Страница:
Дворец поразил его своим великолепием. Высокие колонны и порталы, причудливая резьба орнаментов, крытая золочеными дощечками крыша – все приковывало к себе его взгляд, удивляло изысканностью и богатством.
Внутреннее убранство дворца было еще красивее. И Мигриаули словно зачарованный следовал за царской свитой, потрясенный и ослепленный.
В простенке, между колоннами, на позолоченном фоне сверкала мозаика работы искусных мастеров. Мозаика изображала сцены из царствования царицы Тамар, рассказывала о победоносных войнах, о неустанных трудах правительницы. Мраморная мозаика пола показывала богатство и красоту природы Грузии.
Больше всего поразило деревенского парня обилие золота и серебра во дворце. Стены и потолки, пол и колонны во многих палатах казались выкованными из чистого золота и серебра.
Георгий и его приближенные легко и бесшумно ступали по дорогим коврам, устилавшим пол.
У каждой двери, у каждого поворота и прохода стояли тяжело вооруженные исполины.
В приемном зале сопровождавшая царя знать откланялась ему, и все разошлись по разным залам.
Лаша направился к спальным покоям, двери которых тотчас распахнулись перед ним. Лухуми последовал за ним. Царь приказал ему охранять вход в опочивальню и никого не пропускать.
Мигриаули застыл у дверей, окованных золотом, крепко сжимая в руках меч и копье.
Женский смех вывел его из оцепенения. К нему приближались три молодые девушки.
Самая красивая и нарядная из них с громким смехом направилась прямо к царской опочивальне. Подойдя вплотную к дверям, она остановилась, ожидая, что телохранитель распахнет их перед нею. Но могучий страж не шелохнулся. Лицо девушки выразило удивление. Она смерила Лухуми надменным взглядом, и глаза ее на миг задержались на его пестрых ноговицах. На минуту она замерла в недоумении и вдруг звонко расхохоталась.
Богатырь смутился, неуклюже подался вперед и уставился на свои ноги.
Перестав смеяться, девушка потянулась к ручке. Лухуми выпрямился во весь свой гигантский рост и загородил вход.
– Посторонись! – презрительно бросила девушка.
Телохранитель царя даже бровью не повел.
– Говорят тебе, пропусти! – уже сердито проговорила девушка, дернув его за рукав.
Лухуми продолжал стоять, как каменное изваяние.
– Как ты смеешь меня задерживать? Отойди с дороги, не то… вскричала она гневно, топая ногами.
Тут дверь распахнулась, и на пороге появился царь.
Девушка в это время стояла отвернувшись и не заметила появления Георгия.
Царь улыбнулся, незаметно подкрался к ней сзади и прикрыл ей ладонями глаза.
– Это еще что такое! Пустите! Лаша! Лаша, на помощь! – испуганно воскликнула девушка и разрыдалась.
– Да это я и есть!
Лаша опустил руки, повернул ее лицом к себе и заключил в объятия. Мигриаули был ошеломлен неожиданным оборотом дела. Он быстро отошел от двери и опустился на колени, пропуская мимо себя царя.
– Это моя сестра, царевна Русудан. Она может входить ко мне в любое время, – пояснил на ходу Лаша и увлек сестру за собой.
Пристыженный Лухуми с трудом поднялся с колен и, борясь с головокружением, застыл перед дверью.
Смутное томление теснило ему грудь. Перед глазами стоял образ царевны с гордо закинутой головой и прикушенными губами. Как же он так оплошал не узнал сестру царя! Опозорился в первый же день! Что подумает царь?! Что скажут придворные, слуги, стражники!..
Мысли Лухуми унеслись далеко, на Лашарскую гору, и в памяти возникла девушка в голубом… Лилэ… А что сказала бы Лилэ и где она теперь? Как не похожа скромная и застенчивая тушинка на своевольную и решительную Русудан. А кто из них все же красивее: Лилэ или Русудан? Эта мысль невольно запала в голову Лухуми, и он начал сравнивать обеих девушек. Лилэ тоненькая, стройная, а Русудан больше похожа на зрелую женщину. Лилэ смуглая, черноглазая, Русудан белокожая, с голубыми глазами. Лилэ застенчива, Русудан – гордая, смелая…
Дверь вновь отворилась. Прислонившийся к ней Лухуми покачнулся и едва не упал. Он вздрогнул, словно боясь, что в его мысли кто-нибудь проникнет, и, опустив глаза, почтительно склонился перед Лашой и Русудан.
Царевна успела позабыть о своем огорчении и опять была весела. Поравнявшись с Лухуми, она задержалась на миг и проговорила:
– Царю так понравилась твоя родина, пховец! Ты тоже поклоняешься Лашарской святыне?
Лухуми молчал, не зная, что ответить.
– Как могуч твой телохранитель, Лаша! Гляди, какие у него богатырские плечи, я даже с места не смогла его сдвинуть! – снова защебетала Русудан.
– Он просто герой, Русудан. Ты бы видела, как он сражался один против трех хевсуров! – похвалил Георгий юношу, покрасневшего то ли от радости, то ли от смущения.
Лукавая улыбка пробежала по лицу Русудан.
– А ты должен знать, что во дворце не носят мужицкую одежду! Смени это тряпье! – бросила она Лухуми.
Царь кивком головы подтвердил повеление сестры.
Дворцовые слуги накормили Лухуми, потом повели его в баню и сдали с рук на руки терщику. Лухуми опасливо переставлял свои огромные босые ступни по разноцветным плитам пола. Блаженно растянувшись в мраморном бассейне, наполненном теплой водой, он с любопытством принялся разглядывать узорчатые стены бани.
Когда он распарился, снова вошел терщик и, остановившись у порога, кашлянул, давая о себе знать. Хриплый кашель гулко отозвался под сводчатым потолком.
Терщик велел Лухуми лечь на гладко отполированную скамью, а сам бесцеремонно вскочил ему на спину и принялся растирать его разгоряченное тело.
Сначала Мигриаули стало не по себе от такого непочтительного обращения, но позже он почувствовал приятную истому во всем теле.
– Ты грузин? – спросил он, улыбнувшись, терщика, который, словно черт, восседал на его спине.
– Не знай! – коротко отрезал тот.
Странный ответ удивил Мигриаули.
– Почему ты такой худой? – снова задал он вопрос.
– От баня! – так же коротко отозвался терщик. Было очевидно, что он не расположен к беседе с царским телохранителем.
Лухуми замолчал, но одна мысль все же донимала его.
– Уж если слуги моются в таких банях, в каких же должны мыться цари! – обратился он опять к неразговорчивому банщику.
– Не знай! – резко прозвучало в ответ. Шлепнув Мигриаули по спине, терщик велел ему спуститься в бассейн.
– Давно не мылся? – спросил он.
– В реке нашей каждый день купался, – смущенно ответил Лухуми.
– Река – вода холодный, грязь не отмоешь.
Наконец терщик закончил возиться с Лухуми и, буркнув что-то вроде "на здоровье!", покашливая и постукивая деревянными сандалиями, вышел из бани.
Вместо него тотчас же появился какой-то юноша. Брови его были тонко подведены, словно у женщины, и шел он странной кокетливой походкой. В руках он держал какие-то шкатулки и баночки. С предупредительной улыбкой юноша опустился на скамью рядом с Лухуми. Открыв свои коробочки, он растер на ладони благовония и стал умащивать ими нагое тело Мигриаули. Тому не очень понравился одуряющий запах мазей, но, решив, что, вероятно, так принято во дворце, он покорился.
Когда дело дошло до волос, Лухуми запротестовал.
– Такой приказ! – коротко пояснил прислужник, смазывая жесткие, как щетина, волосы Лухуми. Потом накинул на него дорогой восточный халат и потушил свечи.
– Почему тушишь? – удивился Лухуми.
– Следуй за мной, – прошептал незнакомец и взял Лухуми за руку.
Лухуми недоверчиво пошел за ним. Они долго шли в темноте. Вот проводник провел богатыря за занавес и, отпустив его руку, исчез.
– Куда ты, братец? – окликнул его Мигриаули, шаря руками по стене.
– Сюда, Лухуми! – услышал он женский голос.
Лухуми прислушался – голос казался знакомым.
– Не бойся, иди сюда, – вновь услышал он шепот.
– Кто ты? – воскликнул удивленный Лухуми и осторожно двинулся в ту сторону, откуда раздавался призыв.
Сделав несколько шагов, он наткнулся на кого-то. Лица и фигуры в темноте нельзя было разглядеть, и только по прикосновению нежных длинных пальцев, он почувствовал, что это женщина. Лухуми во мраке последовал за незнакомкой. Вот она остановилась и нагнулась, – очевидно, села.
– Присаживайся, – услыхал Лухуми.
Он опустился на тахту и вдруг вспомнил, что он почти не одет, а рядом – незнакомая женщина. Лухуми поежился от смущения.
– Научи меня вашим ласкам – цацлоба, – прошептала женщина и приникла к мочке уха Лухуми страстным поцелуем.
У Лухуми потемнело в глазах, он обнял и притянул к себе женщину.
– Тише… Осторожно… Поломаешь мне ребра, медведь! – шептала она, обвивая руками шею Лухуми.
"Медведь!" Не в первый раз за сегодняшний день слышал он это слово и этот голос. Но где? Впрочем, сейчас было не до воспоминаний.
Лухуми весь дрожал. Незнакомка немного отстранилась от него.
– Не надо… Не надо… Научи меня вашим ласкам… – шептала она.
Он знал, что, по обычаю, ласка – цацлоба не разрешает большего, но, не в силах владеть собой, крепко поцеловал женщину, вскочил, подхватил ее на руки, однако поскользнулся, и оба упали на мраморный пол.
– Ой, рука… – Слабый стон донесся до слуха смущенного Лухуми. – Что ты наделал, медведь… Руку мне вывихнул… Как я теперь людям покажусь!.. – всхлипнула женщина и исчезла в темноте.
Лухуми голос ее опять показался знакомым, особенно когда она вскрикнула от боли. Он нахмурился.
– Неужели?.. Неужели это была она? Не может быть того! – Он потер рукой лоб, чтобы отделаться от навязчивой мысли, и встал.
Вновь послышался шум шагов.
Кто-то взял его за руку, и он опять услышал голос того самого человека, который привел его сюда:
– Ступай за мной!
Они шли во тьме еще дольше, чем в первый раз, и, наконец, очутились перед какой-то дверью.
– Одевайся и иди во дворец! – приказал незнакомец и исчез.
Устав от стольких неожиданностей, Лухуми осторожно приоткрыл дверь. Глаза не сразу привыкли к свету свечей.
Он находился в маленькой комнате. На тахте была расстелена новая одежда, точно такая, какую носила дворцовая стража. Он сел и, ошеломленный приключениями, стал одеваться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Внутреннее убранство дворца было еще красивее. И Мигриаули словно зачарованный следовал за царской свитой, потрясенный и ослепленный.
В простенке, между колоннами, на позолоченном фоне сверкала мозаика работы искусных мастеров. Мозаика изображала сцены из царствования царицы Тамар, рассказывала о победоносных войнах, о неустанных трудах правительницы. Мраморная мозаика пола показывала богатство и красоту природы Грузии.
Больше всего поразило деревенского парня обилие золота и серебра во дворце. Стены и потолки, пол и колонны во многих палатах казались выкованными из чистого золота и серебра.
Георгий и его приближенные легко и бесшумно ступали по дорогим коврам, устилавшим пол.
У каждой двери, у каждого поворота и прохода стояли тяжело вооруженные исполины.
В приемном зале сопровождавшая царя знать откланялась ему, и все разошлись по разным залам.
Лаша направился к спальным покоям, двери которых тотчас распахнулись перед ним. Лухуми последовал за ним. Царь приказал ему охранять вход в опочивальню и никого не пропускать.
Мигриаули застыл у дверей, окованных золотом, крепко сжимая в руках меч и копье.
Женский смех вывел его из оцепенения. К нему приближались три молодые девушки.
Самая красивая и нарядная из них с громким смехом направилась прямо к царской опочивальне. Подойдя вплотную к дверям, она остановилась, ожидая, что телохранитель распахнет их перед нею. Но могучий страж не шелохнулся. Лицо девушки выразило удивление. Она смерила Лухуми надменным взглядом, и глаза ее на миг задержались на его пестрых ноговицах. На минуту она замерла в недоумении и вдруг звонко расхохоталась.
Богатырь смутился, неуклюже подался вперед и уставился на свои ноги.
Перестав смеяться, девушка потянулась к ручке. Лухуми выпрямился во весь свой гигантский рост и загородил вход.
– Посторонись! – презрительно бросила девушка.
Телохранитель царя даже бровью не повел.
– Говорят тебе, пропусти! – уже сердито проговорила девушка, дернув его за рукав.
Лухуми продолжал стоять, как каменное изваяние.
– Как ты смеешь меня задерживать? Отойди с дороги, не то… вскричала она гневно, топая ногами.
Тут дверь распахнулась, и на пороге появился царь.
Девушка в это время стояла отвернувшись и не заметила появления Георгия.
Царь улыбнулся, незаметно подкрался к ней сзади и прикрыл ей ладонями глаза.
– Это еще что такое! Пустите! Лаша! Лаша, на помощь! – испуганно воскликнула девушка и разрыдалась.
– Да это я и есть!
Лаша опустил руки, повернул ее лицом к себе и заключил в объятия. Мигриаули был ошеломлен неожиданным оборотом дела. Он быстро отошел от двери и опустился на колени, пропуская мимо себя царя.
– Это моя сестра, царевна Русудан. Она может входить ко мне в любое время, – пояснил на ходу Лаша и увлек сестру за собой.
Пристыженный Лухуми с трудом поднялся с колен и, борясь с головокружением, застыл перед дверью.
Смутное томление теснило ему грудь. Перед глазами стоял образ царевны с гордо закинутой головой и прикушенными губами. Как же он так оплошал не узнал сестру царя! Опозорился в первый же день! Что подумает царь?! Что скажут придворные, слуги, стражники!..
Мысли Лухуми унеслись далеко, на Лашарскую гору, и в памяти возникла девушка в голубом… Лилэ… А что сказала бы Лилэ и где она теперь? Как не похожа скромная и застенчивая тушинка на своевольную и решительную Русудан. А кто из них все же красивее: Лилэ или Русудан? Эта мысль невольно запала в голову Лухуми, и он начал сравнивать обеих девушек. Лилэ тоненькая, стройная, а Русудан больше похожа на зрелую женщину. Лилэ смуглая, черноглазая, Русудан белокожая, с голубыми глазами. Лилэ застенчива, Русудан – гордая, смелая…
Дверь вновь отворилась. Прислонившийся к ней Лухуми покачнулся и едва не упал. Он вздрогнул, словно боясь, что в его мысли кто-нибудь проникнет, и, опустив глаза, почтительно склонился перед Лашой и Русудан.
Царевна успела позабыть о своем огорчении и опять была весела. Поравнявшись с Лухуми, она задержалась на миг и проговорила:
– Царю так понравилась твоя родина, пховец! Ты тоже поклоняешься Лашарской святыне?
Лухуми молчал, не зная, что ответить.
– Как могуч твой телохранитель, Лаша! Гляди, какие у него богатырские плечи, я даже с места не смогла его сдвинуть! – снова защебетала Русудан.
– Он просто герой, Русудан. Ты бы видела, как он сражался один против трех хевсуров! – похвалил Георгий юношу, покрасневшего то ли от радости, то ли от смущения.
Лукавая улыбка пробежала по лицу Русудан.
– А ты должен знать, что во дворце не носят мужицкую одежду! Смени это тряпье! – бросила она Лухуми.
Царь кивком головы подтвердил повеление сестры.
Дворцовые слуги накормили Лухуми, потом повели его в баню и сдали с рук на руки терщику. Лухуми опасливо переставлял свои огромные босые ступни по разноцветным плитам пола. Блаженно растянувшись в мраморном бассейне, наполненном теплой водой, он с любопытством принялся разглядывать узорчатые стены бани.
Когда он распарился, снова вошел терщик и, остановившись у порога, кашлянул, давая о себе знать. Хриплый кашель гулко отозвался под сводчатым потолком.
Терщик велел Лухуми лечь на гладко отполированную скамью, а сам бесцеремонно вскочил ему на спину и принялся растирать его разгоряченное тело.
Сначала Мигриаули стало не по себе от такого непочтительного обращения, но позже он почувствовал приятную истому во всем теле.
– Ты грузин? – спросил он, улыбнувшись, терщика, который, словно черт, восседал на его спине.
– Не знай! – коротко отрезал тот.
Странный ответ удивил Мигриаули.
– Почему ты такой худой? – снова задал он вопрос.
– От баня! – так же коротко отозвался терщик. Было очевидно, что он не расположен к беседе с царским телохранителем.
Лухуми замолчал, но одна мысль все же донимала его.
– Уж если слуги моются в таких банях, в каких же должны мыться цари! – обратился он опять к неразговорчивому банщику.
– Не знай! – резко прозвучало в ответ. Шлепнув Мигриаули по спине, терщик велел ему спуститься в бассейн.
– Давно не мылся? – спросил он.
– В реке нашей каждый день купался, – смущенно ответил Лухуми.
– Река – вода холодный, грязь не отмоешь.
Наконец терщик закончил возиться с Лухуми и, буркнув что-то вроде "на здоровье!", покашливая и постукивая деревянными сандалиями, вышел из бани.
Вместо него тотчас же появился какой-то юноша. Брови его были тонко подведены, словно у женщины, и шел он странной кокетливой походкой. В руках он держал какие-то шкатулки и баночки. С предупредительной улыбкой юноша опустился на скамью рядом с Лухуми. Открыв свои коробочки, он растер на ладони благовония и стал умащивать ими нагое тело Мигриаули. Тому не очень понравился одуряющий запах мазей, но, решив, что, вероятно, так принято во дворце, он покорился.
Когда дело дошло до волос, Лухуми запротестовал.
– Такой приказ! – коротко пояснил прислужник, смазывая жесткие, как щетина, волосы Лухуми. Потом накинул на него дорогой восточный халат и потушил свечи.
– Почему тушишь? – удивился Лухуми.
– Следуй за мной, – прошептал незнакомец и взял Лухуми за руку.
Лухуми недоверчиво пошел за ним. Они долго шли в темноте. Вот проводник провел богатыря за занавес и, отпустив его руку, исчез.
– Куда ты, братец? – окликнул его Мигриаули, шаря руками по стене.
– Сюда, Лухуми! – услышал он женский голос.
Лухуми прислушался – голос казался знакомым.
– Не бойся, иди сюда, – вновь услышал он шепот.
– Кто ты? – воскликнул удивленный Лухуми и осторожно двинулся в ту сторону, откуда раздавался призыв.
Сделав несколько шагов, он наткнулся на кого-то. Лица и фигуры в темноте нельзя было разглядеть, и только по прикосновению нежных длинных пальцев, он почувствовал, что это женщина. Лухуми во мраке последовал за незнакомкой. Вот она остановилась и нагнулась, – очевидно, села.
– Присаживайся, – услыхал Лухуми.
Он опустился на тахту и вдруг вспомнил, что он почти не одет, а рядом – незнакомая женщина. Лухуми поежился от смущения.
– Научи меня вашим ласкам – цацлоба, – прошептала женщина и приникла к мочке уха Лухуми страстным поцелуем.
У Лухуми потемнело в глазах, он обнял и притянул к себе женщину.
– Тише… Осторожно… Поломаешь мне ребра, медведь! – шептала она, обвивая руками шею Лухуми.
"Медведь!" Не в первый раз за сегодняшний день слышал он это слово и этот голос. Но где? Впрочем, сейчас было не до воспоминаний.
Лухуми весь дрожал. Незнакомка немного отстранилась от него.
– Не надо… Не надо… Научи меня вашим ласкам… – шептала она.
Он знал, что, по обычаю, ласка – цацлоба не разрешает большего, но, не в силах владеть собой, крепко поцеловал женщину, вскочил, подхватил ее на руки, однако поскользнулся, и оба упали на мраморный пол.
– Ой, рука… – Слабый стон донесся до слуха смущенного Лухуми. – Что ты наделал, медведь… Руку мне вывихнул… Как я теперь людям покажусь!.. – всхлипнула женщина и исчезла в темноте.
Лухуми голос ее опять показался знакомым, особенно когда она вскрикнула от боли. Он нахмурился.
– Неужели?.. Неужели это была она? Не может быть того! – Он потер рукой лоб, чтобы отделаться от навязчивой мысли, и встал.
Вновь послышался шум шагов.
Кто-то взял его за руку, и он опять услышал голос того самого человека, который привел его сюда:
– Ступай за мной!
Они шли во тьме еще дольше, чем в первый раз, и, наконец, очутились перед какой-то дверью.
– Одевайся и иди во дворец! – приказал незнакомец и исчез.
Устав от стольких неожиданностей, Лухуми осторожно приоткрыл дверь. Глаза не сразу привыкли к свету свечей.
Он находился в маленькой комнате. На тахте была расстелена новая одежда, точно такая, какую носила дворцовая стража. Он сел и, ошеломленный приключениями, стал одеваться.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
При жизни царицы Тамар Георгий Лаша, в четырнадцать лет объявленный соправителем матери, не вмешивался в государственные дела. Он увлекался охотой, верховой ездой, путешествовал по Грузии и вассальным странам.
Наследник престола не замечал, как умный царедворец Мхаргрдзели ловко прибирает к рукам власть, заранее лишая будущего царя влияния на дела государства.
Тамар благоволила и к Иванэ, и к его брату Захарии – амирспасалару грузинского войска, осыпала обоих своими милостями.
Бесстрашный и неутомимый рубака, искусный полководец, Захария был прост правом, искренен и бескорыстен.
Зато его младший брат был хитер и дальновиден, скрытен и расчетлив.
Братья Мхаргрдзели бессменно состояли визирями царицы и немало сделали для преуспеяния и возвеличения Грузинского царства.
Все походы и крупные сражения, прославившие грузин как непобедимых воинов на всем Востоке и Западе, совершались под руководством Захарии.
Будучи мсахуртухуцсси – главным управителем двора, Иванэ принимал участие во всех битвах и сражался плечом к плечу с братом. Он прекрасно понимал, что подлинным правителем страны, располагающей многочисленным войском, может быть лишь человек, за которым это войско пойдет. Поэтому Иванэ ничего не жалел, чтобы завоевать любовь воинов. Он щедро награждал мелких и крупных военачальников, содействовал их продвижению по службе, открыто покровительствовал им.
Иванэ Мхаргрдзели надеялся занять место амирспасалара после смерти Захарии. А между тем у войска был свой избранник, более молодой, чем Иванэ, но имевший больше военных заслуг. Героем этим был Шалва Ахалцихели. С юности закалившийся в военных походах, Шалва не имел себе равных во владении мечом, стрельбе из лука и верховой езде.
Захария давно заметил и оценил способность этого прирожденного полководца, в котором осторожность счастливо сочеталась с отвагой. В битвах амирспасалар часто направлял его туда, где дело бывало самым жарким, где решался исход сражения, и успех никогда не изменял юному воину. С поля брани Шалва всегда возвращался победителем.
Впервые Ахалцихели обратил на себя внимание в Шамхорской битве.
Он возглавлял тогда передовой отряд. Основные силы, предводительствуемые самим Давидом Сосланом и братьями Мхаргрдзели, задержались в пути, и натиск вражеских полчищ принял на себя отряд Ахалцихели.
Под Шалвой убили коня, дружина его была изрядно помята, но он не обратился в бегство. Дождавшись прибытия главных сил, он вместе со всеми перешел в наступление и в кровопролитной схватке захватил у персов знамя, которое прислал халиф, чтобы воодушевить мусульманских бойцов.
После сражения все приходили смотреть на это знамя. С ним предстал Ахалцихели и перед самой царицей Тамар. С того дня слава о нем разнеслась по всей стране и имя его произносили с уважением и гордостью.
Ратные подвиги Шалвы Ахалцихели умножались день ото дня. Многие думали, что он будет преемником престарелого Захарии Мхаргрдзели. Однако после смерти Захарии амирспасаларом стал все же Иванэ Мхаргрдзели.
Своей преданностью трону Иванэ полностью завоевал расположение царицы и в последние годы ее царствования пользовался почти неограниченной властью.
Не довольствуясь достигнутым, Иванэ добился от царицы сана атабека.
На Востоке атабеками называли воспитателей наследников престола, величали их отцами царей. Многие из них становились наместниками правителей в завоеванных областях, а иногда и сами садились на престол.
Царица Тамар без колебаний даровала своему верному слуге этот высший после царского титул. Став атабеком, Мхаргрдзели не покинул поста амирспасалара; больше того – он незаметно отстранил от дел мцигнобартухуцеси, захватив власть первого визиря страны, и таким образом сосредоточил в своих руках военную и гражданскую власть.
На пост главного дворецкого он поставил вместо себя своего двоюродного брата, младшего из рода Мхаргрдзели, Варама Гагели.
Затем, чтобы отразить нападки недругов и прекратить толки, возникшие в народе, Иванэ испросил у царицы назначения Шалвы Ахалцихели мечурчлетухуцеси – главным придворным казначеем.
Тамар удивило желание атабека отозвать ко двору Ахалцихели, постоянного участника всех походов, прославленного в сечах героя.
Но, зная, что титул визиря – большая честь и желанная награда, царица решила оказать милость знаменитому воину.
Назначение Ахалцихели визирем было на руку Иванэ: этим он утверждал за собой славу справедливого человека, а из войска удалял опасного соперника.
Мхаргрдзели рассчитывал также, что воин, проведший всю жизнь в походах, не справится с управлением казной. Шалва очень скоро, думалось Иванэ, обнаружит перед всеми свою явную неспособность к делам государственным, и тогда будет легко вовсе устранить его с пути.
Однако надежды Мхаргрдзели не оправдались: Шалва с большим рвением и тщанием взялся за непривычное и как будто чуждое ему дело.
Он собрал вокруг себя преданных и знающих людей и с их помощью стал весьма успешно править государственную казну.
Влияние Ахалцихели при дворе особенно упрочилось после воцарения Георгия Лаши.
Царица перед смертью взяла с вельмож клятву сохранять верность царевичу и единство в управлении царством. Сыну же она говорила: "До тех пор, пока Мхаргрдзели и Ахалцихели, эти два столпа Грузии, будут верны тебе, управлять царством будет не трудно и Грузии не будут страшны никакие угрозы. Поддерживай согласие между ними, ибо распри поколеблют твое могущество и приведут к гибели государство".
Но согласие между двумя великими мужами оказалось невозможным, и с воцарением Лаши это стало очевидно для всех.
Наследовав престол, Георгий, если он хотел обладать действительной, а не призрачной властью, должен был повести за нее борьбу с атабеком, и главной его опорой в этой борьбе стал Шалва Ахалцихели.
У Шалвы были свои счеты с Иванэ Мхаргрдзели. Будучи с юных лет неизменным участником битв и походов, он был глубоко предан братьям Мхаргрдзели. Для него они были олицетворением государственной мудрости и военной доблести. Самая незначительная встреча или беседа с Иванэ вселяла в молодого воина спокойствие и бодрость духа.
Да и атабек любил Шалву. Он ценил в нем отвагу и силу, быстрый ум, достоинство и благородство, с которым всегда держался Ахалцихели.
Но денно и нощно пекущийся о собственном возвеличении царедворец был дальновиден и осторожен. Он старался держать подальше от двора Шалву и его брата Иванэ Ахалцихели, чтобы приостановить рост их влияния на царское окружение. Вот почему Иванэ Ахалцихели в свое время был назначен эмиром только что присоединенной провинции. Занятый непрерывными стычками с турками на границе, он не мог часто бывать при дворе. А Шалва, вечно находясь в походах, подолгу не навещал столицу. Случалось поэтому, что награды за одерживаемые им победы доставались не ему, а тем, кто находился поближе к царю. Но Шалва Ахалцихели не обращал внимания на придворные козни, не жаловался, что владения его не растут, не слушал наговоров завистников и шептунов. Он продолжал любить и почитать Иванэ Мхаргрдзели, как родного отца. Причину такой глубокой преданности он тщательно скрывал и никому не открывал ее. Причиной этой была любовь к Тамте – прекрасной дочери атабека. Эта любовь, давняя и тайная, делала Ахалцихели слепым ко всем проискам управителя дворца. Он не ведал о том, что честолюбивый Иванэ мечтает о царском престоле для своей дочери. Заметив зарождавшееся между молодыми людьми чувство, Мхаргрдзели заспешил с осуществлением своих планов.
Убедившись, что Тамте не суждено стать грузинской царицей, Иванэ обратил взор свой за пределы страны, выбирая достойного зятя среди царей и султанов близлежащих государств.
Молва о несравненной красоте Тамты давно разнеслась по свету и лишила сна многих венценосцев. Иванэ взвешивал силу и богатство каждого, сравнивал одного с другим и для окончательного выбора ждал только подходящего случая.
И случай не заставил себя ждать.
Однажды братья Мхаргрдзели осадили крепость Хлат, где находился и сам хлатский мелик Аухад, сын египетского султана.
Граждане Хлата, в большинстве ремесленники и мастеровые, не хотели сдаваться врагу и самоотверженно переносили все трудности осады.
Мелик же Аухад, малодушный и трусливый, часами просиживал перед портретом Тамты, покуривая кальян. Если бы не страх перед подданными, обезумевший от любви правитель давно бы сдался в плен грузинам, только бы увидеть прелестную дочь Мхаргрдзели.
Но провидению было угодно иначе.
Как-то раз под вечер Иванэ, будучи несколько навеселе, задумал объехать осажденную крепость в сопровождении десятка всадников. Дорога шла через мостик, который осажденные подрубили и замаскировали соломой. Как только лошадь атабека ступила на мост, она провалилась в ров вместе с седоком. Пока сопровождавшие Иванэ воины помогали своему начальнику выбраться, осажденные заметили их со стен крепости. Они выслали за ограду крупный отряд до зубов вооруженных всадников, которые захватили Иванэ в плен.
Потерявший было всякую надежду мелик ликовал. Он не сомневался, что грузины не оставят своего военачальника в беде и ничего не пожалеют, чтобы выкупить его.
У мелика Аухада появилась возможность не только выиграть войну без сражения, но и добиться исполнения своей давнишней мечты – получить в жены красавицу Тамту.
Разъяренный пленением брата, Захария Мхаргрдзели вначале решил сровнять с землей Хлат. Он был в силах привести в исполнение свою угрозу, но боязнь за жизнь Иванэ умерила его пыл. И он вступил в переговоры с меликом. Тот потребовал за своего пленника немало: свободы для находившихся в грузинском плену пяти тысяч своих соотечественников, уплаты десяти тысяч динаров выкупа и руки дочери атабека.
Вчерашние враги породнились.
Аухад был безмерно счастлив неожиданным поворотом дела – заветная мечта его осуществилась. Честолюбец Иванэ в конечном счете тоже остался доволен – он породнился с могущественным султаном Египта, а его дочь сделалась царицей Хлата.
Да и в Грузии все были довольны приобретением нового союзника и счастливой судьбой Тамты.
Одна только Тамта, отныне царица хлатская, не считала себя счастливой. Ее навсегда разлучили с избранником сердца и лишили любимой родины. Ее не привлекало ни высокое родство, ни честь быть женой мелика, ни власть над Хлатом, прославленным своим богатством.
Нескончаемым пирам в пышных садах на берегах Ванского озера предпочла бы она жизнь в маленькой деревушке Тори – на родине Шалвы, не столь роскошную, но исполненную счастья разделенной любви. Там не было бы у нее царского трона, не окружали бы ее дочери знатных вельмож, не услаждали бы ее слух певцы и музыканты, но, преклонив голову на грудь любимого, она бы безмятежно засыпала даже на жестком ложе и была бы счастливее всех венценосных женщин на земле.
Нежной, любящей Тамте, лишенной отцовского тщеславия и честолюбия, не нужно было иного счастья, кроме права назвать себя супругой славного витязя Шалвы Ахалцихели.
Тамта понимала, что отец желал ей добра и брак с хлатским меликом почитал за великое для нее счастье, но знала она и то, что этим браком он купил себе жизнь и свободу. Мысль эта жгла ей грудь, разрывала сердце, сердце любящей дочери.
В то самое время, когда Шалва Ахалцихели проводил бессонные ночи под стенами хлатской крепости, обдумывая, как бы ворваться в цитадель и освободить отца прекрасной Тамты, Иванэ торговался с хлатским меликом, продавая любимую дочь.
Как был рад Ахалцихели, когда атабек вернулся целым и невредимым из вражеской крепости! Он не сожалел об огромном выкупе. Шалва был готов погибнуть под Хлатом, лишь бы освободить Мхаргрдзели.
О главном условии перемирия Шалве не было известно. Он узнал о нем лишь по возвращении в Грузию, слишком поздно для того, чтобы можно было спасти Тамту. Караван с приданым уже потянулся к хлатским степям, а впереди, под роскошным балдахином, сидела, поникнув в безысходной печали, Тамта.
Обезумев от горя, Шалва покинул двор и, как подобало миджнуру, укрылся в диких лесах и жил в пещере до тех пор, пока друзья-побратимы не уговорили его вернуться. Они старались развлечь несчастного влюбленного охотой и пирами, и, казалось, он несколько утешился в своей потере.
После долгих усилий Вараму Гагели удалось примирить его со своим именитым дядюшкой. Но примирение это было чисто внешним, ибо Шалва не мог испытывать приязни к Иванэ Мхаргрдзели, раскусив, насколько тот был тщеславен и корыстолюбив. Будь я побогаче и познатнее, думал Ахалцихели, атабек сам бы сватал за меня Тамту.
Верой и правдой служил Шалва Ахалцихели родине и трону, немало крови пролил в сражениях, а наградами избалован не был. Как говорили при дворе, царской щедрости едва хватало на то, чтоб удовлетворить алчность Мхаргрдзели, и другим перепадало немного.
Раз Шалва не удержался и высказал свои мысли рачинскому эристави и мегрельскому князю Дадиани. А те словно только того и ждали, чтобы раскрыть глаза доверчивому воину, не искушенному в дворцовых интригах.
– Кто они такие, эти Мхаргрдзели! – кричали, перебивая друг друга, эристави и мегрельский правитель. – Никому не известно, откуда они ведут свой род: то ли от курдов, то ли от персов. Сначала они служили армянским Багратидам, крестились там по армянскому обычаю, богатство нажили, а после, когда Грузия усилилась, а династия армянских царей угасла, переметнулись к нам.
Прежде Ахалцихели не задумывался над тем, какого происхождения Мхаргрдзели, но теперь его неприязнь к Иванэ была так велика, что он закрывал глаза на все добрые деяния братьев Мхаргрдзели и видел только корысть и двоедушие в поведении уважаемого им прежде вельможи.
Уверившись в своей правоте, Ахалцихели вступил с атабеком в открытую борьбу. В этой борьбе он мог опереться на юного царя и на мелких князей, ненавидевших хитрого визиря, торговцев, ремесленников и ратников из низшего сословия. Все эти люди отстаивали свои интересы: мелкие князья видели единственную возможность для собственного преуспеяния в ослаблении именитых вельмож, дружинники из простолюдинов непосредственно на себе испытывали гнет правителей, преграждавших им путь к наградам и богатству. Торговцы же и ремесленники питали к атабеку особенную вражду, ибо он, не довольствуясь доходами со своих огромных поместий, стремился прибрать к рукам и торговлю.
При таком разделении сил в стране завещание царицы Тамар крепить согласие между Ахалцихели и Мхаргрдзели становилось невыполнимым.
Грузинское царство находилось на вершине своего величия и славы. Ослабление и разобщенность мусульманских государств, падение Константинополя и расчленение Византии открыли Грузии путь к дальнейшему усилению и возвышению. Грузины предпринимали далекие походы как вдоль берегов Черного моря, так и в глубь Ирана, брали крепости, облагали данью захваченные страны и возвращались с добычей. Не довольствуясь этим, они вмешивались во внутренние дела соседних держав, их междоусобные распри и борьбу за власть использовали для усиления своего влияния.
Наследник престола не замечал, как умный царедворец Мхаргрдзели ловко прибирает к рукам власть, заранее лишая будущего царя влияния на дела государства.
Тамар благоволила и к Иванэ, и к его брату Захарии – амирспасалару грузинского войска, осыпала обоих своими милостями.
Бесстрашный и неутомимый рубака, искусный полководец, Захария был прост правом, искренен и бескорыстен.
Зато его младший брат был хитер и дальновиден, скрытен и расчетлив.
Братья Мхаргрдзели бессменно состояли визирями царицы и немало сделали для преуспеяния и возвеличения Грузинского царства.
Все походы и крупные сражения, прославившие грузин как непобедимых воинов на всем Востоке и Западе, совершались под руководством Захарии.
Будучи мсахуртухуцсси – главным управителем двора, Иванэ принимал участие во всех битвах и сражался плечом к плечу с братом. Он прекрасно понимал, что подлинным правителем страны, располагающей многочисленным войском, может быть лишь человек, за которым это войско пойдет. Поэтому Иванэ ничего не жалел, чтобы завоевать любовь воинов. Он щедро награждал мелких и крупных военачальников, содействовал их продвижению по службе, открыто покровительствовал им.
Иванэ Мхаргрдзели надеялся занять место амирспасалара после смерти Захарии. А между тем у войска был свой избранник, более молодой, чем Иванэ, но имевший больше военных заслуг. Героем этим был Шалва Ахалцихели. С юности закалившийся в военных походах, Шалва не имел себе равных во владении мечом, стрельбе из лука и верховой езде.
Захария давно заметил и оценил способность этого прирожденного полководца, в котором осторожность счастливо сочеталась с отвагой. В битвах амирспасалар часто направлял его туда, где дело бывало самым жарким, где решался исход сражения, и успех никогда не изменял юному воину. С поля брани Шалва всегда возвращался победителем.
Впервые Ахалцихели обратил на себя внимание в Шамхорской битве.
Он возглавлял тогда передовой отряд. Основные силы, предводительствуемые самим Давидом Сосланом и братьями Мхаргрдзели, задержались в пути, и натиск вражеских полчищ принял на себя отряд Ахалцихели.
Под Шалвой убили коня, дружина его была изрядно помята, но он не обратился в бегство. Дождавшись прибытия главных сил, он вместе со всеми перешел в наступление и в кровопролитной схватке захватил у персов знамя, которое прислал халиф, чтобы воодушевить мусульманских бойцов.
После сражения все приходили смотреть на это знамя. С ним предстал Ахалцихели и перед самой царицей Тамар. С того дня слава о нем разнеслась по всей стране и имя его произносили с уважением и гордостью.
Ратные подвиги Шалвы Ахалцихели умножались день ото дня. Многие думали, что он будет преемником престарелого Захарии Мхаргрдзели. Однако после смерти Захарии амирспасаларом стал все же Иванэ Мхаргрдзели.
Своей преданностью трону Иванэ полностью завоевал расположение царицы и в последние годы ее царствования пользовался почти неограниченной властью.
Не довольствуясь достигнутым, Иванэ добился от царицы сана атабека.
На Востоке атабеками называли воспитателей наследников престола, величали их отцами царей. Многие из них становились наместниками правителей в завоеванных областях, а иногда и сами садились на престол.
Царица Тамар без колебаний даровала своему верному слуге этот высший после царского титул. Став атабеком, Мхаргрдзели не покинул поста амирспасалара; больше того – он незаметно отстранил от дел мцигнобартухуцеси, захватив власть первого визиря страны, и таким образом сосредоточил в своих руках военную и гражданскую власть.
На пост главного дворецкого он поставил вместо себя своего двоюродного брата, младшего из рода Мхаргрдзели, Варама Гагели.
Затем, чтобы отразить нападки недругов и прекратить толки, возникшие в народе, Иванэ испросил у царицы назначения Шалвы Ахалцихели мечурчлетухуцеси – главным придворным казначеем.
Тамар удивило желание атабека отозвать ко двору Ахалцихели, постоянного участника всех походов, прославленного в сечах героя.
Но, зная, что титул визиря – большая честь и желанная награда, царица решила оказать милость знаменитому воину.
Назначение Ахалцихели визирем было на руку Иванэ: этим он утверждал за собой славу справедливого человека, а из войска удалял опасного соперника.
Мхаргрдзели рассчитывал также, что воин, проведший всю жизнь в походах, не справится с управлением казной. Шалва очень скоро, думалось Иванэ, обнаружит перед всеми свою явную неспособность к делам государственным, и тогда будет легко вовсе устранить его с пути.
Однако надежды Мхаргрдзели не оправдались: Шалва с большим рвением и тщанием взялся за непривычное и как будто чуждое ему дело.
Он собрал вокруг себя преданных и знающих людей и с их помощью стал весьма успешно править государственную казну.
Влияние Ахалцихели при дворе особенно упрочилось после воцарения Георгия Лаши.
Царица перед смертью взяла с вельмож клятву сохранять верность царевичу и единство в управлении царством. Сыну же она говорила: "До тех пор, пока Мхаргрдзели и Ахалцихели, эти два столпа Грузии, будут верны тебе, управлять царством будет не трудно и Грузии не будут страшны никакие угрозы. Поддерживай согласие между ними, ибо распри поколеблют твое могущество и приведут к гибели государство".
Но согласие между двумя великими мужами оказалось невозможным, и с воцарением Лаши это стало очевидно для всех.
Наследовав престол, Георгий, если он хотел обладать действительной, а не призрачной властью, должен был повести за нее борьбу с атабеком, и главной его опорой в этой борьбе стал Шалва Ахалцихели.
У Шалвы были свои счеты с Иванэ Мхаргрдзели. Будучи с юных лет неизменным участником битв и походов, он был глубоко предан братьям Мхаргрдзели. Для него они были олицетворением государственной мудрости и военной доблести. Самая незначительная встреча или беседа с Иванэ вселяла в молодого воина спокойствие и бодрость духа.
Да и атабек любил Шалву. Он ценил в нем отвагу и силу, быстрый ум, достоинство и благородство, с которым всегда держался Ахалцихели.
Но денно и нощно пекущийся о собственном возвеличении царедворец был дальновиден и осторожен. Он старался держать подальше от двора Шалву и его брата Иванэ Ахалцихели, чтобы приостановить рост их влияния на царское окружение. Вот почему Иванэ Ахалцихели в свое время был назначен эмиром только что присоединенной провинции. Занятый непрерывными стычками с турками на границе, он не мог часто бывать при дворе. А Шалва, вечно находясь в походах, подолгу не навещал столицу. Случалось поэтому, что награды за одерживаемые им победы доставались не ему, а тем, кто находился поближе к царю. Но Шалва Ахалцихели не обращал внимания на придворные козни, не жаловался, что владения его не растут, не слушал наговоров завистников и шептунов. Он продолжал любить и почитать Иванэ Мхаргрдзели, как родного отца. Причину такой глубокой преданности он тщательно скрывал и никому не открывал ее. Причиной этой была любовь к Тамте – прекрасной дочери атабека. Эта любовь, давняя и тайная, делала Ахалцихели слепым ко всем проискам управителя дворца. Он не ведал о том, что честолюбивый Иванэ мечтает о царском престоле для своей дочери. Заметив зарождавшееся между молодыми людьми чувство, Мхаргрдзели заспешил с осуществлением своих планов.
Убедившись, что Тамте не суждено стать грузинской царицей, Иванэ обратил взор свой за пределы страны, выбирая достойного зятя среди царей и султанов близлежащих государств.
Молва о несравненной красоте Тамты давно разнеслась по свету и лишила сна многих венценосцев. Иванэ взвешивал силу и богатство каждого, сравнивал одного с другим и для окончательного выбора ждал только подходящего случая.
И случай не заставил себя ждать.
Однажды братья Мхаргрдзели осадили крепость Хлат, где находился и сам хлатский мелик Аухад, сын египетского султана.
Граждане Хлата, в большинстве ремесленники и мастеровые, не хотели сдаваться врагу и самоотверженно переносили все трудности осады.
Мелик же Аухад, малодушный и трусливый, часами просиживал перед портретом Тамты, покуривая кальян. Если бы не страх перед подданными, обезумевший от любви правитель давно бы сдался в плен грузинам, только бы увидеть прелестную дочь Мхаргрдзели.
Но провидению было угодно иначе.
Как-то раз под вечер Иванэ, будучи несколько навеселе, задумал объехать осажденную крепость в сопровождении десятка всадников. Дорога шла через мостик, который осажденные подрубили и замаскировали соломой. Как только лошадь атабека ступила на мост, она провалилась в ров вместе с седоком. Пока сопровождавшие Иванэ воины помогали своему начальнику выбраться, осажденные заметили их со стен крепости. Они выслали за ограду крупный отряд до зубов вооруженных всадников, которые захватили Иванэ в плен.
Потерявший было всякую надежду мелик ликовал. Он не сомневался, что грузины не оставят своего военачальника в беде и ничего не пожалеют, чтобы выкупить его.
У мелика Аухада появилась возможность не только выиграть войну без сражения, но и добиться исполнения своей давнишней мечты – получить в жены красавицу Тамту.
Разъяренный пленением брата, Захария Мхаргрдзели вначале решил сровнять с землей Хлат. Он был в силах привести в исполнение свою угрозу, но боязнь за жизнь Иванэ умерила его пыл. И он вступил в переговоры с меликом. Тот потребовал за своего пленника немало: свободы для находившихся в грузинском плену пяти тысяч своих соотечественников, уплаты десяти тысяч динаров выкупа и руки дочери атабека.
Вчерашние враги породнились.
Аухад был безмерно счастлив неожиданным поворотом дела – заветная мечта его осуществилась. Честолюбец Иванэ в конечном счете тоже остался доволен – он породнился с могущественным султаном Египта, а его дочь сделалась царицей Хлата.
Да и в Грузии все были довольны приобретением нового союзника и счастливой судьбой Тамты.
Одна только Тамта, отныне царица хлатская, не считала себя счастливой. Ее навсегда разлучили с избранником сердца и лишили любимой родины. Ее не привлекало ни высокое родство, ни честь быть женой мелика, ни власть над Хлатом, прославленным своим богатством.
Нескончаемым пирам в пышных садах на берегах Ванского озера предпочла бы она жизнь в маленькой деревушке Тори – на родине Шалвы, не столь роскошную, но исполненную счастья разделенной любви. Там не было бы у нее царского трона, не окружали бы ее дочери знатных вельмож, не услаждали бы ее слух певцы и музыканты, но, преклонив голову на грудь любимого, она бы безмятежно засыпала даже на жестком ложе и была бы счастливее всех венценосных женщин на земле.
Нежной, любящей Тамте, лишенной отцовского тщеславия и честолюбия, не нужно было иного счастья, кроме права назвать себя супругой славного витязя Шалвы Ахалцихели.
Тамта понимала, что отец желал ей добра и брак с хлатским меликом почитал за великое для нее счастье, но знала она и то, что этим браком он купил себе жизнь и свободу. Мысль эта жгла ей грудь, разрывала сердце, сердце любящей дочери.
В то самое время, когда Шалва Ахалцихели проводил бессонные ночи под стенами хлатской крепости, обдумывая, как бы ворваться в цитадель и освободить отца прекрасной Тамты, Иванэ торговался с хлатским меликом, продавая любимую дочь.
Как был рад Ахалцихели, когда атабек вернулся целым и невредимым из вражеской крепости! Он не сожалел об огромном выкупе. Шалва был готов погибнуть под Хлатом, лишь бы освободить Мхаргрдзели.
О главном условии перемирия Шалве не было известно. Он узнал о нем лишь по возвращении в Грузию, слишком поздно для того, чтобы можно было спасти Тамту. Караван с приданым уже потянулся к хлатским степям, а впереди, под роскошным балдахином, сидела, поникнув в безысходной печали, Тамта.
Обезумев от горя, Шалва покинул двор и, как подобало миджнуру, укрылся в диких лесах и жил в пещере до тех пор, пока друзья-побратимы не уговорили его вернуться. Они старались развлечь несчастного влюбленного охотой и пирами, и, казалось, он несколько утешился в своей потере.
После долгих усилий Вараму Гагели удалось примирить его со своим именитым дядюшкой. Но примирение это было чисто внешним, ибо Шалва не мог испытывать приязни к Иванэ Мхаргрдзели, раскусив, насколько тот был тщеславен и корыстолюбив. Будь я побогаче и познатнее, думал Ахалцихели, атабек сам бы сватал за меня Тамту.
Верой и правдой служил Шалва Ахалцихели родине и трону, немало крови пролил в сражениях, а наградами избалован не был. Как говорили при дворе, царской щедрости едва хватало на то, чтоб удовлетворить алчность Мхаргрдзели, и другим перепадало немного.
Раз Шалва не удержался и высказал свои мысли рачинскому эристави и мегрельскому князю Дадиани. А те словно только того и ждали, чтобы раскрыть глаза доверчивому воину, не искушенному в дворцовых интригах.
– Кто они такие, эти Мхаргрдзели! – кричали, перебивая друг друга, эристави и мегрельский правитель. – Никому не известно, откуда они ведут свой род: то ли от курдов, то ли от персов. Сначала они служили армянским Багратидам, крестились там по армянскому обычаю, богатство нажили, а после, когда Грузия усилилась, а династия армянских царей угасла, переметнулись к нам.
Прежде Ахалцихели не задумывался над тем, какого происхождения Мхаргрдзели, но теперь его неприязнь к Иванэ была так велика, что он закрывал глаза на все добрые деяния братьев Мхаргрдзели и видел только корысть и двоедушие в поведении уважаемого им прежде вельможи.
Уверившись в своей правоте, Ахалцихели вступил с атабеком в открытую борьбу. В этой борьбе он мог опереться на юного царя и на мелких князей, ненавидевших хитрого визиря, торговцев, ремесленников и ратников из низшего сословия. Все эти люди отстаивали свои интересы: мелкие князья видели единственную возможность для собственного преуспеяния в ослаблении именитых вельмож, дружинники из простолюдинов непосредственно на себе испытывали гнет правителей, преграждавших им путь к наградам и богатству. Торговцы же и ремесленники питали к атабеку особенную вражду, ибо он, не довольствуясь доходами со своих огромных поместий, стремился прибрать к рукам и торговлю.
При таком разделении сил в стране завещание царицы Тамар крепить согласие между Ахалцихели и Мхаргрдзели становилось невыполнимым.
Грузинское царство находилось на вершине своего величия и славы. Ослабление и разобщенность мусульманских государств, падение Константинополя и расчленение Византии открыли Грузии путь к дальнейшему усилению и возвышению. Грузины предпринимали далекие походы как вдоль берегов Черного моря, так и в глубь Ирана, брали крепости, облагали данью захваченные страны и возвращались с добычей. Не довольствуясь этим, они вмешивались во внутренние дела соседних держав, их междоусобные распри и борьбу за власть использовали для усиления своего влияния.