Страница:
– Эркюль, – поправил его Дронго.
– Какая разница? Все равно они выдуманные персонажи из книг, а в реальной жизни так не бывает, – убежденно произнес Скульский.
– Они более реальны, чем многие живые, – возразил Дронго. – Они помогают людям жить и верить в торжество справедливости. Поэтому эти герои гораздо реальнее многих живущих в этом мире.
– Это бесполезный спор, – отмахнулся Скульский. – Мне очень интересно узнать, что именно вы можете предложить и с чего собираетесь начать. Если хотите поговорить с игроками, то это пустое – я уже беседовал с каждым по два раза. Никто и ничего не заметил. Они считают, что их вратарь просто дважды отравился, поев некачественных грибов, которые он так любит, о чем знает вся команда. А меня здесь принимали немного за придурковатого частного детектива, который пристает с непонятными расспросами.
– Может, кто-то хочет подставить Веземана? – предположил Дронго. – Эту версию вы не рассматривали?
– Конечно, я об этом думал, – согласился Скульский, – ведь отсутствие Епифанцева сказалось на игре команды в обоих случаях. Возможно, кто-то пытается убрать старшего тренера. И в этом случае главные подозрения падают на Сергея Чирко, который мог бы заменить Веземана на его посту. Но все мои расспросы наталкиваются на стену непонимания. Любой мой вопрос Чирко воспринимает как личное оскорбление. Я даже пожаловался Бочкареву, но он посоветовал мне оставить в покое второго тренера, что я и сделал. В конце концов это нужно больше Бочкареву, чем всем остальным. И именно он нанял меня для проведения этого расследования.
– У Айдамирова вы не нашли родственников в тюрьме? – поинтересовался Дронго.
– У него в семье все спортсмены, – ответил Скульский, – зэка пока не нашел. Но хочу вам сказать, что вы напрасно все время шутите и пытаетесь сделать вид, что можете найти отравителя. Все не так просто, уважаемый господин Дронго. И я почти уверен, что это именно то расследование, где ваш опыт и навыки никак не помогут найти виновника.
Он не успел договорить, так как недалеко от них остановился подъехавший «Мерседес», из которого вышли довольно плотный мужчина лет сорока пяти и молодая брюнетка в элегантном сером костюме-двойке, она была выше своего спутника на целую голову. Брюнетка показала в сторону стоявших на краю поля Скульского и Дронго.
– Вот и наш хозяин приехал, – криво усмехнулся Скульский. – Сейчас будет лично беседовать, чтобы определить размер вашего гонорара, если вы сумеете справиться с решением этой задачи.
Глава 4
Глава 5
– Какая разница? Все равно они выдуманные персонажи из книг, а в реальной жизни так не бывает, – убежденно произнес Скульский.
– Они более реальны, чем многие живые, – возразил Дронго. – Они помогают людям жить и верить в торжество справедливости. Поэтому эти герои гораздо реальнее многих живущих в этом мире.
– Это бесполезный спор, – отмахнулся Скульский. – Мне очень интересно узнать, что именно вы можете предложить и с чего собираетесь начать. Если хотите поговорить с игроками, то это пустое – я уже беседовал с каждым по два раза. Никто и ничего не заметил. Они считают, что их вратарь просто дважды отравился, поев некачественных грибов, которые он так любит, о чем знает вся команда. А меня здесь принимали немного за придурковатого частного детектива, который пристает с непонятными расспросами.
– Может, кто-то хочет подставить Веземана? – предположил Дронго. – Эту версию вы не рассматривали?
– Конечно, я об этом думал, – согласился Скульский, – ведь отсутствие Епифанцева сказалось на игре команды в обоих случаях. Возможно, кто-то пытается убрать старшего тренера. И в этом случае главные подозрения падают на Сергея Чирко, который мог бы заменить Веземана на его посту. Но все мои расспросы наталкиваются на стену непонимания. Любой мой вопрос Чирко воспринимает как личное оскорбление. Я даже пожаловался Бочкареву, но он посоветовал мне оставить в покое второго тренера, что я и сделал. В конце концов это нужно больше Бочкареву, чем всем остальным. И именно он нанял меня для проведения этого расследования.
– У Айдамирова вы не нашли родственников в тюрьме? – поинтересовался Дронго.
– У него в семье все спортсмены, – ответил Скульский, – зэка пока не нашел. Но хочу вам сказать, что вы напрасно все время шутите и пытаетесь сделать вид, что можете найти отравителя. Все не так просто, уважаемый господин Дронго. И я почти уверен, что это именно то расследование, где ваш опыт и навыки никак не помогут найти виновника.
Он не успел договорить, так как недалеко от них остановился подъехавший «Мерседес», из которого вышли довольно плотный мужчина лет сорока пяти и молодая брюнетка в элегантном сером костюме-двойке, она была выше своего спутника на целую голову. Брюнетка показала в сторону стоявших на краю поля Скульского и Дронго.
– Вот и наш хозяин приехал, – криво усмехнулся Скульский. – Сейчас будет лично беседовать, чтобы определить размер вашего гонорара, если вы сумеете справиться с решением этой задачи.
Глава 4
Скульский поспешил навстречу приехавшим. Нужно отдать должное Веземану, увидев приехавшего президента клуба, он только кивнул в знак приветствия, продолжая тренировку. Исполнительный немец не стал бы прерывать ее, даже если рядом с полем появились бы президенты России, Германии и Турции одновременно. Он слишком любил и уважал футбол, чтобы отвлекаться от занятий. Скульский подобострастно приветствовал Бочкарева, а Дронго остался стоять на месте, ожидая, когда к нему подойдут. Бочкарев поздоровался со Скульским и направился в его сторону. Он был среднего роста, уже располневший, с немного выпученными глазами и вьющимися каштановыми волосами. Энергично пожал руку Дронго и представился. Вслед за ним руку протянула его помощница:
– Марина Фарбер.
Эксперт назвал свое настоящее имя, добавив, что обычно его называют Дронго.
– Мне говорил о вас Веземан, – кивнул Бочкарев, – он считает вас одним из лучших специалистов по проблемам преступности. Правда, у нас не совсем преступления, а скорее злостное хулиганство или нечто в этом роде. Но все равно неприятно…
– Дважды повторяющееся «злостное хулиганство» достаточно опасно, – заметил Дронго. – Оно может повториться и в третий раз, но уже с гораздо более серьезными последствиями. Безнаказанность порождает уверенность в собственной непогрешимости и толкает возможного преступника на повторение подобного преступления.
– Надеюсь, что этого не произойдет, – сказал Бочкарев. – Я все еще хочу верить, что это всего лишь дурацкое хулиганство кого-то из наших ребят. Если только вы действительно сумеете найти виновного, я немедленно выгоню его из команды, кто бы это ни был. Мне подобные «шутники» в команде не нужны.
– А если это сознательная акция по дискредитации вашего клуба или вашего тренера? – спросил Дронго.
Бочкареву не понравился его вопрос. Нахмурившись, он уверенно проговорил:
– В любом случае мы найдем этого «сознательного негодяя», а вы можете назвать сумму вашего гонорара, если сумеете найти его до предстоящей игры с «Фейеноордом». Хотя я почти уверен, что на этот раз ничего не произойдет. В раздевалке будут одновременно дежурить Чаржов и Скульский. И там установили две дополнительные камеры. Учитывая, что вы готовы оказать нам помощь, я полагаю, что такое количество людей на одного подлого шутника вполне достаточно. Остается только вычислить, кто именно это делает.
Скульский стоял в стороне, тактично не подходя к говорившим. Он услышал раздраженный голос президента клуба и понял, что тому не понравился эксперт, нанятый для расследования тренером.
– Мы знакомы с герром Веземаном много лет, – сообщил Дронго, – поэтому я согласился ему помочь. Если получится – хорошо. Если нет – значит, мне не повезло. Возможно, вы правы. Даже если этот отравитель находится в команде, он не рискнет повторить нечто подобное, когда здесь столько сотрудников охраны и частный эксперт господин Скульский.
– Надеюсь, что не рискнет, – кивнул Бочкарев, – но в любом случае назовите сумму вашего гонорара.
– Я не привык получать деньги за работу, которую пока не сделал, – отрезал Дронго, – надеюсь, что мои услуги вам не понадобятся. – Ему совсем не понравился тон президента клуба, считавшего, что так можно разговаривать с любым человеком.
– Как вам угодно, – удивился Бочкарев. – Веземан вас очень хвалил, и я готов оплачивать вашу работу. – Махнув рукой, чтобы его не провожали, он повернулся и пошел к Веземану.
Марина Фарбер осталась на месте, лицо ее ничего не выражало. Затем она повернула голову и тихо спросила:
– Вы тот самый известный эксперт, о котором рассказывают столько разных историй?
– Не знаю, насколько известный, но надеюсь, что истории эти только с хорошим концом, – пошутил Дронго.
– Не всегда, – возразила Марина, – я слышала, что иногда у вас бывают и ошибки…
– Не совсем понимаю, о чем именно вы говорите, – удивленно взглянув на молодую женщину, произнес Дронго.
– Моя подруга с телевидения рассказывала мне о ваших подвигах…
– Тогда понятно, – усмехнулся он. – Вы – знакомая Эммы?
Дронго несколько раз встречался с этой журналисткой во время поисков опасного маньяка.
– Да, – ответила Марина, посмотрев на него в упор, – мы близкие подруги.
У нее были странные глаза – серовато-зеленые, когда трудно определить, какого именно они цвета. Очевидно, Эмма рассказывала не только о поисках преступника, но и о своих личных встречах.
– Ошибки могут быть у любого человека, – согласился Дронго. – Но надеюсь, что в вашей команде нет подобного опасного маньяка, с которым пришлось столкнуться нам с Эммой.
– Я тоже надеюсь, – сказала она, – но никто не может влезть в душу чужого человека. А зависть и соперничество еще никто не отменял, тем более у футболистов, которые получают такие деньги…
– А какая у вас зарплата? – неожиданно поинтересовался Дронго.
Марина не смутилась, только еще раз взглянула на него своими глазами, цвет которых все время неуловимо менялся, и спросила:
– Вам не говорили, что подобные вопросы являются некорректными?
– Говорили. Но я спрашиваю не для праздного любопытства, – ответил Дронго. Естественно, он не сказал ей, как важны для него реакция женщины на вопрос, ее поведение, ее выдержка, ее ответ.
– Достаточно большая, – ответила она, – но, конечно, не такая, как у футболистов, я ведь не звезда мирового футбола.
К ним подошел Скульский, и они видели, как Бочкарев разговаривает с Веземаном. Стоявший рядом Чирко помогал президенту клуба общаться со старшим тренером.
– У нашего шефа, кажется, сегодня нормальное настроение, Мариночка, – обратился Скульский к Фарбер.
– Как обычно, – пожала она плечами. – Мы ведь скоро возвращаемся в Санкт-Петербург.
– И покидаете команду?
– Да. У Льва Евгеньевича там важная встреча, поэтому мы уедем на два дня раньше, – пояснила Марина.
– Жаль, – вздохнул Скульский. – Вы всегда как луч света в темном царстве. Единственная женщина среди прибывших атлетов…
– Не единственная, – возразила Марина, – есть еще Эмилия Максимовна, которая прилетела со своим мужем. – Она говорила о жене Бочкарева.
– Жена Цезаря, – отмахнувшись, со смехом проговорил Скульский, – она вне команды. Слишком высоко парит на Олимпе.
Марина взглянула на него с некоторым презрением и пошла навстречу Бочкареву. Тот уже подозвал к себе Епифанцева и о чем-то спрашивал его.
– Типичная стерва, – чуть слышно пробормотал Скульский, – любовница Бочкарева, поэтому и ведет себя так нагло. И все об этом знают. Удивляюсь, что он взял с собой жену, обычно его сопровождает эта наглая девица.
– Сколько лет его супруге?
– Около сорока, – ответил Скульский, – это его вторая жена. А Марине не больше тридцати. К тому же вполне законный повод возить ее с собой – она ведь считается его помощником, хотя в футболе почти ничего не понимает. Все пояснения обычно дают Чирко, или сам Веземан, или наш пресс-секретарь Феликс Олегов. А Мариночка служит приятным антуражем для любой пресс-конференции и повсюду сопровождает нашего большого босса.
– Вашего босса, – поправил его Дронго, – кажется, я ему не очень понравился.
– Это ничего не значит, – заметил Скульский. – Бочкарев абсолютный прагматик. Если даже ему не нравится какой-то игрок в команде, он никогда не будет возражать против него, если этот игрок нужен тренеру. Он бизнесмен, следовательно, «ничего личного», все во имя бизнеса. А футбольный клуб – это его любимое детище, поэтому он заплатит деньги и мне, и вам, и еще кому угодно, лишь бы гарантировать невозможность подобных инцидентов с его вратарем.
– А супруга Бочкарева в курсе о возможной связи ее мужа с Мариной? – поинтересовался Дронго.
– Полагаю, что догадывается, – усмехнулся Скульский, – хотя, наверное, терпит, как и все умные жены. В конце концов, что еще нужно? Дети устроены, сама в полном порядке, любые желания исполняются, муж – один из самых богатых людей Санкт-Петербурга. От добра добра не ищут, вот она и закрывает глаза на его увлечения. Марина замужняя женщина, муж работает актером в санкт-петербургском театре. Можно спокойно сидеть и ничего не бояться, ведь Марина не сможет отбить Бочкарева. Для этого ей нужно сначала развестись со своим мужем-актером. Значит, все в порядке.
– Кажется, вы действительно досконально изучили всех членов команды и сопровождающих лиц, – признал Дронго, – и знаете почти о каждом гораздо больше, чем любой из этой компании.
– Но это не помогло мне найти отравителя, – напомнил Скульский, – я не смог даже близко к нему подобраться. Вот если он захочет рискнуть в третий раз…
– Будете ждать, пока он попробует еще кого-то отравить?
– Не думаю. Я согласен с Бочкаревым. Отравитель тоже не дурак, он ведь понимает, зачем я все время нахожусь с командой, – немного самоуверенно произнес Скульский.
Бочкарев попрощался с вратарем и тренером, пожал руку кому-то из игроков и направился к машине. Марина шла рядом.
– С кем он попрощался? – спросил Дронго.
– Капитан команды Константин Гаврилов, полузащитник. Говорят, что он самый опытный в команде. Ему уже далеко за тридцать, но играет также самоотверженно, как в молодости. Воспитанник местной школы. Всю жизнь в одном клубе, хотя были предложения из других команд, даже из зарубежных. Похвальная верность родному клубу.
– Ясно. – Дронго взглянул на Скульского. – У меня к вам последний вопрос, Борис Андреевич. Почему вы так похвально откровенны со мной? Ведь я тоже ваш своеобразный конкурент? Кажется, в таких случаях не делятся полученной информацией.
– У нас не тот случай, – радостно пояснил Скульский, – дело в том, что в моем контракте предусмотрена оплата за работу независимо от результата. Но там прописано, что, если я найду отравителя, сумма моего гонорара будет удвоена. И при этом я имею право прибегать к помощи и советам любых третьих лиц. Значит, если вы сумеете найти возможного преступника, мой гонорар мне все равно выплатят независимо ни от чего. Поэтому на ближайшие несколько дней, пока мы находимся в Турции, я ваш самый горячий единомышленник и друг и более всех заинтересованный в успехе вашей миссии. Ведь и в этом случае мой гонорар будет выплачен.
– А вы еще говорили, что Бочкарев хороший бизнесмен… – напомнил Дронго. – Вы тоже умеете составлять договора.
– Жизнь заставила, – вздохнул Скульский, – время такое гнусное. Сначала думаешь о гонораре и юридически безупречном договоре, а уже потом о самом деле. Мы все вышли из Советского Союза, когда ценились совсем другие качества – профессионализм, честность, верность долгу, самопожертвование, бескорыстность, альтруизм, трудолюбие, в общем, все, что угодно, кроме наживы. А сейчас если ты не можешь заработать достаточно денег – значит, ты неудачник по жизни, просто не сумевший приспособиться к новым реалиям. Другое время – другие приоритеты, – цинично добавил он.
– И с таким мышлением вы работали столько лет в прокуратуре? – покачал головой Дронго.
– Работал. Только я пришел туда молодым комсомольцем еще в конце семидесятых, тогда были другие времена. А потом, в девяносто первом, все рухнуло. И нам объяснили, что верить в идеалы глупо, быть бескорыстным означает остаться в полных дураках, а отказываться от возможности заработать – значит просто не соответствовать новым условиям жизни.
– И вы стали приспосабливаться? – не скрывая иронии, уточнил Дронго.
– Не я, – ответил Скульский, – вся страна. Все сразу согласились, что нужно отбросить прежние романтические бредни и зарабатывать деньги.
– В том числе и в прокуратуре…
– В том числе и в прокуратуре, – кивнул Скульский. – Вы же профессиональный эксперт, господин Дронго, и прекрасно помните, что творилось у нас в девяностые годы. Правоохранительные органы просто взяли под свою опеку все криминальные и полукриминальные образования. И получали за это покровительство соответствующие отчисления.
– И вы считали такое положение дел нормальным?
– Видимо, не совсем, – признался Скульский, – иначе сейчас, выйдя на пенсию, не стал бы работать частным детективом. Я ведь сказал вам, что пришел в прокуратуру еще в те годы, когда мы верили в какие-то выдуманные идеалы. А перестроиться и стать откровенным хапугой было очень сложно. У меня не получилось, иначе я бы сейчас сидел где-нибудь на испанском или итальянском курорте и наслаждался жизнью на своей вилле. Мой бывший руководитель в прокуратуре после выхода на пенсию купил виллу на южном побережье Испании и переехал туда вместе со своей семьей. И все знали, откуда у него такие деньги. Он лично опекал два самых больших казино в городе. А я зарабатывал «по мелочам», все еще считая себя порядочным человеком…
– Жалеете сейчас? – усмехнулся Дронго.
– Да, жалею, – согласился Скульский. – Надоело заниматься всеми этими делишками. После работы в прокуратуре я должен опрашивать футболистов и искать возможного подонка, который травит своих товарищей… И еще выслушивать ценные указания Бочкарева, который двадцать лет назад был обычным фарцовщиком… Я бы такого даже на порог к себе не пустил, а сейчас получаю от него деньги. Но я не жалуюсь, просто понимаю, что все изменилось. И даже немного горжусь тем, что сумел приспособиться, хотя бы и после выхода на пенсию.
– Ваши молодые коллеги по прокуратуре тоже так думали, – мрачно поинтересовался Дронго, – или еще остались нормальные люди? Неужели все так думают?
– Не все, – признался Скульский. – Еще встречаются романтики, обычные карьеристы или скрытые аферисты. Но в основном люди уже «перестроились». Помните, когда в восьмидесятые годы от советских людей требовали «перестроиться»? Вот мы успешно и сделали это за двадцать лет. Теперь все понимают, как нужно жить, чтобы после выхода на пенсию иметь возможность купить себе виллу на испанском побережье.
– Представляю, как вам сложно, когда вы вспоминаете своего начальника, – сказал Дронго. – Наверное, не можете себе простить, что были таким нерасторопным во время работы в прокуратуре.
– Уже перегорел, все давно закончилось. Что жалеть о том, чего нельзя изменить или вернуть? Теперь я уже не государственный советник юстиции третьего класса, а частный детектив, который следит за неверными женами, ищет возможных отравителей в футбольной команде и консультирует мелких лавочников на предмет безопасности их магазинов.
– Сложно, – поддержал его Дронго. – Но вы сами несколько раз сказали о необходимости перестраиваться.
– Только не в мои годы, – уныло произнес Скульский. – Вы ведь не работали на государственной службе после девяносто первого?
– Бог миловал…
– А я работал. Вот в этом вся принципиальная разница между нами. У меня была возможность стать более богатым человеком, но советское воспитание так крепко вбилось в мое сознание, что я не смог его сразу изменить.
– И вы жалеете, что остались порядочным человеком? – с легкой издевкой спросил Дронго.
– Иногда жалею, что не в полной мере пользовался своими возможностями, – достаточно честно признался Скульский.
Произнося эти слова, он словно сразу постарел на несколько лет. Дронго молчал. В подобных случаях лучше просто молчать.
Домой возвращались через полтора часа. Уставшие футболисты не переговаривались друг с другом, а Чаржов больше не возражал против присутствия в автобусе незнакомого человека. Он видел, как Дронго беседовал с Бочкаревым. В автобусе Чаржов обычно сидел рядом со Скульским. Устроившись на своем сиденье, он спросил у него:
– Пообщались?
– Да, – ответил Скульский, – и очень тесно.
– Думаете, он может помочь?
– Не знаю, – проговорил Скульский, – но он хотя бы верит в какие-то идеалы, в которые мы все давно не верим.
– Марина Фарбер.
Эксперт назвал свое настоящее имя, добавив, что обычно его называют Дронго.
– Мне говорил о вас Веземан, – кивнул Бочкарев, – он считает вас одним из лучших специалистов по проблемам преступности. Правда, у нас не совсем преступления, а скорее злостное хулиганство или нечто в этом роде. Но все равно неприятно…
– Дважды повторяющееся «злостное хулиганство» достаточно опасно, – заметил Дронго. – Оно может повториться и в третий раз, но уже с гораздо более серьезными последствиями. Безнаказанность порождает уверенность в собственной непогрешимости и толкает возможного преступника на повторение подобного преступления.
– Надеюсь, что этого не произойдет, – сказал Бочкарев. – Я все еще хочу верить, что это всего лишь дурацкое хулиганство кого-то из наших ребят. Если только вы действительно сумеете найти виновного, я немедленно выгоню его из команды, кто бы это ни был. Мне подобные «шутники» в команде не нужны.
– А если это сознательная акция по дискредитации вашего клуба или вашего тренера? – спросил Дронго.
Бочкареву не понравился его вопрос. Нахмурившись, он уверенно проговорил:
– В любом случае мы найдем этого «сознательного негодяя», а вы можете назвать сумму вашего гонорара, если сумеете найти его до предстоящей игры с «Фейеноордом». Хотя я почти уверен, что на этот раз ничего не произойдет. В раздевалке будут одновременно дежурить Чаржов и Скульский. И там установили две дополнительные камеры. Учитывая, что вы готовы оказать нам помощь, я полагаю, что такое количество людей на одного подлого шутника вполне достаточно. Остается только вычислить, кто именно это делает.
Скульский стоял в стороне, тактично не подходя к говорившим. Он услышал раздраженный голос президента клуба и понял, что тому не понравился эксперт, нанятый для расследования тренером.
– Мы знакомы с герром Веземаном много лет, – сообщил Дронго, – поэтому я согласился ему помочь. Если получится – хорошо. Если нет – значит, мне не повезло. Возможно, вы правы. Даже если этот отравитель находится в команде, он не рискнет повторить нечто подобное, когда здесь столько сотрудников охраны и частный эксперт господин Скульский.
– Надеюсь, что не рискнет, – кивнул Бочкарев, – но в любом случае назовите сумму вашего гонорара.
– Я не привык получать деньги за работу, которую пока не сделал, – отрезал Дронго, – надеюсь, что мои услуги вам не понадобятся. – Ему совсем не понравился тон президента клуба, считавшего, что так можно разговаривать с любым человеком.
– Как вам угодно, – удивился Бочкарев. – Веземан вас очень хвалил, и я готов оплачивать вашу работу. – Махнув рукой, чтобы его не провожали, он повернулся и пошел к Веземану.
Марина Фарбер осталась на месте, лицо ее ничего не выражало. Затем она повернула голову и тихо спросила:
– Вы тот самый известный эксперт, о котором рассказывают столько разных историй?
– Не знаю, насколько известный, но надеюсь, что истории эти только с хорошим концом, – пошутил Дронго.
– Не всегда, – возразила Марина, – я слышала, что иногда у вас бывают и ошибки…
– Не совсем понимаю, о чем именно вы говорите, – удивленно взглянув на молодую женщину, произнес Дронго.
– Моя подруга с телевидения рассказывала мне о ваших подвигах…
– Тогда понятно, – усмехнулся он. – Вы – знакомая Эммы?
Дронго несколько раз встречался с этой журналисткой во время поисков опасного маньяка.
– Да, – ответила Марина, посмотрев на него в упор, – мы близкие подруги.
У нее были странные глаза – серовато-зеленые, когда трудно определить, какого именно они цвета. Очевидно, Эмма рассказывала не только о поисках преступника, но и о своих личных встречах.
– Ошибки могут быть у любого человека, – согласился Дронго. – Но надеюсь, что в вашей команде нет подобного опасного маньяка, с которым пришлось столкнуться нам с Эммой.
– Я тоже надеюсь, – сказала она, – но никто не может влезть в душу чужого человека. А зависть и соперничество еще никто не отменял, тем более у футболистов, которые получают такие деньги…
– А какая у вас зарплата? – неожиданно поинтересовался Дронго.
Марина не смутилась, только еще раз взглянула на него своими глазами, цвет которых все время неуловимо менялся, и спросила:
– Вам не говорили, что подобные вопросы являются некорректными?
– Говорили. Но я спрашиваю не для праздного любопытства, – ответил Дронго. Естественно, он не сказал ей, как важны для него реакция женщины на вопрос, ее поведение, ее выдержка, ее ответ.
– Достаточно большая, – ответила она, – но, конечно, не такая, как у футболистов, я ведь не звезда мирового футбола.
К ним подошел Скульский, и они видели, как Бочкарев разговаривает с Веземаном. Стоявший рядом Чирко помогал президенту клуба общаться со старшим тренером.
– У нашего шефа, кажется, сегодня нормальное настроение, Мариночка, – обратился Скульский к Фарбер.
– Как обычно, – пожала она плечами. – Мы ведь скоро возвращаемся в Санкт-Петербург.
– И покидаете команду?
– Да. У Льва Евгеньевича там важная встреча, поэтому мы уедем на два дня раньше, – пояснила Марина.
– Жаль, – вздохнул Скульский. – Вы всегда как луч света в темном царстве. Единственная женщина среди прибывших атлетов…
– Не единственная, – возразила Марина, – есть еще Эмилия Максимовна, которая прилетела со своим мужем. – Она говорила о жене Бочкарева.
– Жена Цезаря, – отмахнувшись, со смехом проговорил Скульский, – она вне команды. Слишком высоко парит на Олимпе.
Марина взглянула на него с некоторым презрением и пошла навстречу Бочкареву. Тот уже подозвал к себе Епифанцева и о чем-то спрашивал его.
– Типичная стерва, – чуть слышно пробормотал Скульский, – любовница Бочкарева, поэтому и ведет себя так нагло. И все об этом знают. Удивляюсь, что он взял с собой жену, обычно его сопровождает эта наглая девица.
– Сколько лет его супруге?
– Около сорока, – ответил Скульский, – это его вторая жена. А Марине не больше тридцати. К тому же вполне законный повод возить ее с собой – она ведь считается его помощником, хотя в футболе почти ничего не понимает. Все пояснения обычно дают Чирко, или сам Веземан, или наш пресс-секретарь Феликс Олегов. А Мариночка служит приятным антуражем для любой пресс-конференции и повсюду сопровождает нашего большого босса.
– Вашего босса, – поправил его Дронго, – кажется, я ему не очень понравился.
– Это ничего не значит, – заметил Скульский. – Бочкарев абсолютный прагматик. Если даже ему не нравится какой-то игрок в команде, он никогда не будет возражать против него, если этот игрок нужен тренеру. Он бизнесмен, следовательно, «ничего личного», все во имя бизнеса. А футбольный клуб – это его любимое детище, поэтому он заплатит деньги и мне, и вам, и еще кому угодно, лишь бы гарантировать невозможность подобных инцидентов с его вратарем.
– А супруга Бочкарева в курсе о возможной связи ее мужа с Мариной? – поинтересовался Дронго.
– Полагаю, что догадывается, – усмехнулся Скульский, – хотя, наверное, терпит, как и все умные жены. В конце концов, что еще нужно? Дети устроены, сама в полном порядке, любые желания исполняются, муж – один из самых богатых людей Санкт-Петербурга. От добра добра не ищут, вот она и закрывает глаза на его увлечения. Марина замужняя женщина, муж работает актером в санкт-петербургском театре. Можно спокойно сидеть и ничего не бояться, ведь Марина не сможет отбить Бочкарева. Для этого ей нужно сначала развестись со своим мужем-актером. Значит, все в порядке.
– Кажется, вы действительно досконально изучили всех членов команды и сопровождающих лиц, – признал Дронго, – и знаете почти о каждом гораздо больше, чем любой из этой компании.
– Но это не помогло мне найти отравителя, – напомнил Скульский, – я не смог даже близко к нему подобраться. Вот если он захочет рискнуть в третий раз…
– Будете ждать, пока он попробует еще кого-то отравить?
– Не думаю. Я согласен с Бочкаревым. Отравитель тоже не дурак, он ведь понимает, зачем я все время нахожусь с командой, – немного самоуверенно произнес Скульский.
Бочкарев попрощался с вратарем и тренером, пожал руку кому-то из игроков и направился к машине. Марина шла рядом.
– С кем он попрощался? – спросил Дронго.
– Капитан команды Константин Гаврилов, полузащитник. Говорят, что он самый опытный в команде. Ему уже далеко за тридцать, но играет также самоотверженно, как в молодости. Воспитанник местной школы. Всю жизнь в одном клубе, хотя были предложения из других команд, даже из зарубежных. Похвальная верность родному клубу.
– Ясно. – Дронго взглянул на Скульского. – У меня к вам последний вопрос, Борис Андреевич. Почему вы так похвально откровенны со мной? Ведь я тоже ваш своеобразный конкурент? Кажется, в таких случаях не делятся полученной информацией.
– У нас не тот случай, – радостно пояснил Скульский, – дело в том, что в моем контракте предусмотрена оплата за работу независимо от результата. Но там прописано, что, если я найду отравителя, сумма моего гонорара будет удвоена. И при этом я имею право прибегать к помощи и советам любых третьих лиц. Значит, если вы сумеете найти возможного преступника, мой гонорар мне все равно выплатят независимо ни от чего. Поэтому на ближайшие несколько дней, пока мы находимся в Турции, я ваш самый горячий единомышленник и друг и более всех заинтересованный в успехе вашей миссии. Ведь и в этом случае мой гонорар будет выплачен.
– А вы еще говорили, что Бочкарев хороший бизнесмен… – напомнил Дронго. – Вы тоже умеете составлять договора.
– Жизнь заставила, – вздохнул Скульский, – время такое гнусное. Сначала думаешь о гонораре и юридически безупречном договоре, а уже потом о самом деле. Мы все вышли из Советского Союза, когда ценились совсем другие качества – профессионализм, честность, верность долгу, самопожертвование, бескорыстность, альтруизм, трудолюбие, в общем, все, что угодно, кроме наживы. А сейчас если ты не можешь заработать достаточно денег – значит, ты неудачник по жизни, просто не сумевший приспособиться к новым реалиям. Другое время – другие приоритеты, – цинично добавил он.
– И с таким мышлением вы работали столько лет в прокуратуре? – покачал головой Дронго.
– Работал. Только я пришел туда молодым комсомольцем еще в конце семидесятых, тогда были другие времена. А потом, в девяносто первом, все рухнуло. И нам объяснили, что верить в идеалы глупо, быть бескорыстным означает остаться в полных дураках, а отказываться от возможности заработать – значит просто не соответствовать новым условиям жизни.
– И вы стали приспосабливаться? – не скрывая иронии, уточнил Дронго.
– Не я, – ответил Скульский, – вся страна. Все сразу согласились, что нужно отбросить прежние романтические бредни и зарабатывать деньги.
– В том числе и в прокуратуре…
– В том числе и в прокуратуре, – кивнул Скульский. – Вы же профессиональный эксперт, господин Дронго, и прекрасно помните, что творилось у нас в девяностые годы. Правоохранительные органы просто взяли под свою опеку все криминальные и полукриминальные образования. И получали за это покровительство соответствующие отчисления.
– И вы считали такое положение дел нормальным?
– Видимо, не совсем, – признался Скульский, – иначе сейчас, выйдя на пенсию, не стал бы работать частным детективом. Я ведь сказал вам, что пришел в прокуратуру еще в те годы, когда мы верили в какие-то выдуманные идеалы. А перестроиться и стать откровенным хапугой было очень сложно. У меня не получилось, иначе я бы сейчас сидел где-нибудь на испанском или итальянском курорте и наслаждался жизнью на своей вилле. Мой бывший руководитель в прокуратуре после выхода на пенсию купил виллу на южном побережье Испании и переехал туда вместе со своей семьей. И все знали, откуда у него такие деньги. Он лично опекал два самых больших казино в городе. А я зарабатывал «по мелочам», все еще считая себя порядочным человеком…
– Жалеете сейчас? – усмехнулся Дронго.
– Да, жалею, – согласился Скульский. – Надоело заниматься всеми этими делишками. После работы в прокуратуре я должен опрашивать футболистов и искать возможного подонка, который травит своих товарищей… И еще выслушивать ценные указания Бочкарева, который двадцать лет назад был обычным фарцовщиком… Я бы такого даже на порог к себе не пустил, а сейчас получаю от него деньги. Но я не жалуюсь, просто понимаю, что все изменилось. И даже немного горжусь тем, что сумел приспособиться, хотя бы и после выхода на пенсию.
– Ваши молодые коллеги по прокуратуре тоже так думали, – мрачно поинтересовался Дронго, – или еще остались нормальные люди? Неужели все так думают?
– Не все, – признался Скульский. – Еще встречаются романтики, обычные карьеристы или скрытые аферисты. Но в основном люди уже «перестроились». Помните, когда в восьмидесятые годы от советских людей требовали «перестроиться»? Вот мы успешно и сделали это за двадцать лет. Теперь все понимают, как нужно жить, чтобы после выхода на пенсию иметь возможность купить себе виллу на испанском побережье.
– Представляю, как вам сложно, когда вы вспоминаете своего начальника, – сказал Дронго. – Наверное, не можете себе простить, что были таким нерасторопным во время работы в прокуратуре.
– Уже перегорел, все давно закончилось. Что жалеть о том, чего нельзя изменить или вернуть? Теперь я уже не государственный советник юстиции третьего класса, а частный детектив, который следит за неверными женами, ищет возможных отравителей в футбольной команде и консультирует мелких лавочников на предмет безопасности их магазинов.
– Сложно, – поддержал его Дронго. – Но вы сами несколько раз сказали о необходимости перестраиваться.
– Только не в мои годы, – уныло произнес Скульский. – Вы ведь не работали на государственной службе после девяносто первого?
– Бог миловал…
– А я работал. Вот в этом вся принципиальная разница между нами. У меня была возможность стать более богатым человеком, но советское воспитание так крепко вбилось в мое сознание, что я не смог его сразу изменить.
– И вы жалеете, что остались порядочным человеком? – с легкой издевкой спросил Дронго.
– Иногда жалею, что не в полной мере пользовался своими возможностями, – достаточно честно признался Скульский.
Произнося эти слова, он словно сразу постарел на несколько лет. Дронго молчал. В подобных случаях лучше просто молчать.
Домой возвращались через полтора часа. Уставшие футболисты не переговаривались друг с другом, а Чаржов больше не возражал против присутствия в автобусе незнакомого человека. Он видел, как Дронго беседовал с Бочкаревым. В автобусе Чаржов обычно сидел рядом со Скульским. Устроившись на своем сиденье, он спросил у него:
– Пообщались?
– Да, – ответил Скульский, – и очень тесно.
– Думаете, он может помочь?
– Не знаю, – проговорил Скульский, – но он хотя бы верит в какие-то идеалы, в которые мы все давно не верим.
Глава 5
Во время обеда многие гости выбирали ресторан на берегу моря, находившийся в шаговой доступности между пляжем и большими бассейнами, которые сливались в одно общее водяное пространство, очерченное барами, деревянными мостами и многочисленными шезлонгами.
Дронго привычно переносил жару. Столбик термометра показывал около тридцати пяти градусов по Цельсию в тени, и для него это была достаточно комфортная погода. Выросший в южном приморском городе, он нормально переносил сорокоградусные температуры и большую влажность. Минусовая температура ввергала его в депрессию, а очень холодная погода просто замораживала его умственную деятельность. Очевидно, среди его предков были только выходцы из жарких стран.
Он вышел к бассейну, чтобы немного освежиться, в четвертом часу дня, когда парило уже не так сильно. В бассейнах купалось не так много людей, большинство предпочитали пройти лишние сто метров и оказаться на чудесном пляже с бархатным песком. Дронго обратил внимание на молодого человека в длинных, почти до колен, шортах, купавшегося в бассейне недалеко от него, и сразу узнал его. Милован Мешкович, тот самый, который жил по соседству с Рэчел Блэксли и ужинал с ней за одним столиком. Мешкович был примерно одного роста с Дронго, высокий, подтянутый, красивый, атлетически сложенный. Выходя из воды, он высоко поднимал руки, демонстрируя свой загорелый торс, как триумф всепобеждающей молодости. Ему было не больше тридцати.
Глядя на него, Дронго даже нахмурился. А затем неожиданно улыбнулся. «Так тебе и надо, – сказал он сам себе. – Никогда не думал, что буду завидовать молодым людям. Или завидую ему потому, что он друг молодой женщины, так похожей на Натали? Значит, это ревность или зависть. Как глупо и стыдно. Даже не предполагал, что у меня могут появиться столь низменные чувства. Конечно, торс уже не тот, да и вес гораздо больше. Но это и понятно, почти двадцать лет разницы. Хотя, надеюсь, в состязании интеллектов я мог бы победить за явным преимуществом. Но это слабое утешение всех пожилых людей. Стоп! Какой же я пожилой? Нормальный возраст мужчины средних лет. Но по сравнению с этим молодым сербом…»
Дронго еще раз посмотрел в сторону вытянувшегося на лежаке Мешковича. Проходившая мимо молодая женщина в купальнике улыбнулась молодому человеку, и он улыбнулся ей в ответ. «Как он смеет улыбаться чужим женщинам, – недовольно подумал Дронго, – имея рядом такую совершенную красавицу, как его подруга! Опять мои собственные комплексы, – поймал он себя на этой мысли и резко отвернулся. – Интересно, почему парень купается один, без своей подруги? И почему в бассейне, а не в море?»
Мимо прошли несколько футболистов, возвращавшихся с пляжа. Они о чем-то весело и громко говорили, перемешивая русские, английские и португальские слова. Среди них выделялись два темнокожих футболиста с характерной внешностью. Очевидно, это были бразильцы, выступающие за футбольный клуб Санкт-Петербурга. Судя по их настроению, им нравился этот солнечный берег и пляж, так напоминавший им собственную страну. Дронго проводил их долгим взглядом и поэтому не заметил, как появилась Рэчел. Она была в купальном костюме, вокруг бедер обмотано светло-фиолетовое парео. Очевидно, она вышла из отеля и направлялась к своему другу. Увидев подходившую женщину, Мешкович снял темные очки и приподнялся.
– Ты могла бы спуститься и немного быстрее, – сказал он недовольным голосом, – я жду уже около сорока минут.
Они говорили по-английски.
– Извини, – ответила Рэчел, – я задержалась из-за телефонного звонка. Мне нужно было поговорить с мамой, а она за рулем и не могла разговаривать. Пришлось немного подождать.
– Ты могла бы поговорить с ней и отсюда. Для этого есть мобильные телефоны, – еще более недовольным голосом заметил Милован.
– Я же тебе объяснила, что мне нужно было уточнить название этих лекарств, которые были у нее записаны дома, – пояснила Рэчел. – Мне все равно пришлось бы подождать, пока она приедет домой и перезвонит мне оттуда.
– Она могла переслать названия этих лекарств на твой телефон или на твой электронный адрес, – раздраженно напомнил Милован.
«Неужели она так серьезно больна? – встревожился Дронго. – Ведь такая молодая. Что с ней такое?»
– Это неудобно, – пыталась объяснить Рэчел, словно услышав его мысли, – речь идет о лекарствах для моего отца. Мы заказали их в Германии, и я должна была подтвердить заказ по Интернету. Ты ведь можешь понять, почему я задержалась?
– Ладно, – махнул рукой этот наглый хам, поднимаясь со своего шезлонга, – идем на пляж, мне уже надоело бултыхаться бассейне.
Она согласно кивнула. Идя за ней, Милован легко шлепнул ее чуть ниже спины, и Дронго в очередной раз почувствовал легкий укол ревности. Он заметил, как девица невольно дернулась, ей явно не понравился этот вульгарный жест. И ему он совсем не понравился. И вообще он испытывал непонятное чувство, будто это Натали уходила с наглецом на пляж. Он поднялся и отправился следом за ними, даже не совсем понимая, зачем это делает.
На пляже стояли в ряд своеобразные навесы, похожие на большие, вкопанные в землю палантины, под которыми могли поместиться сразу по несколько шезлонгов. Сотрудники отеля приносили матрасы и свежие полотенца. Милован и его подруга заняли места под крайним навесом. Рядом разместилась какая-то молодая пара. Мужчине было около тридцати пяти, а его спутница на вид лет на десять моложе. Изящное тело, длинные ноги. Она лежала на солнце, сняв с себя бюстгальтер и подставив солнечным лучам небольшую упругую грудь. Ее бикини чисто символическое, его можно было разглядеть только, подойдя достаточно близко. Такое ощущение, что она загорает голой. Дронго прошел к соседнему навесу и устроился на свободном шезлонге.
Милован и Рэчел заняли свои шезлонги, бросив на них свои полотенца. Дронго напряженно следил за Рэчел. Она сняла парео, затем взглянула на молодую женщину, загоравшую с обнаженной грудью, и кажется, на секунду заколебалась. Он замер, стараясь не дышать. Было такое чувство, словно твоя собственная подруга собирается обнажить грудь в присутствии чужих мужчин. «Не раздевайся!» – твердил он про себя, будто Рэчел могла услышать его мольбу. Она не стала снимать бюстгальтер. Оставила парео на шезлонге и пошла к морю. Милован последовал за ней. Лежавший на соседнем шезлонге мужчина поднял голову и лениво сказал по-русски:
– Красивая женщина.
Его спутница тоже подняла голову и посмотрела в сторону уходивших.
– Ничего особенного, – произнесла она, – обычный зад и небольшая грудь.
Дронго привычно переносил жару. Столбик термометра показывал около тридцати пяти градусов по Цельсию в тени, и для него это была достаточно комфортная погода. Выросший в южном приморском городе, он нормально переносил сорокоградусные температуры и большую влажность. Минусовая температура ввергала его в депрессию, а очень холодная погода просто замораживала его умственную деятельность. Очевидно, среди его предков были только выходцы из жарких стран.
Он вышел к бассейну, чтобы немного освежиться, в четвертом часу дня, когда парило уже не так сильно. В бассейнах купалось не так много людей, большинство предпочитали пройти лишние сто метров и оказаться на чудесном пляже с бархатным песком. Дронго обратил внимание на молодого человека в длинных, почти до колен, шортах, купавшегося в бассейне недалеко от него, и сразу узнал его. Милован Мешкович, тот самый, который жил по соседству с Рэчел Блэксли и ужинал с ней за одним столиком. Мешкович был примерно одного роста с Дронго, высокий, подтянутый, красивый, атлетически сложенный. Выходя из воды, он высоко поднимал руки, демонстрируя свой загорелый торс, как триумф всепобеждающей молодости. Ему было не больше тридцати.
Глядя на него, Дронго даже нахмурился. А затем неожиданно улыбнулся. «Так тебе и надо, – сказал он сам себе. – Никогда не думал, что буду завидовать молодым людям. Или завидую ему потому, что он друг молодой женщины, так похожей на Натали? Значит, это ревность или зависть. Как глупо и стыдно. Даже не предполагал, что у меня могут появиться столь низменные чувства. Конечно, торс уже не тот, да и вес гораздо больше. Но это и понятно, почти двадцать лет разницы. Хотя, надеюсь, в состязании интеллектов я мог бы победить за явным преимуществом. Но это слабое утешение всех пожилых людей. Стоп! Какой же я пожилой? Нормальный возраст мужчины средних лет. Но по сравнению с этим молодым сербом…»
Дронго еще раз посмотрел в сторону вытянувшегося на лежаке Мешковича. Проходившая мимо молодая женщина в купальнике улыбнулась молодому человеку, и он улыбнулся ей в ответ. «Как он смеет улыбаться чужим женщинам, – недовольно подумал Дронго, – имея рядом такую совершенную красавицу, как его подруга! Опять мои собственные комплексы, – поймал он себя на этой мысли и резко отвернулся. – Интересно, почему парень купается один, без своей подруги? И почему в бассейне, а не в море?»
Мимо прошли несколько футболистов, возвращавшихся с пляжа. Они о чем-то весело и громко говорили, перемешивая русские, английские и португальские слова. Среди них выделялись два темнокожих футболиста с характерной внешностью. Очевидно, это были бразильцы, выступающие за футбольный клуб Санкт-Петербурга. Судя по их настроению, им нравился этот солнечный берег и пляж, так напоминавший им собственную страну. Дронго проводил их долгим взглядом и поэтому не заметил, как появилась Рэчел. Она была в купальном костюме, вокруг бедер обмотано светло-фиолетовое парео. Очевидно, она вышла из отеля и направлялась к своему другу. Увидев подходившую женщину, Мешкович снял темные очки и приподнялся.
– Ты могла бы спуститься и немного быстрее, – сказал он недовольным голосом, – я жду уже около сорока минут.
Они говорили по-английски.
– Извини, – ответила Рэчел, – я задержалась из-за телефонного звонка. Мне нужно было поговорить с мамой, а она за рулем и не могла разговаривать. Пришлось немного подождать.
– Ты могла бы поговорить с ней и отсюда. Для этого есть мобильные телефоны, – еще более недовольным голосом заметил Милован.
– Я же тебе объяснила, что мне нужно было уточнить название этих лекарств, которые были у нее записаны дома, – пояснила Рэчел. – Мне все равно пришлось бы подождать, пока она приедет домой и перезвонит мне оттуда.
– Она могла переслать названия этих лекарств на твой телефон или на твой электронный адрес, – раздраженно напомнил Милован.
«Неужели она так серьезно больна? – встревожился Дронго. – Ведь такая молодая. Что с ней такое?»
– Это неудобно, – пыталась объяснить Рэчел, словно услышав его мысли, – речь идет о лекарствах для моего отца. Мы заказали их в Германии, и я должна была подтвердить заказ по Интернету. Ты ведь можешь понять, почему я задержалась?
– Ладно, – махнул рукой этот наглый хам, поднимаясь со своего шезлонга, – идем на пляж, мне уже надоело бултыхаться бассейне.
Она согласно кивнула. Идя за ней, Милован легко шлепнул ее чуть ниже спины, и Дронго в очередной раз почувствовал легкий укол ревности. Он заметил, как девица невольно дернулась, ей явно не понравился этот вульгарный жест. И ему он совсем не понравился. И вообще он испытывал непонятное чувство, будто это Натали уходила с наглецом на пляж. Он поднялся и отправился следом за ними, даже не совсем понимая, зачем это делает.
На пляже стояли в ряд своеобразные навесы, похожие на большие, вкопанные в землю палантины, под которыми могли поместиться сразу по несколько шезлонгов. Сотрудники отеля приносили матрасы и свежие полотенца. Милован и его подруга заняли места под крайним навесом. Рядом разместилась какая-то молодая пара. Мужчине было около тридцати пяти, а его спутница на вид лет на десять моложе. Изящное тело, длинные ноги. Она лежала на солнце, сняв с себя бюстгальтер и подставив солнечным лучам небольшую упругую грудь. Ее бикини чисто символическое, его можно было разглядеть только, подойдя достаточно близко. Такое ощущение, что она загорает голой. Дронго прошел к соседнему навесу и устроился на свободном шезлонге.
Милован и Рэчел заняли свои шезлонги, бросив на них свои полотенца. Дронго напряженно следил за Рэчел. Она сняла парео, затем взглянула на молодую женщину, загоравшую с обнаженной грудью, и кажется, на секунду заколебалась. Он замер, стараясь не дышать. Было такое чувство, словно твоя собственная подруга собирается обнажить грудь в присутствии чужих мужчин. «Не раздевайся!» – твердил он про себя, будто Рэчел могла услышать его мольбу. Она не стала снимать бюстгальтер. Оставила парео на шезлонге и пошла к морю. Милован последовал за ней. Лежавший на соседнем шезлонге мужчина поднял голову и лениво сказал по-русски:
– Красивая женщина.
Его спутница тоже подняла голову и посмотрела в сторону уходивших.
– Ничего особенного, – произнесла она, – обычный зад и небольшая грудь.