Адам Холланек. Лазарь, воскресни !

   Эльжбета не подавала признаков жизни, возможно, выехала из города. Не помогало ни стояние часами около ее дома, ни попытки связаться по видеофону, ни стучание в дверь. Только неделю спустя, помню это точно, ровно неделю спустя после того, как меня вытурили из ее подъезда соседи, она неожиданно нагрянула ко мне в момент новой встречи с Робертом, а общался я с ним в то время по нескольку раз в день. Наконец-то!
   В аппарате тогда был наш общий снимок, сделанный в ходе новогоднего бала. Мы с Робертом держим ее, веселую, смеющуюся, под руки с обеих сторон.
   Она влетела в лабораторию вихрем, подошла к Роберту и дерзко спросила его, кто виноват. И тот ответил, что, конечно, я, что он всегда так считал. Эльжбету как ветром выдуло из лаборатории, только громко хлопнула дверь. Мы с Робертом остались вдвоем. Я так долго мечтал и так сильно хотел встречи с ней, так много о ней думал, что присутствие Роберта и его повторное обвинение совершенно вылетели из моей головы. И в этот момент Роберт исчез, испарился, фотография нашей тройки вновь заяснилась на экране. Аппарат продолжал тикать. Вот именно, тикать! И только тогда до меня дошла суть моего изобретения. То, что говорят материализовавшиеся мертвые, зависит от человека, с которым они общаются. Их позиция, взгляды, убеждения представляют собой почти зеркальное отражение убеждения, взглядов и позиции разговаривающего с ними человека, в том числе и его чувств. Пока я был с Робертом один на один, он был в плену моего понимания причин катастрофы. Эльжбета с ее сильным характером как бы порабощала материализованного Роберта и принуждала его говорить то, что она сама хотела бы сказать. По ее мнению, я привел к аварии, к тому же умышленно.
   Но ведь это необыкновенно, великолепно, подумал я, все больше воодушевляясь. Значит, вызывающий к яви мертвых держит на привязи их чувства и мысли. Воскрешенные являются рабами воскрешающих. Это хорошо, просто здорово.
   Уложив необходимые вещи в дорожную сумку, впервые после долгого перерыва я сел за руль и поехал к дому Эльжбеты. Поставил машину так, чтобы хорошо наблюдать подъезд к дому, но не взбудоражить подозрительных соседей. Сначала время летело быстро, но чем дальше, тем длиннее мне казались минуты и даже секунды. Давала о себе знать и усталость, но я бодрствовал целую ночь, еще день, следующую ночь. Наконец, ранним утром на третий день, только-только забрезжил рассвет, к дому подъехало такси, из него вышла Эльжбета, шофер вынул из багажника чемоданы. Значит, она все-таки уезжала. Улучив момент, пока она открывала дверь и вносила чемоданы, я втиснулся в прихожую.
   - Что ты здесь делаешь? Ведь я же просила тебя больше не приходить.
   - Но ты сама заглядывала ко мне дважды.
   - Я? К тебе?
   - Не прикидывайся дурочкой! - вскрикнул я, не обращая внимания на таксиста. - Дважды в твоем присутствии я вызывал Роберта, и оба раза ты пыталась внушить ему, что виноват был я.
   - Успокойся, успокойся же, - повторила она, - подожди, хочу тебе кое-что объяснить.
   Она расплатилась с таксистом, который попрощался с нами удивленным взглядом. Очевидно, вообразил себе криминальную историю любовного треугольника. Тем временем полное достоинства и спокойствия поведение Эльжбеты и меня привело в порядок. Я овладел своими нервами, обрадовался даже, что она вообще наконец-то хочет со мной говорить.
   - Присядем, - пригласила меня к журнальному столику в углу гостиной.
   Именно здесь мы всегда начинали с ней наши вечерние беседы в старые добрые времена, а когда наступила эра Роберта, здесь же сидели мы втроем и пережили, несмотря ни на что, много милых минут.
   Я уселся в кресло, держа нервы в узде, вглядываясь в ее изменившееся, как бы преждевременно постаревшее и увядшее лицо.
   - Я не могла у тебя быть, я действительно выезжала из города. Ты ошибся, и вообще последнее время ты ведешь себя как-то странно. Я считаю, что это связано с твоим аппаратом, с тем, для чего ты его сейчас используешь. Зачем тебе эти мерзкие эксперименты?
   - Я хотел узнать правду.
   - Чью правду? Роберта?
   - Мою правду.
   - Опомнись, как можно узнать свою правду от кого-то другого, который, которого...
   Она неожиданно замолчала, и во мне вновь всколыхнулось подозрение.
   - Ну, говори! Скажи, что ты меня обвиняешь. Так ведь?
   - Да, обвиняла. Возможно, плохо поступила с тобой, толкнула тем самым тебя на этот...
   - Ах, значит, ты думаешь...
   - Нет, я не хотела сказать.
   - Не увиливай. Давай начистоту. Ну, смелее. Говори же.
   Она прервала меня. Было видно, что она встревожена этим горячим потоком слов, я уже не мог себя сдерживать, переходил на крик, непроизвольно жестикулировал...
   - Успокойся! Скажу тебе всю правду. Роберт уже для меня ничего не значит. И ты тоже. Это все прошлое, от которого я хочу отдалиться. Именно поэтому избегала контактов с тобой. Мои подозрения бессмысленны. Для меня не имеет значения ни твоя правда, ни правда Роберта, ни даже моя правда того времени. Все, я вылечилась, я уже здорова.
   - Врешь.
   - Говорю же тебе, я вылечилась от вас и от самой себя. И теперь я спокойна.
   - И никогда не захочешь больше со мной встречаться? Никогда? Ну, давай дальше, выкладывай эту свою правду, эту новую правду! Наперекор своему прошлому. Тому прошлому, где мы застряли в тебе, как величайшая заноза твоей жизни. Как ты с этим покончишь? Словами? Избеганием встреч со мной? Моих опытов?
   Интересно, я быстро поверил, что ее не было на моих сеансах. Это не исключено: аппарат мог сам, помимо ее воли, без включения ее сознания втянуть ее в орбиту своего действия и материализовать у меня, подобно тому, как луна притягивает лунатиков. Она была осью, вокруг которой вертелось все связанное с нами, мы оба думали, взывали к ней, хотела она того или нет.
   - Итак, хочешь окончательно порвать с нами! А не думаешь, что это вообще недостижимо? Не понимаешь, что тебя можно тоже воскресить, вынудить к контакту, да, вынудить!
   Я уже перестал кричать, только голос мой дрожал. Резким движением я вытащил из сумки свой фотоаппарат, тот самый, которым я фотографировал кошек в начале опытов, еще живых кошек, играющих с искусственными мышками.
   Она просто вылетела из кресла и прижалась к стене. Я спокойно наводил аппарат.
   - Нет, - взмолилась Эльжбета и заслонила руками лицо, - нет, нет, не надо!
   Она стала медленно передвигаться вдоль стены к двери. Но я хорошо помнил, что дверь была закрыта на все засовы. Трудно будет ее открыть, ох, как трудно...