Страница:
Этот густой туман не рассеялся и тогда, когда стало известно, что шумеры склоняли и спрягали свои слова подобно тому, как это делают угрофинские и тюркские народы, а также японцы, – появившиеся на арене истории тысячелетиями позднее. Например, когда шумеры хотели сказать: великие боги, они говорили: дингир голлад («боги большие»). Бездетный: думу-ну-так, то есть «ребенок-нет-быть».
Реку Евфрат шумеры называли Бурунунна, реку Тигр – Идигина. Самих себя – «саггиг» (черноголовые), а живущие на запад от них кочевые пастушеские племена – «марту». Вся территория Шумера имела площадь не более 15 000 квадратных километров. Население даже в эпоху расцвета не достигало и миллиона человек. Правда, по тем временам шумеры считались большим народом не только по размеру принадлежавшей им страны, но и по численности. При переселении в Междуречье шумеров было еще немного, вероятно, всего несколько десятков тысяч человек. К тому же они стояли на более низкой ступени цивилизации, чем тогдашние жители Междуречья.
Внешне шумеры вряд ли отличались от своих предшественников. Даже если «черноголовые» были пришельцами в Южной Месопотамии, они не слишком изменили физический тип древнего населения этого района. В истории редко случается, чтобы пришельцы полностью истребляли местных жителей. Чаще пришельцы брали жен из местного населения.
Шумеры не ленились учиться у своих предшественников. Одно поколение сменялось другим, и над болотами поднимались все новые и новые города. Росло население, все дальше простирались вспаханные, засеянные, орошаемые поля. В год шумерские крестьяне снимали два-три урожая, пастухи умножали стада, пасшиеся на заливных лугах вдоль рек и в сухих, поросших редкой травой степях. С богатой добычей возвращались домой рыбаки, птицеловы. Население могло расти: зерна и прочего продовольствия было достаточно. Хватало его и мастеровым, занимавшимся самыми различными ремеслами, и жрецам, и писцам, и слугам на царском дворе, более того, хватало и для торговли, для продажи, а взамен покупали не имеющееся нигде в Двуречье золото, серебро, медь, олово, дерево ценных пород, строительные и драгоценные камни.
Предшественники шумеров отвоевали у болота только острова, одни больших, другие меньших размеров. Шумеры же – целую страну, которая за несколько столетий стала самой богатой, самой цивилизованной областью тогдашней Азии.
Изобретение письменности на грани IV–III тысячелетий до н. э. – вот тот рубеж, за которым начинается уже бесспорно шумерская история и невероятный взлет этого талантливого народа. В Южном Междуречье было много глины, которая послушно принимала любую форму. Ее шумеры использовали при строительстве. Они не могли не заметить, что мягкая глина сохраняла отпечатки и после того, как она обжигалась и затвердевала в виде кирпича. Поэтому мастера вполне могли додуматься до того, чтобы делать отметины умышленно, вроде подписи на собственной работе. Чтобы помешать возникновению «подделок», они придумали выпуклые штампы, которые можно было оттиснуть на глине в форме картинки или рисунка, служивших подписью.
Следующий шаг был сделан в городе Урук, расположенном в 80 км выше по течению от Эриду. Именно в руинах этого города были найдены древнейшие надписи. Быть может, Урук стал деятельным и процветающим именно потому, что там были сделаны новые изобретения, или, наоборот, изобретения появились потому, что Урук стал деятельным и процветающим. Так или иначе, но к 3100 г. до н. э. он стал самым значительным городом мира. Его площадь составляла более 5 кв. км. Город имел храм 78 метров длиной, 30 метров шириной и 12 метров высотой – вероятно, крупнейшее здание в мире того времени. Расцвет торговли вслед за появлением письменности способствовал росту размеров и великолепия города.
В Уруке выпуклые штампы были заменены цилиндрическими печатями. Печать представляла собой маленький каменный цилиндр, на котором в углубленном рельефе вырезалась какая-нибудь сценка. Цилиндр можно было прокатать по глине, получив отпечаток, повторяющийся снова и снова.
Таких цилиндрических печатей было много в последующей месопотамской истории, и они представляли собой не только средства для подписи, но и настоящие произведения искусства.
Еще одним стимулом для изобретения письменности была необходимость учета. Храмы были центральными складами зерна и других вещей, при них находились загоны для скота. Избыток продуктов расходовался на жертвы богам, на продовольствие в голодные годы, на военные нужды и т. д. Жрецы должны были знать, что они имели, что получали и что отдавали. Простейший способ учета – делать отметки, например зарубки на палочке.
С деревянными палочками у шумеров было плохо, но печати подсказывали, что можно использовать глину. Так стали делать отпечатки разного вида для единиц, для десятка, для шести десятков. Глиняную табличку, на которой содержались учетные данные, можно было обжечь и хранить как постоянную запись.
Чтобы показать, относится ли данное сочетание меток к скоту или к мерам ячменя, жрецы могли сделать на одной табличке грубое изображение головы быка, а на другой – изображение зерна или колоса. Определенная метка обозначала определенный объект. Так появились пиктограммы – «картиночное» письмо. Далее додумались до того, что абстрактные идеи можно выражать идеограммами («понятийным» письмом). Так, кружок с лучами мог представлять Солнце, но он мог обозначать и свет. Грубый рисунок рта мог означать просто рот, но мог и голод. Вместе со схематичным изображением колоса он означал еду.
Время шло, значки становились все более схематичными и все меньше напоминали то, что они первоначально изображали. Ради скорости писцы перешли к изготовлению значков путем вдавливания в мягкую глину острого инструмента так, что получалась узкая треугольная вмятина, похожая на клин. Письмо, которое стали составлять из этих меток, называется клинописью.
Египтяне, деревни которых усеивали берега реки Нил в Северо-Восточной Африке, в полутора тысячах километрах к западу от шумерских городов, вероятно, узнали о новой системе. Они позаимствовали идею, но кое в чем усовершенствовали ее. Египтяне использовали для письма папирус – листы, сделанные из волокон речного тростника, которые занимали намного меньше места и с которыми было намного легче работать. Писцы покрывали папирус символами, намного более изящными, чем грубая клинопись шумеров. Египетские символы вырезались на каменных монументах и рисовались на внутренних стенах гробниц. Они сохранились на виду, в то время как покрытые клинописью кирпичи оставались скрытыми под землей. Именно поэтому долго думали, что египтяне изобрели письменность первыми. Теперь эта честь возвращена шумерам.
С изобретением письменности учитывалось уже все – люди, скот, продукты, добыча охотников и рыбаков, площадь пахотной земли, количество семян, объем урожая, число орудий, наличие материалов – все, что давала щедро политая потом шумерских тружеников земля.
Но это неслыханное изобилие требовало и другого: прочных городских стен, умелого, стойкого войска. Ведь богатый урожай полей и кочующие с пастбища на пастбище стада нужно было защищать от постоянно возобновляющихся набегов степных и горных племен, от жителей соседних городов. С ними у шумеров часто бывали кровавые стычки из-за границ. В таких случаях ни право, ни справедливость не стоили ничего: спор решала грубая сила. Точнее говоря, отвага и лучшее вооружение.
У шумеров в изобилии было и то и другое. У них уже имелись даже военные повозки, правда, довольно неуклюжие, громоздкие, ведь вместо появившихся позднее легких колес на спицах они катились на массивных дисках, вместе с которыми крутилась и ось. В повозку запрягали четырех куланов. Воины были одеты в шлемы и кожаные панцири, вооружены копьями, дротиками, боевыми топорами. Возницы и легко– и тяжеловооруженные пешие воины действовали совместно и в обороне, и в нападении. Именно прекрасно организованной армии во многом обязан народ этой маленькой страны своим тысячелетним процветанием, тем, что мог расти и развиваться более или менее спокойно.
Научиться письму было нелегким делом. Шумеры придумывали отдельные символы для каждого основного слова, и придумали их 2 тысячи. Для запоминания это представляло серьезные трудности. У шумеров были школы, которые по ряду параметров далеко опередили школы греков, римлян, позднейшей Европы. Эти школы назывались домами табличек, потому что посещавшие их ученики писали на глиняных табличках, читали и учились по ним. Будущих писцов – детей дома табличек – учителя держали, очевидно, в строгости, так как на одной табличке, написанной по-шумерски, мы читаем такие жалобы:
Шумеры, собственно говоря, и в этом проложили дорогу потомкам; они умели запрягать не только волов и ослов, они умели заставлять людей работать; умели разумно организовывать, направлять общую работу. Страна, где они жили, была когда-то болотистой местностью, где заросли тростника, осоки чередовались с пространствами чистой воды, где было много рыбы и птиц, но очень мало годной для обработки земли. Для того чтобы пахать, сеять и жать, шумеры должны были рыть дренажные канавы, преграждать путь воде насыпями, направлять по каналам укрощенную воду, которую они собирали и держали в водохранилищах, в вырытых в земле водоемах до времени, когда она требовалась для полива полей.
Очевидно, это заставило шумеров работать сообща. Примитивными деревянными мотыгами, привязанными к концу палки, они сначала разрыхляли землю, затем собирали ее в плетенные из ивовых прутьев корзины и тащили на спинах – когда на близкое, когда на далекое расстояние – туда, где надо было поднять выше насыпь или уровень полей. Позднее они уже работали с помощью металлических орудий и вьючных животных, но такими же строго организованными отрядами, иногда даже целыми армиями работников.
Конечно, не только письменность позволила вознестись шумерской цивилизации. Немаловажным было и изобретение новых орудий труда. Высочайшим достижением техники стал месопотамский плуг. Его тащили волы, а специальное приспособление в виде трубки выбрасывало зерна в борозду. Месопотамские земледельцы не вывозили навоз на свои поля: для повышения плодородия почвы использовался мусор из разрушенных селений. Так как ячмень может расти на неплодородной почве, то в Месопотамии его предпочитали пшенице (а Египет, например, стал землей именно пшеницы). Когда ячмень собирали, его приходилось молотить, веять, промывать и сушить, прежде чем его можно было отправить в надежные зернохранилища или ссыпать в кучи, покрытые матами. Для еды зерно очищали от шелухи опаливанием («поджаренное зерно»), вымачивали или дробили пестиками, превращая в грубую крупу. Потом зерно просеивали, толкли или мололи на ручных зернотерках, так как никаких мельниц еще не было. Из ячменной муки готовили плоские хлебные лепешки, которые надо было есть практически сразу по готовности. Иногда ячменю давали прорасти. Из образовавшегося солода получали алкогольный напиток – пиво. Его производство в Месопотамии было сложным, названия входящих в него ингредиентов и различных сортов пива исчисляются десятками.
Земля Шумер, благословенная письменностью и другими важными достижениями, сделалась наиболее развитым районом Месопотамии. Страны выше по течению, фактически с более древней цивилизацией, отстали и были вынуждены подчиниться политическому и экономическому господству шумерских царей.
Шумерские легенды рассказывают о полном опасности походе царя Урука Гильгамеша за кедрами. Предпринял он этот поход потому, что ему и его соотечественникам нужны были деревья. Стволы растущих вдоль Тигра и Евфрата пальм, яблонь, смоковниц не годились для строительства, как и искривленные стволы росших там же осокорей. Для больших и роскошных зданий – храмов, дворцов – требовались деревья благородных пород, растущие в далеких горах: кедры, кипарисы, эбеновое дерево, дубы. Ради стройных кедров рисковал Гильгамеш и собственной жизнью, и жизнью своих товарищей. Правда, взял он с собой только воинов, у которых не было ни матери, ни семьи. В жестоком бою Гильгамеш победил ужасного хозяина кедровых лесов Хумбабу, а потом вместе с товарищами взялся рубить лес, деревья которого образовывали густую чащу. Они скатывали стволы кедров к берегу реки и по святой воде Буранунны сплавляли их.
Как у большинства сказаний, так и у этого, воспевающего поход за кедрами, есть своя реальная историческая основа. Для шумерских городов в течение веков главной заботой была добыча – в обмен или силой – не встречающихся в их краях, но необходимых им природных богатств. На недостаток хлеба, пива, фруктов, молока, мяса, шерсти, льна, тростника шумеры (за исключением, пожалуй, городских бедняков) не жаловались. Хватало у них и глины, чтобы лепить сырцовые кирпичи. Но откуда было взять им руду? И где – ведь жили они в долинах двух рек, сплошь покрытых илом, – могли бы они добывать камень? Где могли бы они рубить стройные корабельные деревья? Да и с окружающими их варварскими народами торговать шумерам было нелегко. Золото, серебро, лазурит, сердолик, диорит и другие драгоценные камни соседи, особенно в голодные годы, в обмен на зерно давали довольно охотно. Но то, что могло еще более укрепить могущество опасных шумеров – металл для орудий труда и оружия, дерево для строительства укреплений и военных повозок, – все это зачастую приходилось добывать с трудом.
Шумерская легенда рассказывает нам о том, как одному из предков Гильгамеша, Энмеркару, царю Урука, удалось склонить властителя полулегендарной Аратты, находившейся в восточных горах, к торговой сделке, как посылал к нему послов с подарками и угрозами. Энмеркар просил у царя Аратты благородные металлы и драгоценные камни и давал за них в обмен овец, коз, ослов и коров, финики, фиги, ячмень и бобы, а также тростник. Легенда гласит, что заключению сделки помогли шумерам боги: они связали ветер и не позволили пролиться дождям, чтобы на землях жителей Аратты, не знавших орошения, ничего не росло и голод вынудил бы их к торговле.
В этом было большое преимущество шумеров: орошаемые земли почти всегда приносили им обильный урожай. В каждом городе возле храма стояли амбары и закрома, куда свозили собранные у земледельцев, скотоводов, рыбаков продукты питания, шерсть, лен и прочее – все, что было предназначено на содержание жрецов, писцов, придворных, различных ремесленников и работников, а также для внешней торговли. Там же хранились под замком добытые в других странах сокровища, сырье, готовые изделия, а также находилась документация: глиняные таблички, на которых в шумерских мерах объема, веса и длины все было записано, всему велся точный учет.
Правда, достигнув однажды уровня более высокого, чем у соседей, месопотамская цивилизация как бы застыла. Не важно, чего это касалось: приготовления блюд из зерновых или способов ведения сельского хозяйства, – на протяжении всего отраженного в документах шумерского периода никаких существенных изменений в области технологий не происходило. Не окультуривалось и не ввозилось никаких новых растений, не появлялось никаких новых способов обработки земли или сбора урожая.
Шумеры были хорошими хозяевами. Они бережливо относились даже к крошкам, учитывая и их. Наименьшей мерой веса было ше – средний вес одного ячменного зерна. Гин весил в 180 раз больше (около десяти граммов), мана была в 60 раз тяжелее гина (немногим более полкилограмма).
Из маленьких ручейков образуются реки, и маленькие ячменные зернышки, собранные миллионами и миллиардами в одном амбаре, делали исключительно богатым хозяина амбара. И если можно еще усомниться в правильности тогдашних письменных документов, то нельзя не поверить свидетельству раскопанных могил, а раскопки эти говорят о роскоши и богатстве шумерской знати уже в ранний период шумерского государства. Правда, немногие из этих могил остались нетронутыми за прошедшие пять тысяч лет, но то, что сохранилось, позволяет судить об остальных.
Ко времени I династии Ура относится одна из самых поразительных археологических находок, условно называемая царскими гробницами. Наиболее знамениты из них две: гробница Мескаламдуга и гробница жрицы или царицы, имя которой мы не можем еще с уверенностью прочитать; если читать его по-семитски, оно, вероятно, звучало бы Пу-аби.
Зимой 1926 года Леонард Вулли начал раскопки на большом погребальном поле в районе храмов Ура. Скоро он обнаружил два расположенных друг над другом некрополя. В верхних могилах нашли цилиндрические печати с надписями времени аккадского царя Саргона. Это говорило о том, что возраст верхнего некрополя превышал 4000 лет.
На следующий сезон было запланировано исследование нижнего, а значит, и более раннего некрополя. В юго-восточной части района храмов лопаты натолкнулись на известняковые блоки, каменные плиты и потом – на ход, наклонной траншеей уходящий вглубь. Здесь попадались остатки циновок.
Лопата за лопатой, со всевозможной осторожностью расчищали наклонную траншею, и вот показались новые следы: на дне траншеи на циновках лежали один рядом с другим остатки пяти мужских скелетов. Рядом с ними находились медные кинжалы и несколько глиняных чаш. Ориентируясь по циновкам, начали копать дальше. Постепенно траншея расширялась, и приблизительно на глубине 9 метров перешла в большую яму, вырытую в форме прямоугольника. Неподалеку от входа в эту яму были обнаружены остатки повозки и человеческие кости.
Повозка была поистине роскошной. По краям она была отделана мозаикой; золотые львиные головы с голубыми гривами из лазурита и раковин, маленькие золотые и серебряные головы львов и львиц перемежались с золотыми бычьими головами. Перед повозкой лежали распавшиеся скелеты двух ослов и их кучеров. На дышле сохранилось двойное серебряное кольцо, сквозь которое когда-то проходили вожжи. Для кого все это предназначалось?
В санях лежали драгоценная игральная доска, посуда, орудия труда. Среди инструментов бросались в глаза золотая пила и несколько долот. Потом извлекли остатки нескольких женских скелетов. Десять женщин лежали двумя рядами, как будто они приготовились к дворцовой церемонии. На всех были замечательные украшения – золотые диадемы и жемчужные ожерелья. Как и в случае с пятью мужскими скелетами, рядом с этими женщинами отсутствовала привычная погребальная утварь. Вместо нее в шахте лежали остатки дорогой арфы с инкрустациями из золота и слоновой кости. Арфа была украшена изображениями животных. Орел с львиной головой парит над двумя рогатыми животными. У священного дерева стоят два быка. Здесь изображена также сцена борьбы между львом и быком: оба они поднялись на задние ноги, обхватив передними друг друга. Кроме того, на инкрустациях арфы обнаружили «человеко-быка» с рогами и копытами. Он хватает двух маленьких львов за задние лапы.
Среди необозримого множества сосудов, чаш и кувшинов из меди, камня, серебра, эмали, лазурита, алебастра, мрамора и золота лежали остатки большого деревянного ларца, размером два метра в длину и около метра в ширину. Он был украшен мозаичным узором из перламутра и лазурита. Ларец был пуст. За четыре с половиной тысячи лет вещи, которые в нем лежали (к примеру, одежда), могли просто истлеть. Ларец, возможно, принадлежал женщине. Но ее останков пока что не обнаружили.
Там же лежала длинная золотая трубка, украшенная лазуритом, видимо, предназначенная для того, чтобы через нее сосать молоко или лимонад из сосуда, рядом стоял серебряный сосуд с длинной шейкой и широким венчиком. Изображения таких сосудов встречались на каменных рельефах, судя по всему они имели религиозное назначение. Рядом с серебряным сосудом находился целый набор высоких серебряных кубков, вставленных один в другой. Около них – еще кубок такого же типа, но уже золотой, гравированный, с желобками. Все вместе это походило на сервиз. Но нигде не видно останков человека, которому принадлежало все это великолепие.
Оказалось, что под остатками ларца скрывалось отверстие в полу, вход в кирпичный подвал. Это значило, что внизу находилась погребальная камера, склеп. Но он тоже оказался пустым. Исследователи пытались найти вход в пустой склеп снаружи. Они стали копать вдоль наружной стены каменного погребения и наткнулись на новую шахтовую могилу. Археологи обнаружили вторую наклонную траншею, ведущую вниз. На этот раз не пять, а шесть воинов лежали у входа в гробницу – двумя правильными рядами, с медными копьями сбоку и медными шлемами на головах. Шлемы были совершенно расплющены вместе с черепами, но они были одеты на головы воинов, когда к ним пришла смерть.
Проход, изгибаясь, переходил в большое помещение, вход в которое был загражден двумя деревянными четырехколесными повозками. Колеса и края повозок были инкрустированы длинными рядами серебряных и лазуритовых бусин и украшены серебряными кольцами и амулетами, изображавшими быков. Дерево в течение тысячелетий сгнило, однако повозки легко поддавались реконструкции, так как они лежали в яме, совершенно нетронутой. На колесах можно было еще увидеть следы от прикосновения кожаного обода. В каждую повозку было впряжено по три быка. Скелеты животных лежали вместе с остатками сбруи. Рядом, перед головами быков, находились скелеты конюхов, которые держали животных за поводья. Внутри повозок были найдены останки возниц. Сидя на своих местах, они держали в руках вожжи. Так их и застала смерть тысячелетия назад.
Когда Вулли и его помощники, освободив проход, вошли в гробницу, то увидели целое поле, усеянное трупами. Прислонясь к наружной стене, лежали останки девяти женщин. На них были парадные головные уборы из лазуритовых и сердоликовых бус с золотыми подвесками в форме буковых листьев и большими серповидными серьгами из золота. Прекрасные серебряные гребни, украшенные золотыми цветами и выложенные листьями из голубого лазурита и перламутра поддерживали их волосы. Шейные украшения женских скелетов также были сделаны из золота и лазурита. Женские головы прислонились к стенам так, как будто те, кому они принадлежали, еще спали. Тела лежали в проходе вытянувшись и загораживая дорогу. Все огромное пространство между повозками и погребальной камерой заполняли нагроможденные друг на друга останки человеческих тел.
Эти женщины и мужчины были придворными дамами и воинами. Воины имели при себе кинжалы. У одного из них была связка из четырех дротиков с золотыми наконечниками, у двух других – серебряные дротики; рядом с четвертым лежали остатки щита. На его медной поверхности были изображены два льва, терзающие поверженных людей.
Возле девяти придворных дам у наружной стены гробницы стояла арфа. От нее сохранилась только бычья голова из меди да перламутровые пластинки, которыми она была отделана. Неподалеку от нее лежала вторая арфа с чудесной головой быка. Она была сделана из золота, а глаза, борода и кончики рогов быка – из лазурита.
Сама погребальная камера была, по-видимому, ограблена. Грабители не оставили почти ничего. Остались лишь человеческие скелеты без всяких украшений. Может быть, среди них и находился, превратившийся в прах, тот, для которого когда-то построили эту каменную гробницу. Ничего на нем не осталось: ни одного драгоценного кольца, ни скипетра, ни налобной ленты. Но имя этого царя или правителя сохранилось. На цилиндрической печати можно было прочитать: Абараге.
Около стены были обнаружены модели двух лодок. Одна, медная, была совершенно разрушена временем, другая, серебряная, приблизительно 60 сантиметров длиной, хорошо сохранилась. Нос и корма этой серебряной лодки подняты вверх, отчего она напоминает серп луны. Грабители похитили все, кроме этих лодок. Может быть, они считались священными, неприкосновенными? На таких лодках умершие – царь и его придворные – могли отправляться в потусторонний мир.
Но из погребения исчезли не все ценности. Кому же принадлежало то, что лежало рядом с ларцом? Где же царица, и почему грабители не похитили дорогую утварь, золотые и серебряные чаши и посуду, наряды придворных дам и многое другое?
Реку Евфрат шумеры называли Бурунунна, реку Тигр – Идигина. Самих себя – «саггиг» (черноголовые), а живущие на запад от них кочевые пастушеские племена – «марту». Вся территория Шумера имела площадь не более 15 000 квадратных километров. Население даже в эпоху расцвета не достигало и миллиона человек. Правда, по тем временам шумеры считались большим народом не только по размеру принадлежавшей им страны, но и по численности. При переселении в Междуречье шумеров было еще немного, вероятно, всего несколько десятков тысяч человек. К тому же они стояли на более низкой ступени цивилизации, чем тогдашние жители Междуречья.
Внешне шумеры вряд ли отличались от своих предшественников. Даже если «черноголовые» были пришельцами в Южной Месопотамии, они не слишком изменили физический тип древнего населения этого района. В истории редко случается, чтобы пришельцы полностью истребляли местных жителей. Чаще пришельцы брали жен из местного населения.
Шумеры не ленились учиться у своих предшественников. Одно поколение сменялось другим, и над болотами поднимались все новые и новые города. Росло население, все дальше простирались вспаханные, засеянные, орошаемые поля. В год шумерские крестьяне снимали два-три урожая, пастухи умножали стада, пасшиеся на заливных лугах вдоль рек и в сухих, поросших редкой травой степях. С богатой добычей возвращались домой рыбаки, птицеловы. Население могло расти: зерна и прочего продовольствия было достаточно. Хватало его и мастеровым, занимавшимся самыми различными ремеслами, и жрецам, и писцам, и слугам на царском дворе, более того, хватало и для торговли, для продажи, а взамен покупали не имеющееся нигде в Двуречье золото, серебро, медь, олово, дерево ценных пород, строительные и драгоценные камни.
Предшественники шумеров отвоевали у болота только острова, одни больших, другие меньших размеров. Шумеры же – целую страну, которая за несколько столетий стала самой богатой, самой цивилизованной областью тогдашней Азии.
Изобретение письменности на грани IV–III тысячелетий до н. э. – вот тот рубеж, за которым начинается уже бесспорно шумерская история и невероятный взлет этого талантливого народа. В Южном Междуречье было много глины, которая послушно принимала любую форму. Ее шумеры использовали при строительстве. Они не могли не заметить, что мягкая глина сохраняла отпечатки и после того, как она обжигалась и затвердевала в виде кирпича. Поэтому мастера вполне могли додуматься до того, чтобы делать отметины умышленно, вроде подписи на собственной работе. Чтобы помешать возникновению «подделок», они придумали выпуклые штампы, которые можно было оттиснуть на глине в форме картинки или рисунка, служивших подписью.
Следующий шаг был сделан в городе Урук, расположенном в 80 км выше по течению от Эриду. Именно в руинах этого города были найдены древнейшие надписи. Быть может, Урук стал деятельным и процветающим именно потому, что там были сделаны новые изобретения, или, наоборот, изобретения появились потому, что Урук стал деятельным и процветающим. Так или иначе, но к 3100 г. до н. э. он стал самым значительным городом мира. Его площадь составляла более 5 кв. км. Город имел храм 78 метров длиной, 30 метров шириной и 12 метров высотой – вероятно, крупнейшее здание в мире того времени. Расцвет торговли вслед за появлением письменности способствовал росту размеров и великолепия города.
В Уруке выпуклые штампы были заменены цилиндрическими печатями. Печать представляла собой маленький каменный цилиндр, на котором в углубленном рельефе вырезалась какая-нибудь сценка. Цилиндр можно было прокатать по глине, получив отпечаток, повторяющийся снова и снова.
Таких цилиндрических печатей было много в последующей месопотамской истории, и они представляли собой не только средства для подписи, но и настоящие произведения искусства.
Еще одним стимулом для изобретения письменности была необходимость учета. Храмы были центральными складами зерна и других вещей, при них находились загоны для скота. Избыток продуктов расходовался на жертвы богам, на продовольствие в голодные годы, на военные нужды и т. д. Жрецы должны были знать, что они имели, что получали и что отдавали. Простейший способ учета – делать отметки, например зарубки на палочке.
С деревянными палочками у шумеров было плохо, но печати подсказывали, что можно использовать глину. Так стали делать отпечатки разного вида для единиц, для десятка, для шести десятков. Глиняную табличку, на которой содержались учетные данные, можно было обжечь и хранить как постоянную запись.
Чтобы показать, относится ли данное сочетание меток к скоту или к мерам ячменя, жрецы могли сделать на одной табличке грубое изображение головы быка, а на другой – изображение зерна или колоса. Определенная метка обозначала определенный объект. Так появились пиктограммы – «картиночное» письмо. Далее додумались до того, что абстрактные идеи можно выражать идеограммами («понятийным» письмом). Так, кружок с лучами мог представлять Солнце, но он мог обозначать и свет. Грубый рисунок рта мог означать просто рот, но мог и голод. Вместе со схематичным изображением колоса он означал еду.
Время шло, значки становились все более схематичными и все меньше напоминали то, что они первоначально изображали. Ради скорости писцы перешли к изготовлению значков путем вдавливания в мягкую глину острого инструмента так, что получалась узкая треугольная вмятина, похожая на клин. Письмо, которое стали составлять из этих меток, называется клинописью.
Египтяне, деревни которых усеивали берега реки Нил в Северо-Восточной Африке, в полутора тысячах километрах к западу от шумерских городов, вероятно, узнали о новой системе. Они позаимствовали идею, но кое в чем усовершенствовали ее. Египтяне использовали для письма папирус – листы, сделанные из волокон речного тростника, которые занимали намного меньше места и с которыми было намного легче работать. Писцы покрывали папирус символами, намного более изящными, чем грубая клинопись шумеров. Египетские символы вырезались на каменных монументах и рисовались на внутренних стенах гробниц. Они сохранились на виду, в то время как покрытые клинописью кирпичи оставались скрытыми под землей. Именно поэтому долго думали, что египтяне изобрели письменность первыми. Теперь эта честь возвращена шумерам.
С изобретением письменности учитывалось уже все – люди, скот, продукты, добыча охотников и рыбаков, площадь пахотной земли, количество семян, объем урожая, число орудий, наличие материалов – все, что давала щедро политая потом шумерских тружеников земля.
Но это неслыханное изобилие требовало и другого: прочных городских стен, умелого, стойкого войска. Ведь богатый урожай полей и кочующие с пастбища на пастбище стада нужно было защищать от постоянно возобновляющихся набегов степных и горных племен, от жителей соседних городов. С ними у шумеров часто бывали кровавые стычки из-за границ. В таких случаях ни право, ни справедливость не стоили ничего: спор решала грубая сила. Точнее говоря, отвага и лучшее вооружение.
У шумеров в изобилии было и то и другое. У них уже имелись даже военные повозки, правда, довольно неуклюжие, громоздкие, ведь вместо появившихся позднее легких колес на спицах они катились на массивных дисках, вместе с которыми крутилась и ось. В повозку запрягали четырех куланов. Воины были одеты в шлемы и кожаные панцири, вооружены копьями, дротиками, боевыми топорами. Возницы и легко– и тяжеловооруженные пешие воины действовали совместно и в обороне, и в нападении. Именно прекрасно организованной армии во многом обязан народ этой маленькой страны своим тысячелетним процветанием, тем, что мог расти и развиваться более или менее спокойно.
Научиться письму было нелегким делом. Шумеры придумывали отдельные символы для каждого основного слова, и придумали их 2 тысячи. Для запоминания это представляло серьезные трудности. У шумеров были школы, которые по ряду параметров далеко опередили школы греков, римлян, позднейшей Европы. Эти школы назывались домами табличек, потому что посещавшие их ученики писали на глиняных табличках, читали и учились по ним. Будущих писцов – детей дома табличек – учителя держали, очевидно, в строгости, так как на одной табличке, написанной по-шумерски, мы читаем такие жалобы:
Но все-таки счастливы были те, кто оканчивал школу дома табличек, так как со временем к ним в руки попадали не только ключи от складов, не только измерительные линейки, не только тростниковая палочка для писания, но и власть, они становились начальниками работ в мастерских, на строительстве, при возделывании земель.
В доме табличек надсмотрщик сделал мне замечание: «Почему ты опоздал?»
Я испугался, сердце мое бешено заколотилось.
Подойдя к учителю, я поклонился до земли.
Отец дома табличек выспросил
мою табличку,
Он был ею недоволен и ударил меня.
Потом я усердствовал с уроком,
мучился с уроком.
Когда учитель проверял порядок
в доме табличек,
Человек с тростниковой палкой сделал
мне замечание:
«На улице надо быть осторожным: рвать одежду нельзя!» – и ударил меня.
Отец дома табличек положил передо мной исписанную
табличку;
Классный надсмотрщик приказал нам: «Перепишите!»
Я взял свою табличку в руки,
Писал на ней,
Но было на табличке и то, чего я не понимал,
Чего не смог прочесть.
…Судьба писца мне опостылела, судьбу писца я возненавидел.
Шумеры, собственно говоря, и в этом проложили дорогу потомкам; они умели запрягать не только волов и ослов, они умели заставлять людей работать; умели разумно организовывать, направлять общую работу. Страна, где они жили, была когда-то болотистой местностью, где заросли тростника, осоки чередовались с пространствами чистой воды, где было много рыбы и птиц, но очень мало годной для обработки земли. Для того чтобы пахать, сеять и жать, шумеры должны были рыть дренажные канавы, преграждать путь воде насыпями, направлять по каналам укрощенную воду, которую они собирали и держали в водохранилищах, в вырытых в земле водоемах до времени, когда она требовалась для полива полей.
Очевидно, это заставило шумеров работать сообща. Примитивными деревянными мотыгами, привязанными к концу палки, они сначала разрыхляли землю, затем собирали ее в плетенные из ивовых прутьев корзины и тащили на спинах – когда на близкое, когда на далекое расстояние – туда, где надо было поднять выше насыпь или уровень полей. Позднее они уже работали с помощью металлических орудий и вьючных животных, но такими же строго организованными отрядами, иногда даже целыми армиями работников.
Конечно, не только письменность позволила вознестись шумерской цивилизации. Немаловажным было и изобретение новых орудий труда. Высочайшим достижением техники стал месопотамский плуг. Его тащили волы, а специальное приспособление в виде трубки выбрасывало зерна в борозду. Месопотамские земледельцы не вывозили навоз на свои поля: для повышения плодородия почвы использовался мусор из разрушенных селений. Так как ячмень может расти на неплодородной почве, то в Месопотамии его предпочитали пшенице (а Египет, например, стал землей именно пшеницы). Когда ячмень собирали, его приходилось молотить, веять, промывать и сушить, прежде чем его можно было отправить в надежные зернохранилища или ссыпать в кучи, покрытые матами. Для еды зерно очищали от шелухи опаливанием («поджаренное зерно»), вымачивали или дробили пестиками, превращая в грубую крупу. Потом зерно просеивали, толкли или мололи на ручных зернотерках, так как никаких мельниц еще не было. Из ячменной муки готовили плоские хлебные лепешки, которые надо было есть практически сразу по готовности. Иногда ячменю давали прорасти. Из образовавшегося солода получали алкогольный напиток – пиво. Его производство в Месопотамии было сложным, названия входящих в него ингредиентов и различных сортов пива исчисляются десятками.
Земля Шумер, благословенная письменностью и другими важными достижениями, сделалась наиболее развитым районом Месопотамии. Страны выше по течению, фактически с более древней цивилизацией, отстали и были вынуждены подчиниться политическому и экономическому господству шумерских царей.
Шумерские легенды рассказывают о полном опасности походе царя Урука Гильгамеша за кедрами. Предпринял он этот поход потому, что ему и его соотечественникам нужны были деревья. Стволы растущих вдоль Тигра и Евфрата пальм, яблонь, смоковниц не годились для строительства, как и искривленные стволы росших там же осокорей. Для больших и роскошных зданий – храмов, дворцов – требовались деревья благородных пород, растущие в далеких горах: кедры, кипарисы, эбеновое дерево, дубы. Ради стройных кедров рисковал Гильгамеш и собственной жизнью, и жизнью своих товарищей. Правда, взял он с собой только воинов, у которых не было ни матери, ни семьи. В жестоком бою Гильгамеш победил ужасного хозяина кедровых лесов Хумбабу, а потом вместе с товарищами взялся рубить лес, деревья которого образовывали густую чащу. Они скатывали стволы кедров к берегу реки и по святой воде Буранунны сплавляли их.
Как у большинства сказаний, так и у этого, воспевающего поход за кедрами, есть своя реальная историческая основа. Для шумерских городов в течение веков главной заботой была добыча – в обмен или силой – не встречающихся в их краях, но необходимых им природных богатств. На недостаток хлеба, пива, фруктов, молока, мяса, шерсти, льна, тростника шумеры (за исключением, пожалуй, городских бедняков) не жаловались. Хватало у них и глины, чтобы лепить сырцовые кирпичи. Но откуда было взять им руду? И где – ведь жили они в долинах двух рек, сплошь покрытых илом, – могли бы они добывать камень? Где могли бы они рубить стройные корабельные деревья? Да и с окружающими их варварскими народами торговать шумерам было нелегко. Золото, серебро, лазурит, сердолик, диорит и другие драгоценные камни соседи, особенно в голодные годы, в обмен на зерно давали довольно охотно. Но то, что могло еще более укрепить могущество опасных шумеров – металл для орудий труда и оружия, дерево для строительства укреплений и военных повозок, – все это зачастую приходилось добывать с трудом.
Шумерская легенда рассказывает нам о том, как одному из предков Гильгамеша, Энмеркару, царю Урука, удалось склонить властителя полулегендарной Аратты, находившейся в восточных горах, к торговой сделке, как посылал к нему послов с подарками и угрозами. Энмеркар просил у царя Аратты благородные металлы и драгоценные камни и давал за них в обмен овец, коз, ослов и коров, финики, фиги, ячмень и бобы, а также тростник. Легенда гласит, что заключению сделки помогли шумерам боги: они связали ветер и не позволили пролиться дождям, чтобы на землях жителей Аратты, не знавших орошения, ничего не росло и голод вынудил бы их к торговле.
В этом было большое преимущество шумеров: орошаемые земли почти всегда приносили им обильный урожай. В каждом городе возле храма стояли амбары и закрома, куда свозили собранные у земледельцев, скотоводов, рыбаков продукты питания, шерсть, лен и прочее – все, что было предназначено на содержание жрецов, писцов, придворных, различных ремесленников и работников, а также для внешней торговли. Там же хранились под замком добытые в других странах сокровища, сырье, готовые изделия, а также находилась документация: глиняные таблички, на которых в шумерских мерах объема, веса и длины все было записано, всему велся точный учет.
Правда, достигнув однажды уровня более высокого, чем у соседей, месопотамская цивилизация как бы застыла. Не важно, чего это касалось: приготовления блюд из зерновых или способов ведения сельского хозяйства, – на протяжении всего отраженного в документах шумерского периода никаких существенных изменений в области технологий не происходило. Не окультуривалось и не ввозилось никаких новых растений, не появлялось никаких новых способов обработки земли или сбора урожая.
Шумеры были хорошими хозяевами. Они бережливо относились даже к крошкам, учитывая и их. Наименьшей мерой веса было ше – средний вес одного ячменного зерна. Гин весил в 180 раз больше (около десяти граммов), мана была в 60 раз тяжелее гина (немногим более полкилограмма).
Из маленьких ручейков образуются реки, и маленькие ячменные зернышки, собранные миллионами и миллиардами в одном амбаре, делали исключительно богатым хозяина амбара. И если можно еще усомниться в правильности тогдашних письменных документов, то нельзя не поверить свидетельству раскопанных могил, а раскопки эти говорят о роскоши и богатстве шумерской знати уже в ранний период шумерского государства. Правда, немногие из этих могил остались нетронутыми за прошедшие пять тысяч лет, но то, что сохранилось, позволяет судить об остальных.
Ко времени I династии Ура относится одна из самых поразительных археологических находок, условно называемая царскими гробницами. Наиболее знамениты из них две: гробница Мескаламдуга и гробница жрицы или царицы, имя которой мы не можем еще с уверенностью прочитать; если читать его по-семитски, оно, вероятно, звучало бы Пу-аби.
Зимой 1926 года Леонард Вулли начал раскопки на большом погребальном поле в районе храмов Ура. Скоро он обнаружил два расположенных друг над другом некрополя. В верхних могилах нашли цилиндрические печати с надписями времени аккадского царя Саргона. Это говорило о том, что возраст верхнего некрополя превышал 4000 лет.
На следующий сезон было запланировано исследование нижнего, а значит, и более раннего некрополя. В юго-восточной части района храмов лопаты натолкнулись на известняковые блоки, каменные плиты и потом – на ход, наклонной траншеей уходящий вглубь. Здесь попадались остатки циновок.
Лопата за лопатой, со всевозможной осторожностью расчищали наклонную траншею, и вот показались новые следы: на дне траншеи на циновках лежали один рядом с другим остатки пяти мужских скелетов. Рядом с ними находились медные кинжалы и несколько глиняных чаш. Ориентируясь по циновкам, начали копать дальше. Постепенно траншея расширялась, и приблизительно на глубине 9 метров перешла в большую яму, вырытую в форме прямоугольника. Неподалеку от входа в эту яму были обнаружены остатки повозки и человеческие кости.
Повозка была поистине роскошной. По краям она была отделана мозаикой; золотые львиные головы с голубыми гривами из лазурита и раковин, маленькие золотые и серебряные головы львов и львиц перемежались с золотыми бычьими головами. Перед повозкой лежали распавшиеся скелеты двух ослов и их кучеров. На дышле сохранилось двойное серебряное кольцо, сквозь которое когда-то проходили вожжи. Для кого все это предназначалось?
В санях лежали драгоценная игральная доска, посуда, орудия труда. Среди инструментов бросались в глаза золотая пила и несколько долот. Потом извлекли остатки нескольких женских скелетов. Десять женщин лежали двумя рядами, как будто они приготовились к дворцовой церемонии. На всех были замечательные украшения – золотые диадемы и жемчужные ожерелья. Как и в случае с пятью мужскими скелетами, рядом с этими женщинами отсутствовала привычная погребальная утварь. Вместо нее в шахте лежали остатки дорогой арфы с инкрустациями из золота и слоновой кости. Арфа была украшена изображениями животных. Орел с львиной головой парит над двумя рогатыми животными. У священного дерева стоят два быка. Здесь изображена также сцена борьбы между львом и быком: оба они поднялись на задние ноги, обхватив передними друг друга. Кроме того, на инкрустациях арфы обнаружили «человеко-быка» с рогами и копытами. Он хватает двух маленьких львов за задние лапы.
Среди необозримого множества сосудов, чаш и кувшинов из меди, камня, серебра, эмали, лазурита, алебастра, мрамора и золота лежали остатки большого деревянного ларца, размером два метра в длину и около метра в ширину. Он был украшен мозаичным узором из перламутра и лазурита. Ларец был пуст. За четыре с половиной тысячи лет вещи, которые в нем лежали (к примеру, одежда), могли просто истлеть. Ларец, возможно, принадлежал женщине. Но ее останков пока что не обнаружили.
Там же лежала длинная золотая трубка, украшенная лазуритом, видимо, предназначенная для того, чтобы через нее сосать молоко или лимонад из сосуда, рядом стоял серебряный сосуд с длинной шейкой и широким венчиком. Изображения таких сосудов встречались на каменных рельефах, судя по всему они имели религиозное назначение. Рядом с серебряным сосудом находился целый набор высоких серебряных кубков, вставленных один в другой. Около них – еще кубок такого же типа, но уже золотой, гравированный, с желобками. Все вместе это походило на сервиз. Но нигде не видно останков человека, которому принадлежало все это великолепие.
Оказалось, что под остатками ларца скрывалось отверстие в полу, вход в кирпичный подвал. Это значило, что внизу находилась погребальная камера, склеп. Но он тоже оказался пустым. Исследователи пытались найти вход в пустой склеп снаружи. Они стали копать вдоль наружной стены каменного погребения и наткнулись на новую шахтовую могилу. Археологи обнаружили вторую наклонную траншею, ведущую вниз. На этот раз не пять, а шесть воинов лежали у входа в гробницу – двумя правильными рядами, с медными копьями сбоку и медными шлемами на головах. Шлемы были совершенно расплющены вместе с черепами, но они были одеты на головы воинов, когда к ним пришла смерть.
Проход, изгибаясь, переходил в большое помещение, вход в которое был загражден двумя деревянными четырехколесными повозками. Колеса и края повозок были инкрустированы длинными рядами серебряных и лазуритовых бусин и украшены серебряными кольцами и амулетами, изображавшими быков. Дерево в течение тысячелетий сгнило, однако повозки легко поддавались реконструкции, так как они лежали в яме, совершенно нетронутой. На колесах можно было еще увидеть следы от прикосновения кожаного обода. В каждую повозку было впряжено по три быка. Скелеты животных лежали вместе с остатками сбруи. Рядом, перед головами быков, находились скелеты конюхов, которые держали животных за поводья. Внутри повозок были найдены останки возниц. Сидя на своих местах, они держали в руках вожжи. Так их и застала смерть тысячелетия назад.
Когда Вулли и его помощники, освободив проход, вошли в гробницу, то увидели целое поле, усеянное трупами. Прислонясь к наружной стене, лежали останки девяти женщин. На них были парадные головные уборы из лазуритовых и сердоликовых бус с золотыми подвесками в форме буковых листьев и большими серповидными серьгами из золота. Прекрасные серебряные гребни, украшенные золотыми цветами и выложенные листьями из голубого лазурита и перламутра поддерживали их волосы. Шейные украшения женских скелетов также были сделаны из золота и лазурита. Женские головы прислонились к стенам так, как будто те, кому они принадлежали, еще спали. Тела лежали в проходе вытянувшись и загораживая дорогу. Все огромное пространство между повозками и погребальной камерой заполняли нагроможденные друг на друга останки человеческих тел.
Эти женщины и мужчины были придворными дамами и воинами. Воины имели при себе кинжалы. У одного из них была связка из четырех дротиков с золотыми наконечниками, у двух других – серебряные дротики; рядом с четвертым лежали остатки щита. На его медной поверхности были изображены два льва, терзающие поверженных людей.
Возле девяти придворных дам у наружной стены гробницы стояла арфа. От нее сохранилась только бычья голова из меди да перламутровые пластинки, которыми она была отделана. Неподалеку от нее лежала вторая арфа с чудесной головой быка. Она была сделана из золота, а глаза, борода и кончики рогов быка – из лазурита.
Сама погребальная камера была, по-видимому, ограблена. Грабители не оставили почти ничего. Остались лишь человеческие скелеты без всяких украшений. Может быть, среди них и находился, превратившийся в прах, тот, для которого когда-то построили эту каменную гробницу. Ничего на нем не осталось: ни одного драгоценного кольца, ни скипетра, ни налобной ленты. Но имя этого царя или правителя сохранилось. На цилиндрической печати можно было прочитать: Абараге.
Около стены были обнаружены модели двух лодок. Одна, медная, была совершенно разрушена временем, другая, серебряная, приблизительно 60 сантиметров длиной, хорошо сохранилась. Нос и корма этой серебряной лодки подняты вверх, отчего она напоминает серп луны. Грабители похитили все, кроме этих лодок. Может быть, они считались священными, неприкосновенными? На таких лодках умершие – царь и его придворные – могли отправляться в потусторонний мир.
Но из погребения исчезли не все ценности. Кому же принадлежало то, что лежало рядом с ларцом? Где же царица, и почему грабители не похитили дорогую утварь, золотые и серебряные чаши и посуду, наряды придворных дам и многое другое?