Адамс Дуглас Ноэль. Детективное агентство Дирка Джентли (Дирк Джентли - 1)

   Молодой человек вздрогнул от удивления.
   - Ловко, не так ли? - сказал профессор и извлек солонку из-за уха мумиеподобного соседа справа, чем вызвал почти неприлично молодое хихиканье где-то рядом. Профессор озорно улыбнулся: - Препротивнейшая привычка, сознаюсь. В моем списке дурных привычек, от которых надлежит избавиться, она стоит третьей после курения и пиявок.
   Да, здесь тоже ничего не изменилось. Кто-то любил ковырять в носу, кто-то бил старух на улице. Привычка профессора была сравнительно безобидной по сравнению с другими - просто странность, детское пристрастие к фокусам. Ричард вспомнил свое первое обращение к наставнику с личной проблемой. Причиной был обыкновенный страх, знакомый первокурснику, которому впервые предстояло самостоятельно написать реферат. Но в тот момент Ричарду он показался делом почти непреодолимым и давящим, как тяжкое бремя. Профессор, сосредоточенно хмурясь, с глубоким вниманием выслушал его исповедь, а когда Ричард закончил, задумался, поглаживая подбородок, а затем, нагнувшись поближе, внимательно заглянул ему в глаза.
   - Боюсь, ваша главная проблема в том, - сказал он, - что ваш нос забит скрепками для бумаг.
   Ричард ошалело уставился на него.
   - Позвольте вам это доказать, мой юный друг. - С этими словами профессор, протянув руку через стол, вытащил из носа Ричарда цепочку из одиннадцати скрепок и небольшой ластик в форме лебедя.
   - Вот он, главный виновник! - воскликнул профессор, подняв ластик вверх. - Бывает, что они попадаются даже в пакетах с овсянкой и могут причинить немало неприятностей. Что ж, я очень рад нашей маленькой беседе, дорогой друг. Не стесняйтесь побеспокоить меня и в другой раз, если у вас возникнут подобные проблемы.
   Разумеется, Ричард более никогда не беспокоил профессора по таким пустякам.
   Он окинул взглядом стол в поисках знакомых лиц.
   Через два человека от себя он увидел декана факультета английского языка и литературы, бывшего когда-то его научным руководителем, но тот ничем не выказал, что знает Ричарда. И немудрено. За все три года учебы Ричард сделал все, чтобы не попадаться ему на глаза, даже отрастил бороду, чтобы быть похожим на кого угодно, только не на самого себя.
   За деканом сидел совсем незнакомый Ричарду человек. Он не знал его, как, должно быть, и все остальные. Тощий, он чем-то напоминал странную птицу, к тому же у него был пугающе длинный хрящеватый нос. Слишком длинный и слишком хрящеватый. Этот нос напоминал Ричарду киль той самой австралийской яхты, которая, как утверждали, именно из-за его длины выиграла кубок в регате 1983 года в Америке. Потом было много споров по этому случаю, но к незнакомцу за столом это отношения не имеет.
   Сейчас, похоже, с ним никто и словом не перекинулся. Да, никто. А, впрочем, как оказалось, так было всегда.
   Каждый, кто впервые встречался с обладателем длинного носа, сначала испытывал легкий шок, а потом был так ошарашен, что о том, чтобы заговорить с ним, не могло быть и речи. А далее, с каждой новой встречей, сделать это оказывалось все труднее. Шли годы, их минуло без малого семнадцать. И все это время бедняга жил в глухом коконе из всеобщего молчания. За столом официанты были уже приучены ставить перед ним отдельную солонку, перечницу и баночку с горчицей, поскольку никто бы не осмелился попросить у него передать соль, перец и прочее с другого конца стола. А о том, чтобы сидеть с ним рядом, никто даже не помышлял, и все по причине его длинного носа.
   Другой странностью незнакомца была серия непонятных жестов, которые он периодически повторял на протяжении всего вечера. Он постукивал себя в определенном порядке всеми пальцами левой руки и одним пальцем правой или мог постукивать себя по любой части тела - по костяшкам пальцев, локтю или колену. Прерывая это занятие, чтобы съесть что-нибудь из подаваемых блюд, он в это время странно хлопал глазами и тряс головой. Никто, разумеется, никогда не отважился бы спросить у него, зачем он это делает, хотя любопытство мучило всех.
   Кто сидел за длинноносым, Ричарду так и не удалось увидеть.
   С другой стороны от себя, за высохшим антропологом, сидевшим за профессором Кроном, Ричард увидел Уоткина, преподававшего античную филологию, человека пугающе черствого и со странностями. Глаза его за толстыми квадратными стеклами очков, казалось, жили своей собственной жизнью, как рыбы в аквариуме. У него, слава Богу, был самый обыкновенный нос и бородка а-ля Клинтон Иствуд. Глаза его вожделенно блестели, скользя по лицам ближайших соседей. Профессор выбирал себе достойного оппонента, чтобы начать диспут. Жертвой стал вновь назначенный директор университетской радиопрограммы "Радио-3", сидевший напротив. Но, к сожалению, он уже был вовлечен в горячий спор, начатый деканом кафедры музыки и профессором философии. Эти двое пытались втолковать обескураженному директору Би-Би-Си, что фраза "слишком много Моцарта", если определить каждое из составляющих ее слов, изначально противоречива и в любом контексте будет лишена всякого смысла, не говоря уже о том, что не может стать частью какой-либо аргументации в пользу любой программной стратегии. Новоиспеченный директор, судорожно сжав в руках нож и вилку, искал глазами кого-нибудь, кто смог бы спасти его. В эту минуту, увы, его взор остановился на Уоткине. К несчастью.
   - Добрый вечер, - улыбнулся ему Уоткин, дружески кивнул и, глядя в тарелку с супом, только что поставленную перед ним, застыл над ней. Пусть молящий о помощи немного помается. Он еще не знает, что помощь может обойтись ему почти в полдесятка радиопередач.
   За Уоткином совершенно неожиданно для себя Ричард увидел ту, кто своим хихиканьем одобрил фокус профессора с солонкой. Это была маленькая девочка с белокурыми волосами и мрачным взглядом. Ей было не более восьми. Время от времени она раздраженно пинала ногой ножку стола.
   - Кто это? - удивленно спросил Ричард у профессора.
   - О ком вы? - так же удивленно переспросил его профессор.
   Ричард незаметно указал на девочку.
   - Видите девочку, - прошептал он. - Совсем маленькая. Это ваш новый профессор математики?
   Старик недоуменно уставился на него.
   - Вы полагаете? - Он был явно озадачен. - Понятия не имею. Никогда не знал, что такое возможно. Невероятно.
   Но все разъяснилось, когда к ней подошел уже упомянутый директор с Би-Би-Си и приказал оставить в покое ножку стола. Ему удалось вырваться из плена спорящих соседей. Девочка, перестав колотить ногой о ножку стола, просто стала болтать ею. Когда же отец снова сделал ей замечание и попросил вести себя хорошо, ему тут же достался пинок. Наконец это удовлетворило девочку и несколько скрасило для нее этот скучный и непонятный вечер, но ненадолго.
   Отец тем временем посетовал на необязательность приходящих нянь, которые в последнюю минуту подводят. Но проблемы озабоченного отца мало интересовали профессуру, и разговор на эту тему не получился.
   - Совершенно ясно, что открытие музыкальных вечеров композитора Букстехуде [Букстехуде, Дитрих (1637-1707), шведский композитор, оказавший влияние на Баха] сильно задерживается, - заметил профессор музыковедения, обращаясь к директору радиопрограммы. - Надеюсь, вы постараетесь изменить ситуацию к лучшему, - назидательно закончил он.
   - О да, конечно, - торопливо заверил его тот и пролил суп. - Э... э... э... вы имеете в виду фестиваль музыки Глюка, конечно?
   Девочка, которой все наскучило, снова пнула ножку стола. Отец опять сделал ей замечание, но она, склонив в его сторону голову, о чем-то беззвучно спросила.
   - Не сейчас, - тихо, но категорично ответил отец.
   - А когда?
   - Чуть позже. Возможно. Посмотрим.
   Девочка сердито нахмурилась.
   - Ты всегда так говоришь, - снова почти беззвучно произнесла она и мрачно съежилась на стуле.
   - Бедное дитя, - пробормотал профессор. - Кто из нас в душе не чувствует себя здесь так же. О, спасибо.
   Подали суп, и это на время отвлекло его и Ричарда.
   - А теперь расскажите мне, - снова заговорил профессор, после того как они отведали первые ложки супа и мысленно, но единодушно пришли к выводу, что это отнюдь не шедевр кулинарного искусства, - чем вы теперь занимаетесь? Что-то с компьютерами, не так ли? И еще это связано с музыкой, как я понимаю. Когда вы были студентом, я думал, что по окончании вы станете преподавать английский и литературу. А прочими делами заниматься будете лишь в свободное время. - Он многозначительно посмотрел на Ричарда поверх ложки с супом. - Постойте, - остановил он его, прежде чем тот попытался ответить. - Помнится, у вас уже тогда было что-то подобное компьютеру. Когда это было? Кажется, в 1977 году, не так ли?
   - То, что мы тогда называли компьютерами, были всего лишь своего рода электрические счеты, но...
   - Нет, нет, не надо умалять значения такой полезной вещи, как канцелярские счеты, - поспешил возразить профессор. - В умных руках это весьма точный и чуткий инструмент. Кроме того, он не нуждается в электроэнергии, может быть изготовлен из любого материала, какой найдется под рукой, а главное, не выходит из строя в нужную минуту.
   - В таком случае делать их электрическими вообще абсурд, - заметил Ричард.
   - Совершенно верно, - согласился профессор.
   - Прибор, о котором вы говорили, профессор, выполнял не так уж много из того, что не мог бы выполнить человек, и к тому же быстрее и без лишних хлопот, - подтвердил Ричард. - Но, с другой стороны, он вполне заменял ленивого и тупого ученика.
   Профессор вопросительно и с иронией посмотрел на него:
   - Не знал, что в них испытывается недостаток. С этого места я мог бы попасть хлебным катышем в добрый десяток их за этим столом.
   - Не сомневаюсь. Но давайте посмотрим на это еще с одной стороны. В чем истинный смысл того, что один чему-то учит другого?
   Вопрос неожиданно вызвал одобрительное бормотание соседей за столом.
   Ричард продолжил:
   - Я хочу сказать, когда вам хочется что-то по-настоящему понять, нет лучшего способа, чем попытаться втолковать это кому-то другому. Это заставляет сначала упорядочить и рассортировать все в собственном мозгу. В таких случаях чем неспособнее и тупее ученик, тем тщательнее следует разложить все по полочкам, на самые простые и доступные понятия. В этом и заключается суть программирования. А к тому времени, как вы свою сложную идею разложите на простейшие составляющие так, что все станет доступно даже глупой машине, вы успеваете и сами кое-что узнать. Учитель обычно узнает больше, чем ученик. Разве не так?
   - Трудновато было бы мне знать меньше моих учеников. Для этого пришлось бы сделать себе лоботомию, - негромко проворчал кто-то из гостей.
   - Вот почему я просиживал днями за К-6, пытаясь с его помощью написать реферат, хотя мог бы сделать это за пару часов, сев за пишущую машинку. Меня увлек сам процесс объяснения машине, чего я от нее хочу. В сущности, я создал собственный процессор, систему подготовки текстов на языке Бейсик. Простая процедура поисков и замены слов занимала примерно часа три.
   - Я что-то не помню ваших рефератов. Вы их писали?
   - Откровенно говоря, нет. Это не были рефераты в буквальном смысле слова. Но причины, почему они мне не удавались, были весьма интересны. Например, я обнаружил... - Ричард умолк, улыбнувшись про себя. - Видите ли, в те времена я играл на органе в рок-группе, - пояснил он. - Но, увы, это ни в чем мне не помогало.
   - Я этого не знал, - заметил профессор. - В вашем прошлом больше темных пятен, чем я догадывался. Качества, вот чего не хватает этому супу, недовольно проворчал он, тщательно вытирая губы салфеткой. - Как-нибудь надо зайти на кухню и удостовериться, что выбрасываются лишь плохие куски говядины, а хорошие все же идут в котел. Итак, вы играли в рок-группе? Так-так. Святые небеса.
   - Да, играл, - подтвердил Ричард. - Мы назвали ее "ОХО", что означает "Относительно Хороший Оркестр". Но, к сожалению, мы не оправдали названия. Мечтали стать Биттлзами начала 80-х. По сравнению с ними у нас были более благоприятные возможности, как финансовые, так и юридические. Поэтому мы могли сказать себе: "Ребята, нам нечего тревожиться за будущее". И мы не тревожились. Покинув Кембридж, я года три жил впроголодь.
   - Кажется, в эти годы мы встречались с вами пару раз, чисто случайно, заметил профессор. - Помню, вы сказали мне тогда, что дела у вас идут отлично.
   - Да, насколько отлично могли идти дела у подметальщика улиц. Не представляете, сколько мусора в этом городе. Более чем достаточно, чтобы карьера подметальщика могла бы стать довольно прибыльной. Но я свой мешок с мусором чаще всего подкидывал напарнику.
   Профессор сокрушенно покачал головой:
   - Это была карьера не для вас, мой друг. Есть много таких профессий, где подобное великодушие, несомненно, обеспечило бы быстрое продвижение по служебной лестнице.
   - Кроме этой профессии, я испробовал немало и других, но с тем же успехом. Впрочем, я сам нигде подолгу не задерживался. Я слишком быстро уставал, чтобы быть хорошим работником. Меня часто находили спящим либо на крыше курятника, либо на полу у картотеки, в зависимости от того, чем я в то время занимался. Проводить бессонные ночи у компьютера, пытаясь научить его играть "Три слепых мышонка", было моей заветной мечтой и главной целью.
   - Уверен, что так оно и было, - согласился профессор. - Спасибо, поблагодарил он официанта, забравшего у него тарелку с недоеденным супом. - Большое спасибо. "Три слепых мышонка", говорите? Хорошо, очень хорошо. Без сомнения, вам это удалось и этим объясняются ваше нынешнее благополучие и известность, не так ли?
   - Не только этим, но и кое-чем другим.
   - Я этого опасался. Жаль, что вы ничего не прихватили с собой. Это могло бы развеселить юную леди, которой приходится терпеть общество окаменелостей. Быстрый ритм "Трех слепых мышат", несомненно, развлек бы ее.
   Склонившись над столом, профессор попытался отыскать взглядом девочку, сидевшую через два стула от него. Она, понуро опустив плечи, сидела, скучая, на своем стуле.
   - Привет, - окликнул ее профессор.
   Девочка удивленно подняла на него глаза, а затем, застеснявшись, потупилась и заболтала ногами.
   - Что, по-вашему, хуже, юная леди, - обед или компания, в которой вы очутились? - спросил у нее профессор.
   Не поднимая глаз, девочка хихикнула и пожала плечами.
   - Вы поступаете благоразумно, не спеша с ответом, - одобрил профессор и продолжил далее свою мысль. - Лично я подожду, когда подадут тушеную морковь и лишь после этого сделаю выводы. Ее тушат с конца прошлой недели, и я опасаюсь, что этого будет недостаточно. Кстати, хуже тушеной моркови может быть лишь коллега Уоткин. Он сидит между вами и мною, тот, у которого такие дурацкие очки. Впрочем, разрешите представиться, меня зовут Крон. Когда у вас выдастся свободная минутка, вы можете подойти и дать мне пинка.
   Юная леди снова хихикнула и с любопытством окинула взглядом Уоткина. Тот, выпрямившись на стуле, попытался вежливо улыбнуться.
   - Что ж, малышка, - неловко начал он, а шалунья, разглядывая его очки, с трудом удерживалась от смеха.
   Между нею и старым Уоткином понемногу завязалась беседа. Теперь, когда у девочки появился союзник в лице Крона, она почувствовала себя свободнее и повеселела. Ее отец, поймав довольный взгляд дочери, облегченно вздохнул.
   Профессор, сделав доброе дело, смог снова вернуться к своей беседе с Ричардом.
   Однако его молодой друг неожиданно спросил:
   - У вас есть семья, профессор?
   - Э... э... э... нет, - тихо ответил слегка растерявшийся профессор. Лучше расскажите мне, что было дальше, после "Трех слепых мышат".
   - Постараюсь быть кратким. Все в итоге кончилось тем, что я стал работать в компании "Передовые технологии Гордона Уэя"...
   - У знаменитого мистера Уэя? О, расскажите, какой он?
   Вопрос профессора вызвал у Ричарда, как всегда, досаду и раздражение уж слишком часто ему его задавали.
   - Он и лучше, и хуже того, каким его подают в нашей прессе. Впрочем, лично мне он нравится. Как всякий одержимый, он иногда утомляет. Но мы знаем друг друга еще с тех дней, когда наши имена ничего никому не говорили. Он отличный парень, но лучше не давать ему свой номер телефона.
   - Это почему же? Что это значит?
   - А то, что он относится к числу чудаков, которым лучше думается, если они говорят, не закрывая рта. Если у него появляется идея, он готов обсуждать ее с любым, кто попадется на глаза. Его устраивает даже автоответчик. Он охотно говорит и с ним. Уэй держит специальную секретаршу, которая только тем и занимается, что собирает у всех, кому он звонил, пленки с записями разговоров, перепечатывает их, сортирует, редактирует и передает ему каждое утро в голубой папочке.
   - В голубой?
   - Вы вправе спросить, почему он сам не прослушивает записи, - пожав плечами, сказал Ричард.
   Профессор призадумался.
   - Возможно, потому, что ему неинтересно разговаривать с самим собой, наконец догадался он. - В этом есть логика. Известная логика.
   Профессор попробовал поданную свинину под пикантным соусом. Задумчиво пожевав кусочек, он положил нож и вилку рядом с тарелкой.
   - А какова во всем этом роль молодого Мак-Даффа? - спросил он.
   - Дело в том, что Гордон Уэй попросил меня создать программное обеспечение для компьютера "Эппл Макинтош" по обработке финансово-отчетной документации - мощное, удобное, много картинок. Я уточнил, что конкретно ему нужно. Он, подумав, ответил: "В ней должно быть все. Я должен получить для этой модели компьютеров программу высшего класса с использованием также музыки, танцев и пения". Поскольку воображения мне не занимать, я воспринял все буквально и приступил к работе.
   Представляете, профессор, с помощью цифрового шаблона можно представить все что угодно - нарисовать любую поверхность или промодулировать динамический процесс и так далее. А финансовые отчеты компаний - это всего лишь цифры. Я сел и написал программу, которая позволяет сделать отцифровку всего, чего хотите. Столбцовую диаграмму - пожалуйста, смешанную, круглую, как пирог, или обычную, общепринятую. Захочется отвлечься - к вашим услугам любой фон для вашей отчетности, вплоть до танцующих нимф! Можно превратить цифры в летающих чаек, и каждый взмах их крыльев будет определяться показателями работы различных отделений вашей фирмы, или создать такие анимационные фирменные знаки, которые будут говорить сами за себя.
   Но для меня самым увлекательным и, пожалуй, самым забавным было превратить банковскую отчетность в музыкальную пьесу. Я полагал, что это так, шутка, нелепость, но корпорациям именно эта идея пришлась по душе. На нее-то они и клюнули.
   Профессор не сводил внимательного взгляда со своего ученика.
   - Понимаете, любое музыкальное сочинение можно перевести в сочетание цифр, - увлеченно продолжал Ричард. - А цифры способны передать ноту любой высоты...
   - Вы хотите сказать, любой мотив, - уточнил профессор. Он держал перед собой поднятую кверху вилку с поддетой на нее морковкой.
   Ричард улыбнулся:
   - Мотив? Это вы удачно подсказали мне. Я возьму на заметку.
   - Это позволит вам проще и точнее выразить вашу мысль. - Профессор, не попробовав морковку, снова вернул ее на тарелку. - А ваша программа пользуется успехом? - спросил он.
   - Не здесь. Годовые отчеты большинства британских компаний будут звучать, как "Марш смерти" из оратории Генделя "Саул", а вот в Японии она с успехом осуществилась. Появилось немало веселых гимнов, но, если судить по всей строгости, они слишком бравурны и режут слух. Отлично пошли дела в Соединенных Штатах, что с коммерческой точки зрения самое главное. Хотя меня теперь интересует совсем другое: что получится, если из музыки убрать все, что касается финансовых дел, и, подменив цифры, получить, например, звук птичьего крыла? Что уловит тогда слух? Совершенно очевидно, что это будет не звон кассовых аппаратов, как того хотелось бы Гордону Уэю.
   - Поразительно! - воскликнул профессор и отведал наконец морковку. Затем, склонившись над столом, доверительно повернулся к своей новой подружке.
   - Уоткин проиграл, - сказал он девочке. - Тушеная морковь приготовлена по всем правилам. Мне жаль вас, Уоткин, каким бы занудой вы ни были. Морковь приготовлена отлично.
   Девочка хихикнула, на сей раз уже совсем непринужденно, и даже улыбнулась Уоткину, а тот попытался как можно добродушнее принять все за милую шутку. Но глаза-аквариумы, глядевшие на профессора, говорили о том, что желчный старикан не привык сам становиться объектом шуток.
   - Пожалуйста, папа, позволь мне теперь... - вдруг просительно, но довольно громко сказала девочка, обращаясь к отцу. Обретя друзей и известную уверенность в себе, она обрела наконец и голос.
   - Потом, еще не пришло время, - решительно возразил отец.
   - Нет, пришло. Я смотрела на часы.
   - Но... - Отец растерялся и тут же проиграл.
   - Мы были в Греции, - робко и с благоговейным трепетом поведала девочка Уоткину.
   - Вот как, - понимающе кивнул тот. - Очень хорошо. Где именно, Греция большая.
   - Остров Патмос, - уже смелее произнесла девочка. - Там так красиво. Мне показалось, что это самое красивое место в мире. Только паромы плохо ходят. Всегда опаздывают. Я проверяла по часам. Из-за этого мы опоздали на самолет, но я даже была рада.
   - А, Патмос. Понимаю, - проговорил Уоткин, в котором воспоминания девочки что-то, видимо, всколыхнули. - Тогда вам следует знать, юная леди, что грекам всегда было мало того, что они создали античную культуру. Они решили также осчастливить наш век не менее великим творением человеческого воображения. Я имею в виду, разумеется, их расписание паромов. Это поистине вдохновенный полет человеческой фантазии. С этим согласится каждый, кому доводилось пересекать Эгейское море. Гм, я не сомневаюсь в этом.
   Девочка нахмурилась.
   - Я нашла там вазу, - наконец сказала она самое главное.
   - Это сущий пустяк, - торопливо вмешался отец. - Вы знаете, как это бывает. Каждый побывавший в. Греции утверждает, что нашел вазу, не правда ли? Ха-ха.
   Все понимающе кивнули. Это действительно было так. Прискорбно, но факт.
   - Я нашла ее в порту, - пояснила девочка. - В море, у самого берега. Пока мы ждали этого чертового парома.
   - Сара, я просил тебя!..
   - Ты же сам так сказал, даже еще хуже. Я не подозревала, что ты знаешь такие слова. Так как здесь много умных людей, я подумала, что они смогут сказать мне, настоящая она или нет. Мне кажется, она очень-очень древняя. Папа, позволь мне показать ее.
   Отец девочки беспомощно пожал плечами и, нагнувшись, стал шарить под стулом.
   - А знаете ли вы, юная леди, - обратился тем временем к девочке Уоткин, - что Откровение было написано на острове Патмос? Да, да, это так. Его написал сосланный туда Святой Иоанн. У меня нет никакого сомнения в том, что он начал писать эту книгу в ожидании парома. Я почти уверен в этом. Начало замедленное, почти задумчивое, как и настроение человека, приготовившегося ждать, хотя ожидание порядком уже наскучило ему, и он ищет как бы убить время. К концу книги напряжение нарастает и, достигнув кульминации, завершается пророческими видениями. Это кажется мне весьма интересным. Возможно, вам захочется написать об этом, а?
   Девочка посмотрела на него так, будто усомнилась, не сошел ли он с ума.
   - А вот и она, - воскликнул отец девочки, небрежно поставив вазу нафтол. - Обыкновенная ваза, как видите. Девочке всего шесть лет, - как бы извиняясь, произнес он с деланной улыбкой. - Не так ли, дорогая?
   - Семь, - бессердечно поправила его дочь.
   Это был небольшой сосуд, почти сферической формы, высотой не более пяти дюймов и четыре дюйма шириной в самой объемной его части. Невысокое узкое горло и верхняя часть вазы из грубо обожженной глины были в комьях засохшей, твердой как камень земли.
   Сара, быстро схватив вазу, сунула ее в руки соседу справа.
   - У вас такой вид, будто вы все знаете, - решительно заявила она. Скажите, какая она?
   Старый декан, повертев вазу, с нескрываемым пренебрежением сказал:
   - Если соскоблить грязь с ее дна, я уверен, мы найдем метку: "Сделано в Бирмингеме". - Он явно был доволен собственным остроумием.
   - Неужели это такая древность? - поддержал его отец девочки и деланно рассмеялся. - Бог знает, как давно в этом городе что-либо производилось, не так ли?
   - Во всяком случае, это не по моей части. Я микробиолог, - добавил наконец декан. - Может, кто другой что-нибудь скажет?
   Предложение не вызвало у присутствующих особого энтузиазма, но ваза тем не менее пошла по кругу. Хотя и без особого интереса, ее рассматривали все - кто через очки-телескопы с толстыми стеклами, кто через солидные, в черепаховой оправе или модные узкие, в форме полумесяца, или же беспомощно близорукими глазами, придвинув сосуд совсем близко, и с тревогой вспоминая, что забытые очки, возможно, остались в кармане пиджака, накануне отправленного в чистку. Наконец вазу осмотрели все, но никто не спешил выносить свое суждение о происхождении и достоверности находки. Девочка, обидевшись, снова мрачно нахохлилась.
   - Старые олухи, - в сердцах проворчал профессор, повернувшись к Ричарду, и вдруг взял со стола солонку.
   - Юная леди, - обратился он к девочке.
   - О, ради всех святых, увольте нас от ваших фокусов, - в испуге воскликнул старик Коули, поспешно закрывая уши руками.
   - Юная леди, - невозмутимо повторил профессор. - Вы видите эту солонку, самую обыкновенную солонку, и еще вот эту лыжную шапочку...
   - У вас нет никакой шапочки, - беспощадно изобличила профессора девочка.
   - Одну минуту, - быстро нашелся профессор и, встав из-за стола, поспешно вышел, чтобы достать из кармана пальто красную лыжную шапочку.