6. НОВЫЙ ГОСТЬ

   В этот момент скрипнула калитка.
   От калитки к веранде смело шел человек лет сорока, в цветастой рубашке, лысоватый, с сединой на висках, без усов, но с широкой голландской бородкой, аккуратно подстриженной вдоль подбородка. В руках у него был большой мягкий чемодан, оклеенный с боков иностранными этикетками. Поставив чемодан у лестницы, он спросил:
   — Я не ошибся, это дача Заболотского?
   — Не ошиблись, — ответила Валя.
   — А где же он сам?
   Человек спрашивал вежливо, но без малейшей застенчивости или смущения.
   — Позвольте узнать, кто вы такой? — спросила Валя.
   — В известной степени — родственник.
   — А именно?
   — Степ-сон. По-английски — пасынок. Моя фамилия Шустиков. А ему скажите, что приехал Виктор Петрович из Ашхабада.
   Валя смущенно взглянула на Жемчужного, но тот молчал, разглядывая этикетки на чемодане.
   — Может быть, я не вовремя? — извинился гость. — Может, профессор уехал в город? Так я подожду…
   Валя опять растерянно взглянула на Жемчужного, не зная, что отвечать. На этот раз он тут же пришел ей на помощь:
   — Войдите на веранду, товарищ Шустиков, возьмите стул и садитесь.
   — С кем имею честь? — спросил гость.
   — С вами разговаривает старший инспектор уголовного розыска майор милиции. А профессор Заболотский, о котором вы спрашиваете, в прошлую субботу убит.
   Гость растерянно оглядел сидевших.
   — Как убит? — воскликнул он. — Я же в прошлую субботу ему из Ашхабада звонил.
   — Вот после этого он и был убит.
   — Кем?
   — Ищем.
   — Есть подозрения?
   — Пока допросы. Вот и вас допросим, благо вы ко времени прибыли.
   — Пожалуйста. Только у меня железное алиби. Жил и живу в другом городе. Только что прилетел из Ашхабада. Авиабилет и паспорт к вашим услугам.
   — Где работаете?
   — На ашхабадской киностудии. Снимаюсь в эпизодах, но регулярно. Сейчас в отпуску. У меня просьба… Разрешите немного пожить на даче…
   — Пожалуй, лучше в гостинице.
   — Хотя бы два-три дня.
   — Попросите временную владелицу… Валя, не уступите ли вы ему на несколько дней свою комнату в мезонине?.. А сами перебирайтесь вниз.
   — Да, пожалуйста… — Валя пожала плечами.
   — Большое спасибо, — сказал гость. — В городе знакомая матери живет. Я к ней потом и переберусь. К сожалению, я рассчитывал на помощь профессора. Все-таки родственник, хотя и не близкий…
   — С Марьей Львовной договоритесь, — заключила Валя.
   Жемчужный покинул дачу вместе с Сизовым. Его заинтересовали некоторые обстоятельства дела: обстановка во время ужина и, в частности, беседа у шахматного столика — до и после приезда гостей. О странной шахматной партии он пока не говорил, рассчитывая разобраться в ней сам. Вдвоем зашли они и к Масловым, беседа с которыми, к сожалению, ничего нового не дала. Масловы повторили рассказ об ужине, об открытом сейфе, о лежавших в нем деньгах, о шутливых разговорах за столом. За шахматным столиком они не сидели, и Вера Тимофеевна не оставляла там своего окурка.
   По возвращении в город Жемчужный нашел на столе записку: «Позвонить Рыжову». Тотчас же позвонил.
   — О выплате гонорара Заболотскому в издательстве никто не говорит, — сообщил Рыжов. — Обычное дело у них, да и сумма невелика. Знать о ней, конечно, мог кто угодно. Но точно знали директор издательства Телепин, главбух Кротова Нина Петровна. Ну и кассир тоже…
   — Побывайте завтра у них, поговорите — помягче только: вдруг они кому постороннему обмолвились о профессорских деньгах. Хоть путь этот и длинным может оказаться, а вдруг да что-нибудь засветится…

7. ВЕРСИИ НАМЕЧАЮТСЯ

   В понедельник старший лейтенант Рыжов уже к полудню вернулся к Жемчужному:
   — Есть новости, товарищ майор.
   — Хорошие?
   — Может, и неплохие, видно будет… Говорил и с директором, и с главбухом, и с кассиром. Все утверждают, что никому о гонораре профессора не сообщали. Даже удивляются: подумаешь, дескать, событие, Заболотский у них не один деньги получает… Тут вроде бы пусто. Но есть зацепочка. У Кротовой новая вещь появилась: серебряная брошь с сердоликами, старинная работа.
   — Во-первых, откуда узнал? Во-вторых, ну и что?
   — Отвечаю по мере поступления вопросов. Узнал от двух девчонок из бухгалтерии. Пока я Кротову ждал, они эту брошь на все лады обсуждали. Могу описание составить. Сам-то я ее не видел: Кротова не надела брошь. Как пришла, так девицы замолкли: боятся начальницу… А что касается вашего «ну и что», так брошь-то туркменская. И неделю назад ее у Кротовой не было.
   — Повторюсь: ну и что?
   — Товарищ майор, вспомните: Шустиков-то в Ашхабаде живет. И брошь оттуда.
   — Верно… Хотя и на совпадение похоже, но взять на заметку стоит, — согласился Жемчужный.
   Раздался звонок телефона. Следователь Михайлов сообщил, что ждет внизу: ехать в больницу к Кутырину.
   Кутырин лежал в отдельной палате. Широкое итальянское окно ее выходило в сад. Жемчужный рассказал подполковнику обо всем, что успел узнать об убийстве. Глаза Кутырина, казалось, говорили: «Знал, что приедешь. Не такое это дело, чтобы с маху решать».
   — Издательство проверили? — спросил он.
   Жемчужный рассказал все переданное Рыжовым.
   — Не отмахивайтесь сгоряча, — сказал Кутырин. — В Ашхабад можно за неделю слетать три раза.
   — Для доказательств этой совсем уж неожиданной версии, — уточнил Жемчужный, — у него должен быть еще серый костюм с новыми пуговицами. Кстати, если это он, то, удирая с дачи, успел их все срезать и зашвырнуть по дороге на станцию в лужу. Полковник Хмара их нашел. Без одной — оторванной раньше.
   — Стоит подумать.
   — А я все думаю о Сизове, — признался Парамонов. — И у него есть серый костюм, и он мог срезать ночью пуговицы. Даже удобнее по дороге, чтобы не тащить их к себе на дачу. А «странная» партия, как назвал ее товарищ майор, мне совсем не кажется странной. Профессор, подвыпив, вполне мог прозевать ферзя. И у тех, кто помоложе, это бывает. А защищался из упрямства, у него это упрямство в характере. Ну и сдался все-таки, хода-то он не сделал.
   — Заболотский партнеру говорил «ты», — подчеркнул Жемчужный.
   — Во-первых, Черенцова могла ослышаться, во-вторых — солгала.
   — Зачем ей лгать? — возразил Жемчужный. — Чтобы отвести подозрение от своего сообщника? Кого же именно?
   — Допустим, от Сизова: она с ним дружит. Да и обстоятельства могли сложиться так, что он после прогулки вернулся на дачу и скрылся в саду. А потом уж проник в дом с помощью Черенцовой.
   Теперь не только Парамонов, но и Кутырин с любопытством глядели на Жемчужного. Но он говорил не просто убедительно — убежденно:
   — Бесспорно одно: если Сизов преступник, то показания Черенцовой его не спасают. Они вообще никого не спасают — ни его, ни ее. Если она лгала, то неизвестно зачем. Да и потом, что говорит против него? Отпечатки пальцев на двух-трех фигурах? Или то, что ему были нужны деньги? А кому они не нужны? Для того чтобы поддержать больную жену, он мог пойти на грабеж и убийство? Чушь! А что еще? Что он в шахматы играет, что в этот вечер, кроме него, едва ли кто мог быть ночным партнером профессора? В этом, конечно, есть вероятность. Но… не верится, нет. На темные дела способны только темные души. Не научно сказано, но тем не менее это так.
   Кутырин улыбнулся и закрыл глаза.
   — Что нам известно о нем? — продолжал Жемчужный. — Прежде всего то, что профессор хорошо знал и ценил его как партнера. Он никогда не слыл мастером слесарного дела, а финка выточена именно мастером. На дачу пришел гость с оружием и с заранее обдуманной целью. Знал ли заранее о деньгах Сизов?
   Жемчужный помолчал, как бы собираясь с мыслями.
   — И еще: зачем ему было пользоваться проломом в заборе, когда он спокойно мог уйти через калитку? Откуда же тогда на штакетнике следы засохшей глины? И последнее: допустим, он лжет, что, вернувшись на дачу, не играл с профессором. Но подобная партия между такими игроками, как Сизов и профессор, честно говоря, меня очень смущает. Она непрофессиональна…
   Кутырин искоса взглянул на него.
   — Вы не можете понять, почему профессор не сдался ранее, когда выяснилось, что партия проиграна? — спросил он.
   — Вот именно. Бесспорный проигрыш должен быть обнаружен раньше. Такие партии доигрывают не упрямцы, а неумеки.
   — Новый гость приехал только вчера? — вдруг спросил Кутырин. — Проверено?
   — Точно.
   — Мой совет: проверьте в Ашхабаде, не прилетал ли он сюда неделей раньше. Это первое. Второе: есть ли связь между Кротовой и пасынком профессора? Не зря Рыжов обратил внимание на ее брошь. Третье: узнайте, кто он такой, наш ашхабадский вояжер. Короче, слетать туда стоит. На киностудии поспрошать, с матерью познакомиться…

8. ЗАГАДКА ЧЕРНЫХ

   Отправив Парамонова в Ашхабад, Жемчужный снова поехал на дачу, захватив с собой Рыжова. Валю они встретили поблизости от станции — она мчалась на велосипеде в трикотажных тренировочных брюках и красной мужской футболке, похожая на мальчишку, который вообразил себя гонщиком. Узнав Жемчужного, она на полном ходу затормозила, едва не свалившись в канаву. Жемчужного вполне устраивала эта встреча на окраине дачного поселка. Отойдя в сторону, они присели на придорожную траву.
   — Ну, как ведет себя ваш дорогой родственник? — шутливо спросил Жемчужный.
   — Он в город уехал, — равнодушно ответила Валя.
   — Валюша, вы у него серого костюма не видали? — Жемчужный понимал всю нелепость вопроса, однако ничего с собой поделать не смог: задал его — и все тут.
   Но Валя сразу охладила его:
   — Не видала. Он то в свитере, то в коричневом костюме, вельветовом. Еще куртка у него есть, джинсовая. Вот и все, пожалуй…
   Нет так нет. Жемчужный поймал невольную улыбку Рыжова, отвернулся, спросил сердито:
   — Вы с ним не ссоритесь?
   — Да мы и общаемся мало. А вообще он вежливый, неназойливый. Только… — она помялась, подыскивая слово, — какой-то парфюмерный. Слова в простоте не скажет.
   — Ну, ладно, — Жемчужный встал. — Мы в дом. Можно?
   — Конечно, конечно…
   На даче майор сразу прошел к шахматному столику.
   — Играешь? — спросил он Рыжова.
   — Разряда нет, но играю немножко…
   Расставив шахматы, Жемчужный попросил, чтобы его не беспокоили, запер дверь и продемонстрировал Рыжову оставленную на доске позицию.
   Он долго сидел над доской, потом сыграл сначала один вариант, затем другой, третий. Нелепость положения была совершенно очевидна. За пешку, проведенную в ферзя, черные получали минимум ладью, а там разгром неминуем. Сопротивление профессора в этом положении казалось глупым. Разобравшись как следует в партии, Жемчужный еще более укрепился в своем предположении, что так профессор играть не мог.
   Тем не менее он играл. Следы его пальцев, трубка и пепел подтверждали это.
   — Парамонов считает, что профессор зевнул, — сказал Рыжов. — В таком преклонном возрасте это возможно.
   Жемчужный пожал плечами:
   — Такие игроки, как Сизов и профессор, зевнув ферзя, тотчас же прекращают игру. Или играется вариант, или новая партия. Ну-ка взгляни внимательно.
   — Гляжу.
   — Нет смысла?
   — Нет.
   — Теперь сними ферзя и пешку. Черные, конечно.
   — Снял.
   — Смотри внимательно.
   Рыжов долго смотрел на доску. Жемчужный молчал.
   — Теперь белые как будто выигрывают. Или ничья… — недоуменно проговорил Рыжов.
   — Обязательно выигрывают! — подсказал Жемчужный. — Белые начинают и выигрывают.
   — Начинают и выигрывают, — машинально повторил Рыжов, не сводя глаз с доски. — Этюд? — вдруг оживился он.
   — Обыкновенный одновариантный этюд. Я уже решил его.
   — А зачем? — удивился Рыжов: он все еще не мог понять, что делает его начальник.
   — Затем, что в этой партии единственное решение, — Жемчужный поставил снятые фигурки на место. — Они стояли раньше на краю стола среди других фигур, не нужных в этюде. Не было никакой игры: профессор решал этюд. Вот так. Смотри, как все получилось.
   Майор сохранил позицию этюдного варианта, оставив лишние фигуры на краю стола.
   — Когда пришел ночной гость, Заболотский не садился за шахматный столик, а вставал из-за него. За этим последовал разговор, содержание которого нам пока не известно. Профессор спросил гостя, почему он в перчатках. Тот мог сказать, что у него болят пальцы или что-нибудь в этом роде. В шахматы, понятно, никто играть не садился, а финал разговора известен. Вероятно, убийца толкнул столик, полуоторванная пуговица упала на пол; забрать ее с собой он не успел или не заметил этого сразу. Затем инсценировал суетню у шахматного столика, перенес туда пепельницу с окурками, чужой стакан с общего стола и поставил две упавшие шахматные фигурки в этот уголок, не думая о позиции. Он просто хотел натолкнуть нас на версию о шахматисте-убийце. Затем забрал деньги, за которыми и приехал, запер дверь изнутри, а сам выбрался в открытое окно и пролом в заборе. В калитку уйти побоялся: вдруг встретит гостей или провожающих. Ночевал у знакомых или на вокзале, а утром улетел в Ашхабад. Воскресный приезд, уже вторичный, возможен для маскировки. Или, например: позондировать вопрос о наследстве. Этому шакалу ведь тоже что-то перепадает… Правда, наследства ему еще полгода ждать — по закону, но он захотел о себе заранее заявить.
   — А откуда же взялись на фигурках оттиски пальцев Сизова? — спросил Рыжов.
   — Сизов говорит, что помогал профессору расставлять шахматы, но бросил, потому что получил из дому неприятное известие. Да и оттиски-то были на пяти-шести фигурках из шестнадцати… Задача решена, Рыжов.

9. ПО СВЕЖЕМУ СЛЕДУ

   Остановившись в гостинице «Ашхабад», Парамонов тут же пошел по следу. След вел в уголовный розыск города, где у Парамонова уже были друзья. Шустикова в местном угрозыске знали отлично: внештатный киноактер, за границу не выезжавший, а только оклеивающий чемодан этикетками иностранных отелей, не чистый на руку игрок, раза два отсидевший за кражу и фактически живущий на средства матери.
   Артистку Еленскую тоже хорошо знали в городе, и не столько как местную кинозвезду, сколько как несчастную женщину, содержавшую лодыря и пьяницу сына.
   — Чем могу быть полезной? — сдержанно приветствовала она инспектора Парамонова.
   — Вы знаете о судьбе вашего бывшего мужа? — спросил тот.
   — Знаю. В газетах было сообщение о его преждевременной смерти. Отчего он умер?
   Парамонов рассказал.
   — Я приехал выяснить, не можете ли вы помочь нам в расследовании дела.
   — Едва ли. С Заболотским разошлась давно и не встречалась. К нему только ездил мой сын клянчить денег.
   — Для вас?
   — Что вы! Он и меня до копейки обобрал.
   — И вы терпели?
   — Что ж поделаешь? Сын.
   Парамонов отважился спросить прямо:
   — Вы не считаете его повинным в смерти вашего мужа?
   Без единой кровинки в лице Еленская долго молчала.
   — Вообще-то, он на все способен. Только не думаю, что он докатился до такой гнусности. Деньги у мужа были?
   — Три тысячи. Они исчезли.
   Еленская сжала синеватые губы:
   — Ничего не могу вам сказать. Способен? Да. Расследуйте, судите, наказывайте. Если виноват, слез не будет.
   Парамонов сообщил о разговоре по междугородному телефону. Трубку взял Кершин:
   — Вам придется задержаться, Парамонов. Не было никакой партии — это установлено. Профессор играл в одиночестве. Решал этюд: так это у них называется…
   — Взяли убийцу?
   — Вечером возьмем. Кротова сама к нам пришла. Она — давняя приятельница матери Шустикова. Он у нее тогда и ночевал, и брошь подарил. Подробности выясняйте у Еленской: пусть она расскажет о своей дружбе с Кротовой, об ее отношении к Шустикову. И еще: деньги, скорее всего, должны быть в Ашхабаде. Ищите.

10. БЕЛЫЕ НАЧИНАЮТ И ВЫИГРЫВАЮТ

   Жемчужный и Рыжов подходили к ярко освещенной веранде дачи.
   За столом Сизов и Валя пили чай.
   Из комнаты вышел Шустиков с сигаретой в зубах, затянулся и выбросил окурок в сад.
   — Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, — саркастически бросил он с порога.
   Жемчужный и Рыжов замедлили шаги, прислушиваясь к тому, что будет дальше.
   Валя нахмурилась, а Сизов ответил, не оборачиваясь:
   — Вы пошляк, Шустиков. Штампованный и самодовольный.
   Шустиков усмехнулся, действительно очень довольный и теплым вечером, и самим собой.
   — Обиделись, — процедил он сквозь зубы. — Угостили бы чайком жаждущего.
   — Чай остыл, — сухо сказала Валя.
   — Можно и подогреть. Хотя бы для проводов — последняя дань старомодной вежливости, — с наигранной учтивостью бросил реплику Шустиков.
   — Мы тоже хотим чаю! — весело крикнул Жемчужный, выходя на освещенную полосу дорожки. За ним почти вплотную вышел Рыжов.
   Жемчужный сразу отметил три ответные реакции: резкое недовольство Сизова, радость Вали и насмешливое любопытство Шустикова.
   — Как это мило, Леонид Николаевич! — воскликнула она. — Сейчас будет чай.
   — Ну как, шерлокхолмсы, нашли убийцу моего папы? — иронически спросил Шустиков.
   — Конечно, нашли, — без улыбки подтвердил Жемчужный.
   У Сизова даже выступили на лбу капельки пота, он стер их рукой. Валя машинально включила электрический чайник и вопросительно взглянула на Жемчужного.
   — Арестовали? — спросил Шустиков.
   — Пока еще нет.
   — А по каким признакам нашли?
   Сизов сидел, побелевший как полотенце, переброшенное через плечо Вали.
   — В основном по пуговице от пиджака, найденной под шахматным столиком. Пуговице от серого костюма, судя по светло-серым ниткам.
   — Это не улика, — сказал Шустиков. — У меня тоже есть серый костюм, только все пуговицы целы.
   — А кроме того, — заметил Жемчужный, — мы нашли все срезанные пуговицы в канаве по дороге на станцию. В ту субботу там была лужа.
   — Пуговицы можно пришить новые.
   — Опытный криминалист-эксперт любую перешивку определит.
   В голосе Шустикова уже сквозило волнение. Но он сдержался.
   — Мне-то что до этого? В прошлую субботу я в Ашхабаде был. Еще звонил оттуда.
   — Должно быть, я и слышал тот звонок, — вмешался Сизов. — Профессор стоял у окна и говорил по телефону.
   — Пофантазируем, — сказал Жемчужный. — Позвонить на дачу можно откуда угодно. Звоню же я сюда из города.
   Сизов заупрямился. Он даже подчеркнул это в своем ответе:
   — Мне товарищ Шустиков безразличен и, если хотите, даже неприятен. Но я просто настаиваю на правде. Товарищ Шустиков звонил из Ашхабада, потому что он был именно в этом городе. Ведь он приехал сюда не в прошлое, а в это воскресенье.
   — За неделю можно трижды прилететь сюда из Ашхабада…
   — Но зачем прилетать и улетать по нескольку раз? — удивилась Валя. — Билеты ведь дорогие… И потом: как вы докажете?..
   — Доказать легко, запросив ашхабадский и московский аэропорты, — сказал Жемчужный.
   Шустиков возбужденно ходил взад и вперед по веранде, уже не скрывая волнения.
   — Зачем фантазировать? — хрипло спросил он, останавливаясь у перил. — Ведь точно известно, что он убит во время шахматной партии после ужина.
   — Верно, — сказала Валя.
   — Вот что, Валя, — проговорил спокойно Жемчужный. — Я сейчас расскажу вам, как все это случилось. Вы ушли к себе, услышав вопрос профессора «Почему ты в перчатках?». Убийца и был в перчатках, потому что пришел сюда забрать деньги, полученные профессором, о чем узнал от главного бухгалтера издательства Кротовой, давней приятельницы его матери, и, если понадобится — он все продумал! — то и убить приемного отца. Для этого он и захватил с собой финку… Вероятно, он попросил старика одолжить ему эти деньги и, получив отказ, только подождал, пока профессор отвернется. Тогда он ударил его ножом в спину. Заболотский упал. Этот стук — стук тела — вы, Валя, и слышали наверху. Потом убийца поставил оброненные фигуры, добавил к ним еще две — первые попавшиеся, чтобы инсценировать партию, отнюдь не подозревая, что у профессора не было партнера. Ведь он решал простой одновариантный шахматный этюд. Так сказать, перед сном…
   — Вы решили его? — воскликнул Сизов. — Решили даже при наличии бессмысленно поставленных фигур?
   — В конце концов решил…
   И в ту же секунду Жемчужный прыгнул вперед. Он был напряжен, как охотник, наблюдающий за дичью. Чуть позже он опоздал бы, потому что Шустиков успел вскочить на перила веранды… Впрочем, помог Сизов: он не перехватил Шустикова, но сумел толкнуть его, и тот упал на песок. Жемчужный защелкнул на нем наручники.
   — Не понимаю, — раздался взволнованный голос Вали, — зачем же он возвращался сюда снова?.. После убийства…
   — За наследством, Валя, — жестко сказал Жемчужный. — Он верил, что рассчитал все точно, нигде не ошибся, и собирался еще поживиться за счет убитого им человека.
   А Сизов вдруг глубокомысленно добавил:
   — Значит, белые начинают и выигрывают…
   «Ну, это уж совсем глупо… — подумал Жемчужный. — Впрочем, шахматному делу и терминологию шахматную».