Страница:
Отдав приказ, чтобы папу тихо перевезли в Ватикан и не сообщали о его смерти как минимум сутки, отец да Скалья приступил к делу.
Как и у всякого не совсем порядочного финансиста, у отца да Скальи был «свой человек», позволяющий осуществлять незаконные трансграничные банковские операции. Это был барон Полетти, глава Банка ди Рома. Отец да Скалья поднял барона на ноги в субботу – и они за один день облегчили Банк Ватикана и подчиненные им банки на сумму, эквивалентную пятистам миллиардам лир. То есть банки-то были, были вкладчики, был персонал, были клиенты – а вот активов уже не было. И если еще двадцать лет назад для подобного злочинья требовался как минимум месяц – то сейчас, с развитием систем электронных транзакций, двое негодяев и мошенников сделали все за один день. Цель у отца да Скальи была простой – взять в заложники все заинтересованные группы и потребовать, чтобы все группировки на конклаве кардиналов, контролируемые самыми разными силами, избрали его папой.
Обычно отец да Скалья принимал кое-какие меры предосторожности, чтобы деньги не вышли из-под контроля. Но сейчас времени на это просто не было.
И каково же было изумление кардинала да Скальи, когда его подельник по этому делу, барон Карло Полетти, перестал отвечать на телефонные звонки и удалился в свою швейцарскую горную резиденцию.
Новый германский папа после первых же дней аудита вызвал кардинала да Скалью и спросил его, куда делись все деньги. Кардинал да Скалья не ответил, но это не потому что он их украл… нет, кстати – он на самом деле их украл, но вот где именно находятся деньги, кардинал не знал и вернуть их не мог, даже если бы очень этого захотел.
Папа бросил кардинала да Скалью в тюрьму и сказал, что тот будет сидеть, пока не вспомнит, где деньги. В ситуации, в которой оказался кардинал да Скалья, это было вечностью. Пожизненным заключением.
Вскоре папа был убит террористами.
Новый папа, граф Пьетро Антонио ди Марентини, неофициальный глава ватиканской разведки, имеющий большие связи с разведками других стран, в частности с британской, первым делом освободил да Скалью и поговорил с ним начистоту. Да Скалье терять было уже нечего – и он признал, что деньги вместе с бароном Карло Полетти вышли из-под контроля.
Папа приказал не выносить сор из избы, то есть подделывать всю отчетность, пока деньги не будут найдены. Только второго дела банка Амброзиано и не хватало – а это будет почище банка Амброзиано.
Кардинал да Скалья с радостью согласился.
Все стороны в этой игре понимали, что они попали в цейтнот. Ни одна из тех сторон, которая потеряла деньги, не могла убить барона Полетти, что технически было возможно, – тогда никто не узнает, где же все-таки деньги и как получить их назад. Граф ди Марентини, новый Папа – наверное, он потому и стал Папой, получил голоса итальянской части коллегии выборщиков – сделал сильнейший ход, умыкнув сына барона Полетти, Джузеппе Полетти, к похищению которого приложила в свое время руки католическая церковь и лично граф ди Марентини. Он умыкнул его из разорванной на куски гражданской войной Персии и получил сильнейший козырь в свои руки, козырный туз. Страшно было подумать, что было бы, например, если бы Джузеппе Полетти попал в руки русских и те, не разобравшись, просто отпустили бы его. А еще страшнее было бы – если бы русские разобрались во всем.
Но были еще и джокеры.
Самым простым ходом было – обменять Джузеппе Полетти на деньги, и всего делов. Но при более тщательном рассмотрении этот ход обернулся бы катастрофой. Тот, кто держал в руках Джузеппе Полетти, имел возможность получить не только свои деньги, но и чужие. Таким образом, нечистоплотные в финансовых вопросах кардиналы наживали врагов в виде мексиканского наркобарона, под началом которого десятки тысяч боевиков и польских террористов. Ведь если барону Полетти вернуть сына – он в ответ вовсе не будет обязан вернуть ВСЕ деньги, верно? Только те, которые принадлежат оказавшим ему услугу людям.
Это при том, что барон имел возможность нанять лучших в мире боевиков для того, чтобы вырвать из рук похитителей своего сына на этапе передачи.
Зная барона Полетти и его итальянскую, скорее даже южноитальянскую натуру, не приходилось сомневаться, что, получив в руки сына и вернув деньги, он моментально начнет мстить. Как? Да очень просто. Достаточно будет отдать документы журналистам – и все деньги конфискуют, а их всех отправят в тюрьму. Наркоторговля, похищения, убийства, терроризм, ядерная контрабанда. Достаточно?
Так что ситуация завязалась в гордиев узел и никто из игроков не мог сделать ни одного хода без того, чтобы не заставить объединиться против себя всех остальных игроков за столом. Нужен был кто-то третий. Кто-то, кто обладает достаточной силой, но при этом не терял денег в Банке Ватикана.
Единственным, кто мог напрямую контактировать с бароном Полетти, был кардинал да Скалья. Барон выставил требования – сын в обмен на доступ к деньгам, но это требование было невыполнимым по обстоятельствам, указанным выше. После Персии сам барон не знал, у кого именно находится его сын, – и это было единственное уязвимое его место. Не зная, на кого именно давить, – он давил на всех сразу.
Тем временем начались необъяснимые убийства влиятельных кардиналов и папабилей, претендентов на папский трон. Кардинал Кейт Каллари погиб в Белфасте при штурме небольшого особняка силами спецотряда полиции. Вместе с ним нашли его любовника, молодого, но уже прославившегося своей жестокостью боевика ИРА. Кардинал Франуса Бушерон, еще один папанобиль[11] – погиб в грязной машине в Париже во время гомосексуального полового акта. Кардинал O’Рейли, архиепископ Бостона, погиб при допросе в здании бостонского полевого офиса ФБР, будучи разорванным на части пулями винтовки, пробивающей бетонные стены. Кто-то убирал фигуры с доски щелчком пальца, как балующийся ребенок, – и никто ничего не мог сделать. Совсем – ничего.
Оставалось только молиться…
03 июля 2014 года
06 июля 2014 года
Как и у всякого не совсем порядочного финансиста, у отца да Скальи был «свой человек», позволяющий осуществлять незаконные трансграничные банковские операции. Это был барон Полетти, глава Банка ди Рома. Отец да Скалья поднял барона на ноги в субботу – и они за один день облегчили Банк Ватикана и подчиненные им банки на сумму, эквивалентную пятистам миллиардам лир. То есть банки-то были, были вкладчики, был персонал, были клиенты – а вот активов уже не было. И если еще двадцать лет назад для подобного злочинья требовался как минимум месяц – то сейчас, с развитием систем электронных транзакций, двое негодяев и мошенников сделали все за один день. Цель у отца да Скальи была простой – взять в заложники все заинтересованные группы и потребовать, чтобы все группировки на конклаве кардиналов, контролируемые самыми разными силами, избрали его папой.
Обычно отец да Скалья принимал кое-какие меры предосторожности, чтобы деньги не вышли из-под контроля. Но сейчас времени на это просто не было.
И каково же было изумление кардинала да Скальи, когда его подельник по этому делу, барон Карло Полетти, перестал отвечать на телефонные звонки и удалился в свою швейцарскую горную резиденцию.
Новый германский папа после первых же дней аудита вызвал кардинала да Скалью и спросил его, куда делись все деньги. Кардинал да Скалья не ответил, но это не потому что он их украл… нет, кстати – он на самом деле их украл, но вот где именно находятся деньги, кардинал не знал и вернуть их не мог, даже если бы очень этого захотел.
Папа бросил кардинала да Скалью в тюрьму и сказал, что тот будет сидеть, пока не вспомнит, где деньги. В ситуации, в которой оказался кардинал да Скалья, это было вечностью. Пожизненным заключением.
Вскоре папа был убит террористами.
Новый папа, граф Пьетро Антонио ди Марентини, неофициальный глава ватиканской разведки, имеющий большие связи с разведками других стран, в частности с британской, первым делом освободил да Скалью и поговорил с ним начистоту. Да Скалье терять было уже нечего – и он признал, что деньги вместе с бароном Карло Полетти вышли из-под контроля.
Папа приказал не выносить сор из избы, то есть подделывать всю отчетность, пока деньги не будут найдены. Только второго дела банка Амброзиано и не хватало – а это будет почище банка Амброзиано.
Кардинал да Скалья с радостью согласился.
Все стороны в этой игре понимали, что они попали в цейтнот. Ни одна из тех сторон, которая потеряла деньги, не могла убить барона Полетти, что технически было возможно, – тогда никто не узнает, где же все-таки деньги и как получить их назад. Граф ди Марентини, новый Папа – наверное, он потому и стал Папой, получил голоса итальянской части коллегии выборщиков – сделал сильнейший ход, умыкнув сына барона Полетти, Джузеппе Полетти, к похищению которого приложила в свое время руки католическая церковь и лично граф ди Марентини. Он умыкнул его из разорванной на куски гражданской войной Персии и получил сильнейший козырь в свои руки, козырный туз. Страшно было подумать, что было бы, например, если бы Джузеппе Полетти попал в руки русских и те, не разобравшись, просто отпустили бы его. А еще страшнее было бы – если бы русские разобрались во всем.
Но были еще и джокеры.
Самым простым ходом было – обменять Джузеппе Полетти на деньги, и всего делов. Но при более тщательном рассмотрении этот ход обернулся бы катастрофой. Тот, кто держал в руках Джузеппе Полетти, имел возможность получить не только свои деньги, но и чужие. Таким образом, нечистоплотные в финансовых вопросах кардиналы наживали врагов в виде мексиканского наркобарона, под началом которого десятки тысяч боевиков и польских террористов. Ведь если барону Полетти вернуть сына – он в ответ вовсе не будет обязан вернуть ВСЕ деньги, верно? Только те, которые принадлежат оказавшим ему услугу людям.
Это при том, что барон имел возможность нанять лучших в мире боевиков для того, чтобы вырвать из рук похитителей своего сына на этапе передачи.
Зная барона Полетти и его итальянскую, скорее даже южноитальянскую натуру, не приходилось сомневаться, что, получив в руки сына и вернув деньги, он моментально начнет мстить. Как? Да очень просто. Достаточно будет отдать документы журналистам – и все деньги конфискуют, а их всех отправят в тюрьму. Наркоторговля, похищения, убийства, терроризм, ядерная контрабанда. Достаточно?
Так что ситуация завязалась в гордиев узел и никто из игроков не мог сделать ни одного хода без того, чтобы не заставить объединиться против себя всех остальных игроков за столом. Нужен был кто-то третий. Кто-то, кто обладает достаточной силой, но при этом не терял денег в Банке Ватикана.
Единственным, кто мог напрямую контактировать с бароном Полетти, был кардинал да Скалья. Барон выставил требования – сын в обмен на доступ к деньгам, но это требование было невыполнимым по обстоятельствам, указанным выше. После Персии сам барон не знал, у кого именно находится его сын, – и это было единственное уязвимое его место. Не зная, на кого именно давить, – он давил на всех сразу.
Тем временем начались необъяснимые убийства влиятельных кардиналов и папабилей, претендентов на папский трон. Кардинал Кейт Каллари погиб в Белфасте при штурме небольшого особняка силами спецотряда полиции. Вместе с ним нашли его любовника, молодого, но уже прославившегося своей жестокостью боевика ИРА. Кардинал Франуса Бушерон, еще один папанобиль[11] – погиб в грязной машине в Париже во время гомосексуального полового акта. Кардинал O’Рейли, архиепископ Бостона, погиб при допросе в здании бостонского полевого офиса ФБР, будучи разорванным на части пулями винтовки, пробивающей бетонные стены. Кто-то убирал фигуры с доски щелчком пальца, как балующийся ребенок, – и никто ничего не мог сделать. Совсем – ничего.
Оставалось только молиться…
03 июля 2014 года
Рим
Небольшой автомобиль производства Баварских моторных заводов серии 330XI въехал в Рим с запада, со стороны побережья. За рулем его был молодой, ничем не примечательный человек, с длинными волосами до плеч, бородкой и усами, больше он напоминал Иисуса Христа наших дней, решившего проведать Пастырей Божьих в их ватиканской цитадели. Молодой человек был бледен и едва уловимо морщился. Иногда.
Егермейстер Его Королевского Величества, Короля Англии, Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон вернулся в Рим.
Поручение у него на сей раз было простое. Оставить машину на Виа делла Консилиационе. Смешавшись с толпой, проникнуть на Площадь Святого Петра. Держаться справа, ближе к западным колоннам. И там он должен был получить от неизвестного пакет с информацией в виде флеш-карты. После чего надлежало возвращаться.
Он не знал, от кого он должен был получить пакет. Но неизвестный информатор должен был знать его в лицо и сам подойти к нему…
Вот и все.
В город на сей раз он пробрался безо всяких проблем, его не остановили посты карабинеров на въезде в город. На лобовом стекле его машины красовалась дорогущая виньетка, говорящая о том, что въезд в центр города оплачен на целый месяц…
Виа делла Консилиационе…
Граф с большим удовольствием никогда бы здесь больше не появлялся. Но приказ есть приказ…
Найдя свободное место в самом начале площади, граф Сноудон втиснул туда машину и выключил двигатель. Посидел, закрыв глаза и изгоняя из сознания не боль, а саму память о боли. Строки плыли перед глазами.
Граф дал себе зарок когда-нибудь посетить этот проклятый золотой город Самарканд, ныне находящийся под властью русских.
Он закрыл за собой машину, утвердившись на ногах. Огляделся – все следы перестрелки убрали, словно ее и не было… шито-крыто, концы – в воду.
Граф пошел к вратам площади Святого Петра, стараясь шагать тверже…
Людей на площади было относительно немного, это заставляло нервничать. Он заметил снайпера на крыше – а это тут еще к чему. У графа не было с собой оружия, зато было неприятное ощущение – как будто его втолкнули в клетку со львом.
Контакт произошел неожиданно для него самого, он даже не заметил, как этот человек подошел к нему. Лишь в самый последний момент он почувствовал неладное… и тут же чуть повернулся, чтобы схватить лезущего к нему в карман за бумажником вора. Но ранение сделало свое дело… внезапная боль словно током ударила, пальцы схватили пустоту. Все, что он успел увидеть краем глаза, – это силуэт удаляющегося от него человека.
Он знал этого человека. Капитан Джекоб Риц-Дэвис, выходец из специальных сил, но не из САС – специальная лодочная секция в Пуле. Что он тут делает, мать его?
Граф был профессионалом и знал, что нельзя после контакта разворачиваться на сто восемьдесят градусов и уходить. Поэтому он начал смещаться вперед и влево, как будто стараясь подойти ближе к Собору Святого Петра, стараясь рассмотреть его. Положение снайпера он помнил постоянно, и ему казалось, что перо запуталось в его волосах как раз с той стороны, где был этот чертов снайпер.
Все время, пока он шел обратно, он ждал, что его схватят или что хлопнет придушенный глушителем выстрел – и он падет бездыханный на площади самой маленькой абсолютной монархии в мире. Но ничего не произошло – он вышел через ворота вместе с немногочисленными верующими, прошел до машины, сел в нее – и только сейчас понял, что рубашка его взмокла от пота.
Он начал разворачивать машину – и едва не врезался в небольшой фургончик со знаками Ватикана. Высунулся, погрозил кулаком – водитель в ответ показал ему вытянутый средний палец. Вполне достойный ответ для раба Божьего.
Сукин сын…
Граф Сноудон вынужден был сдать назад и застрял. Еще его прадед, наверное, в таком случае открыл бы стрельбу поверх голов и пробился бы силой…
Следом шел туристический автобус, и выехать снова не удалось. Потом прошли одна за другой четыре машины, что-то похожее на кортеж. Граф стукнул кулаком по баранке от досады – и нажал на газ.
Следовавшая за кортежем машина не успела вовремя остановиться и легонько стукнула «БМВ» в переднюю дверь. Хрустнул бампер. Водитель выскочил из машины, потрясая кулаками и осыпая водителя «БМВ» бранью.
Да пошел ты…
Ущерб был невелик – граф развернул-таки машину, нажал на газ, и «БМВ» плавно покатился по Виа делла Консилиационе. Поврежденная машина осталась позади.
И тут он увидел этот самый фургончик, из-за которого он не смог выехать. Он стоял носом к собору Святого Петра у самой площади Иоанна Двадцать Третьего. Графа это заинтересовало.
Он медленно – повсюду туристы – прокатился мимо. Начал поворачивать – впереди был мост Сантанджело, но он собирался повернуть на набережную.
Рядом с фургоном, на самой Пьяцца Пиа стояла машина карабинеров. То, что граф мельком увидел в открытой двери машины карабинеров, ему очень и очень не понравилось…
Граф долго не раздумывал. Рука нырнула под сиденье – и вернулась с пистолетом «Глок-17», на который был уже навинчен глушитель. Нога прижала педаль тормоза – и «БМВ» встал как вкопанный…
Лейтенант Двадцать второго полка Специальной авиадесантной службы Алан Сноудон повернулся, положил удлиненный глушителем ствол пистолета на согнутую в локте левую руку и с правой открыл огонь. Каждый выстрел толчком отдавался в правой руке, вызывая растекающуюся по руке и по всему боку боль. Скорее всего – рана все же откроется, но граф даже и в таком состоянии отстрелялся точно, нестандартные пули с вольфрамовыми сердечниками наглухо положили обоих карабинеров, пробили дверцу и кузов ватиканского фургона. Нападение было неожиданным, быстрым и окончательным…
Какая-то женщина заорала во весь голос, увидев черную как нефть кровь, растекающуюся по старой брусчатке Пьяцца Пиа…
Сменив магазин в своем пистолете, граф добежал до полицейской машины. Одного взгляда на заднее сиденье хватило, чтобы понять – есть. То, что нужно… Фортуна все же на его стороне. Впереди, на асфальте, оплывал кровью один из карабинеров, за рулем безжизненно сидел второй. Под аккомпанемент истошных криков двенадцатый граф Сноудон захлопнул заднюю дверь карабинерской «Альфы», выпихнул на мостовую труп с водительского места, до предела вывернул руль и нажал на газ. Обод руля был липким от крови, в салоне тоже пахло кровью, бормотала рация, на переднем пассажирском лежал автомат. Не зная, как включить сирену, граф нажал на клаксон и направил машину к мосту Сантанджело, где был виден тяжелый, черный дым и выли пожарные машины. Карабинерскую машину должны были пропустить… В «БМВ» не осталось ничего, что могло его компрометировать или как-то вывести на него… Два часа гонки по улицам – и он вырвется из Рима… а если нет, то ляжет на дно и подаст сигнал о помощи. В глазах немного мутится, да руку нехорошо дергает… но это плевать. В конце концов, у него в кармане есть две ампулы препарата, который заставит драться даже мертвого.
Граф Сноудон бросил короткий взгляд назад. Он не знал, что с этой женщиной, почему она без сознания, – но при первой же остановке он намерен был это выяснить.
Лейтенант граф Алан Сноудон все же выполнил свою боевую задачу. Выполнил до конца…
В окнах мелькнули стоящие в проулке пожарные машины. Они тушили какое-то здание…
Егермейстер Его Королевского Величества, Короля Англии, Алан Сноудон, двенадцатый граф Сноудон вернулся в Рим.
Поручение у него на сей раз было простое. Оставить машину на Виа делла Консилиационе. Смешавшись с толпой, проникнуть на Площадь Святого Петра. Держаться справа, ближе к западным колоннам. И там он должен был получить от неизвестного пакет с информацией в виде флеш-карты. После чего надлежало возвращаться.
Он не знал, от кого он должен был получить пакет. Но неизвестный информатор должен был знать его в лицо и сам подойти к нему…
Вот и все.
В город на сей раз он пробрался безо всяких проблем, его не остановили посты карабинеров на въезде в город. На лобовом стекле его машины красовалась дорогущая виньетка, говорящая о том, что въезд в центр города оплачен на целый месяц…
Виа делла Консилиационе…
Граф с большим удовольствием никогда бы здесь больше не появлялся. Но приказ есть приказ…
Найдя свободное место в самом начале площади, граф Сноудон втиснул туда машину и выключил двигатель. Посидел, закрыв глаза и изгоняя из сознания не боль, а саму память о боли. Строки плыли перед глазами.
Эти строки были отчеканены на простом монументе, стоящем в Герефорде, сонном английском городке на границе Англии и Уэльса. Этот монумент посвящен бойцам Двадцать второго Специального авиадесантного полка, отдавшим свои жизни за Родину, павшим в бою с врагом. Пару дней назад на нем появились четыре новых имени…
Мы пилигримы, господин. Под вековечным небом
Единственный мы держим путь средь всех путей земных —
За гребень голубой горы, покрытой белым снегом,
Через моря в пустыне волн – то ласковых, то злых.
В пещере неприступной там на неподкупном троне,
Всевидящ и безмерно мудр, живет пророк святой.
Все тайны жизни он лишь тем доверчиво откроет,
Кто устремился в Самарканд дорогой Золотой.
Приятен караванный путь, когда пески остынут.
Огромны тени. Даль зовет. Колодцы – за спиной.
И колокольчики звенят сквозь тишину пустыни
Вдоль той, ведущей в Самарканд, дороги Золотой.
Мы странствуем по всей земле не только для торговли.
Нас в путь огонь сердец влечет под солнцем и звездой.
К познанью Вечности вершим мы странствие благое
В священный город Самарканд дорогой Золотой[12].
Граф дал себе зарок когда-нибудь посетить этот проклятый золотой город Самарканд, ныне находящийся под властью русских.
Он закрыл за собой машину, утвердившись на ногах. Огляделся – все следы перестрелки убрали, словно ее и не было… шито-крыто, концы – в воду.
Граф пошел к вратам площади Святого Петра, стараясь шагать тверже…
Людей на площади было относительно немного, это заставляло нервничать. Он заметил снайпера на крыше – а это тут еще к чему. У графа не было с собой оружия, зато было неприятное ощущение – как будто его втолкнули в клетку со львом.
Контакт произошел неожиданно для него самого, он даже не заметил, как этот человек подошел к нему. Лишь в самый последний момент он почувствовал неладное… и тут же чуть повернулся, чтобы схватить лезущего к нему в карман за бумажником вора. Но ранение сделало свое дело… внезапная боль словно током ударила, пальцы схватили пустоту. Все, что он успел увидеть краем глаза, – это силуэт удаляющегося от него человека.
Он знал этого человека. Капитан Джекоб Риц-Дэвис, выходец из специальных сил, но не из САС – специальная лодочная секция в Пуле. Что он тут делает, мать его?
Граф был профессионалом и знал, что нельзя после контакта разворачиваться на сто восемьдесят градусов и уходить. Поэтому он начал смещаться вперед и влево, как будто стараясь подойти ближе к Собору Святого Петра, стараясь рассмотреть его. Положение снайпера он помнил постоянно, и ему казалось, что перо запуталось в его волосах как раз с той стороны, где был этот чертов снайпер.
Все время, пока он шел обратно, он ждал, что его схватят или что хлопнет придушенный глушителем выстрел – и он падет бездыханный на площади самой маленькой абсолютной монархии в мире. Но ничего не произошло – он вышел через ворота вместе с немногочисленными верующими, прошел до машины, сел в нее – и только сейчас понял, что рубашка его взмокла от пота.
Он начал разворачивать машину – и едва не врезался в небольшой фургончик со знаками Ватикана. Высунулся, погрозил кулаком – водитель в ответ показал ему вытянутый средний палец. Вполне достойный ответ для раба Божьего.
Сукин сын…
Граф Сноудон вынужден был сдать назад и застрял. Еще его прадед, наверное, в таком случае открыл бы стрельбу поверх голов и пробился бы силой…
Следом шел туристический автобус, и выехать снова не удалось. Потом прошли одна за другой четыре машины, что-то похожее на кортеж. Граф стукнул кулаком по баранке от досады – и нажал на газ.
Следовавшая за кортежем машина не успела вовремя остановиться и легонько стукнула «БМВ» в переднюю дверь. Хрустнул бампер. Водитель выскочил из машины, потрясая кулаками и осыпая водителя «БМВ» бранью.
Да пошел ты…
Ущерб был невелик – граф развернул-таки машину, нажал на газ, и «БМВ» плавно покатился по Виа делла Консилиационе. Поврежденная машина осталась позади.
И тут он увидел этот самый фургончик, из-за которого он не смог выехать. Он стоял носом к собору Святого Петра у самой площади Иоанна Двадцать Третьего. Графа это заинтересовало.
Он медленно – повсюду туристы – прокатился мимо. Начал поворачивать – впереди был мост Сантанджело, но он собирался повернуть на набережную.
Рядом с фургоном, на самой Пьяцца Пиа стояла машина карабинеров. То, что граф мельком увидел в открытой двери машины карабинеров, ему очень и очень не понравилось…
Граф долго не раздумывал. Рука нырнула под сиденье – и вернулась с пистолетом «Глок-17», на который был уже навинчен глушитель. Нога прижала педаль тормоза – и «БМВ» встал как вкопанный…
Лейтенант Двадцать второго полка Специальной авиадесантной службы Алан Сноудон повернулся, положил удлиненный глушителем ствол пистолета на согнутую в локте левую руку и с правой открыл огонь. Каждый выстрел толчком отдавался в правой руке, вызывая растекающуюся по руке и по всему боку боль. Скорее всего – рана все же откроется, но граф даже и в таком состоянии отстрелялся точно, нестандартные пули с вольфрамовыми сердечниками наглухо положили обоих карабинеров, пробили дверцу и кузов ватиканского фургона. Нападение было неожиданным, быстрым и окончательным…
Какая-то женщина заорала во весь голос, увидев черную как нефть кровь, растекающуюся по старой брусчатке Пьяцца Пиа…
Сменив магазин в своем пистолете, граф добежал до полицейской машины. Одного взгляда на заднее сиденье хватило, чтобы понять – есть. То, что нужно… Фортуна все же на его стороне. Впереди, на асфальте, оплывал кровью один из карабинеров, за рулем безжизненно сидел второй. Под аккомпанемент истошных криков двенадцатый граф Сноудон захлопнул заднюю дверь карабинерской «Альфы», выпихнул на мостовую труп с водительского места, до предела вывернул руль и нажал на газ. Обод руля был липким от крови, в салоне тоже пахло кровью, бормотала рация, на переднем пассажирском лежал автомат. Не зная, как включить сирену, граф нажал на клаксон и направил машину к мосту Сантанджело, где был виден тяжелый, черный дым и выли пожарные машины. Карабинерскую машину должны были пропустить… В «БМВ» не осталось ничего, что могло его компрометировать или как-то вывести на него… Два часа гонки по улицам – и он вырвется из Рима… а если нет, то ляжет на дно и подаст сигнал о помощи. В глазах немного мутится, да руку нехорошо дергает… но это плевать. В конце концов, у него в кармане есть две ампулы препарата, который заставит драться даже мертвого.
Граф Сноудон бросил короткий взгляд назад. Он не знал, что с этой женщиной, почему она без сознания, – но при первой же остановке он намерен был это выяснить.
Лейтенант граф Алан Сноудон все же выполнил свою боевую задачу. Выполнил до конца…
В окнах мелькнули стоящие в проулке пожарные машины. Они тушили какое-то здание…
06 июля 2014 года
Женева, Швейцария
l’Arena de Geneve
Bal de la Croix Rouge
Конечно же, Ксения не вняла моему предупреждению и не вручила свою безопасность оберсту Гансу Зиммеру. Было бы странно, если бы она поступила иначе: в этом вся Ксения. Я даже знаю, что она думает про это: я не хочу, чтобы мой сын (заметьте – мой (!) сын) играл в ваши кровавые игры. Увы, сударыня, это не мы играем в эти кровавые игры, это жизнь в них играет. И нам остается только пытаться выжить.
Я сидел в «Мерседесе», который был взят напрокат по поддельным документам, и смотрел на причудливое, открытое то ли в третьем, то ли в пятом году здание «Арена дю Женев», небольшой (по русским меркам) концертный зал всего на девять тысяч мест. Здесь обычно выступают концертирующие звезды, билет на которых стоит не меньше тысячи германских марок, проходят концерты «продвинутой» камерной музыки – это изуродованная классика, проходят дискотеки. Но сегодня припарковаться можно было лишь со специальным пропуском, все окрестности были забиты дорогими авто. Дамы в вечерних платьях, яркие, как тропические бабочки, солидные джентльмены во вручную пошитых костюмах – все они шли по улице, мимо нас, спеша на благотворительный бал Женевского Красного Креста. Это – своего рода развлечение европейской аристократии, балы дают каждый месяц. Дальше – Вена, потом Берлин и, наконец, город-государство Монако.
Оберст Ганс Зиммер запалил свою очередную кубинскую сигару, отчего в машине стало нечем дышать. Я поморщился.
– Сударь, нельзя ли повременить?
Оберст хрипло, каркающе рассмеялся:
– Нельзя, ваше сиятельство. Миль пардон, если сигары старого вояки оскорбляют ваше тонкое обоняние…
– Скорее они оскорбляют ваши легкие, сударь, вынужденные поглощать эту гадость.
Оберст похлопал меня по плечу.
– Мои легкие, сударь, как раз и питаются тем, что вы высокомерно называете «гадостью». За всю свою жизнь они повидали такого, что сигарный дым для них – все равно, что для вас, аристократов, – розовая амброзия.
Оберст Ганс Зиммер казался совсем другим – бродягой из порта, солдатом Германского африканского корпуса, грубым, наглым и нахальным. Это была не более чем маска, способ существования, обжитый и привычный образ – на самом деле оберст был умным и прозорливым человеком, жестким дельцом, которому палец в рот не клади. При этом он еще был лучшим специалистом по безопасности в Швейцарии и одним из лучших в мире, упертым и жестким, готовым проломить стену головой, если это потребуется. Вершиной его карьеры было подразделение, известное как «Nebel», «Der Nebel». На швейцарском диалекте немецкого это означает «Туман», – это спецподразделение, созданное в вооруженных силах Швейцарской конфедерации людьми, прошедшими через отряды Опладена и «Бранденбург-800». Эти люди вмешиваются в ситуацию там, где не может вмешаться Священная Римская империя или где затронуты интересы Конфедерации, в основном финансовые. Взаимоотношения Швейцарской конфедерации и Священной Римской империи сложны до безумия, и никто не может точно сказать, где отдают приказы, и где – их исполняют. Но, видимо, оберст Зиммер, швейцарский немец или германский швейцарец, оказал немало услуг исторической Родине – иначе ему не позволили бы заниматься охранной деятельностью в Африке на тех же правах, что и германцам. Мне, например, не позволили, хотя, проживая в Североамериканских соединенных штатах, я наводил справки.
И оберсту Зиммеру можно было доверять на девяносто девять процентов – если ему поручили безопасность кого-либо, он ее обеспечит. На сто процентов нельзя было доверять никому.
– Время, – напомнил водитель, суховатый, бесцветный, средних лет. Типичный швейцарец, бесстрастный наемник. Но профессионал.
Я достал из бардачка пистолет, вложил его в специально нашитую на пиджак кобуру с клапаном – ради этого пришлось испохабить творение лучших лондонских портных. Стиль Уайта Эрпа, он тоже носил «Миротворца» со стволом 7,5 дюйма во внутреннем кармане пиджака, специально перешитом под пистолет. У меня же задачи другие – соответственно и пистолет другой. Для этого дела Ганс Зиммер нашел для меня новенький «Kel-Tek PMR-30», еще не встречавшийся в Европе. Легкий полупластиковый пистолет, при том в его магазине – тридцать патронов, ни больше ни меньше. Калибр двадцать два «Винчестер Магнум» – намного более серьезный патрон, чем это принято считать, его обычно путают с двадцать вторым длинным винтовочным, а это неверно. Останавливающее действие для спецпатронов находится примерно на уровне патрона 7,65 «Браунинг» – а ведь именно пистолетами этого калибра были вооружены все европейские детективы годов до семидесятых. К тому же пистолет имеет слабую отдачу, удобно лежит в руке – и это позволит вести быстрый, прицельный огонь. Я надеюсь, что на балу Швейцарского Красного Креста до этого дело не дойдет – но человек полагает, а бог располагает, как обычно.
Следом я достал два револьвера «Смит-Вессон» с титановой рамкой, – малыши, но с резким и сильным боем под триста пятьдесят седьмой «Магнум» со сточенной головкой. Они приобрели большую популярность после того, как в САСШ приняли дурацкий закон об ограничении вместимости магазинов. Очень популярны среди телохранителей, в отличие от пистолетов можно стрелять через карман. Один револьвер я положил в карман, другой – в кобуру на лодыжке, какую обычно носят североамериканские полицейские. Кобура на лодыжке – идиотизм полный, но она хороша тем, что при обыске до нее добираются в последнюю очередь. Тем более в Европе – здесь так оружие носить не принято.
Мелькнула мысль – если будет стрельба, потом на весь год будет разговоров о диких русских аристократах, которых нельзя пускать в приличное общество. Еще раз подтвердится миф об исконном русском варварстве.
Ну и черт с ними.
– Что с вертолетом?
Оберст достал старомодный сотовый телефон, прозвонил нужный номер.
– В готовности. Им потребуется пятнадцать минут, не больше.
Надеюсь…
– Если я сумею вывести их – подавайте машину прямо к подъезду, не стесняйтесь.
Оберст только усмехнулся – мол, не учи ученого.
Ну… с богом.
Я вышел из машины, оправил пиджак, забрал с собой букет цветов… здесь это было не совсем принято, но и не запрещено. Сочтут за дикость и неотесанность русских – а мне важно то, что букет отвлечет внимание от меня самого. Да и не будут меня обыскивать на входе… здесь же Швейцария, благотворительный бал Красного Креста, здесь не Тегеран, не Бейрут, не Багдад, не Кабул. Тихая, мирная страна…
С самого начала, когда я поднимался по дороге к арене, я почувствовал, что за мной следят. Взгляд в спину, совершенно отчетливое чувство, оно приобретается после того, как ты побывал в горячей точке и выжил там. То, чего я и боялся – снайпер. Снайпер на подстраховке, возможно даже не один. Те, кто все это затеял, пойдут ва-банк, они готовы на все, чтобы обезглавить русскую монархию любой ценой и любым способом, даже таким. Но в таком случае – и я пойду на все, и наплевать, если по результатам сегодняшнего бала у кого-то случится сердечный приступ, у кого-то – преждевременные роды, а у кого-то – отравление свинцом, причем смертельное. Хоть Ксения и не подарок, но я ее все равно отсюда вытащу…
Как я и предполагал, никого не обыскивали. Просто принимали карточку-приглашение и смотрели по какой-то базе. Вероятно – по базе «Кто есть кто» или по Готскому Альманаху[13]. В Готском Альманахе я должен быть – как-никак князь, высший аристократический титул, естественно, после членов Августейшей семьи. Именно поэтому я должен идти один. Никого другого на бал просто не пропустят, и все будет сорвано.
Очередь дошла и до меня…
Англичанка! На входе сидела англичанка! Вытянутое, словно лошадиное лицо, платье довольно дурного, принятого в Великобритании покроя, – точно англичанка! Случайность – или?
Или у меня уже паранойя на англичан?
Англичанка вопросительно смотрела на меня.
– Князь Александр Воронцов, – представился я, подавая пригласительную карточку, – вице-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая Третьего.
Я внимательно смотрел за англичанкой, за ее глазами. Испугается? Придет в замешательство? Меня здесь ждали? Нет, ничего подобного не было – дежурная улыбка, жест рукой.
– Добро пожаловать на бал Женевского Красного Креста, ваше сиятельство…
Я улыбнулся той же самой, вежливой и ничего не значащей улыбкой, прошел дальше.
Черт, Ксения, какого черта ты сюда поперлась? Почетная гостья, великая княгиня Дома Романовых, как же…
В холле – кружащий голову аромат духов, едва слышный шорох шелка, быстрые, оценивающие взгляды на мужчин и на соперниц: как одета, от какого кутюрье платье, не продала ли семейные драгоценности. Свет люстр переливался в каскадах фамильных бриллиантов, украшавших лебединые шеи дам. Европа – могу спорить на сто против одного, что девяносто процентов бриллиантов здесь – фальшивка, цирконий. Настоящие – в семейных или банковских сейфах, их почти никогда не достают, удовлетворяются простым сознанием того, что они есть. У нас, в России, – такого нет. Официально это оправдывается возможностью кражи или ограбления, на самом же деле – большинство настоящих бриллиантовых колье заложены банкам и находятся в их сейфах как гарантии по кредитам. Большинство блистательных европейских семей на самом деле разорены и едва сводят концы с концами. Вот почему такие балы – это еще и возможность для кавалерственных дам[14] найти себе богатого и щедрого любовника. Пусть банкира, пусть еврея, пусть даже и русского варвара – но чтобы в кармане водились деньги.
Вот почему меня никогда не тянуло на подобные благотворительные балы и приемы. Бойтесь ханжества – под его покрывалом клокочет грязь.
Конечно же, меня как одинокого джентльмена «от сорока до пятидесяти» с бриллиантовым шифром в петлице (тоже кубический цирконий), обозначающим мои инициалы и название моего рода, заметили сразу же. Хищницы со всего холла ринулись буквально наперегонки, я даже и десяти шагов не успел сделать. Первой рядом со мной оказалась белокурая итальянка (терпеть не могу дам, красящих волосы), на вид лет двадцати с хвостиком, на самом же деле – за тридцать. О, Монако, центр пластической хирургии всего мира, фабрика по производству Золушек. Или Ла Франш сюр Мер, еще одна. Один протез груди – пять тысяч германских марок штучка, операция оплачивается отдельно…
Я сидел в «Мерседесе», который был взят напрокат по поддельным документам, и смотрел на причудливое, открытое то ли в третьем, то ли в пятом году здание «Арена дю Женев», небольшой (по русским меркам) концертный зал всего на девять тысяч мест. Здесь обычно выступают концертирующие звезды, билет на которых стоит не меньше тысячи германских марок, проходят концерты «продвинутой» камерной музыки – это изуродованная классика, проходят дискотеки. Но сегодня припарковаться можно было лишь со специальным пропуском, все окрестности были забиты дорогими авто. Дамы в вечерних платьях, яркие, как тропические бабочки, солидные джентльмены во вручную пошитых костюмах – все они шли по улице, мимо нас, спеша на благотворительный бал Женевского Красного Креста. Это – своего рода развлечение европейской аристократии, балы дают каждый месяц. Дальше – Вена, потом Берлин и, наконец, город-государство Монако.
Оберст Ганс Зиммер запалил свою очередную кубинскую сигару, отчего в машине стало нечем дышать. Я поморщился.
– Сударь, нельзя ли повременить?
Оберст хрипло, каркающе рассмеялся:
– Нельзя, ваше сиятельство. Миль пардон, если сигары старого вояки оскорбляют ваше тонкое обоняние…
– Скорее они оскорбляют ваши легкие, сударь, вынужденные поглощать эту гадость.
Оберст похлопал меня по плечу.
– Мои легкие, сударь, как раз и питаются тем, что вы высокомерно называете «гадостью». За всю свою жизнь они повидали такого, что сигарный дым для них – все равно, что для вас, аристократов, – розовая амброзия.
Оберст Ганс Зиммер казался совсем другим – бродягой из порта, солдатом Германского африканского корпуса, грубым, наглым и нахальным. Это была не более чем маска, способ существования, обжитый и привычный образ – на самом деле оберст был умным и прозорливым человеком, жестким дельцом, которому палец в рот не клади. При этом он еще был лучшим специалистом по безопасности в Швейцарии и одним из лучших в мире, упертым и жестким, готовым проломить стену головой, если это потребуется. Вершиной его карьеры было подразделение, известное как «Nebel», «Der Nebel». На швейцарском диалекте немецкого это означает «Туман», – это спецподразделение, созданное в вооруженных силах Швейцарской конфедерации людьми, прошедшими через отряды Опладена и «Бранденбург-800». Эти люди вмешиваются в ситуацию там, где не может вмешаться Священная Римская империя или где затронуты интересы Конфедерации, в основном финансовые. Взаимоотношения Швейцарской конфедерации и Священной Римской империи сложны до безумия, и никто не может точно сказать, где отдают приказы, и где – их исполняют. Но, видимо, оберст Зиммер, швейцарский немец или германский швейцарец, оказал немало услуг исторической Родине – иначе ему не позволили бы заниматься охранной деятельностью в Африке на тех же правах, что и германцам. Мне, например, не позволили, хотя, проживая в Североамериканских соединенных штатах, я наводил справки.
И оберсту Зиммеру можно было доверять на девяносто девять процентов – если ему поручили безопасность кого-либо, он ее обеспечит. На сто процентов нельзя было доверять никому.
– Время, – напомнил водитель, суховатый, бесцветный, средних лет. Типичный швейцарец, бесстрастный наемник. Но профессионал.
Я достал из бардачка пистолет, вложил его в специально нашитую на пиджак кобуру с клапаном – ради этого пришлось испохабить творение лучших лондонских портных. Стиль Уайта Эрпа, он тоже носил «Миротворца» со стволом 7,5 дюйма во внутреннем кармане пиджака, специально перешитом под пистолет. У меня же задачи другие – соответственно и пистолет другой. Для этого дела Ганс Зиммер нашел для меня новенький «Kel-Tek PMR-30», еще не встречавшийся в Европе. Легкий полупластиковый пистолет, при том в его магазине – тридцать патронов, ни больше ни меньше. Калибр двадцать два «Винчестер Магнум» – намного более серьезный патрон, чем это принято считать, его обычно путают с двадцать вторым длинным винтовочным, а это неверно. Останавливающее действие для спецпатронов находится примерно на уровне патрона 7,65 «Браунинг» – а ведь именно пистолетами этого калибра были вооружены все европейские детективы годов до семидесятых. К тому же пистолет имеет слабую отдачу, удобно лежит в руке – и это позволит вести быстрый, прицельный огонь. Я надеюсь, что на балу Швейцарского Красного Креста до этого дело не дойдет – но человек полагает, а бог располагает, как обычно.
Следом я достал два револьвера «Смит-Вессон» с титановой рамкой, – малыши, но с резким и сильным боем под триста пятьдесят седьмой «Магнум» со сточенной головкой. Они приобрели большую популярность после того, как в САСШ приняли дурацкий закон об ограничении вместимости магазинов. Очень популярны среди телохранителей, в отличие от пистолетов можно стрелять через карман. Один револьвер я положил в карман, другой – в кобуру на лодыжке, какую обычно носят североамериканские полицейские. Кобура на лодыжке – идиотизм полный, но она хороша тем, что при обыске до нее добираются в последнюю очередь. Тем более в Европе – здесь так оружие носить не принято.
Мелькнула мысль – если будет стрельба, потом на весь год будет разговоров о диких русских аристократах, которых нельзя пускать в приличное общество. Еще раз подтвердится миф об исконном русском варварстве.
Ну и черт с ними.
– Что с вертолетом?
Оберст достал старомодный сотовый телефон, прозвонил нужный номер.
– В готовности. Им потребуется пятнадцать минут, не больше.
Надеюсь…
– Если я сумею вывести их – подавайте машину прямо к подъезду, не стесняйтесь.
Оберст только усмехнулся – мол, не учи ученого.
Ну… с богом.
Я вышел из машины, оправил пиджак, забрал с собой букет цветов… здесь это было не совсем принято, но и не запрещено. Сочтут за дикость и неотесанность русских – а мне важно то, что букет отвлечет внимание от меня самого. Да и не будут меня обыскивать на входе… здесь же Швейцария, благотворительный бал Красного Креста, здесь не Тегеран, не Бейрут, не Багдад, не Кабул. Тихая, мирная страна…
С самого начала, когда я поднимался по дороге к арене, я почувствовал, что за мной следят. Взгляд в спину, совершенно отчетливое чувство, оно приобретается после того, как ты побывал в горячей точке и выжил там. То, чего я и боялся – снайпер. Снайпер на подстраховке, возможно даже не один. Те, кто все это затеял, пойдут ва-банк, они готовы на все, чтобы обезглавить русскую монархию любой ценой и любым способом, даже таким. Но в таком случае – и я пойду на все, и наплевать, если по результатам сегодняшнего бала у кого-то случится сердечный приступ, у кого-то – преждевременные роды, а у кого-то – отравление свинцом, причем смертельное. Хоть Ксения и не подарок, но я ее все равно отсюда вытащу…
Как я и предполагал, никого не обыскивали. Просто принимали карточку-приглашение и смотрели по какой-то базе. Вероятно – по базе «Кто есть кто» или по Готскому Альманаху[13]. В Готском Альманахе я должен быть – как-никак князь, высший аристократический титул, естественно, после членов Августейшей семьи. Именно поэтому я должен идти один. Никого другого на бал просто не пропустят, и все будет сорвано.
Очередь дошла и до меня…
Англичанка! На входе сидела англичанка! Вытянутое, словно лошадиное лицо, платье довольно дурного, принятого в Великобритании покроя, – точно англичанка! Случайность – или?
Или у меня уже паранойя на англичан?
Англичанка вопросительно смотрела на меня.
– Князь Александр Воронцов, – представился я, подавая пригласительную карточку, – вице-адмирал Флота Его Императорского Величества Николая Третьего.
Я внимательно смотрел за англичанкой, за ее глазами. Испугается? Придет в замешательство? Меня здесь ждали? Нет, ничего подобного не было – дежурная улыбка, жест рукой.
– Добро пожаловать на бал Женевского Красного Креста, ваше сиятельство…
Я улыбнулся той же самой, вежливой и ничего не значащей улыбкой, прошел дальше.
Черт, Ксения, какого черта ты сюда поперлась? Почетная гостья, великая княгиня Дома Романовых, как же…
В холле – кружащий голову аромат духов, едва слышный шорох шелка, быстрые, оценивающие взгляды на мужчин и на соперниц: как одета, от какого кутюрье платье, не продала ли семейные драгоценности. Свет люстр переливался в каскадах фамильных бриллиантов, украшавших лебединые шеи дам. Европа – могу спорить на сто против одного, что девяносто процентов бриллиантов здесь – фальшивка, цирконий. Настоящие – в семейных или банковских сейфах, их почти никогда не достают, удовлетворяются простым сознанием того, что они есть. У нас, в России, – такого нет. Официально это оправдывается возможностью кражи или ограбления, на самом же деле – большинство настоящих бриллиантовых колье заложены банкам и находятся в их сейфах как гарантии по кредитам. Большинство блистательных европейских семей на самом деле разорены и едва сводят концы с концами. Вот почему такие балы – это еще и возможность для кавалерственных дам[14] найти себе богатого и щедрого любовника. Пусть банкира, пусть еврея, пусть даже и русского варвара – но чтобы в кармане водились деньги.
Вот почему меня никогда не тянуло на подобные благотворительные балы и приемы. Бойтесь ханжества – под его покрывалом клокочет грязь.
Конечно же, меня как одинокого джентльмена «от сорока до пятидесяти» с бриллиантовым шифром в петлице (тоже кубический цирконий), обозначающим мои инициалы и название моего рода, заметили сразу же. Хищницы со всего холла ринулись буквально наперегонки, я даже и десяти шагов не успел сделать. Первой рядом со мной оказалась белокурая итальянка (терпеть не могу дам, красящих волосы), на вид лет двадцати с хвостиком, на самом же деле – за тридцать. О, Монако, центр пластической хирургии всего мира, фабрика по производству Золушек. Или Ла Франш сюр Мер, еще одна. Один протез груди – пять тысяч германских марок штучка, операция оплачивается отдельно…