Абдуллаев Чингиз Акифович. Крах лицедея

   Петкова закусила нижнюю губу. Потом неожиданно сказала:
   – У меня были хорошие рекомендации от наших общих друзей. И он решил, что этого достаточно.
   – Странно, – задумчиво произнес Дронго, – мне он показался гораздо более прагматичным.
   – Не знаю, – пожала она плечами, – но это правда, как и то, что я не была с ним прежде знакома. А каким образом вы получили приглашение на вечерний прием в узком кругу?
   – Я помог сеньору Карраско сегодня утром, – пояснил Дронго. – Он разговаривал у фонтана со своим другом и в чем-то укорял его. Внезапно тот разрыдался, и сеньор Карраско, достав носовой платок, принялся его успокаивать. В этот момент папарацци, находившийся недалеко от меня, начал их фотографировать. Естественно, это меня возмутило. И когда фотограф попытался скрыться, я подставил ему ногу. Он упал, но затем, поднявшись, набросился на меня. Сотрудники охраны успели схватить его и засветить пленку. Ну а сеньор Карраско успел все увидеть. Он подошел ко мне, поблагодарил и сообщил, что пришлет приглашение.
   – Действительно, как просто! Наверняка сеньор Карраско разговаривал с Антонио Виллари? Я права?
   – Верно. И ему не хотелось, чтобы его снимки вместе с Антонио стали новой газетной сенсацией.
   – Вы хороший ученик, – удовлетворенно отметила Петкова, – вспомнили рассказ Галиндо и решили, что нужно помешать фотографу.
   – Наверное, – согласился Дронго, – такая мысль, возможно, мелькнула в моем подсознании.
   – А что еще мелькнуло в вашем подсознании? – поинтересовалась она.
   – Интересно было бы побывать на сегодняшнем приеме, – признался Дронго, – никогда не видел так много известных ювелиров в одном месте.
   – И никогда не увидите, – пообещала она, – здесь присутствует даже такая знаменитость, как Рочберг. Его уникальные коллекции имеют мировую славу. Не знаю, каким образом сеньору Карраско удалось заманить его сюда…
   К ним приближалась высокая светловолосая женщина с короткой стрижкой и голубыми глазами, одетая в бежевый брючный костюм. Она была не просто высокого, а очень высокого роста, за метр восемьдесят, – очевидно, в юности эта дама была баскетболисткой. Дронго уже знал, что это сеньора Нуньес, метрдотель ресторана. Петкова направилась к ней и принялась о чем-то весело ее расспрашивать.
   Дронго в одиночестве двинулся дальше по залу. Проходя мимо Рочберга, громко беседовавшего со своим коллегой из Нью-Йорка, он услышал:
   – Мистер Ямасаки, я должен признать, что последние работы Карраско мне очень нравятся. В них есть чувство стиля.
   Его собеседник молчал. Он вообще предпочитал не разговаривать, а слушать. Как истинный японец, попадая в многолюдное общество, он замыкался в себе.
   – Я думаю, что мы подпишем контракт на поставку новой партии, – продолжал Рочберг, – его бриллианты могут продаваться и в наших магазинах.
   – Вы хотели подписать контракт с нашей фирмой, – не выдержал Ямасаки.
   – Мы сократим поставки из Нью-Йорка, – заявил, тяжело вздохнув, Рочберг, – примерно на двадцать пять процентов. И заменим их поставками из Европы.
   – Но мы договаривались… – попытался возразить Ямасаки.
   – Однако еще не подписали официального договора, – перебил его Рочберг, – я вам всегда говорил, что сначала должен увидеть бриллианты Карраско, чтобы оценить их подлинную стоимость. Некоторые камни я уже получил. Должен сказать, что шлифовка камней безупречна. Настоящая работа. В Амстердаме могут позавидовать искусству испанских ювелиров.
   Дронго заметил, с каким интересом прислушивается к разговору Рочберга и Ямасаки сеньор Галиндо, и отошел в сторону. С бокалами в руках возле длинного стола беседовали Тургут Шекер и Руис Мачадо.
   – Карраско хочет заключить союз с Рочбергом и получить американский рынок, – сообщил Мачадо, – он настоящий гений бизнеса.
   У Тургута Шекера дернулось лицо.
   – Опять он нас обманул. Пригласил на просмотр своей новой коллекции, а сам использовал нас как антураж, чтобы привлечь сюда Рочберга. Хитрый дьявол!
   – Говорят, что сегодня днем Карраско передал ему несколько лучших камней, – продолжал Мачадо.
   – Откуда вы знаете? – мрачно поинтересовался турок.
   – Мне сообщила об этом сеньора Ремедиос, – улыбнулся Мачадо, – под большим секретом, разумеется. Мы с ней давние друзья.
   Дронго прошел дальше. У дверей Бернардо беседовал с руководителем охраны отеля.
   – Нужно, чтобы ваши сотрудники дежурили на океанском побережье, – предложил Бернардо, – оттуда могут подняться в отель незваные гости.
   – Я уже распорядился, – успокоил его начальник охраны, – двое наших сотрудников дежурят у выхода к пляжу. Они останутся там на всю ночь.
   Сеньора Ремедиос Очоа объявила, что пресс-конференция начнется в соседнем зале и сеньор Карраско приглашает всех. Журналисты и фотографы ринулись туда. От внимания Дронго не ускользнуло то обстоятельство, что Эрендира Вигон и Фил Геддес, приглашенные на ночной прием для посвященных, брезгливо поморщились. Они не собирались соревноваться с остальными журналистами. У них будут ночные эксклюзивные репортажи с главными участниками церемонии. И поэтому они никуда не спешили. Сеньора Вигон кокетничала с несколькими мужчинами, окружившими ее столик, а Фил Геддес сидел и пил неразбавленный виски, хмуро поглядывая в сторону толпившихся у соседнего зала.
   Часы показывали уже восемь вечера. Гитары продолжали услаждать слух собравшихся прекрасными мелодиями.
   Гости рассаживались за столики, расставленные на свежем воздухе – прямо между фонтанами и деревьями в первом внутреннем дворе. Дронго занял столик рядом с гитаристами. Он сидел в одиночестве, слушая их виртуозную игру. Никто даже не догадывался о том, что должно было случиться через тридцать минут.
   Ровно через полчаса после разговора с мистером Ямасаки Исаак Рочберг почувствовал, что ему нужно пройти в туалет. В последнее время желудок давал о себе знать частыми сбоями, которые в его возрасте были простительны. Рочберг неторопливо – до ночного приема оставалось еще больше часа – направился к своему номеру. Чтобы не пользоваться лифтом и не подниматься по лестницам, он, как всегда, заказал для себя апартаменты на первом этаже. Сто пятьдесят пятый номер. Рочберг прошел по коридору к своей двери и, повернув ключ, отворил ее. Первое, что он сделал по привычке, едва войдя в комнату, это включил телевизор. Как и все американцы, он чувствовал себя довольно неуверенно, если в комнате не работал телевизор. Увидев комментатора Си-эн-эн, он удовлетворенно кивнул головой и снял пиджак.
   Неожиданно он заметил, что дверца стенного шкафа, за которым находился вделанный в стену небольшой сейф, чуть приоткрыта. Рочберг нахмурился. Отодвинув створку, он набрал комбинацию цифр и распахнул сейф. Пусто! Рочберг собрался закричать, но в этот момент дверь ванной комнаты за его спиной тихо открылась. Ванные комнаты в отеле были просторными – кроме большой ванны там в двух примыкающих помещениях находились туалет и душевая кабина. Рочберг не успел оглянуться. Кто-то ловко набросил ему на шею петлю. Он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Ювелир поднял руки, пытаясь защититься. Но петля давила все сильнее. «Кто посмел украсть у меня драгоценности?» – была последняя негодующая мысль Исаака Рочберга. Через несколько мгновений он уже не дышал. Тяжелое тело свалилось на пол почти бесшумно. Убийца взглянул на ювелира, наклонился, пошарил по его карманам, в которых были лишь носовой платок и таблетки от кашля. Сложил все обратно. И, переступив через убитого, вышел из номера, мягко закрыв за собой дверь.

Глава 4

   За полчаса до назначенного времени у салона, где должна была состояться презентация новой коллекции Пабло Карраско, появилась его пресс-секретарь сеньора Ремедиос Очоа. Она успела переодеться, и теперь вместо строгого темно-синего костюма от «Прада» на ней было длинное черно-красное платье местного модельера. Сеньора Ремедиос была чуть выше среднего роста, но казалась гораздо более высокой из-за гордо поднятой головы. Она носила элегантные очки, всегда тщательно следила за своей кожей, знала пять языков и была прекрасным сотрудником.
   Но чтобы чувствовать себя нормальной женщиной, всего этого было слишком мало. Увы! Сеньора Ремедиос Очоа никогда в жизни не имела романов с мужчинами и в душе даже немного презирала их, полагая, что они сотворены господом лишь по недоразумению. Единственный, к кому она испытывала безоговорочное доверие и некоторую нежность, был Пабло Карраско. К тому же он не любил проводить время с женщинами, что еще больше укрепляло его престиж в глазах сеньоры Очоа. Если даже такой человек не сумел найти гармонии с женщиной, значит, в мире ее просто нет, твердо полагала она.
   Миновав двух охранников, Ремедиос Очоа вошла в пустой зал. Сразу следом за ней появился Бернардо. Он взглянул на часы – стрелки показывали без двадцати пяти десять. Бернардо позвонил начальнику охраны отеля. Через несколько минут охранники в сопровождении четырех полицейских внесли в зал четыре больших чемодана. Их вскрыли, и под наблюдением сеньоры Ремедиос драгоценности были выложены на бархатные подушечки. Полицейские встали у входа в салон с внешней стороны. Бернардо посмотрел на украшения и покачал головой. Он ничего не понимал в бриллиантах, но знал, сколько во все времена было страданий, лжи, преступлений и смертей из-за этих, по мнению Бернардо, всего лишь блестящих побрякушек. Однако в мире существует слишком много людей, которые считают их главной ценностью своей жизни. И они никогда бы не согласились с оценкой Бернардо действительной стоимости выложенных здесь бриллиантовых украшений с характерной монограммой Пабло Карраско.
   Особняком лежало колье, которое было на известной испанской актрисе во время церемонии вручения «Оскаров». Тогда Карраско, одолжив кинозвезде свое изделие, стоимостью в четыреста тысяч долларов, застраховал его от кражи и порчи. Двое телохранителей незаметно сопровождали актрису. Колье, названное «Мавританская красавица», наделало много шума и вызвало повышенный интерес журналистов. Сегодня Карраско впервые выставлял свой шедевр для демонстрации коллегам.
   Без десяти минут десять в зал вошел сам ювелир. Он прошел вдоль ряда разложенных драгоценностей и кивнул Бернардо, словно разрешая наконец показать выставленные ценности всем приглашенным.
   Первыми, толкая друг друга, в дверь протиснулись Эрендира Вигон и Фил Геддес. Оба были достаточно хорошими профессионалами, чтобы сразу оценить мастерство Карраско и новаторские линии его новых работ. Ровно в десять часов вечера пришел Ямасаки, который вежливо поклонился мастеру и начал внимательно осматривать экспозицию. Почти следом за ним в салон вошли сначала Руис Мачадо, затем Тургут Шекер. К приходу Дронго здесь уже собрались почти все приглашенные. Последними появились Ирина Петкова и ювелир Галиндо, который пришел позже всех, чуть запыхавшись. Пабло Карраско смотрел на часы. Он устроил это шоу только ради одного человека – самого Исаака Рочберга. А он опаздывал на презентацию…
   – Я поражена качеством ваших изделий, сеньор Карраско, – громко сказала Эрендира Вигон, – вы настоящий волшебник!
   – Сколько может стоить колье «Мавританская красавица»? – перебил ее бесцеремонный Геддес, указывая на самую известную работу ювелира.
   – Можно сказать, оно бесценно, – самодовольно произнес Карраско, ставший, казалось, даже выше ростом от сознания собственного успеха. – Стоимость только камней и золота в этом колье превышает четверть миллиона долларов. Страховая компания оценила колье в два раза дороже, – сказал он, немного завышая истинную стоимость «Мавританской красавицы», – но я думаю, что в случае продажи с аукциона оно пойдет по еще более высокой цене.
   – В таком случае женщине, которая будет его носить, придется ездить на танке, – пошутил Геддес.
   Карраско усмехнулся. Сейчас больше всего на свете его волновало, когда же наконец здесь появится его американский гость. Ямасаки ходил вокруг выставленных ценностей и не задавал ни одного вопроса. Он также терпеливо ждал появления Рочберга. Остальные ювелиры осматривали коллекцию со смешанными чувствами восхищения и зависти – ревности к успехам более удачливого коллеги. Все трое переглядывались, но предпочитали не комментировать увиденное. Однако Дронго, наблюдавший за ними, и без слов понимал, какие эмоции владеют ювелирами.
   Карраско поглядывал на часы. Двадцать минут одиннадцатого… Со стороны Рочберга это было уже предельной степенью неуважения! Неужели так трудно выйти из номера и пройти всего лишь двести или триста метров? Еще раз взглянув на часы, Карраско сжал зубы. Как смеет этот американский невежа заставлять ждать себя так долго?!
   – Простите, – вежливо сказал, подойдя к нему, Ямасаки, – мне кажется, вы должны позвонить мистеру Рочбергу. Может быть, что-нибудь случилось?
   Карраско взглянул на него с некоторым подозрением. Почему всегда хранящий молчание японец вдруг забеспокоился о своем коллеге из Лос-Анджелеса? Он не может не знать, что Рочберг собирается сократить сотрудничество с фирмой Ямасаки, чтобы заключить договор на продажу эксклюзивных изделий Карраско в Америке. Именно поэтому предложение Ямасаки показалось испанцу несколько странным.
   – Он сейчас придет, – сказал Карраско, – мистер Рочберг предупредил меня, что может задержаться.
   Все присутствующие слышали этот ответ, но никто не придал ему никакого значения. Карраско в который раз посмотрел на часы, украшенные его собственной монограммой, и тихо выругался по-испански:
   – Карамба! Когда, наконец, явится этот жирный мерзавец?
   Дронго услышал, как за его спиной Геддес сказал, обращаясь к Эрендире Вигон:
   – Кажется, Рочберг решил демонстративно опоздать. Это в его характере – дать почувствовать всем, кто здесь хозяин.
   – А он не подумал, что здесь Испания, а не Беверли-Хиллз? – зло спросила сеньора Вигон.
   – Может быть, Рочберг не хочет сотрудничать с Карраско? – осторожно уточнил Тургут Шекер, наклоняясь к Руису Мачадо. Из-за высокого роста турку пришлось чуть ли не пополам согнуться, чтобы прошептать коротышке Мачадо свой вопрос прямо в ухо. Но стоявший рядом Дронго услышал и эти слова.
   Карраско подошел к Энрико Галиндо.
   – Вам нравится коллекция? – отрывисто спросил он.
   – Безусловно, – ответил Галиндо, – вы знаете, я всегда восхищался вашей работой, сеньор Карраско. Особенно меня поражает «Мавританская красавица». Мне кажется, что формы колье совершенны. Вы идеально использовали цвет камней и их огранку для успеха общей композиции. Как жаль, что раньше мы не были лично знакомы.
   – Да, – согласился Карраско, – но я много о вас слышал. Я пригласил сюда тех, о ком сейчас говорят как о самых перспективных мастерах. С уважаемым герром Шекером из Баден-Бадена и с сеньором Мачадо из Валенсии я тоже никогда раньше не встречался. Но все они любезно откликнулись на мои приглашения, как и сеньор Ямасаки.
   Произнеся это имя, он мрачно взглянул на японца и подозвал своего пресс-секретаря.
   – Выясните, почему задерживается наш американский гость, – зло сказал сеньор Карраско, – может, он вообще не хочет сюда приходить? По крайней мере, он мог бы нас предупредить.
   Почувствовав его состояние, сеньора Ремедиос тут же поспешила к выходу, чтобы позвонить по внутреннему телефону в номер Рочберга. Через минуту она вернулась с несколько растерянным видом.
   – Его телефон не отвечает, – сообщила она.
   Карраско оглядел присутствующих. Он превращался в посмешище. Этого он не мог допустить.
   – Пошлите кого-нибудь проверить, где находится мистер Рочберг, – уже перестав себя сдерживать, закричал Карраско, – зачем я приехал сюда и привез все эти экспонаты? Чтобы он не появился в самый нужный момент? Или он решил над нами посмеяться? Бернардо! Выясните, куда делся наш американский «друг».
   – Простите, сеньор, – растерялся Бернардо, – вы хотите, чтобы я оставил вас одного?
   – У дверей стоят охранники и полицейские, – продолжал бушевать Карраско, – с моими драгоценностями ничего не произойдет. Найдите Рочберга и сообщите наконец, почему он так опаздывает.