Страница:
– Всем ясно?
– Ну, теперь посмотрим их в действии.
Курсанты отходят метров на 40–50. Я не спеша, начинаю движение в их сторону и цепляю ногой натянутый шпагат: щелчок, второй! Стартую с места и на максимальной скорости несусь вперед. Сзади взрыв, другой! Останавливаюсь возле строя курсантов. Они, сукины дети, аплодируют!
– Кто из вас умеет быстро бегать?
Двое поднимают руки. Одного длинноногого я отвожу к месту минирования.
– Подними ногу!
Выдергиваю кольцо гранаты, приказываю курсанту наступить на нее. Не спеша ухожу от него.
– Ко мне, бегом!
Курсант мчится к нам. Щелчок, через четыре секунды взрыв! Все довольны.
Вытаскиваю из толпы курсанта-раздолбая. Хилый, с водянистыми, равнодушными глазами, он часто демонстративно зевал на занятиях, обнажая щербатую пасть с гнилыми зубами.
Демонстративно выдергиваю перед строем кольцо последней гранаты и вывожу свою жертву. Метрах в сорока поворачиваю его лицом к курсантам, рывком сажаю на гранату! Тут же срываюсь с места! Опешивший было боец, непостижимым образом взвивается в воздух! Щелчок! Когда граната взорвалась, он опережал меня в беге на несколько метров! Народ укатывается. Я про себя сожалею, что ему кое-что не оторвало. Обоим героям я ставлю сразу по две пятерки, за минно-подрывную подготовку, и за рекорды по бегу. Раздолбай с тех пор перестал зевать, а потом признался, что недавно вернулся из Пакистана, где закончил шестимесячные курсы военной подготовки под руководством западных (как он сказал, английских) инструкторов! Наши занятия ему понравились больше.
Разведчик Мухаммед
Взрыв склада боеприпасов
"Ураганы"
Ликвидация Карима
Выпускные экзамены
Гудеж с артистами
ЧАСТЬ 10. ТРЕТЬЯ КОМАНДИРОВКА
Глава 1. В Ясенево
Глава 2. Школа головорезов
– Ну, теперь посмотрим их в действии.
Курсанты отходят метров на 40–50. Я не спеша, начинаю движение в их сторону и цепляю ногой натянутый шпагат: щелчок, второй! Стартую с места и на максимальной скорости несусь вперед. Сзади взрыв, другой! Останавливаюсь возле строя курсантов. Они, сукины дети, аплодируют!
– Кто из вас умеет быстро бегать?
Двое поднимают руки. Одного длинноногого я отвожу к месту минирования.
– Подними ногу!
Выдергиваю кольцо гранаты, приказываю курсанту наступить на нее. Не спеша ухожу от него.
– Ко мне, бегом!
Курсант мчится к нам. Щелчок, через четыре секунды взрыв! Все довольны.
Вытаскиваю из толпы курсанта-раздолбая. Хилый, с водянистыми, равнодушными глазами, он часто демонстративно зевал на занятиях, обнажая щербатую пасть с гнилыми зубами.
Демонстративно выдергиваю перед строем кольцо последней гранаты и вывожу свою жертву. Метрах в сорока поворачиваю его лицом к курсантам, рывком сажаю на гранату! Тут же срываюсь с места! Опешивший было боец, непостижимым образом взвивается в воздух! Щелчок! Когда граната взорвалась, он опережал меня в беге на несколько метров! Народ укатывается. Я про себя сожалею, что ему кое-что не оторвало. Обоим героям я ставлю сразу по две пятерки, за минно-подрывную подготовку, и за рекорды по бегу. Раздолбай с тех пор перестал зевать, а потом признался, что недавно вернулся из Пакистана, где закончил шестимесячные курсы военной подготовки под руководством западных (как он сказал, английских) инструкторов! Наши занятия ему понравились больше.
Разведчик Мухаммед
Один из курсантов-узбеков передает мне привет от какого-то Мухаммеда и загадочно улыбается.
– Какого Мухаммеда? – морщу лоб.
– Того самого, которому вы помогли в 1984 году.
– Не помню.
– Написали рекомендательную записку.
Я схватил собеседника за плечо:
– Как он, жив-здоров?
Дело в том, что в 1984 году у молодого бойца разведгруппы умер отец. Родом Мухаммед был откуда-то из северных провинций. Воевал он уже более двух лет, и за это время ни разу не видел родственников. Он попросил меня походатайствовать перед командиром полка, чтобы дали десятидневный отпуск. Отпуск он получил, но опять стоит передо мной, мнется.
– В чем дело?
– Помогите пожалуйста улететь в Мазари-Шариф советским самолетом. Потому что афганские летчики дерут большие деньги, а у меня их нет.
Помогаю через Олега, получивший прозвище "полковник «Шарп» за то, что вгрохал все свои деньги в японскую стереосистему. Завтра в 8.00 Мухаммед улетит советским бортом.
– Что еще?
– Не могли бы написать записку, что я ваш разведчик? Моджахедов я не боюсь, там все свои. А вот если меня в национальной одежде поймают советские солдаты, будет худо.
Я пишу записку на дикой смеси старославянского и блатного, который понятен любому русскому, но который никогда не сможет подделать афганец. Указываю свои координаты и срок действия записки – один месяц.
Потом я уехал в Союз и след парнишки затерялся. Я даже позабыл об этом эпизоде. И вот теперь привет от него! Оказалось, что с моей запиской он прибыл в Управление ХАДа в Мазари-Шарифе, однако ни один афганский опер не смог толком ее перевести. Обратились к советникам, те долго ржали, а потом объяснили, что, дескать, товарищ Бек головой ручается за этого парнишку.
Не желая терять столь ценного бойца, его оставили на службе в Управлении. Теперь он дослужился до командира роты!
– Мы, узбеки, помним твое добро, – загадочно щурится курсант. Приятно, черт возьми! Однако я также не забыл, как группа узбеков-дезертиров чуть было не уволокла меня к «духам». Спасло то, что они были безоружны.
– Какого Мухаммеда? – морщу лоб.
– Того самого, которому вы помогли в 1984 году.
– Не помню.
– Написали рекомендательную записку.
Я схватил собеседника за плечо:
– Как он, жив-здоров?
Дело в том, что в 1984 году у молодого бойца разведгруппы умер отец. Родом Мухаммед был откуда-то из северных провинций. Воевал он уже более двух лет, и за это время ни разу не видел родственников. Он попросил меня походатайствовать перед командиром полка, чтобы дали десятидневный отпуск. Отпуск он получил, но опять стоит передо мной, мнется.
– В чем дело?
– Помогите пожалуйста улететь в Мазари-Шариф советским самолетом. Потому что афганские летчики дерут большие деньги, а у меня их нет.
Помогаю через Олега, получивший прозвище "полковник «Шарп» за то, что вгрохал все свои деньги в японскую стереосистему. Завтра в 8.00 Мухаммед улетит советским бортом.
– Что еще?
– Не могли бы написать записку, что я ваш разведчик? Моджахедов я не боюсь, там все свои. А вот если меня в национальной одежде поймают советские солдаты, будет худо.
Я пишу записку на дикой смеси старославянского и блатного, который понятен любому русскому, но который никогда не сможет подделать афганец. Указываю свои координаты и срок действия записки – один месяц.
Потом я уехал в Союз и след парнишки затерялся. Я даже позабыл об этом эпизоде. И вот теперь привет от него! Оказалось, что с моей запиской он прибыл в Управление ХАДа в Мазари-Шарифе, однако ни один афганский опер не смог толком ее перевести. Обратились к советникам, те долго ржали, а потом объяснили, что, дескать, товарищ Бек головой ручается за этого парнишку.
Не желая терять столь ценного бойца, его оставили на службе в Управлении. Теперь он дослужился до командира роты!
– Мы, узбеки, помним твое добро, – загадочно щурится курсант. Приятно, черт возьми! Однако я также не забыл, как группа узбеков-дезертиров чуть было не уволокла меня к «духам». Спасло то, что они были безоружны.
Взрыв склада боеприпасов
Снится сон, будто еду в поезде. Вагон грохочет и мерно покачивает на стыках рельсов, в купе мерцают всполохи фонарей, пролетающих за окном. Просыпаюсь. Что за черт? Комната действительно озаряется вспышками, раздается отдаленный грохот. Койка напротив пуста. Шарю пистолет, приподнимаюсь. Сосед Александр Иванович стоит у окна. Не оборачиваясь, поясняет:
– Ну, ты и спишь! Уже полчаса рвется крупный склад в расположении афганской 8-й пехотной дивизии.
Взору открылась страшное и удивительно красивое зрелище, сравнимое одновременно с извержением вулкана и праздничным московским фейерверком. Зарево на полнеба, высоко взлетают и взрываются цинки с трассирующими снарядами.
Склад горел и рвался до утра. На следующий день по ящику показали репортаж тележурналиста Михаила Лещинского. Правда, он принял этот фейерверк за ночной бой с душманами, хотя на самом деле в склад случайно угодила вражеская ракета «земля-земля».
Оперативный полк был брошен на оцепление и прочесывание местности. В радиусе нескольких километров от центра взрыва солдаты насобирали целую гору помятых цинков со снарядами от «Шилки». Мне прибавилось хлопот потом их уничтожать.
– Ну, ты и спишь! Уже полчаса рвется крупный склад в расположении афганской 8-й пехотной дивизии.
Взору открылась страшное и удивительно красивое зрелище, сравнимое одновременно с извержением вулкана и праздничным московским фейерверком. Зарево на полнеба, высоко взлетают и взрываются цинки с трассирующими снарядами.
Склад горел и рвался до утра. На следующий день по ящику показали репортаж тележурналиста Михаила Лещинского. Правда, он принял этот фейерверк за ночной бой с душманами, хотя на самом деле в склад случайно угодила вражеская ракета «земля-земля».
Оперативный полк был брошен на оцепление и прочесывание местности. В радиусе нескольких километров от центра взрыва солдаты насобирали целую гору помятых цинков со снарядами от «Шилки». Мне прибавилось хлопот потом их уничтожать.
"Ураганы"
У меня на складе лежат четыре длиннющие ракеты. Я даже пошутил однажды:
– Давайте привяжем их к заднице какого-нибудь душмана и запустим в космос!
Эти ракеты системы «Ураган» с вакуумными боеголовками. Мы обнаружили их в душманском складе. Трофеи нужно уничтожить.
Солдаты нагрузили ГАЗ-66 вровень с бортами, рессоры прогнулись в обратную сторону. На первой скорости, потихоньку уезжаем до самого дальнего поста безопасности. Находим старую воронку от авиабомбы, и укладываем в штабеля ракеты системы «Ураган», сверху – «Град». Засыпаем их всякой мелочевкой. Со всех сторон обкладываем противотанковыми минами, связываем взрывную сеть из детонирующего шнура. Инициирование должно происходить сверху, чтобы не разбросало снаряды. Уничтожение ракет имеет свои особенности: надо добиться того, чтобы пороховая топливная начинка также сдетонировала. Иначе беда! Не дай бог, эта многометровая дура улетит в Кабул! Недельку назад, отрабатывая с курсантами стрельбу китайскими ракетами, нечаянно отправили одну из них в город: ракета без взрывателя ударила в склон горы, отрикошетировала и пролетела над головой часового советской сторожевой заставы. Солдатик лишь варежку разинул. Со мной на полигоне был коллега из КГБ. Проводив задумчивым взглядом ракету, он повернулся ко мне:
– Я никому об этом не расскажу!
Более заковыристый случай, связанный с ракетами, произошел с преподавателем-стажером КУОСа Анатолием Алексеевичем через год в Мазари Шарифе. На складе оперативного батальона ХАДа он обнаружил три ракеты "Ураган," и запустил одну из них в сторону гор. Совершенно случайно она влетела в окно дома, где проходило какое-то крупное душманское совещание. На следующий день в координационной группе афганцы похвастались:
– Вчера ракетным ударом системы «Ураган» нами уничтожено столько-то полевых командиров.
Представители 40-й Армии переполошились:
– Откуда у партнеров «Ураганы»? Мы им эти системы не передавали!
В тот же день на территорию опербатальона, на глазах опешивших афганцев и советников, высадился вертолетный десант. Десантура, совровождаемая угрюмыми офицерами, вынесла из склада две оставшиеся ракеты со сверхсекретными боеголовками, погрузила в вертолеты и растворилась в воздухе…
Пока мы возимся со штабелем ракет и мин, подходят любопытные бойцы поста безопасности. Объясняем, что сейчас будет громкий "Ба-бах!" Они должны спрятаться поглубже и не высовываться еще целую минуту после взрыва, иначе на голову может упасть какая-нибудь железяка. Их лачуга находится от места подрыва метрах в трехстах. Общий вес снарядов и мин более двух тонн. Я сужу по грузоподъемности ГАЗ-66-го. Возились мы долго, солнце на закате. Наконец, все готово. Солдаты и курсанты – в машине с заведенным двигателем. Я поджигаю спаренный огнепроводный шнур, запрыгиваю в кузов. Мчимся до другого поста безопасности, расположенного в 800–900 метрах. Загоняю всех в ДОТ, через амбразуры которого наблюдаем за обстановкой. Услышав шум мотора нашей машины, из землянки вылезает заспанный офицер. Солдаты кричат ему, чтобы он спрятался, сейчас будет взрыв! Офицер спрашивает, насколько далеко? Получив ответ, лишь улыбается и, расстегнув ширинку, демонстративно мочится. Взрыв! Сперва бесшумно возник багровый огненный шар, затем образовался «атомный» гриб высотой более ста метров. Дрогнула земля. Хорошо видно, как в нашу сторону, вздымая пыль, стремительно приближается ударная волна: тяжелый грохот! Стены дота ходят ходуном. Из пыли и дыма под углом примерно 60 градусов в небо медленно стартует ракета! Ну прямо-таки «Восток» Юрия Лексеича! Видимо, топливная часть одного из «Ураганов». Описав пологую дугу, ракета падает на рисовое поле. Курсанты кинулись было на улицу, но я загородил им дорогу: нужно подождать минутку. И правильно сделал. Раздался тихий шелест. Перед офицером с расстегнутой ширинкой на землю шлепается здоровенный кусок железа!
Мчимся к центру взрыва. Чем ближе, тем больше осколков, усеявших землю. А вблизи воронки земля черна от железа. Спрыгиваем с кузова. Почва, обычно твердая как камень, взрыхлена до такой степени, что ноги проваливаются по щиколотку. Образовалась огромная яма, глубиной около семи метров. На дне воронки – странный белый налет. Растираю этот порошок в пальцах: боже мой, мрамор! Видимо, мы нечаянно разрушили какое-то древнее сооружение. К нам подходят обалдевшие солдаты поста безопасности. Взрыв был так силен, что их лачуга покосилась, оштукатуренные и побеленные стены дома иссечены осколками. Слава Аллаху, все живы! Пока закуриваем и делимся впечатлениями, раздается глухой удар, затем второй. Афганцы непроизвольно приседают. Через несколько секунд в горном ущелье Пагмана километрах в десяти поднимаются два чудовищных по размерам пыльных гриба. Опять двойной звуковой удар и еще два гриба! До нас доходят тяжелые раскаты взрывов. Это 40-я Армия бьет вакуумными ракетами «Ураган». Четыре такие ракеты мы только что уничтожили.
Солнце уже ушло за горы. Мы заезжаем в штаб полка. Навстречу растерянный дежурный офицер. В штабе выбиты все стекла, хотя дистанция до места ликвидации боеприпасов около полутора километров! Решив, что по штабу оперативного полка моджахедами был нанесен удар какой-то сверхмощной ракетой, дежурный сообщил об этом в Кабул. Доблестная «сороковая», не раздумывая, ответила по «духам» четырьмя вакуумными.
– Давайте привяжем их к заднице какого-нибудь душмана и запустим в космос!
Эти ракеты системы «Ураган» с вакуумными боеголовками. Мы обнаружили их в душманском складе. Трофеи нужно уничтожить.
Солдаты нагрузили ГАЗ-66 вровень с бортами, рессоры прогнулись в обратную сторону. На первой скорости, потихоньку уезжаем до самого дальнего поста безопасности. Находим старую воронку от авиабомбы, и укладываем в штабеля ракеты системы «Ураган», сверху – «Град». Засыпаем их всякой мелочевкой. Со всех сторон обкладываем противотанковыми минами, связываем взрывную сеть из детонирующего шнура. Инициирование должно происходить сверху, чтобы не разбросало снаряды. Уничтожение ракет имеет свои особенности: надо добиться того, чтобы пороховая топливная начинка также сдетонировала. Иначе беда! Не дай бог, эта многометровая дура улетит в Кабул! Недельку назад, отрабатывая с курсантами стрельбу китайскими ракетами, нечаянно отправили одну из них в город: ракета без взрывателя ударила в склон горы, отрикошетировала и пролетела над головой часового советской сторожевой заставы. Солдатик лишь варежку разинул. Со мной на полигоне был коллега из КГБ. Проводив задумчивым взглядом ракету, он повернулся ко мне:
– Я никому об этом не расскажу!
Более заковыристый случай, связанный с ракетами, произошел с преподавателем-стажером КУОСа Анатолием Алексеевичем через год в Мазари Шарифе. На складе оперативного батальона ХАДа он обнаружил три ракеты "Ураган," и запустил одну из них в сторону гор. Совершенно случайно она влетела в окно дома, где проходило какое-то крупное душманское совещание. На следующий день в координационной группе афганцы похвастались:
– Вчера ракетным ударом системы «Ураган» нами уничтожено столько-то полевых командиров.
Представители 40-й Армии переполошились:
– Откуда у партнеров «Ураганы»? Мы им эти системы не передавали!
В тот же день на территорию опербатальона, на глазах опешивших афганцев и советников, высадился вертолетный десант. Десантура, совровождаемая угрюмыми офицерами, вынесла из склада две оставшиеся ракеты со сверхсекретными боеголовками, погрузила в вертолеты и растворилась в воздухе…
Пока мы возимся со штабелем ракет и мин, подходят любопытные бойцы поста безопасности. Объясняем, что сейчас будет громкий "Ба-бах!" Они должны спрятаться поглубже и не высовываться еще целую минуту после взрыва, иначе на голову может упасть какая-нибудь железяка. Их лачуга находится от места подрыва метрах в трехстах. Общий вес снарядов и мин более двух тонн. Я сужу по грузоподъемности ГАЗ-66-го. Возились мы долго, солнце на закате. Наконец, все готово. Солдаты и курсанты – в машине с заведенным двигателем. Я поджигаю спаренный огнепроводный шнур, запрыгиваю в кузов. Мчимся до другого поста безопасности, расположенного в 800–900 метрах. Загоняю всех в ДОТ, через амбразуры которого наблюдаем за обстановкой. Услышав шум мотора нашей машины, из землянки вылезает заспанный офицер. Солдаты кричат ему, чтобы он спрятался, сейчас будет взрыв! Офицер спрашивает, насколько далеко? Получив ответ, лишь улыбается и, расстегнув ширинку, демонстративно мочится. Взрыв! Сперва бесшумно возник багровый огненный шар, затем образовался «атомный» гриб высотой более ста метров. Дрогнула земля. Хорошо видно, как в нашу сторону, вздымая пыль, стремительно приближается ударная волна: тяжелый грохот! Стены дота ходят ходуном. Из пыли и дыма под углом примерно 60 градусов в небо медленно стартует ракета! Ну прямо-таки «Восток» Юрия Лексеича! Видимо, топливная часть одного из «Ураганов». Описав пологую дугу, ракета падает на рисовое поле. Курсанты кинулись было на улицу, но я загородил им дорогу: нужно подождать минутку. И правильно сделал. Раздался тихий шелест. Перед офицером с расстегнутой ширинкой на землю шлепается здоровенный кусок железа!
Мчимся к центру взрыва. Чем ближе, тем больше осколков, усеявших землю. А вблизи воронки земля черна от железа. Спрыгиваем с кузова. Почва, обычно твердая как камень, взрыхлена до такой степени, что ноги проваливаются по щиколотку. Образовалась огромная яма, глубиной около семи метров. На дне воронки – странный белый налет. Растираю этот порошок в пальцах: боже мой, мрамор! Видимо, мы нечаянно разрушили какое-то древнее сооружение. К нам подходят обалдевшие солдаты поста безопасности. Взрыв был так силен, что их лачуга покосилась, оштукатуренные и побеленные стены дома иссечены осколками. Слава Аллаху, все живы! Пока закуриваем и делимся впечатлениями, раздается глухой удар, затем второй. Афганцы непроизвольно приседают. Через несколько секунд в горном ущелье Пагмана километрах в десяти поднимаются два чудовищных по размерам пыльных гриба. Опять двойной звуковой удар и еще два гриба! До нас доходят тяжелые раскаты взрывов. Это 40-я Армия бьет вакуумными ракетами «Ураган». Четыре такие ракеты мы только что уничтожили.
Солнце уже ушло за горы. Мы заезжаем в штаб полка. Навстречу растерянный дежурный офицер. В штабе выбиты все стекла, хотя дистанция до места ликвидации боеприпасов около полутора километров! Решив, что по штабу оперативного полка моджахедами был нанесен удар какой-то сверхмощной ракетой, дежурный сообщил об этом в Кабул. Доблестная «сороковая», не раздумывая, ответила по «духам» четырьмя вакуумными.
Ликвидация Карима
Помимо работы в Пагманской школе спецназа, я продолжаю встречаться со старыми друзьями-афганцами 5-го управления ХАДа. По-прежнему ко мне за советами обращается диверсионный командир Васэ.
Как-то особист 180-го аушевского полка Николай пожаловался:
– Вчера в районе Баграма бандглаварь Карим опять спалил нашу колонну.
– Какой Карим, случайно не из Карабага? – поинтересовался я.
Особист кивнул:
– Мы за ним давно охотимся, но никак не можем поймать, – сокрушался он.
– Карим мой старый кореш, – ошарашил я Николая – поставишь пузырь, и я его достану!
Дело в том, что разведгруппа Бадама, с которой я работал в 1983-84 годах, почти вся была родом из этого села. Карима даже приводили на переговоры в штаб оперативного батальона. Невысокий, тщедушный, густо обросший, он вошел в комнату синий от страха. Все время держался за живот. Оказалось, что прятал за поясом пистолет. На всякий случай, я сел на диван рядом с ним. Серега «Кровавый» с Дин Мамадом расположились напротив. Пили чай, ползали по топокарте и планшету с аэрофотосъемкой, долго говорили, но разошлись каждый при своем мнении. Карима поразили карты и аэрофотоснимки. Прощаясь, он сказал:
– Знаете, я все время терялся в догадках, каким образом шурави так хорошо осведомлены о нас. Постоянно выискивал в отряде вашу агентуру. Оказывается, все изображено на картах.
За два прошедших года он значительно окреп и начал сильно действовать на нервы Советской Армии.
Через недельку ХАДовцы привели агента, хорошо знающего Карима. С ним пару часов отрабатывали способ закладки управляемого по проводам фугаса. Старший советник оперативного полка Махарбек исподтишка фотографировал процесс обучения: на тот случай, если агент переметнется к противнику. А еще через несколько дней злосчастного Карима и еще десяток «духов» разнесло на мелкие атомы четырнадцатикилограммовым зарядом пластита. Ответственность за его ликвидацию взяли на себя несколько подразделений Советской Армии: оказывается, советская сторожевая застава накрыла его из миномета калибра 120 мм, проходящая войсковая колонна всадила в него снаряд из танка, вертолетчики уронили на него авиабомбу. На могиле Карима его брат Барьялай поклялся жестоко отомстить, и спалил еще пару армейских колонн, пока его самого не разбомбили вертолетчики.
Как-то особист 180-го аушевского полка Николай пожаловался:
– Вчера в районе Баграма бандглаварь Карим опять спалил нашу колонну.
– Какой Карим, случайно не из Карабага? – поинтересовался я.
Особист кивнул:
– Мы за ним давно охотимся, но никак не можем поймать, – сокрушался он.
– Карим мой старый кореш, – ошарашил я Николая – поставишь пузырь, и я его достану!
Дело в том, что разведгруппа Бадама, с которой я работал в 1983-84 годах, почти вся была родом из этого села. Карима даже приводили на переговоры в штаб оперативного батальона. Невысокий, тщедушный, густо обросший, он вошел в комнату синий от страха. Все время держался за живот. Оказалось, что прятал за поясом пистолет. На всякий случай, я сел на диван рядом с ним. Серега «Кровавый» с Дин Мамадом расположились напротив. Пили чай, ползали по топокарте и планшету с аэрофотосъемкой, долго говорили, но разошлись каждый при своем мнении. Карима поразили карты и аэрофотоснимки. Прощаясь, он сказал:
– Знаете, я все время терялся в догадках, каким образом шурави так хорошо осведомлены о нас. Постоянно выискивал в отряде вашу агентуру. Оказывается, все изображено на картах.
За два прошедших года он значительно окреп и начал сильно действовать на нервы Советской Армии.
Через недельку ХАДовцы привели агента, хорошо знающего Карима. С ним пару часов отрабатывали способ закладки управляемого по проводам фугаса. Старший советник оперативного полка Махарбек исподтишка фотографировал процесс обучения: на тот случай, если агент переметнется к противнику. А еще через несколько дней злосчастного Карима и еще десяток «духов» разнесло на мелкие атомы четырнадцатикилограммовым зарядом пластита. Ответственность за его ликвидацию взяли на себя несколько подразделений Советской Армии: оказывается, советская сторожевая застава накрыла его из миномета калибра 120 мм, проходящая войсковая колонна всадила в него снаряд из танка, вертолетчики уронили на него авиабомбу. На могиле Карима его брат Барьялай поклялся жестоко отомстить, и спалил еще пару армейских колонн, пока его самого не разбомбили вертолетчики.
Выпускные экзамены
Из-за того, что мы со старшим советником оперативного полка Махарбеком окончательно рассорились, он грозится лично присутствовать на экзаменах, чтобы доказать мою никчемность. С раннего утра, курсанты толпятся у дверей. За столом восседает солидная комиссия: советник полка Махарбек, командир и начальник штаба полка, начальник разведки. Никаких экзаменационных билетов я не составлял, потому что считаю, что спецназовцу нечего готовится, он должен отвечать на любой вопрос не задумываясь. Но самое главное в том, что половина курсантов неграмотны, не умеют ни читать, ни писать.
Заходит первый курсант. Щелкнув каблуками громко представляется.
Я задаю ему вопрос.
– Посмотри на разложенное оружие и ответь, из каких систем приходилось стрелять?
– Из всех!
– Что это такое? – показываю на автоматическую винтовку.
– М-16 американского производства!
– Разбери его!
Курсант мгновенно проводит неполную разборку.
– Покажи патроны к этому оружию.
Из множества патронов, разложенных на столе он выбирает один: все верно.
Члены комиссии начинают его гонять по другим системам. Ответы четкие. Вопросов больше не возникает.
Я вручаю ему учебную гранату Ф-1:
– Ты уходишь из помещения, заминируй дверь.
Курсант берет со стола газету, складывает ее в узкую полоску, оборачивает ей гранату, выдергивает чеку и выходит из класса, аккуратно прищемив обернутую газетой Ф-1 между створками двери.
Уважаемая комиссия переглядывается. Ставим ему пятерку. Входит другой курсант, предварительно «разминировав» дверь. Он собирает М-16 и разбирает западногерманский G-3. Отвечает на все вопросы и уходит, заминировав гранатой ящик стола. Третий курсант собирает G-3. Разминирует стол, разбирает немецкий пулемет МG-42 и, уходя, минирует кресло и т. д.
Комиссия ставит всем без исключения курсантам пятерки по огневой подготовке. На следующий день экзамены по минно-подрывной подготовке: опять одни пятерки! На третий день курсанты сдают специальную тактику. Командование полка потрясено результатами экзаменов. Начштаба шепчет мне, что за три дня он, опытный боевой офицер, узнал столько нового у простых солдат! Махарбек надувает щеки: командир полка жмет ему руку за отличную подготовку курсантов.
Закончились трехмесячные курсы.
Курсанты сложили деньги, оторвав от своих скромных денежных довольствий и покупают мне в подарок рубашку. Мы стали друзьями.
Заходит первый курсант. Щелкнув каблуками громко представляется.
Я задаю ему вопрос.
– Посмотри на разложенное оружие и ответь, из каких систем приходилось стрелять?
– Из всех!
– Что это такое? – показываю на автоматическую винтовку.
– М-16 американского производства!
– Разбери его!
Курсант мгновенно проводит неполную разборку.
– Покажи патроны к этому оружию.
Из множества патронов, разложенных на столе он выбирает один: все верно.
Члены комиссии начинают его гонять по другим системам. Ответы четкие. Вопросов больше не возникает.
Я вручаю ему учебную гранату Ф-1:
– Ты уходишь из помещения, заминируй дверь.
Курсант берет со стола газету, складывает ее в узкую полоску, оборачивает ей гранату, выдергивает чеку и выходит из класса, аккуратно прищемив обернутую газетой Ф-1 между створками двери.
Уважаемая комиссия переглядывается. Ставим ему пятерку. Входит другой курсант, предварительно «разминировав» дверь. Он собирает М-16 и разбирает западногерманский G-3. Отвечает на все вопросы и уходит, заминировав гранатой ящик стола. Третий курсант собирает G-3. Разминирует стол, разбирает немецкий пулемет МG-42 и, уходя, минирует кресло и т. д.
Комиссия ставит всем без исключения курсантам пятерки по огневой подготовке. На следующий день экзамены по минно-подрывной подготовке: опять одни пятерки! На третий день курсанты сдают специальную тактику. Командование полка потрясено результатами экзаменов. Начштаба шепчет мне, что за три дня он, опытный боевой офицер, узнал столько нового у простых солдат! Махарбек надувает щеки: командир полка жмет ему руку за отличную подготовку курсантов.
Закончились трехмесячные курсы.
Курсанты сложили деньги, оторвав от своих скромных денежных довольствий и покупают мне в подарок рубашку. Мы стали друзьями.
Гудеж с артистами
В Кабул приехали артисты из Киргизии. Я нахожу их в гостинице, знакомлюсь с директором, прошу выступить перед бойцами оперативного полка. Оказалось, артисты уже сидят на чемоданах. Однако хотя реквизит упакован, готовы дать небольшой концерт в актовом зале гостиницы. Привозим туда пятьдесят бойцов, отличившихся в боях. После двухчасового прекрасного концерта отпускаем бойцов, а с командованием оперативного полка перебираемся в номера.
Джигиты сдвигают столы. Размещаемся на койках вокруг. Комполка подмаргивает тыловику, и тот бочком выскальзывает из комнаты. Через 15 минут солдаты заносят шашлыки, зелень, фрукты и, естественно, гирлянды бутылок.
Артисты поют задушевные песни. Я ностальгирую, зажатый между двух симпатичных землячек в национальных платьях. Потом начинаются танцы под аккомпанимент аккордеона с комузом. Офицеры и советники полка становятся в круг на боевой танец «Атан». От грохота кованных ботинок сотрясаются стены. В наш потный круг белыми лебедями вплывают девчата. Подаю пример и приглашаю землячку на вальс. Советник Виталька в затруднении: на него положили глаз сразу двое русских девчат.
Начштаба Хошаль пускает слюни, впившись взором в роскошную блондинку. Заметив его состояние, блондинка втаскивает его за руку в круг. Я успеваю намекнуть ей, что Хошаль из знатного княжеского рода. Не приученный прилюдно обниматься с женщиной, афганец сперва держится скованно, но довольно скоро его длинный нос погружается в глубокое декольте а руки хищно мнут пышные ягодицы. Дама шлепает князя по рукам. Становится совсем весело.
Через некоторое время замечаю в комнате тщедушного афганца, в строгом, хотя и потертом костюме, скромно сидящего в уголке. Танцы вызывают у него приступы искреннего веселья. Голодный взгляд непроизвольно шарит по столу. Это парень не наш. Наверное из местной контрразведки. Приглашаю за стол. Он не заставляет себя долго упрашивать и после двух граненых стаканов мягко отключается.
Потом мы уходим. Возбужденный напитками и блондинкой, Хошаль бессильно рыдает на руках своих офицеров. Он хочет остаться. У него любовь. Но его уносят. Артисты провожают нас до машин, наяривая на музыкальных инструментах. Хорошо-то как, черт возьми! Какие-то западные корреспонденты с балконов таращатся на наш "интернационализм в действии".
На следующий день командование полка кто с головной, кто с сердечной болью вспоминает замечательный вечер. А солдаты лишились трехдневного мясного рациона, пропитого нами с артистами.
Через несколько лет в Бишкеке я случайно оказался в одной компании с директором театра. С каким удовольствием он рассказывал окружающим о той незабываемой встрече в Кабуле!
Джигиты сдвигают столы. Размещаемся на койках вокруг. Комполка подмаргивает тыловику, и тот бочком выскальзывает из комнаты. Через 15 минут солдаты заносят шашлыки, зелень, фрукты и, естественно, гирлянды бутылок.
Артисты поют задушевные песни. Я ностальгирую, зажатый между двух симпатичных землячек в национальных платьях. Потом начинаются танцы под аккомпанимент аккордеона с комузом. Офицеры и советники полка становятся в круг на боевой танец «Атан». От грохота кованных ботинок сотрясаются стены. В наш потный круг белыми лебедями вплывают девчата. Подаю пример и приглашаю землячку на вальс. Советник Виталька в затруднении: на него положили глаз сразу двое русских девчат.
Начштаба Хошаль пускает слюни, впившись взором в роскошную блондинку. Заметив его состояние, блондинка втаскивает его за руку в круг. Я успеваю намекнуть ей, что Хошаль из знатного княжеского рода. Не приученный прилюдно обниматься с женщиной, афганец сперва держится скованно, но довольно скоро его длинный нос погружается в глубокое декольте а руки хищно мнут пышные ягодицы. Дама шлепает князя по рукам. Становится совсем весело.
Через некоторое время замечаю в комнате тщедушного афганца, в строгом, хотя и потертом костюме, скромно сидящего в уголке. Танцы вызывают у него приступы искреннего веселья. Голодный взгляд непроизвольно шарит по столу. Это парень не наш. Наверное из местной контрразведки. Приглашаю за стол. Он не заставляет себя долго упрашивать и после двух граненых стаканов мягко отключается.
Потом мы уходим. Возбужденный напитками и блондинкой, Хошаль бессильно рыдает на руках своих офицеров. Он хочет остаться. У него любовь. Но его уносят. Артисты провожают нас до машин, наяривая на музыкальных инструментах. Хорошо-то как, черт возьми! Какие-то западные корреспонденты с балконов таращатся на наш "интернационализм в действии".
На следующий день командование полка кто с головной, кто с сердечной болью вспоминает замечательный вечер. А солдаты лишились трехдневного мясного рациона, пропитого нами с артистами.
Через несколько лет в Бишкеке я случайно оказался в одной компании с директором театра. С каким удовольствием он рассказывал окружающим о той незабываемой встрече в Кабуле!
ЧАСТЬ 10. ТРЕТЬЯ КОМАНДИРОВКА
Муж чести всегда доброй дружбой радел
Тому, кто не зол и не чужд добрых дел…
…И если свершит он, влекомый добром,
Случайное зло, он казнится потом.
Жусуп Баласагын
Из второй командировки я возвратился в ноябре 1986 года. Руководство 5-го отдела Представительства КГБ в Кабуле тепло проводило домой с пожеланием скорее вернуться обратно, теперь уже в «длинную» командировку. Об этом просили также афганские партнеры. Мне предлагали вплотную заняться подготовкой кадров для специальных подразделений.
"Длинные" командировки от «коротких» отличались существенно: разрешалось брать с собой семью, да и зарплата была повыше. Попасть в «длинную» командировку за границу, даже в захудалые страны как Афганистан или, скажем, Южный Йемен, означало, что ты приобщился к племени белых людей. Хотя мы все прекрасно понимаем, что и среди них существует неравенство: блатные ездят по америкам и европам, а остальные в развивающиеся страны или в горячие точки. Но как бы то ни было, я уже собирался за границу в третий раз. А многие мои друзья, с которыми начинал службу в Балашихе с 1982 года, еще нигде не были. И загранка им не светила. Это означало, что ни импортной аппаратуры, ни шмоток женам в ближайшие годы не видать. Мы, «выездные», уходили в резкий отрыв от них, «невыездных» не только в материальном плане, но и в карьере. Каково психологическое состояние человека день ото дня выслушивающего претензии жены-мегеры:
– Ивановы купили машину, Петровы отдыхают на Черном море, а Сидоров, – этот тупица и лизоблюд, стал твоим начальником! Значит ты хуже их всех!
По наивности, я предполагал, что в Союзе пробуду недолго: месяц отпуска и пару месяцев понадобится для оформления командировочных документов.
"Длинные" командировки от «коротких» отличались существенно: разрешалось брать с собой семью, да и зарплата была повыше. Попасть в «длинную» командировку за границу, даже в захудалые страны как Афганистан или, скажем, Южный Йемен, означало, что ты приобщился к племени белых людей. Хотя мы все прекрасно понимаем, что и среди них существует неравенство: блатные ездят по америкам и европам, а остальные в развивающиеся страны или в горячие точки. Но как бы то ни было, я уже собирался за границу в третий раз. А многие мои друзья, с которыми начинал службу в Балашихе с 1982 года, еще нигде не были. И загранка им не светила. Это означало, что ни импортной аппаратуры, ни шмоток женам в ближайшие годы не видать. Мы, «выездные», уходили в резкий отрыв от них, «невыездных» не только в материальном плане, но и в карьере. Каково психологическое состояние человека день ото дня выслушивающего претензии жены-мегеры:
– Ивановы купили машину, Петровы отдыхают на Черном море, а Сидоров, – этот тупица и лизоблюд, стал твоим начальником! Значит ты хуже их всех!
По наивности, я предполагал, что в Союзе пробуду недолго: месяц отпуска и пару месяцев понадобится для оформления командировочных документов.
Глава 1. В Ясенево
На самом деле оказалось несколько иначе. По законам органов внешней разведки, перед «длинной» командировкой за границу сотруднику полагалось пройти минимум полугодовую специализацию по данной стране. То, что я уже был в Афганистане два раза, в расчет не принималось. Да и короткие командировки на матерых разведчиков впечатления не производили. Здесь свои правила. Многие наши ребята, успевшие повоевать в составе отрядов «Каскад» и «Омега», к тому времени уже работали за рубежом, и не только в горячих точках, но и в резидентурах КГБ в некоторых престижных странах. Им в свое время повезло. Теперь повезло и мне.
А посему пора бы остепениться. По крайней мере так считали невыездные друзья. Мои рассуждения относительно высокой степени риска предстоящей командировки завистливыми коллегами всерьез не воспринимались:
– А кто тебя заставляет рисковать? – искренне недоумевали они и вертели пальцем у виска.
У меня было еще одно, вполне серьезное основание опасаться предстоящей командировки: когда-то в отрочестве, начитавшись книг, я бредил приключениями. Будущее взрослое существование не оставляло никаких иллюзий на этот счет. И тогда, в состоянии сильной душевной тоски, я взмолился к Всевышнему с просьбой дать мне пусть короткую, но полную опасностей и приключений жизнь! 35 лет, пожалуй, достаточно. И вот в 1987 году мне исполнилось 35. А впереди очередная командировка на войну. Поневоле станешь суеверным, хотя в предыдущих я ничего не боялся. Если моя юношеская просьба была услышана, жить, наверное, оставалось максимум год. С другой стороны, лучше уж погибнуть в бою, чем встретиться с безносой после какого-нибудь гриппа.
Специализацию в разведцентре кроме меня проходили еще несколько офицеров из региональных Управлений КГБ. Сотрудники отдела, к которым нас прикрепили, были весьма рады, если их не отрывали от основной работы. Выделив свободную комнату, они сунули нам ключи от огромных железных шкафов:
– Здесь лежат литерные дела по Афганистану. Изучайте.
В томах мы нашли много интересного, здесь хранились и наши отчеты по предыдущим командировкам, и сообщения закордонных резидентур, и материалы радиоперехватов.
Мои коллеги стажеры собирались в Афган первый раз, поэтому я стал для них ценным источником информации.
Как-то удалось разыграть своеобразный спектакль. Один подполковник интеллигентной наружности поинтересовался, что делать с пленными душманами: отправлять в тюрьму или отпускать?
– Резать! – сурово оборвал его я.
– Как резать?! – взбледнул он.
– Показываю, как это делается.
Посадив «интеллигента» на стул, становлюсь сзади, завожу ему руки за спину. Затем втыкаю два пальца ему в ноздри и откинув голову, начинаю водить расческой по кадыку. Окружающие ребята, смекнув в чем дело, невозмутимо щупают шею «жертвы», задают вопросы,
Через полгода, уже будучи в Афганистане, мы случайно оказались с «интеллигентом» за одним столом. Раздобревший и вполне довольный жизнью коллега со смехом вспоминал, что после того памятного случая он всю ночь не спал, а наутро чуть было не накатал рапорт об увольнении из органов. К счастью, в гостинице ему встретился бывалый афганец, сумевший снять стресс.
С «интеллигентом» мы расстались друзьями.
Прилетев в Кабул, я вдруг узнаю, что по распределению направлен работать в провинцию Фарах! А как же моя школа спецназа в Пагмане?
Руководство 5-го отдела Представительства КГБ тут же связывается по телефону с начальником отдела кадров, и меня оставляют в Кабуле. Оказывается, один из полковников, с которым проходил стажировку в разведцентре, по блату решил меня взять с собой.
Он сулил мне через полгода досрочное звание подполковника, а еще через годик – третью звезду на погоны. Заманчиво, черт возьми! Но школа – дороже.
Несколько дней я осваиваюсь в новой должности старшего опера. Должностная вилка соответствует воинскому званию майор – подполковник (в провинции была бы подполковник – полковник). Дипломатический ранг – 2-й секретарь Посольства. А ведь летел я в Кабул с визами, в которых значилось, что я слесарь-теплотехник. Вот это карьера: за сутки из слесаря до 2-го секретаря Посольства!
По статусу мне полагалась 3-х комнатная квартира и служебная «Волга». Я выбираю «УАЗ-469». Получаю квартиру, а вскоре ко мне прилетает супруга.
Коллеги, с которыми мы служили в «Вымпеле» и приехали вместе в Афганистан, пытаются выведать, каким образом я вдруг оказался на ступень выше их по должности? Я совершенно искренне рассказываю о протекции некоей "волосатой руки".
Потом я извинился перед несостоявшимся шефом из Фараха и как мог отблагодарил за протекцию, угостив домашним бешбармаком. Дай Бог, свидимся еще.
А посему пора бы остепениться. По крайней мере так считали невыездные друзья. Мои рассуждения относительно высокой степени риска предстоящей командировки завистливыми коллегами всерьез не воспринимались:
– А кто тебя заставляет рисковать? – искренне недоумевали они и вертели пальцем у виска.
У меня было еще одно, вполне серьезное основание опасаться предстоящей командировки: когда-то в отрочестве, начитавшись книг, я бредил приключениями. Будущее взрослое существование не оставляло никаких иллюзий на этот счет. И тогда, в состоянии сильной душевной тоски, я взмолился к Всевышнему с просьбой дать мне пусть короткую, но полную опасностей и приключений жизнь! 35 лет, пожалуй, достаточно. И вот в 1987 году мне исполнилось 35. А впереди очередная командировка на войну. Поневоле станешь суеверным, хотя в предыдущих я ничего не боялся. Если моя юношеская просьба была услышана, жить, наверное, оставалось максимум год. С другой стороны, лучше уж погибнуть в бою, чем встретиться с безносой после какого-нибудь гриппа.
Специализацию в разведцентре кроме меня проходили еще несколько офицеров из региональных Управлений КГБ. Сотрудники отдела, к которым нас прикрепили, были весьма рады, если их не отрывали от основной работы. Выделив свободную комнату, они сунули нам ключи от огромных железных шкафов:
– Здесь лежат литерные дела по Афганистану. Изучайте.
В томах мы нашли много интересного, здесь хранились и наши отчеты по предыдущим командировкам, и сообщения закордонных резидентур, и материалы радиоперехватов.
Мои коллеги стажеры собирались в Афган первый раз, поэтому я стал для них ценным источником информации.
Как-то удалось разыграть своеобразный спектакль. Один подполковник интеллигентной наружности поинтересовался, что делать с пленными душманами: отправлять в тюрьму или отпускать?
– Резать! – сурово оборвал его я.
– Как резать?! – взбледнул он.
– Показываю, как это делается.
Посадив «интеллигента» на стул, становлюсь сзади, завожу ему руки за спину. Затем втыкаю два пальца ему в ноздри и откинув голову, начинаю водить расческой по кадыку. Окружающие ребята, смекнув в чем дело, невозмутимо щупают шею «жертвы», задают вопросы,
Через полгода, уже будучи в Афганистане, мы случайно оказались с «интеллигентом» за одним столом. Раздобревший и вполне довольный жизнью коллега со смехом вспоминал, что после того памятного случая он всю ночь не спал, а наутро чуть было не накатал рапорт об увольнении из органов. К счастью, в гостинице ему встретился бывалый афганец, сумевший снять стресс.
С «интеллигентом» мы расстались друзьями.
Прилетев в Кабул, я вдруг узнаю, что по распределению направлен работать в провинцию Фарах! А как же моя школа спецназа в Пагмане?
Руководство 5-го отдела Представительства КГБ тут же связывается по телефону с начальником отдела кадров, и меня оставляют в Кабуле. Оказывается, один из полковников, с которым проходил стажировку в разведцентре, по блату решил меня взять с собой.
Он сулил мне через полгода досрочное звание подполковника, а еще через годик – третью звезду на погоны. Заманчиво, черт возьми! Но школа – дороже.
Несколько дней я осваиваюсь в новой должности старшего опера. Должностная вилка соответствует воинскому званию майор – подполковник (в провинции была бы подполковник – полковник). Дипломатический ранг – 2-й секретарь Посольства. А ведь летел я в Кабул с визами, в которых значилось, что я слесарь-теплотехник. Вот это карьера: за сутки из слесаря до 2-го секретаря Посольства!
По статусу мне полагалась 3-х комнатная квартира и служебная «Волга». Я выбираю «УАЗ-469». Получаю квартиру, а вскоре ко мне прилетает супруга.
Коллеги, с которыми мы служили в «Вымпеле» и приехали вместе в Афганистан, пытаются выведать, каким образом я вдруг оказался на ступень выше их по должности? Я совершенно искренне рассказываю о протекции некоей "волосатой руки".
Потом я извинился перед несостоявшимся шефом из Фараха и как мог отблагодарил за протекцию, угостив домашним бешбармаком. Дай Бог, свидимся еще.
Глава 2. Школа головорезов
До моего приезда школа уже функционировала. Преподаватели читали курсантам лекции, подготовленные в Союзе и переведенные на язык дари. Полевые занятия отличались от классных тем, что лекции читались на свежем воздухе. Когда предмет исчерпывался, переходили к анекдотам.