Страница:
Чингиз Абдуллаев
Тождественность любви и ненависти
Посвящаю всем моим женщинам, которых я любил и которые любили меня. Или притворялись, что они меня любят.
«Во всех моих книгах, буквально в каждой из них, живут женщины, как воспоминание обо мне прежнем. Они сохранились в них такими, какими я любил их, такими, какими они были, пока непонимание не разлучило нас.
На страницах моих книг они останутся волшебно прекрасными, навсегда покорившими меня тем совершенством и красотой, в которую я их облек, – младенчески чистые, непорочные и познавшие чувственную любовь. В моих книгах все они принадлежат только мне одному, которого могли бы одарить, но так и не одарили истинной любовью.
Их столько, что я даже не знаю, не являются ли они все чистейшим вымыслом, иллюзией, которой я стараюсь заменить то, в чем жизнь мне часто отказывала. Я всех их выдумал, сам создал их силой воображения из той непостоянной материи, каковой является человек, в поисках той единственной, которую мне так и не удалось найти, и сделал их совсем не такими, какими они, вероятно, были. Тем лучше. Неудача – признак слабости, но, я повторяю, тем лучше, потому что она, истинная, единственная, и не должна была появляться на страницах раскаяния моих книг.
И как чудесно возвратиться к ним, снова погрузиться в свои прекрасные видения и обладать ими, детски простодушными, доверчивыми, чистыми, воскресив в себе юношескую нежность, волнение, безумную жажду любви и обожания, и я затворяюсь в этой пустыне интимнейших стремлений своей души, где никогда не бывает эха, но постоянно живут смятение и обыденность давно минувших ночей.
Сотворенные из легенд, все они и поныне живут во мне, но ни одна из них в сумраке ночи не видится мне отчетливо и ясно. Имена не важны... Да и зачем они?
По ним всем и по каждой в отдельности эта застарелая мужская тоска, превратившаяся в одержимую мечту о новой женщине, которую и разум отвергает, и глаза не воспринимают, и руки отталкивают, а она, несмотря ни на что, все ночи напролет ласково гладит мою голову, и голова моя кружится от мучительного восторга... Просыпаюсь – но ее уже нет со мной. Знаю, что мне ее никогда не найти, найти ее невозможно, разве что на страницах еще не написанной мною книги, на которых и появится эта восхитительная женщина, но ей я никогда не смогу громко сказать:
– Здравствуй, моя любовь!
А днем они уже не рождаются – все заметнее увядают в причудливой игре света. И я, опьяненный мечтой, нахожу любовь лишь на страницах моих романов, которые уже не принадлежат мне.
В них остается моя жизнь и тоска, мечты о завтрашнем дне и неудачи, друзья и враги, честность и угрызения совести, стремление к звездам и грубая реальность, ранившая как кинжал, меня и женщин, которых я любил».
Антонио Алвес Редол.
«Страницы завещания»
«Во всех моих книгах, буквально в каждой из них, живут женщины, как воспоминание обо мне прежнем. Они сохранились в них такими, какими я любил их, такими, какими они были, пока непонимание не разлучило нас.
На страницах моих книг они останутся волшебно прекрасными, навсегда покорившими меня тем совершенством и красотой, в которую я их облек, – младенчески чистые, непорочные и познавшие чувственную любовь. В моих книгах все они принадлежат только мне одному, которого могли бы одарить, но так и не одарили истинной любовью.
Их столько, что я даже не знаю, не являются ли они все чистейшим вымыслом, иллюзией, которой я стараюсь заменить то, в чем жизнь мне часто отказывала. Я всех их выдумал, сам создал их силой воображения из той непостоянной материи, каковой является человек, в поисках той единственной, которую мне так и не удалось найти, и сделал их совсем не такими, какими они, вероятно, были. Тем лучше. Неудача – признак слабости, но, я повторяю, тем лучше, потому что она, истинная, единственная, и не должна была появляться на страницах раскаяния моих книг.
И как чудесно возвратиться к ним, снова погрузиться в свои прекрасные видения и обладать ими, детски простодушными, доверчивыми, чистыми, воскресив в себе юношескую нежность, волнение, безумную жажду любви и обожания, и я затворяюсь в этой пустыне интимнейших стремлений своей души, где никогда не бывает эха, но постоянно живут смятение и обыденность давно минувших ночей.
Сотворенные из легенд, все они и поныне живут во мне, но ни одна из них в сумраке ночи не видится мне отчетливо и ясно. Имена не важны... Да и зачем они?
По ним всем и по каждой в отдельности эта застарелая мужская тоска, превратившаяся в одержимую мечту о новой женщине, которую и разум отвергает, и глаза не воспринимают, и руки отталкивают, а она, несмотря ни на что, все ночи напролет ласково гладит мою голову, и голова моя кружится от мучительного восторга... Просыпаюсь – но ее уже нет со мной. Знаю, что мне ее никогда не найти, найти ее невозможно, разве что на страницах еще не написанной мною книги, на которых и появится эта восхитительная женщина, но ей я никогда не смогу громко сказать:
– Здравствуй, моя любовь!
А днем они уже не рождаются – все заметнее увядают в причудливой игре света. И я, опьяненный мечтой, нахожу любовь лишь на страницах моих романов, которые уже не принадлежат мне.
В них остается моя жизнь и тоска, мечты о завтрашнем дне и неудачи, друзья и враги, честность и угрызения совести, стремление к звездам и грубая реальность, ранившая как кинжал, меня и женщин, которых я любил».
Антонио Алвес Редол.
«Страницы завещания»
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Он будет помнить об этом странном деле всю свою жизнь. Дронго провел немало расследований, но подобное расследование запомнилось ему более всех остальных. Может, потому, что оно было столь необычным и почти невозможным. А может, потому, что оно отчасти относилось и к самому Дронго. Он старался не думать именно об этом деле, но оно неизменно напоминало о себе, вторгаясь в его сны. Иногда ему казалось, что он просто путает происшедшие события со своими снами и все, о чем он помнил, ему всего лишь приснилось. А иногда он вспоминал в подробностях это загадочное дело и в очередной раз удивлялся человеческой природе. И отчасти самому себе.
Все началось еще за несколько месяцев до этих событий в Москве, когда он прилетел в Цюрих, где договорился встретиться с Джил. Этим вечером они ужинали в «Долдер Гранд отеле», где она заказала для них двухместный номер. В этом отеле находился ресторан средиземноморской кухни «Ротонда», который по праву считался одним из самых лучших ресторанов не только в Швейцарии, но и вообще в Европе.
Дронго не любил сидеть в центре, предпочитая столики в углу, откуда удобно было следить за залом и оставаться незамеченным. Им принесли бутылку красного итальянского вина «Баролло», которое он так любил, когда в зале ресторана появились несколько неизвестных мужчин и красивых молодых женщин. Двое высоких мужчин громко говорили по-русски. Их спутник, доходивший им до плеча, очевидно, не знал русского, так как общался с ними только на английском. Незнакомцев посадили за лучший столик у окна, откуда открывался удивительный вид на Альпы. Дронго невольно взглянул в их сторону.
Среди новых посетителей выделялся высокий мужчина, чем-то неуловимо похожий на самого Дронго. Такого же высокого роста, начинающий лысеть, с уже пробивающейся сединой на висках, внимательным взглядом наблюдательного человека. Широкие плечи, крупные черты лица, тонкие губы, щеточка усов. Незнакомец взглянул в сторону Дронго. И уселся за столик, продолжая разговаривать со своими спутниками. Среди троих женщин которые появились вместе с ним в ресторане, была и очень известная молодая итальянская актриса, о которой уже неоднократно писали все итальянские газеты, обсуждая её скандальный разрыв с одним из владельцев автомобильного концерна «Фиат», с которым, владельцем, она часто появлялась на людях в последние месяцы. Джил, поймав взгляд Дронго, усмехнулась.
– Все считают, что она самая красивая женщина в Италии. Новый секс-символ, после Софии Лорен и Моники Беллучи, – улыбнулась Джил, – тебе она нравится?
– Очень красивая женщина, – кивнул Дронго, – но мне больше нравишься ты.
– Приятная ложь только усугубляет твою вину, – погрозила пальцем Джил, – но она очень неплохо сыграла в последнем голливудском фильме. Возможно, у нее блестящее будущее.
– Ты не знаешь, кто ее спутники? – поинтересовался Дронго, – кажется, я видел некоторых из них на фотографиях в газетах.
– Конечно, видел, – согласилась Джил, – сидящий слева от нее известный американский режиссер. Если я не ошибаюсь, он недавно взял два «Оскара». Или три, я точно не помню.
– Нет. Его я знаю. А кто сидит рядом?
– Про него тоже писали в газетах. По-моему, это какой-то известный русский мультимиллионер. У него грузинская фамилия.
– Ты могла бы знать разницу между русским и грузином, – заметил Дронго, – когда так говорят другие иностранцы, это их извиняет, но ты обязана знать, что в бывшем Советском Союзе жили люди больше ста народностей и национальностей...
– Поэтому я и говорю. Он грузинский миллионер, который приехал из России. Или российский миллионер с грузинской фамилией. Ты ведь сам мне объяснял, что среди российских олигархов есть не только русские, но и евреи, грузины, азербайджанцы. А того, кто сидит рядом с ним, я не знаю.
– Зато я знаю, – сказал Дронго, – они громко говорили на русском и поэтому я его вспомнил. Рядом с этим грузином сидит известный российский банкир, который сделал себе состояние в девяностые годы, а затем после дефолта сбежал из страны. В общем интересная компания. Но я обещаю больше не смотреть в сторону самой красивой актрисы Италии, и буду разговаривать только с тобой.
– Ты уже два раза взглянул в ее сторону, – заметила Джил, – хотя признаюсь, что она действительно очень красивая женщина.
– Больше не буду, – буркнул он, прилагая определенные усилия, чтобы не смотреть в сторону этой экзотической компании.
Он запомнил эту необычную встречу и даже постарался узнать фамилию человека, на которого он обратил внимание. Но с тех пор прошло шесть месяцев. И однажды вечером у него дома раздался телефонный звонок и неизвестный женский голос, знакомый ему прежде и не узнанный теперь, вдруг напомнил ему о прошлом, чтобы познакомить с этим человеком и втянуть его в самую невероятную историю, которая только могла с ним случиться.
Все началось еще за несколько месяцев до этих событий в Москве, когда он прилетел в Цюрих, где договорился встретиться с Джил. Этим вечером они ужинали в «Долдер Гранд отеле», где она заказала для них двухместный номер. В этом отеле находился ресторан средиземноморской кухни «Ротонда», который по праву считался одним из самых лучших ресторанов не только в Швейцарии, но и вообще в Европе.
Дронго не любил сидеть в центре, предпочитая столики в углу, откуда удобно было следить за залом и оставаться незамеченным. Им принесли бутылку красного итальянского вина «Баролло», которое он так любил, когда в зале ресторана появились несколько неизвестных мужчин и красивых молодых женщин. Двое высоких мужчин громко говорили по-русски. Их спутник, доходивший им до плеча, очевидно, не знал русского, так как общался с ними только на английском. Незнакомцев посадили за лучший столик у окна, откуда открывался удивительный вид на Альпы. Дронго невольно взглянул в их сторону.
Среди новых посетителей выделялся высокий мужчина, чем-то неуловимо похожий на самого Дронго. Такого же высокого роста, начинающий лысеть, с уже пробивающейся сединой на висках, внимательным взглядом наблюдательного человека. Широкие плечи, крупные черты лица, тонкие губы, щеточка усов. Незнакомец взглянул в сторону Дронго. И уселся за столик, продолжая разговаривать со своими спутниками. Среди троих женщин которые появились вместе с ним в ресторане, была и очень известная молодая итальянская актриса, о которой уже неоднократно писали все итальянские газеты, обсуждая её скандальный разрыв с одним из владельцев автомобильного концерна «Фиат», с которым, владельцем, она часто появлялась на людях в последние месяцы. Джил, поймав взгляд Дронго, усмехнулась.
– Все считают, что она самая красивая женщина в Италии. Новый секс-символ, после Софии Лорен и Моники Беллучи, – улыбнулась Джил, – тебе она нравится?
– Очень красивая женщина, – кивнул Дронго, – но мне больше нравишься ты.
– Приятная ложь только усугубляет твою вину, – погрозила пальцем Джил, – но она очень неплохо сыграла в последнем голливудском фильме. Возможно, у нее блестящее будущее.
– Ты не знаешь, кто ее спутники? – поинтересовался Дронго, – кажется, я видел некоторых из них на фотографиях в газетах.
– Конечно, видел, – согласилась Джил, – сидящий слева от нее известный американский режиссер. Если я не ошибаюсь, он недавно взял два «Оскара». Или три, я точно не помню.
– Нет. Его я знаю. А кто сидит рядом?
– Про него тоже писали в газетах. По-моему, это какой-то известный русский мультимиллионер. У него грузинская фамилия.
– Ты могла бы знать разницу между русским и грузином, – заметил Дронго, – когда так говорят другие иностранцы, это их извиняет, но ты обязана знать, что в бывшем Советском Союзе жили люди больше ста народностей и национальностей...
– Поэтому я и говорю. Он грузинский миллионер, который приехал из России. Или российский миллионер с грузинской фамилией. Ты ведь сам мне объяснял, что среди российских олигархов есть не только русские, но и евреи, грузины, азербайджанцы. А того, кто сидит рядом с ним, я не знаю.
– Зато я знаю, – сказал Дронго, – они громко говорили на русском и поэтому я его вспомнил. Рядом с этим грузином сидит известный российский банкир, который сделал себе состояние в девяностые годы, а затем после дефолта сбежал из страны. В общем интересная компания. Но я обещаю больше не смотреть в сторону самой красивой актрисы Италии, и буду разговаривать только с тобой.
– Ты уже два раза взглянул в ее сторону, – заметила Джил, – хотя признаюсь, что она действительно очень красивая женщина.
– Больше не буду, – буркнул он, прилагая определенные усилия, чтобы не смотреть в сторону этой экзотической компании.
Он запомнил эту необычную встречу и даже постарался узнать фамилию человека, на которого он обратил внимание. Но с тех пор прошло шесть месяцев. И однажды вечером у него дома раздался телефонный звонок и неизвестный женский голос, знакомый ему прежде и не узнанный теперь, вдруг напомнил ему о прошлом, чтобы познакомить с этим человеком и втянуть его в самую невероятную историю, которая только могла с ним случиться.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. ВОСПОМИНАНИЯ
Нужно было приехать в Москву, чтобы спустя столько лет почувствовать ностальгию по ушедшей молодости, по давно минувшим временам. Он вдруг с нарастающим раздражением и сомнением вспомнил, что не был в этом городе больше десяти лет. Одиннадцать? Двенадцать. Правильно. Он не был в этом городе, где прошла его молодость, двенадцать лет и в последний раз уезжал отсюда осенью девяносто пятого. Тогда все было совсем иначе. Другая страна, другие люди, другие реалии.
Давид Георгиевич Чхеидзе, сорокапятилетний бизнесмен, проживающий под Цюрихом, прилетел на переговоры в Москву дневным рейсом из Швейцарии. В аэропорту его встречали представители компании, с которой он должен был провести свои переговоры. Его личный секретарь Лиана Каравайджева и телохранитель Гюнтер Вебер прилетели вместе с ним. И хотя у телохранителя не было оружия, в его присутствии Давид Георгиевич чувствовал себя спокойно и уверенно. Его секретарь заранее оговорила условия приема, подчеркнув, что в обязанности принимающей стороны входит обязанность выставить четырех вооруженных охранников и два «джипа» с бронированными тонированными стеклами для сопровождения гостя.
Его встречал вице-президент одной из самых крупных российских компаний, работавших в сфере строительного бизнеса, Альберт Аркадьевич Самойлов, с которым они были знакомы уже несколько лет. Это был крупный, полноватый мужчина с несколько одутловатым лицом и вьющимися каштановыми волосами. Он был одним из тех мужчин, на которых любой, даже самой дорогой костюм сидит безобразно. У него была мешковатая фигура и поэтому он больше был похож на неряшливо одетого мелкого лавочника, чем на миллионера и вице-президента солидной компании.
Чхеидзе уселся в первый «джип», где кроме водителя разместились его собственный телохранитель и Самойлов. Во втором «джипе» сидели трое других охранников и его секретарь, которая устроилась на переднем сиденье, вызвав явное недовольство у остальных сопровождавших.
Два больших «джипа» понеслись по Ленинградскому проспекту, направляясь к центру города. Чхеидзе с удивлением разглядывал прежде знакомые места. Все было так и все было немного по-другому. Размер жилищного строительства в Москве превосходил всякое воображение. Он в который раз подумал, что выбрал нужных партнеров, решив вложить часть своих средств в строительную индустрию московской компании.
Двенадцать лет назад Давид Чхеидзе уехал из этого города, когда криминальные разборки в городе достигли своего пика. Он получил извещение о готовящемся на него покушении. И потом произошло само покушение. Возможно, это была лишь уловка конкурентов, которые хотели таким образом убрать из города своего соперника. Возможно, это была действительная угроза, с которой ему нужно было считаться. К этому времени в Москве, да и по всей России, отстрел бизнесменов принял массовый характер. Стреляли и убивали прямо на улицах городов. Убивали бизнесменов, банкиров, криминальных авторитетов, – шла беспощадная война на выживание. Первого марта убили одного из самых популярных телеведущих, который только пытался отрегулировать потоки рекламных денег, нараставшие с каждым днем. Сам президент страны публично дал слово найти убийц. Но никого не нашли, хотя подозреваемый в организации убийства бизнесмен был очевиден для всех.
По непонятной логике судьбы Давид Чхеидзе благодаря этим криминальным разборкам стал очень богатым человеком. После того, как убили руководителя их компании Петросяна, он стал президентом вместо него и, выплатив вдове убитого два миллиона долларов, присоединил к своим акциям акции своего бывшего руководителя, которые уже на тот момент стоили более двадцати миллионов долларов. И тем не менее вдова и двое детей покойного были признательны Чхеидзе за его помощь. Они тогда распродали все имущество и переехали в Америку. Чхеидзе уже к началу девяносто пятого года «стоил» около сорока миллионов долларов. К тому же он оказался владельцем большого земельного участка на северо-западе столицы. Но в девяносто пятом на него одновременно начали «наезжать» и криминальные авторитеты, недовольные тем, что его структуры работают без их поддержки, и сотрудники правоохранительных органов, которые во многом также «крышевали» бизнесменов и требовали своей полагающейся доли прибыли для обеспечения безопасности бизнеса, и даже государственные чиновники, недовольные появлением в строительном бизнесе города подобного конкурента. Чхеидзе был достаточно умным человеком. И очень молодым. В девяносто пятом ему только исполнилось тридцать три года. Когда в его офисе взорвали бомбу и он не пострадал лишь по счастливой случайности, Давид понял, что оставаться в Москве становится не просто опасно, но и бессмысленно. Он нашел неплохого покупателя и продал ему свой бизнес, прибавив к своим сорока еще и тридцать миллионов долларов. Землю он решил попридержать. Она тогда стоила не очень дорого. И на ней находились пустующие помещения бывшего НИИ, в котором он когда-то работал. Чхеидзе даже не мог предположить, сколько будет стоить московская земля через десять лет.
Он уехал в Германию, а оттуда перебрался в Италию. Полученные миллионы он использовал с умом, сумев вложить их в акции строительных компаний Швейцарии и Италии, где в это время как раз начинался очередной строительный бум. Одним из его компаньонов оказался итальянский магнат Берлускони, когда-то начинавший зарабатывать в качестве итальянского барда перед богатыми клиентами. Вершиной авантюрной политики Берлускони стала покупка почти за бесценок огромного участка земли в Милане рядом с аэропортом. Земля стоила так дешево, именно из-за находящегося рядом аэропорта. Отсюда поднимались все самолеты, вылетавшие из города. Шум и выхлопные газы делали этот участок земли почти бесхозным. Берлускони купил эту землю и сумел договориться с руководством аэропорта, чтобы они изменили направление своих взлетно-посадочных полос, перенося взлет и посадку самолетов в противоположную сторону. В результате стоимость участков земли подорожала сразу в двадцать, тридцать, а то и в пятьдесят раз. Берлускони сорвал очередной куш, заработав на этой спекулятивной сделке, а Чхеидзе получил еще несколько десятков миллионов долларов.
Через несколько лет состояние грузинско-российского миллионера оценивалось уже в двести пятьдесят миллионов долларов. К тому времени ему поступило предложение о продаже земли, которую оценивали в баснословную сумму в пятьдесят миллионов долларов. На переговоры прилетел Самойлов. Оформление покупки завершили в прошлом году и Чхеидзе стал богаче еще на пятьдесят миллионов. Все эти годы он жил в своем швейцарском замке, под Цюрихом или в Лос-Анджелесе, где он купил небольшой дом. Через знакомых режиссеров и актеров, переехавших на Запад, он познакомился с известными продюсерами, вложил деньги в производство нескольких голливудских картин и завел очень приятные знакомства с некоторыми топ-моделями и актрисами. Среди фильмов, в которые он вложил свои деньги, три просто оказались убыточными, принося минус в шестьдесят миллионов долларов, зато четвертая картина не только окупила все предыдущие, но и принесла прибыль. Одним словом, Давид Георгиевич Чхеидзе был относительно молодым, очень богатым, симпатичным мужчиной без комплексов, холостым, считавшимся завидным женихом, известным бизнесменом, имевшим репутацию «счастливчика» сумевшего правильно устроиться в жизни. В сорок пять лет он решил прилететь в Москву после двенадцатилетнего перерыва и вложить часть своих денег в расширяющийся строительный бизнес.
К этому времени Чхеидзе уже имел гражданство Германии и два вида на жительство – в Швейцарии и в США. К тому же он прекрасно владел не только грузинским и русским, но и сумел выучить немецкий и английский языки. Он еще раз посмотрел на новые здания, видневшиеся по пути следования, и усмехнулся.
– Москва сильно изменилась, – сказал он Самойлову.
– Вы даже не можете себе представить, как сильно, – восторженно воскликнул Альберт Аркадьевич, – завтра поедем осматривать город, и вы его не узнаете. Сколько лет вы не были в Москве? Пять или шесть?
– Двенадцать.
– Тогда тем более не узнаете, – заявил Самойлов, – ни в одной крупной столице мира не произошло столько изменений за последние двенадцать лет, как в Москве. Даже в Пекине все немного иначе.
– Не знаю, – вежливо ответил Давид Георгиевич, – я в Китае не был. Но судя по всему, вы правы.
– Вы все сами увидите, – кивнул Самойлов, – вы ведь жили в Москве? Вы здесь родились?
– Нет. Я родился в Тбилиси. А сюда приехал в семьдесят девятом, когда поступал в институт. Вернее, поступал я в Грузии, тогда республикам давали специальные места для национальных кадров. И на такое место в МВТУ я и поступил. У нас в Тбилиси все хотели поступать либо в МГУ, либо в МИМО. А мне больше нравились математика и физика. Я никогда не был гуманитарием. Все хотели быть либо юристами, либо дипломатами.
– И потом вы остались в Москве?
– Не совсем. По распределению я попал в Новосибирск и там работал несколько лет, до восемьдесят восьмого. А потом снова вернулся в Москву, как раз в один научно-исследовательский институт. Тогда, в восемьдесят восьмом, меня сразу избрали заместителем секретаря комитета комсомола и мы создали молодежное объединение. Нам тогда выделили пустующие помещения бесплатно. Мы продавали привезенные компьютеры. Я вам никогда об этом не рассказывал. Сейчас об этом даже смешно вспоминать...
– Почему смешно? – возразил Самойлов. – Самый богатый российский миллиардер Абрамович начинал в это время с продажи резиновых игрушек. И где он сейчас?
– Значит мне повезло меньше, – улыбнулся Чхеидзе, – потом был общий развал и общий бардак. Институт закрыли, наш старый директор получил инфаркт, не выдержав прелестей «перестройки», а мы на правах кооператива, существовавшего в самом институте, приватизировали сначала свое здание, а затем и все остальные помещения института. В девяносто втором институт приказал долго жить. Его просто закрыли. И мы с моим другом Саркисом Петросяном, который был заместителем директора по хозяйственной части, приватизировали здание института и его землю. Между прочим, мы выплатили тогда всем сотрудникам института, даже вахтерам, их зарплату за два года вперед. Я думаю, так поступали не все. Вернее, так никто не поступал.
– Эта та самая земля, которую мы потом у вас купили? – понял Самойлов.
– Да. Я ее не стал продавать, когда уезжал отсюда в девяносто пятом. Решил немного подождать. Она тогда практически ничего не стоила.
– Очень верное решение. Вы тогда были единственным владельцем?
– Сначала мы приватизировали здания и получили землю вместе с Петросяном.
– И ваш друг с вами согласился?
– Его к этому времени убили. Я выплатил его жене и дочерям очень большую сумму в долларах, и они уехали в Америку, переписав на меня все акции компании и нашу землю, – Давид Георгиевич предусмотрительно не сказал, что заплатил только два миллиона, тогда как акции стоили двадцать, а саму землю впоследствии он продал за пятьдесят. Но это были «мелочи», на которые не стоило обращать внимание своего собеседника.
– Вы поступили очень благородно, – кивнул Самойлов, – в девяностые годы у нас был полный беспредел. Когда я вспоминаю те годы, то просто удивляюсь, что остался жив. Тогда никто не знал, сумеет ли он вечером вернуться домой. Сейчас много очень богатых людей в Москве, но все они очень рисковали в те годы, очень сильно рисковали, – повторил Альберт Аркадьевич.
– Поэтому я и уехал, – кивнул Чхеидзе, – решил, что жизнь дороже денег. Может, сейчас был бы миллиардером, как Абрамович, или лежал где-нибудь в земле, как многие из моих знакомых, или как мой друг Петросян.
– Правильно, – согласился Самойлов, – жизнь не купишь ни за какие деньги. Мне говорили, что у вас были тогда неприятности?
– Это еще мягко сказано, – заметил Давид Георгиевич, – если считать «неприятностями» бомбу, которую взорвали у меня в офисе. К счастью, никто не пострадал. И я мог только догадываться, что именно хотели сделать эти подонки. Либо убить меня, либо напугать, либо выжить отсюда, либо отнять мой бизнес. Но в любом случае оставаться было опасно. И я уехал. Можно считать меня таким «разумным трусом», но я считаю, что любая опасность требует адекватного к себе отношения.
– Сейчас совсем другие времена, – улыбнулся Самойлов, – у нас уже порядок и никого не убивают на улицах. Или почти не убивают. Прошло столько лет и новый президент сумел навести порядок и в городе, и в стране. Никто на бизнесменов уже не наезжает – ни бандиты, у которых теперь свой легальный бизнес, ни сотрудники милиции или ФСБ, у которых тоже свой бизнес. Все распределено. Теперь самая большая опасность – появление в вашем офисе налоговых инспекторов, которых боятся больше бандитов. Наши олигархи и бизнесмены уже привыкли не бояться криминальных авторитетов, которые за девяностые годы просто истребили друг друга. Зато все боятся государства. Если ваш бизнес не нравится государству, то вам лучше его свернуть и сразу уехать. А если вы не раздражаете государство своими политическими амбициями и ненужными выпадами, то можете жить и работать, ничего не опасаясь. Хотя нужно еще платить налоги и отчислять часть денег на необходимую благотворительность. Но так поставлена работа и на Западе.
– Похоже у вас произошли революционные изменения, – весело сказал Чхеидзе.
– Еще какие. Вы давно не были в Новосибирске? Сейчас изменения идут по всей стране.
– Давно. Больше двадцати лет.
– Тогда вам нужно совершить и туда экскурсию. Я недавно там был. Хотя таких изменений, как в нашем городе, вы уже нигде не увидите.
– Я думаю. Мне говорили, что в центре столицы снесли отель «Москва»? Как жалко, я помню, какое это было монументальное здание. Туда невозможно было попасть, всегда стояли строгие швейцары. Но самые строгие правила были в отеле «Россия». Я все время говорю по западной привычке отель, а не гостиница. «Россия» осталась? Или ее уже успели снести?
– Снесли, – радостно кивнул Самойлов, – из-за нее такой скандал получился. Сначала тендер выиграл Шалва Чигиринский, вы о нем, наверно, слышали. А потом, когда гостиницу снесли, выяснилось, что суд отменил итоги тендера. Теперь в московской мэрии не знают, как им быть. С одной стороны он столько денег потратил и столько уже вложил, а с другой – есть решение суда.
– Похоже, что у вас строительный бизнес по-прежнему считается зоной большого риска? – поинтересовался Чхеидзе. Он знал эту нашумевшую историю из швейцарских газет.
Самойлов испугался. Он подумал, что напрасно вспомнил об этом решении суда. Такой инвестор, как Чхеидзе, появляется не каждый день. И вдобавок он был почти своим, понимающим местные трудности и готовый инвестировать в их строительный бизнес несколько десятков миллионов долларов.
– Я думаю, что решение суда еще могут отменить. У нас в городе никто не спорит с московской мэрией, – осторожно добавил Альберт Аркадьевич, – а насчет гостиниц все понятно. »Интурист» тоже давно снесли, а на его месте сейчас новый пятизвездочный отель построили. И «Минск» скоро снесут. В общем все старые гостиницы заменяют на новые. Но вы все сами увидите. Мы заказали вам номер в «Национале», он как раз напротив бывшей «Москвы».
– Это я помню, – улыбнулся Давид Георгиевич, – рядом было здание Госплана, которое потом передали Государственной думе. Я ничего не путаю?
– Нет. Все правильно.
– И еще в переходе всегда были старые цыганки, которым я всегда давал деньги. Одна такая пожилая женщина, кажется, ее звали Виолеттой, она мне тогда нагадала. Честное слово, не поверите... Она мне нагадала, что я уеду из города и не буду здесь ровно двенадцать лет. Да, она мне так и сказала. Двенадцать лет, – растерянно произнес Чхеидзе. Он совсем забыл об этом случае и только сейчас вспомнил. Двенадцать лет. Какое интересное совпадение.
– Сейчас там тоже бывают цыганки, – сообщил Самойлов.
– Как интересно. Нужно будет спуститься, чтобы их увидеть. Когда у нас должны начаться переговоры? – поиинтересовался Чхеидзе.
– Через два часа, – сообщил Самойлов, – у вас будет время отдохнуть и переодеться, если вы захотите. Рядом с вашим люксом два заказанных номера для вашего секретаря и телохранителя. Если они будут жить отдельно от вас.
Самойлов видел Лиану, которая выглядела как топ-модель, готовая выиграть любой конкурс. Высокого роста, с удивительно красивыми голубыми глазами, всегда тщательно уложенными волосами, одетая в неизменно элегантные костюмы от Балансиаги, она вызывала восхищение у всех, кто с ней общался. Чхеидзе это знал и поэтому возил ее с собой по всему миру, оставляя в своем швейцарском офисе другого секретаря. Оставшейся в Цюрихе Магде было пятьдесят четыре. Она была педантична, как все немцы, аккуратна, пунктуальна и исключительно добросовестна. Но не обладала ни внешностью, ни такой грудью, как у Лианы, и поэтому всегда оставалась дома.
– Они будут жить в своих номерах, – ответил Чхеидзе, – а можно мне, перед тем как мы поселимся в отеле, спуститься вниз, в тот самый переход. Мне будет просто интересно посмотреть. Потом у меня не будет времени.
– Конечно можно. Там сейчас из перехода можно пройти в большой комплекс под Манежной площадью. Несколько этажей. Магазины, рестораны, кафе. Если вам интересно...
– Это мне неинтересно, – возразил Давид Георгиевич, – я хочу только посмотреть, как там, в этом переходе. Может, встречу свою старую знакомую, которую не видел целых двенадцать лет. Она мне тогда так точно нагадала. Целых двенадцать лет. Мне казалось, что это вся жизнь. А все эти годы так быстро пролетели.
Давид Георгиевич Чхеидзе, сорокапятилетний бизнесмен, проживающий под Цюрихом, прилетел на переговоры в Москву дневным рейсом из Швейцарии. В аэропорту его встречали представители компании, с которой он должен был провести свои переговоры. Его личный секретарь Лиана Каравайджева и телохранитель Гюнтер Вебер прилетели вместе с ним. И хотя у телохранителя не было оружия, в его присутствии Давид Георгиевич чувствовал себя спокойно и уверенно. Его секретарь заранее оговорила условия приема, подчеркнув, что в обязанности принимающей стороны входит обязанность выставить четырех вооруженных охранников и два «джипа» с бронированными тонированными стеклами для сопровождения гостя.
Его встречал вице-президент одной из самых крупных российских компаний, работавших в сфере строительного бизнеса, Альберт Аркадьевич Самойлов, с которым они были знакомы уже несколько лет. Это был крупный, полноватый мужчина с несколько одутловатым лицом и вьющимися каштановыми волосами. Он был одним из тех мужчин, на которых любой, даже самой дорогой костюм сидит безобразно. У него была мешковатая фигура и поэтому он больше был похож на неряшливо одетого мелкого лавочника, чем на миллионера и вице-президента солидной компании.
Чхеидзе уселся в первый «джип», где кроме водителя разместились его собственный телохранитель и Самойлов. Во втором «джипе» сидели трое других охранников и его секретарь, которая устроилась на переднем сиденье, вызвав явное недовольство у остальных сопровождавших.
Два больших «джипа» понеслись по Ленинградскому проспекту, направляясь к центру города. Чхеидзе с удивлением разглядывал прежде знакомые места. Все было так и все было немного по-другому. Размер жилищного строительства в Москве превосходил всякое воображение. Он в который раз подумал, что выбрал нужных партнеров, решив вложить часть своих средств в строительную индустрию московской компании.
Двенадцать лет назад Давид Чхеидзе уехал из этого города, когда криминальные разборки в городе достигли своего пика. Он получил извещение о готовящемся на него покушении. И потом произошло само покушение. Возможно, это была лишь уловка конкурентов, которые хотели таким образом убрать из города своего соперника. Возможно, это была действительная угроза, с которой ему нужно было считаться. К этому времени в Москве, да и по всей России, отстрел бизнесменов принял массовый характер. Стреляли и убивали прямо на улицах городов. Убивали бизнесменов, банкиров, криминальных авторитетов, – шла беспощадная война на выживание. Первого марта убили одного из самых популярных телеведущих, который только пытался отрегулировать потоки рекламных денег, нараставшие с каждым днем. Сам президент страны публично дал слово найти убийц. Но никого не нашли, хотя подозреваемый в организации убийства бизнесмен был очевиден для всех.
По непонятной логике судьбы Давид Чхеидзе благодаря этим криминальным разборкам стал очень богатым человеком. После того, как убили руководителя их компании Петросяна, он стал президентом вместо него и, выплатив вдове убитого два миллиона долларов, присоединил к своим акциям акции своего бывшего руководителя, которые уже на тот момент стоили более двадцати миллионов долларов. И тем не менее вдова и двое детей покойного были признательны Чхеидзе за его помощь. Они тогда распродали все имущество и переехали в Америку. Чхеидзе уже к началу девяносто пятого года «стоил» около сорока миллионов долларов. К тому же он оказался владельцем большого земельного участка на северо-западе столицы. Но в девяносто пятом на него одновременно начали «наезжать» и криминальные авторитеты, недовольные тем, что его структуры работают без их поддержки, и сотрудники правоохранительных органов, которые во многом также «крышевали» бизнесменов и требовали своей полагающейся доли прибыли для обеспечения безопасности бизнеса, и даже государственные чиновники, недовольные появлением в строительном бизнесе города подобного конкурента. Чхеидзе был достаточно умным человеком. И очень молодым. В девяносто пятом ему только исполнилось тридцать три года. Когда в его офисе взорвали бомбу и он не пострадал лишь по счастливой случайности, Давид понял, что оставаться в Москве становится не просто опасно, но и бессмысленно. Он нашел неплохого покупателя и продал ему свой бизнес, прибавив к своим сорока еще и тридцать миллионов долларов. Землю он решил попридержать. Она тогда стоила не очень дорого. И на ней находились пустующие помещения бывшего НИИ, в котором он когда-то работал. Чхеидзе даже не мог предположить, сколько будет стоить московская земля через десять лет.
Он уехал в Германию, а оттуда перебрался в Италию. Полученные миллионы он использовал с умом, сумев вложить их в акции строительных компаний Швейцарии и Италии, где в это время как раз начинался очередной строительный бум. Одним из его компаньонов оказался итальянский магнат Берлускони, когда-то начинавший зарабатывать в качестве итальянского барда перед богатыми клиентами. Вершиной авантюрной политики Берлускони стала покупка почти за бесценок огромного участка земли в Милане рядом с аэропортом. Земля стоила так дешево, именно из-за находящегося рядом аэропорта. Отсюда поднимались все самолеты, вылетавшие из города. Шум и выхлопные газы делали этот участок земли почти бесхозным. Берлускони купил эту землю и сумел договориться с руководством аэропорта, чтобы они изменили направление своих взлетно-посадочных полос, перенося взлет и посадку самолетов в противоположную сторону. В результате стоимость участков земли подорожала сразу в двадцать, тридцать, а то и в пятьдесят раз. Берлускони сорвал очередной куш, заработав на этой спекулятивной сделке, а Чхеидзе получил еще несколько десятков миллионов долларов.
Через несколько лет состояние грузинско-российского миллионера оценивалось уже в двести пятьдесят миллионов долларов. К тому времени ему поступило предложение о продаже земли, которую оценивали в баснословную сумму в пятьдесят миллионов долларов. На переговоры прилетел Самойлов. Оформление покупки завершили в прошлом году и Чхеидзе стал богаче еще на пятьдесят миллионов. Все эти годы он жил в своем швейцарском замке, под Цюрихом или в Лос-Анджелесе, где он купил небольшой дом. Через знакомых режиссеров и актеров, переехавших на Запад, он познакомился с известными продюсерами, вложил деньги в производство нескольких голливудских картин и завел очень приятные знакомства с некоторыми топ-моделями и актрисами. Среди фильмов, в которые он вложил свои деньги, три просто оказались убыточными, принося минус в шестьдесят миллионов долларов, зато четвертая картина не только окупила все предыдущие, но и принесла прибыль. Одним словом, Давид Георгиевич Чхеидзе был относительно молодым, очень богатым, симпатичным мужчиной без комплексов, холостым, считавшимся завидным женихом, известным бизнесменом, имевшим репутацию «счастливчика» сумевшего правильно устроиться в жизни. В сорок пять лет он решил прилететь в Москву после двенадцатилетнего перерыва и вложить часть своих денег в расширяющийся строительный бизнес.
К этому времени Чхеидзе уже имел гражданство Германии и два вида на жительство – в Швейцарии и в США. К тому же он прекрасно владел не только грузинским и русским, но и сумел выучить немецкий и английский языки. Он еще раз посмотрел на новые здания, видневшиеся по пути следования, и усмехнулся.
– Москва сильно изменилась, – сказал он Самойлову.
– Вы даже не можете себе представить, как сильно, – восторженно воскликнул Альберт Аркадьевич, – завтра поедем осматривать город, и вы его не узнаете. Сколько лет вы не были в Москве? Пять или шесть?
– Двенадцать.
– Тогда тем более не узнаете, – заявил Самойлов, – ни в одной крупной столице мира не произошло столько изменений за последние двенадцать лет, как в Москве. Даже в Пекине все немного иначе.
– Не знаю, – вежливо ответил Давид Георгиевич, – я в Китае не был. Но судя по всему, вы правы.
– Вы все сами увидите, – кивнул Самойлов, – вы ведь жили в Москве? Вы здесь родились?
– Нет. Я родился в Тбилиси. А сюда приехал в семьдесят девятом, когда поступал в институт. Вернее, поступал я в Грузии, тогда республикам давали специальные места для национальных кадров. И на такое место в МВТУ я и поступил. У нас в Тбилиси все хотели поступать либо в МГУ, либо в МИМО. А мне больше нравились математика и физика. Я никогда не был гуманитарием. Все хотели быть либо юристами, либо дипломатами.
– И потом вы остались в Москве?
– Не совсем. По распределению я попал в Новосибирск и там работал несколько лет, до восемьдесят восьмого. А потом снова вернулся в Москву, как раз в один научно-исследовательский институт. Тогда, в восемьдесят восьмом, меня сразу избрали заместителем секретаря комитета комсомола и мы создали молодежное объединение. Нам тогда выделили пустующие помещения бесплатно. Мы продавали привезенные компьютеры. Я вам никогда об этом не рассказывал. Сейчас об этом даже смешно вспоминать...
– Почему смешно? – возразил Самойлов. – Самый богатый российский миллиардер Абрамович начинал в это время с продажи резиновых игрушек. И где он сейчас?
– Значит мне повезло меньше, – улыбнулся Чхеидзе, – потом был общий развал и общий бардак. Институт закрыли, наш старый директор получил инфаркт, не выдержав прелестей «перестройки», а мы на правах кооператива, существовавшего в самом институте, приватизировали сначала свое здание, а затем и все остальные помещения института. В девяносто втором институт приказал долго жить. Его просто закрыли. И мы с моим другом Саркисом Петросяном, который был заместителем директора по хозяйственной части, приватизировали здание института и его землю. Между прочим, мы выплатили тогда всем сотрудникам института, даже вахтерам, их зарплату за два года вперед. Я думаю, так поступали не все. Вернее, так никто не поступал.
– Эта та самая земля, которую мы потом у вас купили? – понял Самойлов.
– Да. Я ее не стал продавать, когда уезжал отсюда в девяносто пятом. Решил немного подождать. Она тогда практически ничего не стоила.
– Очень верное решение. Вы тогда были единственным владельцем?
– Сначала мы приватизировали здания и получили землю вместе с Петросяном.
– И ваш друг с вами согласился?
– Его к этому времени убили. Я выплатил его жене и дочерям очень большую сумму в долларах, и они уехали в Америку, переписав на меня все акции компании и нашу землю, – Давид Георгиевич предусмотрительно не сказал, что заплатил только два миллиона, тогда как акции стоили двадцать, а саму землю впоследствии он продал за пятьдесят. Но это были «мелочи», на которые не стоило обращать внимание своего собеседника.
– Вы поступили очень благородно, – кивнул Самойлов, – в девяностые годы у нас был полный беспредел. Когда я вспоминаю те годы, то просто удивляюсь, что остался жив. Тогда никто не знал, сумеет ли он вечером вернуться домой. Сейчас много очень богатых людей в Москве, но все они очень рисковали в те годы, очень сильно рисковали, – повторил Альберт Аркадьевич.
– Поэтому я и уехал, – кивнул Чхеидзе, – решил, что жизнь дороже денег. Может, сейчас был бы миллиардером, как Абрамович, или лежал где-нибудь в земле, как многие из моих знакомых, или как мой друг Петросян.
– Правильно, – согласился Самойлов, – жизнь не купишь ни за какие деньги. Мне говорили, что у вас были тогда неприятности?
– Это еще мягко сказано, – заметил Давид Георгиевич, – если считать «неприятностями» бомбу, которую взорвали у меня в офисе. К счастью, никто не пострадал. И я мог только догадываться, что именно хотели сделать эти подонки. Либо убить меня, либо напугать, либо выжить отсюда, либо отнять мой бизнес. Но в любом случае оставаться было опасно. И я уехал. Можно считать меня таким «разумным трусом», но я считаю, что любая опасность требует адекватного к себе отношения.
– Сейчас совсем другие времена, – улыбнулся Самойлов, – у нас уже порядок и никого не убивают на улицах. Или почти не убивают. Прошло столько лет и новый президент сумел навести порядок и в городе, и в стране. Никто на бизнесменов уже не наезжает – ни бандиты, у которых теперь свой легальный бизнес, ни сотрудники милиции или ФСБ, у которых тоже свой бизнес. Все распределено. Теперь самая большая опасность – появление в вашем офисе налоговых инспекторов, которых боятся больше бандитов. Наши олигархи и бизнесмены уже привыкли не бояться криминальных авторитетов, которые за девяностые годы просто истребили друг друга. Зато все боятся государства. Если ваш бизнес не нравится государству, то вам лучше его свернуть и сразу уехать. А если вы не раздражаете государство своими политическими амбициями и ненужными выпадами, то можете жить и работать, ничего не опасаясь. Хотя нужно еще платить налоги и отчислять часть денег на необходимую благотворительность. Но так поставлена работа и на Западе.
– Похоже у вас произошли революционные изменения, – весело сказал Чхеидзе.
– Еще какие. Вы давно не были в Новосибирске? Сейчас изменения идут по всей стране.
– Давно. Больше двадцати лет.
– Тогда вам нужно совершить и туда экскурсию. Я недавно там был. Хотя таких изменений, как в нашем городе, вы уже нигде не увидите.
– Я думаю. Мне говорили, что в центре столицы снесли отель «Москва»? Как жалко, я помню, какое это было монументальное здание. Туда невозможно было попасть, всегда стояли строгие швейцары. Но самые строгие правила были в отеле «Россия». Я все время говорю по западной привычке отель, а не гостиница. «Россия» осталась? Или ее уже успели снести?
– Снесли, – радостно кивнул Самойлов, – из-за нее такой скандал получился. Сначала тендер выиграл Шалва Чигиринский, вы о нем, наверно, слышали. А потом, когда гостиницу снесли, выяснилось, что суд отменил итоги тендера. Теперь в московской мэрии не знают, как им быть. С одной стороны он столько денег потратил и столько уже вложил, а с другой – есть решение суда.
– Похоже, что у вас строительный бизнес по-прежнему считается зоной большого риска? – поинтересовался Чхеидзе. Он знал эту нашумевшую историю из швейцарских газет.
Самойлов испугался. Он подумал, что напрасно вспомнил об этом решении суда. Такой инвестор, как Чхеидзе, появляется не каждый день. И вдобавок он был почти своим, понимающим местные трудности и готовый инвестировать в их строительный бизнес несколько десятков миллионов долларов.
– Я думаю, что решение суда еще могут отменить. У нас в городе никто не спорит с московской мэрией, – осторожно добавил Альберт Аркадьевич, – а насчет гостиниц все понятно. »Интурист» тоже давно снесли, а на его месте сейчас новый пятизвездочный отель построили. И «Минск» скоро снесут. В общем все старые гостиницы заменяют на новые. Но вы все сами увидите. Мы заказали вам номер в «Национале», он как раз напротив бывшей «Москвы».
– Это я помню, – улыбнулся Давид Георгиевич, – рядом было здание Госплана, которое потом передали Государственной думе. Я ничего не путаю?
– Нет. Все правильно.
– И еще в переходе всегда были старые цыганки, которым я всегда давал деньги. Одна такая пожилая женщина, кажется, ее звали Виолеттой, она мне тогда нагадала. Честное слово, не поверите... Она мне нагадала, что я уеду из города и не буду здесь ровно двенадцать лет. Да, она мне так и сказала. Двенадцать лет, – растерянно произнес Чхеидзе. Он совсем забыл об этом случае и только сейчас вспомнил. Двенадцать лет. Какое интересное совпадение.
– Сейчас там тоже бывают цыганки, – сообщил Самойлов.
– Как интересно. Нужно будет спуститься, чтобы их увидеть. Когда у нас должны начаться переговоры? – поиинтересовался Чхеидзе.
– Через два часа, – сообщил Самойлов, – у вас будет время отдохнуть и переодеться, если вы захотите. Рядом с вашим люксом два заказанных номера для вашего секретаря и телохранителя. Если они будут жить отдельно от вас.
Самойлов видел Лиану, которая выглядела как топ-модель, готовая выиграть любой конкурс. Высокого роста, с удивительно красивыми голубыми глазами, всегда тщательно уложенными волосами, одетая в неизменно элегантные костюмы от Балансиаги, она вызывала восхищение у всех, кто с ней общался. Чхеидзе это знал и поэтому возил ее с собой по всему миру, оставляя в своем швейцарском офисе другого секретаря. Оставшейся в Цюрихе Магде было пятьдесят четыре. Она была педантична, как все немцы, аккуратна, пунктуальна и исключительно добросовестна. Но не обладала ни внешностью, ни такой грудью, как у Лианы, и поэтому всегда оставалась дома.
– Они будут жить в своих номерах, – ответил Чхеидзе, – а можно мне, перед тем как мы поселимся в отеле, спуститься вниз, в тот самый переход. Мне будет просто интересно посмотреть. Потом у меня не будет времени.
– Конечно можно. Там сейчас из перехода можно пройти в большой комплекс под Манежной площадью. Несколько этажей. Магазины, рестораны, кафе. Если вам интересно...
– Это мне неинтересно, – возразил Давид Георгиевич, – я хочу только посмотреть, как там, в этом переходе. Может, встречу свою старую знакомую, которую не видел целых двенадцать лет. Она мне тогда так точно нагадала. Целых двенадцать лет. Мне казалось, что это вся жизнь. А все эти годы так быстро пролетели.