Абби Линн. Тени Киновари

   Потом Керк услышал крик. Он поднял голову, но прошло несколько мгновений, прежде чем его убежавшие мысли вернулись, образовали сознание, и он сообразил, что на стражей, которых он нанял, напали. Прошел еще один момент, прежде чем Керк сообразил, что одинаково одетые люди в желтом это темплары из города, и только в третий момент он увидел огромного черноволосого человека со грубым лицом, изурованным страшным шрамом.
   Паддок!
   Брат Каказим вовсе не сошел с ума — по меньшей мере по отношению к этому темплару Паддоку. Кодешиты сражались за свою жизнь, они дрались изо всех сил, но им было далеко до темпларов, которые сражались парами, один нападает, другой защищается, они убивали, не получая даже царапины от отчаявшихся Кодешитов.
   Керк сделал попытку затуманить мысли ближайшего темплара. Он внушил ему сомнение, потому что это была самое простое и самое эффективное. Темплар заколебался, Кодешит ударил его и сбил с ног, как привык это делать на площадке для убийств. Но партнер упавшего темплара, женщина, не поддалась на сомнение Керка. Двумя ударами меча она прикончила Кодешита, убившего ее товарища, и присоединилась к другой паре. Еще один темплар — Керк даже не понял какой — не только отверг псионическое сомнение, но и ударил обратно по самому Керку.
   Псионическая атака неизвестного темплара была просто обороной нетренированного сознания. Керк подумал, что он легко уйдет из под нее, но не тут-то было. Теперь у него родились сомнения. Которые превратились в уверенность. Он понял, что невозможно спасти Кодешитов, охранявших платформы, как и тех, кто был наверху, добавляя компоненты в котлы с отравой. Они не в состоянии сражаться с настоящими воинами. И сами котлы обречены, нет сомнений, Паддок знает, как уничтожить их.
   Брату Какзиму придется изобрести еще один трюк, но Брат Казим должен об этом узнать, а это значит, что Керк должен бежать и выбраться на поверхность. Схватив фонарь — глаза халфлинга видят в темноте ничем не лучше, чем глаза человека — Керк бросился бежать через россыпь каменных осколков в самые темные тени.
   Он бежал так быстро, как мог, и так далеко, как мог. Потом, когда легкие уже горели огнем, а шатающиеся ноги стали такими тяжелыми, что он едва мог поднять их, Керк остановился и оперся на стену. В туннеле было тихо, не считая его собственного судорожного дыхания. Звуки боя стихли, и было похоже на то, что за ним никто не идет. Какая-то часть его сознания закричала, что он должен потушить лампу и скрыться в спасительной темноте.
   Но темнота его не спасет. Кто-нибудь обязательно последует за ним через тоннель, темплар или Кодешит, и кто бы это ни был, они будут врагами, когда повстречаются. Он будет в безопасности только тогда, когда уляжется рядом с Братом Какзимом в их комнате над плошадкой для убийств.
   Пещера была ближе к Урику, чем к Кодешу. Керку надо было еще долго идти, бежать или тащиться. Как только он был в состоянии двигаться, он пошел, и так быстро, как только мог.

Глава 11

   Слабый свет, сочившийся через крышу маленького здания в центре площадки для убийств, оказался самым сладким светом, который Керк видел в своей жизни, хотя к тому времени он уже твердо решил, что вовсе не убегает от темпларов, а ищет Брата Какзима. С этой мыслью в голове напуганный халфлинг потратил еще несколько мгновений, чтобы наполнить свою лампу маслом из бутыли внутри здания и взять новую с полки за дверью. Он почистил одежду и пригладил волосы, и только потом открыл дверь и вышел на площадку для убийств, где, если повезет, никто не обратит на него внимания.
   Ну и конечно его заметили.
   Детям запрещалось находиться на площадке для убийств, а халфлингов, покинувших свои любимые леса, часто по ошибке принимали за детей — особенно в Кодеше, где жили сотни детей и только два халфлинга, он сам и Брат Какзим. Большинство членов кланов занимались своим обычным делом — убивали животных, собирали отходы — и предупреждали его держаться подальше от них. Почти все они знали только то, что двое халфлингов нашли старый туннель под старым зданием, но некоторые из них в точности знали, где он был — где он должен был быть — и почему. А у некоторых из них были родственники в том месте, которое стало новой площадкой для убийств.
   Вот эти люди и заинтересовалсь его неожиданным появлением, Керк видел это на их лицах, эти мысли были на поверхности их сознания. Но он не осмелился сказать им что произошло под землей с того момента, как начался бунт. Во всяком случае не раньше, чем он переговорит с Братом Какзимом. Так что Керк проходил мимо них, верный своей священной клятве, которая ставит преданность Братству Черного Дерева выше всего на свете. Снаружи он казался совершенно спокойным, но внутри в совесть юного халфлинга впились первые клыки мучительной боли, и он знал, что они будут терзать его долго, очень долго. Эти клыки сказали ему, что юность кончилась: Сумашедшие амбиции Брата Какзима изменили его взгляды на мир и на самого себя.
   Так что не говоря ни слова он поднялся по лестнице на галерею скотобойни и вошел в комнату, которую они снимали. Брат Какзим сидел за столом, занимаясь вычисленями при помощи абака(древние китайские счеты) и записывая результаты на куске свежей глины. Обычно Керк ждал, пока старший брат закончит то, чем занимался. Но сегодня все по другому. Он глубоко вздохнул и выпалил даже прежде, чем пересек порог:
   — Брат! Брат Какзим — со всем уважениемБрат Какзим медленно повернулся на своем стуле. Капюшон был откинул на плечи, и его лицо, со шрамами и огромными, совершенно сумашедшими глазами, увенчанное дикими клочками коричневых волос, было настолько ужасно, что Керк едва не упал.
   — Что ты делаешь здесь?
   Гнев мыслеходца налетел на более младшего халфлинга как порыв Тирского урагана. Керк отшатнулся и с силой ударился головой о дверной косяк, вполне достаточно, чтобы отразить вызванную гневом атаку и заменить ее обычной болью.
   — Разве я не приказал тебе оставаться около котлов?
   Керка оттолкнулся от двери, вздрогнув; ощущение было такое, как если бы грубые деревянные руки схватили его за волосы, выдирая их с корнями. — Несчастье, Брат Какзим! — затараторил он. — Темплары! Отряд темпларов, по меньшей мере-Паддок?
   — Да.
   Брат Казим изменился, и сильно изменился, пока имя темплара еще висело в воздухе. Несколько мгновений он не двигался вообще. Глаза старшего брата был открыты, рот тоже. Одна рука поднята над головой, как если бы он хотел наложить проклятие. Другая опиралась на стол, как если он хотел встать на ноги. Но он не встал. Он не делал ничего, вообще ничего.
   Потом, пока Керк глядел, затаив дыхание, шрамы на лице Брата Какзима потемнели, налились кровью, став похожими на лучи садящегося темного солнца, и вся паутина ран, которые никогда не заживут до конца, задрожала, забила, завибрировала…
   Керк прижался к косяку двери и закрыл глаза, ожидая псионическй атаки, а она все не приходила. Он начал считать удары сердца: один…два…двадцать… В голове полегчало, он начал дышать и даже сумел открыть один глаз. И в этот момент произошло еще одно изменение: Брат Казим опустил руку. Его глаза стали концентрическими кругами, желтый вокруг черного, белый вокруг желтого: нормальные глаза халфлинга, пожалуй Керк никогда не видел таких нормальных глаз над изуродованными щеками старщего брата.
   — Сколько? — спокойно спросил Брат Какзим. Керк не понял вопроса и не смог ответить. Брат Какзим уточнил, — Сколько времени понадобится нашему проклятию и его компаньонам, чтобы найти дорогу сюда? — Его голос остался совершенно спокойным.
   — Я не знаю, Брат. Они все еще сражались, когда я убежал из пещеры. Я бежал, когда мог, но иногда должен был остановиться, чтобы отдохнуть. Возможно они вообще не придут. Возможно они не найдут проход и вернутся в Урик.
   — Желания и надежды, маленький брат. — Брат Какзим схватил глиняные таблички, на которых только что писал, сжал их, превращая в бесполезные куски глины и забросил в самый дальний угол комнаты, но это были единственные признаки его разочарования. — Наше проклятие последует за нами. Ты можешь быть совершенно уверен в этом. Он мое наказание, моя беда. Пока он жив, я буду собирать только неудачи и поражения с ветвей дерева моей жизни. Были предзнаменования, были, но я не сумел прочитать их. Ты видел его шрам? Как он идет от правого глаза ко рту? Правый глаз, не левый. Предзнаменование, Керк, предзнаменование, простое как день, простое как ночь, когда я впервые увидел егоОн только кажется нормальным, а на самом деле он был и остался сумашедшим, осторожно подумал Керк, самой тайной частью своего сознания, в которое может прорваться только самый могучий псионик. Брат Какзим нашел новый способ сойти с ума, далеко за пределами обычного сумашествия.
   — Я рассказывал тебе о той ночи, маленький брат? Я должен был бы немедленно, с первого взгляда понять, что это мое проклятие. Элабон попытался убить его руками великаныша. Полугигант, смешно! — Брат Какзим засмеялся, но не истерически, как обыкновенный сумашедший, а негромко, как над обычной шуткой. — Сколько времени потеряно; сколько времени… Пока он жив, ничего хорошего меня не ждет. Я должен уничтожить его, чтобы Черное Дерево могло цвести. Я должен убить его. Но не здесь. Не здесь, где его корни. Надо обрубить его корни! Вот то, что мы должны сделать, маленький брат, обрубить корни нашего проклятия!
   Керк стоял спокойно, пока Брат Какзим с энтузиазмом обнимал его. Это было лучше, чем нерассуждающий гнев, лучше, чем побои, но все равно это было безумие.
   — Вместе мы сможет сделать это, маленький брат. Собери наши пожитки. Мы должны уходить — уходить в лес, после того, как я поговорю с остальными. Мы потерпели поражение, но мы не перестанем пытаться! Всегда пытайся, маленький брат! Предзнаменования не всегда то, чем они кажутся!
   Это безумие, подумал Керк своим потайным местом. Чистое безумие, и я часть его. Я не сделаю ничего, но пойду за ним до тех пор, пока мы не окажемся в лесу — если мы окажемся в лесу. А тогда я обращусь к Старшим Братьям Черного Дерева. Я пролью свою кровь на его корни, и Черное Дерево освободит меня от клятвы.
   Он прижал руку к груди и нащупал пальцами крошечный шрам, сама близкая вещь, которой мог молиться брат Черного Дерева.
   — Не печалься, маленький брат. — Брат Какзим внезапно схватил Керка за руку. — Эта неудача — последняя неудача! Больше неудач не будет. Собирай наши вещи, пока буду говорить с другими. Мы должны уйти прежде, чем начнутся убийства.
   Мрачный Керк кивнул, подчиняясь. Брат Какзим освободил его и вышел на открытую галерею, где схватил кожаную колотушку и ударил в тревожный гонг.
   — Слушайте меня! Слушайте меня, каждый и все вместе. Кодеш предали!
   Керк услышал, как на плошадке для убийств внезапно стало тихо. Даже животные поддались псионической силе Брата Какзима. Потом старший брат начал свой длинный монолог, в котором обвинял Урик, его жителей и особенно темпларов, этих одетых в желтое негодяев, которые вот-вот появяться на площадке для убийств. Правда и ложь в его речи были переплетены так тесно, что даже Керк, который был в пещере, когда атака началась, и знал правду, невольно рванулся к двери со сжатыми в кулаки руками и оскаленными зубами. Только около порога ему удалось остановить себя и закрыть дверь.
   Закрытая лакированая дверь и своя собственная подготовка дали Керку силу сопротивляться голосу Брата Какзима. Никому другому на скотобойне так не повезло.
   Он едва успел уложить второй рюкзак, как комната затряслась. Это было так, как если бы затряслась сама земля, и даже хотя он знал, что Дракон мертв, первой в голову Керку пришла мысль, что он пришел в Кодеш и съест их всех.
   Карта с черно-белыми линиями и ориентирами, которая привела его в Урик год назад, и которую он уже собирался засунуть в свой рюкзак, вылетела из пальцев Керка. Он попытался подойти к двери, но страх, поднявшийся из самой глубины его существа, приклеил его ноги к полу, и вместо этого он упал на колени.
   — Ты только послушай их! — воскликнул Брат Какзим, толкая дверь. — Падшее великолепие, великолепное падение. Мой голос наполнил их яростью. Желтое станет красным! — Он даже проделал несколько па замысловатого танца на вздрагивающем полу, и ни разу не потерял равновесия. — Они рванулись в ворота, собираясь поджечь башню. Они умрут все, Кодешиты и темплары. Смерть каждого желтого червя я дарю моему проклятию! Пускай его дух запутается между корней!
   Только тут потрясенный Керк сообразил, что дрожь стен и пола вызвана кувалдами и тесаками, бившими в стены скотобойни и в основание сторожевой башни, в которой день и ночь находился отряд темпларов. А когда он вдохнул поглубже, почувствовал запах дыма. Его ноги мгновенно отклеились от пола, и он бросился к двери, где запах стал сильнее. Темные усики огня уже наполнили лестницу. Пора бежать. Помимо всего прочего он не собирался быть в Кодеше, когда темплары выйдут из маленького здания в центре.
   — Мы в ловушке!
   — Еще нет. Ты все собрал?
   Самые сумашедшие глаза на Атхасе безусловно принадлежали Брату Какзиму, которой только-что вызвал бунт прямо под своими ногами и не обращал на него внимания. Керк схватил рюкзаки, лежавшие на столе. Он повесил на одному на каждое плечо.
   — Я собрал все, — сказал он от двери. — Время уходить, страший брат. Самое время.

* * *

   Когда Элабон Экриссар привел когорту наемников в Квирайт, там была смерть, кровь и раны. Был и честный героизм, тоже. Павек был настоящим героем, и когда он сам сражался и когда он призвал помощь Короля-Льва, но он был далеко не единственным героем в тот день. Руари, к примеру, сделал меньше и рисковал собой меньше — зато он оказался в нужный момент рядом с Павеком, дал ему медальон и защищал его, пока Павек призывал Лорда Хаману. Руари было чем гордиться в этот день. Он до сих пор гордился собой.
   Но не сегодняшней работой.
   Может быть и не надо было быть героем, когда ты с самого начала находишься на стороне сильнейшего, и можешь погибнуть только из-за своей собственной ошибки. Темплары военного бюро ошибок не делали, и, не считая одного единственного случая из-за сомнения, насланного каким-то псиоником, среди Кодешитов героев не оказалось. Два темплара погибли. Еще двое были ранены, хотя и могли ходить. Рыжеволосая сержант собрала медальоны мертвых, а раненым поручила стеречь пленных.
   Среди пленных не было раненых, только мужчины и женщины со скучными глазами, которые знали, что они уже рабы. Большинство из мертвых Кодешитов пало с оружием в руках, а немногие раненые были безжалостно добиты после боя, темплары перезали им глотки, а не перевязали раны.
   Может быть им повезло.
   Руари не был уверен в этом. Он принес мешок с маслом бальзамина из прохода на Урик и помог распределить его легковоспламеняемое содержимое по пяти сияющим котлам. Он сказал себе, что сделал правильную вешь, героическую вещь, когда они зажгли очищающий огонь. Какзим и Элабон Экриссар одного поля ягоды, а Кодешиты ничуть не лучше наемников Элабана Экриссара, которые нашли свою смерть на обломках Квирайта. Но живот Руари плохо отреагировал на убийство раненых пленников, как и на все остальное, впрочем, и Руари уже не был уверен ни в чем, кроме того, что он полностью потерял интерес к героическим поступкам.
   Он был бы счастив, если бы удалось призвать всех вернуться в Урик, или, еще лучше, в Квирайт, но до этого было еще далеко. Он и жрец заметили фонарь, мелькнувший в темноте в самом начале стычки. Они видели, где он исчез, и когда бой закончился, они нашли начало прохода в Кодеш среди самых глубоких теней. Раненых темпларов отправили домой. Пленники, с руками связанными за спиной веревками, сорванными с платформ, будут отведены прямиком в обсидиановые шахты. А сам Руари шел по направлению к Кодешу, между Звайном и Матрой, впереди темпларов и позади Павека, сержанта и жреца.
   В полдень они должны были повстречаться с другим манипулом военного бюро. Надо было убить Какзима, или взять его в плен. Руари должен был бы быть возбужден; вместо этого его тошнило — поэтому он обрадовался, когда холодная рука Матры обвилась вокруг его.
   Проход в Кодеш был намного длиннее прохода в Урик. Охваченный мрачным, безнадежным настроением, полуэльф уже начал верить, что они идут в никуда, что они обречены вечно блуждать среди непроницаемой тьмы. Но наконец настал момент, когда он убедился, что находится недалеко от Кодеша, однако слабый запах горящего дерева и воняющего мяса не успокоил Руари, а, напротив, вызвал еще большую тревогу. Впрочем и товарищи Руари его тоже почувствовали. Хватка Матры на его руке стала болезненной, заставив его высвободить руку, а Звайн прошептал:
   — Он зажег Кодеш, чтобы избавиться от нас. — Это были первые слова, которые Руари услышал от своего юного друга с того момента, как они ушли из эльфийского рынка.
   — Никто не состоянии сделать это, — возразил жрец.
   — Он собирался отравить целый город, — сказал Павек, — и даже больше чем город. Что ему какая-то деревня, его это не остановит. Если это действительно Какзим. Мы пока ничего не знаем, просто чувствуем, что где-то что-то горит. Это может быть что-нибудь совсем другое. Мы опаздываем, я думаю, другой манипул может закончить работу без нас. Мы ничего не узнаем, пока не окажемся там. — Павек мог сколько угодно не брать свой золотой медальон, но он был высший темплар, и когда он говорил, спокойно и просто, никто не спорил с ним.
   Сержант быстро перестроила их в живую цепь, потом отдала приказ потушить фонари. Для Руари, чей посох был подвешен за спиной и немилосердно бил его по голове или по ногам на каждом шагу, это была настоящая передышка. Они медленно шли через темный дымный проход, но с руками, соединенными сзади и спереди, он не ощущал страха. Более высокий, чем те, кто был впереди его и унаследовавший от своей матери ночное зрение своих родственников-эльфов, Руари первый заметил более светлый проход впереди и прошептал об этом всем окружающим. Эдийа вызвала добровольца, и первый темплар в колонне отправился вперед на разведку.
   Руари видел силуэт темплара, когда тот вошел в слабый свет, потом потерял его, когда человек исчез за очередным поворотом тунеля. Потом доброволец крикнул им, что он видит отверстие над головой, резко вскрикнул одним ударом сердца позже и замолчал.
   Отдав всем приказ оставаться на месте, сержант вытащила свой меч и осторожно пошла вперед. Матра, стоявшая сразу за Руари, на мгновение отдернула руку, потом опять схватилась за него. Он услышал несколько тяжелых, ледянящих душу звуков, как если бы она жевала булыжники, и уже хотел сказать ей быть потише, когда в тоннеле раздались звуки столкнувшися клинков и крик. Эдийа еще не повернула за поворот; Руари видел ее силуэт, и силуэты напавших на нее врагов, но кричали не они, а кто-то в колонне, и выкрикнул он одно единственное слово, — Засада!
   Проход заполнился паникой, еще более осязаемой, чем дым. Колонна заволновалась, все толкались и рвались куда-то бежать. Темплары закричали, но громче всех закричал Звайн:
   — Нет! Матра, нет!
   Покалывающее ощущение перешло из руки Матры в руку Руари. Это была сила, хотя и совсем не похожая на силу друидов. Он подчинился ей, потому что не мог вывести ее наружу или сражаться с ней, и странное оцепенение перешло в него из руки, которую держала Матра. Оно пробежало по его плечам, а потом вниз, в другую руку, которую держал Павек, и все это за один удар сердца. Второй импульс, сильнее и быстрее чем первый, пришел со следующим ударом сердца.
   Время все еще стояло в темноте, когда сила вырвалась наружу из каждой поры медной кожи Руари. Он почувствовал вспышку света, не видя ее; почувствовавал удар грома, хотя был абсолютно глух. Он умер, он был уверен в этом, и вновь родился, испуганный до смерти.
   Воздух был полон пыли. Более крупные частицы носились вокруг него, как песок во время пыльной бури. Он не знал, что случилось, или где он вообще находится, пока не услышал одной единственной фразы где-то сзади:
   — Потолок валится!
   Затем спереди закричал рыжеволосый жрец, — Я не могу удержать его!
   Другие голоса закричали, — Хаману! — но не было ни времени ни места призвать помощь короля-волшебника.
   Темплары, стоявшие в хвосте колонны, бросились бежать вперед, убегая от неминуемой смерти, уже не думая от опасности, которая лежала впереди. Матра толкнула Руари, тот толкнул Павека, а тот вытолкнул жреца под наполненный пылью свет. Руари споткнулся обо что-то, что не было камнем. Его сознание сказало ему, что это тело сержанта, его нога отказалась сделать следующий шаг. Он качнулся вперед, и обязательно бы упал, если бы Павек так сильно не дернул бы его за руку, что сухожилие чуть не лопнуло. Нога сделала шаг, потом еще один, по чему-то мягкому и молчаливому. Следующее тело было легче, следующее еще легче, а потом он увидел свет, падающий на него сверху.
   Чтобы Матра не сделала — а Руари предполагал, что именна она и ее «защита» привели к оседанию потолка — но она уничтожила маленькое здание в центре скотобойни и любое сине-зеленое охранное заклинание, если оно там и было. С Павеком впереди они оказались в самой середине разрушения, царившего на площадке для убийств. Повсюду лежали большие кучи камней, костей, тел людей и животных. Из-за дыма пожара и пыли, вырвавшаяся из-под земли после обвала прохода, было трудно видеть дальше, чем на расстояние вытянутой руки, но они были не одни, и не среди друзей.
   Руари удостоверился, что Звайн и Матра находятся позади него, и едва успел снять со спины посох, как здоровяки-кодешиты бросились на него из гущи пыли, размахивая тесаками. Он без труда отразил их удары — он двигался намного быстрее их, а дерево его нового посоха было намного тверже любого дерева, которое он знал — но его тело должно было принять на себя силу ударов тяжелых тесаков. Отдача от ударов последовательно проходила через запястья, локти, плечи и спину, через каждую кость, потом в бедра и ступни, чтобы только потом исчезать в земле. После каждого отраженного удара ему приходилось еще немного отступать, и его силы постоянно уменьшались.
   Не было никакой надежды на передышку, ни на мгновение. Он и темплары были окружены. Те же, кто сражался, могли только защищаться, и молиться, чтобы кто-нибудь призвал силу Короля-Льва.
   И словно в ответ на отчаянные молитвы два огромных прищуренных желтых глаза появились в пыли над полем боя. Кодешиты отпрянули назад, зато темплары хором приветствовали их. Одни требовали пылающих мечей, другие огненных шаров и заклинаний, а кто-то затянул песню и приветствие. Но у самого Руари и так в руках было все, что Лев Урика дал ему. Воспользовавшись передышкой, он скользнул вперед и быстро нанес несколько хороших ударов бронзовым наконечником своего посоха. Три мясника с окровавленными головами упали на землю, прежде чем Руари вернулся обратно; он совершенно не собирался быть среди Кодешитов, когда Лорд Хаману начнет заклинание.
   Зеленовато-желтые глаза сузились до горящих щелей, сфокусировавшись на одном человеке: Павек, ну конечно, он стоял с окровавленным мечом, а невооруженной рукой держал свой самый обыкновенный керамической медальон.
   Единственная змееобразная золотая искра вылетела из глаз Короля-Льва. С ослепляющим светом она ударила в руку Павека. Когда Руари мог видеть опять, парящие глаза исчезли, а Павек стоял на коленях, согнувшись, его меч валялся в стороне, с невооруженной рукой прижатой к животу. Темплары были в ужасе. Они знали, что их властелин бросил их, хотя Кодешиты этого еще не осознали и сохраняли расстояние. Все изменилось за один удар сердца. Бунтовщики бросились в атаку. Матра подбежала к Павеку; блестящие метки на ее лице и плечах сверкали так ярко, как глаза Короля-Льва.
   Ее защита, подумал Руари. Сила, которая чуть не убила его на том же самом месте вчера, и обрушила проход за ними несколько мгновений назад. По меньшей мере я не почувствую, как топор убивает меня.
   Но в этот момент что-то еще высвободилось на площадке для убийств. Все почувствовали это, как темплары, так и Кодешиты. Все смотрели с ужасом и страхом, ожидая, что король-волшебник появится опять. Все, за исключением Руари, который знал, что происходит, Павека, который сделал все, чтобы это произошло, и Матры, чьи глаза стали молочно-белыми и чья странная магия станет их смертью, если он, Руари, не сумеет остановить ее.
   Как-то раз он дотронулся до Матры, когда ее кожа засверкала; это было самое неприятное ощущение в его жизни. Но Павек сказал, что она остановилась, потому что почувствовала его, Руари, рядом с собой.
   Если он сможет сделать так, что она опять почувствуетЭто была единственная надежда Руари, и не было времени придумать что-нибудь другое получше. Он оказался рядом с ней одним шагом своих длинных ног, обнял ее и прижал свои губы к ее уху. Жар, который шел от нее, наполнил его тело мучительной болью. А запах горящего мяса, без сомнения, шел от его собственного тела.