Страница:
– Там воздух свежий, – объяснил Пастух.
И без размаха, резко прямыми пальцами ткнул мужика под ложечку, как концом доски ударил, легко пробил пресс, мужик невольно согнулся, Пастух перехватил его руку, вывернул за спину, сломал мужика пополам и вытолкнул из вагона.
Он и не вякнул. Не успел просто. Улетел в ночь.
Там, за дверью, вообще-то, приметил Пастух, длинный откос имел место, поезд явно шел по насыпи, и коли выпавший мужик набрал «майданного» опыта, так жив останется, небось и прежде его ловили за руку и выкидывали на свежий воздух.
А Пастух мгновенно повернулся ко второму, явно старшему.
Тот, дурачок, достал-таки пистолет. «Макаров», естественно, у него был, табельное оружие. И, повернувшись, перекрывая жесткий стук вагонных колес, заорал, прижимая локоть правой руки к боку, выставив вперед дуло:
– Руки в гору!
Ну прям ковбой, блин…
А и чего удивляться? Кто они, эти ребята? Да кто угодно! Они, не исключено, и стрелять-то по человекам не научились толком, не было серьезной практики. Разве что в тире, в нарисованные черные силуэты или на охоте – в божий свет, из пьяной лихости.
Или не гнать подспудных подозрений и считать всех поганцев, попавших в вагон, как покусителей на охраняемый Пастухом объект, а? Сиречь – Марину. Вполне удобная позиция. Кто не с нами, как говорится…
То-то кстати пришлось проснуться Пастуху.
Он видел, что легко дотянется, тесно в тамбуре было. Резко – ну, мгновение! – качнулся вправо, уходя из-под ствола «макарова», цапнул своей левой правую руку мужика, сначала круто вывернул ему ладонь – так, что пальцы на рукояти разжались и Пастух легко поймал выпавший пистолет, и заломил мужику руку за спину – тот согнулся в три погибели, вякнул, задыхаясь и от боли, и от позы петушиной, срамной:
– Отпусти, сука…
– Отпускаю, – согласился Пастух.
И легко толкнул его в открытую дверь вагона – на насыпь, на травку, в кустики, в канаву, с лету. Ну, сломает себе мужик чего-либо. Руку, например. Или шею. Да Бог с ним, право! Заживет, как на псе. Или не успеет зажить… Как сказано: коемужды по делом его. И еще сказано: баба с возу, кобыле легче. В данной ситуации Пастух согласен был назваться кобылой. Ему хотелось, чтоб легче.
Пистолет он тоже следом выбросил, зачем Пастуху лишний «макаров».
Закрыл дверь, ощутив ярую мощь состава, аж голову назад швырнуло. Запер дверь вагонным ключом. Хорошие здесь проводницы, не скандальные, спокойные. Плюс, похоже, глуховатые. Это правильно.
И пошел к себе в купе.
А Марина как спала, так и спала, положив щеку на ладонь и до носа укрыв себя хорошим казенным одеялом. Толковый сон в ее возрасте, крепкий. И, как отметил Пастух, без снотворного. А сам почему-то заснуть не смог. Лежал на вагонном диванчике, смотрел в потолок, по которому время от времени пробегали отсветы чего-то, а чего – Пастуху лень было выглянуть, он размышлял. О спутнице своей, вестимо.
Точка опоры. Основание. Повод для действий. Формулировка навскидку: всяк, кто объявился в их вагоне после того, как поезд отошел от вокзального перрона во Владивостоке, должен считаться Пастухом как минимум подозрительным. Что сие значит? Да ничего особенного. Подозрения – не действия поначалу. Присмотреться, послушать, притереться, прикинуть… Обычная для Пастуха рутинная процедура.
Берем данный случай. Два мужика по ночному времени решили пощипать богатых пассажиров в вагоне «люкс». Вариант нормальный, бытовой.
Иной вариант. Кто-то нацелился именно на Марину. Тоже вероятно, на то и Наставник намекал. Но кому и зачем понадобилось пугать ее мужиками с «макаровым»? Наставник и впрямь предполагал такой ход событий, но откуда взялись предположения, не объяснил. Нельзя же всерьез полагать, что ее преследуют агенты или, лучше, наймиты ФБР, ЦРУ, японской контрразведки «Наихо» или вообще вездесущего израильского «Моссада». А Контора в лице не числящегося в ней Пастуха именно Пастухом должна прикрыть несчастную от взглядов, кулаков, пистолетов и прочих базук. Бред! Если эти мужики все же из Конторы, то жаль эту Контору… На крайняк – менты… Но вряд ли они казенные. Вольная шантрапа, местные бандиты рядовые, необученные… Пугалка.
А на фига, спрашивается, пугать Марину? Что у нее можно украсть, кроме нее самой?
Научная деятельность пожилой супружеской пары? Украсть открытие? Теоретически допустимо. Но, как правило, крадут то, что можно легко продать. Или использовать. Стоит спросить Марину: имела ли она одна или еще с мужем предложения продать это открытие про «параллельные пространства», как Наставник сказал?.. И если да, то кто предлагал?.. Так, между прочим, спросить, вроде из любопытства, не пугая пожилую женщину…
А никакой другой причины интересоваться проезжей научной дамой Пастух не видел. Даже банальный гоп-стоп здесь не катит: Марина не выглядит заманчивым объектом кражи. Хоть и из Японии прибыла. Так, милая, обаятельная, общительная провинциальная бабуся. Едет в Столицу навестить, например, внучат в кои-то веки. Не исключено, что за шесть с лихом дней со всеми вагонными пассажирами перезнакомится.
Но понимал: никакую версию из теоретически возможных сбрасывать нельзя. Есть факт: предотвращена попытка… чего?.. банального ограбления, допустим, пассажиров вагона. Пресекли ее! Ура! Но пессимистично дополнить: первая попытка. Резонно ждать вторую. Не заморачиваясь насчет причин оной. Его, Пастуха, Наставник отправил толково сопроводить гостью по Транссибирской магистрали. Он и сопровождает. Как умеет. Хотя «толково» – понятие весьма широкое.
А вот тактично, ненавязчиво порасспросить Марину о ее с мужем научной работе стоит. Со вполне убедительным любопытством наивного неофита. Да и просто из личного любопытства. Потому что никак Пастух не мог поверить, что какие-то там нейтроны каким-то неясным образом попадают в банальное, давно сочиненное и обжитое писателями-фантастами параллельное пространство. Ну не могут нейтроны быть и вправду быстрее фантастов…
До рассвета всего ничего осталось. Но хоть час да мой, как говорится. Или два, сколько получится. Спи, сказал себе Пастух и заснул мгновенно. Школа войны, полезная школа.
Глава вторая
И без размаха, резко прямыми пальцами ткнул мужика под ложечку, как концом доски ударил, легко пробил пресс, мужик невольно согнулся, Пастух перехватил его руку, вывернул за спину, сломал мужика пополам и вытолкнул из вагона.
Он и не вякнул. Не успел просто. Улетел в ночь.
Там, за дверью, вообще-то, приметил Пастух, длинный откос имел место, поезд явно шел по насыпи, и коли выпавший мужик набрал «майданного» опыта, так жив останется, небось и прежде его ловили за руку и выкидывали на свежий воздух.
А Пастух мгновенно повернулся ко второму, явно старшему.
Тот, дурачок, достал-таки пистолет. «Макаров», естественно, у него был, табельное оружие. И, повернувшись, перекрывая жесткий стук вагонных колес, заорал, прижимая локоть правой руки к боку, выставив вперед дуло:
– Руки в гору!
Ну прям ковбой, блин…
А и чего удивляться? Кто они, эти ребята? Да кто угодно! Они, не исключено, и стрелять-то по человекам не научились толком, не было серьезной практики. Разве что в тире, в нарисованные черные силуэты или на охоте – в божий свет, из пьяной лихости.
Или не гнать подспудных подозрений и считать всех поганцев, попавших в вагон, как покусителей на охраняемый Пастухом объект, а? Сиречь – Марину. Вполне удобная позиция. Кто не с нами, как говорится…
То-то кстати пришлось проснуться Пастуху.
Он видел, что легко дотянется, тесно в тамбуре было. Резко – ну, мгновение! – качнулся вправо, уходя из-под ствола «макарова», цапнул своей левой правую руку мужика, сначала круто вывернул ему ладонь – так, что пальцы на рукояти разжались и Пастух легко поймал выпавший пистолет, и заломил мужику руку за спину – тот согнулся в три погибели, вякнул, задыхаясь и от боли, и от позы петушиной, срамной:
– Отпусти, сука…
– Отпускаю, – согласился Пастух.
И легко толкнул его в открытую дверь вагона – на насыпь, на травку, в кустики, в канаву, с лету. Ну, сломает себе мужик чего-либо. Руку, например. Или шею. Да Бог с ним, право! Заживет, как на псе. Или не успеет зажить… Как сказано: коемужды по делом его. И еще сказано: баба с возу, кобыле легче. В данной ситуации Пастух согласен был назваться кобылой. Ему хотелось, чтоб легче.
Пистолет он тоже следом выбросил, зачем Пастуху лишний «макаров».
Закрыл дверь, ощутив ярую мощь состава, аж голову назад швырнуло. Запер дверь вагонным ключом. Хорошие здесь проводницы, не скандальные, спокойные. Плюс, похоже, глуховатые. Это правильно.
И пошел к себе в купе.
А Марина как спала, так и спала, положив щеку на ладонь и до носа укрыв себя хорошим казенным одеялом. Толковый сон в ее возрасте, крепкий. И, как отметил Пастух, без снотворного. А сам почему-то заснуть не смог. Лежал на вагонном диванчике, смотрел в потолок, по которому время от времени пробегали отсветы чего-то, а чего – Пастуху лень было выглянуть, он размышлял. О спутнице своей, вестимо.
Точка опоры. Основание. Повод для действий. Формулировка навскидку: всяк, кто объявился в их вагоне после того, как поезд отошел от вокзального перрона во Владивостоке, должен считаться Пастухом как минимум подозрительным. Что сие значит? Да ничего особенного. Подозрения – не действия поначалу. Присмотреться, послушать, притереться, прикинуть… Обычная для Пастуха рутинная процедура.
Берем данный случай. Два мужика по ночному времени решили пощипать богатых пассажиров в вагоне «люкс». Вариант нормальный, бытовой.
Иной вариант. Кто-то нацелился именно на Марину. Тоже вероятно, на то и Наставник намекал. Но кому и зачем понадобилось пугать ее мужиками с «макаровым»? Наставник и впрямь предполагал такой ход событий, но откуда взялись предположения, не объяснил. Нельзя же всерьез полагать, что ее преследуют агенты или, лучше, наймиты ФБР, ЦРУ, японской контрразведки «Наихо» или вообще вездесущего израильского «Моссада». А Контора в лице не числящегося в ней Пастуха именно Пастухом должна прикрыть несчастную от взглядов, кулаков, пистолетов и прочих базук. Бред! Если эти мужики все же из Конторы, то жаль эту Контору… На крайняк – менты… Но вряд ли они казенные. Вольная шантрапа, местные бандиты рядовые, необученные… Пугалка.
А на фига, спрашивается, пугать Марину? Что у нее можно украсть, кроме нее самой?
Научная деятельность пожилой супружеской пары? Украсть открытие? Теоретически допустимо. Но, как правило, крадут то, что можно легко продать. Или использовать. Стоит спросить Марину: имела ли она одна или еще с мужем предложения продать это открытие про «параллельные пространства», как Наставник сказал?.. И если да, то кто предлагал?.. Так, между прочим, спросить, вроде из любопытства, не пугая пожилую женщину…
А никакой другой причины интересоваться проезжей научной дамой Пастух не видел. Даже банальный гоп-стоп здесь не катит: Марина не выглядит заманчивым объектом кражи. Хоть и из Японии прибыла. Так, милая, обаятельная, общительная провинциальная бабуся. Едет в Столицу навестить, например, внучат в кои-то веки. Не исключено, что за шесть с лихом дней со всеми вагонными пассажирами перезнакомится.
Но понимал: никакую версию из теоретически возможных сбрасывать нельзя. Есть факт: предотвращена попытка… чего?.. банального ограбления, допустим, пассажиров вагона. Пресекли ее! Ура! Но пессимистично дополнить: первая попытка. Резонно ждать вторую. Не заморачиваясь насчет причин оной. Его, Пастуха, Наставник отправил толково сопроводить гостью по Транссибирской магистрали. Он и сопровождает. Как умеет. Хотя «толково» – понятие весьма широкое.
А вот тактично, ненавязчиво порасспросить Марину о ее с мужем научной работе стоит. Со вполне убедительным любопытством наивного неофита. Да и просто из личного любопытства. Потому что никак Пастух не мог поверить, что какие-то там нейтроны каким-то неясным образом попадают в банальное, давно сочиненное и обжитое писателями-фантастами параллельное пространство. Ну не могут нейтроны быть и вправду быстрее фантастов…
До рассвета всего ничего осталось. Но хоть час да мой, как говорится. Или два, сколько получится. Спи, сказал себе Пастух и заснул мгновенно. Школа войны, полезная школа.
Глава вторая
А поутру они проснулись.
Вообще-то кино такое было – значит, все у них как в кино начинается.
Марины в купе не наличествовало, но из-за полуприкрытой двери купе слышался ее голос, страстно убеждающий кого-то незнаемого в том, что японские груши – красные тедзюро и синие нидзюсейки не только фантастически вкусны, но полезны гипертоникам, потому что в них много кальция. Незнаемый – мужчина и явно не юный по голосу – легко соглашался, но вежливо напоминал Марине о том, что груши еще и предотвращают кариес из-за обилия в них сорбита. Какая-то прямо медконференция на ходу…
А Пастух никогда не ел японских груш. Русские, бывало, пробовал, но яблоки ему нравились больше: их и было больше, они быстро, хотя и не надолго, усмиряли голод, что весьма полезно для бытия там, где идет война и где эти яблоки хорошо и много растут и созревают. Сорвешь парочку и – сыт на час.
Лежать лишнее было вредно для дела. Он мухой натянул джинсы и футболку, вышел в коридор и увидел прелестную пожилую парочку у вагонного окна – Марина и какой-то мужик лет на вид шестидесяти с гаком, а так лет на пять-шесть потянет, седой, высокий, подтянутый, поджарый, загорелый – ну прямо актер Шон Коннери в роли Джеймса Бонда на заслуженной пенсии. Марина была ему где-то по грудь. Или вообще по пупок. Он даже выше Пастуха был – сантиметра на три, а рост у Пастуха совсем не детский, нет.
Марина – как бы и не ночевавшая на вагонной полке, свежая, сияющая крохотулька – обернулась к Пастуху и радостно сказала сразу много:
– С добрым утром! Как спалось? А погода-то, погода какая! Вот и Борис Павлович с нами едет, познакомьтесь. Это Борис Павлович, он из Москвы, он во Владивостоке в командировке был и тоже не любит самолетов. А это Пастух, мой замечательный спутник и сопровождающий, он тоже из Москвы, только из Академии наук…
Что сказала? Почему из Академии? Пастух вообще не говорил ей, кто он: встречающий-провожающий и – точка… Хотя почему бы и не из Академии? Откуда ему взяться, как не из Академии, то есть приглашающей стороны…
– Здрасьте, – сказал Пастух, – Пастух меня зовут. Из Академии наук я. Служба протокола. Вот сопровождаю профессора…
– Борис Павлович, – с приязнью представился Джеймс Бонд. – Строитель. Возвращаюсь вот…
– Девелоперский бизнес? – спросил Пастух, знавший всякие иностранные слова, намертво прижившиеся в русском новоязе, а русский язык во все времена гостеприимным слыл.
– Он самый, – засмеялся Бонд. – Выращиваю его и умножаю. Вот и до Владика добрался…
Вообще-то не шибко нравился Пастуху этот строитель. И вовсе не потому, что он его в чем-то подозревал, а просто так – было их двое в группе, а тут раз – и третий. Который лишний по определению. Марина – человек явно сверхобщительный, и, соображал Пастух, кроме Бонда, за шесть суток рядом с Мариной могут появиться и другие пассажиры. Путь долгий, хорошая компания его красит, это факт, а Пастух – неважный собеседник. Не о чем ему рассказывать, а о чем есть, то закрыто и захоронено. Гриф: «Совершенно секретно». Да и вообще не многословен он по жизни-то…
Но молчаливым участником бесед Марины, с кем бы они ни случились, ему стать придется. Слушать и слышать он умеет отменно. И поддакивать горазд, если что…
– Вы завтракали? – спросил Бонд Марину.
– Еще нет, – ответила она. – Я ждала, когда Пастух проснется, он, по-моему, ночью толком и не поспал.
– Да ну? – изящно удивился Бонд. – Неужто дамы?
– Не спалось что-то, – соврал Пастух, параллельно удивляясь осведомленности счастливо почивавшей Марины. – Я и вообще в поездах сплю скверно. Трясет, колеса стучат… А вы что, тоже самолеты не любите? Как и Марина?
– Терпеть не могу. Я позорно боюсь летать. Мне в самолете сразу нехорошо делается… – И предложил: – А пошли-ка мы в вагон-ресторан, там славно, я ж частенько во Владик путешествую, и кормят отменно.
– Не хочется что-то, – сказал Пастух. Он и впрямь категорически не хотел покидать с Мариной спальный вагон. – Лучше закажем в купе.
– Ага, – подтвердил Бонд, – и будем втроем вольтижировать на приоконном столике. Кто что уронит, тот осален. Это ж так неудобно, ребяточки…
Конечно, он был прав. Но изначальный замысел не выходить из родного вагона внятно рушился. Замысел был рассчитан на двоих. Третьего не предполагалось. И глупо, и зря. Не исключено, что общительная Марина сегодня к вечеру будет знакома со всем населением вагона «люкс», и уж тем более если она часок-другой постоит в коридоре. Никто мимо не пройдет. Запретить ей знакомиться и разговаривать с пассажирами Пастух не мог. По роли он был всего-то сопровождающий, шестерка по сути, сильный и опытный, но отнюдь не старший в паре. В этом случае лучше будет попробовать замкнуться на одном Бонде. Он вроде нормальный мужик – и по профессии, и по виду, и по разговору. Помоложе Марины, но, вольно считал Пастух, все, кому за шестьдесят, навек – ровесники. Плюс-минус пять-шесть лет – это им не срок. И как быть? Запирать междувагонные двери ключом – не выход. Глупо. Надо идти в ресторан, чего уж там… Просто условия проведения операции изменились к худшему, частый, к сожалению, вариант, проходили не раз.
– Согласен, – сказал Пастух.
Показалось или нет, но вроде поймал благодарный взгляд Марины. Или не взгляд, а импульс какой-то, сам не понял.
До вагона-ресторана добрались славно. Бонд шел первым, боком шел, полуобернувшись, потому что галантно поддерживал Марину за руку, а Пастух замыкал процессию. Ресторан был устроен логично, но затейливо. Столы, крытые клетчатыми скатертями справа и слева от прохода, лавки с синей мягкой обивкой по обе стороны каждого стола, на окнах длинные легкие шторы в тон скатертям, бар в конце вагона, бармен за стойкой – рубашка белая, бабочка черная, сам – приветливость и радушие. Два стола были заняты, остальные свободны. За этими двумя сидели явно две семьи – мамы с папами, детишки – от трех до примерно семи лет. Очень не тихие.
Устроились за свободным столом, бармен недлинное меню подал. Заказали. Пока ждали заказанное, Бонд поведал пару историй из своей строительной жизни, Марина смеялась. А тут еще одна компашка в ресторан выбралась: две девицы явно провинциального покроя и два молодых парня, смутно похожих на ночных гостей, искавших «пассажиров из Японии». Но не те, конечно, Пастух тех более-менее запомнил, да и выпали они из поезда в финале. А эти – другие. Но на всякий пожарный Пастух принял, фигурально выражаясь, стартовую позу. Да он в любом деле неизменно и постоянно был в стартовой позе. Другой вопрос, что стартовать по свистку, слава Богу, в последнее время случалось не слишком часто.
Бонд едва ли не всерьез пытал Марину, вытягивал из нее хоть какое-то описание их с мужем фантастических опытов с параллельным пространством. Пастух слушал на автомате, на нем же и пытался поймать Бонда на фальши, на переборе с любопытством, но не получалось: клиент был действительно азартен, но в азарте своем не фальшив. Марина смеялась, уходила от подробностей, переводила разговор на иные темы, пыталась выяснить, а чем это сам Бонд занимается в жизни. К мороженому Бонд сдался, отстал от Марины и ее научных тайн и сообщил правду о себе.
– Я игрок, – сказал он. – Профессиональный. Чем и зарабатываю на старости лет.
– Игрок во что? – искренне не поняла Марина.
– В карты, – объяснил Бонд. – Покер. Преферанс. Бридж. Это работа. А так, для забавы и утешения прекрасных дам, во что угодно – от штосса до буры.
– А кто сейчас в буру играет? – Пастух знал, кто играет, но спросил.
Типа – любопытный. А от Бонда не убудет.
– Как ни смешно, многие. И в первую очередь зека. В зонах. Удобно. Легко. Колоду нарисовать нехитро. Играют двое. Тридцать шесть листов колода. Туз – одиннадцать. Десятка – десять. Король – четыре. Дама – три. Валет – два. Остальные карты ничего не стоят. Считать легко. Простенькая игрушка, но затягивает… Время идет быстро…
– Этим и зарабатываете? – Пастуха заело.
– И причем немало, – засмеялся Бонд. – Только не бурой. А вы что, молодой человек, хотите раскинуть колоду?
– У меня другое хобби, – ответил Пастух.
Ну не нравился-таки ему Бонд. Ну слишком он был прост в общении, а точнее, развязан, обаяние его лилось через край, и Пастух хотел не хотел, а чуял легкую фальшивинку в щедро раскованном поведении Бонда. Хотя и понимал: это не специально к случаю, это стабильный метод поведения, метод легко, вольно и с успехом жить, карты для Бонда – не работа, а его стиль, его натура плюс выигранные денежки. Похоже, что так. И по-любому, если он как-то и связан с теми загадочными силами, которые теоретически хотят похитить Марину, то опять же как-то неловленно, ненавязчиво. Игрок! И если он и впрямь из неведомой пока команды ловцов, то, надеялся Пастух, если и не похитить они целят Марину, так, допустим, развернуть вспять. Похоже, время оттянуть. Вот зачем – неясно. Хотя выводы делать рано, да и не из чего пока, никаких внятных поводов подозревать мужика в чем-то нехорошем не имеется, просто мания преследования какая-то дурацкая у Пастуха обозначилась…
А Бонд, гад, не унимался.
– Какое ж у вас хобби, молодой друг? – настаивал он. – Обхаживать дам, которые малость постарше вас?
И тут вмешалась Марина:
– Не обхаживать, милый Борис Павлович, а сопровождать пожилую даму и оберегать ее от всяких соблазнов. Как, к примеру, партия преферанса или покера с профессионалом. А буру не люблю, тупая игра… Но я не могу отказать себе пойти на этот соблазн. Простите меня, Пастух. Борис Павлович, давайте карты! Играем в преф на вылет…
– Это как? – не понял Бонд. – Куда и из чего вылетать? Нас же двое.
– Что это меняет? Я же сказала: «на вылет». Нормальный карточный термин. Проиграл игру или серию игр – и вышел из игры. Просто ведь. Я чуть-чуть усложню, чтоб интереснее было. Кто проиграет, тот и сойдет на первой же станции. И будет ждать следующего поезда. Один-одинешенек. Игра по-крупному. Идет? Или слабо, а, Борис Павлович?
Это было очень круто, по мнению Пастуха. И нежданно…
Уж на что Бонд вальяжен был и раскован, а тут вот прямо онемел на пару мгновений, и какой уж там poker face, на роже удивление не скрыл. Пастуху это приятно было. Но махонький вопросик – не к Бонду, а вот как раз к Марине – всплыл, пакостник: а если Марина проиграет, то, значит, она пошлепает по шпалам, так?.. Де-юре – да, пошлепает, сознавал Пастух, но кто ж ее де-факто на шпалы-то пустит? Уж никак не он, не Пастух. И она это знает. Блефует заранее? Шельмовать станет? Или впрямь уверена в своей карточной победе?.. Вопросы есть, так, но кто ж их задаст? Будем подождать, как говорится, а там уж… Что «там уж», Пастух не знал. Но и не озадачивался лишним. Пустое. Всяко проходили – и живы-здоровы. И едем пока…
А Бонд, хищник битый-перебитый, пуганый-ловленый, уже снова вовсю улыбался, уже доставал колоду из кармана – ну, у нас с собой было! – уже махал бармену, чтоб тот убрал стол от остатков завтрака, и бармен поспешил-поспешил, посуду унес, салфеткой со скатерти какие-то крошки смахнул, спросил:
– Что-то из напитков? Может, шампанского?
– Тряхну стариной, – сказала Марина. – Коньячку мне, родной, принесите. Только хорошего. Есть у вас в России хороший?
– Непременно, – льстиво сообщил бармен. Ему явно нравились пассажиры. Тем более что одни они в ресторане остались. А и то верно: к обеду настоящая публика подгребет, а пока… – Армянский. Марка «Отборный». Раритет нынче. Специально храню…
– Всю бутылку неси, – распорядился Бонд. – Как прежде говорилось, разольем и распишем на троих.
А колода у него с собой была даже не распечатанная. Как, слыхал Пастух, уважающие себя игроки любят.
Он достал ее из кармана брюк, содрал обертку, положил колоду на стол.
– Вы с нами, молодой человек? – спросил у Пастуха.
– Я – пас, к сожалению. Не научился, – сказал Пастух правду.
Он не умел играть ни в преферанс, ни в покер, ни даже в буру, разве что в дурачка легко перекинуться, как это случалось еще в армии, в Чечне, в Таджикистане, потом – очень большая Африка, да и потом – когда армии перестали воевать в открытую и пошли не слишком-то и тайные, но все ж не объявленные войны в разных краях Родины, а еще потом и вовсе тайные – далеко за ее пределами, и уж не до карт стало… Разве что ну очень крупномасштабные иной раз надобились…
– Тогда вы будете «болваном». Не обижайтесь. Это виртуальный персонаж для игры вдвоем, в «гусарика», «болвану» сдают карты, как третьему, и открывают их. Уж извините, что так сказалось: вы у нас не виртуальный, а во плоти…
– Стерплю, – вроде бы по-светски ответил Пастух. Добавил ворчливо: – Болван во плоти.
Он вообще-то слыхал этот карточный термин-прозвище – «болван». Оно в данной ситуации всемерно подходило ему. А что? Двое заняты хоть каким-то, но делом: пас, вист, ремиз… А он, Пастух, кукует обок. Наблюдает за процессом пассивно. Но с другой стороны, отчего бы и не побыть болваном малость? От Марины все равно не отойдешь, значит – сиди, помалкивай, слушай карточные реплики. А если она все ж проиграет, то, похоже, и впрямь придется сходить с поезда. И что делать? Ждать следующего? Сутки где-то в жопе мира перекантовываться? Очень не хочется. К тому ж опасно. Плюс – исключено по определению. Так что оставался в теории лишь некий вариант: выкинуть Бонда за борт и сделать вид, что ничего не было. Это несложно…
Пастух молчал, потому что по его роли «сопровождающего от Академии наук» протесты не планировались. Его, Пастуха, дело – пасти Марину. И помалкивать в тряпочку.
Хотя позвонить Наставнику придется, если и впрямь Марине сойти выпадет. Какое-никакое, а все ж ЧП…
И покатилось.
– Вправду на вылет играем? – спросил Бонд.
– Вправду, – сказала Марина. – Кто по сумме партий проиграл, тот и выходит. Полагаю, если я продую, то нам с Пастухом придется сойти с поезда вдвоем.
– Просто садизм с мазохизмом какие-то… – нерадостно заметил Бонд. – Ну, как хотите. Желание прекрасной дамы – закон… Сколько партий?
– А сколько до обеда успеем.
И начали. И катилось все это не много, не мало, а почти полтора часа. Уж и к обеду люди подходить стали, уж и бутыль коньяка «Отборный» почти допита была, в основном Бондом, Марина второй бокал еле-еле цедила, уж и станция Белогорск за окном образовалась, стоянка полчаса, уж и Пастуху не сиделось, а хотелось как минимум походить по вагону-ресторану, размять ноги, даже выйти на перрон. А они играли. Пастух счет партиям потерял. Он и не подозревал, что Марина столь азартна, хотя играла она спокойно, очевидно расчетливо и как-то даже медленно: тянула паузы между сдачами…
И – главное! – никто на нее, на Марину, не пытался покуситься. Ну – никто! И хотя вагон-ресторан уже наполнился страждущим обеда народом, ни один из присутствующих мужеского пола не вызывал у Пастуха никаких подозрений. Тать ожидался, а татя не обнаруживалось. Даже Бонд на его роль как-то не слишком подходил.
– Прикупаю, – сказала Марина и взяла две карты.
Умостила их в колоде, пробежала пальчиком по своим картам, сняла две, сбросила, сказала:
– Вист.
– Пас, – сказал Бонд и положил карты.
– Закрываем казино. Время обеда, как видно. И восемь – шесть в мою пользу, уж не обессудьте, – сказала Марина, привычно улыбаясь детской счастливой улыбкой. – Готовы выслушать мое желание?
– Я весь в соплях и печали, дорогая Марина, как вы меня, профессионала, да так с налету… Может, я поддавался вам?
Вопрос был вроде бы куртуазный, ан подтекст в нем наличествовал: может, он и вправду поддался женщине, которую, не исключено, и подстерегал? Пастух, вообще-то его подозревал не по-детски и во всех грехах мира и подумывал: ну, просрал он в картишки, так, и что с ним дальше делать? Терпеть шесть суток подряд? Или все же вариант: по-тихому из вагона – на насыпь, как тех ночных мужичков?..
Пока все вопросы – теоретические. Пока.
А Марина возьми да и скажи:
– У вас есть десять минут на сборы, Борис Павлович. Надо успеть. Мы с Пастухом вас проводим из вагона на перрон и помашем ручкой. Вот и все мое желание.
И встала. Махонькая, круглая, уютная, лицо серьезное, губы сжаты в ниточку. Типа: проигравший – платит. А цена известна, оговорена, возражений, помнится, не было: на вылет. Буквально.
– Как? – с искренним изумлением спросил он. – Мне ж в Москву надо, там дела…
На секунду или на сколько-то он потерял лицо. Лицо Бонда. Человека, не теряющегося ни в какой ситуации. Пастух поймал эту секунду и мимолетно пожалел мужика: проигрывать всегда обидно, а вот терять лицо… Стыдновато. Можно не продолжать.
Но эта была всего лишь секунда. Она промелькнула, и Бонд уже вел себя буквально как Бонд.
Встал, счастливо улыбаясь, наклонился к руке Марины, поцеловал в ладонь.
– Был рад безмерно, – сказал. – Сколько стоим?
– Уже минут пятнадцать. А всего – тридцать. Долгая вообще-то стоянка, – тоже улыбаясь, сказала Марина.
Бонд управился за семь минут, надо отдать ему должное. Пастух заметил время. Бонд спустился на перрон с небольшой дорожной сумкой черной кожи, поставил ее на асфальт, сказал:
– Был счастлив знакомству. И горжусь. Надеюсь, увидимся еще?
– Это вряд ли, – сказала Марина, тоже вовсю разулыбавшись. – Вы, полагаю, самолетом в Москву?
– Не исключено, – улыбнулся Бонд, – уж помучаюсь малость. Bon voyage, Марина…
Даже легенду о самолетофобии сдал. Но в принципе красиво получилось. И Бонд в общем-то лица не потерял. Молоток! Конец первой серии.
И пошел. С Пастухом не попрощался. Зато Пастух приметил, как он, уже уходя, легко кивнул какому-то не видному со спины мужчине, стоящему у вагонных ступенек. А тот чуть кивнул в ответ. И полез в вагон, отдав проводнице билет. Кейс у него с собой был, ничего более. Цепочка, похоже, не прерывалась. Марину пасли. Бонд почувствовал, что прокололся и что прокол засекли, или как минимум он стал чем-то неприятен Марине. Потому без возражений и сошел в Белогорске. Плюс – толково сыграл достойно проигравшего. А сменщик вошел. Плановая смена караула? Может, и факт! И не исключено, еще кто-то в вагоне их караулит, носу почему-то не высовывая. Или высовывая, но неявно. Пастух этого «кого-то» пока не вычислил. Хотя… Пастух не хотел недооценивать Бонда. Казалось бы – никаких причин подозревать его в чем-то: ярок, обаятелен, велеречив и во всем этом убедителен. Так какого ж хрена его подозревать, образно говоря, в «Маринофобии»? Случайная встреча, случайное знакомство и отчего-то неслучайное расставание. С какого перепугу Марине сбрендило высаживать мужика даже не на полдороге, а на четвертушке ее или вообще на одной пятой? Спросить надо у нее.
А по ходу и не понять: Бонд этот и впрямь наймит неведомых врагов Марины и ее планов на будущее или просто вагонный игрок-профи, которому нынче не пофартило в игре?.. Бог знает…
Машинист впереди гуднул: мол, пора завязывать с Белогорском. Пастух помог Марине взобраться по ступенькам.
В купе Марина сказала:
– Как-то слабовато вы меня пасете, Пастух. Неужто ничего не поняли?
– Все я понял, Марина. Просто в вашей маленькой войнушке с этим Бондом помощник вам был не нужен. Сами справились. Но почему вы решили, что он – ваш потенциальный враг?
– Я не решила. Я знала. Он чересчур внимательно меня разглядывал еще во Владике, на перроне. И не входил в вагон до отправления.
Вообще-то кино такое было – значит, все у них как в кино начинается.
Марины в купе не наличествовало, но из-за полуприкрытой двери купе слышался ее голос, страстно убеждающий кого-то незнаемого в том, что японские груши – красные тедзюро и синие нидзюсейки не только фантастически вкусны, но полезны гипертоникам, потому что в них много кальция. Незнаемый – мужчина и явно не юный по голосу – легко соглашался, но вежливо напоминал Марине о том, что груши еще и предотвращают кариес из-за обилия в них сорбита. Какая-то прямо медконференция на ходу…
А Пастух никогда не ел японских груш. Русские, бывало, пробовал, но яблоки ему нравились больше: их и было больше, они быстро, хотя и не надолго, усмиряли голод, что весьма полезно для бытия там, где идет война и где эти яблоки хорошо и много растут и созревают. Сорвешь парочку и – сыт на час.
Лежать лишнее было вредно для дела. Он мухой натянул джинсы и футболку, вышел в коридор и увидел прелестную пожилую парочку у вагонного окна – Марина и какой-то мужик лет на вид шестидесяти с гаком, а так лет на пять-шесть потянет, седой, высокий, подтянутый, поджарый, загорелый – ну прямо актер Шон Коннери в роли Джеймса Бонда на заслуженной пенсии. Марина была ему где-то по грудь. Или вообще по пупок. Он даже выше Пастуха был – сантиметра на три, а рост у Пастуха совсем не детский, нет.
Марина – как бы и не ночевавшая на вагонной полке, свежая, сияющая крохотулька – обернулась к Пастуху и радостно сказала сразу много:
– С добрым утром! Как спалось? А погода-то, погода какая! Вот и Борис Павлович с нами едет, познакомьтесь. Это Борис Павлович, он из Москвы, он во Владивостоке в командировке был и тоже не любит самолетов. А это Пастух, мой замечательный спутник и сопровождающий, он тоже из Москвы, только из Академии наук…
Что сказала? Почему из Академии? Пастух вообще не говорил ей, кто он: встречающий-провожающий и – точка… Хотя почему бы и не из Академии? Откуда ему взяться, как не из Академии, то есть приглашающей стороны…
– Здрасьте, – сказал Пастух, – Пастух меня зовут. Из Академии наук я. Служба протокола. Вот сопровождаю профессора…
– Борис Павлович, – с приязнью представился Джеймс Бонд. – Строитель. Возвращаюсь вот…
– Девелоперский бизнес? – спросил Пастух, знавший всякие иностранные слова, намертво прижившиеся в русском новоязе, а русский язык во все времена гостеприимным слыл.
– Он самый, – засмеялся Бонд. – Выращиваю его и умножаю. Вот и до Владика добрался…
Вообще-то не шибко нравился Пастуху этот строитель. И вовсе не потому, что он его в чем-то подозревал, а просто так – было их двое в группе, а тут раз – и третий. Который лишний по определению. Марина – человек явно сверхобщительный, и, соображал Пастух, кроме Бонда, за шесть суток рядом с Мариной могут появиться и другие пассажиры. Путь долгий, хорошая компания его красит, это факт, а Пастух – неважный собеседник. Не о чем ему рассказывать, а о чем есть, то закрыто и захоронено. Гриф: «Совершенно секретно». Да и вообще не многословен он по жизни-то…
Но молчаливым участником бесед Марины, с кем бы они ни случились, ему стать придется. Слушать и слышать он умеет отменно. И поддакивать горазд, если что…
– Вы завтракали? – спросил Бонд Марину.
– Еще нет, – ответила она. – Я ждала, когда Пастух проснется, он, по-моему, ночью толком и не поспал.
– Да ну? – изящно удивился Бонд. – Неужто дамы?
– Не спалось что-то, – соврал Пастух, параллельно удивляясь осведомленности счастливо почивавшей Марины. – Я и вообще в поездах сплю скверно. Трясет, колеса стучат… А вы что, тоже самолеты не любите? Как и Марина?
– Терпеть не могу. Я позорно боюсь летать. Мне в самолете сразу нехорошо делается… – И предложил: – А пошли-ка мы в вагон-ресторан, там славно, я ж частенько во Владик путешествую, и кормят отменно.
– Не хочется что-то, – сказал Пастух. Он и впрямь категорически не хотел покидать с Мариной спальный вагон. – Лучше закажем в купе.
– Ага, – подтвердил Бонд, – и будем втроем вольтижировать на приоконном столике. Кто что уронит, тот осален. Это ж так неудобно, ребяточки…
Конечно, он был прав. Но изначальный замысел не выходить из родного вагона внятно рушился. Замысел был рассчитан на двоих. Третьего не предполагалось. И глупо, и зря. Не исключено, что общительная Марина сегодня к вечеру будет знакома со всем населением вагона «люкс», и уж тем более если она часок-другой постоит в коридоре. Никто мимо не пройдет. Запретить ей знакомиться и разговаривать с пассажирами Пастух не мог. По роли он был всего-то сопровождающий, шестерка по сути, сильный и опытный, но отнюдь не старший в паре. В этом случае лучше будет попробовать замкнуться на одном Бонде. Он вроде нормальный мужик – и по профессии, и по виду, и по разговору. Помоложе Марины, но, вольно считал Пастух, все, кому за шестьдесят, навек – ровесники. Плюс-минус пять-шесть лет – это им не срок. И как быть? Запирать междувагонные двери ключом – не выход. Глупо. Надо идти в ресторан, чего уж там… Просто условия проведения операции изменились к худшему, частый, к сожалению, вариант, проходили не раз.
– Согласен, – сказал Пастух.
Показалось или нет, но вроде поймал благодарный взгляд Марины. Или не взгляд, а импульс какой-то, сам не понял.
До вагона-ресторана добрались славно. Бонд шел первым, боком шел, полуобернувшись, потому что галантно поддерживал Марину за руку, а Пастух замыкал процессию. Ресторан был устроен логично, но затейливо. Столы, крытые клетчатыми скатертями справа и слева от прохода, лавки с синей мягкой обивкой по обе стороны каждого стола, на окнах длинные легкие шторы в тон скатертям, бар в конце вагона, бармен за стойкой – рубашка белая, бабочка черная, сам – приветливость и радушие. Два стола были заняты, остальные свободны. За этими двумя сидели явно две семьи – мамы с папами, детишки – от трех до примерно семи лет. Очень не тихие.
Устроились за свободным столом, бармен недлинное меню подал. Заказали. Пока ждали заказанное, Бонд поведал пару историй из своей строительной жизни, Марина смеялась. А тут еще одна компашка в ресторан выбралась: две девицы явно провинциального покроя и два молодых парня, смутно похожих на ночных гостей, искавших «пассажиров из Японии». Но не те, конечно, Пастух тех более-менее запомнил, да и выпали они из поезда в финале. А эти – другие. Но на всякий пожарный Пастух принял, фигурально выражаясь, стартовую позу. Да он в любом деле неизменно и постоянно был в стартовой позе. Другой вопрос, что стартовать по свистку, слава Богу, в последнее время случалось не слишком часто.
Бонд едва ли не всерьез пытал Марину, вытягивал из нее хоть какое-то описание их с мужем фантастических опытов с параллельным пространством. Пастух слушал на автомате, на нем же и пытался поймать Бонда на фальши, на переборе с любопытством, но не получалось: клиент был действительно азартен, но в азарте своем не фальшив. Марина смеялась, уходила от подробностей, переводила разговор на иные темы, пыталась выяснить, а чем это сам Бонд занимается в жизни. К мороженому Бонд сдался, отстал от Марины и ее научных тайн и сообщил правду о себе.
– Я игрок, – сказал он. – Профессиональный. Чем и зарабатываю на старости лет.
– Игрок во что? – искренне не поняла Марина.
– В карты, – объяснил Бонд. – Покер. Преферанс. Бридж. Это работа. А так, для забавы и утешения прекрасных дам, во что угодно – от штосса до буры.
– А кто сейчас в буру играет? – Пастух знал, кто играет, но спросил.
Типа – любопытный. А от Бонда не убудет.
– Как ни смешно, многие. И в первую очередь зека. В зонах. Удобно. Легко. Колоду нарисовать нехитро. Играют двое. Тридцать шесть листов колода. Туз – одиннадцать. Десятка – десять. Король – четыре. Дама – три. Валет – два. Остальные карты ничего не стоят. Считать легко. Простенькая игрушка, но затягивает… Время идет быстро…
– Этим и зарабатываете? – Пастуха заело.
– И причем немало, – засмеялся Бонд. – Только не бурой. А вы что, молодой человек, хотите раскинуть колоду?
– У меня другое хобби, – ответил Пастух.
Ну не нравился-таки ему Бонд. Ну слишком он был прост в общении, а точнее, развязан, обаяние его лилось через край, и Пастух хотел не хотел, а чуял легкую фальшивинку в щедро раскованном поведении Бонда. Хотя и понимал: это не специально к случаю, это стабильный метод поведения, метод легко, вольно и с успехом жить, карты для Бонда – не работа, а его стиль, его натура плюс выигранные денежки. Похоже, что так. И по-любому, если он как-то и связан с теми загадочными силами, которые теоретически хотят похитить Марину, то опять же как-то неловленно, ненавязчиво. Игрок! И если он и впрямь из неведомой пока команды ловцов, то, надеялся Пастух, если и не похитить они целят Марину, так, допустим, развернуть вспять. Похоже, время оттянуть. Вот зачем – неясно. Хотя выводы делать рано, да и не из чего пока, никаких внятных поводов подозревать мужика в чем-то нехорошем не имеется, просто мания преследования какая-то дурацкая у Пастуха обозначилась…
А Бонд, гад, не унимался.
– Какое ж у вас хобби, молодой друг? – настаивал он. – Обхаживать дам, которые малость постарше вас?
И тут вмешалась Марина:
– Не обхаживать, милый Борис Павлович, а сопровождать пожилую даму и оберегать ее от всяких соблазнов. Как, к примеру, партия преферанса или покера с профессионалом. А буру не люблю, тупая игра… Но я не могу отказать себе пойти на этот соблазн. Простите меня, Пастух. Борис Павлович, давайте карты! Играем в преф на вылет…
– Это как? – не понял Бонд. – Куда и из чего вылетать? Нас же двое.
– Что это меняет? Я же сказала: «на вылет». Нормальный карточный термин. Проиграл игру или серию игр – и вышел из игры. Просто ведь. Я чуть-чуть усложню, чтоб интереснее было. Кто проиграет, тот и сойдет на первой же станции. И будет ждать следующего поезда. Один-одинешенек. Игра по-крупному. Идет? Или слабо, а, Борис Павлович?
Это было очень круто, по мнению Пастуха. И нежданно…
Уж на что Бонд вальяжен был и раскован, а тут вот прямо онемел на пару мгновений, и какой уж там poker face, на роже удивление не скрыл. Пастуху это приятно было. Но махонький вопросик – не к Бонду, а вот как раз к Марине – всплыл, пакостник: а если Марина проиграет, то, значит, она пошлепает по шпалам, так?.. Де-юре – да, пошлепает, сознавал Пастух, но кто ж ее де-факто на шпалы-то пустит? Уж никак не он, не Пастух. И она это знает. Блефует заранее? Шельмовать станет? Или впрямь уверена в своей карточной победе?.. Вопросы есть, так, но кто ж их задаст? Будем подождать, как говорится, а там уж… Что «там уж», Пастух не знал. Но и не озадачивался лишним. Пустое. Всяко проходили – и живы-здоровы. И едем пока…
А Бонд, хищник битый-перебитый, пуганый-ловленый, уже снова вовсю улыбался, уже доставал колоду из кармана – ну, у нас с собой было! – уже махал бармену, чтоб тот убрал стол от остатков завтрака, и бармен поспешил-поспешил, посуду унес, салфеткой со скатерти какие-то крошки смахнул, спросил:
– Что-то из напитков? Может, шампанского?
– Тряхну стариной, – сказала Марина. – Коньячку мне, родной, принесите. Только хорошего. Есть у вас в России хороший?
– Непременно, – льстиво сообщил бармен. Ему явно нравились пассажиры. Тем более что одни они в ресторане остались. А и то верно: к обеду настоящая публика подгребет, а пока… – Армянский. Марка «Отборный». Раритет нынче. Специально храню…
– Всю бутылку неси, – распорядился Бонд. – Как прежде говорилось, разольем и распишем на троих.
А колода у него с собой была даже не распечатанная. Как, слыхал Пастух, уважающие себя игроки любят.
Он достал ее из кармана брюк, содрал обертку, положил колоду на стол.
– Вы с нами, молодой человек? – спросил у Пастуха.
– Я – пас, к сожалению. Не научился, – сказал Пастух правду.
Он не умел играть ни в преферанс, ни в покер, ни даже в буру, разве что в дурачка легко перекинуться, как это случалось еще в армии, в Чечне, в Таджикистане, потом – очень большая Африка, да и потом – когда армии перестали воевать в открытую и пошли не слишком-то и тайные, но все ж не объявленные войны в разных краях Родины, а еще потом и вовсе тайные – далеко за ее пределами, и уж не до карт стало… Разве что ну очень крупномасштабные иной раз надобились…
– Тогда вы будете «болваном». Не обижайтесь. Это виртуальный персонаж для игры вдвоем, в «гусарика», «болвану» сдают карты, как третьему, и открывают их. Уж извините, что так сказалось: вы у нас не виртуальный, а во плоти…
– Стерплю, – вроде бы по-светски ответил Пастух. Добавил ворчливо: – Болван во плоти.
Он вообще-то слыхал этот карточный термин-прозвище – «болван». Оно в данной ситуации всемерно подходило ему. А что? Двое заняты хоть каким-то, но делом: пас, вист, ремиз… А он, Пастух, кукует обок. Наблюдает за процессом пассивно. Но с другой стороны, отчего бы и не побыть болваном малость? От Марины все равно не отойдешь, значит – сиди, помалкивай, слушай карточные реплики. А если она все ж проиграет, то, похоже, и впрямь придется сходить с поезда. И что делать? Ждать следующего? Сутки где-то в жопе мира перекантовываться? Очень не хочется. К тому ж опасно. Плюс – исключено по определению. Так что оставался в теории лишь некий вариант: выкинуть Бонда за борт и сделать вид, что ничего не было. Это несложно…
Пастух молчал, потому что по его роли «сопровождающего от Академии наук» протесты не планировались. Его, Пастуха, дело – пасти Марину. И помалкивать в тряпочку.
Хотя позвонить Наставнику придется, если и впрямь Марине сойти выпадет. Какое-никакое, а все ж ЧП…
И покатилось.
– Вправду на вылет играем? – спросил Бонд.
– Вправду, – сказала Марина. – Кто по сумме партий проиграл, тот и выходит. Полагаю, если я продую, то нам с Пастухом придется сойти с поезда вдвоем.
– Просто садизм с мазохизмом какие-то… – нерадостно заметил Бонд. – Ну, как хотите. Желание прекрасной дамы – закон… Сколько партий?
– А сколько до обеда успеем.
И начали. И катилось все это не много, не мало, а почти полтора часа. Уж и к обеду люди подходить стали, уж и бутыль коньяка «Отборный» почти допита была, в основном Бондом, Марина второй бокал еле-еле цедила, уж и станция Белогорск за окном образовалась, стоянка полчаса, уж и Пастуху не сиделось, а хотелось как минимум походить по вагону-ресторану, размять ноги, даже выйти на перрон. А они играли. Пастух счет партиям потерял. Он и не подозревал, что Марина столь азартна, хотя играла она спокойно, очевидно расчетливо и как-то даже медленно: тянула паузы между сдачами…
И – главное! – никто на нее, на Марину, не пытался покуситься. Ну – никто! И хотя вагон-ресторан уже наполнился страждущим обеда народом, ни один из присутствующих мужеского пола не вызывал у Пастуха никаких подозрений. Тать ожидался, а татя не обнаруживалось. Даже Бонд на его роль как-то не слишком подходил.
– Прикупаю, – сказала Марина и взяла две карты.
Умостила их в колоде, пробежала пальчиком по своим картам, сняла две, сбросила, сказала:
– Вист.
– Пас, – сказал Бонд и положил карты.
– Закрываем казино. Время обеда, как видно. И восемь – шесть в мою пользу, уж не обессудьте, – сказала Марина, привычно улыбаясь детской счастливой улыбкой. – Готовы выслушать мое желание?
– Я весь в соплях и печали, дорогая Марина, как вы меня, профессионала, да так с налету… Может, я поддавался вам?
Вопрос был вроде бы куртуазный, ан подтекст в нем наличествовал: может, он и вправду поддался женщине, которую, не исключено, и подстерегал? Пастух, вообще-то его подозревал не по-детски и во всех грехах мира и подумывал: ну, просрал он в картишки, так, и что с ним дальше делать? Терпеть шесть суток подряд? Или все же вариант: по-тихому из вагона – на насыпь, как тех ночных мужичков?..
Пока все вопросы – теоретические. Пока.
А Марина возьми да и скажи:
– У вас есть десять минут на сборы, Борис Павлович. Надо успеть. Мы с Пастухом вас проводим из вагона на перрон и помашем ручкой. Вот и все мое желание.
И встала. Махонькая, круглая, уютная, лицо серьезное, губы сжаты в ниточку. Типа: проигравший – платит. А цена известна, оговорена, возражений, помнится, не было: на вылет. Буквально.
– Как? – с искренним изумлением спросил он. – Мне ж в Москву надо, там дела…
На секунду или на сколько-то он потерял лицо. Лицо Бонда. Человека, не теряющегося ни в какой ситуации. Пастух поймал эту секунду и мимолетно пожалел мужика: проигрывать всегда обидно, а вот терять лицо… Стыдновато. Можно не продолжать.
Но эта была всего лишь секунда. Она промелькнула, и Бонд уже вел себя буквально как Бонд.
Встал, счастливо улыбаясь, наклонился к руке Марины, поцеловал в ладонь.
– Был рад безмерно, – сказал. – Сколько стоим?
– Уже минут пятнадцать. А всего – тридцать. Долгая вообще-то стоянка, – тоже улыбаясь, сказала Марина.
Бонд управился за семь минут, надо отдать ему должное. Пастух заметил время. Бонд спустился на перрон с небольшой дорожной сумкой черной кожи, поставил ее на асфальт, сказал:
– Был счастлив знакомству. И горжусь. Надеюсь, увидимся еще?
– Это вряд ли, – сказала Марина, тоже вовсю разулыбавшись. – Вы, полагаю, самолетом в Москву?
– Не исключено, – улыбнулся Бонд, – уж помучаюсь малость. Bon voyage, Марина…
Даже легенду о самолетофобии сдал. Но в принципе красиво получилось. И Бонд в общем-то лица не потерял. Молоток! Конец первой серии.
И пошел. С Пастухом не попрощался. Зато Пастух приметил, как он, уже уходя, легко кивнул какому-то не видному со спины мужчине, стоящему у вагонных ступенек. А тот чуть кивнул в ответ. И полез в вагон, отдав проводнице билет. Кейс у него с собой был, ничего более. Цепочка, похоже, не прерывалась. Марину пасли. Бонд почувствовал, что прокололся и что прокол засекли, или как минимум он стал чем-то неприятен Марине. Потому без возражений и сошел в Белогорске. Плюс – толково сыграл достойно проигравшего. А сменщик вошел. Плановая смена караула? Может, и факт! И не исключено, еще кто-то в вагоне их караулит, носу почему-то не высовывая. Или высовывая, но неявно. Пастух этого «кого-то» пока не вычислил. Хотя… Пастух не хотел недооценивать Бонда. Казалось бы – никаких причин подозревать его в чем-то: ярок, обаятелен, велеречив и во всем этом убедителен. Так какого ж хрена его подозревать, образно говоря, в «Маринофобии»? Случайная встреча, случайное знакомство и отчего-то неслучайное расставание. С какого перепугу Марине сбрендило высаживать мужика даже не на полдороге, а на четвертушке ее или вообще на одной пятой? Спросить надо у нее.
А по ходу и не понять: Бонд этот и впрямь наймит неведомых врагов Марины и ее планов на будущее или просто вагонный игрок-профи, которому нынче не пофартило в игре?.. Бог знает…
Машинист впереди гуднул: мол, пора завязывать с Белогорском. Пастух помог Марине взобраться по ступенькам.
В купе Марина сказала:
– Как-то слабовато вы меня пасете, Пастух. Неужто ничего не поняли?
– Все я понял, Марина. Просто в вашей маленькой войнушке с этим Бондом помощник вам был не нужен. Сами справились. Но почему вы решили, что он – ваш потенциальный враг?
– Я не решила. Я знала. Он чересчур внимательно меня разглядывал еще во Владике, на перроне. И не входил в вагон до отправления.