Абдуллаев Чингиз Акифович. Альтернатива для грешников

   — Что вам нужно?
   Видимо, она еще спала и мы вытащили ее из постели. Михалыч выступил вперед:
   — Это квартира Скрибенко?
   — А вы не знаете, куда явились рано утром? — презрительно спросила эта особа.
   — Нам нужно просто все уточнить, — не собирался уступать Михалыч, — вы его жена?
   — Вы могли бы знать, что он давно в разводе. Я его сестра. В чем дело?
   — Довольно много неприятного, — спокойно ответил Михалыч, — вот мое удостоверение, к вам мы приехали за помощью.
   — Что случилось с братом? — прищурилась эта особа.
   — Он погиб, — честно сказал Михалыч, — выпал из окна.
   Женщина отшатнулась, но, судя по всему, она была мужественным человеком. Повернувшись, она прошла в глубь квартиры, махнув нам рукой. Это была большая квартира с некогда хорошо продуманной планировкой и ультрасовременной отделкой, но сейчас квартира явно требовала ремонта. Женщина стояла у окна к нам спиной. Если она и плакала, то делала это сдержанно и беззвучно. Мы молча ждали, когда она заговорит. Наконец она повернулась к нам.
   — Что вам нужно?
   — Мы должны посмотреть его вещи. Его личные вещи, — сказал Михалыч.
   — Вы хотите обыскать квартиру? — поняла женщина.
   — Да, — кивнул Михалыч.
   — Понимаю, — ответила женщина. Она, видимо, действительно все понимала, — там его комната, — показала она. — Вы привели эту молодую особу, чтобы она обыскала и меня?
   Журналистка даже поперхнулась, а мы, несмотря на трагизм ситуации, весело переглянулись, представив эту сцену.
   — Нет, — быстро ответил Михалыч. — Мы только хотели бы посмотреть личные вещи вашего брата.
   — Да, конечно, — вздохнула женщина, — скажите, как он погиб?
   — Я сказал вам правду. Он действительно выпал из окна пятого этажа, — Михалыч глядел ей в глаза, — я был рядом и не успел ему помешать. Он умер мгновенно.
   — Почему он это сделал?
   — Не знаю. Меня тоже очень волнует именно этот вопрос.
   — Там его комната, вы можете посмотреть все, что вам интересно. А рядом кабинет. — Она устало опустилась на стул.
   — Бессонов, Петрашку, посмотрите там, — приказал Михалыч, — а мы с Никитой пройдем в кабинет. — В кабинет мы прошли вчетвером. И мы стали смотреть лежавшие на столе бумаги и записи. Нужно признать, что его сестра держалась мужественно. Она сидела в глубоком кресле молча, не произнося ни слова.
   Напротив сидела наша журналистка и тоже молчала.
   Мы перебирали бумаги, пытаясь найти что-то, что нам поможет. Это называется легкая форма обыска. Так сказать, поверхностный осмотр. Но мы проводим его тщательно, пытаясь обнаружить какую-нибудь причину страсти хозяина квартиры к прыжкам из окна.
   — Ваш брат работал в Кабинете Министров? — спрашивает Михалыч.
   — Работал, — кивает женщина, — работал, — повторяет она, словно только сейчас понимая, что случилось. Но Михалыч, чутко чувствуя ситуацию, не дает ей раскиснуть.
   — В каком отделе?
   — В секретариате Кабинета Министров, — отвечает женщина, и Михалыч удивленно поднимает правую бровь. Это высшая степень удивления, и я уже знаю, что остаток ночи, вернее, остаток утра мы не будем спать.
   — Вы не знаете, чем он там занимался?
   — Работал, — пожимает плечами женщина, — он был обычным референтом. Он ведь и раньше там работал, когда еще это ведомство называлось Советом Министров.
   — И тоже в секретариате?
   — Нет. В отделе административных органов. Нужно знать Михалыча, чтобы оценить его взгляд, брошенный на меня. А потом на журналистку, сидящую в кресле. Она все запоминает, и видно, что ее зрачки вращаются, как записывающие бобины магнитофона. Я все больше убеждаюсь, что подполковник специально взял ее с собой, чтобы гарантировать хороший скандал в том случае, если сегодняшнее расследование кто-нибудь попытается замять или спустить на тормозах. Я начинаю просматривать книги в шкафу. У всех партийных чиновников привычный набор книг.
   «Огоньковские» подписки семидесятых и восьмидесятых годов в полном объеме. Их тогда распределяли по специальным лимитам, и никто не мог получить их, кроме сотрудников райкомов и других подобных инстанций. Я достаю одну книгу. Конечно, ее даже не открывали. Это Чехов. Признаюсь, я не большой любитель Чехова, но когда страницы даже не раскрыты, это неприятно. Словно родившийся мертвый ребенок. Эта книга могла доставить кому-то радость, сделать человека немного лучше или добрее, а вместо этого была заключена в стеклянную колбу шкафа и пылилась там до моего появления. В девяти из десяти случаев книги собирали для престижа.
   Впрочем, некоторые книги раскрывались и даже активно читались. Затертый Горький. Довольно потрепанный Толстой. Все-таки молодец этот Скрибенко. У меня мама была библиотекарем, и я научился если не любить, то хотя бы ценить книги.
   — А семья не жила вместе с ним? — спросил Михалыч.
   — Он развелся сразу после того, как получил эту квартиру, — пояснила его сестра, — семья здесь никогда не жила. Они формально были в браке много лет, но фактически не жили вместе. Вы же знаете, тогда не разрешали разводиться ответственным сотрудникам центрального аппарата. Вот он и вынужден был не оформлять свой развод до восемьдесят седьмого года. А квартиру он получил в восемьдесят третьем.
   — Это его библиотека? — спрашивает Михалыч, видя, как я достаю книги. У него взгляд наметанный, он все замечает.
   — Не совсем. Здесь есть и мои книги. Мы с ним живем давно вместе.
   Значит, Толстой и Горький не писатели ее брата. Это, скорее, ее кумиры.
   Но я уже смотрю другую полку, где лежат фотографии. Целая пачка фотографий. Я лениво перебираю ее, скорее для проформы, чем по необходимости. Какая мне разница, у кого на коленях он сидел в детстве или с какой девушкой любил фотографироваться. Здесь в основном семейные фотографии. А вот в другом альбоме лежат более поздние фотографии. Я показываю Михалычу, и тот кивает, чтобы я все проверил. Из другой комнаты доносится неясный шум. На Бессонова еще можно положиться, он действует аккуратно, а вот Ион в квартире, что слон в посудной лавке. Лучше бы мы взяли Зуева.
   — У вашего брата были близкие друзья? — спрашивает Михалыч. — Он не говорил вам, куда он сегодня пойдет?
   — Нет, не говорил.
   — А вы не спрашивали?
   — Конечно, нет. Это было его личное дело. Мы уже не в том возрасте, когда нужно контролировать друг друга.
   — Но он часто уходил по ночам? — настаивает Михалыч.
   — Нет. Почти никогда. Но иногда уходил. У него была женщина, у которой он оставался ночевать.
   — И он не предупреждал вас?
   — Иногда предупреждал, — горько отвечает она.
   Я продолжаю листать альбом.
   Почему у всех его друзей такой нагло-самоуверенный вид. И у всех одинаковые костюмы. Словно все они вышли из инкубатора. Впрочем, раньше так и было. Все мы, советские, были как инкубаторские. Вот на одной карточке погибший в поездке за рубежом. Все тридцать человек стоят в темных костюмах, и все строго смотрят в объектив.
   — А сегодня ночью он вас предупреждал? — не унимается подполковник.
   — Он сказал, что задержится. Обещал вернуться поздно. У него есть, были свои ключи, и поэтому я легла спать, даже не думала… даже не думала… что все так случится.
   Журналистка, слава Богу, ничего не записывает, но я думаю, что в ее сумочке есть и магнитофон, который она уже включила. Она слишком подозрительно держит сумочку на коленях и бережно перекладывает ее, когда хочет поменять позу. Впрочем, сестра хозяина дома ничего не замечает. А я продолжаю листать альбом. Кажется, я успел ознакомиться со всеми друзьями и сослуживцами Скрибенко. На одной карточке он даже сфотографировался с одним из тех деятелей, портреты которых украшали стены домов в праздничные дни. Правда, хозяин дома не один. Там более ста пятидесяти человек, и среди них, на заднем плане, — хозяин дома.
   — Вы не догадывались, куда он мог поехать? — спрашивает подполковник, и в этот момент я, перевернув страницу альбома, вдруг ошеломленно поднимаю голову. По моему виду Михалыч понимает, что произошло нечто невероятное, и осторожно делает три шага в мою сторону. Сейчас главное сделать так, чтобы ничего не поняла эта журналистка. Я переворачиваю страницу и быстро перебираю фотографии. Так и есть. Эта самая фотография. И, видимо, снятая совсем недавно.
   Михалыч уже стоит рядом со мной.
   — Нет, не догадывалась, — отвечает сестра хозяина, и подполковник берет у меня фотографию. Он все-таки молодец. На лице не дрогнул ни один мускул.
   Просто он внимательно смотрит и кивает, словно ждал именно этого доказательства. Из соседней комнаты выходит Петрашку.
   — Нашли несколько любопытных документов, — говорит он, чуть растягивая по привычке слова. Журналистка насторожилась. Я так и думал, что в сумочке у нее магнитофон: она быстро сует туда руку. Видимо, экономит пленку, надеется, дурочка, нас перехитрить. Она даже не догадывается, что подполковник может все понять. И не знает, что все равно не вернется с этой пленкой домой. Она исчезнет из сумочки, а потом ее пришлют ей с нарочным. Через несколько дней, когда уже можно будет обо всем говорить. Но эта фотография… Наши ребята еще не знают, что произошло, а я пытаюсь скрыть свое смятение под маской равнодушия. Фотография меня потрясла. Мне казалось, что я уже ко всему равнодушен. И даже не удивлялся, когда застал столь ответственного товарища из Кабинета Министров в ночной компании с Коробком и его ребятами. Но фотокарточка… На ней снялись наш погибший хозяин дома и… кто бы вы думали?
   Сам полковник Горохов, наш непосредственный начальник и куратор. И либо это галлюцинация, которой я никогда не страдал, либо мы на пороге самого громкого скандала в нашей среде. Интересно, как полковник объяснит появление этой фотографии?
   Увидев фотографию, подполковник Звягинцев не сказал ни слова. Он помнил и о журналистке, и о сестре погибшего Скрибенко. Звягинцев, подумав немного, положил фотографию обратно и сказал, обращаясь к хозяйке дома:
   — Вы не будете возражать, если мы заберем этот альбом с фотографиями?
   — Вы хотите забрать все фотографии? — встрепенулась женщина.
   — Нет, конечно, — быстро ответил подполковник, — достаточно будет, если мы заберем десять-двенадцать штук: они будут нужны для последующего опознания вашего брата. — Он сказал первое, что пришло в голову, но женщина даже не стала прислушиваться к его словам, а вот журналистка удивленно посмотрела на подполковника.
   — Заканчиваем, ребята, — твердо сказал подполковник, — составьте протокол выемки. Я думаю, нужно отобрать несколько фотографий.
   Шувалов кивнул, понимая, что в числе изъятых должна оказаться и эта фотография. Бессонов подошел к столу.
   — Нашу журналистку можешь использовать в качестве понятой. И пригласи кого-нибудь из соседей. — Звягинцев отошел к окну и достал сигареты. Потом, спохватившись, обернулся к Бессонову. — Пронумеруйте фотографии, и пусть хозяйка дома распишется.
   — Пригласите Константина Гавриловича, — предложила женщина, — он встает в шесть утра и делает зарядку. Это бывший генерал пограничных войск. Он живет над нами.
   — Пригласи, пригласи, — разрешил Звягинцев, устало посмотрев на часы.
   Было уже без пятнадцати Шесть. Звягинцев вышел на лестничную площадку, чтобы выкурить сигарету. За ним вышла журналистка.
   — Вам на самом деле так нужны фотографии погибшего? — спросила она, искоса взглянув на подполковника.
   — Конечно, — невинным голосом ответил Звягинцев, — фотографии всегда нужны. Нам еще намылят голову за то, что этот ответственный сотрудник Кабинета Министров выбросился из окна.
   — Вы считаете, что он был связан с бандитами? — уточнила она.
   — Пока мы ничего не знаем, — осторожно ответил подполковник, — возможно, он оказался в квартире случайно.
   — Вы считаете, он попал туда случайно? — не унималась та.
   — Я не знаю, — Звягинцев затянулся, — я еще не составил определенного мнения. Во всяком случае, вы можете выключить магнитофон, который вы прячете в сумочке. К теме нашей беседы он не имеет никакого отношения. Мы же договаривались, что без моего согласия вы не опубликуете ни строчки.
   Она покраснела. Потом решительно тряхнула своей короткой стрижкой и, засунув руку в сумочку, выключила магнитофон.
   — Я бы все равно ничего не использовала из этой записи без вашего согласия, — оправдываясь, сказала она.
   — Надеюсь, — без тени улыбки заметил подполковник, — но в любом случае это было нарушением нашей договоренности. Мы взяли вас на очень опасную операцию, — он опять перешел на «вы», и это было признаком охлаждения их взаимоотношений, — позволили участвовать в наших мероприятиях, стать свидетелем захвата банды преступников, привезли на место происшествия, а вы обманули нас, используя наше доверие. У меня есть все основания больше вам не доверять.
   — Нет, — попросила она, — я не нарочно. Просто мне хотелось сделать так, чтобы репортаж по-настоящему получился.
   — Для этого вы должны были хотя бы проинформировать нас, — выдохнул подполковник, оглядываясь на дверь. Он разговаривал с ней, не давая возможности вернуться в комнату. Сверху спускались Петрашку и пожилой человек, сохранивший удивительную выправку. Несмотря на раннее утро, он был тщательно выбрит и даже успел надеть галстук к белой сорочке. Звягинцев невольно улыбнулся. У генерала пограничников была своя многолетняя закалка старой школы.
   — Доброе утро, — весело сказал он, — извините, что побеспокоили так рано.
   — Ничего, — ответил генерал, протягивая руку и сжимая ее в крепком рукопожатии, — ничего страшного. Я уже проснулся, только вашему товарищу пришлось подождать, пока я закончу бриться.
   — Спасибо вам, проходите в квартиру, — предложил подполковник, чуть посторонившись. Взглянув на часы (было уже шесть часов утра), подполковник достал телефон и позвонил Зуеву. — Как у тебя дела?
   — Все в порядке. Вернулись Байрамов и Дятлов. У Влада ничего страшного, сквозная рана.
   — Ну, слава Богу. Он в больнице?
   — Нет, они вернулись. Нужно видеть, какой у него вид. Не хочет отсюда уходить, ждет, когда ты вернешься.
   — А остальные?
   — Маслаков звонил из больницы. Он дежурит рядом с раненым. У того положение хуже: может не выжить.
   — Это будет совсем некстати, — пробормотал подполковник, — мне бы очень хотелось, чтобы он ответил на некоторые наши вопросы.
   — Аракелов тоже вернулся, — сообщил Зуев. — Нашли родственников Скрибенко?
   — Нашли сестру. Но ее сейчас лучше не трогать, чуть подумав, сказал Звягинцев. — Пусть немного придет в себя, и тогда повезем ее в морг. Звонки какие-нибудь были?
   — Два раза кто-то звонил. Я уже просил проверить. Звонили с улицы, из телефона-автомата.
   — В шесть часов утра, — задумчиво произнес Звягинцев, — интересные были знакомые у Коробка.
   — Я об этом тоже подумал. И еще о Скрибенко. Почему погибший не боялся встречаться с бандитами в два часа ночи? Неужели они были так тесно связаны?
   Подполковник покосился на стоявшую рядом журналистку, плотнее прижал к уху телефон:
   — Это мы будем проверять.
   — Представляю, какой будет скандал, — услышал он слова своего заместителя, — ответственный сотрудник Кабинета Министров оказался ночью в одной квартире с бандитом-рецидивистом Коробком.
   — Ты еще себе не все представляешь, — пробормотал Звягинцев, — оставь кого-нибудь из ребят на телефоне. Возможно, что это их пункт связи. Хотя откуда о нем узнала любовница Коробка, ума не приложу. У тебя есть ее адрес? Нужно будет заехать к ней и потолковать.
   — Мне заехать или вы сами?
   — Давай лучше ты. Мы уже здесь заканчиваем и скоро поедем обратно на работу. А ты заскочи к этой дамочке. С ней работали ребята из уголовного розыска. Ты ее потряси, пусть скажет, откуда она знала о встрече и почему решила выдать своего бывшего ухажера.
   — Договорились. Вам нужен ее адрес?
   — Давай.
   — Улица Усачева, сорок два. Звягинцев убрал телефон, взглянул на журналистку.
   — У меня есть несколько вопросов, улыбнулась .. она.
   — Надеюсь, вы не включите магнитофон? — спросил подполковник без тени улыбки.
   — Нет, конечно. Мне интересно, что могло быть общего у бандитов с этим погибшим. Судя по всему, он был не особенно решительным человеком.
   — С чего вы взяли?
   — Когда мужчина не может жить один и нуждается в опеке своей сестры, он не самостоятельный человек, — резонно заметила она.
   — Интересное наблюдение, — кивнул подполковник, — мне тоже так показалось. Но в этом-то и загадка. Мы сейчас заканчиваем, — сказал он, демонстративно взглянув на часы, — по-моему, вы можете ехать домой. И не забывайте, что вы дали слово. Ни строчки об этом деле, пока я вам не разрешу.
   — А когда вы мне разрешите?
   — Через несколько дней, — дипломатично ответил Звягинцев, — договорились?
   — Идет, — деловито сказала она, — тем более, что пока писать не о чем.
   Бандитов вы постреляли, а главный свидетель выбросился из окна. Слушайте, может, они держали его в качестве заложника и требовали выкуп?

Глава 6

 
   — У вас бурная фантазия, — улыбнулся подполковник.
   — Я просто высказала свое предположение, — пожала она плечами.
   Подполковник открыл дверь и поманил к себе Шувалова:
   — Возьми такси, поезжай, проводи нашу журналистку домой. Возвращайся.
   — Ясно, — Шувалов недовольно кивнул. Ему с самого начала не нравилась эта молодая нахалка, и он не особенно это скрывал.
   — Только она сначала подпишет документы в качестве свидетеля, — предложил подполковник, — поторопи Бессонова, пусть заканчивает. У нас еще полно дел в управлении.
   Через двадцать минут все спустились вниз, где в машине спал Хонинов.
   — Сергей, просыпайся, — негромко сказал Звягинцев, — едем на работу.
   Хонинов открыл глаза, словно и не спал.
   — Нашли что-нибудь?
   — Нашли, — кивнул Звягинцев, устраиваясь на переднем сиденье.
   — Значит, так, ребята, — подполковник повернулся к сотрудникам, — с этой минуты вы ничего не знаете, ничего не видели, пока я не поговорю с полковником Гороховым. Мне нужно выяснить все самому. Если Горохов был каким-то образом связан с Коробком, то почему он не предупредил их о нашей операции? У него было много времени. Нет, не все так просто. — Звягинцев достал телефон, набирая номер Зуева.
   — Чувствую, отнимут скоро у нас эти телефоны, — проворчал он, — слишком много денег они жрут. — К его удивлению, номер не отвечал.
   — Не отвечают? — спросил Петрашку. — Может, оставили телефон в машине?
   — Зуев не мог оставить телефон, — возразил подполковник. — Черт возьми, почему они не отвечают? Какой телефон был в той квартире у Коробка? Кто-нибудь помнит?
   — Я помню, — сказал Бессонов, называя номер телефона. Звягинцев быстро набрал номер. Трубку снял Аракелов.
   — Что у вас происходит? — строго спросил подполковник. — Почему не отвечаете?
   — Никого здесь нет, — доложил Аракелов, — наши уехали. А меня оставили пока здесь.
   — Когда уехали?
   — Уже минут пятнадцать.
   — У Зуева телефон работал?
   — По-моему, да. Он ведь говорил с вами.
   — Ясно. Ты один?
   — Нет, сейчас пришел участковый. Пытаемся починить входную дверь.
   — Хорошо. Если кто-нибудь позвонит, сообщай мне. — Звягинцев закрыл телефон, потом, подумав немного, снова набрал номер Зуева. Снова никто не отвечал.
   — Может, у него батарейки сели, — предположил Бессонов, видя, как нервничает подполковник. И в этот момент наконец кто-то ответил.
   — Алло, Зуев, — недовольно сказал Звягинцев, — почему долго не отвечал?
   — Кто это говорит? — услышал он чужой голос.
   — Я звоню своему другу, — быстро сориентировался подполковник, — а кто со мной говорит? Может, я ошибся номером?
   — Нет, вы не ошиблись. Просто вашего друга больше нет.
   — Как это нет? Кто говорит?
   — Это неважно. Перезвоните попозже.
   — Подождите, — закричал подполковник, но на другом конце уже отключились.
   — Быстро на улицу Усачева, — приказал Звягинцев, — поворачивай машину.
   С ребятами что-то случилось. — Хонинову не нужно было говорить дважды. Он развернул автомобиль так, что заскрежетали тормоза и рванул машину в другую сторону. Огромный, мощный джип несся по утренним улицам Москвы с максимально возможной скоростью. Все четверо сидели молча, понимая, что произошло нечто невозможное. Зуев не мог так просто отдать телефон чужому человеку. Хонинов, сцепив зубы, выжимал из двигателя все, обгоняя попадавшиеся на пути машины и пугая пока еще редких прохожих.
   Уже подъезжая к дому, они услышали вой пожарных сирен и увидели пламя, бьющее из окон третьего этажа. Звягинцев выскочил из машины, не дожидаясь, пока джип затормозит, и едва не упал. Он подскочил к одному из офицеров милиции, стоявших в оцеплении.
   — Я подполковник ГУВД, что случилось? — закричал он.
   — Не знаю, — ответил офицер, — там произошел взрыв. Говорят, погибли люди.
   В этот момент Звягинцев увидел рванувшегося к нему Дятлова. Тот был перепачкан сажей и бормотал нечто невразумительное.
   — Что случилось? — закричал подполковник.
   — Они погибли! — Дятлова колотило. — Они оставили меня здесь, а сами поднялись вдвоем. Зуев и Байрамов. Оба погибли сразу. На двери было взрывное устройство. Когда я вбежал в подъезд и поднялся на этаж, все было кончено. Я вызвал пожарных и «скорую помощь»: Зуева разорвало на куски, он стоял за дверью, а у Маира снесло полголовы.
   Звягинцев закрыл глаза, стиснув зубы. Он не впервые терял своих товарищей. Но впервые так глупо.
   — А вы говорили, мог предупредить, — услышал он голос Хонинова. И, словно очнувшись, приказал:
   — Сергей, с этой минуты ты заменяешь Зуева, собери ребят, вернетесь в управление. На какой машине вы приехали? — спросил он у Дятлова.
   — На «волге», вашу «девятку» мы оставили Аракелову.
   — Хорошо, — повернулся подполковник, — узнайте, куда увезут… куда увезут их тела. Встретимся в управлении. И дай мне фотографию.
   — Товарищ подполковник, — услышал он рассудительный голос Бессонова, — если это организовал Горохов, то ваша беседа ничего не даст.
   — Возможно, — горько кивнул Звягинцев, — но я буду знать, почему так все произошло. Встретимся через час. — Он повернулся и, не сказав ни слова, пошел к «волге». Офицеры смотрели ему вслед:
   — Нужно было поехать с ним, — задумчиво сказал Петрашку.
   — Он не хочет, — возразил Хонинов, — может, он и прав. Но если это организовал Горохов… — Он, не договорив, сжал кулаки.
   — При чем тут Горохов? — спросил ничего не понимающий Дятлов.
   — Пойдем посмотрим, что там случилось, — не ответил Хонинов, — и куда делась эта сучка, любовница Коробка, живущая в этой квартире. Она не подумала, что мы ее найдем и снесем голову за наших товарищей?
   Думаете, мне очень хотелось провожать эту журналистку? Но Михалыч так выразительно на меня посмотрел, что я понял, как нужно поступить. На прощание он показал мне на сумочку, и у меня не осталось никаких сомнений. Нужно было только найти соответствующее место, чтобы сделать все так, как требовалось.
   Рядом, к сожалению, не было никакого строительства. Даже немного обидно: вся Москва перекопана, а здесь нет ни одной стройки. Если бы была какая-нибудь стройка, я бы повел нашу молодую нахалку через эту стройку и по дороге у нее «случайно» могла открыться сумочка и упал бы ее магнитофончик. Разумеется, все это нужно было сделать осторожно, чтобы эта настырная особа ни о чем не догадалась. Но стройки рядом не было, и нам сразу пришлось идти на улицу и ловить такси. Придется действовать нетрадиционными методами, решил я для себя.
   Остановив машину, я галантно пропустил даму вперед и забрался рядом с ней на заднее сиденье. К этому времени магнитофон был уже у меня в руках.
   Теперь нужно было достать из него кассету так, чтобы она ничего не заметила.
   Она назвала адрес своего дома, и мы поехали.
   — Вы давно знакомы с подполковником Звягинцевым? — спросила она, и я, признаться, даже обрадовался, так как во время разговора легче всего незаметно достать кассету.
   — Несколько лет, — ответил я, стараясь не особенно много разговаривать.
   — Он производит впечатление толкового человека, — осторожно сказала она. Неужели она считает, что я могу рассказать что-нибудь о нашей группе? Она и так слишком много сегодня узнала. Я киваю, проворчав нечто невразумительное.
   Кассету я уже достал, теперь нужно вернуть на место магнитофон.
   — У вас часто случаются подобные выезды? — снова спрашивает дамочка.
   Почему она не может сидеть спокойно? Я даже забыл, как ее зовут. Кажется, Лариса.
   — Знаете, Лариса, — осторожно говорю я, — мы обычно выезжаем не так часто, как вы думаете. Такие операции случаются не каждый день.
   — Между прочим, меня зовут Людмила, — немного обиженно говорит она.
   Это, по-моему, единственное, что ее задело.
   — Извините.
   — А как вас зовут? — Это не очень большой секрет, но лучше, если бы я не называл своего имени. Дамочка должна знать только имя нашего командира и больше никого.
   — Меня зовут Кирилл Константинов, — назвался я именем известного вора в законе, убитого нами полтора года назад. Пусть теперь называет мое имя, если захочет, в своих репортажах.
   — Очень приятно. Я думала, что ваш командир так и не назовет никого.
   Хотя я слышала фамилию Мурашку или Петрашку. Он, кажется, молдаванин.