Страница:
Мне все равно, где мы, сказала она. Мы здесь, нам сухо, мы уже не в этом болоте.
Мы немножко пообнимались, затем отвалились на спины, чтобы равномернее распределить каменную тяжесть своего измождения, положив друг другу на животики по руке в знак симпатии и братства. Ты видел мельницу? спросила она. Прекрасную старую водяную мельницу, из красного кирпича, лет сто ей уже, наверное. Ясно как днем. Я сказал, что и обрадовался, и немного испугался, когда ее увидел, желание на реальность наложилось. Первое в моей жизни привидение, если мельница может быть привидением. Будь она реальна, мы бы уже поужинали горячим, выпили кофе и устроили бы себе домик, и побарахтались бы, да еще и два раза, после того, как чудесно долго бы настраивались на нужный лад, а дикобразы бы вставали на задние лапы и подглядывали в окна. Но она уже спала.
* * *
Как холоден белый месяц над темными долинами горы Хагуро. Сколько облаков собралось и распалось, прежде чем мы увидели молчаливую луну над горой Гассан.
Поскольку я не мог говорить о горе Юдоно, омочил я все рукава свои слезами.
Слезы стояли в моих глазах, написал Сора, пока шел я по монетам в Юдоно, по священному пути. На следующий день пришли мы к Замку Цуру-га-Ока, где воитель Нагаяма Сигэюки приветствовал меня и Дзуси Сакити, сопровождавшего нас от Хагуро. Вместе написали мы книгу сочлененных стихов. Мы вернулись к своей лодке и спустились по реке Саката. Здесь стали мы гостями доктора Фугёку. Я написал:
Прохлада вечерняя в ветрах, перечеркивающих пляж Фукуура, и сумерки: однако верхушка горы Ацуми все еще ярка от солнца. Глубоко в дельте реки Могами летнее солнце утолило свой пламень. К этому времени обильны стали мои запасы красот природы, однако не мог я успокоиться, пока не увижу озеро Кисагата. Чтобы добраться до него, десять миль прошел я по тропе через скалистые холмы, вниз до песчаных пляжей и снова вверх. Солнце касалось горизонта, когда пришел я к нему.
Гора Чокай пряталась в тумане.
* * *
На следующее утро мы проснулись и обнаружили, что не дошли около двадцати ярдов до той стоянки, которую искали. Господи, сказала она, выглядывая из спальника. В кедровом лесу лежало черное озеро, и берега его среди темной зелени казались полуденно-яркими тем ранним утром. Мы встали голышом и развесили одежду на солнышке по кустам. Она отыскала чернику нам в кашу. Я умудрился засыпать весь кофе пеплом, и нам пришлось есть одной ложкой, поскольку моя потерялась. Озеро оказалось слишком соленым для купания, поэтому мы стояли на мелководье и намыливали друг друга, пританцовывая от холода. Я ополаскивал ей спину, пригоршнями обливая плечи, когда увидел человека, разинувшего на нас рот из-за нашего утреннего костерка. У него было интеллигентное лицо, сам в очках и бойскаутской форме. Посох в руках сообщал ему нечто библейское. Другой рукой он, не подпуская, махал назад своему войску. Привет! крикнула ему она. Мы тут просто грязь после дороги смываем. Мы вчера ночью заблудились под дождем и добрались сюда через болото. Мы дадим вам время, ухмыльнулся он. Ох да Христа ради, сказала она, продолжая намыливать мне спину. Мы же просто люди. Они ведь уже видели людей, правда?
* * *
Если на Кисагата полусвет с дождем были так прекрасны, то как же славно будет на озере в хорошую погоду. Следующий день в самом деле выпал блестящим, я проплыл по озеру, остановившись у обычной скалы, даже не островка, где некогда медитировал монах Ноин. На дальнем берегу отыскали мы древнюю вишню из стихотворения Сайгё, в котором он сравнивает ее цветки с пеной на гребнях волн.
Из большого зала храма Канман видно все озеро целиком, а за ним - гору Чокай, столпом поддерживающую Небеса, а чуть неразличимее к западу ворота Муямуя, к востоку - тракт на Акита, и к северу - Сиогоси, где озеро встречается с океанскими бурунами. Только два озера столь прекрасны: второе - Мацусима. Но в то время, как Мацусима весело и радостно, Кисагата - сурово и набожно, словно в очаровании его таится какая-то печаль. Шелковичное дерево, цветущее под затяжным дождем Кисагата, ты - точно госпожа Сэйси в ее скорби. На влажном пляже Сиогоси цапли вышагивают по краешку моря. Какие-то яства, неведомые больше нигде, должно быть, продают в Кисагата во дни пиршеств. У Тэйдзи есть стихотворение о Кисагата: Вечером рыбаки сидят и отдыхают на порогах своих дверей. Сора написал о скопах: Подсказывает ли им Бог, как строить гнезда выше прилива?
* * *
Я любил ее за дерзость. Ее семнадцатилетнее тело, по всем большим и спекулятивным счетам эстетически приятное и биологически функциональное, нужно было видеть. Спартанское, коринфское: крепкое членами, тугие места переходят в мягкие, нежные - в твердые. В чистом дельфиньем изгибе икры виднелось что-то от маленького мальчугана, животик плоский и рифленый. Коринф утверждал себя в бедрах и грудях, в джинсовой синеве глаз, в морщинке верхней губы, в девчоночьем нахальстве ее носика. Мы не гордые, говорила она. Не могу порекомендовать вам этот пруд, поскольку в нем скопилось мусора и листьев за несколько геологических эпох. Черника вон на той косе обалденно вкусная. К этому времени бойскауты повылазили из-за плеч своего вожатого. Мы вернулись к своему участку пляжика, обсушились на солнце, попутно заварив себе еще кофе, и выудили из рюкзаков рубашки из почтения к нашим соседям. Дальше по дороге в тот день, в шалаше мы нашли пару плавок, размер - маленький, всю истыканную иглами дикобраза. Один из наших бойскаутов, сказала она. Как ты думаешь, он был внутри них или нет, когда Братец Дики решил покувыркаться?
* * *
Оставив Саката, мы двинулись по стотридцатимильному пути к столице провинции Кага. Тучи собирались на горных вершинах вдоль дороги Хокурику, по которой нам предстояло спуститься, и тучи собирались в моем сердце при мысли о расстоянии, лежавшем впереди. Сквозь ворота Нэдзу мы прошли в Этиго, сквозь ворота Итибури мы прошли в Эктю. Мы находились в пути уже девять дней. Всю дорогу погода стояла влажная и жаркая, обострилась моя малярия, поэтому идти было тяжелее. Шестое июля, ночи меняются, а завтра Звезда Ткача и Звезда Пастуха пересекут Млечный Путь вместе. В Итибури мне не давали уснуть две гейши за стеной. Они пришли к святилищу Исэ вместе со стариком, отправлявшимся домой на следующий день, и теперь докучали ему глупостями, которые он должен был передать всем их подружкам. Как фривольны и пусты их жизни! А на следующий день они пытались пристать к нам, убеждая нас, что они паломницы. Я был с ними суров, ибо они сводили к насмешке саму веру, но стоило мне отогнать их прочь, как сердце мое преисполнилось жалости. Мы пришли в деревню Наго за сорока восемью отмелями Куробэ и спросили, где посмотреть знаменитую глицинию Тако.
* * *
Хефаистискос, наш "рено", купленный в Париже, спавший в конюшне Виллефранша, гахнувший рессору под Тарбесом, проводивший ночи под огромным каштаном на площади Монтиньяка, под пальмами Ментона, под соснами Равенны, подняли лебедкой на фордек Крити в Венеции для вояжа по Адриатике в Афины. У нас же самих такой надежной, как у него, договоренности насчет каюты не было. Вместе с парой парижских машинисток, остроумно-смазливеньких; парой германских велосипедистов, светловолосых, загорелых и подобострастных; трио англичан, состоявшего из дамы-психиатра и двух ее любовников старшекурсника из Оксфорда, и парламентария от либералов из Бата; и матёрой путешественницей из Элтона, Иллинойс, некоей миссис Браун, мы получили места на ахтдеке, на открытом воздухе, с раскладушками для ночлега. Все каюты были заняты ацтеками.
Мексиканский Ротари с супругами, объяснила психиатр, которая говорила по-гречески и уже провела собеседование с Капитаном, отчитав его как мальчишку.
Удалой бармен прокричал нам поверх греческого оркестра на чем-то типа английского, что с пиратом - хозяином судна - всегда так: продает столько билетов, сколько сможет, а пассажиры пусть как хотят, так и выкручиваются. Тут всего неделя. Не говори драхма, говори тракме.
* * *
Глициния Тако, как мне сообщили, росла в пяти одиноких милях выше по побережью, и ни по пути, ни поблизости - ни единого домишки. Обескураженный, я двинулся вглубь провинции Кага. Туман над рисовыми полями, подо мною же бунтуют волны. Я пересек горы Унохана, долину Курикара и пятнадцатого июля пришел в Канадзава.
Здесь купец Касё из Осака попросил меня пожить у него на постоялом дворе. Раньше в Канадзава жил поэт по имени Иссё, чьи стихи были известны всей Японии. Он умер годом раньше. Я навестил его могилу вместе с его братом и написал там: Подай мне какой-нибудь знак, О немое надгробье друга моего, если слышишь ты мой плач, и порывы осеннего ветра подвывают скорби моей. В домике отшельника: Этот осенний день холоден, давайте нарежем огурцов и баклажанов и назовем их обедом. В пути:
Солнце красно и не ведает времени, но ветер - он знает, как холодно, О солнце красное! У Комацу, Карликовой Сосны: Подходящее имя для этого места, Карликовая Сосна, ветер причесывает клевер и волнами завивает траву. У алтаря в Тадэ видел я шлем самурая Санэмори и вышитую рубашку, что носил он под кольчугой.
* * *
Либерал-парламентарий из Бата, оксфордский старшекурсник по имени Джеральд и британская психиатресса демонстрировали греческие народные танцы, исполнявшиеся оркестром. Крымский Полевой Госпиталь, выразился я о раскладушках и тоненьких одеялах, составлявших нашу опочивальню на самой корме Крити. Именно! подтвердил либерал-парламентарий из Бата, тем самым принимая нас в свою компанию. Довольно весело, как вы считаете? щебетали и хихикали парижские машинистки. Pas de la retraite! Que nous soyons en famille(22). Миссис Браун из Элтона подоткнула одеяло подбородком и раздевалась спиной к Адриатике. Парижские машинистки кинулись ей на помощь, и они тоже стали трио, сдвинули вместе раскладушки, как и англичане. Они разоблачились до кружевных лифчиков и трусиков, что заставило либерала-парламентария из Бата высказаться: А, ну да, ничего другого ведь не остается, не так ли? Германские мальчики раздевались педантично, до прожженного мочой исподнего ультрасовременной краткости. Мы последовали их примеру, ничего уже не страшно, а либерал-парламентарий из Бата перещеголял всех и снял с себя все до нитки, младенец под лупой, пухлые коленки, пузико, лишь кое-где случайные завитки и клочки оранжеватых волос. Парижские машинистки завизжали. Германцы остро взглянули на него, сузив глаза. Он явно выходил за рамки.
* * *
Шлем Санэмори по забралу и наушникам увивали хризантемы; пунцовый дракон служил ему гребнем меж двух огромных рогов. Когда Санэмори умер, а шлем поместили в святилище, Кисо Ёсинака написал стихотворение и переслал его с Хигути-но-Дзиро:
С каким изумлением слышу я сверчка, стрекочущего в пустом шлеме. Снежная вершина горы Сиранэ видна была нам всю дорогу до алтаря Ната, который Император Кадзан воздвиг в честь Каннон, Богини Милосердия. Сад здесь - камни и сосны. Скалы белы у Скального Храма, да ветер осенний белее. У горячего источника поблизости, где я искупался: Омытому дымящимися водами в Яманака, нужно ли мне еще и хризантемы собирать? Трактирщик рассказал мне, что именно здесь Тэйсицу осознал, что как поэт он унизительно ограничен, и начал учиться у Тэйтоку, когда вернулся в Киото. Увы, пока мы были там, у моего спутника Сора начались боли в животе, и он отбыл к своей родне в Нагасима. На прощанье он написал: Неважно, если я упаду в пути, упаду я в цветы.
* * *
Либерал-парламентарий из Бата в самом деле вышел за рамки, полностью оголившись на корме Крити. Едва психиатресса начала вынуждать второго своего любовника, оксфордского старшекурсника, присоединиться и надерзить этим возмутительным иностранцам за то, что продали нам билеты, а потом поселили тут под открытым небом в этом, по уместному выражению американских археологов, Крымском Полевом Госпитале, как капитан судна вместе со своим пассажирским помощником пробрались сквозь суматоху тыкавших в нас пальцами мексиканских ротарианцев и объявились прямо среди нас, яростно размахивая руками. Либерал-парламентарий вытаращился на них. Что говорит этот Главарь Пиратов? Кто-нибудь понимает это ничтожество? Он говорит, что вы должны одеться, выручил его я. Он говорит, что вы - вызов нравственности и оскорбление пристойности. Ах вот как, неужели? промолвила психиатресса. Джеральд, дорогуша! Долой трусы. Затем она с подсказками Джеральда-дорогуши и либерала-парламентария задвинула речугу на греческом, состоявшую, как мы понимающе перекинулись взглядами, из лоскутьев гомеровских фраз, более-менее сохранявших синтаксическое единство в устах психиатрессы, однако со стороны ее хора остававшихся декларативными - так, что ее что за самонадеянная ненавистность пересекла барьер твоих зубов дополнялась Джеральдом-дорогушей: когда сия розовоперстая заря лучи свои пролила равно на смертных и бессмертных.
* * *
Когда Сора покинул меня из-за своей болезни, я ощутил и его печаль, и свою, и написал: Пусть роса смоет слова на моей шляпе, Два Паломника, Путешествующих Вместе. Когда я остановился в храме Дзэнсё, мне передали стихотворение Сора, которое он здесь для меня оставил: Всю ночь я слышал осенний ветер в горах над алтарем. Я тоже прислушивался к ветру в ту ночь, печалуясь о своем спутнике. На следующее утро я посетил службы, отсидел трапезу со священниками и уже уходил, когда за мною побежал молодой монах с тушечницей, кистью и бумагой, умоляя сочинить ему стихотворение. Я написал так: За доброту вашу мне следовало бы вымести все листья ивы из сада. В таком сладком смятении пребывал я от того, что попросили меня о стихотворении, что ушел с незавязанными сандалиями. В Ёсидзаки я снял гребную лодку и один отправился посмотреть сосну Сиогоси. Красота ее месторасположения лучше всего запечатлена в стихотворении Сайгё: Нагоняя ветер на соленое море, сосна Сиогоси стряхивает лунный свет со своих ветвей. В Канадзава ко мне присоединился поэт Хокуси, дошедший со мною до самого храма Тенрю в Мацуока, - гораздо дальше, чем он первоначально собирался.
* * *
Мы отмечаем уродливость греческих надписей эллинистического и римского образца по сравнению с архаическими. Повсюду валяются небольшие мраморные колонны, похожие на надгробия. Башня Ветров с ее причудливыми фигурами, барочными по виду - несколько колонн остались стоять, отмечая поворот улицы. Такие развалины наиболее широко распространены, особенно в театрах и в Элевсисе: разобранные римские руины нагромождены на греческие. Траншея раскопок возле церкви с крупной урной, выкопанной лишь наполовину, под оливковым деревом. Новые кучи мрамора, на вид весьма хаотичные, словно археологи сюда и не ступали: никаких попыток упорядочить, классифицировать, выправить. Мало признаков уличных уровней, только вокруг стоящих колонн, которые представляют собой цельные столбы мрамора, а не секции, составленные вместе. Греческие улитки. Мы сфотографировали спираль улитки в твоей руке на фоне куска мраморного орнамента. Что за мотив. Узор на улитках гораздо сильнее напоминает геометрические и цикладические амфоры. Улиток ловят на солнцепеке, когда они взбираются по колонне, и готовят тут же, прямо в панцирях, прилипающих к камню. Их спиральный орнамент - каштаново-коричневая полоска, отделенная от угольно-черной тоненькой белой линией.
* * *
До Фукуи было всего лишь три мили. Дорога, тем не менее, была темна, поскольку вышел я туда после ужина. Там жил поэт Тосай, с которым я водил знакомство в Эдо десять лет назад. Едва прибыв на место, я спросил о нем. Горожанин показал мне путь, и едва обнаружил я дом, очаровательно неухоженный, окруженный обильным плетением лиан бутылочной тыквы, луноцветами, вымахавшими по колено петушиными гребешками и гусиными лапками, не подпускающими к парадной двери, как понял, что это может быть только дом Тосай и никого больше. Я постучал. Ответила женщина, сказав, что Тосай - где-то в городе. Я был счастлив от того, что он взял себе жену, о чем ликующе и сказал ему, когда позднее вытащил его из винной лавки. Я остановился у него на три дня. А когда отправился в путь, объясняя, что хочу посмотреть полнолуние над Цугура, он решил пойти со мною, подоткнув свое домашнее кимоно, - вот и все его дорожные сборы. Пик Сиранэ уступил пику Хина.
На мосту Асамудзу мы видели, как цветет тростник Тамаэ. Когда надо мною пролетали первые перелетные гуси, четырнадцатого вступил я в Цуруга. Луна должна была стать полной на следующую ночь. Мы отправились в кейское святилище Миёдзин, где почитают душу Императора Тюаи, принеся с собой, как того требует традиция, по горсти белого песка во двор.
* * *
Большинство из них - растения, обильно представленные практически во всех недавних отложениях: Taxodium Europaeum, например, обнаруживается везде: от Среднего Бэгшота в Борнмуте до плиоцена Меримьё; Ficus liliaefolia, Laurus primigenia и Cinnamomum lanceolatum изобилуют почти во всех олигоценовых и миоценовых горизонтах Европы. Quercus chlorophylla встречается как в миссиссиппском третичном периоде, так и в Скопау в Саксонской Тюрингии, а также изобилует в миоцене; Ficus tiliaelefolia встречается в формации Зеленой Реки во Флориссанте, Колорадо. Два вида лещины, а также нежный папоротник из отложений Форт-Юнион, которые расцениваются д-ром Ньюберри как идентичные ныне живущим формам, должны быть обозначены соответственно, пока не обнаружат плоды или иные части, доказывающие обратное. Формы дерева гингко встречаются не только в горизонтах Форт-Юнион, но и в нижних горизонтах Ларэми в Пойнт-оф-Рокс, Территория Вайоминг, и отличаются незначительно, если не считать размера листа живущих ныне видов. Несколько форм Ларэми также встречаются в меловых слоях.
* * *
Традицию эту - чтобы к полнолунию вся площадка перед алтарем была бы белой, словно иней, - ввел священник Югё. Чистая полная луна сияла на песок Югё-Епископа. Однако, в ночь на пятнадцатое пошел дождь. Если бы не капризная погода севера, я бы увидел полную луну осенью. Тем не менее, шестнадцатого прояснилось, и я отправился на пляж собирать раковины. Со мною пошел человек по имени Тэнья, а также его слуги с провизией. Мы наслаждались одиночеством долгих пляжей. Осень приходит к морю, и берег пустыннее, чем в Сума. Лепестки клевера, принесенные ветром к морю, барахтаются вместе с тонкими розовыми ракушками в волнах. Я попросил Тосай описать наш дневной поход и оставить записку в храме для других паломников. Когда я вернулся, меня встретил мой друг Роцу и отправился со мною вместе в провинцию Мино. В Огаки мы въехали верхом, и встретил нас там Сора. В доме Дзоко нас приветствовали Дзэнсэн, Кэйко и множество других друзей - так, словно я воскрес из мертвых. Шестого сентября я отправился к алтарю в Исэ, хотя по-прежнему ощущал усталость от путешествия на дальний север. Тугие раковины раскрываются осенью - так и я, не успев устроиться удобнее, слышу зов дороги. Друзья, прощайте!
1. Рафаэль Пампелли (1837-1923) - американский геолог, путешественник и писатель. Работая в 1860-х годах в Центральной Азии, обнаружил свидетельства того, что этот регион в древности занимало огромное внутреннее море, состоящее из озер, последним крупным из которых является Аральское море. В 1905 году был избран президентом Гелогического Общества Америки. К числу его научных гипотез относится механизм "секулярной дезинтеграции", согласно которой континентальные скальные массы на протяжении веков претерпевают процессы глубинного разложения, образуя несвязанный материал, который впоследствии подвергается эрозии ледовых полей, формируя бассейны озер. Его основной доклад о месторождениях железа и меди вокруг озера Сьюпириор, при подготовке которого он использовал передовые для того времени методы исследований, опубликован в 1873 году.
2. Джеймс Моррисон Стил МакКей (1842-1894) - американский актер, драматург (самая известная его мелодрама "Хэзел Кёрк", 1880, была признана лучшей пьесой своего времени) и продюсер, открывший в 1879 году театр "Мэдисон Сквер" и основавший в театре "Лицей" в 1873 году первую драматическую школу в Америке, позднее ставшую Американской Академией Драматического Искусства. Он первым ввел в своем театре множество инноваций, вроде рассеянного и верхнего освещения сцены, движущихся площадок или складных стульев в зрительном зале. Один из его сыновей Перси Уоллес (1875-1956) - был известным поэтом и драматургом (его драмы, написанные белым стихом - "Жанна д'Арк", 1906, и "Сафо и Фаон", 1907, довольно декоративны и больше отражают поэтическое мастерство, нежели драматургическое, а из прозаических пьес более всего известны "Матер", 1908, "Пугало", 1908, "Aнти-Матримония", 1910, и "Чистокровные",1911), а другой - Бентон (1879-1975) - региональным топографом, предложившим в 1921 году прокладку Аппалачского Маршрута.
3. Джон Берроуз (1837-1921) - американский натуралист и писатель, чьи образные эссе завоевали ему широкую популярность кроткого мудреца дикой природы.
4. Чарлз Эдвард Айвз (1874-1954) - американский композитор, чье техническое новаторство и свобода воображения предварили собой значительную часть музыки ХХ века. Музыка его богата американскими реалиями, он цитирует, сочетает и маскирует знакомые церковные и ривайвалистские гимны, марши, песни Гражданской войны. Большая часть диссонансов в его произведениях создается столкновениями тональностей или крупных блоков звука.
5. Местность в юго-западной части штата Теннесси к востоку от Мемфиса. Во время Гражданской войны, 6-7 апреля 1862 года здесь произошла Битва при Шайло, завершившаяся отступлением войск конфедератов, но унесшая более 10 тысяч жизней с обеих сторон.
6. Гераклит (540?-475? гг. до н.э.) - греческий философ, полагавший, что первоосновой материи является огонь, и что мир пребывает в состоянии вечного изменения. Был одним из основателей греческой метафизики, дополнив концепцию "бытия" своих предшественников концепцией "становления" или потока, который считал самой основной реальностью, пронизывающей всё, даже то, что наиочевиднейшим образом стабильно и неподвижно.
7. Граница между Пенсильванией и Мэрилендом, считавшаяся рубежом свободного и рабовладельческого штатов перед Гражданской войной. Была проложена между 1763 и 1767 годами британскими астрономами Чарлзом Мэйсоном (1730-1787) и Джеремией Диксоном (ум. 1777).
8. Городок в южной Пенсильвании, под которым 1-3 июля 1863 года произошла битва армий Севера и Юга, ставшая поворотной в Гражданской войне, когда северянам (Армия Потомака численностью около 85 тысяч человек под командованием генерала Джорджа Гордона Мида) удалось остановить второе наступление на Север армии конфедератов (численностью 75 тысяч) под командованием генерала Роберта Ли.
Южане потеряли больше трех четвертей своего личного состава и вынуждены были бежать в Вирджинию.
9. Муар (фр.), здесь - переливы.
10. В математике т.н. серии Фибоначчи - последовательности чисел, в которых каждый член является суммой двух предшествующих (например: 0, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21 и т.д.) Прогрессии были открыты итальянским математиком Леонардо Фибоначчи (ок. 1170 - 1240), которого также называли Леонардо Пизанским. Числа Фибоначчи обладают множеством интересных свойств и широко применяются в математике.
Некоторые примеры из мира живой природы, вроде спирального роста листьев на некоторых видах деревьев, также часто представляют собой серии Фибоначчи.
11. Уинслоу Хомер (1836-1910) - американский художник-натуралист, один из величайших живописцев и иллюстраторов XIX века. В 1870-х годах начал работать акварелью, изображая, в основном, идиллические сельские сцены.
12. Николас (Николай Леонидович) Слонимский (р.1894) - американский музыковед, лексикограф, композитор, дирижер, пианист.
13. Африканское племя, обитающее в верховьях Нигера.
14. Святой Антоний (250?-350? гг.н.э.) - египетский аскет, которого считают основателем христианского монашества. В 311 г. помог христианам Александрии, преследовавшихся императором Максимином.
15. Аперитив из корней горечавки (фр.)
16. Сэр Джон Уильям Доусон (1820-1899) - канадский геолог и анти-дарвинист, специалист по ископаемым окаменелостям.
17. Хребет Аппалачей в северо-восточной Пенсильвании.
18. Джон Кальвин (1509-1564) - швейцарский протестантский теолог французского происхождения, порвавший с римской католической церковью в 1533 г. и основавший собственную теологию, ныне известную как пресвитерианство. Основной труд - "Институции христианской религии" (1536).
19. Джон Раскин (1819-1900) - английский писатель, художественный критик и реформатор искусства, законодатель вкусов викторианского периода. Лучше всего известен своими монументальными исследованиями архитектуры и ее общественного и исторического значения.
20. Куриных (лат.)
21. Владимир Татлин (1885-1953) - русский скульптор и художник, предтеча конструктивизма.
22. Пристанище будь здоров! Станем жить одной семьей (фр.).
Мы немножко пообнимались, затем отвалились на спины, чтобы равномернее распределить каменную тяжесть своего измождения, положив друг другу на животики по руке в знак симпатии и братства. Ты видел мельницу? спросила она. Прекрасную старую водяную мельницу, из красного кирпича, лет сто ей уже, наверное. Ясно как днем. Я сказал, что и обрадовался, и немного испугался, когда ее увидел, желание на реальность наложилось. Первое в моей жизни привидение, если мельница может быть привидением. Будь она реальна, мы бы уже поужинали горячим, выпили кофе и устроили бы себе домик, и побарахтались бы, да еще и два раза, после того, как чудесно долго бы настраивались на нужный лад, а дикобразы бы вставали на задние лапы и подглядывали в окна. Но она уже спала.
* * *
Как холоден белый месяц над темными долинами горы Хагуро. Сколько облаков собралось и распалось, прежде чем мы увидели молчаливую луну над горой Гассан.
Поскольку я не мог говорить о горе Юдоно, омочил я все рукава свои слезами.
Слезы стояли в моих глазах, написал Сора, пока шел я по монетам в Юдоно, по священному пути. На следующий день пришли мы к Замку Цуру-га-Ока, где воитель Нагаяма Сигэюки приветствовал меня и Дзуси Сакити, сопровождавшего нас от Хагуро. Вместе написали мы книгу сочлененных стихов. Мы вернулись к своей лодке и спустились по реке Саката. Здесь стали мы гостями доктора Фугёку. Я написал:
Прохлада вечерняя в ветрах, перечеркивающих пляж Фукуура, и сумерки: однако верхушка горы Ацуми все еще ярка от солнца. Глубоко в дельте реки Могами летнее солнце утолило свой пламень. К этому времени обильны стали мои запасы красот природы, однако не мог я успокоиться, пока не увижу озеро Кисагата. Чтобы добраться до него, десять миль прошел я по тропе через скалистые холмы, вниз до песчаных пляжей и снова вверх. Солнце касалось горизонта, когда пришел я к нему.
Гора Чокай пряталась в тумане.
* * *
На следующее утро мы проснулись и обнаружили, что не дошли около двадцати ярдов до той стоянки, которую искали. Господи, сказала она, выглядывая из спальника. В кедровом лесу лежало черное озеро, и берега его среди темной зелени казались полуденно-яркими тем ранним утром. Мы встали голышом и развесили одежду на солнышке по кустам. Она отыскала чернику нам в кашу. Я умудрился засыпать весь кофе пеплом, и нам пришлось есть одной ложкой, поскольку моя потерялась. Озеро оказалось слишком соленым для купания, поэтому мы стояли на мелководье и намыливали друг друга, пританцовывая от холода. Я ополаскивал ей спину, пригоршнями обливая плечи, когда увидел человека, разинувшего на нас рот из-за нашего утреннего костерка. У него было интеллигентное лицо, сам в очках и бойскаутской форме. Посох в руках сообщал ему нечто библейское. Другой рукой он, не подпуская, махал назад своему войску. Привет! крикнула ему она. Мы тут просто грязь после дороги смываем. Мы вчера ночью заблудились под дождем и добрались сюда через болото. Мы дадим вам время, ухмыльнулся он. Ох да Христа ради, сказала она, продолжая намыливать мне спину. Мы же просто люди. Они ведь уже видели людей, правда?
* * *
Если на Кисагата полусвет с дождем были так прекрасны, то как же славно будет на озере в хорошую погоду. Следующий день в самом деле выпал блестящим, я проплыл по озеру, остановившись у обычной скалы, даже не островка, где некогда медитировал монах Ноин. На дальнем берегу отыскали мы древнюю вишню из стихотворения Сайгё, в котором он сравнивает ее цветки с пеной на гребнях волн.
Из большого зала храма Канман видно все озеро целиком, а за ним - гору Чокай, столпом поддерживающую Небеса, а чуть неразличимее к западу ворота Муямуя, к востоку - тракт на Акита, и к северу - Сиогоси, где озеро встречается с океанскими бурунами. Только два озера столь прекрасны: второе - Мацусима. Но в то время, как Мацусима весело и радостно, Кисагата - сурово и набожно, словно в очаровании его таится какая-то печаль. Шелковичное дерево, цветущее под затяжным дождем Кисагата, ты - точно госпожа Сэйси в ее скорби. На влажном пляже Сиогоси цапли вышагивают по краешку моря. Какие-то яства, неведомые больше нигде, должно быть, продают в Кисагата во дни пиршеств. У Тэйдзи есть стихотворение о Кисагата: Вечером рыбаки сидят и отдыхают на порогах своих дверей. Сора написал о скопах: Подсказывает ли им Бог, как строить гнезда выше прилива?
* * *
Я любил ее за дерзость. Ее семнадцатилетнее тело, по всем большим и спекулятивным счетам эстетически приятное и биологически функциональное, нужно было видеть. Спартанское, коринфское: крепкое членами, тугие места переходят в мягкие, нежные - в твердые. В чистом дельфиньем изгибе икры виднелось что-то от маленького мальчугана, животик плоский и рифленый. Коринф утверждал себя в бедрах и грудях, в джинсовой синеве глаз, в морщинке верхней губы, в девчоночьем нахальстве ее носика. Мы не гордые, говорила она. Не могу порекомендовать вам этот пруд, поскольку в нем скопилось мусора и листьев за несколько геологических эпох. Черника вон на той косе обалденно вкусная. К этому времени бойскауты повылазили из-за плеч своего вожатого. Мы вернулись к своему участку пляжика, обсушились на солнце, попутно заварив себе еще кофе, и выудили из рюкзаков рубашки из почтения к нашим соседям. Дальше по дороге в тот день, в шалаше мы нашли пару плавок, размер - маленький, всю истыканную иглами дикобраза. Один из наших бойскаутов, сказала она. Как ты думаешь, он был внутри них или нет, когда Братец Дики решил покувыркаться?
* * *
Оставив Саката, мы двинулись по стотридцатимильному пути к столице провинции Кага. Тучи собирались на горных вершинах вдоль дороги Хокурику, по которой нам предстояло спуститься, и тучи собирались в моем сердце при мысли о расстоянии, лежавшем впереди. Сквозь ворота Нэдзу мы прошли в Этиго, сквозь ворота Итибури мы прошли в Эктю. Мы находились в пути уже девять дней. Всю дорогу погода стояла влажная и жаркая, обострилась моя малярия, поэтому идти было тяжелее. Шестое июля, ночи меняются, а завтра Звезда Ткача и Звезда Пастуха пересекут Млечный Путь вместе. В Итибури мне не давали уснуть две гейши за стеной. Они пришли к святилищу Исэ вместе со стариком, отправлявшимся домой на следующий день, и теперь докучали ему глупостями, которые он должен был передать всем их подружкам. Как фривольны и пусты их жизни! А на следующий день они пытались пристать к нам, убеждая нас, что они паломницы. Я был с ними суров, ибо они сводили к насмешке саму веру, но стоило мне отогнать их прочь, как сердце мое преисполнилось жалости. Мы пришли в деревню Наго за сорока восемью отмелями Куробэ и спросили, где посмотреть знаменитую глицинию Тако.
* * *
Хефаистискос, наш "рено", купленный в Париже, спавший в конюшне Виллефранша, гахнувший рессору под Тарбесом, проводивший ночи под огромным каштаном на площади Монтиньяка, под пальмами Ментона, под соснами Равенны, подняли лебедкой на фордек Крити в Венеции для вояжа по Адриатике в Афины. У нас же самих такой надежной, как у него, договоренности насчет каюты не было. Вместе с парой парижских машинисток, остроумно-смазливеньких; парой германских велосипедистов, светловолосых, загорелых и подобострастных; трио англичан, состоявшего из дамы-психиатра и двух ее любовников старшекурсника из Оксфорда, и парламентария от либералов из Бата; и матёрой путешественницей из Элтона, Иллинойс, некоей миссис Браун, мы получили места на ахтдеке, на открытом воздухе, с раскладушками для ночлега. Все каюты были заняты ацтеками.
Мексиканский Ротари с супругами, объяснила психиатр, которая говорила по-гречески и уже провела собеседование с Капитаном, отчитав его как мальчишку.
Удалой бармен прокричал нам поверх греческого оркестра на чем-то типа английского, что с пиратом - хозяином судна - всегда так: продает столько билетов, сколько сможет, а пассажиры пусть как хотят, так и выкручиваются. Тут всего неделя. Не говори драхма, говори тракме.
* * *
Глициния Тако, как мне сообщили, росла в пяти одиноких милях выше по побережью, и ни по пути, ни поблизости - ни единого домишки. Обескураженный, я двинулся вглубь провинции Кага. Туман над рисовыми полями, подо мною же бунтуют волны. Я пересек горы Унохана, долину Курикара и пятнадцатого июля пришел в Канадзава.
Здесь купец Касё из Осака попросил меня пожить у него на постоялом дворе. Раньше в Канадзава жил поэт по имени Иссё, чьи стихи были известны всей Японии. Он умер годом раньше. Я навестил его могилу вместе с его братом и написал там: Подай мне какой-нибудь знак, О немое надгробье друга моего, если слышишь ты мой плач, и порывы осеннего ветра подвывают скорби моей. В домике отшельника: Этот осенний день холоден, давайте нарежем огурцов и баклажанов и назовем их обедом. В пути:
Солнце красно и не ведает времени, но ветер - он знает, как холодно, О солнце красное! У Комацу, Карликовой Сосны: Подходящее имя для этого места, Карликовая Сосна, ветер причесывает клевер и волнами завивает траву. У алтаря в Тадэ видел я шлем самурая Санэмори и вышитую рубашку, что носил он под кольчугой.
* * *
Либерал-парламентарий из Бата, оксфордский старшекурсник по имени Джеральд и британская психиатресса демонстрировали греческие народные танцы, исполнявшиеся оркестром. Крымский Полевой Госпиталь, выразился я о раскладушках и тоненьких одеялах, составлявших нашу опочивальню на самой корме Крити. Именно! подтвердил либерал-парламентарий из Бата, тем самым принимая нас в свою компанию. Довольно весело, как вы считаете? щебетали и хихикали парижские машинистки. Pas de la retraite! Que nous soyons en famille(22). Миссис Браун из Элтона подоткнула одеяло подбородком и раздевалась спиной к Адриатике. Парижские машинистки кинулись ей на помощь, и они тоже стали трио, сдвинули вместе раскладушки, как и англичане. Они разоблачились до кружевных лифчиков и трусиков, что заставило либерала-парламентария из Бата высказаться: А, ну да, ничего другого ведь не остается, не так ли? Германские мальчики раздевались педантично, до прожженного мочой исподнего ультрасовременной краткости. Мы последовали их примеру, ничего уже не страшно, а либерал-парламентарий из Бата перещеголял всех и снял с себя все до нитки, младенец под лупой, пухлые коленки, пузико, лишь кое-где случайные завитки и клочки оранжеватых волос. Парижские машинистки завизжали. Германцы остро взглянули на него, сузив глаза. Он явно выходил за рамки.
* * *
Шлем Санэмори по забралу и наушникам увивали хризантемы; пунцовый дракон служил ему гребнем меж двух огромных рогов. Когда Санэмори умер, а шлем поместили в святилище, Кисо Ёсинака написал стихотворение и переслал его с Хигути-но-Дзиро:
С каким изумлением слышу я сверчка, стрекочущего в пустом шлеме. Снежная вершина горы Сиранэ видна была нам всю дорогу до алтаря Ната, который Император Кадзан воздвиг в честь Каннон, Богини Милосердия. Сад здесь - камни и сосны. Скалы белы у Скального Храма, да ветер осенний белее. У горячего источника поблизости, где я искупался: Омытому дымящимися водами в Яманака, нужно ли мне еще и хризантемы собирать? Трактирщик рассказал мне, что именно здесь Тэйсицу осознал, что как поэт он унизительно ограничен, и начал учиться у Тэйтоку, когда вернулся в Киото. Увы, пока мы были там, у моего спутника Сора начались боли в животе, и он отбыл к своей родне в Нагасима. На прощанье он написал: Неважно, если я упаду в пути, упаду я в цветы.
* * *
Либерал-парламентарий из Бата в самом деле вышел за рамки, полностью оголившись на корме Крити. Едва психиатресса начала вынуждать второго своего любовника, оксфордского старшекурсника, присоединиться и надерзить этим возмутительным иностранцам за то, что продали нам билеты, а потом поселили тут под открытым небом в этом, по уместному выражению американских археологов, Крымском Полевом Госпитале, как капитан судна вместе со своим пассажирским помощником пробрались сквозь суматоху тыкавших в нас пальцами мексиканских ротарианцев и объявились прямо среди нас, яростно размахивая руками. Либерал-парламентарий вытаращился на них. Что говорит этот Главарь Пиратов? Кто-нибудь понимает это ничтожество? Он говорит, что вы должны одеться, выручил его я. Он говорит, что вы - вызов нравственности и оскорбление пристойности. Ах вот как, неужели? промолвила психиатресса. Джеральд, дорогуша! Долой трусы. Затем она с подсказками Джеральда-дорогуши и либерала-парламентария задвинула речугу на греческом, состоявшую, как мы понимающе перекинулись взглядами, из лоскутьев гомеровских фраз, более-менее сохранявших синтаксическое единство в устах психиатрессы, однако со стороны ее хора остававшихся декларативными - так, что ее что за самонадеянная ненавистность пересекла барьер твоих зубов дополнялась Джеральдом-дорогушей: когда сия розовоперстая заря лучи свои пролила равно на смертных и бессмертных.
* * *
Когда Сора покинул меня из-за своей болезни, я ощутил и его печаль, и свою, и написал: Пусть роса смоет слова на моей шляпе, Два Паломника, Путешествующих Вместе. Когда я остановился в храме Дзэнсё, мне передали стихотворение Сора, которое он здесь для меня оставил: Всю ночь я слышал осенний ветер в горах над алтарем. Я тоже прислушивался к ветру в ту ночь, печалуясь о своем спутнике. На следующее утро я посетил службы, отсидел трапезу со священниками и уже уходил, когда за мною побежал молодой монах с тушечницей, кистью и бумагой, умоляя сочинить ему стихотворение. Я написал так: За доброту вашу мне следовало бы вымести все листья ивы из сада. В таком сладком смятении пребывал я от того, что попросили меня о стихотворении, что ушел с незавязанными сандалиями. В Ёсидзаки я снял гребную лодку и один отправился посмотреть сосну Сиогоси. Красота ее месторасположения лучше всего запечатлена в стихотворении Сайгё: Нагоняя ветер на соленое море, сосна Сиогоси стряхивает лунный свет со своих ветвей. В Канадзава ко мне присоединился поэт Хокуси, дошедший со мною до самого храма Тенрю в Мацуока, - гораздо дальше, чем он первоначально собирался.
* * *
Мы отмечаем уродливость греческих надписей эллинистического и римского образца по сравнению с архаическими. Повсюду валяются небольшие мраморные колонны, похожие на надгробия. Башня Ветров с ее причудливыми фигурами, барочными по виду - несколько колонн остались стоять, отмечая поворот улицы. Такие развалины наиболее широко распространены, особенно в театрах и в Элевсисе: разобранные римские руины нагромождены на греческие. Траншея раскопок возле церкви с крупной урной, выкопанной лишь наполовину, под оливковым деревом. Новые кучи мрамора, на вид весьма хаотичные, словно археологи сюда и не ступали: никаких попыток упорядочить, классифицировать, выправить. Мало признаков уличных уровней, только вокруг стоящих колонн, которые представляют собой цельные столбы мрамора, а не секции, составленные вместе. Греческие улитки. Мы сфотографировали спираль улитки в твоей руке на фоне куска мраморного орнамента. Что за мотив. Узор на улитках гораздо сильнее напоминает геометрические и цикладические амфоры. Улиток ловят на солнцепеке, когда они взбираются по колонне, и готовят тут же, прямо в панцирях, прилипающих к камню. Их спиральный орнамент - каштаново-коричневая полоска, отделенная от угольно-черной тоненькой белой линией.
* * *
До Фукуи было всего лишь три мили. Дорога, тем не менее, была темна, поскольку вышел я туда после ужина. Там жил поэт Тосай, с которым я водил знакомство в Эдо десять лет назад. Едва прибыв на место, я спросил о нем. Горожанин показал мне путь, и едва обнаружил я дом, очаровательно неухоженный, окруженный обильным плетением лиан бутылочной тыквы, луноцветами, вымахавшими по колено петушиными гребешками и гусиными лапками, не подпускающими к парадной двери, как понял, что это может быть только дом Тосай и никого больше. Я постучал. Ответила женщина, сказав, что Тосай - где-то в городе. Я был счастлив от того, что он взял себе жену, о чем ликующе и сказал ему, когда позднее вытащил его из винной лавки. Я остановился у него на три дня. А когда отправился в путь, объясняя, что хочу посмотреть полнолуние над Цугура, он решил пойти со мною, подоткнув свое домашнее кимоно, - вот и все его дорожные сборы. Пик Сиранэ уступил пику Хина.
На мосту Асамудзу мы видели, как цветет тростник Тамаэ. Когда надо мною пролетали первые перелетные гуси, четырнадцатого вступил я в Цуруга. Луна должна была стать полной на следующую ночь. Мы отправились в кейское святилище Миёдзин, где почитают душу Императора Тюаи, принеся с собой, как того требует традиция, по горсти белого песка во двор.
* * *
Большинство из них - растения, обильно представленные практически во всех недавних отложениях: Taxodium Europaeum, например, обнаруживается везде: от Среднего Бэгшота в Борнмуте до плиоцена Меримьё; Ficus liliaefolia, Laurus primigenia и Cinnamomum lanceolatum изобилуют почти во всех олигоценовых и миоценовых горизонтах Европы. Quercus chlorophylla встречается как в миссиссиппском третичном периоде, так и в Скопау в Саксонской Тюрингии, а также изобилует в миоцене; Ficus tiliaelefolia встречается в формации Зеленой Реки во Флориссанте, Колорадо. Два вида лещины, а также нежный папоротник из отложений Форт-Юнион, которые расцениваются д-ром Ньюберри как идентичные ныне живущим формам, должны быть обозначены соответственно, пока не обнаружат плоды или иные части, доказывающие обратное. Формы дерева гингко встречаются не только в горизонтах Форт-Юнион, но и в нижних горизонтах Ларэми в Пойнт-оф-Рокс, Территория Вайоминг, и отличаются незначительно, если не считать размера листа живущих ныне видов. Несколько форм Ларэми также встречаются в меловых слоях.
* * *
Традицию эту - чтобы к полнолунию вся площадка перед алтарем была бы белой, словно иней, - ввел священник Югё. Чистая полная луна сияла на песок Югё-Епископа. Однако, в ночь на пятнадцатое пошел дождь. Если бы не капризная погода севера, я бы увидел полную луну осенью. Тем не менее, шестнадцатого прояснилось, и я отправился на пляж собирать раковины. Со мною пошел человек по имени Тэнья, а также его слуги с провизией. Мы наслаждались одиночеством долгих пляжей. Осень приходит к морю, и берег пустыннее, чем в Сума. Лепестки клевера, принесенные ветром к морю, барахтаются вместе с тонкими розовыми ракушками в волнах. Я попросил Тосай описать наш дневной поход и оставить записку в храме для других паломников. Когда я вернулся, меня встретил мой друг Роцу и отправился со мною вместе в провинцию Мино. В Огаки мы въехали верхом, и встретил нас там Сора. В доме Дзоко нас приветствовали Дзэнсэн, Кэйко и множество других друзей - так, словно я воскрес из мертвых. Шестого сентября я отправился к алтарю в Исэ, хотя по-прежнему ощущал усталость от путешествия на дальний север. Тугие раковины раскрываются осенью - так и я, не успев устроиться удобнее, слышу зов дороги. Друзья, прощайте!
1. Рафаэль Пампелли (1837-1923) - американский геолог, путешественник и писатель. Работая в 1860-х годах в Центральной Азии, обнаружил свидетельства того, что этот регион в древности занимало огромное внутреннее море, состоящее из озер, последним крупным из которых является Аральское море. В 1905 году был избран президентом Гелогического Общества Америки. К числу его научных гипотез относится механизм "секулярной дезинтеграции", согласно которой континентальные скальные массы на протяжении веков претерпевают процессы глубинного разложения, образуя несвязанный материал, который впоследствии подвергается эрозии ледовых полей, формируя бассейны озер. Его основной доклад о месторождениях железа и меди вокруг озера Сьюпириор, при подготовке которого он использовал передовые для того времени методы исследований, опубликован в 1873 году.
2. Джеймс Моррисон Стил МакКей (1842-1894) - американский актер, драматург (самая известная его мелодрама "Хэзел Кёрк", 1880, была признана лучшей пьесой своего времени) и продюсер, открывший в 1879 году театр "Мэдисон Сквер" и основавший в театре "Лицей" в 1873 году первую драматическую школу в Америке, позднее ставшую Американской Академией Драматического Искусства. Он первым ввел в своем театре множество инноваций, вроде рассеянного и верхнего освещения сцены, движущихся площадок или складных стульев в зрительном зале. Один из его сыновей Перси Уоллес (1875-1956) - был известным поэтом и драматургом (его драмы, написанные белым стихом - "Жанна д'Арк", 1906, и "Сафо и Фаон", 1907, довольно декоративны и больше отражают поэтическое мастерство, нежели драматургическое, а из прозаических пьес более всего известны "Матер", 1908, "Пугало", 1908, "Aнти-Матримония", 1910, и "Чистокровные",1911), а другой - Бентон (1879-1975) - региональным топографом, предложившим в 1921 году прокладку Аппалачского Маршрута.
3. Джон Берроуз (1837-1921) - американский натуралист и писатель, чьи образные эссе завоевали ему широкую популярность кроткого мудреца дикой природы.
4. Чарлз Эдвард Айвз (1874-1954) - американский композитор, чье техническое новаторство и свобода воображения предварили собой значительную часть музыки ХХ века. Музыка его богата американскими реалиями, он цитирует, сочетает и маскирует знакомые церковные и ривайвалистские гимны, марши, песни Гражданской войны. Большая часть диссонансов в его произведениях создается столкновениями тональностей или крупных блоков звука.
5. Местность в юго-западной части штата Теннесси к востоку от Мемфиса. Во время Гражданской войны, 6-7 апреля 1862 года здесь произошла Битва при Шайло, завершившаяся отступлением войск конфедератов, но унесшая более 10 тысяч жизней с обеих сторон.
6. Гераклит (540?-475? гг. до н.э.) - греческий философ, полагавший, что первоосновой материи является огонь, и что мир пребывает в состоянии вечного изменения. Был одним из основателей греческой метафизики, дополнив концепцию "бытия" своих предшественников концепцией "становления" или потока, который считал самой основной реальностью, пронизывающей всё, даже то, что наиочевиднейшим образом стабильно и неподвижно.
7. Граница между Пенсильванией и Мэрилендом, считавшаяся рубежом свободного и рабовладельческого штатов перед Гражданской войной. Была проложена между 1763 и 1767 годами британскими астрономами Чарлзом Мэйсоном (1730-1787) и Джеремией Диксоном (ум. 1777).
8. Городок в южной Пенсильвании, под которым 1-3 июля 1863 года произошла битва армий Севера и Юга, ставшая поворотной в Гражданской войне, когда северянам (Армия Потомака численностью около 85 тысяч человек под командованием генерала Джорджа Гордона Мида) удалось остановить второе наступление на Север армии конфедератов (численностью 75 тысяч) под командованием генерала Роберта Ли.
Южане потеряли больше трех четвертей своего личного состава и вынуждены были бежать в Вирджинию.
9. Муар (фр.), здесь - переливы.
10. В математике т.н. серии Фибоначчи - последовательности чисел, в которых каждый член является суммой двух предшествующих (например: 0, 1, 2, 3, 5, 8, 13, 21 и т.д.) Прогрессии были открыты итальянским математиком Леонардо Фибоначчи (ок. 1170 - 1240), которого также называли Леонардо Пизанским. Числа Фибоначчи обладают множеством интересных свойств и широко применяются в математике.
Некоторые примеры из мира живой природы, вроде спирального роста листьев на некоторых видах деревьев, также часто представляют собой серии Фибоначчи.
11. Уинслоу Хомер (1836-1910) - американский художник-натуралист, один из величайших живописцев и иллюстраторов XIX века. В 1870-х годах начал работать акварелью, изображая, в основном, идиллические сельские сцены.
12. Николас (Николай Леонидович) Слонимский (р.1894) - американский музыковед, лексикограф, композитор, дирижер, пианист.
13. Африканское племя, обитающее в верховьях Нигера.
14. Святой Антоний (250?-350? гг.н.э.) - египетский аскет, которого считают основателем христианского монашества. В 311 г. помог христианам Александрии, преследовавшихся императором Максимином.
15. Аперитив из корней горечавки (фр.)
16. Сэр Джон Уильям Доусон (1820-1899) - канадский геолог и анти-дарвинист, специалист по ископаемым окаменелостям.
17. Хребет Аппалачей в северо-восточной Пенсильвании.
18. Джон Кальвин (1509-1564) - швейцарский протестантский теолог французского происхождения, порвавший с римской католической церковью в 1533 г. и основавший собственную теологию, ныне известную как пресвитерианство. Основной труд - "Институции христианской религии" (1536).
19. Джон Раскин (1819-1900) - английский писатель, художественный критик и реформатор искусства, законодатель вкусов викторианского периода. Лучше всего известен своими монументальными исследованиями архитектуры и ее общественного и исторического значения.
20. Куриных (лат.)
21. Владимир Татлин (1885-1953) - русский скульптор и художник, предтеча конструктивизма.
22. Пристанище будь здоров! Станем жить одной семьей (фр.).