Абдуллаев Чингиз. Агент из Кандагара

   И дело было даже не в том, что Гитлеру и его гнусной компании этот фокус не удался. Он как раз удался в отношении подавляющего большинства униженного немецкого населения. Затянувшаяся инфляция и потрясения двадцатых годов заставляли немцев верить в любую чушь, даже во всемирный заговор евреев, особенно учитывая тот факт, что большинство крупных банкиров в Германии и в Европе были еврейского происхождения. Как, впрочем и всегда. Но мы говорим не только об обывателях. А вот генералы и фельдмаршалы ему не поверили. Они его презирали, даже когда выполняли его приказы, в отличие от советских генералов и маршалов. Сталин истребил большую часть своих командиров, но оставшиеся дрались изо всех сил, вопреки всякой логике и здравому смыслу. Я немного изучаю русскую историю. Маршал Рокоссовский вышел из лагерей, еще не зная, где находится его семья, и фактически спас Москву вместе с Жуковым зимой сорок первого года. Генерал Мерецков чудом выжил в тюрьме, когда его избивали до полусмерти, а выйдя из тюрьмы, командовал фронтом. И таких примеров сколько угодно. Кроме предателя Власова, который оказался не очень порядочным человеком, у Советской армии не было предателей такого масштаба. А вот в немецкой армии все было несколько иначе. Паулюс, получив звание фельдмаршала в осажденном Сталинграде, сказал, что это фактически означает приказ Гитлера о самоубийстве. «Но такого удовольствия я ему не доставлю», – заметил фельдмаршал. А вспомните Роммеля или Клюге? Блестящие полководцы, может, лучшие среди остальных. Оба покончили с собой, пытаясь хоть таким образом противостоять фашистскому режиму, который они просто презирали. Канариса успели повесить, Гальдера арестовать. Даже Гудериан не очень выносил бесноватого фюрера. А ведь это был цвет немецкого генералитета.
   – Вам нужно работать историком-советологом, – усмехнулся Рассел.
   – Это моя профессия, – заметил Эйссинджер, – изучать слабые и сильные стороны противоборствующих сторон. С любой точки зрения Советская армия была обречена. Против нее действовала лучшая армия в мире, дисциплинированная, хорошо обученная, технически лучше вооруженная, имеющая победы по всей Европе и еще несколько союзных стран – Финляндию, Италию, Венгрию, Румынию. Против них действовала деморализованная армия, командный состав которой был почти полностю истреблен в предыдущие годы. Устаревшие модели самолетов и танков не шли ни в какое сравнение с немецкими. Повсюду царил страх перед чекистами и комиссарами. В первые несколько месяцев войны попали в плен несколько миллионов человек. Немцы были уже у Москвы, стояли под Ленинградом, дошли до Сталинграда и Кавказа. И все равно проиграли. Был такой фактор, как вера в свою страну, в ее историю, в ее прошлое и будущее. Сталин и его окружение этим очень здорово воспользовались. Войну назвали Отечественной, убрали комиссаров, восстановили прежнюю царскую форму с погонами, ввели ордена с именами русских полководцев и флотоводцев, даже разрешили деятельность православной церкви, которую до этого люто преследовали. И несмотря на все это, победа русских выглядела абсолютно нелогичной, но закономерной. С первого дня войны они верили в свою победу. Абсолютно верили. И вот этот психологический фактор невозможно не учитывать.
   – Убедительная лекция на тему психологического фактора во Второй мировой войне, – пробормотал Рассел. – Вы считаете, что у нас похожая ситуация?
   – К сожалению. Идет четвертая мировая война. В третьей мы победили. И опять-таки за счет нашей пропаганды и идеологии. Когда шла война, сломить советских людей было невозможно. В относительно спокойные годы мы сломали их своим комфортом, поразили своим образом жизни, своими достижениями. То, чего не удалось сделать Гитлеру во время войны, мы получили за счет нашей пропаганды уже в конце прошлого века. Даже Гитлер не мечтал о подобном. От России была отторгнута Прибалтика. Украина перешла под наш контроль. Русские потеряли Кавказ и Среднюю Азию. В семидесятые и восьмидесятые годы мы явно переигрывали Советский Союз за счет умелой пропаганды наших ценностей. Мы сломали их изнутри, победив в третьей мировой войне. А сейчас идет четвертая. И в этой войне все козыри уже не нашей стороне.
   Против нашей «атлантической» цивилизации действует другой враг. Умный, беспощадный, не останавливающийся ни перед какими жертвами, в отличии от нас готовый на любые страдания, в отличии от нас готовый на жертвенность, в отличии от нас имеющий идеологию, в которую верят миллионы, в отличии от нас, имеющий множество смертников, готовых умирать за эту идею в отличии от нас. Убедительно? Или нужны другие аргументы? Мы начали эту войну в заведомо неравных условиях. На нашей стороне пока только технические достижения нашей армии и нашей науки. Но они нас быстро догонят, уверяю вас, очень быстро. У Пакистана уже есть ядерное оружие, секреты которого их физики удачно украли у своих британских коллег. У них есть миллиарды нефтедолларов, на их стороне наши либеральные законы и наши радикалы, готовые поддержать угнетаемых и обижаемых мусульман. По официальным данным, уже сейчас во Франции шесть миллионов мусульман, в Великобритании – три, в Германии – пять. Что будет завтра? Мы проигрываем эту войну, мистер Рассел, и моя задача – проанализировать причины и найти выход в сложившейся ситуации.
   – Вы считаете, что мы можем изменить наш глобализирующийся мир? – невесело усмехнулся Рассел. – По-моему, вы переоцениваете наши возможности.
   – Если мы будем ждать, пока уничтожат нашу цивилизацию, мы действительно обречены. Но пока у нас есть возможности и силы для продуманных ответных ударов.
   – Размобить башни в Малайзии? – мрачно освдомился Рассел. – Или запретить мусульманам въезд в нашу страну?
   – Не поможет, – возразил Эйссинджер, – их в нашей стране уже несколько десятков миллионов. Многие афроамериканцы принимают эту религию и могут оказаться «пятой колонной» в нашей собственной стране.
   – Будем считать, что я согласился с вашей апокалиптической картиной мира. У вас есть конкретные идеи?
   – Конечно. Необходимо работать над внедрением в высшее звено противостоящего нам мира своих людей. Если хотите, своих «агентов влияния», которые были в Советском Союзе и в странах Восточного блока, когда мы побеждали в третьей мировой войне.
   – Каким образом?
   – Моя группа разработала подобный план. Необходимо найти несколько человек, которые будут подходить по всем параметрам, и начать их активное внедрение, с необходимым пропагандистским обеспечением и информационной поддержкой. На начальном этапе важно сформировать нужный образ. Создать другой центр силы, некую структуру под нашим контролем…
   – Усама бен Ладен получал от нас оружие и деньги на борьбу с коммунистами в Афганистане, – напомнил Рассел, – вы помните, чем это закончилось? Мы вырастили чудовище, которое в итоге выступило против нас.
   – Нам его не победить без внедрения в их структуры своих людей. Даже если мы его захватим, даже если нам удастся уничтожить всю верхушку «Аль-Каиды». Появятся другие. Их невозможно уничтожить только физически, нужен целый комплекс мер, которые помогут нам оттянуть поражение в этой войне.
   – Только оттянуть?
   – Я прагматик и реалист. Пока мы не можем ничего им противопоставить. Молодая религия, быстро растущее население, финансовые возможности, нужная идеология, не признающая национализма и сепаратизма, которые раздирают наши страны… В общем, все козыри на их стороне. Мы – умирающая цивилизация, мистер Рассел, это абсолютно очевидно. В Европе даже побоялись включить в текст собственной Конституции упоминание о христианских корнях этого континента. А ведь это не просто история, это истоки, на которых зиждется европейская и североамериканская культура. Только я не хочу при своей жизни наблюдать «закат Империи». Его можно оттянуть лет на пятьдесят или сто, в зависимости от наших усилий. Но наш «Рим» все равно обречен. Рано или поздно мы падем под ударами неприятеля.
   Возможно к тому времени в мире появится еще более грозная сила, которая попытается противостоять миллиардному мусульманскому миру. И этой силой будет «азиатский дракон» Китая. Они уже сейчас устроили пробу сил во время своей первой стычки в Урумчи, когда мусульмане-уйгуры и китайцы начали беспощадно убивать друг друга. Если мы сумеем верно направить их гнев друг на друга, то, возможно, продлим наше существование. Как когда-то действовало княжество в Дубровнике, лавируя между грозной Османской империей и сильной Венецией. Им удавалось довольно долго сохранять свою независимость, играя на противоречиях двух великих держав. Со временем могут появиться два «азиатских дракона», которые будут ненавидеть мусульман даже сильнее всех нас. И не доверять друг другу. Китай и Индия. Это при том, что в Индии почти пятнадцать процентов своих мусульман.
   – Ваши исторические примеры меня не убедили, – ответил Рассел, – я продолжаю верить в жизнеспособность нашей цивилизации. В конце концов, нам удалось пережить в двадцатом веке и Великую депрессию, и две мировые войны. Более того, наша система доказала свою прочность, выйдя победителем и в схватке с фашизмом, и в борьбе с коммунизмом. Но ваши опасения мне понятны.
   – Надеюсь, что хотя бы так, – кивнул Эйссинджер. – Я принес вам наши разработки. Вы можете их посмотреть. Но учтите, что отбор реальных кандидатов должен происходить каждый раз очень целенаправленно и точно. Разумеется, все кандидаты не должны быть связаны друг с другом. И уже конечно, это не должны быть обычные полуграмотные боевики или недоучившиеся студенты, которых вербуют ваши сотрудники и ваши союзники. С каждым из таких «кандидатов» нужно будет очень тщательно работать, находить нужные психологические приемы, продумывать буквально каждый шаг. Необходимо учитывать и рекомендации психологов, иначе подобный «кандидат» может выйти из-под нашего контроля, что уже неоднократно случалось в нашей недолгой истории.
   – Мы все продумаем вместе, – кивнул Рассел, – в конце концов, это наше общее дело.
   – Именно поэтому мы хотим предложить вам наш необычный план. Одновременная попытка внедрения сразу трех кандидатов. Причем каждый из них будет идти собственным путем, не похожим на остальных. Условно говоря, мы их разделили. Первый кандидат будет абсолютно «слепым», то есть его нужно будет использовать только как передатчик, внедренный в чужую среду, без права знать конечную и истинную цель. Второй кандидат будет «зрячим». Это будет специалист, которому мы четко обозначим задачу и цели нашего внедрения. Только нужно продумать всю операцию таким образом, чтобы обеспечить его надежное прикрытие. И третий кандидат, которого мы условно можем назвать «полуслепым», то есть он будет кое-что знать, но во все детали мы его не станем посвещать. Каждый из трех кандидатов будет использован для одновременного внедрения. Наши психологи и аналитики считают, что это наиболее приемлемый план. Вербовать наемников или искать предателей мы уже научились. А они научились их быстро разоблачать. Значит, нужно перейти к другим методам. Работать на перспективу.
   – Ваш план, возможно, и оригинален. Но он займет много времени. Вы представляете, сколько нужно времени, чтобы внедрить своего человека в другую организацию?
   – Легче найти предателя в их собственной среде? – улыбнулся Эйссинджер.
   – Гораздо легче.
   – Мы не можем все время идти тем же ошибочным путем. Они научились вычислять своих предателей и перекупать наших информаторов.
   – Но сколько уйдет денег и времени на ваш план?
   – У нас впереди целая вечность. Это борьба не на один день, мистер Рассел. Боюсь, что весь грядущий век пройдет под знаком этой борьбы. И не забывайте о «драконах» с Востока. Японский «дракон» оказался бумажным, остальные два будут гораздо опаснее. Об этом мы тоже обязаны думать. Идеальный вариант – битва «драконов» с нашими врагами. В этом случае «атлантическая» цивилизация получает шанс на выживание.
   – Я внимательно все прочитаю, – пообещал Рассел, – и передам в наш аналитический отдел. А деньги? Какие суммы понадобятся?
   – Полагаю, что немаленькие. Но это тот случай, когда стоимость внедрения не имеет никакого значения. Результат должен превзойти все наши затраты.
   – Три кандидата, – пробормотал Рассел, – интересная мысль. Я обещаю вам, что лично ознакомлюсь с этими материалами. И как можно быстрее дам вам ответ.

Второй кандидат (продолжение)

   Фоксман взглянул на стоявшего перед ним мужчину. Лет тридцать пять. Спокойный, уверенный взгляд, спортивная, подтянутая фигура. Глубокие морщины. Голова выбрита, а на лице трехдневная щетина. Умные и проницательные глаза. Начитанного, грамотного и много страдавшего человека. Незнакомец молча ждал, пока заговорит приехавший гость.
   – Господин Физули, – произнес тот, – меня зовут Джонатан Фоксман. Я специально прилетел сюда, чтобы переговорить с вами.
   – Меня предупредили, – кивнул Физули, – сказали, чтобы я подъехал именно сюда в такое позднее время. Или уже раннее. У нас уже светает.
   – Давайте отойдем от машин, – предложил Фоксман.
   Физули усмехнулся. Очевидно, его собеседник был из тех перестраховщиков, которые пытаются все держать под контролем. Если в одной из машин установлен какой-нибудь «жучок», то их разговор могут услышать посторонние люди. Он молча прошел за Фоксманом за небольшой холм. Джонатан огляделся, удовлетворенно кивнул головой.
   – Давайте начнем. Только не удивляйтесь. У нас очень мало времени. Я буду задавать вам вопросы в стиле «блиц». А вы попытайтесь достаточно быстро отвечать на них.
   – Давайте.
   – Ваше полное имя, фамилия, отчество.
   – Физули Гаджикули-оглы Гусейнов.
   – Кто вы по национальности?
   – В анкете у меня записано, что я азербайджанец. Я себя таким и чувствую. Но по отцу я курд, а по матери талыш. Это этнические группы в нашей республике…
   – Я знаю, – прервал его Фоксман, – вы были офицером Министерства национальной безопасности?
   – Да.
   – Почему ушли в отставку?
   – Я не ушел. Вы ведь должны знать мою анкету, – впервые немного сорвался Физули не став отвечать на вопрос.
   – Я ее знаю. Но хочу услышать ваше объяснение.
   – У меня произошла семейная трагедия. – По лицу Физули ничего нельзя было прочитать, но было понятно, что он напрягся. – Я был тяжело ранен и меня списали по инвалидности. Вот уже два года я считаюсь уволенным из органов министерства по инвалидности. Я был тяжело контужен и почти четыре месяца находился в коме. Врачи считали, что я не выживу. После такого ранения обратно меня уже не взяли.
   – Как вы сейчас себя чувствуете?
   – Вы считаете, что я похож на инвалида?
   – Только отвечайте на вопросы. Как вы себя чувствуете?
   – Физически абсолютно нормально. Иногда болит голова.
   – Ясно. Сейчас я задам пару не очень приятных вопросов. И поэтому готов заранее извиниться.
   – Не думал, что встречусь с таким деликатным собеседником, – без тени улыбки ответил Физули.
   – Ваш автомобиль был заминирован, когда вы с семьей были в Дербенте? Все правильно?
   – Да, в Дагестане. Я был у своего двоюродного брата, который работает в полиции. Очевидно, там решили, что и я работаю в полиции. Или точно узнали, где именно я работаю. Мой автомобиль был заминирован. И он взорвался через две минуты после того, как мы отъехали.
   «Он умеет держать себя в руках, даже после такой трагедии, – с удовлетворением отметил Фоксман, – похоже, что физически он тоже восстановился. Но нам нужно будет еще раз проверить его психологическую устойчивость».
   – В машине была ваша семья? – уточнил Джонатан. – Простите, если я невольно причиняю вам боль.
   – В машине были моя жена и десятилетний сын, – глухо сообщил Физули, – они погибли. Я остался в живых, хотя и провалялся в четырехмесячной коме. Сейчас получаю пенсию по инвалидности.
   – И нигде не работаете?
   – Мне это неинтересно. Я живу в горах, в ста киломметрах отсюда, ближе к Шемахе. Там у моего отца был домик, и я в нем поселился. Живу один со своими собаками и козами. Еще есть вопросы?
   – Ваше воинское звание?
   – Майор.
   – Вы закончили институт в Москве?
   – Да. И еще проходил специальные курсы в Германии, куда нас отправляли на стажировку в рамках программы сотрудничества с НАТО.
   – Говорят, что у вас были самые лучшие показатели среди всех остальных офицеров, – напомнил Фоксман.
   – Возможно, поэтому на меня еще тогда обратили внимание, – очень спокойно парировал Физули.
   – Безусловно. Не обратить внимание на такого эрудированого и грамотного человека было невозможно, – сказал Фоксман. – Но вот уже два года вы не работаете…
   – Два с половиной. Прибавьте к этому времени мой срок пребывания в больнице.
   – Конечно. Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?
   – Нет. Нормально. Я действительно был в коме. Целых четыре месяца. Когда начал приходить в сознание, почти ничего не видел, плохо соображал, не мог даже самостоятельно подняться с кровати. Меня комиссовали. Все верно. В таких условиях я ни на что не годился. А когда понял, что мои погибли… В общем, все сделали правильно. Я бы не смог оставаться в Баку, снова жить в своей прежней квартире, ходить на работу. Повторяю, – все сделали правильно. Я ни на кого не обижаюсь.
   – Почему вы приняли наше предложение?
   – За два года жизни в горах я многое передумал. И чувствую себя нормально. Прежнюю физическую форму я восстановил, никаких проблем. Иногда мучают головные боли, но с этим ничего не поделаешь. Оставаться больше в горах я не хочу, а возвращаться к себе на прежнюю работу, наверно, не могу. И не хочу. Поэтому я даже не поверил, когда ко мне приехал сотрудник вашего посольства. Решил, что это розыгрыш. Откуда американцы могли знать про инвалида, живущего в горах? Теперь понимаю, что вы меня давно искали и давно взяли на заметку. Еще с тех пор, как я был в Мюнхене четыре года назад.
   – Верно, – кивнул Фоксман, – у вас были просто феноменальные показатели. Жаль, что так получилось с вами и с вашей семьей…
   Физули отвернулся. Он не хотел, чтобы Фоксман увидел его глаза.
   – Вы понимаете, в чем состоит суть нашего предложения? – уточнил Джонатан.
   – Насколько я понял, вы хотите, чтобы я работал на вас?
   – Не только. Мы ждем от вас гораздо большего. Мы хотим, чтобы вы не просто работали на нас, а внедрились в другие структуры – в те, куда вы сможете внедриться.
   – Почему вы в этом уверены?
   – Наши аналитики просчитали ваш психотип и ваши возможности. Конечно, с учетом произошедшей трагедии. Нам показалось, что такому деятельному человеку, как вы, трудно будет долго сидеть в горах. Хотя бы потому, что вы наверняка захотите отомстить.
   – Возможно, – чуть подумав, ответил Физули.
   – В таком случае вам нужно принять окончательное решение. Мы встретимся с вами в Стамбуле. Но учтите: никто не должен знать о нашем разговоре. Никто и никогда.
   – Это я понимаю. Что я должен сделать?
   – Об этом мы поговорим в Стамбуле. Что вы скажете своим близким, куда и зачем вы уехали?
   – На охоту, в другой район. Я иногда уезжаю на несколько дней.
   – Ваша командировка может затянуться на несколько лет, – предупредил Фоксман, – в этом случае для всех вы будете считаться погибшим на охоте или пропавшим без вести. Подумайте об этом.
   – Я сам должен «устроить» свое исчезновение?
   – Не обязательно. Мы вам поможем. Где вы обычно охотитесь?
   – На севере. Куба, Хачмас.
   – В таком случае поезжайте на охоту через два дня. В Хачмасе вас будут ждать. Там вам дадут деньги и паспорт на другое имя. Но вы не рискуйте. Оставьте следы, чтобы вас начали искать. Затем можете исчезнуть. Не мне вас учить, как это обычно делается. Сначала отправляйтесь в Нахичевань. Оттуда проедете на автобусе в Турцию и самолетом в Стамбул. Вся цепочка будет под нашим контролем. Завтра я вам позвоню и скажу, где вам передадут деньги и документы.
   – На какой телефон?
   – Я вам сейчас его дам, – сообщил Фоксман, – и учтите, что я сделаю только один телефонный звонок. Времени у нас будет не больше пятидесяти секунд. Затем вы должны разбить телефон. Вы все поняли?
   – Да.
   – Телефонную карту нужно уничтожить отдельно.
   – Я это знаю.
   – Выезжая из дома, нельзя забирать с собой никаких личных вещей.
   – Я это тоже знаю!
   – Вы можете поручить собак кому-то другому, если уверены, что вернетесь через несколько дней?
   – Всегда так делал. Когда уезжаю на охоту, прошу соседа приглядеть за моими собаками. Он живет в двух километрах от меня, работает сторожем.
   – Прекрасно. Значит, расскажете ему о вашей поездке на охоту и попросите посмотреть за собаками, как обычно.
   – Так и сделаю. Можно теперь я задам вам несколько вопросов?
   – Безусловно. Я был бы удивлен, если бы вы ничего не спросили.
   – В чем будет состоять моя работа? Насколько я понял, вы хотите меня куда-то внедрить?
   – Да. В курдскую террористическую организацию. Вы ведь курд, и это обстоятельство может нам помочь.
   – Почему вы выбрали именно меня?
   – У вас были великолепные показатели. А сейчас вы уже довольно давно не работаете в своей организации. Нам показалось, что вы могли за это время восстановиться.
   – Это не ответ.
   – Мы искали человека с вашей биографией и вашими данными по всему миру. Операция слишком важна, чтобы я мог здесь рассказывать вам про нее.
   – У меня будет условие.
   – Деньги? Хотите знать сумму?
   – Нет. Не хочу. У меня другое условие. Ни при каких обстоятельствах я не буду работать против своей страны, против Азербайджана.
   – Конечно. Это даже не обсуждается. Но секретность нужна для того, чтобы обеспечить вашу абсолютную безопасность. О деталях операции не знает никто, даже тот человек который выходил с вами на связь. Он скоро покинет Баку навсегда. Все детали знаю только один я.
   – Понятно. Теперь ваше предложение. Что я буду делать и что именно получу?
   – Я уже сказал, что детали операции мы будем обсуждать в другом месте. А получите… Скажем, три миллиона долларов. Или пять миллионов. Если все пройдет нормально, то, возможно, и двадцать пять миллионов. Но это уже, если вам очень повезет.
   – Солидные суммы. Неужели вы готовы заплатить такие деньги инвалиду и бывшему офицеру?
   – Для нас вы слишком ценный экземпляр, господин Гусейнов.
   – Не перехвалите. Возможно, я вам не подойду.
   – Возможно, – кивнул Фоксман. Он не стал уточнять, что в этом случае его собеседник просто не вернется домой. Он навсегда останется в Турции и будет похоронен под чужим именем на каком-нибудь провинциальном кладбище. Но это был бы самый худший вариант развития событий, и не только для Физули Гусейнова, но и для самого Джонатана Фоксмана.
   – У нас большие планы в отношении вас, господин Гусейнов, – сообщил Фоксман. – Когда вы прилетите в Стамбул и мы встретимся с вами еще раз, вы все поймете. Это исключительно важная операция, которую мы проводим в том числе и во имя вашей страны, если вам так будет спокойнее.
   – Посмотрим, – кивнул Физули.
   – Значит, договорились. – Фоксман оглянулся по сторонам и достал из кармана телефонный аппарат. – Вот вам телефон. Учтите, что наш разговор не должен превышать пятидесяти секунд. Затем смело ломайте аппарат и уничтожайте карточку.
   – Понятно. – Физули взял телефон, положил его в карман. – Вы работаете на ЦРУ? – уточнил он.
   – Нет, – ответил Фоксман, – не вижу смысла врать. Я работаю на Агентство национальной безопасности, – сказал он, на всякий случай солгав. – До свидания! Надеюсь, что мы скоро увидимся.
   Он пожал руку своему собеседнику и, повернувшись, заторопился к своей машине.
   В половине шестого утра Фоксман подъехал к зданию отеля. Припарковал машину, вошел в холл, кивнув заспанному портье. Он заметил, что у здания отеля остановилась уже знакомая ему машина с Ильясом Мамедовым, который приехал, чтобы отвезти его в аэропорт. Самолет «Люфтганзы» улетал в восемь часов утра. Фоксман заторопился. Он буквально пробежал по коридору к нужному номеру. Ворвавшись к своему двойнику, он стащил парик, очки, куртку и выбежал в коридор. Уже подбегая к своему номеру, услышал телефонные звонки и, открыв дверь, бросился к телефонной трубке.
   – Что случилось? – спросил он.
   – Простите, что разбудил вас, – сказал Ильяс, – доброе утро. Нам уже пора.
   Фоксман взглянул на магнитофон, откуда доносился его храп, и выключил его, надеясь, что азербайджанские контрразведчики не обратят внимания на такую досадную оплошность.