Страница:
– Ты лжешь! – крикнул киллер.
– Нет. Я его не убивал! Не убивал!
– Кто тогда это сделал, сука?! – взвизгнул Бандура.
– Ты, – вымолвил Артем Павлович глухо. – Ты сам его убил. – Олигарх опустил голову. В следующую секунду прогремел выстрел, за ним еще и еще один. Пули прошили плащ и пиджак, превратив в жутковатую пародию на игральную кость.
– Умри, сука! – раз за разом выкрикивал Андрей.
Тело Артема выгнуло дугой. Это была агония. В затянувшем кабину дыму Андрей с трудом разглядел Елизавету Карповну. Она стояла на четвереньках, Андрей не видел ее лица. Впрочем, оно ему было ни к чему.
Почти не целясь, Бандура нажал спусковой крючок, но выстрела не последовало. Взглянув на пистолет, Андрей обнаружил затворную раму в отведенном назад положении. Он расстрелял всю обойму. Отшвырнув бесполезный пистолет, молодой человек выхватил из кармана клинок, переступил через неподвижного олигарха.
– Не убивай! – взмолилась старуха. Он сделал вид, что не расслышал. Узкое обоюдоострое лезвие вошло в Елизавету Карповну легко, по крестообразную рукоять.
– Получи! – крикнул Андрей. Женщина не издала ни звука. Бандура дернул оружие на себя, клинок застрял намертво.
– Костистая дрянь, – крикнул убийца, изо всех сил налегая на рукоять. Наконец оружие подалось с треском, Бандура потерял равновесие и едва не упал, споткнувшись о тяжелую сумку. В ярости он наподдал ее носком ботинка. Внутри что-то звякнуло.
– Моя амфора, – прожужжала Елизавета Карповна. Именно прожужжала, словно большое насекомое. По-крайней мере, именно такая ассоциация возникла у Бандуры, обескураженного ее невероятной живучестью. Принимая во внимание размеры лезвия, ей полагалось дергаться в конвульсиях, а не переживать из-за какой-то гребаной амфоры.
– Амфора? Я тебе сейчас сделаю амфору! – он выбросил вперед ботинок, метя жене олигарха в низко опущенное лицо, которого по-прежнему не мог разглядеть. Когда носок поразил цель, Бандура вскрикнул от боли, пронзившей ногу. Похоже, череп Елизаветы Карловны был изготовлен из чего-то невероятно прочного. Или она надела шлем под шиньон.
Вместо того чтобы упасть, Елизавета Карловна сжала щиколотку Бандуры, будто тисками. Андрей закричал от боли и еще больше страха. Он никак не ждал подобного оборота. Хватка у женщины оказалась железной.
– Ну, сука, держись! – выкрикнул он. Но, мельком взглянув на удерживавшие его ногу руки, сообразил, что теперь держаться придется ему. В руках не было ничего человеческого, с ними произошла метаморфоза, превратившая их в покрытые непробиваемой на вид хитиновой броней лапы чудовищного насекомого. Настоящие клешни, как у скорпиона.
«Если бы не берцы – конец ноге», – мелькнула паническая мысль.
Чудовище дернуло Андрея с резкостью, отличающей насекомых. Размахивая руками, как утопающий, он грохнулся на пол. Голова и спина оказались в коридоре, перед лифтом, нижняя часть тела осталась в кабине.
С этой новой позиции Андрей, наконец, разглядел лицо Елизаветы Карповны, которое больше не было лицом. Вместо близко посаженных и почти всегда злых, но все же человеческих глаз торчали два черенка сантиметров по десять каждый, с сетчатыми кругляшками на конце. С тонким, как бритва ртом случились еще худшие метаморфозы. Он превратился в дыру с мощными, поросшими короткими волосами жвалами. Жвала алчно шевелились, сетчатые глаза смотрели на молодого человека, как на завтрак. Издав низкое и мощное жужжание, чудовище потащило Бандуру в лифт.
– Нет! – завопил он во все легкие, отчаянно упираясь. – Пусти, гадина, пусти!
Даром. Чудище, в облике которого теперь не осталось ничего человеческого, обладало невероятной силой.
– Помогите! – заверещал Андрей. На счастье, откуда-то, почти сразу вынырнул Атасов. Правда, вместо того, чтобы сражаться с монстром, он просто взял Бандуру за руки и выдернул из лифта. Кабина сразу исчезла, вместе с окровавленным телом Артема Павловича Поришайло и коридором, где валялись трупы телохранителя Миши и безымянного охранника. Стены сдвинулись, потолок из мраморного стал дощатым. Никаких растровых светильников, зато дневной свет из окон. Повернув голову и все еще рассчитывая увидеть отвратительного паука размером с корову, Андрей обнаружил, что лежит на грубо сколоченной лавке, укрытый старым тулупом армейского образца.
– Где я? – спросил он охрипшим голосом. Во рту стояла горечь потери, горечь похмелья только усугубляла ее. Бандура подумал, что здорово выпил накануне. Атасов открыл было рот, он колебался, говорить, или нет, в это мгновение Андрей вспомнил все. События не приходили к нему по одному, а нахлынули вместе как волна, захлестнули и понесли. Он подумал, что рискует захлебнуться в ней. Их с Атасовым приютил в своей лачуге дед Орест, его дом сгорел вместе с его отцом, потому что отставной майор Бандура заснул с сигаретой. Следователь, приехавший по этому случаю из райцентра, обмолвился якобы, что трагедия произошла из-за водки. Такой вот незамысловатый конец. Очередная жертва в длинном списке павших на войне без стрельбы, громогласных криков «Ура» и военнопленных. Это случилось почти полтора месяца назад. Прошло без малого шесть недель. Ему никто не сообщил об этом, поскольку ни у кого не было его координат. Так что он обо всем узнал сам, вернувшись к разбитому корыту, почти как в сказке о рыбаке, исчерпавшем терпение золотой рыбки.
Андрей сказал, что хочет поехать на кладбище. Атасов пытался отговорить его, упирая на то, что у Андрея жар. Это действительно было так. Андрей возразил, заявив, что и так слишком долго откладывал, потирая покрасневшие глаза.
Потом он увидел себя и Атасова бредущими по кладбищу, в поисках могилы отца, увенчанной простым стальным крестом, на который раскошелился сельсовет. Атасов нес водку, краюху украинского и блок сигарет «Лаки Страйк», тех самых, что он вез так долго.
Отца похоронили рядом с матерью. Могилы бабушки и деда были тут же, неподалеку. На кресте, стоявшем на могиле отца, висела пара засохших венков, которые напоминали перекати-поля, очутившиеся здесь по прихоти ветра. Андрей подумал о том, что стал таким же перекати-полем с тех пор, как около года назад уехал в город.
– Здесь теперь вся моя семья, – сказал Андрей Атасову.
– Кто?
– Как кто? Дед Орест, – на лице Атасова Андрей прочитал такое искреннее удивление, что невольно улыбнулся. – Оказывается, – продолжал Атасов, пока он партизанил и против немцев, и против наших, выучился на фельдшера, волей неволей, мотаясь по лесам. Знаешь, я начинаю менять свое отношение к бандеровцам, а ведь мой дед был еще похлестче твоего. Если ты помнишь, он служил в МГБ, после войны наводил порядок на Западной Украине. То есть то, вероятно, что они подразумевали под этим понятием, в то время. Времена, между прочим, были военными, законы – соответствующими. Тем не менее, я начинаю думать, Бандура, что среди этих парней попадались славные ребята, дед Орест – один из них. Подозреваю, что приобретенные во время партизанской войны навыки спасли ему жизнь в Сибири, когда он мотал свой четвертной в лагерях. Шансы у врача все же выше, чем у простого работяги. И сам себя, типа, вылечишь, если что, как, если мне память не изменяет, учил Авиценна, и пайка жирнее. Ведь, согласись, и урки, и даже вертухаи болеют, иногда типа.
Пока Атасов говорил, Андрей нащупал свежие повязки, сменившие гипсы, наложенные в Ястребином покойным доктором. Правда, вместо бинтов использовалась материя вроде парусины, под ней чувствовалось что-то твердое, Андрей подумал – шины. Атасов на это кивнул.
– Я же тебе говорил, дед развил кипучую деятельность. Ошпарил стол кипятком, вытащил из-под кровати набор хирургических инструментов, похоже, немецких, судя по качеству. Ну и… признаться, меня здорово смутили его попытки строить из себя хирурга, на первых порах, но, когда он предложил мне попробовать себя ассистентом, и я, согласившись, увидел, на что он способен… – Атасов присвистнул. – Ему бы заведовать хирургическим отделением. А не прозябать в нищете.
– А где он сейчас?
– Копается в огороде. Баньку мне протопил. Вчера… Накатили мы с ним, порядочно. Почти всю казенку прикончили, что я привез. Хотя он, как выяснилось, отдает предпочтение самогону.
– Сколько я спал?
– Двое суток, – сказал Атасов, поколебавшись. – Ничего-ничего, – добавил он, оценив потрясенную мину на лице Андрея. – Дед говорит, сон лечит. Скоро забегаешь, как новенький. Сдается мне, нам будет, чем заняться.
– Знаешь, мне снился Поришайло, сказал Андрей, которого слова Атасова вернули к кошмару с участием Артема Павловича, в качестве жертвы мести.
– Да что ты говоришь?
– Я его прикончил во сне, – кивнул Бандура. – И собираюсь это сделать наяву.
– Ну, – протянул Атасов неуверенно, – я, типа, не думаю, что Артем как-то причастен к беде, приключившейся с твоим стариком. Во-первых, сроки не совпадают, во-вторых, даже если бы это произошло вчера, не до нас с тобой сейчас Артему Павловичу…
– А мне без разницы, – сказал Андрей, усаживаясь на лавке.
– До Артема Павловича будет не так-то легко добраться, хмурясь, предупредил Атасов. – Он либо уже за границей, либо вот-вот туда дернет. И ищи, типа, свищи. Денег наколотил, будь здоров, на три века хватит, так что… Уверяю тебя, Бандура, у этих сливок сраных, элиты нашей, бывшей красножопой мрази, запасных аэродромов по всему миру понатыкано столько, на черный день, что считать задолбаешься. Тем паче, если займешься другими, более важными делами.
– Какими, например? – спросил Андрей. Атасов почесал за ухом.
– Видишь ли, вчера мы с Орестом порядочно накатили, и он мне кое-что рассказал.
– Что рассказал?
– Про парней, которые донимали твоего старика.
– Каких парней?
– Кто их разберет? Якобы, из района. Орест сказал, что после того, как они свалили, твой старик ходил, сам не свой. Видимо, приперли они его, крепко.
– Рэкетиры?
– Думаю, да. Полагаю, мы сможем это установить, как только ты, Бандура, встанешь на ноги. – Атасов обернулся к окну. По величине оно напоминало амбразуру и выходило во двор. – Все, тихо, народный целитель идет. Он, Бандура, сказал, чтобы я тебя этим отваром гребаным напоил, а ты тут валяешься, и в ус не дуешь. Давай, налегай на кружку! – прикрикнул Атасов, ретируясь.
– А ты, Саня, куда?
Мне приказано – дров наколоть. И, Бандура, что-то мне подсказывает, что хоть я, типа, и майор запаса, а Орест в УПА дослужился максимум до фельдфебеля, или как там у них назывался старшина, лучше мне его приказ выполнить. Дед просто поведен на дисциплине, у него тут то ли аракчеевщина, [99]то ли вообще чистый вермахт.
Бандура налег на чай, который был вовсе не таким противным, как ему показалось с первого глотка. Он как раз приканчивал кружку, когда со двора донеслись ритмичные удары топора. Атасов колол дрова.
Ярослав Зуев
Киев, 10 августа 2004 года
С правками от 14 ноября 2007 года
– Нет. Я его не убивал! Не убивал!
– Кто тогда это сделал, сука?! – взвизгнул Бандура.
– Ты, – вымолвил Артем Павлович глухо. – Ты сам его убил. – Олигарх опустил голову. В следующую секунду прогремел выстрел, за ним еще и еще один. Пули прошили плащ и пиджак, превратив в жутковатую пародию на игральную кость.
– Умри, сука! – раз за разом выкрикивал Андрей.
Тело Артема выгнуло дугой. Это была агония. В затянувшем кабину дыму Андрей с трудом разглядел Елизавету Карповну. Она стояла на четвереньках, Андрей не видел ее лица. Впрочем, оно ему было ни к чему.
Почти не целясь, Бандура нажал спусковой крючок, но выстрела не последовало. Взглянув на пистолет, Андрей обнаружил затворную раму в отведенном назад положении. Он расстрелял всю обойму. Отшвырнув бесполезный пистолет, молодой человек выхватил из кармана клинок, переступил через неподвижного олигарха.
– Не убивай! – взмолилась старуха. Он сделал вид, что не расслышал. Узкое обоюдоострое лезвие вошло в Елизавету Карповну легко, по крестообразную рукоять.
– Получи! – крикнул Андрей. Женщина не издала ни звука. Бандура дернул оружие на себя, клинок застрял намертво.
– Костистая дрянь, – крикнул убийца, изо всех сил налегая на рукоять. Наконец оружие подалось с треском, Бандура потерял равновесие и едва не упал, споткнувшись о тяжелую сумку. В ярости он наподдал ее носком ботинка. Внутри что-то звякнуло.
– Моя амфора, – прожужжала Елизавета Карповна. Именно прожужжала, словно большое насекомое. По-крайней мере, именно такая ассоциация возникла у Бандуры, обескураженного ее невероятной живучестью. Принимая во внимание размеры лезвия, ей полагалось дергаться в конвульсиях, а не переживать из-за какой-то гребаной амфоры.
– Амфора? Я тебе сейчас сделаю амфору! – он выбросил вперед ботинок, метя жене олигарха в низко опущенное лицо, которого по-прежнему не мог разглядеть. Когда носок поразил цель, Бандура вскрикнул от боли, пронзившей ногу. Похоже, череп Елизаветы Карловны был изготовлен из чего-то невероятно прочного. Или она надела шлем под шиньон.
Вместо того чтобы упасть, Елизавета Карловна сжала щиколотку Бандуры, будто тисками. Андрей закричал от боли и еще больше страха. Он никак не ждал подобного оборота. Хватка у женщины оказалась железной.
– Ну, сука, держись! – выкрикнул он. Но, мельком взглянув на удерживавшие его ногу руки, сообразил, что теперь держаться придется ему. В руках не было ничего человеческого, с ними произошла метаморфоза, превратившая их в покрытые непробиваемой на вид хитиновой броней лапы чудовищного насекомого. Настоящие клешни, как у скорпиона.
«Если бы не берцы – конец ноге», – мелькнула паническая мысль.
Чудовище дернуло Андрея с резкостью, отличающей насекомых. Размахивая руками, как утопающий, он грохнулся на пол. Голова и спина оказались в коридоре, перед лифтом, нижняя часть тела осталась в кабине.
С этой новой позиции Андрей, наконец, разглядел лицо Елизаветы Карповны, которое больше не было лицом. Вместо близко посаженных и почти всегда злых, но все же человеческих глаз торчали два черенка сантиметров по десять каждый, с сетчатыми кругляшками на конце. С тонким, как бритва ртом случились еще худшие метаморфозы. Он превратился в дыру с мощными, поросшими короткими волосами жвалами. Жвала алчно шевелились, сетчатые глаза смотрели на молодого человека, как на завтрак. Издав низкое и мощное жужжание, чудовище потащило Бандуру в лифт.
– Нет! – завопил он во все легкие, отчаянно упираясь. – Пусти, гадина, пусти!
Даром. Чудище, в облике которого теперь не осталось ничего человеческого, обладало невероятной силой.
– Помогите! – заверещал Андрей. На счастье, откуда-то, почти сразу вынырнул Атасов. Правда, вместо того, чтобы сражаться с монстром, он просто взял Бандуру за руки и выдернул из лифта. Кабина сразу исчезла, вместе с окровавленным телом Артема Павловича Поришайло и коридором, где валялись трупы телохранителя Миши и безымянного охранника. Стены сдвинулись, потолок из мраморного стал дощатым. Никаких растровых светильников, зато дневной свет из окон. Повернув голову и все еще рассчитывая увидеть отвратительного паука размером с корову, Андрей обнаружил, что лежит на грубо сколоченной лавке, укрытый старым тулупом армейского образца.
– Где я? – спросил он охрипшим голосом. Во рту стояла горечь потери, горечь похмелья только усугубляла ее. Бандура подумал, что здорово выпил накануне. Атасов открыл было рот, он колебался, говорить, или нет, в это мгновение Андрей вспомнил все. События не приходили к нему по одному, а нахлынули вместе как волна, захлестнули и понесли. Он подумал, что рискует захлебнуться в ней. Их с Атасовым приютил в своей лачуге дед Орест, его дом сгорел вместе с его отцом, потому что отставной майор Бандура заснул с сигаретой. Следователь, приехавший по этому случаю из райцентра, обмолвился якобы, что трагедия произошла из-за водки. Такой вот незамысловатый конец. Очередная жертва в длинном списке павших на войне без стрельбы, громогласных криков «Ура» и военнопленных. Это случилось почти полтора месяца назад. Прошло без малого шесть недель. Ему никто не сообщил об этом, поскольку ни у кого не было его координат. Так что он обо всем узнал сам, вернувшись к разбитому корыту, почти как в сказке о рыбаке, исчерпавшем терпение золотой рыбки.
Андрей сказал, что хочет поехать на кладбище. Атасов пытался отговорить его, упирая на то, что у Андрея жар. Это действительно было так. Андрей возразил, заявив, что и так слишком долго откладывал, потирая покрасневшие глаза.
Потом он увидел себя и Атасова бредущими по кладбищу, в поисках могилы отца, увенчанной простым стальным крестом, на который раскошелился сельсовет. Атасов нес водку, краюху украинского и блок сигарет «Лаки Страйк», тех самых, что он вез так долго.
Отца похоронили рядом с матерью. Могилы бабушки и деда были тут же, неподалеку. На кресте, стоявшем на могиле отца, висела пара засохших венков, которые напоминали перекати-поля, очутившиеся здесь по прихоти ветра. Андрей подумал о том, что стал таким же перекати-полем с тех пор, как около года назад уехал в город.
– Здесь теперь вся моя семья, – сказал Андрей Атасову.
* * *
– Выпей чаю, – предложил Атасов, с тревогой наблюдавший за Андреем. – Еще горячий. Дед туда какой-то травы бросил, говорит, антибиотики, типа, отдыхают. Я ему верю. Дед, похоже, прошел и Крым, и Рим, и здорово поднаторел в искусстве врачевания, вследствие множества всевозможных ранений и полного отсутствия медицины. Может оно и к лучшему, что мы с тобой не поехали в больницу. Я начал так думать после того, как увидел его в деле. Он, знаешь, такую кипучую деятельность тут развернул, чтобы тебя на ноги поставить…– Кто?
– Как кто? Дед Орест, – на лице Атасова Андрей прочитал такое искреннее удивление, что невольно улыбнулся. – Оказывается, – продолжал Атасов, пока он партизанил и против немцев, и против наших, выучился на фельдшера, волей неволей, мотаясь по лесам. Знаешь, я начинаю менять свое отношение к бандеровцам, а ведь мой дед был еще похлестче твоего. Если ты помнишь, он служил в МГБ, после войны наводил порядок на Западной Украине. То есть то, вероятно, что они подразумевали под этим понятием, в то время. Времена, между прочим, были военными, законы – соответствующими. Тем не менее, я начинаю думать, Бандура, что среди этих парней попадались славные ребята, дед Орест – один из них. Подозреваю, что приобретенные во время партизанской войны навыки спасли ему жизнь в Сибири, когда он мотал свой четвертной в лагерях. Шансы у врача все же выше, чем у простого работяги. И сам себя, типа, вылечишь, если что, как, если мне память не изменяет, учил Авиценна, и пайка жирнее. Ведь, согласись, и урки, и даже вертухаи болеют, иногда типа.
Пока Атасов говорил, Андрей нащупал свежие повязки, сменившие гипсы, наложенные в Ястребином покойным доктором. Правда, вместо бинтов использовалась материя вроде парусины, под ней чувствовалось что-то твердое, Андрей подумал – шины. Атасов на это кивнул.
– Я же тебе говорил, дед развил кипучую деятельность. Ошпарил стол кипятком, вытащил из-под кровати набор хирургических инструментов, похоже, немецких, судя по качеству. Ну и… признаться, меня здорово смутили его попытки строить из себя хирурга, на первых порах, но, когда он предложил мне попробовать себя ассистентом, и я, согласившись, увидел, на что он способен… – Атасов присвистнул. – Ему бы заведовать хирургическим отделением. А не прозябать в нищете.
– А где он сейчас?
– Копается в огороде. Баньку мне протопил. Вчера… Накатили мы с ним, порядочно. Почти всю казенку прикончили, что я привез. Хотя он, как выяснилось, отдает предпочтение самогону.
– Сколько я спал?
– Двое суток, – сказал Атасов, поколебавшись. – Ничего-ничего, – добавил он, оценив потрясенную мину на лице Андрея. – Дед говорит, сон лечит. Скоро забегаешь, как новенький. Сдается мне, нам будет, чем заняться.
– Знаешь, мне снился Поришайло, сказал Андрей, которого слова Атасова вернули к кошмару с участием Артема Павловича, в качестве жертвы мести.
– Да что ты говоришь?
– Я его прикончил во сне, – кивнул Бандура. – И собираюсь это сделать наяву.
– Ну, – протянул Атасов неуверенно, – я, типа, не думаю, что Артем как-то причастен к беде, приключившейся с твоим стариком. Во-первых, сроки не совпадают, во-вторых, даже если бы это произошло вчера, не до нас с тобой сейчас Артему Павловичу…
– А мне без разницы, – сказал Андрей, усаживаясь на лавке.
– До Артема Павловича будет не так-то легко добраться, хмурясь, предупредил Атасов. – Он либо уже за границей, либо вот-вот туда дернет. И ищи, типа, свищи. Денег наколотил, будь здоров, на три века хватит, так что… Уверяю тебя, Бандура, у этих сливок сраных, элиты нашей, бывшей красножопой мрази, запасных аэродромов по всему миру понатыкано столько, на черный день, что считать задолбаешься. Тем паче, если займешься другими, более важными делами.
– Какими, например? – спросил Андрей. Атасов почесал за ухом.
– Видишь ли, вчера мы с Орестом порядочно накатили, и он мне кое-что рассказал.
– Что рассказал?
– Про парней, которые донимали твоего старика.
– Каких парней?
– Кто их разберет? Якобы, из района. Орест сказал, что после того, как они свалили, твой старик ходил, сам не свой. Видимо, приперли они его, крепко.
– Рэкетиры?
– Думаю, да. Полагаю, мы сможем это установить, как только ты, Бандура, встанешь на ноги. – Атасов обернулся к окну. По величине оно напоминало амбразуру и выходило во двор. – Все, тихо, народный целитель идет. Он, Бандура, сказал, чтобы я тебя этим отваром гребаным напоил, а ты тут валяешься, и в ус не дуешь. Давай, налегай на кружку! – прикрикнул Атасов, ретируясь.
– А ты, Саня, куда?
Мне приказано – дров наколоть. И, Бандура, что-то мне подсказывает, что хоть я, типа, и майор запаса, а Орест в УПА дослужился максимум до фельдфебеля, или как там у них назывался старшина, лучше мне его приказ выполнить. Дед просто поведен на дисциплине, у него тут то ли аракчеевщина, [99]то ли вообще чистый вермахт.
Бандура налег на чай, который был вовсе не таким противным, как ему показалось с первого глотка. Он как раз приканчивал кружку, когда со двора донеслись ритмичные удары топора. Атасов колол дрова.
Ярослав Зуев
Киев, 10 августа 2004 года
С правками от 14 ноября 2007 года