролем у дяди Гриши. На раз приклепаются, на два отсосут. Один только звонок, куда следует…
– Ты, кстати, как, Вовка? – спросил Бандура. Чувствовалось, что Вовка ожил, тем не менее, Андрей решил поинтересоваться.
– Потихоньку, зема. Дома и стены помогают.
– Это точно, – согласился Андрей, подумав о Дубечках и отце, которому так и не удосужился выслать блок сигарет, как когда-то хотел, самое меньшее, что, вероятно, должен был сделать. Атасов особенно не распространялся о том, что произошло в столице за те пару дней, что он отсутствовал, но и нескольких слов, которыми они перебросились, оказалось вполне достаточно, чтобы прийти к выводу – обстановка кардинально переменилась к худшему, делать в городе никому из них решительно нечего, более того, возвращаться туда – опасно. Ему, Андрею, в первую очередь, принимая во внимание многочисленные, нависшие над головой обвинения и смерть Олега Правилова, единственного своего покровителя. Глупо бросаться в последнюю битву с поднятым забралом и обнаженным мечом, без единого шанса на успех, как это некогда сделал Спартак, особенно, если проживаешь в стране, где чинуши самого высокого ранга демонстрируют совершенно иные примеры поведения, при малейших признаках шухера кидаясь, очертя головы кто куда, по палатам заграничных клиник. Быстрее крыс, как шпана, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся в генеральских лампасах.
Идея съездить к отцу пришла в голову накануне, когда жизнь висела на волоске. Правда, пока он находился между небом и землей, поездка в Дубечки воспринималась, чуть ли не как возвращение в библейский Эдем, который у каждого, вероятно, свой. Теперь, когда небо над головой стало относительно безоблачным, затея приобрела привкус школьной истории о Владимире Ильиче, скрывающемся в своем шалаше от агентов охранного отделения.
– Что будем делать, земляки? – прервал его размышления Волына. Мимо проплыл дорожный указатель, сообщавший белым по синему, что до Херсона осталось всего тридцать пять километров, полчаса ходу, даже с учетом напряженного трафика в первую половину понедельника.
– Что, типа, делать, земляк? – холодно переспросил Атасов с таким видом, чтобы даже до Вовки дошло: после 1991 года, с исчезновением Великого и Могучего Родина, перестав называться советской и социалистической, здорово сдала в размерах, разношерстная пятимиллионная армия приказала долго жить, а понятие земляк, соответственно, утратило былую актуальность, вон их теперь сколько, почти сорок восемь миллионов. И все, поди ж ты, земляки.
– Тебе, чувак, самое время на биржу труда записываться, – сказал Планшетов, хмурясь.
– Зачем мне твоя биржа гребаная, если дядя Гриша имеется? – парировал Волына. Андрей подумал, что это действительно не худший вариант для Вовки, у которого очень кстати оказался хоть какой-то запасной аэродром.
– Хорошо тебе, чувак, – вздохнул Планшетов, похоже, их мысли, в общем совпали.
– Ага, – развивал идею Вовка, размышляя вслух. – Дядя Гриша подсобит, если, конечно, грамотно попросить. А не переть буром.
– Вот и греби к своему дяде менту, – вспылил Планшетов, вспомнив свою семиметровую комнату в коммуналке, из которой его к тому же давно грозились выпереть за долги по квартплате, оставшиеся еще от родителей-алкоголиков. – Не забудь поцеловать его в задницу, чувак.
– Фильтруй базар, Юрик, – насупился Вовчик. – Дядя Гриша – человек серьезный.
– Ну так в чем, типа, проблемы? – спросил Атасов, не поворачивая головы.
– Жить негде, зема, – пожаловался Вовчик печально. – Мамку-то я в прошлом году похоронил, а дом мы с Валеркой загнали. Все бабло запулили в МММ, под проценты. Теперь, б-дь, ни хаты, ни бабла, ни процентов, ни х… по-любому.
– Ни флага, ни родины, – буркнул Атасов холодно.
– Ага, где-то так.
– А в Киеве тебя что, хата ждет? – осведомился Планшетов. – Или ты рассчитываешь, что тебя та баба обратно в хату пустит, у которой по двору вурдалаки бродят?
– Ирка?! – Вовка вытаращил глаза. – Э, нет, зема, туда – ни в жизнь, ни ногой, по-любому. Опять же, мы там с Валеркой такого накуролесили, что, теперь, если только поймают, то все, труба-дело.
– Ну, вот видишь, – сказал Андрей. – Выходит, Вовчик, разумнее всего – тебе здесь сойти. Кстати, ты бы из-за дома своего не сильно страдал. Если ты, Вовка, домом ту землянку называешь, где вы с Валеркой в прошлом году кантовались, то…
– Землянка или нет, а крыша над головой была, – обиделся Вовка.
– Новую выкопай, – посоветовал Планшетов.
– Было б где, зема. Я ж участок тоже продал. Вместе с хатой.
– Нацепишь погоны, наградят комнатой в общаге, чувак, – заверил его Планшетов. Дядя Гриша слово замолвит, и будет все – как по маслу. Жирно и красиво. Еще и в большие начальники пробьешься. Помяни мое слово.
Вовка грустно вздохнул.
– А вы куда?
– Лично я – к бате, – сказал Андрей, наконец, озвучив то, что давно крутилось в голове. – Домой.
– Как это?
– Разбегаемся мы, брат, если ты еще не понял, вот как.
– Навсегда?
Слово резануло Андрея, как бритва, он вздрогнул:
– Этого я тебе сказать не могу, Вовка. Не знаю. Но, сдается мне, никогда уже не будет так, как раньше.
– Значится, я к дяде Грише, так?
– Выходит что так, Вовка.
– Цюрюпинск, типа, – сообщил Атасов, хмурясь. Собственно, они просто огибали городок, раскинувшийся слева от шоссе.
* * *
– М-да, – протянул Планшетов. Обернувшись, он смотрел назад, на быстро уменьшающуюся фигуру Волыны. С минуту Вовчик стоял на обочине, размахивая руками, словно Робинзон Крузо, заметивший на горизонте корабль, который, впрочем, в любом случае все равно проплывет мимо. Потом он, предусмотрительно глянув по сторонам, пересек четыре полосы автострады Р-73, и, перевалив через стальной отбойник, принялся медленно спускаться по насыпи. Еще секунда, и его макушка скрылась в придорожных кустах, а потом и сами они пропали за горизонтом.– Вот и Вовка ушел, – сказал Юрик и принялся смотреть вперед, туда, где, словно рассыпанные по спинке дивана карты, маячили на противоположном правом берегу Днепра далекие крыши херсонских домов. – Жалко.
Бандура чуть не брякнул «жалко у пчелки», как наверняка бы выразился Протасов, и прикусил язык.
– Пожалей себя, Юрик, – сказал Атасов, не отрываясь от дороги. – Волына у своего дяди Гриши, как у Бога за пазухой будет. В отличие, между прочим, от тебя.
– Был бы Эдик человеком, квартиру б оставил, – после продолжительного молчания изрек Планшетов. – Переписал бы, например, на меня. Сдали бы ее в наем на полгода – все какая копейка, худо-бедно, на булку с маслом.
– Да уж, – согласился Бандура, подумав, что Протасов мог бы устроиться еще круче, распоряжаясь квартирой свекрови своей бывшей жены, влиятельной банкирши, проживавшей в историческом центре города. Если бы, конечно, сумел с ней договориться, а не опрокинул самым бессовестным образом, доведя до инсульта, а потом и сам не остался в горах. Навсегда.
* * *
– Спасибо, что согласился со мной поехать, Саня, – проговорил Андрей, когда они остались в салоне вдвоем.– Пустое, типа, – Атасов потрепал Андрея по плечу. Вмонтированные в торпеду часы показывали четыре пополудни. За спиной остались Умань и Планшетов, сошедший у придорожного базарчика, метров за пятьдесят до развилки, образованной трассой М-20 Одесса-Киев и примыкающей к ней автодорогой А-267, соединяющей Умань и Винницу. Планшетову было на север, Андрею с Атасовым – на запад. Прямо как в революционной песне «Дан приказ ему на запад…». Их маршруты разошлись под прямым углом, приказ исходил от Андрея, именно он так решил вопреки желанию Юрика, которому вовсе не улыбалось остаться в одиночестве. Но, Бандура был неумолим.
– А может, я все же с вами, чуваки? – вздыхал Планшетов. Атасов сконцентрировался на изучении карты, очень кстати обнаружившейся в бардачке. Андрей отрицательно мотнул головой.
– Извини, старик, но, не в этот раз. Езжай домой.
На то было несколько причин. Во-первых, Бандура не собирался устраивать из своей поездки к отцу экскурсию на потемкинскую пасеку бездельников из императорской свиты, а нечто подобное вполне могло произойти, особенно, если бы они приехали компанией. Во-вторых, присутствие Юрика тяготило Андрея, невольно заставляя вспоминать то планы физического устранения Бонасюка, которые они составляли, сидя в хрущевке на бульваре Лепсе, не представляя, чем это, в конце концов обернется, то кошмарную сцену в гараже на Оболони, когда от их рук пало двое продажных ментов, своей болтовней приоткрывших тайну исчезновения Кристины. А он не был уверен, что хочет ее знать теперь, в сложившихся обстоятельствах. Он думал, что возможно, разумнее попытаться перевернуть страницу, начать с чистого листа, раз предыдущий нельзя переписать. Юрик здорово затруднял этот процесс. Планшетову пришлось подчиниться. Он пожал им обоим руки и вышел наружу. Стал на обочине, сутулясь и понурив голову. Атасов не глушил мотора, сразу включил левый поворотник. Микроавтобус поднялся на мост, Планшетов исчез из поля зрения, как только его заслонил бетонный парапет.
– Я к отцу давно собирался… – проговорил Андрей, когда смог проглотить комок, подступивший к горлу сразу после того, как ушел Юрик, а с ним каким-то образом действительно порвались нити, связывавшие его с Кристиной, хоть ее не было давно нигде, кроме его памяти, которую он сам хотел стереть.
– Понимаю, типа…
– Спасибо, – сказал Андрей и погрузился в молчание. Атасов воспринял его по-своему.
– Ты бы поспал, что ли, – предложил он, сверившись с часами. Стрелки показывали начало пятого вечера. – Засветло все равно не доберемся, самое время вздремнуть, – Атасов сложил карту, лежавшую на коленях. – От Умани до Немирова – больше ста километров. И оттуда еще – хорошая сотня. Причем, если верить этой мазне, где-то там впереди – явно кончается асфальт. Я прав?
– Ну, не то, чтобы он совсем заканчивался, – попытался улыбнуться Андрей. – Но, слегка потрясет, не без этого.
– Одно радует, – чем дальше от так называемой цивилизации, тем меньше попадается стражей, типа, правопорядка, а кому они, спрашивается, нужны, когда путешествуешь в заляпанном кровью бусе без документов?
– Никому и даром, – подхватил Андрей.
– Черт! – Убрав карту в бардачок, Атасов выудил оттуда пачку сигарет, потряс перед носом и, скомкав, швырнул в окно. – Сигареты кончились. Черт знает что. Надо будет купить, по дороге.
– Точно, – воспрянул духом Андрей, даже треснул себя по лбу, в избытке чувств. – Спасибо, что наполнил! Я отцу блок «Лаки Страйк» прихвачу. Или «Кэмел» без фильтра. А то, знаешь, уже больше года высылаю…
– Бывает, типа, – согласился Атасов. – Кстати, водки взять – тоже не помешает. За встречу и все такое. А то, некрасиво, типа, с пустыми руками в гости переться. Идет?
– Ты еще спрашиваешь? Знаешь, это так здорово, что мы вместе поехали! Батя будет рад. Вы ведь оба – офицеры. Посидите, значит, службу вспомните. Уверен, ему этого не хватает, Саня.
– Тогда прикинь, пока не уснул, какие там у нас населенные пункты по пути, подходящие, чтобы, типа, отовариться? Или уже в Дубечках все купим?
– В Дубечках можем пролететь, – протянул Андрей. – У нас там такая глушь, конкретная… Сибирь. Ты не поверишь. После десяти вечера – даже фонари не горят. Темно, как в поле.
– Да ты что? А я почему-то полагал, будто твои Дубечки – довольно-таки крупный городок…
– Куда там, – вздохнул Андрей. – Стоит моему старику воткнуть вечером электробритву в розетку, как на соседних улицах меркнет свет.
– Ничего себе, типа, – присвистнул Атасов.
– Дыра, – грустно сказал Андрей. – Поэтому люди оттуда и уезжают. От хорошей жизни ведь не бегают, верно?
– Не бегают, – согласился Атасов. – Правда, типа, я бы не сказал, что в большом городе много счастья, и оно буквально валяется под ногами. По лицам горожан этого не скажешь.
– Тут ты прав, – кивнул Андрей через минуту, после того, как попытался представить улыбающиеся лица в маршрутке или, скажем вагоне метро, но потерпел фиаско. Воображаемые лица были хмурыми и враждебными. – Наверное, там хорошо, где нас нет, – добавил Бандура, еще немного подумав. Какое-то время оба молчали.
– Опусти спинку сидения и попробуй вздремнуть, – предложил из-за руля Атасов. – А еще лучше – перелазь назад. Там хоть спину разогнешь.
– Да чего-то спать не хочется.
– Это ты просто не лег.
Андрей осторожно, чтобы не потревожить изувеченную руку, перебрался в хвост микроавтобуса, кряхтя, улегся. Атасов оказался прав, стоило телу принять горизонтальное положение, как веки стали тяжелыми, Бандура несколько раз зевнул.
– Вот видишь, – сказал Атасов, покосившись на него в зеркало заднего вида.
– Эх, Саня, – пробормотал Андрей, решив, что просто обязан вступиться за малую родину до того, как заснет, а к тому все шло. – Спору нет, с развлечениями и бабками у нас в Дубечках не густо. Зато, – он снова заразительно зевнул, – ты просто не представляешь, какая у нас природа замечательная. И рыбалка. А продукты? Взять, к примеру, молоко. Или сметану. Или творог. Да в городе ничего такого ни за какие деньги не купишь, одни осклизлые суррогаты на полках в супермаркетах валяются. Слеплены, х… знает из чего.
– Это точно, что слеплены, – согласился Атасов. – Урбанизация, мать ее. Глобализация, плюс воровство, куда без воровства?
– А мед? Ты когда в последний раз мед на пасеке ел? Без сахара. Прямо вместе с сотами?
– Никогда, типа, не ел, – признался Атасов.
– Ну, вот видишь… – пробормотал Андрей, отключаясь. Сон принялся обволакивать его, словно сироп, Андрей погрузился в эту субстанцию и поплыл с закрытыми глазами, под плавное покачивание машины, влекомый еле заметным и одновременно властным течением.
Глава 10 ДУБЕЧКИ
По мере того как солнце клонилось к горизонту, небо быстро темнело, голубой цвет уступил место фиолетовому, а затем и весь купол почернел, кроме узкой полосы на западе, долго остававшейся рубиновой. Стало заметно холоднее, словно атмосфера не просто стала прозрачной, а вообще исчезла, предоставив звездам мерцать над дорогой, словно она перенеслась с Земли на Луну. Спустя пару часов равнина закончилась, местность стала холмистой, будто огромное скомканное одеяло, затяжные подъемы начали чередоваться с крутыми спусками, узкая лента убогого асфальта то карабкалась на высокие гребни, то ныряла в глубокие, затянутые туманом низины. Безжизненный лунный свет серебрил вершины холмов, делая их похожими на кратеры. Так, по-крайней мере, казалось Атасову, который сгорбился за рулем, вглядываясь вперед слезящимися от усталости глазами и потеряв счет выкуренным сигаретам. Он бы дорого дал за чашку кофе, а лучше две, но под рукой не было ни термоса, чтобы ее наполнить, ни кафе, чтобы ее заказать. Вокруг вообще не было ни души, уже больше часа ему не попалась по пути ни одна машина или гужевая повозка, ни одна заправочная станция у дороги или хотя бы лачуга, освещенная электрической лампой. Атасов с легкостью мог представить, что они, скажем, сбившись с пути, отправились в противоположную сторону и снова очутились в горах, просто горные пики прячутся во мгле, невидимые до поры до времени. Или, что как герои романа Стивена Кинга «Лангольеры», только по суше, а не по воздуху, преодолели какой-то невидимый барьер, отделяющий наш мир от потустороннего, где нет ни людей, ни птиц, ни растений, вообще ничего и никого, даже вкуса и эха. Время от времени Атасов, отвлекаясь от дороги, посматривал на Андрея, который спал, укрывшись теплой егерской курткой, очень кстати обнаружившейся в кабине микроавтобуса.
– Ну, спи, спи, – бормотал Атасов, подкуривая очередную сигарету.
Около полуночи микроавтобус пересек узкую реку по старому мосту, переброшенному с болотистого левого берега на высокий, обрывистый правый, и задрал куцый капот к звездам. Начался очередной крутой подъем. Когда же он остался позади, холмы неожиданно расступились, словно кулиса на театральной сцене, машина въехала в широкую долину. И далеко внизу, и слева, на отрогах холмов, Атасов увидел крошечные огоньки. Их было немного, но они все же были.
– Кажется, приехали, – с некоторым облегчением вздохнул Атасов, заметив проплывший справа прямоугольный щит, на котором было написано: ДУБЕЧКИ. Поскольку дорога снова шла под уклон, он включил нейтральную передачу, пустив микроавтобус накатом. Теперь по обеим сторонам тянулись разнокалиберные деревянные заботы, за которыми виднелись фасады одноэтажных домишек. Кое-где действительно горел свет, хотя большинство окон были темными, жильцы улеглись спать.
Атасов притормозил, отыскивая глазами табличку, чтобы прочитать название улицы. Оказалось, что она носит имя Ленина, это значило, скоро они достигнут центральной части городка. Прошло должно быть, минут десять, прежде чем это произошло. Микроавтобус, тихо урча работающим вхолостую мотором, выкатился на площадь, представлявшую собой политический и культурный центр поселка. Собственно, по делу, площадь была обыкновенным обширным пустырем, на котором стояли кирпичные коробки сельсовета, почтового отделения и лавки потребкооперации. У крыльца сельсовета горел единственный фонарь, в его скупых лучах бронзовая статуя Владимира Ильича на противоположной стороне улицы казалась изваянием какого-то мрачного демона-искусителя, порожденного египетской тьмой в ту эпоху, когда уже был Сфинкс, но еще не было пирамид. Проснувшегося, на короткое время, около ста лет назад, чтобы перекусить заблудшими душами, и снова задремавшего, с набитым желудком.
Чуть поодаль, за статуей Ильича, располагалось темное пустое пространство, но Атасову все же удалось рассмотреть покосившиеся створки футбольных ворот. В дальнем конце поля примостилось длинное, похожее на барак здание, Атасов предположил, что местная общеобразовательная школа. Та самая, выпустившая в мир взрослых Андрея Бандуру всего каких-то пару лет назад.
– Мы на месте, – сказал Атасов. – Просыпайся, брат. Подъем, солдат, слышишь? Куда нам дальше ехать?
Микроавтобус медленно катил по инерции, единственный движущийся объект на абсолютно неподвижной улице, аппликация, сдвигаемая, кадр за кадром, мультипликатором. Они обогнули бронзового Ильича, свернули к школе и, наконец, остановились в густой тени, под крыльцом.
– Парень? – повторил Атасов устало. – Вставай, говорю. На уроки опоздаешь.
Как это ни странно, но молодой человек, продолжая спать без задних ног, вместе с тем, уже был здесь, у школы, он даже видел ее фасад, хоть глаза при этом оставались закрытыми. Более того, видел, гораздо четче Атасова. Еще бы, ведь вокруг было солнечно и тепло, никакой ночи, а напротив, первая половина дня. Маленькие, похожие на перепуганных барашков облака набегали с севера в зенит, откуда ветер немедленно сдувал их, словно играя в короля горы. Кроме того, Андрей, в отличие от Атасова никуда не спешил, поскольку не опасался опоздать на уроки, как предупреждал откуда-то издали смутно знакомый мужской голос. Какие уроки, когда только что начались летние каникулы?
«ОПОЗДАЕШЬ В ШКОЛУ», –донеслось до него издалека, словно с противоположной части земного шара, даже дальше, из другой эпохи. Так обычно говорил дед, самый старший Бандура своим насквозь прокуренным, а по такому случаю еще и недовольным голосом надзирателя из тюрьмы, как тогда думал Андрей. «ВСТАВАЙ», зудел дед прямо в ухо, принимаясь разглагольствовать о том, что все бездельники, кто любит валяться в постели по утрам начиная жизнь, заканчивают ее, лежа в придорожной канаве. Правда, на этот раз голос принадлежал все же не деду, не отцу, а кому-то третьему, но не менее настырному. «ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ», пробормотал Андрей, натягивая на голову тулуп. К чему устраивать гонки, если наступили летние каникулы, следовательно, сам Бог велел поваляться в кровати часок-другой. «ЭЙ, БАНДУРА?», позвали его извне, более того, принялись тормошить за плечо. Тогда он решил уехать. И уехал. Занудный голос пропал, буркнув что-то вроде «НУ, ПОСПИ, ПОСПИ». Какой сон, недоумевал Андрей через минуту, накручивая педали велосипеда. Теплый, полный ароматов поздней весны ветер развевал волосы, в руках подрагивал велосипедный руль, панорама наплывала на него с приличной скоростью. Видать, он здорово разогнался, когда катил с горы. Андрей принялся смотреть по сторонам. Местность оказалась знакомой. Он приближался к школе по дороге, которую, будто часовые на параде, обступали старые тополя, фабрики по производству пуха, работающие с середины июня по конец июля, плюс минус одна неделя.
Затем впереди показалась школа, где он учился, и где работала мама. Он как раз собирался заскочить к ней, на пару минут, просто, чтобы увидеть, потому что соскучился. Андрей свернул на аллею, ведущую к зданию, и только тогда до него дошло, что увидеть ее невозможно, мама давно умерла.
«Значит, это снова сон, – догадался Андрей, сбрасывая скорость при помощи заднего тормоза, поскольку передний, ручной, на днях вышел из строя, а дед, обещавший починить, не сдержал слова. – Тот самый, что я видел вчера, только вторая серия». –Придя к этому заключению, он, как и накануне, снова взглянул на свои руки, они были по-прежнему на руле, чтобы убедиться – руки настоящие, с парой шрамов, полученных в юности, поросшие рыжими волосами.
« Сейчас я проснусь, и обнаружу себя в Ястребином», –это была следующая мысль. Не очень приятная, естественно. Потом он вспомнил, как после Дубечков в предыдущий раз ему приснилась станция зловещей подземки, откуда многие убывают, но не прибывает никто, поскольку поезда там ходят в одном направлении, как ниппель в шине. Или как древнегреческий перевозчик Харон,
– Ну, спи, спи, – бормотал Атасов, подкуривая очередную сигарету.
Около полуночи микроавтобус пересек узкую реку по старому мосту, переброшенному с болотистого левого берега на высокий, обрывистый правый, и задрал куцый капот к звездам. Начался очередной крутой подъем. Когда же он остался позади, холмы неожиданно расступились, словно кулиса на театральной сцене, машина въехала в широкую долину. И далеко внизу, и слева, на отрогах холмов, Атасов увидел крошечные огоньки. Их было немного, но они все же были.
– Кажется, приехали, – с некоторым облегчением вздохнул Атасов, заметив проплывший справа прямоугольный щит, на котором было написано: ДУБЕЧКИ. Поскольку дорога снова шла под уклон, он включил нейтральную передачу, пустив микроавтобус накатом. Теперь по обеим сторонам тянулись разнокалиберные деревянные заботы, за которыми виднелись фасады одноэтажных домишек. Кое-где действительно горел свет, хотя большинство окон были темными, жильцы улеглись спать.
Атасов притормозил, отыскивая глазами табличку, чтобы прочитать название улицы. Оказалось, что она носит имя Ленина, это значило, скоро они достигнут центральной части городка. Прошло должно быть, минут десять, прежде чем это произошло. Микроавтобус, тихо урча работающим вхолостую мотором, выкатился на площадь, представлявшую собой политический и культурный центр поселка. Собственно, по делу, площадь была обыкновенным обширным пустырем, на котором стояли кирпичные коробки сельсовета, почтового отделения и лавки потребкооперации. У крыльца сельсовета горел единственный фонарь, в его скупых лучах бронзовая статуя Владимира Ильича на противоположной стороне улицы казалась изваянием какого-то мрачного демона-искусителя, порожденного египетской тьмой в ту эпоху, когда уже был Сфинкс, но еще не было пирамид. Проснувшегося, на короткое время, около ста лет назад, чтобы перекусить заблудшими душами, и снова задремавшего, с набитым желудком.
Чуть поодаль, за статуей Ильича, располагалось темное пустое пространство, но Атасову все же удалось рассмотреть покосившиеся створки футбольных ворот. В дальнем конце поля примостилось длинное, похожее на барак здание, Атасов предположил, что местная общеобразовательная школа. Та самая, выпустившая в мир взрослых Андрея Бандуру всего каких-то пару лет назад.
– Мы на месте, – сказал Атасов. – Просыпайся, брат. Подъем, солдат, слышишь? Куда нам дальше ехать?
Микроавтобус медленно катил по инерции, единственный движущийся объект на абсолютно неподвижной улице, аппликация, сдвигаемая, кадр за кадром, мультипликатором. Они обогнули бронзового Ильича, свернули к школе и, наконец, остановились в густой тени, под крыльцом.
– Парень? – повторил Атасов устало. – Вставай, говорю. На уроки опоздаешь.
Как это ни странно, но молодой человек, продолжая спать без задних ног, вместе с тем, уже был здесь, у школы, он даже видел ее фасад, хоть глаза при этом оставались закрытыми. Более того, видел, гораздо четче Атасова. Еще бы, ведь вокруг было солнечно и тепло, никакой ночи, а напротив, первая половина дня. Маленькие, похожие на перепуганных барашков облака набегали с севера в зенит, откуда ветер немедленно сдувал их, словно играя в короля горы. Кроме того, Андрей, в отличие от Атасова никуда не спешил, поскольку не опасался опоздать на уроки, как предупреждал откуда-то издали смутно знакомый мужской голос. Какие уроки, когда только что начались летние каникулы?
«ОПОЗДАЕШЬ В ШКОЛУ», –донеслось до него издалека, словно с противоположной части земного шара, даже дальше, из другой эпохи. Так обычно говорил дед, самый старший Бандура своим насквозь прокуренным, а по такому случаю еще и недовольным голосом надзирателя из тюрьмы, как тогда думал Андрей. «ВСТАВАЙ», зудел дед прямо в ухо, принимаясь разглагольствовать о том, что все бездельники, кто любит валяться в постели по утрам начиная жизнь, заканчивают ее, лежа в придорожной канаве. Правда, на этот раз голос принадлежал все же не деду, не отцу, а кому-то третьему, но не менее настырному. «ОТСТАНЬ ОТ МЕНЯ», пробормотал Андрей, натягивая на голову тулуп. К чему устраивать гонки, если наступили летние каникулы, следовательно, сам Бог велел поваляться в кровати часок-другой. «ЭЙ, БАНДУРА?», позвали его извне, более того, принялись тормошить за плечо. Тогда он решил уехать. И уехал. Занудный голос пропал, буркнув что-то вроде «НУ, ПОСПИ, ПОСПИ». Какой сон, недоумевал Андрей через минуту, накручивая педали велосипеда. Теплый, полный ароматов поздней весны ветер развевал волосы, в руках подрагивал велосипедный руль, панорама наплывала на него с приличной скоростью. Видать, он здорово разогнался, когда катил с горы. Андрей принялся смотреть по сторонам. Местность оказалась знакомой. Он приближался к школе по дороге, которую, будто часовые на параде, обступали старые тополя, фабрики по производству пуха, работающие с середины июня по конец июля, плюс минус одна неделя.
Затем впереди показалась школа, где он учился, и где работала мама. Он как раз собирался заскочить к ней, на пару минут, просто, чтобы увидеть, потому что соскучился. Андрей свернул на аллею, ведущую к зданию, и только тогда до него дошло, что увидеть ее невозможно, мама давно умерла.
«Значит, это снова сон, – догадался Андрей, сбрасывая скорость при помощи заднего тормоза, поскольку передний, ручной, на днях вышел из строя, а дед, обещавший починить, не сдержал слова. – Тот самый, что я видел вчера, только вторая серия». –Придя к этому заключению, он, как и накануне, снова взглянул на свои руки, они были по-прежнему на руле, чтобы убедиться – руки настоящие, с парой шрамов, полученных в юности, поросшие рыжими волосами.
« Сейчас я проснусь, и обнаружу себя в Ястребином», –это была следующая мысль. Не очень приятная, естественно. Потом он вспомнил, как после Дубечков в предыдущий раз ему приснилась станция зловещей подземки, откуда многие убывают, но не прибывает никто, поскольку поезда там ходят в одном направлении, как ниппель в шине. Или как древнегреческий перевозчик Харон,