Страница:
Чингиз Абдуллаев
Третий вариант
Любая мафия порождает страх, но и сама порождена страхом.
Жильбер Сесброн
ГЛАВА 1
За семь месяцев до событий
Уходить от преследования всегда лучше, имея конкретный план. Когда его нет, приходится действовать импульсивно, импровизируя на ходу, что часто приводит к ошибкам.
Он выстрелил еще раз в мелькнувшее лицо. Кажется, не попал. В темноте очень трудно разобраться, куда бежать. Нужно хотя бы приблизительно ориентироваться на этом старом заброшенном заводе, где его так глупо подставили. Он тяжело вздохнул, рукавом вытер пот с лица. В правой руке – пистолет с оставшимися четырьмя патронами, в левой – тот самый чемоданчик, который им так нужен. Судя по всему, на этот раз они подготовились неплохо. И теперь собираются захлопнуть ловушку. Он может отсюда и не выбраться.
Внезапно где-то наверху загорелся свет. Видимо, включилось аварийное освещение. Оттуда послышался крик:
– Анвар, у тебя нет никаких шансов! Выходи на площадку и отдай нам чемодан. Может, тогда мы оставим тебя в живых.
Он облизнул губы. Не узнать этот голос было невозможно. Скорее можно поверить ядовитой змее или голодному шакалу, чем этому человеку. Нет, живым они его отсюда не выпустят. Тем более после того, как он уже убил или ранил двух преследователей. Но как выбраться с этого завода? Здесь почему-то так холодно, хотя на дворе настоящая весна.
Раздалось несколько выстрелов. И снова крик:
– Анвар! Ты слышишь нас?! Тебе отсюда не уйти. Кончай прятаться! Мы все равно тебя найдем! Отдай нам груз.
Он посмотрел на свой чемоданчик. В нем десять килограммов наркотика. Того самого наркотика, который в Европу отправляют только в переработанном виде. Килограмм такой массы стоит больше десяти тысяч долларов. Значит, сейчас в его руках сто тысяч долларов. Это очень большие деньги. Если он, конечно, сумеет отсюда уйти. А если не сумеет?
Наверху послышался какой-то шум, и помещение заводского цеха осветилось еще одним прожектором. Внизу, на площадке, замелькали фигуры людей. Анвар опять облизнул губы и, прижавшись к холодной металлической стойке, попытался сосчитать, сколько теней там мелькает. Получалось много. Очень много. Это его озадачило.
У Рахима, который находится на башенном кране и кричит оттуда, отдавая команды, никак не больше десяти человек. Это если он соберет всех своих боевиков. А внизу людей не меньше тридцати. И еще слышны голоса снаружи. И это из-за каких-то тысяч сюда примчалась целая армия? Анвара прошиб холодный пот. Дело совсем в другом. Тогда в чем? Он осторожно отступил вглубь, за металлические конструкции, стараясь не выходить из тени. Дальше, еще дальше. Люди внизу обшаривали каждый закуток. На свету ярко блеснули погоны. Анвар испуганно охнул. Сотрудники милиции. Господи, только этого не хватало. Значит, за ним охотятся и люди Рахима, и сотрудники милиции. Что же еще такого в этом проклятом чемоданчике, если из-за него они устраивают форменную облаву?
Он отступил еще дальше и присел на корточки. Стараясь унять дрожь в пальцах, попытался открыть чемоданчик. Конечно, он заперт на код и его невозможно так просто открыть. К тому же мешал пистолет. Он положил его на холодный металлический пол, рядом с собой. Снова попытался открыть. Замок не поддавался. Разозлившись, он достал нож, чтобы открыть чемоданчик с его помощью. Опять неудача. Послышались чьи-то торопливые шаги, и он быстро схватил пистолет. Все-таки интересно, что лежит в чемоданчике? Он думал, это обычная партия наркотиков, с которой можно скрыться. Но хорошо организованное преследование, участие такого количества людей свидетельствовали, что он ошибся. И теперь ему очень хотелось взглянуть на содержимое чемоданчика. Шаги между тем совсем близко. Стрелять нельзя, и потому он, поднявшись, осторожно перебрался за наваленные в кучу в конце пролета металлические стержни.
Мимо пробежал кто-то из преследователей. Он тоже был в милицейской форме. Наверху загорелся еще один прожектор, и противный голос Рахима снова загремел, отражаясь эхом среди металлических конструкций:
– Я даю тебе последний шанс, Анвар! Выйди к нам, иначе через пять минут ты будешь трупом! Тебе отсюда не уйти. Не уйти ни за что! Подумай лучше и прими мудрое решение.
Очень хотелось ответить. Но крикнуть что-нибудь обидное означало выдать себя. Анвар подумал: если ему удастся уйти отсюда живым, он всю оставшуюся жизнь будет верующим человеком. Близких шагов не было слышно, и он снова присел на корточки, пытаясь открыть чемоданчик. Достав нож, он с силой, которую придают человеку экстремальные обстоятельства, надавил на крышку. Послышался треск, защелка лопнула, и чемоданчик открылся.
К ужасу Анвара, в нем не было привычных пакетов с белым порошком. В чемоданчике лежали папки с бумагами. Он мучительно застонал: как все глупо получилось. Здесь лежат какие-то документы. Именно в тот момент, когда он решил скрыться с наркотиками, которые он всегда перевозил как курьер, ему подсунули какие-то бумаги. И ради этих бумажек его готовы разорвать на части. Как все это глупо. Они ищут документы и ни за что не успокоятся, пока не найдут их. А если даже найдут, то обязательно уберут такого опасного свидетеля, как он. «Ну уж нет, – зло подумал Анвар. – Они не получат этих документов».
Он закрыл чемоданчик и решительно встал. Подумав немного, вдруг улыбнулся. Кажется, у него появился шанс на спасение. Просто для этого нужно выбрать более удобную позицию. Из-за сломанного замка чемоданчик не закрывался, и его приходилось придерживать пальцами левой руки. Пистолет по-прежнему был в правой.
Анвар огляделся и осторожно пошел к лестнице. На его уровне никого не было. Добравшись до лестницы, он опять оглянулся. Теперь самое главное – четко сделать то, что он задумал. Глубоко вздохнув, он стал подниматься. И вдруг замер. Сверху кто-то спускался. Спрятаться негде, отступать поздно, да и некуда – внизу боевики Рахима, продажные милиционеры, пригнанные сюда в таком количестве.
Он решительно поднял пистолет и, когда неизвестный появился на его пролете, выстрелил. Человек со страшным криком полетел вниз. Снизу послышались крики, грохнул выстрел. Один, другой. Он выстрелил снова, на этот раз влево, откуда уже бежали двое, и решительно полез вверх. Положение осложнялось. Его наконец обнаружили.
Задыхаясь, оглядываясь по сторонам, он влез на новый уровень и, прислонившись к стене, закричал: – Рахим! Это я, Анвар! Я хочу с тобой поговорить!
В ответ послышались ругательства, новые выстрелы. Он втянул голову в плечи. Все стихло, потом зазвучал усиленный динамиками голос Рахима:
– Ты принял мудрое решение, Анвар. Спускайся вниз, мы тебя ждем.
– Нет! – хрипло ответил Анвар. – Вы меня не поняли! Я не сдаюсь, я просто хочу с тобой поговорить.
Очень хотелось пить, но воды рядом не было. И в магазине пистолета оставалось всего два патрона. Последний патрон – спасительное средство от мучений, коим он будет подвергнут, если попадет живым в руки Рахима.
– Нам не о чем разговаривать, Анвар! – снова отразился эхом голос Рахима. – Спускайся и отдай груз.
– Здесь нет никакого груза! – заорал на все помещение Анвар. – Здесь ничего нет. Вас обманули. Мне дали чемоданчик с какими-то документами. У меня нет ни грамма вашего вонючего порошка.
Наступило молчание. Снизу не доносилось ни звука. Наконец раздался чей-то другой голос, более серьезный и более резкий:
– Где документы? Что ты с ними сделал?
– Они у меня, – крикнул Анвар. – Но если меня отсюда не отпустят, я их просто сожгу. Или порву.
– Что ты хочешь? – снова спросил тот же голос.
– Уйти отсюда. А документы я отдам. Мне они не нужны.
– Спускайся вниз, – разрешил голос, – и уходи. Тебя никто не тронет. Только отдай нам документы.
– Нет, – улыбнулся пересохшими губами Анвар, – так не пойдет. Поднимайся ко мне сам. И я отдам тебе документы. Иначе я сожгу их и твои ребята не успеют до меня добраться.
Наступило долгое молчание. Анвар торопливо вытащил из папки лист бумаги, лежавший сверху, и щелкнул зажигалкой. Бумага медленно, словно нехотя, загорелась, и он бросил ее вниз. Оттуда послышался настоящий рев негодования.
– Стой! – прокричал тот же голос. – Остановись, я иду к тебе.
Анвар усмехнулся, но не стал больше щелкать зажигалкой, только предупредил:
– И поднимайся один, иначе я подожгу все бумаги.
Далеко внизу послышались шаги. Анвар знал: верить этим мерзавцам все равно нельзя. Он, снова открыв чемоданчик, торопливо пересчитал лежавшие в нем папки. Четыре. Быстро достав несколько первых листов из второй папки, затем из третьей и из четвертой, он сложил их вместе. Осмотрелся по сторонам. Кажется, вон там какое-то отверстие. Сунул руку – точно, небольшое углубление в металлической конструкции. Очевидно, здесь раньше работал подъемник. Он свернул бумаги и сунул их в углубление. Провел рукой, придавливая. Теперь ничего не видно. Но отсюда нужно уходить, иначе они догадаются, куда он спрятал документы.
Посматривая вниз, он осторожно переместился вправо, метров на десять. Незнакомец поднимался не торопясь, видимо, сохраняя достоинство в глазах столпившихся внизу людей.
Анвар в который раз облизнул губы. Очень хотелось пить. Нужно уговорить этого типа дать ему автомобиль или вертолет, чтобы он мог отсюда скрыться. А взамен отдать чемоданчик с документами. Но прежде нужно обязательно сказать про первые листы, изъятые из всех папок. Это его страховка на случай всяких неожиданностей.
Незнакомец уже поднялся на его уровень. Он медленно подходил к Анвару. Нет, к счастью, Анвар никогда не видел его. Это запоминающееся характерное лицо с тонкими губами и резко очерченными скулами он бы узнал. Анвар всматривался в подходившего человека. Что он ему несет? Смерть или надежду?
Человек подошел совсем близко. И, презрительно глядя в глаза Анвара, не обращая внимания на пистолет в его руке, спросил:
– Где документы?
– Вот, – Анвар поднял чемоданчик. Он еще хотел сказать что-то о первых листах, о спрятанных бумагах, о своих требованиях. Но больше ничего не успел сказать. Неожиданно грохнул выстрел. Незаметно поднявшийся с другой стороны один из боевиков Рахима попал ему прямо в грудь.
Анвар пошатнулся и осел на металлический пол. Чемоданчик выпал у него из руки. Незнакомец недобро усмехнулся и наклонился за ним.
Анвар хотел поднять руку с пистолетом, хотел что-то сказать, но кровавые пузыри на губах уже мешали говорить, а нестерпимая боль в груди раздирала тело. Он только замычал что-то непонятное. Стоявший перед ним человек неторопливо достал свой пистолет, чтобы пристрелить его.
«Они не найдут самых важных бумаг», – это была последняя ясная мысль Анвара. Взглянув на стоявшего перед ним убийцу, он улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться, потому что мускулы лица уже отказывались повиноваться его разуму. Он так и умер с недозревшей улыбкой. Незнакомец, хладнокровно подняв пистолет, выстрелил ему прямо в лицо. Анвар дернулся и замер. Мужчина поднял чемоданчик, открыл его; увидев все четыре папки, довольно кивнул и стал спускаться по лестнице. Снизу, тяжело дыша, поднимался сам Рахим.
– Все в порядке? Вы забрали документы?
– Конечно, – презрительно сказал мужчина. – В следующий раз будь внимательнее. Если бы эти бумаги пропали, нас сожгли бы живьем. И тебя, и меня, и всех, кто здесь находится. Иди, забери труп этого идиота. Можешь скормить его своим собакам.
Рахим испуганно смотрел на говорившего. Он не сомневался, что тот поступил бы точно так же и с ним. Рахим слишком хорошо знал характер этого человека.
Он выстрелил еще раз в мелькнувшее лицо. Кажется, не попал. В темноте очень трудно разобраться, куда бежать. Нужно хотя бы приблизительно ориентироваться на этом старом заброшенном заводе, где его так глупо подставили. Он тяжело вздохнул, рукавом вытер пот с лица. В правой руке – пистолет с оставшимися четырьмя патронами, в левой – тот самый чемоданчик, который им так нужен. Судя по всему, на этот раз они подготовились неплохо. И теперь собираются захлопнуть ловушку. Он может отсюда и не выбраться.
Внезапно где-то наверху загорелся свет. Видимо, включилось аварийное освещение. Оттуда послышался крик:
– Анвар, у тебя нет никаких шансов! Выходи на площадку и отдай нам чемодан. Может, тогда мы оставим тебя в живых.
Он облизнул губы. Не узнать этот голос было невозможно. Скорее можно поверить ядовитой змее или голодному шакалу, чем этому человеку. Нет, живым они его отсюда не выпустят. Тем более после того, как он уже убил или ранил двух преследователей. Но как выбраться с этого завода? Здесь почему-то так холодно, хотя на дворе настоящая весна.
Раздалось несколько выстрелов. И снова крик:
– Анвар! Ты слышишь нас?! Тебе отсюда не уйти. Кончай прятаться! Мы все равно тебя найдем! Отдай нам груз.
Он посмотрел на свой чемоданчик. В нем десять килограммов наркотика. Того самого наркотика, который в Европу отправляют только в переработанном виде. Килограмм такой массы стоит больше десяти тысяч долларов. Значит, сейчас в его руках сто тысяч долларов. Это очень большие деньги. Если он, конечно, сумеет отсюда уйти. А если не сумеет?
Наверху послышался какой-то шум, и помещение заводского цеха осветилось еще одним прожектором. Внизу, на площадке, замелькали фигуры людей. Анвар опять облизнул губы и, прижавшись к холодной металлической стойке, попытался сосчитать, сколько теней там мелькает. Получалось много. Очень много. Это его озадачило.
У Рахима, который находится на башенном кране и кричит оттуда, отдавая команды, никак не больше десяти человек. Это если он соберет всех своих боевиков. А внизу людей не меньше тридцати. И еще слышны голоса снаружи. И это из-за каких-то тысяч сюда примчалась целая армия? Анвара прошиб холодный пот. Дело совсем в другом. Тогда в чем? Он осторожно отступил вглубь, за металлические конструкции, стараясь не выходить из тени. Дальше, еще дальше. Люди внизу обшаривали каждый закуток. На свету ярко блеснули погоны. Анвар испуганно охнул. Сотрудники милиции. Господи, только этого не хватало. Значит, за ним охотятся и люди Рахима, и сотрудники милиции. Что же еще такого в этом проклятом чемоданчике, если из-за него они устраивают форменную облаву?
Он отступил еще дальше и присел на корточки. Стараясь унять дрожь в пальцах, попытался открыть чемоданчик. Конечно, он заперт на код и его невозможно так просто открыть. К тому же мешал пистолет. Он положил его на холодный металлический пол, рядом с собой. Снова попытался открыть. Замок не поддавался. Разозлившись, он достал нож, чтобы открыть чемоданчик с его помощью. Опять неудача. Послышались чьи-то торопливые шаги, и он быстро схватил пистолет. Все-таки интересно, что лежит в чемоданчике? Он думал, это обычная партия наркотиков, с которой можно скрыться. Но хорошо организованное преследование, участие такого количества людей свидетельствовали, что он ошибся. И теперь ему очень хотелось взглянуть на содержимое чемоданчика. Шаги между тем совсем близко. Стрелять нельзя, и потому он, поднявшись, осторожно перебрался за наваленные в кучу в конце пролета металлические стержни.
Мимо пробежал кто-то из преследователей. Он тоже был в милицейской форме. Наверху загорелся еще один прожектор, и противный голос Рахима снова загремел, отражаясь эхом среди металлических конструкций:
– Я даю тебе последний шанс, Анвар! Выйди к нам, иначе через пять минут ты будешь трупом! Тебе отсюда не уйти. Не уйти ни за что! Подумай лучше и прими мудрое решение.
Очень хотелось ответить. Но крикнуть что-нибудь обидное означало выдать себя. Анвар подумал: если ему удастся уйти отсюда живым, он всю оставшуюся жизнь будет верующим человеком. Близких шагов не было слышно, и он снова присел на корточки, пытаясь открыть чемоданчик. Достав нож, он с силой, которую придают человеку экстремальные обстоятельства, надавил на крышку. Послышался треск, защелка лопнула, и чемоданчик открылся.
К ужасу Анвара, в нем не было привычных пакетов с белым порошком. В чемоданчике лежали папки с бумагами. Он мучительно застонал: как все глупо получилось. Здесь лежат какие-то документы. Именно в тот момент, когда он решил скрыться с наркотиками, которые он всегда перевозил как курьер, ему подсунули какие-то бумаги. И ради этих бумажек его готовы разорвать на части. Как все это глупо. Они ищут документы и ни за что не успокоятся, пока не найдут их. А если даже найдут, то обязательно уберут такого опасного свидетеля, как он. «Ну уж нет, – зло подумал Анвар. – Они не получат этих документов».
Он закрыл чемоданчик и решительно встал. Подумав немного, вдруг улыбнулся. Кажется, у него появился шанс на спасение. Просто для этого нужно выбрать более удобную позицию. Из-за сломанного замка чемоданчик не закрывался, и его приходилось придерживать пальцами левой руки. Пистолет по-прежнему был в правой.
Анвар огляделся и осторожно пошел к лестнице. На его уровне никого не было. Добравшись до лестницы, он опять оглянулся. Теперь самое главное – четко сделать то, что он задумал. Глубоко вздохнув, он стал подниматься. И вдруг замер. Сверху кто-то спускался. Спрятаться негде, отступать поздно, да и некуда – внизу боевики Рахима, продажные милиционеры, пригнанные сюда в таком количестве.
Он решительно поднял пистолет и, когда неизвестный появился на его пролете, выстрелил. Человек со страшным криком полетел вниз. Снизу послышались крики, грохнул выстрел. Один, другой. Он выстрелил снова, на этот раз влево, откуда уже бежали двое, и решительно полез вверх. Положение осложнялось. Его наконец обнаружили.
Задыхаясь, оглядываясь по сторонам, он влез на новый уровень и, прислонившись к стене, закричал: – Рахим! Это я, Анвар! Я хочу с тобой поговорить!
В ответ послышались ругательства, новые выстрелы. Он втянул голову в плечи. Все стихло, потом зазвучал усиленный динамиками голос Рахима:
– Ты принял мудрое решение, Анвар. Спускайся вниз, мы тебя ждем.
– Нет! – хрипло ответил Анвар. – Вы меня не поняли! Я не сдаюсь, я просто хочу с тобой поговорить.
Очень хотелось пить, но воды рядом не было. И в магазине пистолета оставалось всего два патрона. Последний патрон – спасительное средство от мучений, коим он будет подвергнут, если попадет живым в руки Рахима.
– Нам не о чем разговаривать, Анвар! – снова отразился эхом голос Рахима. – Спускайся и отдай груз.
– Здесь нет никакого груза! – заорал на все помещение Анвар. – Здесь ничего нет. Вас обманули. Мне дали чемоданчик с какими-то документами. У меня нет ни грамма вашего вонючего порошка.
Наступило молчание. Снизу не доносилось ни звука. Наконец раздался чей-то другой голос, более серьезный и более резкий:
– Где документы? Что ты с ними сделал?
– Они у меня, – крикнул Анвар. – Но если меня отсюда не отпустят, я их просто сожгу. Или порву.
– Что ты хочешь? – снова спросил тот же голос.
– Уйти отсюда. А документы я отдам. Мне они не нужны.
– Спускайся вниз, – разрешил голос, – и уходи. Тебя никто не тронет. Только отдай нам документы.
– Нет, – улыбнулся пересохшими губами Анвар, – так не пойдет. Поднимайся ко мне сам. И я отдам тебе документы. Иначе я сожгу их и твои ребята не успеют до меня добраться.
Наступило долгое молчание. Анвар торопливо вытащил из папки лист бумаги, лежавший сверху, и щелкнул зажигалкой. Бумага медленно, словно нехотя, загорелась, и он бросил ее вниз. Оттуда послышался настоящий рев негодования.
– Стой! – прокричал тот же голос. – Остановись, я иду к тебе.
Анвар усмехнулся, но не стал больше щелкать зажигалкой, только предупредил:
– И поднимайся один, иначе я подожгу все бумаги.
Далеко внизу послышались шаги. Анвар знал: верить этим мерзавцам все равно нельзя. Он, снова открыв чемоданчик, торопливо пересчитал лежавшие в нем папки. Четыре. Быстро достав несколько первых листов из второй папки, затем из третьей и из четвертой, он сложил их вместе. Осмотрелся по сторонам. Кажется, вон там какое-то отверстие. Сунул руку – точно, небольшое углубление в металлической конструкции. Очевидно, здесь раньше работал подъемник. Он свернул бумаги и сунул их в углубление. Провел рукой, придавливая. Теперь ничего не видно. Но отсюда нужно уходить, иначе они догадаются, куда он спрятал документы.
Посматривая вниз, он осторожно переместился вправо, метров на десять. Незнакомец поднимался не торопясь, видимо, сохраняя достоинство в глазах столпившихся внизу людей.
Анвар в который раз облизнул губы. Очень хотелось пить. Нужно уговорить этого типа дать ему автомобиль или вертолет, чтобы он мог отсюда скрыться. А взамен отдать чемоданчик с документами. Но прежде нужно обязательно сказать про первые листы, изъятые из всех папок. Это его страховка на случай всяких неожиданностей.
Незнакомец уже поднялся на его уровень. Он медленно подходил к Анвару. Нет, к счастью, Анвар никогда не видел его. Это запоминающееся характерное лицо с тонкими губами и резко очерченными скулами он бы узнал. Анвар всматривался в подходившего человека. Что он ему несет? Смерть или надежду?
Человек подошел совсем близко. И, презрительно глядя в глаза Анвара, не обращая внимания на пистолет в его руке, спросил:
– Где документы?
– Вот, – Анвар поднял чемоданчик. Он еще хотел сказать что-то о первых листах, о спрятанных бумагах, о своих требованиях. Но больше ничего не успел сказать. Неожиданно грохнул выстрел. Незаметно поднявшийся с другой стороны один из боевиков Рахима попал ему прямо в грудь.
Анвар пошатнулся и осел на металлический пол. Чемоданчик выпал у него из руки. Незнакомец недобро усмехнулся и наклонился за ним.
Анвар хотел поднять руку с пистолетом, хотел что-то сказать, но кровавые пузыри на губах уже мешали говорить, а нестерпимая боль в груди раздирала тело. Он только замычал что-то непонятное. Стоявший перед ним человек неторопливо достал свой пистолет, чтобы пристрелить его.
«Они не найдут самых важных бумаг», – это была последняя ясная мысль Анвара. Взглянув на стоявшего перед ним убийцу, он улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться, потому что мускулы лица уже отказывались повиноваться его разуму. Он так и умер с недозревшей улыбкой. Незнакомец, хладнокровно подняв пистолет, выстрелил ему прямо в лицо. Анвар дернулся и замер. Мужчина поднял чемоданчик, открыл его; увидев все четыре папки, довольно кивнул и стал спускаться по лестнице. Снизу, тяжело дыша, поднимался сам Рахим.
– Все в порядке? Вы забрали документы?
– Конечно, – презрительно сказал мужчина. – В следующий раз будь внимательнее. Если бы эти бумаги пропали, нас сожгли бы живьем. И тебя, и меня, и всех, кто здесь находится. Иди, забери труп этого идиота. Можешь скормить его своим собакам.
Рахим испуганно смотрел на говорившего. Он не сомневался, что тот поступил бы точно так же и с ним. Рахим слишком хорошо знал характер этого человека.
ГЛАВА 2
Начало событий
Они появились уже второй раз, и теперь я не сомневался, что эти типы следят за мной. Впрочем, увидев их в первый раз, я понял: моей спокойной жизни в этом захолустье пришел конец. Когда два года назад я перебрался сюда из Ленинграда, мне хотелось выть от тоски. Ничего более скучного в своей жизни я не встречал. После Москвы и Ленинграда мне здесь было особенно противно, хотя в самом городке ничего противного я не находил. Наоборот, со временем он даже стал мне нравиться.
Городок Леньки, так он называется, расположен недалеко от Кулундинского озера. Допускаю, что никто и никогда не слышал ни про этот городок, ни про это озеро. В таком случае поясню, что городок этот, по существу, большая железнодорожная станция, где живут несколько тысяч человек. И находится он примерно на одинаковом удалении от двух крупных городов – Барнаула и Павлодара. Последний, правда, сейчас находится «за границей», в Казахстане. Только это ничего принципиально не меняет. Границы все равно практически никакой нет. А Леньки расположены недалеко от пограничной черты. И расстояние до обоих городов не такое большое, где-то по двести пятьдесят километров. Вообще-то, сначала я думал спрятаться в каком-нибудь другом городе, подальше от железной дороги. Но все уперлось в деньги.
Денег у меня достаточно. Вернее, больше, чем достаточно. Я мог бы жить в Леньках тысячу лет, и мне бы хватило. Здесь особенно и не разгуляешься. И потом, как тратить доллары, которые я сумел сюда привезти? Однажды, еще в первые дни после приезда, я сделал такую глупость и пошел в местное отделение Госбанка поменять сто долларов. На меня смотрели как на сумасшедшего. Пришлось бормотать что-то про друга, приславшего мне деньги из Москвы. С тех пор я регулярно сажусь на поезд и отправляюсь в Барнаул, а иногда еще дальше, в Новосибирск, и размениваю деньги там. Заодно сам себе отправляю по почте в Леньки небольшую сумму, чтобы объяснить любопытным, на какие деньги я живу. Пусть думают, что получаю пенсию.
Впрочем, они и так все думают, что я живу только на пенсию, и часто предлагают мне какую-нибудь работу, желая помочь материально. Все видят мою левую руку, вернее, то, что от нее осталось. Мой протез у всех вызывает чувство жалости. Уродливый протез, на который особенно муторно смотреть, когда выпьешь. Говорят, в Европе делают прекрасные протезы. У меня был такой один, из Австрии. Потрясающая вещь. Но я его в Ленинграде оставил, когда «погиб». Чтобы все поверили в мою смерть, нужно было оставить именно этот протез. Иначе долго бы искали. И в конце концов обязательно бы нашли.
Тот протез я только на праздники и надевал. Мне нужен плохой протез, очень плохой. Чтобы все видели, какой я несчастный. Чтобы все отличали мою живую руку от неживой. Чтобы никто даже подумать не мог, что я тот самый известный киллер Левша, который так «отличился» два года назад и потом погиб в Ленинграде.
Не поправляйте меня, напоминая, что город теперь называется Санкт-Петербургом. Это для дураков. Он называется Ленинград. Аристократов там все равно не найдешь, прежних дореволюционных жителей – тем более. А вот людей, переживших блокаду и гордящихся, что они ленинградцы, еще полным-полно. И мне совсем не нравится, что мой родной город так паскудно переименовали. Впрочем, у меня никто и не спрашивал. Тогда был революционный угар. Все кричали – даешь переименования! Калинин стал Тверью, а Горький – Нижним Новгородом. Честно говоря, персона Калинина у меня тоже не вызывает особого уважения. Типичная сволочь. У него жена в лагере сидела, а он услужливо улыбался, с благодарностью принимал все эти переименования в свою честь.
Но те, кто сегодня так ретиво переименовывает, ничем не лучше других. Конечно, правильно сделали, что вернули городу имя Тверь. Но тогда почему оставили Калининград? Чем он лучше Калинина? Впрочем, его нельзя переименовывать. Под боком немцы, сразу вспомнят, что Кенигсберг их город. Вот и получается, что все эти переименования одна лишь туфта. Для дурачков. Принципами здесь и не пахнет. Если Калинин – сукин сын, то он всегда сукин сын. Если мудрый государственный деятель, то почему рядом с Москвой области, носящей его имя, не должно быть, а на границе с Польшей может существовать?
Ох как не нравятся мне эти два типа. Они идут, уже почти не прячась. И мне это действует на нервы. А оружия у меня с собой нет. Ну кто бы мог подумать, что в Леньках меня найдут? Я ведь никому о себе не говорил. Ну, почти никому, если не считать Савелия, с которым знаком уже столько лет. Неужели старик выдал? Так мне и надо. Нарушил главный принцип киллеров – никогда и никому не доверять. Но как они вышли на Савелия? Ему ведь уже восемьдесят и его самого трудно отыскать?
В городке меня уже знают. И очень уважают. Даже в местную школу приглашали, чтобы я рассказал о своих фронтовых подвигах в Афганистане. Все про тот бой спрашивали, когда я руку потерял. Я и напридумывал им кучу разных глупостей. Почти в стиле Рэмбо, видел я этот дешевый боевик, где он один против целой роты спецназа. В жизни так не бывает. Определили бы квадрат, где он прячется, и выжгли бы всю местность огнем. Посмотрел бы я тогда на этого героя.
А про руку рассказывать не особенно хочется. Бой всегда штука непонятная и злая. Пуля откуда хочешь может достать. Конечно, сидя в штабе, можно спрогнозировать какие-нибудь действия, но в реальном бою все это фуфло. Там стреляешь на поражение и пытаешься остаться живым. Часто стреляешь в своих и получаешь пулю от своих. Это против немцев хорошо было воевать, в Великой Отечественной. Все они такие гладкие, упитанные, аккуратные. Воевали по всем правилам военной науки.
В Афгане же в нас из гранатомета иногда стрелял десятилетний мальчик. Или девочка лет семи-восьми подсыпала нам в еду какую-нибудь гадость. Ну что с ней сделаешь? Хотя, конечно, я немного перегнул. Наши отцы и деды в этой войне доказали, что умеют сражаться. Били самую лучшую армию в мире, и крепко били. А вот с Афганом у нас туфта получилась. И не потому, что их армия сильнее. В принципе всю афганскую армию можно было за один день уничтожить. Но вот народ… С ним было труднее. Они нас так ненавидели, что в некоторых кишлаках колодцы отравляли, сами умирали, лишь бы вода не досталась безбожным «шурави».
И вообще, эта война была такой глупостью. И зачем только мы полезли в Афганистан? Чтобы посадить вместо одного кретина другого? Вместо Амина, которого Брежнев сам поздравлял, проходимца Бабрака Кармаля? Видел я однажды его выступление на митинге. Говорит громко, кричит, а у самого глазки такие сытые и хитрые одновременно. Как откормленная мышка, смотрит по сторонам. И довольно так улыбается, глядя на наших ребят. Знал ведь, сука, что это мы его посадили на престол и мы его защищаем. Плюнул я тогда и ушел. Мне глаза человека многое могут сказать. Это я сейчас таким стал – хожу в стареньком костюме и делаю вид, что меня ничего не интересует. Я ведь бывший офицер, имел неплохое образование и во многих вещах разбирался куда лучше местного председателя исполкома, которого все считают умнейшим человеком в городке.
Нужно попытаться оторваться от этих типов. Но как это сделать, если все мое имущество в доме? И чемоданчик с деньгами тоже там. А без денег я – нуль. Настоящий инвалид, который должен жить на нищенскую пенсию. Если, конечно, смогу ее выбить из нашего правительства. У меня там в чемоданчике еще двести тысяч долларов. Пятьдесят я тогда в Ленинграде оставил, для семьи. Переслал до своей «смерти». Надеюсь, моя бывшая жена сумеет по-умному ими распорядиться. Я бы ей и копейки не послал. Это все для мальчика, для моего сына. Иногда ночью его во сне вижу. Какой он стал за два года? Уже, наверное, вырос, совсем взрослый. А поехать, увидеть его никак нельзя. Меня могут сразу вычислить, и тогда ни мне, ни ему хорошо не будет. Вот и приходится его только во сне обнимать.
Интересно, как этим типам удалось меня найти? Ведь Савелий мог и не расколоться. Старик твердый, кремень-мужик. Тогда каким образом им удалось меня вычислить? Каким? Дома у меня лежат три паспорта, один из них с пустыми страницами. Можно вписать любую фамилию. Мне и придется теперь уезжать отсюда, придумывая для себя новую фамилию.
Я живу в домике у Агриппины Изольдовны, в конце улицы. Меня занимает, откуда такое имя у этой милой старушки в этой сибирской глуши? Впрочем, и не такое бывает. Через две улицы живет Домна Николаевна. О чем думал ее папаша, когда давал имя дочери? Кажется, я постепенно становлюсь типичным жителем маленького городка со своими провинциальными комплексами и амбициями. За два года почти всех здесь узнал. И ко мне привыкли. А некоторые молодые девочки даже заглядываются. Хотя после смерти Ирины мне на них смотреть особенно не хочется. Был я два раза в Новосибирске, находил там проституток.
А один раз даже в Хабаровск поехал. Вот уж где раздолье. В единственной приличной гостинице – девочки со своими мальчиками-сутенерами. Можешь выбрать любую. С проститутками мне легче. Не нужно изображать из себя влюбленного павиана, говорить глупости, вилять хвостом и все только для того, чтобы переспать с женщиной, а наутро ее забыть. Гораздо честнее просто заплатить и ни о чем не спрашивать.
Поэтому на местных девочек в Леньках я внимания не обращаю. В городке все устоялось, спокойно, благородно. Здесь, конечно, проституток не бывает. Да и туристов никогда не видели. Командированный какой – и то редкий гость. Есть две-три соломенные вдовушки, готовые оказать услуги любому желающему. Но это честные и милые женщины. Просто от безысходности такие, от однообразного своего житья.
И все-таки, почему они так нагло идут за мной? Словно не боятся, что я могу сбежать. Может, они знают про мой чемоданчик? Вроде не должны, спрятал я его неплохо. А бабки Агриппы сейчас дома нет. Она к племяннице в деревню уехала. Ключи от дома мне оставила, и посторонние там появиться не могли. Соседи бы сразу заметили. Такие глазастые и ушастые соседи бывают только в провинциальных городах, где любая новость о соседском петухе – целое событие, которое обсуждается несколько дней. Еще бы, ведь для них она гораздо интереснее, чем переворот в Сомали или ураган в Индонезии.
Я на секунду останавливаюсь, чтобы оценить возможности моих преследователей. Достаточно крепкие, сильные. Справиться будет трудно. Но можно. Один слишком размахивает руками, не собран. Второй, коренастый, одетый в темные брюки и зеленую куртку, наоборот, угрюмый и мрачный. С ним будет посложнее. Видимо, бывший спортсмен. А у меня одна правая рука на них обоих. И все же, думаю, ребятам придется нелегко. Судя по лицам, они этого еще не понимают. Еще не знают, что я тот самый Левша, на счету которого больше трупов, чем пальцев на их конечностях. Они даже не подозревают, что одна моя рука плюс голова гораздо сильнее, чем два накачанных мускулами пустоголовых балбеса. И мне сейчас нужно им это доказать.
Городок Леньки, так он называется, расположен недалеко от Кулундинского озера. Допускаю, что никто и никогда не слышал ни про этот городок, ни про это озеро. В таком случае поясню, что городок этот, по существу, большая железнодорожная станция, где живут несколько тысяч человек. И находится он примерно на одинаковом удалении от двух крупных городов – Барнаула и Павлодара. Последний, правда, сейчас находится «за границей», в Казахстане. Только это ничего принципиально не меняет. Границы все равно практически никакой нет. А Леньки расположены недалеко от пограничной черты. И расстояние до обоих городов не такое большое, где-то по двести пятьдесят километров. Вообще-то, сначала я думал спрятаться в каком-нибудь другом городе, подальше от железной дороги. Но все уперлось в деньги.
Денег у меня достаточно. Вернее, больше, чем достаточно. Я мог бы жить в Леньках тысячу лет, и мне бы хватило. Здесь особенно и не разгуляешься. И потом, как тратить доллары, которые я сумел сюда привезти? Однажды, еще в первые дни после приезда, я сделал такую глупость и пошел в местное отделение Госбанка поменять сто долларов. На меня смотрели как на сумасшедшего. Пришлось бормотать что-то про друга, приславшего мне деньги из Москвы. С тех пор я регулярно сажусь на поезд и отправляюсь в Барнаул, а иногда еще дальше, в Новосибирск, и размениваю деньги там. Заодно сам себе отправляю по почте в Леньки небольшую сумму, чтобы объяснить любопытным, на какие деньги я живу. Пусть думают, что получаю пенсию.
Впрочем, они и так все думают, что я живу только на пенсию, и часто предлагают мне какую-нибудь работу, желая помочь материально. Все видят мою левую руку, вернее, то, что от нее осталось. Мой протез у всех вызывает чувство жалости. Уродливый протез, на который особенно муторно смотреть, когда выпьешь. Говорят, в Европе делают прекрасные протезы. У меня был такой один, из Австрии. Потрясающая вещь. Но я его в Ленинграде оставил, когда «погиб». Чтобы все поверили в мою смерть, нужно было оставить именно этот протез. Иначе долго бы искали. И в конце концов обязательно бы нашли.
Тот протез я только на праздники и надевал. Мне нужен плохой протез, очень плохой. Чтобы все видели, какой я несчастный. Чтобы все отличали мою живую руку от неживой. Чтобы никто даже подумать не мог, что я тот самый известный киллер Левша, который так «отличился» два года назад и потом погиб в Ленинграде.
Не поправляйте меня, напоминая, что город теперь называется Санкт-Петербургом. Это для дураков. Он называется Ленинград. Аристократов там все равно не найдешь, прежних дореволюционных жителей – тем более. А вот людей, переживших блокаду и гордящихся, что они ленинградцы, еще полным-полно. И мне совсем не нравится, что мой родной город так паскудно переименовали. Впрочем, у меня никто и не спрашивал. Тогда был революционный угар. Все кричали – даешь переименования! Калинин стал Тверью, а Горький – Нижним Новгородом. Честно говоря, персона Калинина у меня тоже не вызывает особого уважения. Типичная сволочь. У него жена в лагере сидела, а он услужливо улыбался, с благодарностью принимал все эти переименования в свою честь.
Но те, кто сегодня так ретиво переименовывает, ничем не лучше других. Конечно, правильно сделали, что вернули городу имя Тверь. Но тогда почему оставили Калининград? Чем он лучше Калинина? Впрочем, его нельзя переименовывать. Под боком немцы, сразу вспомнят, что Кенигсберг их город. Вот и получается, что все эти переименования одна лишь туфта. Для дурачков. Принципами здесь и не пахнет. Если Калинин – сукин сын, то он всегда сукин сын. Если мудрый государственный деятель, то почему рядом с Москвой области, носящей его имя, не должно быть, а на границе с Польшей может существовать?
Ох как не нравятся мне эти два типа. Они идут, уже почти не прячась. И мне это действует на нервы. А оружия у меня с собой нет. Ну кто бы мог подумать, что в Леньках меня найдут? Я ведь никому о себе не говорил. Ну, почти никому, если не считать Савелия, с которым знаком уже столько лет. Неужели старик выдал? Так мне и надо. Нарушил главный принцип киллеров – никогда и никому не доверять. Но как они вышли на Савелия? Ему ведь уже восемьдесят и его самого трудно отыскать?
В городке меня уже знают. И очень уважают. Даже в местную школу приглашали, чтобы я рассказал о своих фронтовых подвигах в Афганистане. Все про тот бой спрашивали, когда я руку потерял. Я и напридумывал им кучу разных глупостей. Почти в стиле Рэмбо, видел я этот дешевый боевик, где он один против целой роты спецназа. В жизни так не бывает. Определили бы квадрат, где он прячется, и выжгли бы всю местность огнем. Посмотрел бы я тогда на этого героя.
А про руку рассказывать не особенно хочется. Бой всегда штука непонятная и злая. Пуля откуда хочешь может достать. Конечно, сидя в штабе, можно спрогнозировать какие-нибудь действия, но в реальном бою все это фуфло. Там стреляешь на поражение и пытаешься остаться живым. Часто стреляешь в своих и получаешь пулю от своих. Это против немцев хорошо было воевать, в Великой Отечественной. Все они такие гладкие, упитанные, аккуратные. Воевали по всем правилам военной науки.
В Афгане же в нас из гранатомета иногда стрелял десятилетний мальчик. Или девочка лет семи-восьми подсыпала нам в еду какую-нибудь гадость. Ну что с ней сделаешь? Хотя, конечно, я немного перегнул. Наши отцы и деды в этой войне доказали, что умеют сражаться. Били самую лучшую армию в мире, и крепко били. А вот с Афганом у нас туфта получилась. И не потому, что их армия сильнее. В принципе всю афганскую армию можно было за один день уничтожить. Но вот народ… С ним было труднее. Они нас так ненавидели, что в некоторых кишлаках колодцы отравляли, сами умирали, лишь бы вода не досталась безбожным «шурави».
И вообще, эта война была такой глупостью. И зачем только мы полезли в Афганистан? Чтобы посадить вместо одного кретина другого? Вместо Амина, которого Брежнев сам поздравлял, проходимца Бабрака Кармаля? Видел я однажды его выступление на митинге. Говорит громко, кричит, а у самого глазки такие сытые и хитрые одновременно. Как откормленная мышка, смотрит по сторонам. И довольно так улыбается, глядя на наших ребят. Знал ведь, сука, что это мы его посадили на престол и мы его защищаем. Плюнул я тогда и ушел. Мне глаза человека многое могут сказать. Это я сейчас таким стал – хожу в стареньком костюме и делаю вид, что меня ничего не интересует. Я ведь бывший офицер, имел неплохое образование и во многих вещах разбирался куда лучше местного председателя исполкома, которого все считают умнейшим человеком в городке.
Нужно попытаться оторваться от этих типов. Но как это сделать, если все мое имущество в доме? И чемоданчик с деньгами тоже там. А без денег я – нуль. Настоящий инвалид, который должен жить на нищенскую пенсию. Если, конечно, смогу ее выбить из нашего правительства. У меня там в чемоданчике еще двести тысяч долларов. Пятьдесят я тогда в Ленинграде оставил, для семьи. Переслал до своей «смерти». Надеюсь, моя бывшая жена сумеет по-умному ими распорядиться. Я бы ей и копейки не послал. Это все для мальчика, для моего сына. Иногда ночью его во сне вижу. Какой он стал за два года? Уже, наверное, вырос, совсем взрослый. А поехать, увидеть его никак нельзя. Меня могут сразу вычислить, и тогда ни мне, ни ему хорошо не будет. Вот и приходится его только во сне обнимать.
Интересно, как этим типам удалось меня найти? Ведь Савелий мог и не расколоться. Старик твердый, кремень-мужик. Тогда каким образом им удалось меня вычислить? Каким? Дома у меня лежат три паспорта, один из них с пустыми страницами. Можно вписать любую фамилию. Мне и придется теперь уезжать отсюда, придумывая для себя новую фамилию.
Я живу в домике у Агриппины Изольдовны, в конце улицы. Меня занимает, откуда такое имя у этой милой старушки в этой сибирской глуши? Впрочем, и не такое бывает. Через две улицы живет Домна Николаевна. О чем думал ее папаша, когда давал имя дочери? Кажется, я постепенно становлюсь типичным жителем маленького городка со своими провинциальными комплексами и амбициями. За два года почти всех здесь узнал. И ко мне привыкли. А некоторые молодые девочки даже заглядываются. Хотя после смерти Ирины мне на них смотреть особенно не хочется. Был я два раза в Новосибирске, находил там проституток.
А один раз даже в Хабаровск поехал. Вот уж где раздолье. В единственной приличной гостинице – девочки со своими мальчиками-сутенерами. Можешь выбрать любую. С проститутками мне легче. Не нужно изображать из себя влюбленного павиана, говорить глупости, вилять хвостом и все только для того, чтобы переспать с женщиной, а наутро ее забыть. Гораздо честнее просто заплатить и ни о чем не спрашивать.
Поэтому на местных девочек в Леньках я внимания не обращаю. В городке все устоялось, спокойно, благородно. Здесь, конечно, проституток не бывает. Да и туристов никогда не видели. Командированный какой – и то редкий гость. Есть две-три соломенные вдовушки, готовые оказать услуги любому желающему. Но это честные и милые женщины. Просто от безысходности такие, от однообразного своего житья.
И все-таки, почему они так нагло идут за мной? Словно не боятся, что я могу сбежать. Может, они знают про мой чемоданчик? Вроде не должны, спрятал я его неплохо. А бабки Агриппы сейчас дома нет. Она к племяннице в деревню уехала. Ключи от дома мне оставила, и посторонние там появиться не могли. Соседи бы сразу заметили. Такие глазастые и ушастые соседи бывают только в провинциальных городах, где любая новость о соседском петухе – целое событие, которое обсуждается несколько дней. Еще бы, ведь для них она гораздо интереснее, чем переворот в Сомали или ураган в Индонезии.
Я на секунду останавливаюсь, чтобы оценить возможности моих преследователей. Достаточно крепкие, сильные. Справиться будет трудно. Но можно. Один слишком размахивает руками, не собран. Второй, коренастый, одетый в темные брюки и зеленую куртку, наоборот, угрюмый и мрачный. С ним будет посложнее. Видимо, бывший спортсмен. А у меня одна правая рука на них обоих. И все же, думаю, ребятам придется нелегко. Судя по лицам, они этого еще не понимают. Еще не знают, что я тот самый Левша, на счету которого больше трупов, чем пальцев на их конечностях. Они даже не подозревают, что одна моя рука плюс голова гораздо сильнее, чем два накачанных мускулами пустоголовых балбеса. И мне сейчас нужно им это доказать.
ГЛАВА 3
За шесть месяцев до событий
В большой гостиной было уютно и прохладно. Бесшумно работали японские кондиционеры, встроенные в стену. Три больших глубоких дивана с раскинутыми на них подушками создавали впечатление трех раковин, готовых проглотить любое живое существо. Несмотря на теплую весеннюю погоду, в конце зала горел камин, создавая особое ощущение уюта и покоя. В комнате находилось два человека. Один был коротышка, подвижный, нервный, с узкой полоской усов и большой лысой головой. Другой, напротив, высокого роста, массивный, неповоротливый, с тяжелыми, грубыми чертами лица и отвисшим подбородком. Он курил трубку, время от времени выбивая ее содержимое в стоявшую перед ним пепельницу. В гостиной иногда появлялась молодая девушка, приносившая кофе или чай, спиртное или соки, смотря по тому, что они пожелают.
Огромный, в двадцать две комнаты, особняк принадлежал коротышке. Располагался он на окраине Москвы, в одном из трех районов, где в последние несколько лет бурно шло строительство собственных домов.
Несмотря на несколько комичный вид, коротышка был известен в странах СНГ бурной предпринимательской деятельностью. Некоторые шепотом говорили о его связях с мафией. Но, как водится, ничего невозможно было доказать, и коротышка работал с десятками банков и акционерных обществ, создаваемых на бывшей территории некогда единого государства.
Его можно было видеть в столицах многих вновь образованных государств, где он имел достаточно хорошие связи. Коротышку звали Рашид Касимов. Принадлежавшие ему лично активы позволяли этому человеку считаться одним из самых богатых в стране. Разумеется, он старался не особенно афишировать размеры своего финансового могущества.
Сидевший рядом с ним, не расстающийся со своей трубкой мрачный человек был президентом крупного российского банка. Поговаривали, что вскоре его возьмут в правительство, настолько толково он руководил вверенным ему учреждением. Кирилл Петрович Мясников был не просто банкиром. На последних выборах он выделил фантастические суммы партии, оказавшейся в числе победителей выборного марафона, и вполне мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе главы правительства.
Кирилл Петрович приехал сюда рано утром, и, судя по всему, разговор с Касимовым был не из легких. Оба сидели покрасневшие, злые. Ожидали третьего человека, который должен был появиться с минуты на минуту. Несмотря на кажущуюся тишину, окружавшую особняк, оба собеседника знали, как много людей находится сейчас в доме и вокруг него. Охрана Мясникова состояла из восьми человек. Охрана Касимова была многочисленнее и включала в себя обслуживающий персонал, работавший в самом доме. Здесь было не менее двух десятков человек, готовых отразить любое неожиданное нападение. Тем не менее финансовые дельцы очень нервничали, поминутно поглядывая на часы.
Огромный, в двадцать две комнаты, особняк принадлежал коротышке. Располагался он на окраине Москвы, в одном из трех районов, где в последние несколько лет бурно шло строительство собственных домов.
Несмотря на несколько комичный вид, коротышка был известен в странах СНГ бурной предпринимательской деятельностью. Некоторые шепотом говорили о его связях с мафией. Но, как водится, ничего невозможно было доказать, и коротышка работал с десятками банков и акционерных обществ, создаваемых на бывшей территории некогда единого государства.
Его можно было видеть в столицах многих вновь образованных государств, где он имел достаточно хорошие связи. Коротышку звали Рашид Касимов. Принадлежавшие ему лично активы позволяли этому человеку считаться одним из самых богатых в стране. Разумеется, он старался не особенно афишировать размеры своего финансового могущества.
Сидевший рядом с ним, не расстающийся со своей трубкой мрачный человек был президентом крупного российского банка. Поговаривали, что вскоре его возьмут в правительство, настолько толково он руководил вверенным ему учреждением. Кирилл Петрович Мясников был не просто банкиром. На последних выборах он выделил фантастические суммы партии, оказавшейся в числе победителей выборного марафона, и вполне мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе главы правительства.
Кирилл Петрович приехал сюда рано утром, и, судя по всему, разговор с Касимовым был не из легких. Оба сидели покрасневшие, злые. Ожидали третьего человека, который должен был появиться с минуты на минуту. Несмотря на кажущуюся тишину, окружавшую особняк, оба собеседника знали, как много людей находится сейчас в доме и вокруг него. Охрана Мясникова состояла из восьми человек. Охрана Касимова была многочисленнее и включала в себя обслуживающий персонал, работавший в самом доме. Здесь было не менее двух десятков человек, готовых отразить любое неожиданное нападение. Тем не менее финансовые дельцы очень нервничали, поминутно поглядывая на часы.