Абдуллаев Чингиз Акифович. Забытый сон

   Он проехал свою станцию и вышел на следующей, легко оторвавшись от своего «наблюдателя». Затем позвонил Лилии. Она ответила не сразу, словно считала звонки. И лишь на восьмой наконец сняла трубку:
   – Я вас слушаю.
   – Скажите, Лилия, вы никому не говорили, что хотите меня пригласить? Может, с кем-то советовались?
   – Ну, конечно, с моими родственниками. И моя сестра об этом знала. И мой племянник...
   – Нет, я не о них. Может, вы говорили об этом с кем-нибудь еще?
   – С вашим другом Эдгаром Вейдеманисом. Сестра его матери...
   – Я знаю. Но я имею в виду местных жителей.
   – Не помню. Но это не был секрет. Я всегда говорила, что не верю в самоубийство Арманда. Говорила и писала об этом. А почему вы спрашиваете?
   – Просто хотел уточнить. Спасибо. Я вам еще позвоню.
   Он убрал телефон и вошел в электричку, следующую в обратном направлении. На следующей станции вышел и довольно быстро нашел нужную ему лютеранскую церковь, направляясь к дому, где жила семья Петерсен. Это был обычный для этих мест небольшой двухэтажный дом. Дронго убедился, что номер дома совпадает с номером, указанным ему Лилией, и позвонил. Дверь открыла полная женщина лет семидесяти. У нее было румяное полное улыбающееся лицо, почти невидимые брови, полные губы и крупный нос.
   «Это явно не Ингрида Петерсен», – подумал Дронго и вежливо поздоровался. Она ответила ему по-латышски.
   – Извините, – пробормотал Дронго, – я не знаю латышского языка.
   – Кто вы хотите? – спросила хозяйка.
   – Мне нужна Ингрида, – объяснил Дронго, – госпожа Ингрида Петерсен.
   Хозяйка закивала и позвала Ингриду, обращаясь куда-то в глубь дома. Из комнаты вышла молодая женщина. Дронго чуть не ахнул от удивления. Эта женщина была абсолютной копией своей матери. Только ей было лет сорок пять или пятьдесят. Такое же полное румяное лицо, невидимые брови, полные губы. Женщина подошла к нему ближе.
   – Добрый день, – вежливо поздоровался Дронго.
   – Здравствуйте, – она говорила по-русски гораздо лучше матери.
   – Вы Ингрида Петерсен?
   – Да, – кивнула она, – а кто вы такой?
   – Меня прислала Лилия Краулинь...
   – Понятно, – женщина посторонилась, пропуская гостя. В комнате было тепло и уютно. Они сели за стол. – Что вы хотите? – спросила она. – Зачем вы приехали?
   – Вы работали с ее погибшим мужем, – напомнил Дронго.
   – Да, – мрачно подтвердила Ингрида, – одиннадцать лет назад. Я тогда была совсем молодой женщиной.
   – И вы нашли его мертвым?
   – Верно. Он позвонил мне из дома и попросил, чтобы я принесла ему письмо в квартиру его отца. Мы жили на соседней улице – я и мой муж. И я понесла ему письмо. У дома стояла его машина. Я вошла в дом, консьерж меня знал в лицо. Я поднялась на второй этаж, позвонила. Затем постучала. Потом снова позвонила и снова постучала. Тогда не было мобильных телефонов, поэтому я спустилась вниз и от консьержа позвонила по городскому телефону в квартиру. Он опять не ответил. Мы с консьержем звонили несколько раз. А потом поднялись вместе и консьерж открыл дверь. Сначала мы ничего не увидели, но вскоре нашли Арманда в угловой комнате. Это было ужасно. Только мы ничего не трогали. Сразу вызвали полицию.
   – Понятно, – Дронго обратил внимание на фотографию, стоящую на серванте. На ней рядом с молодым мужчиной была запечатлена симпатичная миловидная женщина. Дронго перевел взгляд на Ингриду. Неужели это она же? Надо же, как изменилась! Что делает с людьми время! Была симпатичной молодой женщиной, а превратилась в располневшую деревенскую бабу.
   – Было ужасно, – повторила Ингрида. – Меня потом много раз в полицию вызывали. И в прокуратуру. Я все время об этом рассказывала. Два года. А потом Лилия жаловалась, и меня снова вызывали. Она не на меня жаловалась, но меня все время звали на допросы. И тогда мы с мужем решили переехать сюда, к нашим родителям.
   – Вы долго работали с Армандом Краулинем?
   – Долго. Да, долго. Почти два года. Он был очень хороший человек.
   – Вы принесли письмо, в котором содержались финансовые претензии к его фирме?
   – Да. Они хотели, чтобы мы раньше срока погасили наш долг. У банка тогда были большие проблемы.
   – Он знал о письме?
   – Конечно, знал. Мы получили его вечером, но я ему прочла его по телефону. И он сказал, чтобы я не оставляла его в офисе, а взяла домой, а завтра передала ему. Мне казалось, что он хотел сразу поехать в банк.
   – Как вы считаете, он мог из-за этого решиться на самоубийство?
   – Я не знаю. Но полиция говорит, что это было самоубийство.
   – Нет, не полиция, как вы считаете?
   – Не знаю, – растерялась Ингрида, – у нас все говорили, что Краулинь не мог такое сделать. Но я сама все видела. И в доме никого, кроме нас, не было.
   – И вы ничего подозрительного не заметили?
   – Нет. Ничего. Но Лилия нам не верила. Она до сих пор считает, что ее мужа убили.
   – Понятно. Когда погиб Арманд Краулинь, главой фирмы стал его заместитель? Верно?
   – Правильно. Нам было очень тяжело, но Пиесис очень много работал. Он сохранил фирму.
   – Вы работали секретарем Арманда и должны были знать его лучше других. У него были враги?
   – Врагов не было. Но были люди, которые его не любили. Многие не любили. Он ведь всегда говорил то, что думал. А это многим не нравилось. Когда все писали, что у нас была оккупация, Арманд выступал и говорил, что это неправда. Когда все ругали советскую власть, он говорил, что было много плохого, но и много хорошего.
   – Наверное, справедливо, – заметил Дронго.
   – Тогда нельзя было такое говорить, – убежденно заявила Ингрида, – и сейчас нельзя.
   – Ну, это не совсем враги. Это скорее люди, расходящиеся с ним в своих политических взглядах. А других врагов не было? Может, вы кому-то еще были должны или вам были должны?
   – Таких врагов не было, – твердо ответила Ингрида.
   – Вы видели записку, которую он написал?
   – Да, она лежала на столе, и я ее прочла.
   – Что там было написано?
   – «Мне очень жаль». Я и сейчас это помню.
   – Это был его почерк?
   – Конечно. Они потом отправили записку на экспертизу. Это был его почерк.
   – Где на листе были написаны эти слова? Сверху, в середине, внизу, где?
   – Сверху. На самом верху. У него был очень хороший почерк, я его сразу узнала.
   – На большом листе фраза была написана на самом верху? – уточнил Дронго.
   – Да. Он написал «Мне очень жаль». И поставил точку. Я сама это видела.
   – Вы должны были знать манеру его письма. Как обычно он писал письма? Сразу начинал сверху или чуть отступал?
   – Сразу сверху, – ответила Ингрида.
   – Вы видели это письмо. Вспомните, может, он хотел еще что-то дописать. Может, он собирался написать большое письмо?
   – Но там была точка.
   – Забудьте про точку. Скажите – такое могло быть?
   – Да. Но он больше ничего не написал.
   «Упрямый нордический народ эти латыши», – подумал Дронго с некоторым сарказмом. Они верят только фактам и не хотят допускать никаких предположений. Может, так и нужно? Ведь он сам тоже исповедовал принцип Оккама: «Не умножай сущее без необходимости».
   – У него могли быть связи на стороне?
   – В какой стороне? – не поняла Ингрида.
   – У него могли быть любовницы?
   – Нет, – она испуганно всплеснула руками, – нет, нет, никогда. Он так любил свою жену. Вы знаете, он очень нравился женщинам, но никогда не изменял своей Лилии. Нет, такого не могло быть.
   – Все ясно. Какая у него была машина, вы не помните?
   – Конечно, помню. Две машины. «Мерседес» и «Рено». Но этих машин у Лилии нет. Она отдала их дочери Арманда Лайме.
   – Вы были знакомы с Лаймой? Она приходила к отцу?
   – Только один раз. Что-то просила. Я слышала, как они разговаривали.
   – Он выполнил ее просьбу?
   – Не знаю. Но она ушла очень довольная.
   – И еще один вопрос. Вы поднялись на второй этаж вместе с Рябовым. У него был протез на ноге? Ему ведь трудно было быстро подниматься?
   – Не быстро, – согласилась Ингрида, – очень медленно.
   – А сам Рябов мог убить вашего бывшего шефа?
   – Нет, – ответила она, снова испугавшись. – Он совсем старик был. Нет, нет! И он не справился бы с Армандом. Такого не могло быть.
   – Понятно. – Дронго еще раз посмотрел на ее фотографию в молодости. Неужели и сам он также сильно изменился за последние годы? Или сами мы не замечаем этих изменений? – Спасибо вам, Ингрида, – поднялся Дронго, – простите, что вас побеспокоил.
   – Ничего, – легонько вздохнув, ответила она. – Я слышала, что Лилия тяжело больна. Мне ее так жалко! Они так любили друг друга. И она никогда не верила в его самоубийство.
   Дронго вышел из дома, вернулся на станцию. Его наблюдателя нигде не было. Он сел в электричку, направляющуюся в Ригу, и почти весь путь обратно переходил из вагона в вагон и даже сменил электричку, выйдя на одной из промежуточных станций. Все было в порядке, никаких наблюдателей нигде не было. «Старею, – подумал Дронго, мрачно вспоминая портрет молодой Ингриды. – Наверное, показалось».
   Он даже не мог предположить, какие события ждали его впереди.

Глава 4

   Пообедав в отеле, Дронго решил, что может поехать на встречу с Интом Пиесисом. На часах было уже около пяти. Достав телефон, он набрал уже знакомый номер Лилии Краулинь. На этот раз ему ответил незнакомый мужской голос, говоривший по-латышски. Дронго нахмурился, неужели она ему что-то не сказала? И поинтересовался, с кем говорит.
   – Вы меня не узнали, – перешел на русский племянник Лилии. – Она сейчас спит, а мы приехали с моей матерью ее навестить. Подождите, моя мама хочет с вами поговорить.
   Трубку взяла старшая сестра Лилии.
   – Здравствуйте, – сказала она по-русски. Очевидно, в семье Лилии одинаково хорошо знали оба языка. – Это говорит ее сестра Дорика. Мне Лилия говорила о вашем приезде. Мы не хотели ее отговаривать, раз она так решила. Но вы понимаете, что это ненужное расследование. Оно закончилось много лет назад. Бедный Арманд, наверное, не сумел выдержать давления, которое на него оказывали. И поэтому принял такое решение.
   – Какое давление?
   – Он был бывший комсомольский секретарь, а у нас после девяносто первого таких людей не очень любили. Вы меня понимаете? Ему постоянно напоминали, что он был в партии и комсомольским секретарем. Это немножко неправильно, но так у нас было. А Лилия не хочет примириться с его смертью. Она очень больна. Очень сильно. И не сможет с вами никуда ходить. Вы ее не мучайте. Скажите, что будете вести ваше расследование – как это по-русски? – самостоятельно. Без нее. Ей лучше не выходить из дома.
   – Я это и собирался сказать, – пробормотал Дронго. – Вы не знаете, как мне найти Инта Пиесиса?
   – Знаю. Но вам не нужно ему звонить. Никто не виноват, что так случилось. У нас была такая обстановка. Не нужно беспокоить людей.
   – Извините, – возразил Дронго, – я приехал сюда не для того, чтобы гулять по Риге. Я дал слово.
   – Это не обязательно.
   – Обязательно. У меня есть некоторые факты, которые кажутся мне подозрительными. И я обязан их проверить.
   – Проверяйте, – согласилась Дорика, – но не мучайте мою сестру. Я вас очень прошу. Ей так мало осталось жить.
   – Хорошо, дайте мне телефон и адрес Пиесиса.
   – Они переехали. Раньше они занимали большой офис на улице Гертрудес. Вы записываете их номер телефона?
   – Да, – ответил Дронго, хотя предпочитал запоминать. Почти все номера телефонов он запоминал мгновенно и часто помнил их много лет. Когда Дорика продиктовала ему номер телефон, он поблагодарил ее и перезвонил Инту Пиесису. Трубку взяла девушка. Он попросил позвать Пиесиса. Девушка уточнила, кто говорит и по какому вопросу.
   – Скажите, что я приехал в Ригу по просьбе Лилии Краулинь, – ответил Дронго, – и мне нужно с ним срочно встретиться.
   – Как вас представить?
   – Дронго. Меня обычно так называют.
   Девушка переключила аппарат на другую линию, очевидно, для того, чтобы поговорить со своим руководителем. И через минуту включилась снова:
   – Господин Дронго, мы будем вас ждать сегодня ровно в шесть часов вечера. Вы успеете приехать?
   – Спасибо.
   Он положил трубку. На сегодня достаточно встреч. Завтра ему предстоит еще поговорить с Рябовым и найти следователя Айварса Брейкша, успевшего сделать головокружительную карьеру – стать депутатом парламента. Если завтрашние разговоры тоже не дадут результата, он сможет со спокойной совестью доложить Лилии Краулинь, что это было действительно самоубийство и он не сумел найти никаких фактов, опровергающих эту версию следователей. Никаких, кроме случайно попавшей в стену запонки и неизвестного мужчины, который так настойчиво пытался проследить его путь в Юрмалу. В первом случае возможна случайность, во втором... его собственная подозрительность. Нужно будет убедить самого себя в том, что ничего особенного не произошло.
   Около шести часов вечера он вошел в офис бывшей компании Арманда Краулиня, занимающей целый этаж в новом пятиэтажном доме. Инт Пиесис принял его в своем кабинете. Это был мужчина средних лет и среднего роста. Он был одет в серый, неброский костюм, и его кабинет выглядел довольно скромно. На столе не было привычных фотографий жены и детей, на стенах – дипломов и почетных свидетельств. И сам хозяин кабинета имел удивительно невыразительную внешность: коротко остриженные волосы, прижатые к черепу уши, прямой ровный нос и глубоко посаженные глаза. Идеальный портрет маленького чиновника или бухгалтера. Он спокойно пожал руку Дронго и указал ему на стул, оставаясь в своем кресле хозяина.
   – Чем я могу вам помочь? – спросил Пиесис. По-русски он говорил с очень сильным акцентом.
   – Я хотел поговорить с вами о бывшем руководителе вашей фирмы, – пояснил Дронго. – Кстати, почему вы переехали?
   – Тот офис был слишком большой. Мы не могли оплачивать такую площадь, – пояснил Пиесис и тут же сам задал вопрос: – А вы журналист?
   – Нет. Я эксперт по вопросам преступности. Меня попросили еще раз рассмотреть случившееся и внимательно разобраться.
   – Попросила Лилия Краулинь? – усмехнулся Пиесис.
   – Не вижу смысла скрывать. Да.
   – Она одержима этой идеей. Уже много лет пытается всем доказать, что ее мужа убили. Сама верит в это и пытается убедить всех нас.
   – А вы не верите?
   – Раньше не верил, сейчас верю. Вы будете кофе?
   – Нет, если можно чай.
   – Рита, – позвонил Пиесис, – принеси мне кофе, а нашему гостю чай. Так что же конкретно вы от меня хотите?
   – Ваших объяснений. Почему вы сказали, что раньше не верили, а теперь верите?
   – Я знал Арманда еще с семьдесят девятого года. Это был сильный, решительный, волевой человек. Он позвал меня работать в нашу фирму, и я с радостью пришел. Мы очень неплохо работали, хотя у нас тогда были большие проблемы. А у кого их не было? Менялись валюты, менялись государства. И эта история с банком... Но с другой стороны, он всех нас заряжал своим оптимизмом, заряжал своей верой. И мы ему верили. Его вообще многие знали в республике, он ведь был секретарем ЦК комсомола, все думали, что он пойдет дальше по партийной линии, а он уехал работать в Швецию на не очень высокую должность. И знаете почему? Он поспорил тогда с партийными бонзами и решил уехать из республики. Ему не нравилась косность их мышления, однообразные подходы. Он хотел перестройки, еще когда о ней никто не говорил. А потом в Швеции и в Финляндии ему стало тесно, очень тесно. Он не мог по-настоящему развернуться. И все время рвался домой. Ему предлагали перевестись в Москву, перейти на дипломатическую работу, а он рвался в Ригу, считал, что будет полезнее здесь. Когда же наконец вернулся в Латвию, здесь уже произошли большие перемены. Он и тогда не смирялся. Считал, что нам нужны конфедеративные отношения. Говорил, что весь мир объединяется, а мы решили развестись. Особенно болезненно воспринимал, когда говорили об «оккупации». Бабушка у него была еврейка, и в их роду сразу несколько человек погибли в Освенциме. Можете себе представить, как он относился к любым проявлениям национализма? Его отец был известный врач, человек широких взглядов, настоящий космополит, хотя в некоторые времена это слово вызывало отторжение. Я знал Арманда и не верил в его самоубийство, не хотел верить, может, так будет точнее.
   – А потом поверили?
   – Не сразу. Но поверил. И даже не из-за фактов, которые собрали работники полиции и прокуратуры. Консьерж, сидевший внизу, в подъезде, никого не видел. Рядом стояла машина с двумя офицерами полиции. Никого в доме не было, наша сотрудница Ингрида Петерсен сама открыла дверь, взяв запасные ключи у консьержа. Кажется, его фамилия была Рябов. Точно, Рябов. Все факты были против Арманда.
   – Вы упомянули про историю с банком?..