Абрамов Сергей Александрович. В лесу прифронтовом

В лесу прифронтовом

Сергей Абрамов


В лесу прифронтовом

Классическая

БИБЛИОТЕКА ПРИКЛЮЧЕНИЙ И НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ

МОСКВА ~ 1997

1

   Олег устал. Выбрался наконец на узкую просеку, перекрытую черно-белым шлагбаумом поваленной березы. Еще полчаса – и он дома. Остановился, закурил, пряча в ладонях синий огонек зажигалки.
   Моросящий с утра дождь вдруг кончился или, вернее, прекратился, прервался – на час, на день?
   Олег откинул промокший капюшон штормовки, сел на поваленный ствол, с наслаждением затянулся кисловатым дымом «Памира». В радиусе ста километров не было лучше сигарет, да и зачем лучше? А пижонская Москва с ее «кентами» и «пэлмэлами», далекая и нереальная Москва – не более чем красивое воспоминание о чьей-то чужой жизни. О жизни веселого парня по имени Олег, который вот уже четвертый год учит физику в МГУ, любит бокс, и красивую музыку, и красивые фильмы с красивыми актрисами, и не дурак выпить чего-нибудь с красивым названием…
   Ах, как красива жизнь этого парня, как заманчива, как увлекательна! Позавидуешь просто…
   Олег сидел на мокром стволе, курил «Памир», завидовал потихоньку. Дождь опять заморосил, надолго повис в красно-желтом, обнаженном лесу: холодный октябрьский дождь в холодном октябрьском лесу. Октябрь – четвертый месяц практики. Еще две недели – и нереальная Москва станет родной и реальной. А призрачным и чужим станет этот лес на Брянщине, сторожка в лесу, до которой полчаса ходу, и старковский генератор времени, так и не сумевший прорвать барьер между днем сегодняшним и вчерашним, непреодолимый барьер, выросший на оси четвертого измерения.
   Олег усмехнулся забавному совпадению: четвертый месяц четверо физиков пытаются пройти назад по четвертому измерению. Если бы изменить одну из «четверок», может быть, и удалось бы великому Старкову доказать справедливость своей теории о функциональной обратимости временной координаты. Но великий Старков, отягощенный неудачами и насморком, не верил в фатальность цифры «четыре», сидел в сторожке, в который раз проверяя расчеты. Бессмысленно, все бессмысленно: расчеты верны, теория красива, а временное поле не появляется. Вернее, появляется – на какие-то доли секунды! – и летят экраны-отражатели, расставленные по окружности с радиусом в километр, а центр ее – в той самой сторожке, где сейчас сопит злой Старков, где Димка и Раф продолжают бесконечный (почти четырехмесячный!) шахматный матч, куда Олег доберется через полчаса, не раздеваясь, плюхнется на раскладушку и… сон, сон до утра, тяжелый и крепкий сон очень усталого человека.
   Настройку экранов выверяли по очереди примерно два раза в неделю. Два пи эр – длина окружности с радиусом в километр, – шесть с лишним километров, да еще километр туда и километр обратно, и по сорок минут на каждый экран: вот вам пять потерянных часов от обеда до ужина. И так – четвертый месяц…
   Олег выкинул окурок, надвинул капюшон, зашагал по мокрому ковру из желтых опавших листьев, по мокрой черной земле, по лужам, не выбирая дороги. Все равно всюду как в песне: «Вода, вода, кругом вода». И холодные капли – по лицу, и в сапогах подозрительно хлюпает, и если у Старкова насморк, то Олег давно уже должен схватить воспаление легких, тонзиллит, радикулит и еще с десяток болезней, вызываемых чрезмерным количеством падающей с неба и хлюпающей под ногами воды.
   Они сами вызвались поехать со Старковым, никто их не заставлял, не уламывал. Однажды после лекций Старков подозвал их и спросил как бы между прочим:
   – Куда на практику, ребята?
   – Не знаю, – пожал плечами Олег. – Может быть, в Новосибирск, в Институт ядерной физики…
   – Стоит ли… – Старков поморщился. – Проторенная дорожка.
   – А где непроторенная?
   – Хотя бы у меня…
   Это не было самодовольным хвастовством: Старков имел право так говорить. Что ж, он поздно начал: помешала война. В сорок втором семнадцатилетним мальчишкой ушел в партизанский отряд, а в сорок пятом, уже майором действующей армии вернувшись из Берлина, поступил на физфак в МГУ. Вот так и шел в науке – с опозданием на четыре военных года (опять «четыре»: ну никуда не уйти от этой цифры!), аспирантура, кандидатская, потом лет десять молчания и – блестящая докторская диссертация, в которой он приоткрыл тайну пресловутой временной координаты. Двумя годами позже он уже теоретически обосновал ее, прославив свое имя в скупом на восторги мире физиков. И снова молчание: Старков разрабатывал эксперимент, которым хотел подтвердить теорию, казавшуюся почти фантастикой.
   Потом уже, когда они ехали в Брянск, погрузив на железнодорожную платформу генератор и детали экранов-отражателей, Старков объяснил причину своей таинственности:
   – Кое-что готово, а что – неизвестно. Не хочу раньше времени будоражить ученую братию. Не получится – смолчим, спишем на «первый блин»…
   «Первый блин» и вправду получился комом. Старков мрачнел, орал на ребят, но, кажется, смирился с неудачей.
   – Вернемся в Москву – доработаем. Идея верна, а где-то спотыкаемся. Помозгуем зимой, а будущим летом опять сюда. Идет?
   – Идет, – мрачно говорил Олег. – Куда ж мы теперь от вас денемся…
   Деваться было некуда: намертво затянуло. Казалось, они не хуже самого Старкова разбирались в теории обратного времени, что-то сами придумывали, что-то считали.
   – Не зря я вас в эту аферу втянул, – радовался Старков. – Кажется, толк из вас выйдет.
   – А диплом? – горячился Димка. – У нас диплом на носу!
   – Считайте, диплом готов: осталось только сесть и написать – плевое дело…
   У него все было «плевым делом»: пересчитать режим работы генератора, определить параметры поля, настроить экраны.
   – Раз-два – и готово! Не унывайте, парни: все пули – мимо нас…
   Дурацкая поговорка, оставленная партизанским политруком Старковым физику Старкову, казалось, решала любую проблему. «Все пули мимо нас!» – значит, все уладится, все будет «тип-топ». Он просто заражал своим бешеным оптимизмом даже там, где и повода для него не было. Иной раз Олег ловил себя на мысли, что потихоньку превращается в этакого бодрячка пионера: «Все мы горы своротим, если очень захотим». Понимал бессмысленность этого ничем не оправданного оптимизма, понимал отлично, но противостоять ему не мог.
   Есть такой термин: гипноз личности. Так вот, личность Старкова была настолько «гипнотична», что для сомнений просто не оставалось места. А честно говоря, и времени: работа съедала весь скудный запас, отпущенный человеку в сутки минус восемь часов на сон.
   Олег усмехнулся: а что же еще придумать можно? Кино в лесу нет, танцев тоже. Ближайшее село – семь километров пешкодралом. Летом эти семь километров не раз одолевали: посмотреть фильм в клубе или просто вспомнить, что есть на белом свете кое-что, кроме леса и физики. «Лесной физики», – шутил Старков. Он и лесное захолустье это выбрал потому, что когда-то здесь воевал. Село, куда они бегали в клуб, было тогда центром, где встречались связные, откуда уходили депеши на Большую землю и где даже староста был партизанским выдвиженцем. Какая погода стояла тогда, Олег не знал, но теперешняя была более чем несносна. Такие условия жизни должны приравниваться к особо трудным, тут не обойтись без повышенных коэффициентов, всяких там «колесных», «северных» – и пол-литра молока ежедневно за вредность.
   За молоком ходили по очереди в то же село – раз в неделю. За молоком, за картошкой, за хлебом, за мясом и так далее по прейскуранту местного сельпо. Прейскурант был невелик, приходилось кое-чем разживаться у колхозников: четырех отшельников уважали здесь за стойкость и «непонятность»; жалели и всегда охотно им помогали.
   За четыре месяца они, пожалуй, перезнакомились со всеми в деревне, благо и дворов тут было немного – десять или двенадцать. Олег подумал, посчитал в уме, вспомнил: точно, двенадцать дворов, сельпо и маленький клуб с киноустановкой – вот и все. Центральная усадьба колхоза располагалась подальше, километрах в пяти от села. Что и говорить, там и магазин был получше, и людей побольше, да только физики туда не забирались. Далеко и смысла нет. А продукты – вот они, полон лес. Бери ружье и стреляй. У Олега была старенькая тулка. Димка щеголял дорогой ижевской двустволкой. Старков владел истинным сокровищем – карабином. А Раф охоты не признавал.
   – Я в душе вегетарианец, – говорил он. – У меня на Божью тварь рука не поднимается.
   – Конечно, – язвил Димка, – вилку и нож ты ногой держишь. Эквилибрист…
   Кстати об охоте: погода погодой, а завтра надо бы сходить пострелять, тем более что после перенастройки экранов Старков целый день новый режим считает. Значит, карабин даст. Да и как не дать: Олег стреляет «по мастерам», давно норматив выполнил. Старков сам не раз говорил:
   – Ты у нас – супермен, брат. Тебе бы не временем, а конем управлять. С кольтом на бедре… Вон ту шишку видишь? Собьешь ее одним выстрелом?
   Олег не отвечал, вскидывал карабин, прицеливался – бах! – шишка исчезала с ветки, где-то за деревьями падала на траву.
   – Молодец, ковбой, – хвалил Старков. – Воевал бы здесь со мной – в отряде бы тебе цены не было. А посидим мы еще пару месяцев в этой глуши, похлестче меня стрелять будешь.
   Сам Старков стрелял мастерски, почти не целясь, навскидку, по любой мишени – птица ли, шишка или подброшенная в воздух бутылка из-под пива. Олег гнусно завидовал ему, но даже ради великой цели перещеголять шефа он не согласился бы на «еще пару месяцев». Хватит и двух оставшихся недель, насиделись. До будущего лета!
   В том, что будущим летом они снова вернутся в лесную сторожку, Олег не сомневался. Зимой диплом по теме Старкова, работа на кафедре и в лаборатории. Надо бы экран усовершенствовать: кое-какие идеи у Олега имелись, правда, он еще не говорил о них шефу. А у самого Старкова идей полным-полна коробочка. Не исключено, что новый генератор – Старков явно не верит уже в этот старый! – заработает на другом принципе. Ну да ладно, не будем загадывать…
   Олег выбрался на опушку леса к реке, свернул с просеки, двумя наезженными колеями убегавшей вдоль речки. Чуть в стороне, у некрутого обрыва, врос в землю бревенчатый дом. Олег прошел по мокрой траве к крыльцу, долго обтирал сапоги о ржавую железяку, прибитую к порогу, толкнул дверь в темные сени, с наслаждением сбросил намокшую штормовку, сапоги, в одних носках вошел в комнату.
   Все было почти так, как он себе и представлял по дороге. Димка и Раф играли в шахматы, на столе у Старкова привычный беспорядок – исписанные листы бумаги, набор цветных фломастеров, логарифмическая линейка. Самого Старкова в комнате не было.
   – Привет всем, – сказал Олег. – Поесть оставили?
   Димка передвинул ладью и сказал задумчиво:
   – В кастрюле на печке… Ты чего так долго? Шеф уже плакался…
   – О чем? – удивился Олег, торопливо поглощая полуостывший борщ.
   – Боялся, что не успеешь проверить экраны.
   – Почему такая спешка? Закончил бы завтра…
   – Завтра – опыт. В восемь ноль-ноль.
   – Опять?! – Олег даже поперхнулся от возмущения. – На том же режиме? Тогда пусть он сам экраны настраивает.
   – Шах, – сказал Димка. – А вот так, так и так – мат… Настраивать не придется: режим пересчитан. У шефа – новая гениальная идея.
   – Идея действительно неплоха, – сказал вежливый Раф. – Он нам рассказывал: ускоряем проход минус-вектора и выигрываем стабильность поля… А мата нет, Димка: ухожу конем на эф шесть.
   Димка схватился за голову:
   – Где конем? Откуда конь? Ах я дурак…
   Олег понял, что от этих очумевших гроссмейстеров толку не добьешься, доел борщ и лег спать. Старый принцип, гласящий, что утро мудренее вечера, давно и прочно вошел в быт четырех «отшельников». Железный Старков требовал железной дисциплины, а подъем в шесть утра в эту осеннюю слякоть даже у примерного Рафа вызывал неудержимую сонливость.
   Разве с нашим шефом поспоришь, думал Олег. Он если не убеждением, так силой заставит слушаться. Никакой демократии: тирания и деспотизм…
   Потом он заснул, и ему снился дождь – мелкий, промозглый, мокрые листья на мокрой земле, низкое свинцовое небо и странный, словно стеклянный воздух, в котором луч света, как в призме, ломается пополам.

2

   Луч света, сломанный пополам – признак возникшего временного поля, – они уже не раз видели наяву. Да что толку: поле возникало и мгновенно исчезало, выводя из строя экраны в километре от генератора.
   – Сегодня все будет прекрасно, – сказал утром Старков. – У меня предчувствие такое…
   – А вы не верьте в предчувствия, – мрачно пророчествовал Олег. – Вы в статистику верьте: точная наука.
   – Ставлю тебе двойку, ковбой. Напомни по приезде – впишу в зачетку. Статистика требует абсолютно одинаковых условий эксперимента. А у нас каждый раз – иные…
   – И каждый раз – стрельба в Божий день…
   Старков не обиделся. Он и сам любил подтрунивать над своими студентами, а к незнанию был просто безжалостен: высмеивал, не думая о последствиях. А какие последствия могут быть? Есть у «жертвы» чувство юмора – поймет, не полезет в бутылку. А нет, так и жалеть нечего.
   – В физике ко всему нужно относиться с иронией, – любил говорить Старков, – так легче скрыть невежество и прослыть большим знатоком.
   Он свято следовал этому принципу и относился с иронией ко всему, даже к собственным идеям.
   – Что же касается предчувствий и пророчеств, – втолковывал он Олегу за завтраком, – то нам с вами верить в них просто необходимо. Ты историю вспомни, кто имел дело с Временем? Предсказатели, прорицатели, ясновидцы. И предсказываю: сегодня опыт удастся. Не верите? Посмотрим…
   И кто его разберет, шутил он или верил в свои предчувствия. Да Олег уже и не пытался разобраться в этом. Посмотрим, сказал Старков. Что ж, посмотрим…
   Они стащили с генератора полихлорвиниловый чехол, выверили индикаторы, подключили питание. Старков долго устанавливал настройку поля, то и дело сверяясь с записями. Потом Димка – эту почетную обязанность он с первого дня присвоил себе – торжественно зажег электрический фонарик, направив его луч туда, где должно было родиться поле обратного времени, развернуться, захватив все пространство между экранами, расставленными в лесу, и – если повезет, конечно, – продержаться хотя бы минуту: это уже будет победа!
   – Готов, – сказал Димка хрипло, и Олег подумал, что он волнуется: кажется, и вправду поверил в предвидение шефа.
   – Поехали, – скомандовал Старков и включил генератор.
   Стрелка на индикаторе напряженности поля дрогнула и медленно качнулась вправо.
   – Только бы задержалась, – умоляюще прошептал Раф.
   И стрелка послушалась: застыла на секунду на первом делении шкалы, опять дрогнула и уверенно поползла вправо. Тонкий лучик карманного фонаря вдруг согнулся под тупым углом, ткнулся в пол.
   – Есть поле, – снова прошептал Раф, и Олег оборвал его:
   – Подожди. Смотри…
   Оглушительно – так казалось Олегу – тикал секундомер: десять секунд, двадцать, пятьдесят… И случилось невероятное: луч фонаря медленно передвигался по полу, пока не вернулся в исходное положение – параллельно земле, но стрелка на шкале осталась на месте – на красной черте, говорящей о том, что поле стабилизировано.
   Первым пришел в себя Старков. Нарочито равнодушно достал сигарету, закурил, сказал презрительно:
   – Кто-то здесь не верил в предвидение. Не передумал?
   Но Олег не желал играть «в безразличность», не сдержался, стиснул Старкова в объятиях:
   – Вы знали, знали, да?
   – Откуда? – отбивался Старков. – Отпусти, сумасшедший!
   Но на нем уже повисли и Димка, и Раф, подхватили его, подбросили, подкинули еще раз. Они орали что-то нечленораздельное, бесновались, приплясывали. А стрелка по-прежнему прочно держалась на красной черте.
   – Ну все, – удовлетворенно сказал Старков, вырвавшись наконец из восторженных объятий своих «подданных». – «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». «Броня крепка, и танки наши быстры». Пойте, мальчики, ликуйте. Сегодня вечером объявляю большой бал-маскарад.
   – В честь события склею вам маску Мефистофеля, – подыграл ему Димка. – Накинув плащ, с гитарой под полою…
   А вежливый Раф поинтересовался:
   – Поле сохраним или выключим?
   – Сохраним, – беспечно сказал Старков. – Давайте жить в другом времени.
   – А экраны? – не отступал Раф. – Полететь могут…
   Старков подозрительно посмотрел на него:
   – Что ты так волнуешься за экраны?
   – Его очередь настраивать, – мстительно объяснил Олег.
   – Чушь, мальчики, чушь! – Старков вставил в самописец новый рулон миллиметровки, еще раз поглядел на стрелку, застывшую на красной черте. – Пошли отсюда. Экраны чинить не будем: полетят – и ладно. В Москве починим. Да, – он обернулся к Рафу, – все же очередь пропускать не след: оставайся-ка ты подежурить у генератора. А через час тебя Дима сменит. Идет?
   – А что вы будете делать?
   – Дойдем до сельпо, купим кое-какие принадлежности для бала-маскарада.
   – Шампанского возьмите, – попросил Раф, устраиваясь на единственном стуле. Перспектива просидеть этот час под крышей явно устраивала его больше, нежели путешествовать под дождем в деревню. – Только не больше часа.
   – Терпи, парень, – сказал ему Старков на прощанье. – Робинзонада подошла к счастливому концу. Я уже говорил: все пули мимо нас.
   Разве мог знать провидец Старков, что его любимое присловье обернется для них в этот день страшным и реальным кошмаром?

3

   В сторожке Димка набил рюкзак пустыми бутылками. Олег вооружился спортивной сумкой. Старков – по праву именинника – шел налегке.
   Они пошли вдоль реки, чтобы – по предложению Старкова – осмотреть пару экранов и понаблюдать за поведением возникшего возле них поля.
   – Не за час, так за два обернемся, – сказал Старков. – А с Рафом ничего не случится – подождет: я ему детектив оставил. Жгучие тайны Питера Чейни.
   Дотошный Олег приступил к выяснению подробностей удавшегося наконец эксперимента.
   – Вот скажите мне, – рассуждал он, – если поле стабилизировано, то в каком времени мы сейчас живем? Если в сегодняшнем, в нашем, то, значит, поле никак не влияет на настоящее. А я склонен предположить именно это…
   – Почему? – полюбопытствовал Старков.
   – Сторожка на месте. Пустые бутылки – тоже. Мы идем в сельпо именно сегодня, а не вчера и не завтра. Лес не изменился: те же деревья, та же осень. И дождь льет тот же, что и до опыта. Логично?
   – Нет, конечно. К примеру, сторожка была здесь и вчера, и год назад. И осень началась не сегодня. И дождь уже который день поливает. И в прошлом году небось поливал. И лет десять назад. А то, что мы идем в сельпо сегодня, так это иллюзия. Для нас – сегодня, а на самом деле – позавчера. Логично, философ?
   – Но что-то должно было бы измениться, – не сдавался Олег.
   – Что именно?
   – Не знаю. Ваша теория, между прочим, тоже ничего здесь не объясняет, – позлорадствовал он.
   – Моя теория, – наставительно сказал Старков, – говорит следующее: временное поле не меняет настоящее, тут ты прав. Но оно может приносить с собой какие-то элементы своего времени, вероятно прошлого. Какие элементы – этого я не знаю. Вообще-то в моей теории столько белых пятен, что ее скорее можно назвать гипотезой. – Старков поскромничал, но не удержался – добавил: – Правда, гипотезой, подтвержденной экспериментом.
   Они свернули в лес, продрались сквозь кусты орешника, выбрались на узкую лесную дорогу – по ней вчера Олег добирался домой, – мокрые с ног до головы: во время дождя из чащи кустарника сухим не вылезешь. Олег встряхнулся по-собачьи, выругался сквозь зубы: проклятая погода, проклятый лес – и вдруг прислушался:
   – Где это?
   Где-то совсем рядом, быть может метрах в трехстах, надсадно заревел грузовик. Это был именно грузовик: Олег хорошо разбирался в машинах! – и двигатель ревел потому, что не в силах был вытащить тяжелую машину из липкой дорожной грязи.
   – Сели, – констатировал Олег. – Интересно, кто это?
   – Пошли посмотрим, – предложил Димка. – Все равно по пути.
   Они шли, хлюпая резиновыми сапогами по лужам, Димка громыхал стеклотарой в рюкзаке, что-то приглушенно насвистывая. Старков и Олег вели бесконечный теоретический спор о проблемах обратимого времени. Димку спор не интересовал, он слышал его много раз, может быть только в других вариантах, но суть не менялась.
   «Псих Олег, – беззлобно размышлял Димка. – Ну чего он лезет в эту трясину? Старков его слушает, ждет, когда он начнет захлебываться, подтащит к берегу и опять отпускает: побулькай, малыш. У Старкова это называется „тренинг мышления“. Судя по всему, я к этому тренингу абсолютно не способен…»
   Он шел впереди – Олег и Старков отстали шагов на десять, – и, быть может, именно поэтому он первым услышал голоса людей с застрявшей машины. Машина время от времени надсадно ревела, потом шофер выключил зажигание, и наступила тишина, в которую и прорвались фразы, почему-то не русские, а немецкие. Говорили не как преподавательница немецкого в Димкиной школе, а чисто, даже грассируя.
   – Пошевеливайся, скотина! – как понял Димка, кричал один надсадно и хрипло, и тоненько, по-скопчески отвечал другой.
   – Я послал троих за сучьями, герр оберштурмфюрер. Слышите – уже работают. Через пять – десять минут выберемся.
   В лесу раздавался топор дровосека, совсем как в знакомом стихотворении.
   – Что за комедия? – обернулся Димка к Старкову. – Киносъемка, что ли?
   Старков не ответил. Он отстранил рукой Димку, приложил палец к губам: молчите, мол! – прошел вперед до поворота, остановился прислушиваясь.
   Двигатель снова заурчал, и тот же баритон сказал строго:
   – Не мучай машину, болван. Его величество гневается и вполне может залепить тебе пару суток карцера. Ганс с ребятами принесут сучья, и мы вылезем из этой русской грязи.
   Олег и Димка с удивлением смотрели на странно побелевшее лицо Старкова: испугался он, что ли?
   – Что они говорят? – спросил Олег. Немецкого он не знал.
   – Тихо! – вполголоса приказал Старков, и было в этом приказе что-то незнакомое, чужое: пропал Старков-весельчак, Старков-шутник и неунывака, появился другой – властный и жесткий. – Тихо! – повторил он. – Назад в лес!
   Они прошли за ним, подчинились – недоумевающе, молча переглядывались, продираясь сквозь мокрый кустарник, остановились у разлапистой высокой березы, еще не потерявшей желтой листвы.
   – Ну-ка, давай наверх, – приказал Димке Старков.
   И Димка – сам себе удивлялся! – не задавая лишних вопросов, схватился за нижнюю ветку, подтянулся сквозь потоки дождя с дерева, проворно полез вверх.
   – Посмотри, кто это, – сказал ему Старков, – внимательно посмотри и быстро спускайся. – Он обернулся к Олегу и пояснил: – Береза высокая. С нее всю дорогу видно: сам проверял…
   Димка, уже добравшийся почти до верхушки, издал какое-то восклицание: удивился не удивился, охнул вроде. А Олег подумал, что Старков почему-то темнит, – знает о чем-то, а говорить не хочет. Ну что он предполагал увидеть с березы? Застрявшую машину? Так зачем такая таинственность? Выйди на дорогу и посмотри… По-немецки они разговаривают? Ну и что? Может быть, действительно киносъемка. На натуре, как это у них называется.
   Он все еще недоумевал, когда Димка буквально скатился вниз, доложил задыхаясь:
   – Две машины. Одна грузовая, фургон: она-то и села… Другая – маленькая, «газик», по-моему. Вокруг – человек тридцать. Подкапывают землю и слеги под колеса кладут. Только… – Он замялся.
   – Что – только? – Старков подался к нему.
   – Только одеты они как-то странно. Маскарад не маскарад…
   – Форма?
   Димка кивнул:
   – Черная. Как у эсэсовцев. Может быть, и в самом деле кино снимают.
   – Может, и снимают… – протянул Старков, замолчал, о чем-то сосредоточенно думая, медленно закурил.
   Молчали и ребята, ждали решения, знали, что оно будет: когда Старков так молчал, значит, жди неприятностей – проверено за четыре месяца.
   – Вот что, парни, – сказал Старков. – Может быть, я – старый осел, тогда все в порядке, а если нет, то дела плохи: влипли мы с вами в историйку. Сейчас быстро идем домой, забираем Рафа и будем решать…
   – Что решать? – чуть не закричал Олег.
   Старков поморщился:
   – Я же ясно сказал: тихо! А решать будем, что делать в создавшейся ситуации.
   – В какой ситуации?
   – Дай Бог, чтобы я ошибся, но, кажется, наш удачный опыт получил неожиданное продолжение. По-моему, эта машина и эти люди в маскарадных костюмах – гости из прошлого. Помнишь наш спор, Олежка?
   Олег вздрогнул: чушь, бредятина, не может этого быть! Прошлое необратимо. Нельзя прокрутить киноленту Времени назад и еще раз просмотреть кадры вчерашней хроники. Теория Старкова верна – бесспорно! Но человеческая психика – даже психика без пяти минут ученого! – не в силах поверить в ее практическое воплощение. Ну существует же где-то предел реального? А за ним – пустота, ноль в степени бесконечность, бабкины сказки или просто фантастика.
   Олег оборвал себя: рассуждает, как досужие сплетницы на лавочке у подъезда. Та же логика: этого не может быть, потому что не может быть никогда. Нет такой формулы! Все может быть, если это «все» – наука, а не мистика. А где тогда граница между наукой и мистикой? То, что поддается научному объяснению, – наука. Удобное положение… А если завтра оно объяснит какое-нибудь мистическое явление? Мол, так и так: научное обоснование, графики и таблички, точный эксперимент и – никакой мистики. Такое бывает? Еще как бывает! Все сегодняшние достижения цивилизации когда-то показались бы мистикой даже самому просвещенному человеку. Электрическая лампочка? Ересь, фокусы! Искусственное сердце? На костер еретика врача! Да что там ходить за примерами: временное поле Старкова – тоже, в сущности, мистика. Или так: было мистикой до сего дня. А сейчас оно действует вполне реально. Вон какой подарочек принесло – берите, радуйтесь… А чему радоваться? Гостям из прошлого? Но они не знают, что попали в будущее. Да и узнали бы – не поверили! А гости, судя по всему, агрессивные. Они существуют тридцать с лишним лет назад, вешают, стреляют, поджигают. Они еще не знают, что их ждет завтра: для них – завтра, для нас – вчера. Они еще уверены в своей непобедимости. Они еще чувствуют себя хозяевами на нашей земле. Они еще живут – эти сверхчеловечки из учебника новейшей истории…