Адамов Аркадий Григорьевич. Дело "Пестрых"

   — Через два дня, — продолжала Голикова, нервно теребя свой платочек, — я спросила Валентину, отдала ли она вам находку. Она побледнела — я это потом точно вспомнила, да, да, побледнела, вы понимаете? — и ответила, что вы платок не взяли, сказали: «Пусть лежит пока у вас». Меня это, признаться, очень удивило. Поэтому еще через два дня, то есть сегодня утром, я попросила Валентину позвонить вам и спросить, можно ли стирать вещи, а заодно, мол, и про находку, что с ней делать. Валентина согласилась, а я вышла из комнаты, но, стоя за дверью, стала слушать ее разговор. Вы же понимаете, я ей уже чуть-чуть не доверяла. Я слышала, как она спросила вас про белье, но про платок не сказала ни слова. Когда она кончила говорить, я вошла в комнату. Она передала мне ваше разрешение стирать вещи, а про платок сказала: «Они велели его выбросить». Ну, вы понимаете, что это такое? И как это все объяснить, я вас спрашиваю? Боже, как это все ужасно! Сил нет выдержать такое горе! — воскликнула она, уронив голову на руки, и разрыдалась.
   Сергей, охваченный волнением, не мог найти нужных слов, не знал, что сказать, чем утешить эту женщину. Он никогда в жизни не сталкивался с людьми в такой страшный для них момент.
   Голикова, наконец, утихла, вытерла платком глаза и попросила пить. Сергей слышал, как стучат ее зубы о край стакана.
   В тот же вечер Сергей уже докладывал Сандлеру и Зотову результаты работы по своей версии. Был вызван для доклада и Гаранин. К удивлению Сергея, у него оказались новые данные по черной машине.
   Надо сказать, что Костя Гаранин, как успел уже заметить Сергей, отличался необыкновенным упорством. И, конечно, Зотов неспроста поручил именно ему работу на месте происшествия, требовавшую в данном случае, кроме всех прочих качеств, еще и чисто гаранинского упрямства, ибо здесь на первых порах не удалось обнаружить ни прямых улик, ни очевидцев.
   Костя оправдал возложенные на него надежды. Сначала он нашел мальчишек. Это было далеко не просто. Только трое из целой оравы видели черную машину, но их не было во дворе, когда туда пришел Костя. Он вытащил ребят из дома, оторвав их от важной и ответственной работы: как оказалось, один уже полчаса отмачивал с конверта ценнейшую корейскую марку, второй, оставшись один, учил своего Рекса приносить различные предметы и извел при этом весь имевшийся в доме запас сахара, а третий пытался универсальным клеем восстановить до прихода матери разбитую тарелку. Но кто же из них мог устоять, если прибежавший со двора приятель задыхающимся голосом сообщил, что туда пришел «довольно чудной дядька», который вчера смотрел игру московского «Динамо» с австрийским «Рапид», знает биографии всех знаменитых советских футболистов, а Дементьева и Хомича даже лично, но который ничего не желает рассказывать, пока не придет он, Витька, и только потому — вот чудак! — что именно Витька гулял вчера утром во дворе!
   Так появилось первое упоминание о таинственной черной машине.
   Но к кому она приезжала? И Костя предпринял обход всех квартир в подъезде: может быть, какой-нибудь шофер приезжал на этой машине пообедать, или кто-нибудь из жильцов является ее владельцем, или, наконец, кто-то приехал с вокзала или по делу.
   Это было очень трудно — всюду застать хоть одну хозяйку, которая в пятницу утром была дома, помочь ей хорошенько вспомнить то утро и внимательно выслушать ее рассказ. При этом каждый раз Костя ловил себя на том, что он больше всего боится услышать в рассказе упоминание о приезде черной машины. Но этого не случилось. Поэтому в каждой квартире он как бы одерживал маленькую победу, важность которой все росла и росла, пока не превратилась, после разговора в последней квартире, в ценнейший факт, в звено особой цепи, но звено еще не очень крепкое и надежное: ведь машину заметили только три мальчика и сведения о ней были очень скудны.
   Поэтому Костя прибег еще к одному приему.
   В тот день, когда Сергей беседовал с Голиковой, Костя рано утром снова, в который уже раз, подошел к знакомому дому. Игравшие невдалеке ребятишки, заметив высокую, плечистую фигуру в светло-сером костюме и соломенной шляпе, приветствовали Костю, как старого знакомого.
   Гаранин остановился около подъезда и стал внимательно оглядывать окружающие корпуса. Потом он сошел с тротуара и даже присел, сделав вид, что рассматривает что-то на земле, но исподлобья вновь внимательно оглядел окна стоявшего напротив корпуса.
   Затем Костя выпрямился, сдвинул на затылок шляпу и подозвал к себе одного из своих юных знакомых.
   — Слушай, знаменитый дрессировщик. Мне прошлый раз показалось, что ваша резиденция находится в том доме. Верно?
   — Так точно, дядя Степа, — в тон ему откликнулся мальчик. — А что такое резиденция? Где собак дрессируют, да?
   — Ну, нет, — усмехнулся Костя. — Это где важные люди живут. А почему я дядя Степа? Высокий очень? Ага. Ну, так, скажи, вон те окна, это не твоей квартиры?
   — Нет. То квартира семь, а я в девятой.
   — А вот те?
   — Те — восьмая квартира, соседняя с нашей.
   — Здорово разбираешься, — похвалил Костя. — Ну, а кто ж там по утрам дома бывает?
   — Да Вера. Она этот месяц во второй смене. Еще тетя Клава, мать ее, та нигде не работает, — охотно ответил мальчик, явно польщенный похвалой.
   — А отец этой Веры на работе?
   — Отец? Нет, он выбыл в неизвестном направлении.
   — Как так?
   — А так. Уехал куда-то и не вернулся. Тетя Клава все плачет. И я слыхал, мама говорила: «Подлец, семью бросил». А я думаю, разве можно семью бросить, это же не вещь какая-нибудь. Верно?
   — Верно, брат. Это нам с тобой не понять.
   — Во-во, так и отец сказал да маму зачем-то поцеловал.
   — А Вера, она что — комсомолка?
   — А как же? Вполне сознательная, — солидно ответил мальчик. — Второй раз уже голосует на выборах. На заводе у себя она член комитета. Это она Петьке, брату моему старшему, сказала, когда он ее танцевать звал. И не пошла. А между прочим, с Колькой Соловьевым из четырнадцатой пошла. Так что я ее теперь презираю, с пятницы.
   Не менее подробно юный дрессировщик обрисовал Косте и жильцов другой заинтересовавшей его квартиры.
   Гаранин поблагодарил, попросил передать привет Рексу и, посоветовав в интересах его здоровья экономить сахар, отправился в корпус напротив.
   Длительный разговор в седьмой квартире ничего не дал: старушка пенсионерка и молоденькая домашняя работница, как ни старались, не могли вспомнить, что они видели утром в пятницу из окон своих комнат.
   Дверь восьмой квартиры открыла высокая худощавая девушка в скромном синем платье и с пестрой косынкой на плечах.
   — Вы Вера? — спросил Костя.
   — Да. А я вас не знаю. Вы откуда?
   Костя протянул ей свое удостоверение.
   — Проходите, пожалуйста, товарищ, — торопливо сказала девушка. — Только извините, у нас не прибрано.
   Комната оказалась небольшой и очень чистенькой. Над узкой, покрытой белой простыней кроватью висел портрет Ленина, а под ним — карта Европы. Это почему-то очень понравилось Косте, и он открыто и серьезно, без обиняков, спросил:
   — Вы, я думаю, догадались, по какому делу я вас беспокою?
   — Ну, конечно. Тут все уже об этом говорят. Буду очень рада вам помочь.
   — Тогда постарайтесь вспомнить, — внушительно и неторопливо сказал Гаранин, — хорошенько вспомнить, что вы видели утром того дня из вашего окна.
   — Сейчас постараюсь, — чуть растерянно ответила Вера, жестом приглашая Костю садиться.
   Оба уселись за стол. Гаранин положил на краешек шляпу и вынул записную книжку. Вера задумалась, подперев щеки руками.
   — В пятницу… пятницу… Что же я делала?
   — В тот день вы ходили на танцы, — подсказал вдруг Костя.
   Вера подняла на него удивленные глаза.
   — Правда. Откуда вы знаете?
   — Это мне рассказал мой приятель из девятой квартиры, Витя, хозяин Рекса.
   — Витя? — улыбнулась Вера. — А он вам не говорил, что презирает меня? — И вдруг порывисто схватила Костю за рукав пиджака. — Вспомнила! Ой, как хорошо вспомнила! Слушайте. Всему виной этот самый Витя. В то утро он играл во дворе в мяч и нечаянно попал в наше окно. Я подбежала, но мальчишек уже и след простыл. А напротив, у того самого подъезда, я увидела красивую такую черную машину, большую. Но не «ЗИС», а какой-то, наверно, иностранной марки.
   — Вы хорошо это помните? — переспросил Костя, чувствуя, как забилось у него сердце, но стараясь придать голосу самый равнодушный тон, чтобы Вера могла спокойно, не торопясь, припомнить все детали.
   — Конечно. В машине сидел шофер. Я его хорошо разглядела — молодой, белобрысый и с таким, знаете, птичьим лицом. Он был в кожаной куртке с молнией. А рядом сидела девушка.
   — Девушка? — не выдержал Костя. — Блондинка?
   — Да, блондинка.
   — А лицо ее разглядели?
   — Нет, — огорченно ответила Вера. — Хоть и довольно долго смотрела. Этот шофер был похож на одного парня с нашего завода. Вот я и думала: он это или нет. Потом я отошла от окна, а через несколько минут из магазина пришла мама, и мы сели завтракать. Когда я снова выглянула в окно, машина все еще стояла. А потом из парадного, того самого, — с ударением, нахмурив брови, повторила Вера, — вышел какой-то мужчина, и машина уехала. Вот, пожалуй, и все, — Вера взглянула на Костю. — Скажите, вам это хоть чем-нибудь поможет, а?
   И Костя не нашел в себе сил хитрить — таким правдивым был ее взгляд, столько было в нем дружеского участия и доверия.
   — Да, вы нам очень помогли, — честно признался Костя и добавил: — Я вас задержу еще немного, чтобы записать ваш рассказ.
   Вера кивнула головой. Несколько минут царило молчание. Костя быстро писал. Неожиданно он остановился, что-то обдумывая, потом поднял голову.
   — Скажите, Вера. Значит, ваша мама пришла домой как раз в то время, когда стояла эта машина? Она должна была ее видеть. Правда?
   — Да, пожалуй, — согласилась Вера.
   — Мне хотелось бы с ней поговорить. Это можно?
   — Конечно, она у знакомой, в соседней квартире. Я сейчас ее позову, — поспешно сказала Вера, вскочив со стула.
   — Только давайте условимся, — предупредил Костя, — вы ни слова не скажете ей о цели моего прихода. Ладно?
   — Хорошо, хорошо. Я сейчас.
   Вера убежала.
   Через пять минут перед Костей сидела пожилая, худенькая женщина с утомленным лицом и беспокойно теребила концы накинутого на плечи платка.
   Костя старался как можно спокойнее и мягче задать свой вопрос. Но получилось преувеличенно осторожно и даже боязливо. Женщина вдруг улыбнулась, и от этого все лицо ее озарилось каким-то добрым и мягким светом.
   — Что это вы со мной, как с тяжело больной говорите? Так выгляжу небось? Что поделаешь, сынок, — горе у меня. Из-за него я, можно сказать, и с автомобилем этим черным познакомилась. Даже рассказывать совестно, ей-богу. Верочке тогда и то не рассказала… А тебе, кажись, для дела надо. Так уж скажу.
   Костя видел, как у Веры заблестели на глазах слезы, и сам почувствовал острую жалость к этим, таким душевно сильным и хорошим людям.
   — Иду я, значит, домой из магазина. И вдруг вижу, стоит этот самый автомобиль-то. Никогда к нам в дом такой не приезжал. И тут что-то мне вроде в голову ударило и глупая такая мысль пришла. «Что, — думаю, — а вдруг это мой Митя вернулся?» Я к шоферу-то подбежала и не своим голосом спрашиваю: «Чья машина? Кто приехал?» А шофер зло так глянул на меня, губы скривил и вроде отрезал: «Не вам подано. Идите себе». Ну, я опомнилась и отошла, как оплеванная. Вот тебе и все. Что ж, неужто пригодится вам это?
   — Очень, Клавдия Ивановна, — с горячей признательностью ответил Костя, чувствуя, каким нелегким был для нее этот рассказ. — А скажите, вы запомнили этого шофера?
   — В лицо-то? Еще как, грубияна такого.
   — Ну, а номер машины, наверно, не заметили? — на всякий случай спросил Костя.
   — Представь себе — заметила, — усмехнулась Клавдия Ивановна. — И как посмотрела, сама не знаю. Но вот припомнить его — уволь, не могу. Только две цифирки в голове почему-то засели, две восьмерочки, рядышком.
   Костя еле успевал записывать, буквы весело плясали— по бумаге, и в голове волнами прокатывался какой-то радостный туман. Удача! И откуда только свалилась она на него?
   В тот же вечер Гаранин был вызван к Сандлеру и вслед за Коршуновым докладывал о событиях прошедшего дня.
   Когда Гаранин упомянул о блондинке, находившейся в машине, Сергей обрадованно воскликнул:
   — Вот видите! Это же была Амосова!
   Сандлер сердито поднял ладонь.
   После Гаранина доложил о своей работе Лобанов, который изучал круг знакомых Любы Амосовой.
   — Больше всего она дружила с Борисом Голиковым, они часто переписывались, в общем, надо думать, влюблены были. Установлены еще четыре парня и шесть-семь девушек, с которыми она дружила, все студенты. Пока подозрительны двое — Виктор Спирин и Вячеслав Горелов. Но никаких улик против них еще нет. Сбор материала продолжаю.
   «Эх, Саша, — насмешливо подумал про себя Сергей, — и хочется, как всегда, похвастать, да нечем. Просто жалко смотреть на тебя».
   У Лобанова, коренастого, рыжеватого парня с веснушчатым вздернутым носом и почти неприметными бровями, лицо действительно было недовольное и чуть обиженное. Всем своим видом он как бы говорил: «Дали такой тухлый участок и еще результатов ждете».
   Когда Лобанов кончил, Сандлер поглядел на Зотова и спросил:
   — Твое мнение, Иван Васильевич?
   — Думаю, вокруг Амосовой замкнулось кольцо косвенных улик. Оставлять ее на свободе, пожалуй, опасно.
   — А не спешишь? — прищурился Сандлер и скосил глаза на Сергея.
   — Но, товарищ полковник, завралась она! — снова не выдержал Сергей. — И честное слово, неспроста!
   — Не спешу, Георгий Владимирович, — ответил Зотов. — Но и по другим версиям работу не прекратим, даже усилим.
   Сандлер покачал головой.
   — Лживость — этого еще для преступления мало. Алчность, зависть — всего этого мало, чтобы пойти на такое преступление. Здесь еще нужна активная, злобная воля. А этого я в ней пока не почувствовал. На арест сейчас не согласен — рано. Сначала дайте хоть одну прямую улику, добейтесь от нее новых данных. И потом — во что бы то ни стало найдите мне ту машину. И вы, Лобанов, усильте вашу работу, она меня очень интересует. Все. Совещание окончено, товарищи.
   Все встали. Сергей подошел к Сандлеру.
   — А все-таки мы докажем, товарищ полковник, что не ошиблись, — убежденно и весело сказал он. — Будут и прямые улики.
   В ответ Сандлер добродушно усмехнулся.
   — У вас, Коршунов, хорошее чутье на неправду. Но надо выработать в себе еще чутье на преступление. Это разные вещи. А насчет Амосовой — что ж, теперь первая же прямая улика решит ее судьбу.
   — Но ведь и Зотов согласен со мной, — попробовал возразить Сергей.
   — Ну, Зотов, — снова, но уже с оттенком гордости усмехнулся Сандлер. — Он всего лишь очень осторожен. Вам много надо учиться, чтобы стать похожим на Зотова. Между прочим, обратите внимание, какая у него выдержка. А у вас ее маловато.
   Однако никаких данных Амосова не сообщила, как ни бился с ней Сергей на допросах, чуть не каждую минуту уличая ее во лжи. Допрашивал ее и Зотов. Валентина плакала, сознавалась или упрямилась, потом выдумывала новую ложь, и Сергей только тратил время, чтобы убедиться в этом. Он нервничал, требовал признания, но Амосова обливалась слезами и… снова лгала.
   Утром, на третий день после совещания у Сандлера, Гаранин, как всегда, спросил Сергея:
   — Есть что-нибудь новое?
   Сергей раздраженно ответил:
   — Как всегда, врет — и только. Знаешь, я ее готов иногда задушить.
   — Ну-ну, — скупо улыбнулся Костя, — полечи свои нервы. И я тебе сейчас помогу это сделать. Слушай внимательно, — уже серьезно продолжал он, усевшись на край стола и угощая друга сигаретой. — Зотов приказал, чтобы ты помогал мне. Дело вот какое. Мы вместе с сотрудниками из отдела регистрации автомашин отобрали все машины, в номере которых есть две восьмерки, потом из них выбрали только легковые, больших размеров и черного цвета. Таких выявлено около двухсот. Среди них надо установить ту, которая была на преступлении. Ясно?
   — Ну и работка, — присвистнул Сергей.
   — Да, не простая, — согласился Костя. — Для этого создана целая группа, ты в ее составе. Старшим назначен я. Задание получишь сейчас же.
   — А Амосова?
   — Дай ей собраться с мыслями, — иронически заметил Костя. — Тогда эта девчонка придумает еще что-нибудь новенькое.
   У Сергея наступили хлопотливые дни. Два десятка фамилий шоферов потянули за собой свыше сотни других. С утра до вечера шли к Сергею люди. К концу дня у него немела рука от записей, голова гудела от бесконечных разговоров и все новых и новых сведений.
   Постепенно, один за другим, два десятка шоферов с их жизнью, связями, характерами и вкусами прошли перед Сергеем. К каждому из них нужен был особый подход, это были очень разные люди: молодые и старые, прямые и плутоватые, вежливые и раздражительные, были среди них люди замкнутые и общительные, серьезные и легкомысленные, были передовики производства и середнячки, члены партии и беспартийные.
   И все это были честные люди. То особое чутье на неправду, которое угадал в нем Сандлер, помогло Сергею быстро и безошибочно разобраться в этой пестрой веренице людей.
   Работа оборвалась неожиданно.
   Среди дня Костю и Сергея вызвал к себе Зотов. У него в кабинете они застали и Лобанова.
   — Серьезное дело, товарищи, — объявил им Зотов, озабоченно потирая бритую голову. — Скажите, Гаранин, вами проверен шофер Зайчиков?
   — Нет еще, Иван Васильевич. Вам переданы только его анкетные данные.
   — Так, — как будто удовлетворенно констатировал Зотов. — И это, оказывается, не мало. Ну-с, а вы, — он тяжело повернулся к Лобанову, — вы проверили знакомого Любы Амосовой, некоего Горелова?
   — Проверил, — ответил Лобанов. — Связи плохие, выпивает, водятся лишние деньги. Но он вроде как бы ухаживал за Любой, влюблен был.
   — Долго ухаживал?
   — Познакомился за месяц до убийства. Бывал дома. Как, впрочем, и другие знакомые.
   — Так вот, — веско сказал Зотов. — Просматривал я ваши материалы. Интересная деталь. Зайчиков и Горелов живут в одном доме, может быть, и знакомы. Понимаете, чем пахнет? С одной стороны, Зайчиков — это машина, с другой — Горелов, — это подвод. Немедленно займитесь этой версией. Вы втроем образуете новую группу. Старшим назначаю Гаранина.
   — Надо установить их связь с Валентиной Амосовой, — предложил Сергей.
   — Нет, — резко возразил Зотов. — Терпение, Коршунов. Забудьте на время об Амосовой. Прежде всего надо установить их связь между собой. Потом — что они делали в ту пятницу. Это трудно, прошло уже дней десять, но это необходимо.
   Через полчаса Гаранин и Коршунов поехали по указанному адресу. С особым заданием уехал Лобанов.
   Узенький и кривой переулок в Замоскворечье — точно чудом сохранившийся осколок прошлого века: одноэтажные и двухэтажные деревянные домишки с палисадничками, мезонинами и галерейками, скамейки у ворот и булыжная мостовая. Только антенны телевизоров да стоявшие у тротуара две-три машины нарушали это впечатление.
   Сергей и Костя шли рядом, разморенные жарой, и лениво переговаривались.
   — Дом четырнадцать, — сказал Костя, — еще четыре дома.
   Друзья повернули за угол и внезапно остановились, переглянувшись. Впереди, через два дома от них, около тротуара стояла большая черная машина. Хорошо был виден номер: «МГ-14-88». Около дома на скамейке сидел парень лет двадцати в красной майке и не спеша наигрывал что-то на гармони, то и дело пригибаясь к ней ухом.
   — Что ж, начнем, — тихо проговорил Костя.
   Они приблизились к парню и, поздоровавшись, сели рядом на скамейку.
   — Ну и машинка! — восхищенным тоном произнес Костя. — Это какое же начальство у вас здесь живет?
   — Начальство, — презрительно протянул парень. — Тоже мне. Это, видишь, Колька Зайчиков, шофер, домой прикатил.
   — Обедать?
   — Кто его знает. Он и так раз пять в день приехать может. Начальство, видишь, на заседании сидит, а Колька катается себе. Вчера вон мать на рынок возил. Представляете? Картинка.
   — И приятелей, наверно, катает? — вступил в разговор Сергей.
   — А как же. И девчонок тоже.
   — А ты катался?
   — Раньше катался. А теперь нет. Мы с Колькой, считай, уже дней десять как не разговариваем. Да мне плевать. Завтра в деревню, видишь, еду, в отпуск. Вот, — указал он на гармонь, — программу готовлю.
   — Отчего же вы с Колькой поссорились? — равнодушно спросил Костя.
   — Да как же, — сердито ответил парень. — Обещал в тот день прокатить с утра. Мне аккурат во вторую смену выходить пришлось. Мастер один заболел. Ну, а мне вроде доверяют. Так вот жду я Кольку. Даже костюм выходной надел. И еще того хуже, девушку знакомую пригласил. Наконец смотрим — подкатывает. Вдруг, откуда ни возьмись, дружок его, Славка Горелов выбежал, чтой-то пошептались и вдвоем, видишь, укатили.
   — Что ж это он так? — удивился Сергей.
   — Смеялся еще потом. Говорил, дело важное было, подзаработал на чем-то. И верно. На другой день они со Славкой здорово гуляли. Известно — шпана, хоть и студент Славка-то.
   — А в какой же это день поездка твоя не удалась, можешь вспомнить? — спросил Костя.
   — Очень даже могу. В прошлую пятницу. А вам, собственно, зачем это? — насторожился парень.
   — Ну, друг, с тобой, видно, хитрить не надо. Человек ты серьезный. На, гляди, — и Костя протянул ему свое удостоверение.
   Парень присвистнул от удивления.
   — Достукались, значит?
   — Вроде да.
   — Поделом. Гниды, а не люди.
   Петр Гвоздев, несмотря на простоватый вид, оказался человеком толковым, наблюдательным и деятельным. Он не только сам дал весьма точные и подробные показания, но и превратил свою комнату в некую оперативную штаб-квартиру, куда вызывались по его же совету другие очевидцы и свидетели. Вызывал их сам Гвоздев, очень искусно и незаметно для окружающих. Он же начинал разговор одним и тем же, невинным на первый взгляд вопросом:
   — Ты помнишь ту пятницу, когда я на Колькиной машине кататься собрался?
   — А то как же, — ухмыльнулся в пегую бородку сосед по квартире, — такого форса навел на себя и вдруг — конфуз на весь двор. А поделом, — назидательно прибавил он, — не води компании с этими обормотами. Что Колька, что Славка. А ты токарь большой руки, талант, грамота у тебя, опять же портрет снимали.
   Гвоздев покраснел и с независимым видом полез за папиросой.
   — А почему вы думаете, что этот случай был именно в ту пятницу, седьмого? — спросил Костя.
   — Ну, почему, почему… — смутился старик.
   — Да ты ведь, Прокофий Кириллович, в тот день за пенсией ходил, — вмешался Гвоздев. — Неужель забыл?
   — Так и есть, — обрадовался Прокофий Кириллович.
   Видно было, что полученное оскорбление Гвоздев переживал бурно и широко: весь двор знал об этом, и все симпатии были на стороне Гвоздева.
   Под вечер Гаранин и Коршунов возвращались в самом приподнятом настроении.
   — Вот парень попался — золото! — восхищенно говорил Сергей. — Но подготовку к концерту мы ему все-таки сорвали.
   — За него не беспокойся. Такой лицом в грязь не ударит, — усмехнулся Костя.
   Придя в управление, они застали в своей комнате Лобанова. Он сидел за столом Сергея, откинувшись на спинку кресла и жмурясь под лучами заходящего, нежаркого солнца.
   — Смотрите, пожалуйста, — заметил Сергей, — как сытый кот на крылечке.
   — Хватит шуток, — посерьезнел Гаранин. — Докладывай, Лобанов.
   — Сейчас доложим, — не спеша отозвался тот. — Я вас уже часа два поджидаю. Все, Костя, сделано в лучшем виде. Карточку Зайчикова я достал, у нас ее тут же пересняли, увеличили. Я тем временем съездил за Клавдией Ивановной и Верой. Между прочим, очень симпатичная девушка и о тебе спрашивала.
   — Это к делу не относится, — оборвал его Костя. — Не тяни, Сашка.
   — Короче говоря, — радостно выпалил Лобанов, — и мамаша и дочка, каждая в отдельности, среди предъявленных им фотографий без колебаний опознали Зайчикова.
   Гаранин и Коршунов переглянулись.
   На следующее утро по приходе в гараж был арестован Зайчиков. Это оказался тщедушный белобрысый парень в розовой перепачканной рубашке с закатанными рукавами и отстегнутым воротничком.
   Допрос вел сам Зотов в присутствии Гаранина и Коршунова.
   Зайчиков говорил плаксивым, обиженным тоном и вначале пытался все отрицать. Но припертый показаниями очевидцев и свидетелей, запинаясь, он признался, что действительно в тот день отвез своего приятеля Горелова по указанному адресу, получив за это четыреста рублей.
   — Что было дальше? — жестко спросил Зотов.
   — Дальше он зашел в подъезд и возвратился через полчаса с вещами. А мы в машине сидели.
   — Кто мы?
   — Да я с девушкой, Славкиной знакомой, он ее прокатить хотел.
   — Вы ее знаете?
   — Нет, в первый раз видел. Верой или Варей, а может, Валей звать, не помню. Она подсела в машину по дороге.
   — В каком месте? Только точно.
   — Мы заехали за ней в кафе «Ласточка» около Курского вокзала.
   — Ого! Зачем же вы такой крюк дали?
   — Я почем знаю? Горелов велел.
   — Так. Кого еще встретили там, с кем говорили?
   — С официанткой говорили, с кем еще?
   — Вам лучше знать.
   — Я ни с кем больше не говорил, а за Гореловым не следил.
   Зотов внимательно посмотрел на сидевшего перед ним парня, минуту помолчал, перекладывая на столе карандаши, потом задумчиво произнес: