Абдуллаев Чингиз Акифович. Бремя идолов

   — У погибшего были друзья в редакции?
   — Мы все были его друзьями. Но особенно близко он дружил с Олегом Точкиным.
   — Это который пишет на криминальные темы?
   — Вы неплохо знаете наших сотрудников, — удивился Сорокин.
   — Иногда читаю их статьи, — признался Дронго. — Да, по-моему, «Московский фаталист» читает вся Москва.
   — Раньше у нас был огромный тираж, — признался Сорокин, — сейчас он немного упал. Но это общий спад, и мы тут ничего не можем сделать. Хотя пока неплохо держимся.
   — Разрешите, — в кабинет вошел человек лет сорока в больших роговых очках.
   Редкие волосы тщательно маскировали уже весьма заметную лысину. Одетый в темно-синюю рубашку в клетку и серые брюки, он больше был похож на банковского клерка или бухгалтера, чем на журналиста.
   — Входи, входи, — пригласил его Сорокин. — Вот, Савелий Александрович, это журналист из английской радиокомпании. Мистер… — он замялся, вспомнив, что не согласовал фамилию с ее «обладателем».
   — Дино Корти, — нашелся Дронго, назвав первую пришедшую ему на ум итальянскую фамилию. В Европе ему часто говорили, что он похож на итальянца, а в гостиницах или в ресторанах, где он оставлял чаевые, его обычно благодарили по-итальянски.
   — Господин Корти живет в Италии, — начал Сорокин, — он хочет встретиться и поговорить с нашими ребятами насчет погибшего Славы Звонарева. Они собираются делать о нем репортаж.
   — У нас же никто не говорит по-итальянски, — удивился Корытин, — если по-английски, то тогда — да.
   — Я говорю по-русски, — улыбнулся Дронго, изобразив мягкий акцент.
   — Тогда проблем нет, — кивнул Корытин, — идемте ко мне, мы все обсудим.
   Дронго поднялся, кивая на прощание Сорокину. В отличие от кабинета главного, где царил полный порядок и присутствовал некий шарм, небольшой кабинет «рабочей лошади» редакции являл собой пример полного творческого беспорядка.
   — Садитесь, — и хозяин показал гостю на один из трех стульев, свободных от бумаг и подшивок.
   Дронго сел, с любопытством оглядываясь.
   — Вы работаете в России? — спросил его хозяин кабинета.
   — В последнее время да, — кивнул Дронго.
   — А вы хорошо говорите по-русски, — заметил Корытин. — Что вас интересует конкретно? Хотите сделать материал о несладкой жизни российских журналистов?
   — Нет. Мне интересен факт смерти одного Звонарева. Как он погиб, почему…
   О чем он писал, что думал, с кем общался. Мне нужно знать все о его жизни, не только о смерти.
   — Понятно, — вздохнул Корытин, снимая очки. Достав из кармана носовой платок, он протер стекла и снова водрузил очки на нос. — Итак, задавайте вопросы.
   — Его убили две недели назад. Мне важно знать, какие именно статьи писал Звонарев перед смертью, над чем работал, какие темы затрагивал. Мне интересен феномен его успехов. Он ведь сумел стать за очень короткое время довольно известным журналистом. Наших слушателей будет интересовать, каким образом в России возникают звезды.
   — Отмечу первое обстоятельство, — сказал Корытин, внимательно взглянув на собеседника, — все его разработки копились на персональном компьютере, которым вместе с ним пользовался и наш сотрудник Точкин. Но следователи прокуратуры переписали все файлы, решив проверить, чем точно занимался Слава. Они считают, что это может помочь в расследовании его убийства. Мы все еще не отошли после такого чудовищного преступления. За день до убийства появилась его статья о коррупции среди судейских работников. Олег Точкин да и мы все убеждены в том, что его убили именно из-за этой статьи. Очевидно, кого-то очень обеспокоило появление такого материала в прессе. Но следователи прокуратуры и сотрудники ФСБ сейчас проверяют как раз именно эту версию.
   — Я не следователь, — напомнил Дронго, — мне интересны его мысли, его рабочие наброски, формула его успеха. Чем он еще занимался, кроме разоблачения судейских чиновников?
   — Он писал на различные темы. Мы подняли все его разработки, проверяем со своей стороны. Надеемся что-то прояснить. Но пока ничего конкретного…
   — У него была любимая девушка?
   — Была, конечно. Но лучше с ней вообще не встречаться. Она в таком шоке, еще не отошла от потери. Лезть к ней с вопросами было бы жестоко.
   — Это я понял. А кроме Точкина, у погибшего были близкие друзья в газете?
   Корытин еще раз протер стекла своих очков и снова после недолгого молчания осторожно сказал:
   — Мы все были его друзьями. У нас вообще очень дружный коллектив.
   — Послушайте, Савелий Александрович, — разозлился Дронго, — насколько я понял, Сорокин попросил вас помочь мне в подготовке моей работы. А вместо этого вы говорите со мной так, словно я следователь, а вы подозреваемый в убийстве.
   — Откуда мне знать, кто вы такой? — огрызнулся Корытин. — Я ваши документы не смотрел.
   — А вы хотите, чтобы я предъявил вам свои документы?
   — Нет, не хочу. Но и верить вам я не обязан.
   — В таком случае нам не о чем разговаривать, — привстал со своего стула Дронго, как бы собираясь уйти.
   — Подождите, — остановил его Корытин и, в третий раз протерев свои массивные очки, негромко сказал:
   — Я не знаю, какой вы итальянский журналист и какую именно станцию представляете, но я узнавал для Павла Сергеевича об одном человеке, который может раскрыть любое преступление. Его звали…
   — Достаточно, — сказал Дронго, — если вам что-то известно, лучше молчите.
   Чтобы не нервировать остальных. Вы ведь хорошо знали погибшего?
   — Неплохо. Я сам привел его в нашу газету. Мне он показался тогда толковым парнем. Он совсем неплохо писал. Потом он был провинциалом, а эти ребята обычно обладают напором. Мы, москвичи, более чувствительные, мягкотелые. Плюс задор молодости. И видите, что получилось…
   — Вы тоже считаете, что его убили из-за последней статьи?
   — Не знаю, — честно признался Корытин, — но ведь никто не мог заранее знать, что статья выйдет именно в тот день. Мы готовили ее в номер в пожарном порядке. Малейший намек на угрозу, и я бы не поставил статью в номер. Мы всегда учитываем возможные последствия. Статья появилась за день до убийства. Вернее, газета вышла поздно вечером, а утром его убили. Потом у него дома нашли один экземпляр газеты, очевидно, он захватил его из типографии. Следователь считает, тут есть связь. На день убийства была назначена пресс-конференция у министра юстиции.
   — Не думаю, — сказал Дронго, — скорее, это случайность.
   — Почему вы так решили? — удивился Корытин, — или вы уже что-то знаете?
   — Нет, не знаю. Но могу сделать некоторые предварительные выводы — после разговора с вами и с вашим главным редактором. Звонарева убили на следующий день после того, как его статья о коррупции среди служителей Фемиды появилась в газете. Никаких угроз ранее не было. Во всяком случае, вы о них не знали. Но его убили именно на следующий день. А если вспомнить, что вы вместе готовили статью и, как вы говорите, в «пожарном порядке» отсылали ее в набор, то о статье никто вообще не мог знать. Никто, кроме возможных убийц. Им нужна была статья, чтобы отвлечь внимание от настоящих заказчиков преступления. Если бы действительно кто-то из судей, упомянутых в статье, решил отомстить, то он нанял бы убийцу не в день выхода статьи, а за несколько дней до нее или через несколько дней после. Слишком явная связь, да и потом трудно найти убийцу всего за сутки. Ни один судья не смог бы так быстро прочитать материал, обидеться, найти наемного убийцу, узнать адрес Звонарева и послать к нему киллера. И все это за несколько часов. Учитывая плохую работу московской почты, когда не все газеты утром попадают по назначению, в это тем более трудно поверить. Многие читают газеты вечером, возвращаясь с работы или на службе, куда доставляют почту после полудня. Но убийца ждал Звонарева в подъезде дома, когда он выходил из своей квартиры, отправляясь на работу. Судя по всему, убийство было заказное. Отсюда вывод — кто-то заранее решил, что Звонарева нужно убрать. И заранее заплатил деньги, послав к нему киллера.
   — Вы это сейчас придумали? Или знали заранее, когда входили в мой кабинет?
   — спросил ошеломленный Корытин.
   — Если скажу, что прямо сейчас, вы поверите?
   — Нет.
   — Тогда поверьте. Я действительно все продумал именно тогда, когда вы мне рассказывали о статье. Но я думаю, что сходный вывод сделают и сотрудники прокуратуры, которые решили изучить записи его компьютера, чтобы определить по наброскам, чем именно он занимался в последнее время.
   — Они все стерли, — сказал Корытин, впервые за время разговора отводя глаза.
   Дронго пристально взглянул на него и очень тихо спросил:
   — Они стерли все? Или у вас есть копия? Может, что-то осталось?
   — Некоторые, возможно, и остались, — нехотя признался Корытин, — но я ничего не могу сказать определенно.
   — Вы же умный человек, Савелий Александрович. Раз вы смогли так быстро меня вычислить, то обязаны понять, что и другие сотрудники газеты не поверят в мою итальянскую версию. Поэтому мне нужна правда. Только правда, господин Корытин. В конце концов вы помогаете мне найти настоящих убийц вашего товарища.
   Или вы не хотите, чтобы я их нашел?
   Корытин снова отвернулся. Дронго видел, что он колеблется, и терпеливо ждал, когда журналист примет решение. Наконец тот вздохнул.
   — Вообще-то Точкин продублировал всю информацию, — признался Корытин, — но мы, конечно, об этом никому не сообщали.
   — Вы можете разрешить мне ознакомиться с ней?
   — Конечно, нет. Если узнают следователи, у нас будут очень большие неприятности.
   — Во-первых, они не узнают, а во-вторых, я не смогу сделать «нормальный репортаж». Вы меня понимаете.
   — «Нормальный репортаж», — повторил Корытин, — вы думаете, вам удастся что-нибудь сделать? Я давно не верю в великих сыщиков. Такие сказки мы читаем только в детстве.
   — А если я пришел к вам из вашего детства… Оставим бесполезную дискуссию на следующий, менее трагический, случай. Скажите, где именно я могу ознакомиться с информацией из компьютера погибшего Звонарева? Вы должны понять, что мною движет не любопытство.
   — У Точкина есть ноутбук, куда списана вся информация, — выдавил наконец Корытин, — но об этом никто не знает.
   — Найдите его и позовите сюда. Только ради Бога, ничего не говорите ему заранее, иначе вы все сорвете.
   — Вы ставите нас в трудное положение, — пробормотал Корытин.
   — Ваш бывший сотрудник Звонарев лежит сейчас в гробу. Его лишили жизни.
   Неужели вам не стыдно, Савелий Александрович? Или вы хотите оставить убийц безнаказанными?
   — Я позову Точкина, — угрюмо буркнул Корытин. — Но будете договариваться с ним сами, без моего участия.
   — Зовите, — согласился Дронго, закрывая глаза. — И не забудьте ему объяснить, что все материалы нужны мне для поиска убийц вашего друга.
   Корытин вздрогнул. Потом протянул руку к телефонному аппарату, словно решаясь на нечто страшное…

Глава 6

 
   Света смотрела на нее, ничего не понимая. Потянув ее за руку, Римма отошла к телефону.
   — У тебя есть телефонный жетон? — спросила она.
   — Что все-таки происходит? — Света с испугом смотрела на подругу. — На тебе лица нет.
   — Жетон у тебя есть?
   — Да, кажется, есть. Сейчас поищу, — Света принялась копаться в сумочке.
   Римма переминалась с ноги на ногу, чувствуя, что в любую секунду может разрыдаться.
   — Вот, — наконец сказала Света, протягивая драгоценный жетон.
   Римма бросилась к телефону. Ее собралась опередить какая-то толстуха, нагруженная свертками, но Римма бесцеремонно оттолкнула ее, первой проскользнув к телефону. Вслед ей понеслось громкое «хамка», но она уже набирала телефон бабушки. Опять длинные гудки, никто не подходил к телефону. Отчаявшись, она уже собиралась положить трубку, чтобы позвонить соседке и попросить ее навестить бабушку, когда трубку сняли и знакомый голос произнес:
   — Вас слушают.
   — Бабушка, родная! — воскликнула Римма. Она никогда еще не радовалась так голосу близкого человека. — Как у тебя дела? Почему ты так долго не подходила к телефону?
   — Я к соседке выходила, — призналась бабушка, — у нее кошка разродилась.
   Представляешь, пятеро котят. И все такие миленькие. Они…
   — Представляю, представляю, — перебила ее Римма. — Послушай, бабуля, меня никто не спрашивал?
   — Кто-то звонил, спрашивал, но не назвался.
   — Послушай меня внимательно. Сейчас ты закроешь дверь и никому не будешь открывать. Ты меня поняла? Ни одному человеку. Даже если придут и скажут, что от меня. Даже если скажут, что мне нужна помощь. Ни в коем случае не открывай дверь. Я тебя очень прошу — не открывай никому дверь. Хорошо?
   — Что случилось? — испуганно спросила бабушка. — У тебя неприятности?
   — Потом объясню. Не выходи к соседке, вообще не открывай дверь, даже если принесут срочную телеграмму от мамы и папы. Не открывай никому дверь, это очень серьезно. Да, если меня будут спрашивать, скажешь, что меня сегодня вообще не будет. Только узнавай, кто звонит.
   — Как это не будет? — ахнула бабушка. — О чем ты говоришь? Как это тебя не будет? Где ты находишься? У тебя неприятности? Риммочка, скажи мне правду.
   — Все хорошо, все прекрасно. Только мне нужно задержаться в одном месте.
   Бабушка, умоляю, закрой дверь на все замки и никому не открывай. Хлеб я вчера купила, суп на газовой плите. Никуда не выходи. Ты поняла?
   — Хорошо, хорошо. Я все поняла. А когда ты позвонишь?
   — Через два-три часа позвоню. Ты не волнуйся, со мной все хорошо.
   — Римма, ты должна мне сказать правду. У тебя что-то случилось?
   — Приеду и сама все расскажу. Ну пока, бабуля, целую, — она положила трубку и облегченно вздохнула. Глаза у Светы стали совсем круглыми.
   — Значит, у тебя есть ребенок, — сказала она загробным голосом. — И ты скрывала его от нас.
   — Господи, только этого мне не хватало, — тряхнула головой Римма, — Ты же меня знаешь как облупленную. Откуда у меня ребенок? Когда бы я успела? Чтобы родить, нужно для начала девять месяцев вынашивать его в животе. Ты видела меня беременной? Ну зачем ты веришь в разные глупости?
   — А почему ты говоришь бабушке, чтобы она закрыла дверь и никому не открывала? — разозлилась Света. — Совсем за дуру меня держишь. Выкладывай, что у тебя случилось, или я сейчас уйду.
   — Пойдем, я тебе что-то покажу, — Римма взяла ее за руку и повела по направлению к редакции. Знакомая «Волга» все еще стояла у здания. Она была видна издали.
   — Куда мы идем? — не поняла Света.
   — Сейчас все объясню, — подтолкнула Римма подругу под локоть. — Видишь машину?
   — Какую машину? Там стоит джип? Зеленого цвета?
   — Нет, нет, рядом.
   — Ну вижу, обычная «Волга».
   — Не обычная, — возразила Римма. — Пошли в кафе, и я тебе все расскажу.
   Только осторожнее. Не размахивай руками. Они могут нас заметить.
   Через несколько минут они уже сидели за столиком в кафе, и Римма подробно излагала потрясенной подруге все события сегодняшнего дня.
   Света молчала, ничего не переспрашивала, так захватила ее эта история.
   — Нужно идти срочно в милицию, — убежденно сказала Света, когда подруга закончила свой рассказ. — Или сразу в ФСБ. Нужно поставить их в известность, пусть принимают меры.
   — Что рассказать? — спросила Римма. — Мне скажут, что я все выдумала, чтобы замять скандал с депутатом, которого я ударила. Мне никто не поверит. Они решат, что я все придумала, чтобы выкрутиться.
   — Зачем ты его ударила? Нужно было ему объяснить.
   — Ага, объяснить, — протянула Римма, — когда пистолет тебе в бок тычут и ведут к машине, чтобы убить. Что тогда объяснять? Да меня бы застрелили на месте. Единственное, что я могла придумать в тот момент, это наброситься на депутата, чтобы убийца от меня отстал. Иначе меня бы посадили в эту «Волгу», увезли бы куда-нибудь подальше и выбросили в кустики. Вы бы никогда меня и не нашли.
   — Верно, — уныло согласилась Света. — А ты запомнила в лицо того, ну, который приказывал?
   — Конечно, нет. Я видела только его обувь. И брюки. Но у меня есть магнитофонная запись. Если я найду Кокшенова, то смогу доказать, что говорю правду.
   — А другого? — лихорадочно облизывая губы, спрашивала Света, которой передалось возбуждение подруги. — Ты ведь сказала, что запомнила его в лицо?
   — Ну и что? Что я смогу доказать? Что он хотел меня похитить? Никто не видел, никто и не поверит. Если даже ты поверила в эту чушь про ребенка, то что говорить про остальных? Нужна запись. Если смогу быстро найти Вадима, то передам ее в ФСБ, а там пусть разбираются, кого и зачем готовят эти двое и что именно они замышляли.
   — Поэтому ты искала телефон Вадима, — догадалась Света.
   — Слава Богу, поняла! Мне нужно найти Вадима, взять у него свой магнитофон и отнести его в ФСБ. Тогда мне поверят. Но не раньше. Поэтому я попросила бабушку закрыть дверь и никому не открывать. Моя цель — побыстрее найти Вадима.
   — Молодец, Римма, — одобрительно сказала Света. — Ты у нас просто героиня.
   Такой «фитиль» получится, просто шик. Я все расскажу Главному.
   — Нет, — быстро возразила Римма. — Пока рано. Пока я не нашла пленки. А вдруг она исчезла? Вдруг кто-нибудь видел, как я передаю ее Кокшенову? Ведь не случайно у него отключен мобильный телефон.
   Света ошеломленно уставилась на подругу.
   — Ты чего, Римма? — тихо спросила она, — думаешь, они его…
   — Ничего не думаю. Просто говорю, что у меня пока нет доказательств. А без пленки мне никто не поверит.
   — Что думаешь делать?
   — Ждать. Ждать, пока не найду Вадима. Мне нужно где-нибудь от них спрятаться и звонить Вадиму. Как только он будет дома, я поеду к нему. Вот и все. Мне нужно несколько часов где-то продержаться. Деньги у меня есть, главное, чтобы они меня не нашли.
   — Давай ко мне, — обрадовалась Света. — Мамы дома нет. Она уехала к сестре в Нижний Новгород. От меня и будешь дозваниваться Вадиму. А я пока посижу на работе, мало ли кто тебя будет спрашивать.
   — Давай ключи, — кивнула, соглашаясь с подругой, Римма, — только никому ни слова.
   Свете было за тридцать. Это была миловидная женщина с тяжелой копной светло-каштановых волос. На ее круглом лице застыло выражение удивления, делавшее ее похожей на подростка. Женщины ее возраста, не сумевшие устроить свою судьбу, обычно становятся раздражительными именно после тридцати, когда шансы на личное счастье стремительно тают, а возможность остаться одной растет в геометрической прогрессии. Но даже среди таких неустроенных женщин есть оптимистки, находящие свою жизнь не такой уж страшной, и они продолжают верить в свою счастливую судьбу. Именно такой женщиной и была Света. В ее жизни, правда, случились два романа, не кончившиеся браком, они укрепили ее во мнении, что среди мужчин порядочных людей мало, и настоящий мужчина в жизни женщины — это почти счастливый лотерейный билет, который редко кому выпадает. В натуре женщин-оптимисток природой заложено доброжелательство, они внимательны к своим подругам, словно возмещают дружбой избыток ласки, нерастраченной на мужа или любовника.
   Все случившееся с Ритой она восприняла как свою личную беду, с такой готовностью отдала ей ключи и согласилась помогать в столь неординарной ситуации.
   — Только никому ни слова, — еще раз предупредила на прощание Римма. — У вас есть код на подъезде?
   — Есть. СК триста двадцать пять. Запомнишь или записать?
   — Не нужно, запомню. Только ты сиди на нашем телефоне, вдруг что-нибудь случится, я тогда позвоню. Итак, никому и ничего, — еще раз напомнила Римма, расплачиваясь за кофе.
   Они вышли на улицу. Римма кивнула в сторону «Волги» у редакции.
   — Пройди мимо них спокойно. Не оборачивайся. И сразу иди в кабинет. Там тебя никто не тронет. Я думаю, Вадим скоро объявится. После этого я сразу же отправлюсь в ФСБ. Будь на месте.
   — Конечно, — кивнула Света. — А ты будь осторожнее. Вдруг они действительно знают, что ты отдала магнитофон Вадиму. Ты к нему не езжай, пусть он сам к нам приедет. Ты же видела, у меня в квартире двери железные, ни один вор не сможет сломать. А если вздумают, ты милицию вызывай. Да и соседи у нас все хорошие, сразу сообщат куда нужно. Сиди у меня и жди пленку. И с ней не советую самой ездить, лучше позвони на «ноль два», пусть они приедут за тобой.
   Сама никуда не езжай, здоровее будешь, — пошутила на прощание Света.
   — Не бойся, я собиралась именно так и сделать, — кивнула Римма. — Спасибо тебе, Света. Пока, жди звонка. Такси! — закричала она проходившей мимо машине и, уже подбегая к затормозившему желтому «Москвичу», крикнула на прощание:
   — Спасибо тебе!
   Света кивнула с чувством исполненного долга, гордясь возложенной на нее миссией. Взглянув на видневшуюся впереди «Волгу», она с независимым видом направилась к редакции.
   Проходя мимо машины, она внутренне сжалась, словно опасаясь, что сидевшие в автомобиле мужчины могут наброситься на нее. Но все же рискнула повернуть голову и взглянуть на опасных незнакомцев. Внешне они не вызывали того ужаса, который внушила ей своим рассказом Римма. Света подумала, что подруга могла немного преувеличить, все опасаясь быть разоблаченной. Возможно, эти люди ждали Римму для объяснений, а совсем не для того, чтобы, затолкав в багажник, вывезти за город и расстрелять.
   В редакции и вовсе все показалось таким естественным и привычным, что она успокоилась окончательно. Света села за свой стол и глубоко вздохнула. Все же как можно помочь Римме? Ничего в голову не приходило. От безделья она начала перебирать лежавшие на столе материалы. Через двадцать минут раздался звонок.
   Римма.
   — Я уже добралась, — сообщила подруга, — ищу по всему городу Вадима. Как только найду, сразу перезвоню.
   — Жду, — сказала Света, и в этот момент ее позвали по селектору к Главному. Она вспомнила, что должна показать ему материалы, подготовленные для номера, взяла папку со стола и отправилась в кабинет редактора.
   Их Главный чудом уцелел в девяностые годы на своем посту, когда общее поветрие начавшихся перемен выбрасывало из своих кабинетов людей куда более известных в журналистике. Николай Николаевич Глебов пришел в газету из партийных органов, с должности заместителя заведующего отделом Московского горкома партии. Тогда это было не очень большое повышение. Можно было даже говорить о провале карьеры, если бы не протекция всесильного Первого секретаря горкома.
   Именно благодаря ему Глебову удалось получить прекрасный особнячок в самом центре города, где два этажа принадлежали редакции. Когда после августа девяносто первого года все редакции лишились партийных дотаций, их газета попала в очень тяжелое положение, но Глебову тогда повезло. На него вышел бывший коллега по горкому партии, работавший у него инструктором, а теперь возглавивший большую посредническую нефтяную фирму, который предложил Глебову снять у него на десять лет еще два этажа дома с обязательством платить небольшую арендную плату.
   Первое время дела шли не очень хорошо, но потом газете удалось устояться, укрепиться,