Страница:
— Последним его видел наш связной. Валентинов был убит у своей машины.
Видимо, сразу после встречи со связным.
— В Праге знали о его миссии?
— В нашей резидентуре никто не знал, — сообщил Шебаршин, — вообще непонятное убийство. Связной сообщил, что Валентинов обещал привезти в Софию документы работы его группы.
— А где документы? — нахмурился Крючков.
— Не нашли, — глухо произнес Шебаршин. Ему было неприятно это говорить, но он сумел произнести эти два слова.
— Как это «не нашли»? Убийца похитил документы, — окончательно разозлился председатель КГБ, — это же самое настоящее ЧП!
— У нас нет сведений, что документы попали в чьи-то чужие руки. За несколько минут до смерти Валентинов сказал связному, что у него есть документы, рисующие «очень неприглядную картину». Он так и сказал — «неприглядную картину». И обещал привезти документы в Софию. Но связному кажется, что документов в тот день у нашего резидента не было. Он обещал взять их с собой в Софию.
— Почему вы придумали ему такой непонятный маршрут?
— Нам казалось, так будет надежнее. Лететь прямым рейсом в Москву он не мог, вы жепомните: он действовал по паспорту болгарского гражданина. Мы не хотели рисковать.
— И получили в результате труп Валентинова, — подвел итоги Крючков. — Вы считаете это нормальным?
— Я уже распорядился. Мы постараемся найти документы и выйти на возможных убийц нашего резидента.
— Кто знал о его задании?
— Практически никто. Но мы проверяем всех наших офицеров. Самое главное, что Валентинов не оставил документов ни в Берлине, ни в Праге, мы проверяли. В этом деле все достаточно запутано.
— Сейчас много непонятного — горько сказал Крючков, — пошлите специалистов, профессионалов. Подключите, если нужно, местную резидентуру. И вообще, нам необходимо пересмотреть работу одиннадцатого отдела.[2].
Или его расформировать, или называть по-другому. Нужны другие формы работы. И проверьте свою агентуру.
— Да, — согласился Шебаршин, — сейчас нужно все менять. Видимо, нужны новые люди. Старые достаточно себя скомпрометировали. Кроме того, многие из них известны на местах. Мы как раз исходим из того, что нужно постепенно отказываться от их услуг, вводя новых людей.
— Конечно, — согласился Крючков, — работайте на перспективу. Мы пока не знаем, чем все это кончится.
И вдруг он сказал слова, которые не должен был говорить, просто не имел права:
— Может, нам еще придется все восстанавливать в разрушенных соседних странах.
Шебаршин понял все с одной фразы. Он кивнул головой.
— У нас возникла еще одна проблема, Владимир Александрович, — осторожно сказал он, понимая, что нужно изменить тему разговора. — ЦРУ получило некоторые сведения о Юджине.
— Только этого не хватало, — окончательно расстроился Крючков, — откуда у них могут быть такие сведения? Вы проверяли информацию? Кто ее вам передал?
— Это сообщение Циклопа, — очень тихо сказал Шебаршин. Об агенте Циклопе знали в КГБ лишь несколько человек. И практически никогда не говорили.
Это был самый ценный агент КГБ в ЦРУ. К тому же именно ему поручали разработки новых операций ЦРУ против КГБ. Циклоп был наиболее важным агентом КГБ в начале девяностых. Но Юджин был не менее ценным агентом, которого Крючков знал лично.
Он хорошо помнил Юджина. Семнадцать лет назад он лично вместе со своим покойным шефом Юрием Владимировичем Андроповым отправлял офицера КГБ в это трудное путешествие. Юджину удалось продержаться целых семнадцать лет. Это было невероятно, невозможно, но он держался. И если Циклоп был штатным сотрудником ЦРУ, согласившимся работать на КГБ, то Юджин был офицером советской разведки, нелегалом, работавшим в Северной Америке, — Что думаете делать? — спросил Крючков. — Его нужно срочно отзывать.
— Будем отзывать, — осторожно начал Шебаршин, — но мы хотим сделать это с минимально возможными потерями. Использовать Юджина для операции в Германии. Это облегчает его переход и позволяет проконтролировать большую часть денег, которыми он располагает. Да и операция в Германии очень важна.
— Это большой риск, — задумался Крючков, — вы хотите использовать Юджина в качестве наживки. А если нам порвут удочки?
Шебаршин молча смотрел на председателя КГБ, Он ждал его решения.
Крючков закрыл глаза, вспоминая тот холодный день, когда они вместе с Андроповым приехали провожать Юджина. Как много лет прошло с тех пор! Покойный Андропов даже в страшном сне не мог представить себе, что произойдет лишь через несколько лет после его смерти. Крючков вздохнул. Шебаршин по-прежнему терпеливо ждал.
— Хорошо, — наконец сказал председатель КГБ, — делайте как считаете нужным. И держите под контролем ситуацию с нашими «бывшими агентами».
Отработанный материал нам не нужен. Вы меня понимаете?
Шебаршин понимал все. Он встал, взял свою папку с документами. Кивнул головой.
— У Леонова будет достаточно работы и без вас, — сказал вдруг Крючков, — но я поручу, чтобы он занимался и этим делом.
И снова на лице руководителя советской разведки Леонида Шебаршина не дрогнул ни один мускул. Леонов был начальником аналитического управления, занимавшегося сбором и анализом информации. Шебаршин понял, почему Крючкову понадобился Леонов.
— Он дал согласие? — спросил Шебаршин. Даже здесь, в святая святых огромной империи, в кабинете руководителя самой мощной спецслужбы мира, он не решился назвать имя человека, давшего согласие на предварительную отработку введения в стране чрезвычайного положения. Крючков его понял.
— Да, — сухо кивнул он. Крючков почти абсолютно доверял Шебаршину. Во всяком случае, настолько, насколько мог в силу своего сухого, педантичного характера. — Нам приказано подготовить материалы по введению чрезвычайного положения. И не только в Литве. Он согласен.
— Я вас понял. Мы проверим всю нашу агентуру на местах, в странах Восточной Европы, — сказал уже стоя Шебаршин.
— И обратите внимание на перспективу, — напомнил Крючков, — это сейчас очень важно. Именно так — работать с прицелом на перспективу.
Когда Шебаршин вышел, Крючков долго сидел один и только заем потянулся к телефону, набрал номер министра обороны страны.
— Добрый день, — скупо произнес он.
— Здравствуйте, — маршал, как и все военные, немного боялся и недолюбливал главу такого ведомства, как КГБ. Но неизменно был в ровных товарищеских отношениях с всесильным Крючковым, понимая, как невыгодно ссориться с этим человеком.
— Нам нужно встретиться. Это по нашему разговору вчера.
— По Прибалтике? — понял маршал.
— И по Прибалтике тоже, — Крючков сжал трубку сильнее. Он вдруг испугался, что их разговор могут подслушать. И хотя он прекрасно знал, что разговор по ЭТОМУ телефону подслушать нельзя, никто не посмеет слушать телефон председателя КГБ, тем не менее он постарался закончить беседу и положить трубку. И, только положив трубку, вдруг подумал, что впервые за столько лет испугался неизвестно чего. Сознание этого испуга еще долго не давало ему сосредоточиться на текущей работе.
Будапешт. 13 января 1991 года
Йене Видак был многолетним агентом КГБ в Австрии. Он работал на КГБ еще с начала пятидесятых годов, когда это ведомство называлось совсем по-другому и его возглавляли совсем другие люди. Теперь, сидя в парке на скамейке, он невольно ежился от холодного западного ветра. Западные «ветры» разрушили не только весь логический уклад его жизни. Они пробили брешь в «железной стене» и сделали австро-венгерскую границу, прежде служившую водоразделом между двумя мирами, просто географической линией между двумя соседними странами. Видак не понимал и не принимал происходивших перемен. Он их боялся. И сегодня утром, приехав из Вены, он невольно вспомнил те дни, когда мог без всяких опасений встречаться с представителями советской разведки в любом месте Будапешта, даже в официальных учреждениях. Увы, те времена прошли.
Теперь Будапешт был не менее враждебным городом, чем Вена. Может, даже более, так как по непонятной логике волна антикоммунизма в бывших социалистических странах принимала характер бури, обрушивающейся на головы бывших партчиновников спецслужб.
Видак посмотрел на часы, и в этот момент перед ним возник связной. Он не знал этого связного и невольно нахмурился. Разведчики не любят, когда приходится общаться с незнакомыми людьми.
— Добрый день, мистер Видак, — сказал связной, — вам привет от вашего дяди из Братиславы.
— Он ничего не просил вас передать? — спросил Видак.
— Вот эту фотографию, — связной передал старую, давно знакомую Видаку фотографию. Тот, взглянув на нее, вернул связному. Теперь все было в порядке.
— У меня сложности, — сказал Видак, — кажется, в Вене моя работа подходит к концу.
— Нет, — убежденно ответил связной, — ничего не изменилось. Вы вернетесь в Вену и будете работать как прежде. Связь через нашего представителя в Австрии.
— Как прежде, — усмехнулся Видак, — уже нельзя работать как прежде.
Мир изменился. После расстрела Чаушеску и падения берлинской стены все наконец поверили, что мир изменился.
— : Это иллюзии, — спокойно парировал связной, — все остается по-старому.
— Только не для меня, — вздохнул Видак.
— Как это понимать?
— Я уже слишком стар.
— Вы решили прекратить с нами сотрудничать?
— Думаю, да.
— Вы серьезно подумали над этим?
— Конечно. Я считаю, что пора заканчивать. Все-таки сорок с лишним лет. И потом, я работал всегда и на свою страну, не забывайте об этом. Прежней Венгрии уже нет. Не знаю, каким образом, но нынешние разведчики пока не смогли узнать о моем существовании. Подозреваю, что ваше ведомство приложило к этому руку. Но в любом случае я устал. И мне больше ничего не нужно. Да и прятаться в собственной стране глупо и как-то обидно. Вы не считаете?
Связной молчал. Он пытался скрыть свое разочарование под маской равнодушия, но у него это плохо получалось. А может, во всем был виноват этот сильный западный ветер?
— Поэтому я и пришел на нашу встречу, — продолжал Видак, — на нашу последнюю встречу. Больше меня не увидите. Прощайте.
Ошеломленный связной даже не успел кивнуть на прощание, когда старик встал и зашагал от скамейки.
Видак уходил не оглядываясь. Кажется, он принял правильное решение. По дороге, когда пошел противный мелкий дождь, он нашел небольшое кафе и, зайдя внутрь, заказал себе любимый мартини. И, лишь несколько согревшись, вышел на улицу, продолжая идти к вокзалу. Он так и не увидел, как возникла эта большая машина позади него. Просто услышал вдруг скрежет тормозов и удивленно оглянулся. Автомобиль отбросил его на несколько метров вперед и затем, словно для пущей верности, еще и переехал безжизненное тело. Когда к погибшему подбежали люди, он уже не дышал. А неизвестную машину так и не нашли.
Вечером этого дня из Будапешта ушло сообщение в Центр: «Видак отказался от дальнейшего сотрудничества. Считаем возможным использовать резервный вариант. Приняты меры к недопущению утечки информации».
На следующий день связной встречался уже с новым агентом, прилетевшим из Австрии и согласным на продолжение сотрудничества с КГБ СССР даже в условиях изменившейся Венгрии.
Торонто. 14 января 1991 года
Он выехал на трассу и включил радио. Передавали последние новости.
Диктор в обычной свободной, несколько экспансивной манере сообщил последние вести из Литвы. В столицу этой советской республики были введены специальные подразделения КГБ и Советской Армии. Противостояние у парламента достигло своего пика, появились первые убитые и раненые. Диктор пообещал подробнее информировать своих радиослушателей через два часа. И он раздраженно отключился.
Шел январь девяносто первого года. На трассе, ведущей к центру Торонто, было довольно свободно, в это дневное время здесь не бывало тех характерных пробок, которые возникали к концу рабочего дня. Он посмотрел в зеркало заднего обзора. Кажется, никого нет. Впрочем, появлению нежелательных преследователей он уже не удивлялся. За столько лет, проведенных в Америке и Канаде, он привык и к их присутствию, и к их отсутствию.
Он прилетел сюда еще в середине семидесятых, когда мир содрогался в тисках «холодной войны», а сама Америка переживала шок после Вьетнама и Уотергейта. Отставка Никсона особенно больно ударила по престижу американцев, сделав их посмешищем всего мира. Неудачная война во Вьетнаме, пятьдесят с лишним тысяч погибших и сотни тысяч раненых и искалеченных парней дорого обошлись Америке. Самым страшным был «вьетнамский синдром», — возникшее после фактического поражения сверхдержавы ощущение пустоты и растерянности у одних и гнева и разочарования у других за унижение, которому подверглась их страна.
Фактически Уотергейт стал высшей точкой этого унижения и был закономерным итогом бурных шестидесятых и первой половины семидесятых. Выстрелы в Далласе и убийство президента Кеннеди, смерть Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, вьетнамское поражение, уотергейтский позор Ричарда Никсона и, наконец, покушение на Джеральда Форда заставили американцев всерьез задуматься — куда идет их страна?
Именно в это время в США появляется молодой турецкий коммерсант Кемаль Аслан. Его дядя Юсеф Аббас — один из наиболее крупных предпринимателей-эмигрантов, сумевший закрепиться на юге страны и стать главой крупной нефтяной компании. Удачливый бизнесмен не имел детей и передал все своему племяннику. А племянник не только сохранил миллионы своего дяди, но и сумел основательно закрепиться в Америке и прибавить к уже полученным по наследству деньгам собственные миллионы долларов. По осторожным оценкам экспертов ЦРУ, состояние Кемаля Аслана оценивалось в сто пятьдесят миллионов долларов, и это без учета ряда предприятий, где Кемаль Аслан не владел контрольным пакетом акций, но сохранял за собой достаточно большие возможности и имел право решающего голоса.
Сейчас, направляясь к центру крупнейшего города Канады, он вспоминал, когда в последний раз обнаружил ведущееся за ним наблюдение. Кажется, это было во вторник. Он тогда выезжал за город. Кажется, контрразведчики везде мыслят одинаковыми категориями. Хорошо еще, что они не мешают ему в самом Торонто, иначе его жизнь превратилась бы в настоящий ад. Хотя наверняка они незаметно ведут его и в самом городе, но делают это достаточно квалифицированно и осторожно. Он проехал мимо расположенного в центре города Центрального парка Королевы и с Университетской авеню свернул на Куин-стрит, где находился известный своим комфортом и роскошью знаменитый «Шератон-отель». Именно в этом отеле всегда останавливался Питер Льюис, его юрисконсульт, прилетавший из Нью-Йорка. Оставив автомобиль на стоянке, Кемаль поспешил в бар, где уже восседал добродушный и рыхлый Питер Льюис.
Юрист не любил крепкие напитки, предпочитая заказывать пиво. Увидев Кемаля, он даже не встал, только поднял свою короткую полную руку.
— Как дела, мистер Льюис? — спросил, подходя ближе, Кемаль.
— Могли быть и лучше, — вздохнул Питер, — но, слава Богу, не так плохи.
— Последнее соглашение по калифорнийскому заказу должно было несколько улучшить наше положение, — заметил Кемаль.
— Ненамного, — проворчал Льюис, доставая свой «дипломат» с бумагами, — поднимемся ко мне в номер, я вам покажу все документы.
— Да, конечно, — согласился собеседник. Они вышли из бара и, пройдя в холл, вызвали скоростной лифт на семнадцатый этаж. Кроме них, в лифт вошли еще двое, но в лифте никто не сказал ни слова. Ни вошедшие незнакомцы, ни сам Питер Льюис, ни его спутник. И только когда Кемаль Аслан и Питер Льюис вышли из лифта и зашагали по коридору, Питер шепнул идущему справа от него Кемалю:
— У меня в номере, кажется, они успели побывать.
— Конечно, успели. Передайте в Москву, что я проверил все заказы, идущие по линии Министерства обороны США. Развернуть в ближайшие десять лет программу защиты в космосе они не сумеют. Просто блефуют. Данные анализа их закупок позволяют говорить об этом с максимально вероятной точностью.
— Передам. Они разрабатывают программу вашего возвращения.
— Пора бы, — не удержался Кемаль, — что там происходит в Литве, вы что-нибудь понимаете?
— Честно говоря, знаю столько же, сколько и вы. Видимо, ничего хорошего.
Они дошли до номера Льюиса. Тот приложил палец к губам.
— И как видите, — громко сказал Льюис, — положение у нас достаточно неплохое.
— Безусловно, — подхватил Юджин. Они вошли в номер. Хлопнула дверь. Из соседнего номера вышли двое незнакомцев и, подойдя к висевшему слева светильнику, сняли небольшой прибор, фиксирующий разговоры в коридоре. Войдя в номер, они коротко доложили сидевшему в кресле третьему незнакомцу:
— Нам удалось записать их разговор в коридоре. По-моему, они говорили о чем-то важном.
— Включайте, — разрешил их руководитель. Один из вошедших включил аппарат, снятый в коридоре.
Раздалось громкое шипение.
— В чем дело? — недовольно спросил сидевший в кресле. — Опять ничего не получилось?
— У одного из них в кармане был скэллер[3], — зло пробормотал мужчина, — кажется, повреждена вся лента.
В соседнем номере Кемаль Аслан, продолжая разговаривать со своим юрисконсультом, вдруг написал на листке бумаги: «Кажется, в последнее время наблюдение за мной несколько усилилось. Подключают профессионалов». Льюис, прочитав, достал из кармана сигару, спички, спокойно закурил и поджег записку.
После чего кивнул, наблюдая, как пылает бумага. И только после этого сказал:
— Вы всегда казались мне чрезвычайно внимательным человеком, мистер Кемаль Аслан.
— Черт бы вас побрал, — разозлился третий, — опять ничего не вышло.
— Нужно просто арестовать обоих.
— Это вы расскажете их адвокатам, — третий, поднявшись с кресла, направился к дверям и, уже выходя, обернувшись, добавил:
— Постарайтесь хотя бы записать их разговор в номере. Хотя подозреваю, что мы не услышим ничего интересного.
И вышел, мягко затворив за собой дверь. В соседнем номере шла неторопливая беседа двух деловых людей, внешне ничем не отличавшаяся от любой беседы такого рода. Агенты уныло записывали разговор, уже не надеясь на удачу.
Берлин. 16 января 1991 года
— Мы не согласны, — зло говорил стоявший у моста высокий мужчина в штатском, — это, в конце концов, просто унизительно. Вы предлагаете глупые, нереальные условия.
— Почему, — возражал его собеседник, говоривший по-русски с очень сильным характерным немецким акцентом, — ведь вы все равно должны будете оставить это оборудование и помещения. А мы предлагаем вам хорошую сумму.
— Это вам так кажется. По оценкам ваших экспертов, только оборудование может стоить десятки миллионов марок. Мы не согласны на такую сумму.
— Полковник Волков, — вздохнул немец, — я вас понимаю. У вас есть полномочия от ваших руководителей. Но и у меня есть свои. Поймите, я не могу, не имею права предлагать вам больше, чем мне разрешили.
— В таком случае передайте, что мы настаиваем на той сумме, о которой мы первоначально договаривались. — Волков посмотрел на проезжавший мимо автомобиль. Проехав метров сто пятьдесят, автомобиль остановился, и из него вылезла целая компания молодых, явно загулявших людей. Несколько парней и девушек приехали сюда, на место бывшей берлинской стены, чтобы снова увидеть это историческое место и набрать камней, уже ставших сувенирами во многих странах мира. Двое молодых людей весело толкали своих спутниц, и те кружили у моста, беспрерывно щелкая фотоаппаратами.
Немец поежился, отворачиваясь от приехавших. Его явно коробило такое отношение молодых людей к недавней трагедии разделенной страны.
— Я передам ваши пожелания, полковник, — сказал он, посмотрев на часы, — но мне кажется, в наших общих интересах договориться побыстрее, пока этого не сделали другие.
— Что вы имеете в виду? — быстро спросил Волков.
— Ничего. Просто мы имеем сведения, что не все в вашей стране согласны с переменами, происходящими в нашей. И мы готовы к любому развитию событий, даже самому худшему.
— Не нужно меня пугать.
— Боюсь, вы не поняли, — вздохнул немец, — это я не вас, это я себя пугаю. В Литве ваше руководство применило спецчасти КГБ и войска. Они сделали то, о чем их просил в свое время Хонеккер в Восточной Германии. Тогда они не захотели выводить из ангаров советские танки. Теперь, видимо, кто-то в Москве решил, что пришло время. И заметьте, это уже не в первый раз. Нам кажется, что в вашем руководстве скоро будут перемены. Отставка Шеварднадзе и события в Литве — очень нехороший симптом. Может оказаться, что нам просто не о чем будет договариваться.
— Это нас не касается. — Лицо полковника дернулось. — Меня не уполномочили вести подобные беседы. Так что мне передать? Вы согласны с нашими условиями?
— Да, — вздохнул немец, — придется согласиться. Я передам ваши пожелания. Учтите, что мы в одинаковой степени заинтересованы сохранить все в строжайшей тайне.
— Поэтому наши переговоры попали в печать? — зло спросил полковник. — Поэтому о них знает уже пол-Европы?
— Что вы говорите? — явно испугался немец. — В какую печать? Мы ничего не сообщали.
— Ваш «Шпигель» опубликовал статью о том, что советские генералы торгуют оружием и разбазаривают имущество Западной группы войск. Вы не читали статью в ноябрьском номере журнала?
— Это был просто пробный камень, — успокоился немец, — кажется, у вас так говорят. Они решили запустить такую утку на основании многочисленных фактов кражи имущества армии вашими солдатами и офицерами. Против руководства Западной группы войск у них пока нет ничего конкретного. Они решили таким образом устроить скандал, в результате которого могут всплыть дополнительные подробности. Скандальная статья, даже без упоминания имеющихся фактов, служит как бы резонансом, прелюдией к большому скандалу, и тогда масса свидетелей, решивших, что редакция располагает подобным материалом и кто-то уже опередил их в даче свидетельских показаний, бросается в объятия журналистов, пытаясь продать и свою информацию подороже. Это типичный трюк наших журналистов. Вы можете ни о чем не беспокоиться.
— У нас говорят: дыма без огня не бывает, — угрюмо огрызнулся полковник. — Возможно, проболтались ваши люди.
— Нет, нет, — поспешил успокоить немец, — мы специально все проверяли.
У них нет против нас никаких доказательств. Это только начало игры. Не обращайте внимания на подобные статьи.
— Стараюсь, — пробормотал полковник, — хотя в последнее время вы нас подводите. В свете начавшихся изменений в мире я бы советовал вам быть поосторожнее.
— Вы про Кувейт? — понял немец.
— И про Кувейт тоже. По моим сведениям, американцы начали сегодня широкомасштабную войну против Ирака. Пока моя страна соблюдает нейтралитет и даже внешне на стороне западной коалиции. Но ведь в Москве все может поменяться.
— Вы думаете, ваше руководство может поддержать Саддама Хусейна? Но ведь это катастрофа! Начнется третья мировая война. Американцы уже не уйдут с Ближнего Востока, пока не освободят Кувейт. Это для них уже вопрос принципа.
— Нет, — ответил полковник, — я не думаю, что дело может дойти до мировой войны. Просто руководство в Москве может несколько подправить свою позицию, и тогда американцы не будут столь нагло и беспардонно вести себя в мире. Вы меня понимаете? При этой ситуации наши войска еще очень долго будут находиться в Германии. И тогда нам придется заново пересматривать весь комплект наших договоренностей. Или еще конкретнее — просто отменить их.
— Вы не верите в быструю победу американцев?
— Нет, в это как раз я верю. При всем своем бахвальстве иракскому лидеру не устоять против объединенной коалиции союзников. Просто не тот уровень противостояния. Когда за спиной Саддама нет сильного союзника, он не продержится. Это очевидно. Но в любом случае нам надо быстрее договориться, — подвел итоги полковник. — О наших переговорах уже знают в Москве. И знают совсем не те люди, которых мы считаем своими союзниками.
— Я вас понимаю, — немец вздохнул. Ему всегда трудно давался разговор с этим мрачным полковником.
— Все еще может измениться, — мрачно заметил Волков и, показывая на веселящихся молодых людей, с неприязнью в голосе добавил:
— Может, они и правы, что собирают камни с разбитой стены. Может, вместо этой стены будет другая — еще выше и крепче прежней.
Немец испуганно открыл рот, но ничего не сказал, не решаясь спорить. А полковник, довольный эффектом, повернулся, чтобы уйти.
— До свидания, — Волков, засунув руки глубоко в карманы пальто, зашагал в сторону своего автомобиля.
Немец смотрел ему вслед и, лишь когда полковник скрылся за поворотом, повернулся и медленно пошел в другую сторону. Он вдруг с ужасом подумал, что его недавний собеседник может оказаться провидцем. И почти с суеверным страхом посмотрел на то место, где на его памяти всегда стояла стена. Эта проклятая для любого немца стена, отделявшая один мир от другого. И редко находились «сталкеры», согласные на опасные путешествия из одного мира в другой. Когда-то немец прочел книгу русских фантастов Стругацких и решил, что Зоной они называли Западный Берлин, в который так стремились попасть тысячи немцев из восточной части города.
Видимо, сразу после встречи со связным.
— В Праге знали о его миссии?
— В нашей резидентуре никто не знал, — сообщил Шебаршин, — вообще непонятное убийство. Связной сообщил, что Валентинов обещал привезти в Софию документы работы его группы.
— А где документы? — нахмурился Крючков.
— Не нашли, — глухо произнес Шебаршин. Ему было неприятно это говорить, но он сумел произнести эти два слова.
— Как это «не нашли»? Убийца похитил документы, — окончательно разозлился председатель КГБ, — это же самое настоящее ЧП!
— У нас нет сведений, что документы попали в чьи-то чужие руки. За несколько минут до смерти Валентинов сказал связному, что у него есть документы, рисующие «очень неприглядную картину». Он так и сказал — «неприглядную картину». И обещал привезти документы в Софию. Но связному кажется, что документов в тот день у нашего резидента не было. Он обещал взять их с собой в Софию.
— Почему вы придумали ему такой непонятный маршрут?
— Нам казалось, так будет надежнее. Лететь прямым рейсом в Москву он не мог, вы жепомните: он действовал по паспорту болгарского гражданина. Мы не хотели рисковать.
— И получили в результате труп Валентинова, — подвел итоги Крючков. — Вы считаете это нормальным?
— Я уже распорядился. Мы постараемся найти документы и выйти на возможных убийц нашего резидента.
— Кто знал о его задании?
— Практически никто. Но мы проверяем всех наших офицеров. Самое главное, что Валентинов не оставил документов ни в Берлине, ни в Праге, мы проверяли. В этом деле все достаточно запутано.
— Сейчас много непонятного — горько сказал Крючков, — пошлите специалистов, профессионалов. Подключите, если нужно, местную резидентуру. И вообще, нам необходимо пересмотреть работу одиннадцатого отдела.[2].
Или его расформировать, или называть по-другому. Нужны другие формы работы. И проверьте свою агентуру.
— Да, — согласился Шебаршин, — сейчас нужно все менять. Видимо, нужны новые люди. Старые достаточно себя скомпрометировали. Кроме того, многие из них известны на местах. Мы как раз исходим из того, что нужно постепенно отказываться от их услуг, вводя новых людей.
— Конечно, — согласился Крючков, — работайте на перспективу. Мы пока не знаем, чем все это кончится.
И вдруг он сказал слова, которые не должен был говорить, просто не имел права:
— Может, нам еще придется все восстанавливать в разрушенных соседних странах.
Шебаршин понял все с одной фразы. Он кивнул головой.
— У нас возникла еще одна проблема, Владимир Александрович, — осторожно сказал он, понимая, что нужно изменить тему разговора. — ЦРУ получило некоторые сведения о Юджине.
— Только этого не хватало, — окончательно расстроился Крючков, — откуда у них могут быть такие сведения? Вы проверяли информацию? Кто ее вам передал?
— Это сообщение Циклопа, — очень тихо сказал Шебаршин. Об агенте Циклопе знали в КГБ лишь несколько человек. И практически никогда не говорили.
Это был самый ценный агент КГБ в ЦРУ. К тому же именно ему поручали разработки новых операций ЦРУ против КГБ. Циклоп был наиболее важным агентом КГБ в начале девяностых. Но Юджин был не менее ценным агентом, которого Крючков знал лично.
Он хорошо помнил Юджина. Семнадцать лет назад он лично вместе со своим покойным шефом Юрием Владимировичем Андроповым отправлял офицера КГБ в это трудное путешествие. Юджину удалось продержаться целых семнадцать лет. Это было невероятно, невозможно, но он держался. И если Циклоп был штатным сотрудником ЦРУ, согласившимся работать на КГБ, то Юджин был офицером советской разведки, нелегалом, работавшим в Северной Америке, — Что думаете делать? — спросил Крючков. — Его нужно срочно отзывать.
— Будем отзывать, — осторожно начал Шебаршин, — но мы хотим сделать это с минимально возможными потерями. Использовать Юджина для операции в Германии. Это облегчает его переход и позволяет проконтролировать большую часть денег, которыми он располагает. Да и операция в Германии очень важна.
— Это большой риск, — задумался Крючков, — вы хотите использовать Юджина в качестве наживки. А если нам порвут удочки?
Шебаршин молча смотрел на председателя КГБ, Он ждал его решения.
Крючков закрыл глаза, вспоминая тот холодный день, когда они вместе с Андроповым приехали провожать Юджина. Как много лет прошло с тех пор! Покойный Андропов даже в страшном сне не мог представить себе, что произойдет лишь через несколько лет после его смерти. Крючков вздохнул. Шебаршин по-прежнему терпеливо ждал.
— Хорошо, — наконец сказал председатель КГБ, — делайте как считаете нужным. И держите под контролем ситуацию с нашими «бывшими агентами».
Отработанный материал нам не нужен. Вы меня понимаете?
Шебаршин понимал все. Он встал, взял свою папку с документами. Кивнул головой.
— У Леонова будет достаточно работы и без вас, — сказал вдруг Крючков, — но я поручу, чтобы он занимался и этим делом.
И снова на лице руководителя советской разведки Леонида Шебаршина не дрогнул ни один мускул. Леонов был начальником аналитического управления, занимавшегося сбором и анализом информации. Шебаршин понял, почему Крючкову понадобился Леонов.
— Он дал согласие? — спросил Шебаршин. Даже здесь, в святая святых огромной империи, в кабинете руководителя самой мощной спецслужбы мира, он не решился назвать имя человека, давшего согласие на предварительную отработку введения в стране чрезвычайного положения. Крючков его понял.
— Да, — сухо кивнул он. Крючков почти абсолютно доверял Шебаршину. Во всяком случае, настолько, насколько мог в силу своего сухого, педантичного характера. — Нам приказано подготовить материалы по введению чрезвычайного положения. И не только в Литве. Он согласен.
— Я вас понял. Мы проверим всю нашу агентуру на местах, в странах Восточной Европы, — сказал уже стоя Шебаршин.
— И обратите внимание на перспективу, — напомнил Крючков, — это сейчас очень важно. Именно так — работать с прицелом на перспективу.
Когда Шебаршин вышел, Крючков долго сидел один и только заем потянулся к телефону, набрал номер министра обороны страны.
— Добрый день, — скупо произнес он.
— Здравствуйте, — маршал, как и все военные, немного боялся и недолюбливал главу такого ведомства, как КГБ. Но неизменно был в ровных товарищеских отношениях с всесильным Крючковым, понимая, как невыгодно ссориться с этим человеком.
— Нам нужно встретиться. Это по нашему разговору вчера.
— По Прибалтике? — понял маршал.
— И по Прибалтике тоже, — Крючков сжал трубку сильнее. Он вдруг испугался, что их разговор могут подслушать. И хотя он прекрасно знал, что разговор по ЭТОМУ телефону подслушать нельзя, никто не посмеет слушать телефон председателя КГБ, тем не менее он постарался закончить беседу и положить трубку. И, только положив трубку, вдруг подумал, что впервые за столько лет испугался неизвестно чего. Сознание этого испуга еще долго не давало ему сосредоточиться на текущей работе.
Будапешт. 13 января 1991 года
Йене Видак был многолетним агентом КГБ в Австрии. Он работал на КГБ еще с начала пятидесятых годов, когда это ведомство называлось совсем по-другому и его возглавляли совсем другие люди. Теперь, сидя в парке на скамейке, он невольно ежился от холодного западного ветра. Западные «ветры» разрушили не только весь логический уклад его жизни. Они пробили брешь в «железной стене» и сделали австро-венгерскую границу, прежде служившую водоразделом между двумя мирами, просто географической линией между двумя соседними странами. Видак не понимал и не принимал происходивших перемен. Он их боялся. И сегодня утром, приехав из Вены, он невольно вспомнил те дни, когда мог без всяких опасений встречаться с представителями советской разведки в любом месте Будапешта, даже в официальных учреждениях. Увы, те времена прошли.
Теперь Будапешт был не менее враждебным городом, чем Вена. Может, даже более, так как по непонятной логике волна антикоммунизма в бывших социалистических странах принимала характер бури, обрушивающейся на головы бывших партчиновников спецслужб.
Видак посмотрел на часы, и в этот момент перед ним возник связной. Он не знал этого связного и невольно нахмурился. Разведчики не любят, когда приходится общаться с незнакомыми людьми.
— Добрый день, мистер Видак, — сказал связной, — вам привет от вашего дяди из Братиславы.
— Он ничего не просил вас передать? — спросил Видак.
— Вот эту фотографию, — связной передал старую, давно знакомую Видаку фотографию. Тот, взглянув на нее, вернул связному. Теперь все было в порядке.
— У меня сложности, — сказал Видак, — кажется, в Вене моя работа подходит к концу.
— Нет, — убежденно ответил связной, — ничего не изменилось. Вы вернетесь в Вену и будете работать как прежде. Связь через нашего представителя в Австрии.
— Как прежде, — усмехнулся Видак, — уже нельзя работать как прежде.
Мир изменился. После расстрела Чаушеску и падения берлинской стены все наконец поверили, что мир изменился.
— : Это иллюзии, — спокойно парировал связной, — все остается по-старому.
— Только не для меня, — вздохнул Видак.
— Как это понимать?
— Я уже слишком стар.
— Вы решили прекратить с нами сотрудничать?
— Думаю, да.
— Вы серьезно подумали над этим?
— Конечно. Я считаю, что пора заканчивать. Все-таки сорок с лишним лет. И потом, я работал всегда и на свою страну, не забывайте об этом. Прежней Венгрии уже нет. Не знаю, каким образом, но нынешние разведчики пока не смогли узнать о моем существовании. Подозреваю, что ваше ведомство приложило к этому руку. Но в любом случае я устал. И мне больше ничего не нужно. Да и прятаться в собственной стране глупо и как-то обидно. Вы не считаете?
Связной молчал. Он пытался скрыть свое разочарование под маской равнодушия, но у него это плохо получалось. А может, во всем был виноват этот сильный западный ветер?
— Поэтому я и пришел на нашу встречу, — продолжал Видак, — на нашу последнюю встречу. Больше меня не увидите. Прощайте.
Ошеломленный связной даже не успел кивнуть на прощание, когда старик встал и зашагал от скамейки.
Видак уходил не оглядываясь. Кажется, он принял правильное решение. По дороге, когда пошел противный мелкий дождь, он нашел небольшое кафе и, зайдя внутрь, заказал себе любимый мартини. И, лишь несколько согревшись, вышел на улицу, продолжая идти к вокзалу. Он так и не увидел, как возникла эта большая машина позади него. Просто услышал вдруг скрежет тормозов и удивленно оглянулся. Автомобиль отбросил его на несколько метров вперед и затем, словно для пущей верности, еще и переехал безжизненное тело. Когда к погибшему подбежали люди, он уже не дышал. А неизвестную машину так и не нашли.
Вечером этого дня из Будапешта ушло сообщение в Центр: «Видак отказался от дальнейшего сотрудничества. Считаем возможным использовать резервный вариант. Приняты меры к недопущению утечки информации».
На следующий день связной встречался уже с новым агентом, прилетевшим из Австрии и согласным на продолжение сотрудничества с КГБ СССР даже в условиях изменившейся Венгрии.
Торонто. 14 января 1991 года
Он выехал на трассу и включил радио. Передавали последние новости.
Диктор в обычной свободной, несколько экспансивной манере сообщил последние вести из Литвы. В столицу этой советской республики были введены специальные подразделения КГБ и Советской Армии. Противостояние у парламента достигло своего пика, появились первые убитые и раненые. Диктор пообещал подробнее информировать своих радиослушателей через два часа. И он раздраженно отключился.
Шел январь девяносто первого года. На трассе, ведущей к центру Торонто, было довольно свободно, в это дневное время здесь не бывало тех характерных пробок, которые возникали к концу рабочего дня. Он посмотрел в зеркало заднего обзора. Кажется, никого нет. Впрочем, появлению нежелательных преследователей он уже не удивлялся. За столько лет, проведенных в Америке и Канаде, он привык и к их присутствию, и к их отсутствию.
Он прилетел сюда еще в середине семидесятых, когда мир содрогался в тисках «холодной войны», а сама Америка переживала шок после Вьетнама и Уотергейта. Отставка Никсона особенно больно ударила по престижу американцев, сделав их посмешищем всего мира. Неудачная война во Вьетнаме, пятьдесят с лишним тысяч погибших и сотни тысяч раненых и искалеченных парней дорого обошлись Америке. Самым страшным был «вьетнамский синдром», — возникшее после фактического поражения сверхдержавы ощущение пустоты и растерянности у одних и гнева и разочарования у других за унижение, которому подверглась их страна.
Фактически Уотергейт стал высшей точкой этого унижения и был закономерным итогом бурных шестидесятых и первой половины семидесятых. Выстрелы в Далласе и убийство президента Кеннеди, смерть Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди, вьетнамское поражение, уотергейтский позор Ричарда Никсона и, наконец, покушение на Джеральда Форда заставили американцев всерьез задуматься — куда идет их страна?
Именно в это время в США появляется молодой турецкий коммерсант Кемаль Аслан. Его дядя Юсеф Аббас — один из наиболее крупных предпринимателей-эмигрантов, сумевший закрепиться на юге страны и стать главой крупной нефтяной компании. Удачливый бизнесмен не имел детей и передал все своему племяннику. А племянник не только сохранил миллионы своего дяди, но и сумел основательно закрепиться в Америке и прибавить к уже полученным по наследству деньгам собственные миллионы долларов. По осторожным оценкам экспертов ЦРУ, состояние Кемаля Аслана оценивалось в сто пятьдесят миллионов долларов, и это без учета ряда предприятий, где Кемаль Аслан не владел контрольным пакетом акций, но сохранял за собой достаточно большие возможности и имел право решающего голоса.
Сейчас, направляясь к центру крупнейшего города Канады, он вспоминал, когда в последний раз обнаружил ведущееся за ним наблюдение. Кажется, это было во вторник. Он тогда выезжал за город. Кажется, контрразведчики везде мыслят одинаковыми категориями. Хорошо еще, что они не мешают ему в самом Торонто, иначе его жизнь превратилась бы в настоящий ад. Хотя наверняка они незаметно ведут его и в самом городе, но делают это достаточно квалифицированно и осторожно. Он проехал мимо расположенного в центре города Центрального парка Королевы и с Университетской авеню свернул на Куин-стрит, где находился известный своим комфортом и роскошью знаменитый «Шератон-отель». Именно в этом отеле всегда останавливался Питер Льюис, его юрисконсульт, прилетавший из Нью-Йорка. Оставив автомобиль на стоянке, Кемаль поспешил в бар, где уже восседал добродушный и рыхлый Питер Льюис.
Юрист не любил крепкие напитки, предпочитая заказывать пиво. Увидев Кемаля, он даже не встал, только поднял свою короткую полную руку.
— Как дела, мистер Льюис? — спросил, подходя ближе, Кемаль.
— Могли быть и лучше, — вздохнул Питер, — но, слава Богу, не так плохи.
— Последнее соглашение по калифорнийскому заказу должно было несколько улучшить наше положение, — заметил Кемаль.
— Ненамного, — проворчал Льюис, доставая свой «дипломат» с бумагами, — поднимемся ко мне в номер, я вам покажу все документы.
— Да, конечно, — согласился собеседник. Они вышли из бара и, пройдя в холл, вызвали скоростной лифт на семнадцатый этаж. Кроме них, в лифт вошли еще двое, но в лифте никто не сказал ни слова. Ни вошедшие незнакомцы, ни сам Питер Льюис, ни его спутник. И только когда Кемаль Аслан и Питер Льюис вышли из лифта и зашагали по коридору, Питер шепнул идущему справа от него Кемалю:
— У меня в номере, кажется, они успели побывать.
— Конечно, успели. Передайте в Москву, что я проверил все заказы, идущие по линии Министерства обороны США. Развернуть в ближайшие десять лет программу защиты в космосе они не сумеют. Просто блефуют. Данные анализа их закупок позволяют говорить об этом с максимально вероятной точностью.
— Передам. Они разрабатывают программу вашего возвращения.
— Пора бы, — не удержался Кемаль, — что там происходит в Литве, вы что-нибудь понимаете?
— Честно говоря, знаю столько же, сколько и вы. Видимо, ничего хорошего.
Они дошли до номера Льюиса. Тот приложил палец к губам.
— И как видите, — громко сказал Льюис, — положение у нас достаточно неплохое.
— Безусловно, — подхватил Юджин. Они вошли в номер. Хлопнула дверь. Из соседнего номера вышли двое незнакомцев и, подойдя к висевшему слева светильнику, сняли небольшой прибор, фиксирующий разговоры в коридоре. Войдя в номер, они коротко доложили сидевшему в кресле третьему незнакомцу:
— Нам удалось записать их разговор в коридоре. По-моему, они говорили о чем-то важном.
— Включайте, — разрешил их руководитель. Один из вошедших включил аппарат, снятый в коридоре.
Раздалось громкое шипение.
— В чем дело? — недовольно спросил сидевший в кресле. — Опять ничего не получилось?
— У одного из них в кармане был скэллер[3], — зло пробормотал мужчина, — кажется, повреждена вся лента.
В соседнем номере Кемаль Аслан, продолжая разговаривать со своим юрисконсультом, вдруг написал на листке бумаги: «Кажется, в последнее время наблюдение за мной несколько усилилось. Подключают профессионалов». Льюис, прочитав, достал из кармана сигару, спички, спокойно закурил и поджег записку.
После чего кивнул, наблюдая, как пылает бумага. И только после этого сказал:
— Вы всегда казались мне чрезвычайно внимательным человеком, мистер Кемаль Аслан.
— Черт бы вас побрал, — разозлился третий, — опять ничего не вышло.
— Нужно просто арестовать обоих.
— Это вы расскажете их адвокатам, — третий, поднявшись с кресла, направился к дверям и, уже выходя, обернувшись, добавил:
— Постарайтесь хотя бы записать их разговор в номере. Хотя подозреваю, что мы не услышим ничего интересного.
И вышел, мягко затворив за собой дверь. В соседнем номере шла неторопливая беседа двух деловых людей, внешне ничем не отличавшаяся от любой беседы такого рода. Агенты уныло записывали разговор, уже не надеясь на удачу.
Берлин. 16 января 1991 года
— Мы не согласны, — зло говорил стоявший у моста высокий мужчина в штатском, — это, в конце концов, просто унизительно. Вы предлагаете глупые, нереальные условия.
— Почему, — возражал его собеседник, говоривший по-русски с очень сильным характерным немецким акцентом, — ведь вы все равно должны будете оставить это оборудование и помещения. А мы предлагаем вам хорошую сумму.
— Это вам так кажется. По оценкам ваших экспертов, только оборудование может стоить десятки миллионов марок. Мы не согласны на такую сумму.
— Полковник Волков, — вздохнул немец, — я вас понимаю. У вас есть полномочия от ваших руководителей. Но и у меня есть свои. Поймите, я не могу, не имею права предлагать вам больше, чем мне разрешили.
— В таком случае передайте, что мы настаиваем на той сумме, о которой мы первоначально договаривались. — Волков посмотрел на проезжавший мимо автомобиль. Проехав метров сто пятьдесят, автомобиль остановился, и из него вылезла целая компания молодых, явно загулявших людей. Несколько парней и девушек приехали сюда, на место бывшей берлинской стены, чтобы снова увидеть это историческое место и набрать камней, уже ставших сувенирами во многих странах мира. Двое молодых людей весело толкали своих спутниц, и те кружили у моста, беспрерывно щелкая фотоаппаратами.
Немец поежился, отворачиваясь от приехавших. Его явно коробило такое отношение молодых людей к недавней трагедии разделенной страны.
— Я передам ваши пожелания, полковник, — сказал он, посмотрев на часы, — но мне кажется, в наших общих интересах договориться побыстрее, пока этого не сделали другие.
— Что вы имеете в виду? — быстро спросил Волков.
— Ничего. Просто мы имеем сведения, что не все в вашей стране согласны с переменами, происходящими в нашей. И мы готовы к любому развитию событий, даже самому худшему.
— Не нужно меня пугать.
— Боюсь, вы не поняли, — вздохнул немец, — это я не вас, это я себя пугаю. В Литве ваше руководство применило спецчасти КГБ и войска. Они сделали то, о чем их просил в свое время Хонеккер в Восточной Германии. Тогда они не захотели выводить из ангаров советские танки. Теперь, видимо, кто-то в Москве решил, что пришло время. И заметьте, это уже не в первый раз. Нам кажется, что в вашем руководстве скоро будут перемены. Отставка Шеварднадзе и события в Литве — очень нехороший симптом. Может оказаться, что нам просто не о чем будет договариваться.
— Это нас не касается. — Лицо полковника дернулось. — Меня не уполномочили вести подобные беседы. Так что мне передать? Вы согласны с нашими условиями?
— Да, — вздохнул немец, — придется согласиться. Я передам ваши пожелания. Учтите, что мы в одинаковой степени заинтересованы сохранить все в строжайшей тайне.
— Поэтому наши переговоры попали в печать? — зло спросил полковник. — Поэтому о них знает уже пол-Европы?
— Что вы говорите? — явно испугался немец. — В какую печать? Мы ничего не сообщали.
— Ваш «Шпигель» опубликовал статью о том, что советские генералы торгуют оружием и разбазаривают имущество Западной группы войск. Вы не читали статью в ноябрьском номере журнала?
— Это был просто пробный камень, — успокоился немец, — кажется, у вас так говорят. Они решили запустить такую утку на основании многочисленных фактов кражи имущества армии вашими солдатами и офицерами. Против руководства Западной группы войск у них пока нет ничего конкретного. Они решили таким образом устроить скандал, в результате которого могут всплыть дополнительные подробности. Скандальная статья, даже без упоминания имеющихся фактов, служит как бы резонансом, прелюдией к большому скандалу, и тогда масса свидетелей, решивших, что редакция располагает подобным материалом и кто-то уже опередил их в даче свидетельских показаний, бросается в объятия журналистов, пытаясь продать и свою информацию подороже. Это типичный трюк наших журналистов. Вы можете ни о чем не беспокоиться.
— У нас говорят: дыма без огня не бывает, — угрюмо огрызнулся полковник. — Возможно, проболтались ваши люди.
— Нет, нет, — поспешил успокоить немец, — мы специально все проверяли.
У них нет против нас никаких доказательств. Это только начало игры. Не обращайте внимания на подобные статьи.
— Стараюсь, — пробормотал полковник, — хотя в последнее время вы нас подводите. В свете начавшихся изменений в мире я бы советовал вам быть поосторожнее.
— Вы про Кувейт? — понял немец.
— И про Кувейт тоже. По моим сведениям, американцы начали сегодня широкомасштабную войну против Ирака. Пока моя страна соблюдает нейтралитет и даже внешне на стороне западной коалиции. Но ведь в Москве все может поменяться.
— Вы думаете, ваше руководство может поддержать Саддама Хусейна? Но ведь это катастрофа! Начнется третья мировая война. Американцы уже не уйдут с Ближнего Востока, пока не освободят Кувейт. Это для них уже вопрос принципа.
— Нет, — ответил полковник, — я не думаю, что дело может дойти до мировой войны. Просто руководство в Москве может несколько подправить свою позицию, и тогда американцы не будут столь нагло и беспардонно вести себя в мире. Вы меня понимаете? При этой ситуации наши войска еще очень долго будут находиться в Германии. И тогда нам придется заново пересматривать весь комплект наших договоренностей. Или еще конкретнее — просто отменить их.
— Вы не верите в быструю победу американцев?
— Нет, в это как раз я верю. При всем своем бахвальстве иракскому лидеру не устоять против объединенной коалиции союзников. Просто не тот уровень противостояния. Когда за спиной Саддама нет сильного союзника, он не продержится. Это очевидно. Но в любом случае нам надо быстрее договориться, — подвел итоги полковник. — О наших переговорах уже знают в Москве. И знают совсем не те люди, которых мы считаем своими союзниками.
— Я вас понимаю, — немец вздохнул. Ему всегда трудно давался разговор с этим мрачным полковником.
— Все еще может измениться, — мрачно заметил Волков и, показывая на веселящихся молодых людей, с неприязнью в голосе добавил:
— Может, они и правы, что собирают камни с разбитой стены. Может, вместо этой стены будет другая — еще выше и крепче прежней.
Немец испуганно открыл рот, но ничего не сказал, не решаясь спорить. А полковник, довольный эффектом, повернулся, чтобы уйти.
— До свидания, — Волков, засунув руки глубоко в карманы пальто, зашагал в сторону своего автомобиля.
Немец смотрел ему вслед и, лишь когда полковник скрылся за поворотом, повернулся и медленно пошел в другую сторону. Он вдруг с ужасом подумал, что его недавний собеседник может оказаться провидцем. И почти с суеверным страхом посмотрел на то место, где на его памяти всегда стояла стена. Эта проклятая для любого немца стена, отделявшая один мир от другого. И редко находились «сталкеры», согласные на опасные путешествия из одного мира в другой. Когда-то немец прочел книгу русских фантастов Стругацких и решил, что Зоной они называли Западный Берлин, в который так стремились попасть тысячи немцев из восточной части города.