Страница:
С таким напутствием Саблин и зашел к Авдотье Тихоновне: он уже знал от Вассы ее имя-отчество. И как говорится, попал в точку.
Но ждало его здесь нечто совсем уже неожиданное.
– Была у меня эта икона, сынок. «Спас нерукотворный» зовется. Все верно. Принесла мне ее Марьяна с благословения отца Серафима. Сохрани, сказала, ее у себя в божнице, пока живу. А после отдашь, когда я спрошу или дочь придет, если меня не будет. Вот так и случилось. И Марьяны нет, и дочь пришла за иконой.
– И вы отдали?
– Отдала. Вчера и отдала. Вечерком после всенощной. Когда сумерки полегли.
Ничего больше Саблин не спрашивал. Да и незачем: ведь икона-то есть. И где находится сейчас, известно. Не могла же Михеева, гуляя по улице, тут же ее продать. В собор она не пошла. Да и кто из клириков рискнет приобрести эту музейную редкость? Все они, кроме протоиерея, живут не бедно, но и не так богато, как он. У нового протоиерея, может быть, и есть свободные средства, но древних икон он не собирает и даже осуждает это модное собирательство. Вероятно, икону получит Востоков, и он же постарается ее повыгоднее продать. Что же делать теперь ему, Саблину? Просить санкцию на арест Востокова и Михеевой? А на каком основании? За то, что у них в руках музейная редкость? А если эта редкость, будучи собственностью отца Серафима, вполне законно, как дар, перешла в собственность Марьяны Вдовиной, а от нее к дочери, Екатерине Михеевой? Тогда ты скажешь прокурору, что арестуешь их, как соучастников злоумышленного и заранее запланированного убийства Вдовиной. А есть ли у тебя, товарищ Саблин, достаточно веские доказательства такого убийства? Есть, товарищ прокурор, есть мотив заранее задуманного убийства. Из-за желания овладеть раритетом высокой, даже очень высокой ценности. В десятки, может быть, даже сотни тысяч рублей оценил ее патриарший профессор Смиренцев в Загорске. Тогда мотив не в самой иконе, Саблин, а в ее рыночной стоимости. Вот и проследи пока ее путь…
С такими сомнениями и пришел Саблин к Михеевой. Ему долго не открывали, так что пришлось позвонить вторично и не отпускать кнопки звонка, пока не открылась дверь, застегнутая на цепочку.
– А к вам и не попадешь, Екатерина Серафимовна, – сказал он, заглядывая в дверную щель. – У меня вопрос есть.
– Не вопрос, а допрос, – ответили ему неприязненно, но цепочку с двери не сняли.
– На допрос я вас повесткой вызову, а сейчас кое-что выяснить требуется.
– Ну, входите, если за делом пришли, – сказала Михеева, открыв дверь и пропуская Саблина в комнаты.
Он без приглашения присел у стола и проговорил со значением:
– А я к вам от Чувыриной Авдотьи Тихоновны.
– Дознались все-таки? – зло откликнулась Михеева.
– Дознались, – согласился инспектор, – и разобрались, что к чему. Где у вас та икона, какую вы от Чувыриной домой принесли?
– Обознались, товарищ инспектор. И у Чувырихи я не была и, не то что икону – рожу ее сейчас не помню.
Саблин решил прибегнуть к нажиму:
– У нас есть письменные ее показания: и о вашей матери, которая ей передала икону отца Серафима, и о вас, когда вы пришли к ней за этой иконой.
Но Михееву не так-то легко было сломить.
– А кто меня видел, как я к ней ходила и как икону домой несла? Есть у меня материна божница, вы ее видели. А чужих икон нет. Доверчивый вы человек, товарищ инспектор. Мало ли что Чувыриха могла вам набрехать. И письменным ее показаниям та же цена. Брехня!
– А где ваш брат сейчас, Екатерина Серафимовна? – спросил Саблин.
– В Москву уехал. Дружок на свадьбу пригласил.
У Саблина даже горло перехватило: еще одна неудача…
Московский розыск
1
2
3
Востоков действует
1
2
3
Но ждало его здесь нечто совсем уже неожиданное.
– Была у меня эта икона, сынок. «Спас нерукотворный» зовется. Все верно. Принесла мне ее Марьяна с благословения отца Серафима. Сохрани, сказала, ее у себя в божнице, пока живу. А после отдашь, когда я спрошу или дочь придет, если меня не будет. Вот так и случилось. И Марьяны нет, и дочь пришла за иконой.
– И вы отдали?
– Отдала. Вчера и отдала. Вечерком после всенощной. Когда сумерки полегли.
Ничего больше Саблин не спрашивал. Да и незачем: ведь икона-то есть. И где находится сейчас, известно. Не могла же Михеева, гуляя по улице, тут же ее продать. В собор она не пошла. Да и кто из клириков рискнет приобрести эту музейную редкость? Все они, кроме протоиерея, живут не бедно, но и не так богато, как он. У нового протоиерея, может быть, и есть свободные средства, но древних икон он не собирает и даже осуждает это модное собирательство. Вероятно, икону получит Востоков, и он же постарается ее повыгоднее продать. Что же делать теперь ему, Саблину? Просить санкцию на арест Востокова и Михеевой? А на каком основании? За то, что у них в руках музейная редкость? А если эта редкость, будучи собственностью отца Серафима, вполне законно, как дар, перешла в собственность Марьяны Вдовиной, а от нее к дочери, Екатерине Михеевой? Тогда ты скажешь прокурору, что арестуешь их, как соучастников злоумышленного и заранее запланированного убийства Вдовиной. А есть ли у тебя, товарищ Саблин, достаточно веские доказательства такого убийства? Есть, товарищ прокурор, есть мотив заранее задуманного убийства. Из-за желания овладеть раритетом высокой, даже очень высокой ценности. В десятки, может быть, даже сотни тысяч рублей оценил ее патриарший профессор Смиренцев в Загорске. Тогда мотив не в самой иконе, Саблин, а в ее рыночной стоимости. Вот и проследи пока ее путь…
С такими сомнениями и пришел Саблин к Михеевой. Ему долго не открывали, так что пришлось позвонить вторично и не отпускать кнопки звонка, пока не открылась дверь, застегнутая на цепочку.
– А к вам и не попадешь, Екатерина Серафимовна, – сказал он, заглядывая в дверную щель. – У меня вопрос есть.
– Не вопрос, а допрос, – ответили ему неприязненно, но цепочку с двери не сняли.
– На допрос я вас повесткой вызову, а сейчас кое-что выяснить требуется.
– Ну, входите, если за делом пришли, – сказала Михеева, открыв дверь и пропуская Саблина в комнаты.
Он без приглашения присел у стола и проговорил со значением:
– А я к вам от Чувыриной Авдотьи Тихоновны.
– Дознались все-таки? – зло откликнулась Михеева.
– Дознались, – согласился инспектор, – и разобрались, что к чему. Где у вас та икона, какую вы от Чувыриной домой принесли?
– Обознались, товарищ инспектор. И у Чувырихи я не была и, не то что икону – рожу ее сейчас не помню.
Саблин решил прибегнуть к нажиму:
– У нас есть письменные ее показания: и о вашей матери, которая ей передала икону отца Серафима, и о вас, когда вы пришли к ней за этой иконой.
Но Михееву не так-то легко было сломить.
– А кто меня видел, как я к ней ходила и как икону домой несла? Есть у меня материна божница, вы ее видели. А чужих икон нет. Доверчивый вы человек, товарищ инспектор. Мало ли что Чувыриха могла вам набрехать. И письменным ее показаниям та же цена. Брехня!
– А где ваш брат сейчас, Екатерина Серафимовна? – спросил Саблин.
– В Москву уехал. Дружок на свадьбу пригласил.
У Саблина даже горло перехватило: еще одна неудача…
Московский розыск
1
В кабинете начальника уголовного розыска собрались Саблин, Веретенников, Глебовский и Князев.
– Все прочли письменный доклад Саблина? – спросил полковник.
– Все.
Воцарилось настораживающее молчание. Каждый считал себя хоть частично, да виноватым: не уяснил себе, не подумал, не посоветовался, не подсказал. В результате сбежал преступник, которого никто из присутствующих не мог обвинить в том, что именно он был душой заговора. Саблин рассказал все – и не только о своих действиях, но и своих размышлениях, потому что виноватым считал только себя: слишком медлителен, чересчур осторожен и, пожалуй, даже труслив, потому что боится риска и не согласованных с начальством решений.
Начал Князев, которому надоело это молчание.
– Осторожничаете, товарищи, боитесь правды. Я читал твою записку, товарищ капитан. Слишком много на себя берешь. Не один ты виноват – все виноваты, и я в том числе. Первая ошибка: сняли наблюдение за Востоковым и Михеевой. Во-вторых, зря провели вторичный обыск в присутствии обоих: это показало им, где был тайник. И то, что пуст он, тоже им на руку. Они начали свой поиск и преуспели в нем раньше нас. А теперь за что нам Востокова задерживать? Икона – наследство. Они на нее по закону право имеют.
– Он же ее продавать поехал! – не сдержался Саблин.
– А куда? Вдруг в Третьяковку?
– Да в какую Третьяковку! Что он – святой агнец?
– Поднабрался ты, Саблин, терминологии… – усмехнулся Князев. – Конечно, Востоков не агнец и в Третьяковку икону не понесет. Будет искать связь со спекулянтами, пустит ее «плавать», как говорится. И может она таким образом «уплыть» за границу. Придется тебе, капитан, ехать в Москву, в Министерство внутренних дел. Есть у меня там друг, уже в генеральском звании. Давай, я ему прямо сейчас позвоню…
Полковник соединился с Москвой и попросил к телефону генерала Стрепетова.
– Пал Палыч, это Князев тебя приветствует… Ничего себе, помаленьку… Да нет, не для встречи, а по делу звоню. Твоя помощь потребуется… Да, «дорогое» дело… У нас в нем капитан Саблин задействован… Нет, не о том речь. Похищение иконы четырнадцатого века очень высокой художественно-исторической ценности. Есть предположение, что икона в Москве, и если мы прозеваем, может уплыть за границу. Саблин сегодня же выезжает в Москву и твое расскажет все, что ему известно. Подключи к нему кого найдешь нужным или его подключи к поисковой группе…
Полковник положил трубку и заключил: – Все свободны, товарищи. А ты, капитан, оформляй командировку и выезжай с первым же поездом… Генерал Стрепетов тебя примет и поможет. Поспешай!
– Все прочли письменный доклад Саблина? – спросил полковник.
– Все.
Воцарилось настораживающее молчание. Каждый считал себя хоть частично, да виноватым: не уяснил себе, не подумал, не посоветовался, не подсказал. В результате сбежал преступник, которого никто из присутствующих не мог обвинить в том, что именно он был душой заговора. Саблин рассказал все – и не только о своих действиях, но и своих размышлениях, потому что виноватым считал только себя: слишком медлителен, чересчур осторожен и, пожалуй, даже труслив, потому что боится риска и не согласованных с начальством решений.
Начал Князев, которому надоело это молчание.
– Осторожничаете, товарищи, боитесь правды. Я читал твою записку, товарищ капитан. Слишком много на себя берешь. Не один ты виноват – все виноваты, и я в том числе. Первая ошибка: сняли наблюдение за Востоковым и Михеевой. Во-вторых, зря провели вторичный обыск в присутствии обоих: это показало им, где был тайник. И то, что пуст он, тоже им на руку. Они начали свой поиск и преуспели в нем раньше нас. А теперь за что нам Востокова задерживать? Икона – наследство. Они на нее по закону право имеют.
– Он же ее продавать поехал! – не сдержался Саблин.
– А куда? Вдруг в Третьяковку?
– Да в какую Третьяковку! Что он – святой агнец?
– Поднабрался ты, Саблин, терминологии… – усмехнулся Князев. – Конечно, Востоков не агнец и в Третьяковку икону не понесет. Будет искать связь со спекулянтами, пустит ее «плавать», как говорится. И может она таким образом «уплыть» за границу. Придется тебе, капитан, ехать в Москву, в Министерство внутренних дел. Есть у меня там друг, уже в генеральском звании. Давай, я ему прямо сейчас позвоню…
Полковник соединился с Москвой и попросил к телефону генерала Стрепетова.
– Пал Палыч, это Князев тебя приветствует… Ничего себе, помаленьку… Да нет, не для встречи, а по делу звоню. Твоя помощь потребуется… Да, «дорогое» дело… У нас в нем капитан Саблин задействован… Нет, не о том речь. Похищение иконы четырнадцатого века очень высокой художественно-исторической ценности. Есть предположение, что икона в Москве, и если мы прозеваем, может уплыть за границу. Саблин сегодня же выезжает в Москву и твое расскажет все, что ему известно. Подключи к нему кого найдешь нужным или его подключи к поисковой группе…
Полковник положил трубку и заключил: – Все свободны, товарищи. А ты, капитан, оформляй командировку и выезжай с первым же поездом… Генерал Стрепетов тебя примет и поможет. Поспешай!
2
Все произошло так, как и предполагал Князев. Генерал Стрепетов внимательно выслушал подробный рассказ инспектора о поисках редкой иконы четырнадцатого столетия, известной под названием «Спас нерукотворный». При этом Саблин добавил, что, по сведениям уголовного розыска, эта музейная редкость находится сейчас в Москве и не исключена возможность продажи ее какому-нибудь крупному спекулянту, связанному с зарубежными коллекционерами. Описал Саблин и саму икону, ее богатую палитру красок и художественную манеру ее живописца, близкую таким мастерам, как Феофан Грек или Андрей Рублев.
– Откуда вам это известно? – спросил генерал.
– Частично от профессора Смиренцева – я же был в Загорске, – а главным образом, изучал византийско-русскую иконопись.
– Вы что, искусствовед по образованию? – вопрос прозвучал если не с уважением, то с удивлением наверняка.
– Да нет, – улыбнулся Саблин, – юрист… А изучал иконопись сейчас, наскоро, в библиотеке сидел.
– Похвально, – сказал генерал. – Князев умеет подбирать кадры. Ну а вас, товарищ капитан, мы подключим к поисковой группе тоже специалистов своего дела.
И подключили. Таких специалистов оказалось двое: полковник Сербин и старший лейтенант Симонов.
– Словом, четыре «С»: Стрепетов, Сербин, Саблин и Симонов, – пошутил генерал. – Мне докладывают, Сербин возглавляет группу в контакте с Петровкой и железнодорожной милицией, Симонов прощупает всех законспирированных фарцовщиков и спекулянтов, а Саблин устанавливает тождественность иконы. Не грех бы и вторично связаться с преосвященным профессором из Загорска.
Совещание участников поисковой группы было недолгим, и полковник Сербин его подытожил:
– Убийство и все с ним связанное – это ваше домашнее дело, – резюмировал он. – Вот и занимайтесь им по возвращении на место вашей работы. Сейчас же у нас с вами другая задача: найти икону и не дать ей уплыть за границу. Генерал сказал, что похититель ее вам известен. Следовательно, попадаться ему на глаза вам не годится. У вас есть его фотокарточка?
Саблин извлек из бумажника два любительских снимка: Востоков на улице и он же за прилавком комиссионного магазина.
– Кто это у вас так плохо снимает? – поморщился Сербин.
– Снято во время наблюдения за этим субъектом. На ходу снимал. Торопился.
– Ладно, сойдет, – согласился Сербин и передал снимки Симонову: – Покажешь Климовичу и Безрукову. Может быть, они опознают.
– Надо их и Лысому показать. Без Лысого он на крупных фарцовщиков не выйдет, – сказал Симонов.
– Кто же этот Лысый? – заинтересовался Саблин.
Сербин загадочно улыбнулся, переглянулся с Симоновым и ответил:
– Антиквар. Собиратель ценнейших редкостей. У него есть многое, в истории отмеченное. Я, например, видел у него и скрипку, сделанную самим Амати, и медаль, выпущенную в честь польского маршала Понятовского, и жемчужное ожерелье, подаренное Людовиком Четырнадцатым одной из своих фавориток, и еще кое-что, столь же редкостное. К нему, капитан, все фарцовщики бегут, когда услышат о какой-либо исторической редкости. Часть он приобретает сам, если цена позволяет.
– А на какие же средства он живет?
– На пенсию. Она у него достаточная для непьющего старика. Да и редкости свои продает помаленьку. Кто ж ему запрещает продать коллекционеру побогаче какую-нибудь не стоящую государственного внимания редкость?
– А если не государственного?
– Не знаю, как у вас на периферии, а в Москве приобретателей много. Все берут, если стариной пахнет. За хрусталем в очереди стоят, а у него от дедовского хрусталя полки в буфете ломятся. За екатерининский четвертак он тебе любую хрустальную вазу отдаст. Всех московских фарцовщиков поименно знает и о любой «плавающей» редкости в первую очередь узнает. И о твоей иконе, наверное, слышал. Так что своим сообщением его не удивишь, да, пожалуй, и не заинтересуешь: слишком умен для этого, а главное, осторожен.
– Откуда вам это известно? – спросил генерал.
– Частично от профессора Смиренцева – я же был в Загорске, – а главным образом, изучал византийско-русскую иконопись.
– Вы что, искусствовед по образованию? – вопрос прозвучал если не с уважением, то с удивлением наверняка.
– Да нет, – улыбнулся Саблин, – юрист… А изучал иконопись сейчас, наскоро, в библиотеке сидел.
– Похвально, – сказал генерал. – Князев умеет подбирать кадры. Ну а вас, товарищ капитан, мы подключим к поисковой группе тоже специалистов своего дела.
И подключили. Таких специалистов оказалось двое: полковник Сербин и старший лейтенант Симонов.
– Словом, четыре «С»: Стрепетов, Сербин, Саблин и Симонов, – пошутил генерал. – Мне докладывают, Сербин возглавляет группу в контакте с Петровкой и железнодорожной милицией, Симонов прощупает всех законспирированных фарцовщиков и спекулянтов, а Саблин устанавливает тождественность иконы. Не грех бы и вторично связаться с преосвященным профессором из Загорска.
Совещание участников поисковой группы было недолгим, и полковник Сербин его подытожил:
– Убийство и все с ним связанное – это ваше домашнее дело, – резюмировал он. – Вот и занимайтесь им по возвращении на место вашей работы. Сейчас же у нас с вами другая задача: найти икону и не дать ей уплыть за границу. Генерал сказал, что похититель ее вам известен. Следовательно, попадаться ему на глаза вам не годится. У вас есть его фотокарточка?
Саблин извлек из бумажника два любительских снимка: Востоков на улице и он же за прилавком комиссионного магазина.
– Кто это у вас так плохо снимает? – поморщился Сербин.
– Снято во время наблюдения за этим субъектом. На ходу снимал. Торопился.
– Ладно, сойдет, – согласился Сербин и передал снимки Симонову: – Покажешь Климовичу и Безрукову. Может быть, они опознают.
– Надо их и Лысому показать. Без Лысого он на крупных фарцовщиков не выйдет, – сказал Симонов.
– Кто же этот Лысый? – заинтересовался Саблин.
Сербин загадочно улыбнулся, переглянулся с Симоновым и ответил:
– Антиквар. Собиратель ценнейших редкостей. У него есть многое, в истории отмеченное. Я, например, видел у него и скрипку, сделанную самим Амати, и медаль, выпущенную в честь польского маршала Понятовского, и жемчужное ожерелье, подаренное Людовиком Четырнадцатым одной из своих фавориток, и еще кое-что, столь же редкостное. К нему, капитан, все фарцовщики бегут, когда услышат о какой-либо исторической редкости. Часть он приобретает сам, если цена позволяет.
– А на какие же средства он живет?
– На пенсию. Она у него достаточная для непьющего старика. Да и редкости свои продает помаленьку. Кто ж ему запрещает продать коллекционеру побогаче какую-нибудь не стоящую государственного внимания редкость?
– А если не государственного?
– Не знаю, как у вас на периферии, а в Москве приобретателей много. Все берут, если стариной пахнет. За хрусталем в очереди стоят, а у него от дедовского хрусталя полки в буфете ломятся. За екатерининский четвертак он тебе любую хрустальную вазу отдаст. Всех московских фарцовщиков поименно знает и о любой «плавающей» редкости в первую очередь узнает. И о твоей иконе, наверное, слышал. Так что своим сообщением его не удивишь, да, пожалуй, и не заинтересуешь: слишком умен для этого, а главное, осторожен.
3
К Лысому поехали в первую очередь, благо он жил неподалеку в одном из новых домов на улице Горького. Поехали вдвоем – Саблин и Сербин, захватив с собой один из фотоснимков Андрея Востокова – другой остался у Симонова, отправившегося на поиски Климовича. Безруков же, названный третьим в списке поименованных Сербиным лиц, как выяснилось по телефону, отдыхал где-то на черноморских курортах.
– Тоже фарцовщик? – спросил Саблин.
– Еще не завязал, до пока не попался, – пояснил Сербин. – Потихонечку наблюдаем, как и за Лысым. Кстати, не называй его так в предстоящем разговоре. Это старая его кличка, под которой он значится в телефонных книжках фарцовщиков. А зовут его Одинцов Лев Михайлович, о чем и сообщит медная дощечка на входной двери.
Дверь эту открыл им сам хозяин квартиры, может быть, и удивившийся, но сумевший сразу же скрыть удивление в радостном возгласе:
– Всегда рад вас видеть, Илья Сергеевич. Надеюсь, вы не с дурными вестями?
– А это мой коллега, капитан Саблин Юрий Александрович, – представил инспектора Сербин. – Если по костюму судить, вы не в добром здравии?
Одинцов был в черном шелковом халате, подбитом ватином и перевязанном толстым шнурком с кисточками. Высокий, худой, не старый еще, но уже постаревший человек, чисто выбритый и с короткой стрижкой. Не Обломов, а Штольц, не успевший еще переодеться с утра.
– Чем обязан? – спросил Одинцов, усадив гостей.
– Не знаком ли вам этот человек? – Сербин протянул хозяину фотоснимок, на котором Востоков был снят, когда он прохаживался по улице. – Снимок неважный, но лицо видно отчетливо.
Одинцов нагнулся над снимком, и Саблин увидел лысину у него на затылке. Небольшую, но круглую, как выбритая тонзура. Отсюда и прозвище, подумал он.
– Нет, не знаком, – отрицательно мотнул головой Одинцов, возвращая подполковнику снимок. – Никогда не встречался с ним и, надеюсь, не встречусь.
– Не убежден. Вполне возможно, что этот человек обязательно заглянет к вам. Он привез в Москву диковинку, которая, быть может, заинтересует и вас. А сейчас ею заинтересовались мы.
– Сожалею, но помочь не могу. А что это за диковинка?
– Очень редкая икона четырнадцатого века «Спас нерукотворный», – вмешался Саблин. – Не реставрированная, но краски еще сохранились.
– Рублев?
– Почти… Возможно, его учитель, Прохор из Городца.
– Значит, не просто редкость, а суперредкость. Кто-нибудь видел эту икону?
– Профессор иконописи духовной академии.
– И оценил, конечно. С такой иконой надо в Третьяковку идти. Или в Русский музей в Ленинграде.
– А она дорого стоит, эта диковинка? – спросил Саблин. Ему очень хотелось, чтобы Лысый назвал ей цену, но тот почему-то увильнул от ответа. Только заметил неопределенно:
– Тряпичные фарцовщики икон не берут. Джинсы проще продать и купить. Рыночная цена известна. Десяткой больше, десяткой меньше – ни продавец, ни покупатель спорить не будут. Не разбогатеют и не разорятся. А для икон счет особый Для коллекционеров-любителей он уже на сотни идет, а бывает, что и на тысячи, смотря какая диковинка. Только думаю, что она у вас краденая… Тогда продавец к знатоку не придет. Или рискнуть побоится, или способ найдет, чтобы ее за границу сплавить. Ну а если ваш молодчик ко мне нагрянет, я все выясню: кто и что, куда и откуда.
Когда тема исчерпана и разговор иссякает, приходится прощаться с хозяином. Так и поступили гости, ничего не выудив у хитреца Лысого. Теперь их интересовал только Симонов, поехавший на встречу с Климовичем. Встретились ли они и опознал ли Климович Востокова? Оказывается, опознал; Но Востоков не показал икону Климовичу. Рассказал, но не показал. А тот, естественно, не захотел даже приблизительно оценить «кота в мешке».
– Жук он, твой Востоков, – сказал Климович Симонову. – Привез товар – покажи. Мы же не телепаты. А заочно только Чичиков мертвые души скупал. Так я ему и сказал. А он в ответ: хочу, говорит, эту икону заокеанскому гостю показать. Только он, мол, настоящую цену даст. А у наших фарцовщиков, дескать, кишка тонка.
– А кто вывел его на Климовича? – спросил Симонова Сербин.
– Какой-то дружок его, а кто именно, не сказал. Я хоть и завязал, говорит, но своих не продаю. Ищите сами, сами же и ловите. Это вам не подонок с иконой. Я лично на нее и не зарюсь. Денег больших у меня нет, а валюты тем более.
Саблин слушал в раздумье. Молчал и Сербин. Долго молчал, что-то обдумывая. А потом заговорил:
– Востокова-то мы найдем. Проверим гостиницы, поспрошаем в ресторанах: где-нибудь он же обедает. Но вот что меня беспокоит. Почему он не показал икону Климовичу? Может быть, потому, что выход был пробный: искал покупателя побогаче? Допустим. Однако можно предположить и другое. Кто-то вывел его на первого же покупателя только потому, чтобы узнали и заинтересовались тем, что в Москве «плавает» редкостная древнерусская икона. Правда, мы сами пустили этот слушок через Лысого. И я сделал это сознательно потому, что все еще не верю ему. Затаился мужик в ожидании крупной аферы. Тройная игра: нам информация, а ему комиссионные с продавца и покупателя. Проиграют только последние, а у него чистый выигрыш. Продавца посадят, зарубежного купца-антиквара вышлют, а икона у нас останется, где ей и положено быть. Ну а его комиссионных никто не взыщет. Поди докажи – свидетелей не было, а деньги уже в сберкассе лежат. Значит, товарищи, так: всю троицу под наблюдение взять…
– Тоже фарцовщик? – спросил Саблин.
– Еще не завязал, до пока не попался, – пояснил Сербин. – Потихонечку наблюдаем, как и за Лысым. Кстати, не называй его так в предстоящем разговоре. Это старая его кличка, под которой он значится в телефонных книжках фарцовщиков. А зовут его Одинцов Лев Михайлович, о чем и сообщит медная дощечка на входной двери.
Дверь эту открыл им сам хозяин квартиры, может быть, и удивившийся, но сумевший сразу же скрыть удивление в радостном возгласе:
– Всегда рад вас видеть, Илья Сергеевич. Надеюсь, вы не с дурными вестями?
– А это мой коллега, капитан Саблин Юрий Александрович, – представил инспектора Сербин. – Если по костюму судить, вы не в добром здравии?
Одинцов был в черном шелковом халате, подбитом ватином и перевязанном толстым шнурком с кисточками. Высокий, худой, не старый еще, но уже постаревший человек, чисто выбритый и с короткой стрижкой. Не Обломов, а Штольц, не успевший еще переодеться с утра.
– Чем обязан? – спросил Одинцов, усадив гостей.
– Не знаком ли вам этот человек? – Сербин протянул хозяину фотоснимок, на котором Востоков был снят, когда он прохаживался по улице. – Снимок неважный, но лицо видно отчетливо.
Одинцов нагнулся над снимком, и Саблин увидел лысину у него на затылке. Небольшую, но круглую, как выбритая тонзура. Отсюда и прозвище, подумал он.
– Нет, не знаком, – отрицательно мотнул головой Одинцов, возвращая подполковнику снимок. – Никогда не встречался с ним и, надеюсь, не встречусь.
– Не убежден. Вполне возможно, что этот человек обязательно заглянет к вам. Он привез в Москву диковинку, которая, быть может, заинтересует и вас. А сейчас ею заинтересовались мы.
– Сожалею, но помочь не могу. А что это за диковинка?
– Очень редкая икона четырнадцатого века «Спас нерукотворный», – вмешался Саблин. – Не реставрированная, но краски еще сохранились.
– Рублев?
– Почти… Возможно, его учитель, Прохор из Городца.
– Значит, не просто редкость, а суперредкость. Кто-нибудь видел эту икону?
– Профессор иконописи духовной академии.
– И оценил, конечно. С такой иконой надо в Третьяковку идти. Или в Русский музей в Ленинграде.
– А она дорого стоит, эта диковинка? – спросил Саблин. Ему очень хотелось, чтобы Лысый назвал ей цену, но тот почему-то увильнул от ответа. Только заметил неопределенно:
– Тряпичные фарцовщики икон не берут. Джинсы проще продать и купить. Рыночная цена известна. Десяткой больше, десяткой меньше – ни продавец, ни покупатель спорить не будут. Не разбогатеют и не разорятся. А для икон счет особый Для коллекционеров-любителей он уже на сотни идет, а бывает, что и на тысячи, смотря какая диковинка. Только думаю, что она у вас краденая… Тогда продавец к знатоку не придет. Или рискнуть побоится, или способ найдет, чтобы ее за границу сплавить. Ну а если ваш молодчик ко мне нагрянет, я все выясню: кто и что, куда и откуда.
Когда тема исчерпана и разговор иссякает, приходится прощаться с хозяином. Так и поступили гости, ничего не выудив у хитреца Лысого. Теперь их интересовал только Симонов, поехавший на встречу с Климовичем. Встретились ли они и опознал ли Климович Востокова? Оказывается, опознал; Но Востоков не показал икону Климовичу. Рассказал, но не показал. А тот, естественно, не захотел даже приблизительно оценить «кота в мешке».
– Жук он, твой Востоков, – сказал Климович Симонову. – Привез товар – покажи. Мы же не телепаты. А заочно только Чичиков мертвые души скупал. Так я ему и сказал. А он в ответ: хочу, говорит, эту икону заокеанскому гостю показать. Только он, мол, настоящую цену даст. А у наших фарцовщиков, дескать, кишка тонка.
– А кто вывел его на Климовича? – спросил Симонова Сербин.
– Какой-то дружок его, а кто именно, не сказал. Я хоть и завязал, говорит, но своих не продаю. Ищите сами, сами же и ловите. Это вам не подонок с иконой. Я лично на нее и не зарюсь. Денег больших у меня нет, а валюты тем более.
Саблин слушал в раздумье. Молчал и Сербин. Долго молчал, что-то обдумывая. А потом заговорил:
– Востокова-то мы найдем. Проверим гостиницы, поспрошаем в ресторанах: где-нибудь он же обедает. Но вот что меня беспокоит. Почему он не показал икону Климовичу? Может быть, потому, что выход был пробный: искал покупателя побогаче? Допустим. Однако можно предположить и другое. Кто-то вывел его на первого же покупателя только потому, чтобы узнали и заинтересовались тем, что в Москве «плавает» редкостная древнерусская икона. Правда, мы сами пустили этот слушок через Лысого. И я сделал это сознательно потому, что все еще не верю ему. Затаился мужик в ожидании крупной аферы. Тройная игра: нам информация, а ему комиссионные с продавца и покупателя. Проиграют только последние, а у него чистый выигрыш. Продавца посадят, зарубежного купца-антиквара вышлют, а икона у нас останется, где ей и положено быть. Ну а его комиссионных никто не взыщет. Поди докажи – свидетелей не было, а деньги уже в сберкассе лежат. Значит, товарищи, так: всю троицу под наблюдение взять…
Востоков действует
1
Востоков обогнал Саблина на двое суток. Это открывало ему свободу действий. Все дело в том, какой срок эта продажа потребует. Не дай бог, не дни, а недели. Тогда только на телеграмму Катьки и рассчитывай: сразу примчусь, если шум пойдет.
Остановился он в «Киевской» в двух шагах от вокзала. На отдельный номер рассчитывал твердо: старый приятель-администратор обещал, что не подведет. И не подвел, получив четвертную за услугу. Сговорились, правда, и о другом. Востоков просил свести его с кем-нибудь понадежнее из спекулянтов-фарцовщиков. И это было обещано. Так Востоков в тот же день еще ближе подошел к задуманной им афере.
Ей предшествовал всеисчерпывающий деловой разговор за обедом. Угощал Востоков. Кабинетно. Не прижимисто, но и без купеческого размаха.
К разговору приступили, как только вышел получивший заказ официант.
– Ты приехал продавать или покупать?
– Продавать.
– Краденое?
– Нет. Личная собственность, полученная в наследство.
– Годится просто коллекционер, или нужен собиратель редкостей?
– Кто лучше разбирается и больше заплатит.
– Потребуется экспертиза. А это уже гласность. Рискнешь?
– Один профессор духовной академии оценил ее как сокровище. Так и называли ее в нашей семье. Но мачеха, религиозная баба с придурью, почему-то скрывала икону от нас. Сейчас мы с сестрой ее обнаружили. Словом, древняя фамильная легенда. Долго рассказывать, да тебе и не интересно. Требуется, в общем, знаток иконописи.
– Есть и такие, Андрей. Назвать не могу, но знаю, что есть. И с деньгами. Есть такие, кто за Рублева, например, целый капитал выложит. Но есть-то есть, да не про мою честь. Б знатоках не хожу, и клиентура у меня преимущественно «нательная». Джинсы, дубленки, меха. Если бы ты мне сейчас норковое манто предложил, я бы в два счета нашел покупателя. С любой надбавкой. А в твоем деле, по-моему, надо бы так: пробный выход устроить. Выйти на купца запросто, без товара. Но информацию о нем точную выложить, как объявление в «Вечерке». А он твое «объявленьице» как верный слушок продаст. И поползет оно по Москве медленно, но верно, как клоп поползет, пока нужного тебе купца не укусит.
– Нельзя мне долго ждать, корешок. Седмицу еще смогу, как, бывало, отец мой говаривал, а больше не вытяну.
– А я тебе больничный лист устрою. Скажем, сердечный приступ. Сойдет?
Официант уже накрывал на стол, а Востоков еще не дал ответа. Подождал, когда официант снова исчез.
– Рискнем, пожалуй.
– А на Климовича я тебя все-таки выведу. Тут даже пробный визит тебе не повредит.
– Что это за птица, твой Климович?
– Синичка-невеличка, но то, что нам нужно, сделает…
Востоков вздохнул. Он рассчитывал на большее.
Остановился он в «Киевской» в двух шагах от вокзала. На отдельный номер рассчитывал твердо: старый приятель-администратор обещал, что не подведет. И не подвел, получив четвертную за услугу. Сговорились, правда, и о другом. Востоков просил свести его с кем-нибудь понадежнее из спекулянтов-фарцовщиков. И это было обещано. Так Востоков в тот же день еще ближе подошел к задуманной им афере.
Ей предшествовал всеисчерпывающий деловой разговор за обедом. Угощал Востоков. Кабинетно. Не прижимисто, но и без купеческого размаха.
К разговору приступили, как только вышел получивший заказ официант.
– Ты приехал продавать или покупать?
– Продавать.
– Краденое?
– Нет. Личная собственность, полученная в наследство.
– Годится просто коллекционер, или нужен собиратель редкостей?
– Кто лучше разбирается и больше заплатит.
– Потребуется экспертиза. А это уже гласность. Рискнешь?
– Один профессор духовной академии оценил ее как сокровище. Так и называли ее в нашей семье. Но мачеха, религиозная баба с придурью, почему-то скрывала икону от нас. Сейчас мы с сестрой ее обнаружили. Словом, древняя фамильная легенда. Долго рассказывать, да тебе и не интересно. Требуется, в общем, знаток иконописи.
– Есть и такие, Андрей. Назвать не могу, но знаю, что есть. И с деньгами. Есть такие, кто за Рублева, например, целый капитал выложит. Но есть-то есть, да не про мою честь. Б знатоках не хожу, и клиентура у меня преимущественно «нательная». Джинсы, дубленки, меха. Если бы ты мне сейчас норковое манто предложил, я бы в два счета нашел покупателя. С любой надбавкой. А в твоем деле, по-моему, надо бы так: пробный выход устроить. Выйти на купца запросто, без товара. Но информацию о нем точную выложить, как объявление в «Вечерке». А он твое «объявленьице» как верный слушок продаст. И поползет оно по Москве медленно, но верно, как клоп поползет, пока нужного тебе купца не укусит.
– Нельзя мне долго ждать, корешок. Седмицу еще смогу, как, бывало, отец мой говаривал, а больше не вытяну.
– А я тебе больничный лист устрою. Скажем, сердечный приступ. Сойдет?
Официант уже накрывал на стол, а Востоков еще не дал ответа. Подождал, когда официант снова исчез.
– Рискнем, пожалуй.
– А на Климовича я тебя все-таки выведу. Тут даже пробный визит тебе не повредит.
– Что это за птица, твой Климович?
– Синичка-невеличка, но то, что нам нужно, сделает…
Востоков вздохнул. Он рассчитывал на большее.
2
Климович, тотчас же опознавший Востокова на предъявленном ему любительском снимке, рассказал инспектору уголовного розыска Симонову об этой встрече далеко не все и не так, как это происходило в действительности.
А было так.
Недовольство пробным, «бестоварным» визитом Востокова было искренне, но не столь откровенно. Внешне он держался сдержанно, даже с холодком, но предложение клиента его заинтересовало. Хотя он и подтвердил Симонову, что с бизнесом все покончено и ему уже обещано «назначение, соответствующее его образованию и способностям», но этому не поверили ни Востоков, ни Симонов. Авантюра клиента пахла тысячами, может быть, десятками тысяч, упускать ее явно не стоило. Тут с одних комиссионных богачом станешь, если провернешь это дело разумно и осторожно. Нет товара – понятно. Значит надо начинать с серьезного разговора. И он его тут же начал:
– А откуда у вас такое богатство? Не обижайтесь, но если это музейная ценность, то каким путем она стала вашей?
Востоков рассказал об иконе все, что знал, и почти без вранья. Помолчал минутку-другую и про заокеанского гостя добавил: хорошо бы, мол, такого гостя найти. И спрашивать ни о чем не будет и настоящую цену даст. Тут и родилась у Климовича идея, о которой он Симонову даже не упомянул. Найдет он такого гостя. Только обождать надо.
Так он и сказал Востокову. Тот поморщился:
– Время не ждет, деляги.
– Подождет, ежели не поскупимся. Не минуты считать будем и не часы. Процент будем считать. Ему один, мне два-три, коли не пожадничает.
– Если счет на рубли пойдет, я выключаюсь, – вмешался портье.
– Ну и дурак, – сказал, как отрезал, Климович. – Это с сотни рубль не деньги. А с тыщи – уже десятка. Ну а если с десятка тысяч, пахнет сотенной. Такая арифметика уже подходит. Верно говорю? Как на исповеди. Только о процентах пока не договариваемся. Серьезный разговор пойдет, когда покупатель появится.
На этом и порешили. А проводив гостей, Климович задумался. Не обманул ли его клиент своей сказкой о древнерусской иконе, якобы полученной им в наследство от протопопа – отца? Не украдена ли она в каком-нибудь периферийном музее? И не подделка ли это, сварганенная каким-нибудь искусным мазилкой под византийскую старину? Экспертиза, конечно, потребуется, негласная, но безошибочная, экспертиза профессионала и знатока… Такой человек у него есть: не профессионал, правда, но знаток. Хитрец, но не обманщик, человек, настроенный дружественно, а не враждебно. Словом, человек подходящий.
Климович поискал в записной книжке его номер телефона, еще раз продумал все уже обдуманное и позвонил.
– Лев Михайлович? – начал он, услышав ответное «алло». – Вас Климович приветствует. Кли-мо-вич. Я вам сейчас напомню. Мы познакомились у Королькова за ужином. Рядом с вами сидела моя жена, далее я. Припоминаете? Да, да. Совсем еще молодая брюнетка. Вы ее серьгами заинтересовались. Китайские, да. Старина-матушка, чистый антиквариат… А почему вам звоню? По делу, конечно. Вы ведь знаток и ценитель редкостей. Такие байки выдавали – дух захватывало. Так вот: выплыла сейчас в Москве икона. Не собираете? Знаю. Только мне ваш совет нужен. Что за икона? Старинная, древнерусская. Нет, не Рублев. Не то его учитель, не то ученик… Посмотреть можно, но собственник пока ее не показывает. Знаток требуется. Не телефонный разговор? У вас? Конечно, могу. И сейчас могу: машина во дворе стоит. Где живете, знаю. На улице Горького. Через полчаса буду у вас.
Все это происходило за два дня до приезда в Москву Юрия Саблина. И опознать Востокова по предъявленному ему фотоснимку Одинцов, конечно, не смог. Но о разговоре с Климовичем он своим гостям из уголовного розыска ничего не сказал.
А разговор был для них небезынтересный.
– Такая икона, если не подделка, больших денег стоит, – сказал Одинцов. – У вас таких денег нет. И покупателя тоже нет. На комиссионных работаете?
Скрыть это от Лысого Климович, конечно, не мог. И без антиквара найти даже теоретически возможного покупателя он тоже не мог. Пришлось обойтись без вранья.
Одинцов выслушал, улыбнулся и сразу же не по-дружески, а по-барски перешел на «ты».
– Тут, если собственник – не вор в законе и даже не мелкий жулик, а просто фраер, тебе и полпроцента на банкет хватит. А фраер твой все одно на меня выйдет. Так что будь доволен тем, что я тебе еще полпроцентика отвалю. А приведешь ты его ко мне, скажем, через неделю. И не криви морду, красивей не будешь. А твой иконовладелец без меня своего покупателя не найдет, потому что на Огарева меня знают и уважают. Я, друг ты мой, никогда и нигде ничего не украл ни у государства, ни у частника. А если и вызывают меня повесткой, то лишь для консультации: я многое знаю и многих знаю, и могу государству помочь, когда оно в том нуждается. Ну а если и грешу иногда – кто ж из нас без греха живет? – то грех этот закона не нарушает. О нем даже знать могут, и не наказывают, поскольку даже грех мой иногда полезнее, чем круглая безгреховность. На этом и поладим, коллега, а через недельку и завершим задуманное.
Любил Лысый такие задушевные разговоры и даже свое название для них придумал: в баньке попариться. Так попарился в баньке и Климович, не знавший, как ноги унести от такого банщика.
А было так.
Недовольство пробным, «бестоварным» визитом Востокова было искренне, но не столь откровенно. Внешне он держался сдержанно, даже с холодком, но предложение клиента его заинтересовало. Хотя он и подтвердил Симонову, что с бизнесом все покончено и ему уже обещано «назначение, соответствующее его образованию и способностям», но этому не поверили ни Востоков, ни Симонов. Авантюра клиента пахла тысячами, может быть, десятками тысяч, упускать ее явно не стоило. Тут с одних комиссионных богачом станешь, если провернешь это дело разумно и осторожно. Нет товара – понятно. Значит надо начинать с серьезного разговора. И он его тут же начал:
– А откуда у вас такое богатство? Не обижайтесь, но если это музейная ценность, то каким путем она стала вашей?
Востоков рассказал об иконе все, что знал, и почти без вранья. Помолчал минутку-другую и про заокеанского гостя добавил: хорошо бы, мол, такого гостя найти. И спрашивать ни о чем не будет и настоящую цену даст. Тут и родилась у Климовича идея, о которой он Симонову даже не упомянул. Найдет он такого гостя. Только обождать надо.
Так он и сказал Востокову. Тот поморщился:
– Время не ждет, деляги.
– Подождет, ежели не поскупимся. Не минуты считать будем и не часы. Процент будем считать. Ему один, мне два-три, коли не пожадничает.
– Если счет на рубли пойдет, я выключаюсь, – вмешался портье.
– Ну и дурак, – сказал, как отрезал, Климович. – Это с сотни рубль не деньги. А с тыщи – уже десятка. Ну а если с десятка тысяч, пахнет сотенной. Такая арифметика уже подходит. Верно говорю? Как на исповеди. Только о процентах пока не договариваемся. Серьезный разговор пойдет, когда покупатель появится.
На этом и порешили. А проводив гостей, Климович задумался. Не обманул ли его клиент своей сказкой о древнерусской иконе, якобы полученной им в наследство от протопопа – отца? Не украдена ли она в каком-нибудь периферийном музее? И не подделка ли это, сварганенная каким-нибудь искусным мазилкой под византийскую старину? Экспертиза, конечно, потребуется, негласная, но безошибочная, экспертиза профессионала и знатока… Такой человек у него есть: не профессионал, правда, но знаток. Хитрец, но не обманщик, человек, настроенный дружественно, а не враждебно. Словом, человек подходящий.
Климович поискал в записной книжке его номер телефона, еще раз продумал все уже обдуманное и позвонил.
– Лев Михайлович? – начал он, услышав ответное «алло». – Вас Климович приветствует. Кли-мо-вич. Я вам сейчас напомню. Мы познакомились у Королькова за ужином. Рядом с вами сидела моя жена, далее я. Припоминаете? Да, да. Совсем еще молодая брюнетка. Вы ее серьгами заинтересовались. Китайские, да. Старина-матушка, чистый антиквариат… А почему вам звоню? По делу, конечно. Вы ведь знаток и ценитель редкостей. Такие байки выдавали – дух захватывало. Так вот: выплыла сейчас в Москве икона. Не собираете? Знаю. Только мне ваш совет нужен. Что за икона? Старинная, древнерусская. Нет, не Рублев. Не то его учитель, не то ученик… Посмотреть можно, но собственник пока ее не показывает. Знаток требуется. Не телефонный разговор? У вас? Конечно, могу. И сейчас могу: машина во дворе стоит. Где живете, знаю. На улице Горького. Через полчаса буду у вас.
Все это происходило за два дня до приезда в Москву Юрия Саблина. И опознать Востокова по предъявленному ему фотоснимку Одинцов, конечно, не смог. Но о разговоре с Климовичем он своим гостям из уголовного розыска ничего не сказал.
А разговор был для них небезынтересный.
– Такая икона, если не подделка, больших денег стоит, – сказал Одинцов. – У вас таких денег нет. И покупателя тоже нет. На комиссионных работаете?
Скрыть это от Лысого Климович, конечно, не мог. И без антиквара найти даже теоретически возможного покупателя он тоже не мог. Пришлось обойтись без вранья.
Одинцов выслушал, улыбнулся и сразу же не по-дружески, а по-барски перешел на «ты».
– Тут, если собственник – не вор в законе и даже не мелкий жулик, а просто фраер, тебе и полпроцента на банкет хватит. А фраер твой все одно на меня выйдет. Так что будь доволен тем, что я тебе еще полпроцентика отвалю. А приведешь ты его ко мне, скажем, через неделю. И не криви морду, красивей не будешь. А твой иконовладелец без меня своего покупателя не найдет, потому что на Огарева меня знают и уважают. Я, друг ты мой, никогда и нигде ничего не украл ни у государства, ни у частника. А если и вызывают меня повесткой, то лишь для консультации: я многое знаю и многих знаю, и могу государству помочь, когда оно в том нуждается. Ну а если и грешу иногда – кто ж из нас без греха живет? – то грех этот закона не нарушает. О нем даже знать могут, и не наказывают, поскольку даже грех мой иногда полезнее, чем круглая безгреховность. На этом и поладим, коллега, а через недельку и завершим задуманное.
Любил Лысый такие задушевные разговоры и даже свое название для них придумал: в баньке попариться. Так попарился в баньке и Климович, не знавший, как ноги унести от такого банщика.
3
Но поехал он не домой, а в гостиницу, где, как полагал, жил хозяин иконы. Число участников завязавшейся вокруг нее авантюры с появлением Лысого увеличивалось. Изменялся и характер самой авантюры. В общем, следовало бы обсудить: сумеют ли они обойтись без Лысого, который нахально обещает провернуть это дело в неделю максимум. Максимальной тогда будет и надбавка к цене иконы, а точнее – их комиссионные, которые теперь придется делить уже на троих. При этом делить будет Лысый, а они только поддакивать. Отказываться неразумно, так как Лысый берет все на себя, в том числе и риск, и хлопоты, и необходимую экспертизу.
Когда Климович добрался до гостиницы, отельный холл был уже пуст. Только портье говорил по телефону. Говорил не сдерживаясь, и первые же услышанные Климовичем фразы буквально подкосили его.
– …Ничем не могу вам помочь, товарищ полковник. Он прожил у нас три дня и выбыл… Куда? Не знаю. Может быть, из Москвы уехал, а может, снял где-нибудь комнату… Я понимаю, конечно, но мы таких вопросов нашим постояльцам не задаем… Нет, нет, товарищ полковник, не обратил внимания. Обыкновенная «Волга» серого цвета. Похоже на такси, но точно сказать не могу. А номером просто не заинтересовался. Да это и не входит в мои обязанности.
Когда Климович добрался до гостиницы, отельный холл был уже пуст. Только портье говорил по телефону. Говорил не сдерживаясь, и первые же услышанные Климовичем фразы буквально подкосили его.
– …Ничем не могу вам помочь, товарищ полковник. Он прожил у нас три дня и выбыл… Куда? Не знаю. Может быть, из Москвы уехал, а может, снял где-нибудь комнату… Я понимаю, конечно, но мы таких вопросов нашим постояльцам не задаем… Нет, нет, товарищ полковник, не обратил внимания. Обыкновенная «Волга» серого цвета. Похоже на такси, но точно сказать не могу. А номером просто не заинтересовался. Да это и не входит в мои обязанности.