Афремова М.. Болота осушающий

   - А там, где ты работал, была река? Вы купались? У меня на даче было чудесно...
   - Да, да, - ответил Семен и хотел добавить, что не до купания было, но голос с экрана закончил фразу: "...таковы способы осушения островных болот, небольших пойм, участков леса, начинающих заболачиваться". Что? Какие способы? Семей не слышал начала фразы. А на экране сажают овощи... Огромные кочаны капусты лежат в грузовиках. Так что же? Существуют способы осушения небольших болотистых участков? Сажать? Но что? Ведь не капусту же? Он снова посмотрит этот документальный фильм о болотах, дренаже и внимательно прослушает фразу об осушении небольших болот. Картина идет сегодня последний день. Документальный фильм или журнал всегда сменяется вместе с картиной. Семен уже давно выпустил руку Наташи и не смотрит на нее. Надо позвонить Лене и рассказать про этот научно-популярный фильм. Семена неожиданно кольнуло сожаление, что рядом с ним нет Лены.
   В зале зажгли свет. Опоздавшие занимали свои места.
   - Нам надо было прийти позже, - зевнула Тата. - Сейчас будет самое интересное: Жерар Филип здесь изумительный.
   Но Семен продолжал еще мысленно ходить по болоту. Он пропустил начало фильма и уже не мог узнать в мелькании шпаг главного героя, красивые маркизы и их интриги не волновали его. И как часто бывает, он вдруг увидел то, что обычно не замечает зритель, захваченный сюжетом: слишком плоскую стену дома - явно нарисованную, неправильно надетый шлем, глиняную статую вместо мраморной. Он сердился на себя, на Тату. Думал о прошедшем лете. О том, какой же он дурак, что до сих пор не позвонил Лене. Болван, боялся, что она ответит сухо и не о чем будет говорить... Ведь он всегда теряется перед Леной.
   Картина кончилась В тесном выходе на лестнице слышались оживленные реплики, смех, замелькали спички, и от зажженных папирос закрутились струйки дыма. На улице продолжал идти снег, особенно ясно видный у фонарей и реклам.
   - Ты проводишь меня? - спросила Наташа, беря Семена под руку.
   - Нет, мне сейчас некогда. Я опаздываю.
   Впервые Тата прямо посмотрела на него. Ее подведенные глаза были злы.
   - Благодарность за хорошо проведенный вечер?
   - Я опаздываю! - повторил Семен.
   - Куда?
   Семен не ответил, он бежал к кассе брать билет на следующий сеанс.
   "Многоуважаемая Елена Ивановна!
   На ноябрьские праздники Сергей приезжал домой. Сергей - это мой брат. Он учится в ремесленном. Сергей рассказал мне про куст. Куст был посажен до войны. И не цвел никогда. Раньше Тамара Васильевна, учительница наша по литературе, сама ходила на болото смотреть куст. А потом сказала Сережке, когда он у нее учился. Сережка два лета ходил, но ни цветов, ни семян не было. А потом Тамара Васильевна уехала. Сережка еще раньше просил меня сходить. Он очень огорчился, когда узнал, что этого куста уже нет. Сережка мне не поверил, что болото осушили, и сам ходил туда. Но это правда. Тамара Васильевна с этого куста только один черенок еще давно, когда война началась, отправила в Ленинград. Вот все, что я узнала от Сергея. А еще он мне сказал, что нашу учительницу зовут не Тамара Васильевна, а Дагмара Васильевна. Саня давно поправился. С пионерским приветом Люда Петрова, ученица 6-го класса "В".
   ЭКЗАМЕН
   Студенты толпятся у дверей. Идет сессия. И пусть это будет новое здание университета, с просторными лифтами, широкими коридорами, с окнами, глядящими на морозные дали Москвы. Там за окнами, окрашенные в розовый цвет дымы из черных труб-стрел сменяются белым кружевом метели с хороводом пропадающих огней. Или пусть это будут коридоры старого здания, alma mater, с бесконечными поворотами, ступеньками, с полукруглыми окнами, выходящими то на старинный московский дворик с облупленной часовенкой, то на узкую улицу, где покачивается, еле помещаясь в ней, толстый троллейбус. Все равно! Студенты толпятся у дверей, не обращая ни на что внимания, пока не кончится последний зимний экзамен, пока не будет поставлена последняя отметка в зачетке, подтвержденная размашистой подписью профессора. Ничего не замечает студент, когда сессия в полном разгаре. Потом опять будут встречи в кафе, свидания у метро, гитары и лыжи. А сейчас на лицах напряженное волнение. Невидящие, незамечающие глаза - смотрят только в себя: все ли повторено, ничего не пропущено? Листается толстый учебник. Выискиваются и объясняются те необходимые графики, на которых "засыпались" предыдущие студенты. Вновь доказывается сложная теория с функциональной зависимостью "a" от "b". Как заклинания, бормочутся латинские термины. И все это у дверей экзаменаторской...
   Лена сегодня сдает экзамен по основному разделу ботаники - анатомии растений. Вчера студенты ее группы на консультации решили, что она пойдет первой. Лена хорошо подготовилась. И хотя она внешне спокойна - ее челка аккуратно расчесана, рукава свитера ровно засучены и она, как всегда, молчалива, - в глубине души она волнуется. Почему? Сегодня утром она получила письмо. Письмо начиналось: "Многоуважаемая Елена Ивановна!" Лена не сразу поняла, что такое официальное обращение относится к ней. Письмо было от девочки, которую встретили они тогда с Семеном, возвращаясь с болота. Лена перечитала письмо второй раз в поезде метро.
   Куст посажен или вырос до войны. Не цвел совсем. Как некстати получила Лена письмо. Все смешалось в голове. "С пионерским приветом..." Лена вытащила билет с вопросами и стала готовить ответы.
   Экзаменаторов было двое - сам профессор Аникеев и неизвестный Лене ассистент. Какой-то смуглый, сумрачный, он бесцельно перекладывал с места на место тетради и какие-то брошюры. Откуда он?
   "С пионерским приветом..." Что у нее в билете, какие вопросы? Первый отличительные особенности растительной клетки от животной... Это просто, и относится скорее к вопросам цитологии - учения о клетке. Второй - об образовательной ткани - меристеме. Только вчера об этом у нее спрашивала Тоня... надо только вспомнить... и последний вопрос... "С пионерским приветом, с пионерским приветом..." Хорошо бы спросить у профессора Аникеева, знает ли он такой куст, что не цветет? Да, но куста нет. И опять получится, как тогда с Павлом Илларионовичем, летом, на болоте. Разве можно говорить что-нибудь о растении, если не видела его с цветами, плодами... если растение не указано в ботаническом атласе? Растение не определено. К какому семейству принадлежит, род, вид? Латинское наименование? А если его назвать, как подсказал Павел Илларионович: Болота осушающий - Paludem siccans? А если куст - гибрид, то неизвестно, что с чем скрещивали, когда и кем выведен. И почему он рос только там, на болоте? Какие большие у него листья. Ведь жалкий, сухой, сморщенный лист был со страницу журнала. Большие листья - большая поверхность испарения - большая транспирация. В покровной ткани - эпидермисе - клетки прерываются устьицами, межклеточными щелями для газового обмена и для испарения воды. Щели способны смыкаться и размыкаться и тем самым сокращать или увеличивать испарение. Располагаются устьица чаще всего на верхушках листьев и на их зубчиках. У клена остролистного на одном квадратном миллиметре нижней стороны листа можно найти 550 устьиц. А сколько их на том большом листе? Чем больше поверхность листа... "С пионерским приветом, с пионерским приветом..."
   Так та девушка и есть Дагмара Васильевна - учительница? Разговор в поезде Лена слышала осенью сорокового года, а сейчас?.. Надо написать учительнице и все расспросить. А куда? Черенок был отправлен в Ленинград? Кому? Она не знает. Зато знает куда. Знает ведь... "Староневский..." Это, правда, так мало - не обойдешь же все дома и квартиры... А если что-нибудь придумать? Что бы такое придумать?
   - Соловьева, вы готовы? Идите отвечать!
   Лена вздрогнула. Сколько времени она сидела? Совсем мало. И не успела как следует подготовиться. Какой же третий вопрос? О видоизменении клеточной оболочки... Подходя к столу, Лена мельком посмотрела на часы. Больше получаса она думала над простыми вопросами и не подготовилась. Как глупо! Лена села за стол. На листе бумаги, где должны были быть написаны основные положения - план ответов, схемы - только два слова: "С пионерским приветом". Лена сложила листок: "Буду отвечать так".
   "Я ВОЗИЛА ВАШ КУСТ В ЛЕНИНГРАД"
   Мария Степановна проснулась от какой-то необычной тишины и пустоты. Не может сразу понять, в чем дело. Прислушалась. Где-то хлопнула дверь. И опять тишина. Вдруг щелкнул будильник и продолжает отбивать секунды. Ах да, она вечером не заводила его, и он щелкнул, когда стрелка сложилась с другой, всегда стоящей на цифре семь. Но торопиться сегодня не надо. Не надо наскоро глотать чашку кофе, бежать, ждать переполненный троллейбус. Отчет по летней работе сдан, и Мария Степановна взяла несколько свободных дней. И то, что эти свободные дни совпали с солнечными мартовскими днями, создало ощущение пустоты и легкости. Как в детстве после школьных экзаменов. Все сдано, не надо думать ни о чем, а впереди каникулы. Это ощущение радости и праздника скоро проходит, через день-два уже привыкаешь вставать позднее, без будильника, и все идет обычным путем. Но сегодня Мария Степановна будет радоваться свободным дням, будет делать все, что ей захочется...
   Солнце уже давно пробивается сквозь штору: рамы четко обрисовали на ней светлые прямоугольники. Воробей старательно выговаривает: "Куда, зачем пойдешь, куда, зачем пойдешь". Мария Степановна вспомнила свой доклад, неудачную фразу, к которой привязался старший инженер. Нет, не надо сегодня думать о работе.
   Звонок в дверь.
   - Мария Степановна, к вам можно?
   - Я сейчас, сейчас. Кто там?
   Мария Степановна накинула халатик, прибрала наскоро постель. Это оказался Семен.
   - Я пришел спросить совета. Мне бы надо позвонить Лене. Но чтобы звонить, надо знать - о чем? Так ведь?
   - Мог бы и просто так позвонить. Если хочешь, конечно. Зачем искать повода?
   - Да нет. Я не о том. То есть и о том. Немножко. Мне очень хочется ей позвонить. Сначала я не знал, какой придумать повод. В кино видел журнал и подумал... Но знаете, теперь я и в самом деле увлекся. Да нет. Не Леной. То есть и Леной... Но, словом, тут вот какая история. Помните, мы рассказывали с Леной вам о кусте на болоте? Так вот я все думаю: нельзя оставить просто так это дело. Может быть, здесь великое открытие.
   - Ну уж великое.
   - В самом деле. Это был странный куст. Откуда он взялся? Когда я смотрел фильм, как осушают болота, я подумал. Над этим бились ведь люди до нас... Техникой всего не сделаешь. Нужно и чтобы сама природа помогала... Лена слышала, что был в тех местах человек. Он хотел осушать болота, и куст он посадил. А как он вывел такое растение? Человека-то нет уже. Верно. Зато о его работе знала еще одна женщина - ее звали Дагмарой. Карточку помните?
   - Так она ухаживала за растением на болоте?
   - Вы еще говорили, что видели ее? Когда, где?
   - Когда? И где? Теперь-то я вспомнила, где ее видела. Я не только ее видела. Я возила этот ваш куст... Куда? В Ленинград! Чему же ты изумляешься? В жизни тоже бывают удивительные совпадения...
   НЕОБЫЧНАЯ ПРОСЬБА
   1941 год. Аэродром. Серое поле и сизое небо, нависшее низко-низко. Сумерки. Кругом никого. Маша сидит одна на небольшом ящике с полевой лабораторией, у ног маленький чемоданчик. Она растерянна и не может понять, куда все исчезли. Почему она одна? Все темнее становится вокруг. Трава под ногами низкая, смятая от колес машин, шасси самолетов, от тяжелых ног. На траве плеши и желтые пятна от пролитого бензина, мазута.
   Мелкий дождь смешался с туманом. Мокро. Зябко. А еще только конец августа. Маша сидит на ящике и не знает, что делать дальше Ей надо в Ленинград: не сданы государственные экзамены. Но, главное, она должна довести до конца то дело, ради которого вылетала сюда. Ей обязательно нужно в Ленинград. У нее письмо к начальнику аэродрома, и вот она здесь. Машины давно нет. Начальник взял письмо, но в самолет не посадил. Самолет откатили, и он взвился в воздух. И сразу разошлись, растаяли люди в синих комбинезонах, помогавшие отправлять самолет. Их шутки, смех, голоса еще висят здесь, в тумане, около Маши, но кругом никого. Маша одна. Куда идти? Как холодно стало ногам в легких туфлях.
   Вдруг откуда-то, точно из-под земли, вырастает фигура: высокий человек в черной шинели. Красная повязка на рукаве. Усталые тяжелые веки.
   - Идем, посажу тебя на машину. Переночуешь в "Доме колхозника".
   Шуршат шины. С потухшими фарами мимо проносятся машины. Вынырнут из дождевой темноты, обдадут брызгами и снова исчезают. Дождь все сильнее. Капли больно ударяют по лицу, насквозь промокло пальто.
   Но вот одна машина остановлена.
   - Довезите девушку до "Дома колхозника", в поселок на сто четырнадцатом километре.
   Дежурный открыл кабину, посадил Машу.
   - Завтра жди меня в семь часов утра на шоссе у сельмага.
   Машина рванулась, и Маша больше ничего не разобрала, да и сказал ли он что-нибудь еще... Она откинула голову на спинку сиденья, прикрыла глаза. Тяжело нагруженная машина шла медленно. При резких толчках Маша открывала глаза: впереди та же темень и мгновенные вспышки фар вырывают черные блестящие пятна мокрой дороги и сверкающую сетку дождя.
   Холодно. Маша поправила сползающую с плеча полевую сумку, сунула руки в карман, нащупала сверток. Вот маленький смятый клочок бумаги. Он мокрый. А вдруг стерся адрес? Маша в темноте бережно разгладила бумажку и положила в сумку. Перед ней всплыли большие умоляющие глаза, красивые губы, с мольбой повторяющие адрес, и блеск на солнце необыкновенной брошки: синие колокольчики и изумрудные листья...
   - Простите, я случайно услышала: вы едете в Ленинград, - сказала тогда девушка.
   - Да...
   - Ради бога, я очень прошу вас, передайте вот это. Очень, очень прошу вас.
   Девушка протянула маленький сверток в оберточной бумаге.
   - Хорошо. Но кому? Здесь нет адреса, одно имя: "Дагмара"
   - Имя это мое. Адрес сейчас напишу, Алексею Белогорскому. Я вас очень прошу, простите за настойчивость и... и если задержитесь, положите в темное; прохладное место.
   - Полить?
   - Да, это черенок. Он не может без воды. Это очень важно.
   Маша вошла в номер гостиницы. У окна на кровати сидела расстроенная молодая женщина - заплаканные глаза, растрепанные волосы, серый платок на плечах. Спиной к двери на стуле сутулился человек в шинели, накинутой на плечи. Он вскочил, извинился, сказал, что сейчас уйдет. Когда он говорил, Маша видела, как дрожали руки женщины, которые так и остались в его больших ладонях. Маша сказала, что еще рано, можно побыть здесь, в номере, и попросила папиросу. Про хлеб спросить было невозможно, хотя есть очень хотелось. Было одиннадцать часов вечера. Не раздеваясь, Маша забралась на кровать, сбросила мокрые туфли, поджала ноги, закурила... Но через минуту голова опустилась на подушку, и Маша провалилась в черную темноту сна.
   Утром вскочила. Номер был пуст. Уже 6.30. Сейчас придет машина и отвезет ее на аэродром.
   В ПУСТОМ ДОМЕ
   Как мало людей на улицах! Вой сирены, протяжные гудки, и, прерывая радиопередачи, стучит метроном. О, как надолго запомнится Маше его равномерный стук и запах древесного спирта от изредка проезжающих машин! Белые линии бумажных полос перекрещивают окна. Мешки закрывают витрины магазинов. Серые шинели и темные пальто редких прохожих. Даже когда-то желтые дома и желтая листва потеряли свою окраску. Серый туман, серый асфальт, серые заброшенные скамейки в скверах.
   Вот дом, указанный на клочке газеты. Маша входит во двор. Обычный двор большого дома: булыжник, водосточные трубы, одинаковые подъезды. Третий этаж. Звонок не работает. Дверь в квартиру чуть приоткрыта. Маша стучит. Никто не отвечает. Пустая пыльная лестничная площадка. Никого. Позвонила в две другие двери. Никто не отзывается. Только из одной квартиры беспомощный телефонный звонок. Маша стоит ждет - не слышно ли шагов по лестнице? Нет. Ждать она больше не может. Уйти? Но когда она снова придет сюда? Транспорт с каждым днем работает все с большими перебоями. Редко кто теперь возвращается каждый день домой, большинство людей остается ночевать на работе.
   Маша решила открыть незапертую дверь. Полумрак прихожей. Пахнет старой мебелью, одеждой, резиновыми галошами. Запахи смешались и повисли в воздухе. Налево из двери падает свет на зеркало. По обе стороны зеркала тускло отсвечивают бронзовые бра, такие нелепые и ненужные сейчас. В комнате синие бумажные шторы спущены не до конца. Шкаф наполовину пуст - стопки книг, перевязанные, лежат на полу. Чемодан на стуле еще не застегнут. Около печки разорванные фотографии, исписанные листы бумаги, старые газеты. Беспорядок перед отъездом? Куда положить сверток, чтобы его сразу заметили? Вот в углу старинное бюро красного дерева. Затейливые позолоченные украшения - головы лис около замочных скважин, граненые тонкие ножки с длинными колосьями. Чего только не видело это бюро и, наверно, по-своему привыкло даже к пыли. Маша положила на него сверток. Потом подумала. Развернула. Вытащила коротенький зеленый черенок. Поискала глазами, увидела стакан, рядом графин. Маша до половины наполнила стакан водой, положила туда черенок. Поставила под бюро. Прохладнее места не нашла. На бюро положила обертку так, чтобы сразу бросалось в глаза имя "Дагмара". Поискала карандаш - приписала: "Черенок под этим бюро".
   - Вот так. Адреса я, конечно, не помню. Но дом нашла бы хоть сейчас.
   - А улицу мне называла Лена. Староневский... и имя.
   - Что ж, поезжай... Остановишься у моих родственников. А как искать дом, я тебе нарисую. Ты знаешь Ленинград?
   "ВАМ ПОВЕЗЛО..."
   Дверь ему открыла высокая старуха в белой шали с бахромой.
   - Вы к кому?
   - Извините, пожалуйста. Может быть, к вам. Здесь жил Алексей Белогорский?
   - Да. Я его мать. Проходите.
   Женщина была, видимо, скупа на слова.
   - Вы знали его? Впрочем, что же это я, вы тогда под стол пешком ходили. Значит, кто-то вас послал?
   - Нет. Я сам. Меня... То есть не совсем меня. Нас интересует судьба куста. Вы о нем знаете? Откуда он взял...
   Объяснения Семена были не очень внятны, но старуха не удивилась. Она, видимо, все поняла.
   - Давайте по порядку. Меня зовут Лидия Павловна.
   - Я Семен... - Семен смутился окончательно, оттого что не назвал себя сразу. Только выпалив первые фразы, он вдруг понял, что его вторжение, может быть, не совсем тактично.
   - Садитесь, - продолжала Лидия Павловна. - Сейчас будем пить кофе. Она вышла. Семен огляделся. Вот она, комната, о которой рассказывала Мария Степановна, только теперь она прибрана. Где же бюро?
   Когда Лидия Павловна вновь вошла в комнату, Семен совершенно неожиданно для себя спросил:
   - А где бюро?
   Лидия Павловна подняла брови.
   - Бюро я продала. Вы очень хорошо информированы. Что еще вас интересует?
   - Да нет. Я так... Только куст. О бюро я знаю от Марии Степановны.
   - От кого? Впрочем, неважно. У вас склонность выражать свои мысли беспорядочно.
   Старуха принесла кофейник, разлила кофе в чашки, спросила:
   - Так что же вы знаете о кусте?
   - То, что Алексей... извините, не знаю отчества, его посадил. И хотел осушать болота.
   - Ну уж не так просто.
   - Да нет. Конечно. Но куст срезали этим летом. А у вас должен был быть отросток. Если не погиб. И вы можете знать, откуда взялся куст. Мне это очень нужно. Болота. И потом... Лена.
   - Понятно. Вам повезло, что я преподаватель. Психологии. Бывший. Черенок не погиб тогда. Кто-то привез его к нам. Он появился в комнате совершенно неожиданно. В день, когда Алексей уходил в армию... Он очень обрадовался. "Видишь, какой живучий, - говорит. - Ты уж расти его". Я посадила его в горшок. Вырос он удивительно быстро. Куст не куст. Маленькое дерево. Очень много требовал воды. Но не мерз. Выносливый оказался. А вы же знаете, как во время блокады... Потом меня увезли в госпиталь. Дистрофия. Вывезли через Ладогу. Я просила друзей взять себе растение. Вернулась - нет его. А кто взял - не знаю. У Алеши два друга были. Валя Урасов, он-то ему и раздобыл этот куст, а где - не знаю. Алеша не успел толком рассказать. "Это удивительная история, мама, - говорил. - Мы опубликуем все это, как только удастся вернуться к работе". Да вот не вернулись они... Валя писал мне потом, но о растении - ни звука. Да, он москвич. В Ленинграде его тогда и не было. Сошлись они с Алешей в экспедиции. Валя должен знать, откуда оно, это растение. Другой Алешин приятель, Игорь, - тот учился в Ленинграде. Музыкант. Не слыхать что-то, как он сейчас. Я-то его после блокады не встречала... Может быть, он взял? Он бывал у меня во время блокады. Помогал как мог. Добрый он, только слабый был. Да. Так вот. На фронт его не брали. Не годен был. Здесь работал на заводе. Может быть, он и взял горшок себе в память о друге. В ботанике он не разбирался. Валя жил на Самарском в Москве, мать его там жила. А где Игорь - не знаю. Страна большая. Здесь у него родных не было.
   ГДЕ ИСКАТЬ?
   По кривому, крутому Самарскому переулку трещит трамвай, покачиваясь и тормозя на поворотах. Рельсы вплотную подходят то к тротуару, то к забору, над которым торчат спутанные голые ветки разросшихся кустов. Иногда забор обрывается и обнажается стена разрушенного дома - синие обои, более синие в тех местах, где стоял шкаф или висел портрет. Груды красного кирпича, ямы, и, если бы не бульдозер рядом, эти увечья казались бы отзвуками войны. Но уже видны позади развалившегося дома белые стены нового здания, подсвеченные софитами. Низкая луна не может соперничать со светом прожекторов.
   Старая собака - фокстерьер, толстая, ленивая. Выщербленный мутный паркет. Вешалка забита старыми пальто, выгоревшими плащами. Чинные стулья с прямыми спинками стоят во всех свободных углах - на них сидеть нельзя: то нет ножки, то продавлено сиденье, то сломана спинка. Диван, правда, обит заново, но потом застлан старой материей с бахромой.
   Две старушки заахали, заохали, узнав, зачем явился Семен. Зашуршала старая пожелтевшая скатерть, прикрывая клеенку неопределенного цвета. Семену было неловко сидеть на слишком высоком диване, пес вертелся под ногами, оставляя на брюках клочья шерсти. Со стен смотрели старуха с желтым лицом, в чепце с оборками и усатый мужчина с длинным носом. Рядом висели потемневшие гравюры. Сфинкс, а вдали - пирамида. На другой - зимний лес. Все на тех же местах, что, верно, и десятки лет назад. Ничего не передвигалось, не переставлялось. В большой хрустальной люстре горит лишь одна электрическая лампочка. И вдруг на стене Семен увидел рисунок в тяжелой черной раме. Акварель изображала не то куст, не то дерево. Большие листья непропорциональны всему растению. Ветки тянутся в разные стороны. Что это? Это же тот самый куст. Наконец-то он узнает что-нибудь определенное! Радостное ощущение, что он стоит на пороге разгадки тайны, охватило Семена. Он слушал старушек и не сводил глаз с рисунка. Несколько раз он пытался расспросить о картине. Но это было не так-то просто сделать. Пришлось запастись терпением. Вопросы сыпались на него, как горох, и оставались без ответа. Семен не успевал вставить ни одного слова.
   Пили чай из блестящего никелем электрического чайника. Чашки были разные. Семену поставили такую тонкую, что он боялся раздавить ее руками. В самый разгар чаепития заскулил пес. Одна старушка нехотя стала одеваться: "Сейчас, сейчас идем, бедненький". Оставшись с другой - более спокойной Семен начал расспросы...
   "...Я возлагаю на него большие надежды. Представь себе, вокруг болота растут кусты с большими красивыми листьями, и постепенно болото исчезает, высыхает. Вот чудесно будет! Ни топи, ни бросовых земель, ни комаров с малярией - ничего! Листья большие, поверхность испарения большая, и кусты выкачивают лишнюю воду из почвы.
   Остановиться ты можешь в селе Пеньки, первый дом у дороги с раскидистой березой у крыльца. Хозяйка - Матрена Петровна - приветливая, говорливая. Передай ей от меня привет. Жду ответа.
   Твой Алексей".
   Семен отложил письмо Белогорского, осторожно вынул акварель из рамки и прочел на обороте:
   "Дорогой мой! Я запоздал с рисунком. Мне хотелось нарисовать куст в полном цвету. Я ждал. Но не дождался. Война. Обойдемся пока без цветов. Он такой необычный. Ты прав, если и сфотографировать его, то все равно он будет казаться нереальным.
   Твой Валентин Урасов".
   Семен осторожно скатал акварель в трубку, вложил в нее пожелтевший листок письма, обернул газетой.
   Потом достал из кармана свежее письмо, адресованное ему, Семену. Обратный адрес на конверте: "Саратов, Геологическое управление, Геологопоисковая партия № 5. В. Урасову".
   "Уважаемый товарищ!
   Растение это из третичного периода (был такой период в геологической жизни нашей планеты). Каким образом Вы узнали о растении, не представляю себе!.."
   Семен перечел конец письма:
   "Я отдал семечко своему товарищу, чудесному человеку - ботанику и мечтателю - Алексею Белогорскому и попросил посадить. К сожалению, война разбросала нас... Мы назвали его "Дагмара".
   Уважающий Вас В. Урасов"
   Перечитывать все письмо Семен не стал. Итак, куста, видимо, больше не существует. Вряд ли сохранился тот ленинградский росток. И где его искать?
   Никаких сведений о втором товарище Белогорского - Игоре нет. Но кто бы мог подумать, что у этого растения такое диковинное происхождение? И как жаль, что они с Леной не уберегли его. Эх! Знать бы раньше. Как расстроится Лена, когда Семен расскажет ей все, что узнал за эти дни. И тем не менее пора ей рассказать.