– Что это? – переминался с ноги на ногу Пит.
   – Список имен, – в растерянности ответила Китти.
   Имена были напечатаны и пронумерованы – слева от каждого стояли числа от одного до ста.
   – Знакомые имена? – спросил Пит, вытягиваясь всем телом так, что чуть ли не пополз по столу.
   Китти покачала головой. Снова провал.
   – Может, кто-то из вас знает?
   Она опустила листок на стол, и эти трое набросились на него, как три льва на убоину. Развернули страничку в центре стола, перед Питом, сгрудились вокруг нее. Китти следила за выражением их лиц, ожидая, что у кого-то в глазах мелькнет узнавание, и когда все трое подняли головы с таким же недоумением, как и она сама, Китти рухнула на стул, чувствуя одновременно и растерянность, и облегчение. Рассчитывала ли Констанс на то, что Китти узнает эти имена? Был ли у них какой-то разговор об этом? В чем тайная суть послания?
   – Что еще есть в конверте? – спросил Пит.
   – Больше ничего.
   – Дай сюда.
   Опять перепроверяет, и Китти вновь усомнилась в себе, хотя дважды заглядывала в конверт. Убедившись, что больше из него ничего не извлечешь, Пит бросил конверт на стол. Китти подхватила его, прижала к себе, словно Пит обидел живое существо.
   – Она вела заметки? – Пит уже обращался к Бобу. – В тетради или в компьютере? Наверное, что-нибудь обнаружится у нее в кабинете.
   – Если что-то есть, надо искать в квартире, – пробормотал Боб, глядя на список имен. – Господи, Констанс, что ты на этот раз затеяла?
   Китти невольно рассмеялась. Констанс потирала бы руки, увидев их в таких позах: столпились вокруг стола, чешут в затылках, а уж при мысли, что загадку им задала она сама, Констанс и вовсе бы зашлась в веселье.
   – Что тут смешного, Китти? – возмутился Пит. – Нам не сделать мемориальный раздел из рассказов писателей, если мы не получим рассказ самой Констанс.
   – Да почему же? – удивилась она. – Ведь эти рассказы и есть последний проект Констанс.
   – И все же я бы предпочел включить в этот раздел ее сюжет, – упрямился Пит, – а все остальные будут привязаны к нему. Без ее сюжета не думаю, что удастся реализовать эту идею.
   – Но ее сюжет – всего лишь список имен, – пробормотала Китти. Ей стало не по себе. Весь раздел, посвященный памяти Констанс, состоится или не состоится в зависимости от того, сумеет ли она разгадать эту загадку. Но ведь времени мало, и момент в жизни самой Китти самый что ни на есть неудачный. Ни вдохновения, ни веры в себя. – Здесь нет ни намека на то, что Констанс собиралась делать с этим, почему ее это заинтересовало.
   – В таком случае пусть этим займется Черил! – Пит выждал момент и застал всех врасплох. – Она сообразит, что к чему. – Он захлопнул папку и выпрямился.
   – Прошу прощения, но я все же предпочитаю поручить это Китти, – сказал Боб.
   – Она только что заявила, что не справится.
   – Ее нужно немного подбодрить, Пит, – потверже сказал Боб. – Задача-то непростая.
   – Отлично! – кивнул Пит. – У нас две недели до сдачи в печать. Китти, держи меня в курсе того, как продвигается дело. Я бы хотел получать отчет ежедневно.
   – Ежедневно? – удивленно переспросила она.
   – Ага. – Он собрал свое имущество и двинулся в кабинет Констанс – в свой кабинет.
   Ежедневно отчитываться перед Питом! Увольнение с телеканала, ежедневные покушения на ее жилище, разрыв с бойфрендом, судебный приговор… Теперь Китти понимала, что это было только начало, что последствия того промаха ей еще расхлебывать и расхлебывать.
 
   Китти с трудом заставила себя сесть за стол Констанс в ее домашнем кабинете, руки она держала высоко на весу, как под дулом пистолета, страшась к чему-либо прикоснуться, нарушить беспорядок, в котором Констанс хранила свои бумаги, – стронь хоть что-то, и оно никогда уже не вернется на свое место, ведь хозяйки этих вещей больше нет на свете и она не скажет, где что должно находиться. На прошлой неделе Китти сидела в этой же самой комнате, и ей здесь было хорошо, но сейчас она чувствовала себя чуть ли не воровкой. Боб дал ей карт-бланш, пусть лезет куда захочет, читает все, на что взгляд упадет. Прежняя Китти, та, которая делила с Констанс ее журналистскую жизнь и не сидела на скамье подсудимых за профессиональную безответственность, – та Китти ухватилась бы за подобную возможность прочесть все подряд и отнюдь не ограничилась бы тем, что имеет отношение к ее журналистскому расследованию. Но теперь все было иначе.
   Весь день она усердно и безуспешно копалась в каталоге в поисках каких-нибудь бумаг, связанных с тем списком из ста имен. Бессмысленная и утомительная работа, ведь Китти понятия не имела, по какому принципу подобраны имена, а значит, не представляла себе, с какой другой рубрикой они могли оказаться связаны. Все имена она пробила по Интернету и не нашла ничего полезного, все тропинки заводили в тупик. Под вечер второго дня, после малоприятной беседы с Питом – успехов, о которых она могла бы доложить, не предвиделось, – Китти вернулась домой и в очередной раз наткнулась на грубую проделку: перед входной дверью кто-то развесил покрашенную в красный цвет туалетную бумагу, словно ограждение места преступления.
   В постель Китти отправилась в состоянии полной безнадежности (еще и в туалете засор, не стоило пихать туда всю бумагу разом), но проснулась почему-то бодрой, с верой в свою удачу. Новый день – новые поиски. Она справится. Это ее шанс вернуться в профессию, сделать так, чтобы Констанс могла ею гордиться. Засыпая, она подумала: мы не знаем, кто эти люди в списке, а как ищут человека, если известно лишь имя, и больше ничего? И вот с утра, даже не одеваясь, Китти схватила телефонный справочник и в трусах уселась за рабочий стол. Она заранее сняла несколько копий со списка, чтобы не повредить оригинал, – его она вернула в кабинет Констанс. На своем рабочем экземпляре Китти успела записать какие-то мысли, вопросы, нарисовать мультяшек и просто завитушки, так что теперь она взяла новую ксерокопию, чистый блокнот, телефонный справочник, налила себе кофе – растворимый, Глен забрал и кофемолку, и кофе в зернах, – сделала глубокий вдох, приготовилась. В этот момент в двери заскрежетал ключ, и перед Китти внезапно предстал Глен. Инстинктивно она прикрыла руками грудь, сдвинула ноги, потом еще и раскрыла телефонный справочник и заслонилась им, чувствуя себя беспомощной и уязвимой.
   – Извини! – Глен примерз к порогу, ключ в руке, глаза вытаращены. – Думал, ты на работе.
   – Что ты уставился на меня?
   – Извини. – Он сморгнул, отвел взгляд, потом и вовсе спиной повернулся. – Мне уйти?
   – Поздновато спохватился! – рявкнула она и направилась к платяному шкафу.
   – Опять завелась, – буркнул Глен, моментально забыв о вежливости. Дверь захлопнулась, по пятам за Китти он тоже вошел в спальню.
   – Я не одета.
   – Знаешь, Китти, я все это видел, и меня это нисколько не возбуждает. – Не глядя на нее, он принялся рыться в ящиках с ее бельем.
   – Что ты ищешь?
   – Не твое дело!
   – Как не мое? Это моя квартира.
   – Я заплатил половину аренды за этот месяц, так что юридически она пока еще также и моя.
   – Лучше скажи, что ищешь, и я помогу, – предложила Китти, глядя, как он копается в вещах. – Я бы предпочла, чтобы ты не ворошил мои трусики.
   Он извлек свои часы со дна ее бельевого ящика и тут же нацепил их на запястье.
   – Давно они тут лежат?
   – Всегда тут лежали.
   – А!
   Чего еще она знать о нем не знала? Вот о чем думали в этот момент они оба: как многого они не знали друг о друге. Они помолчали с минуту, потом Глен вновь закружил по комнате, спасибо, уже не столь агрессивно, собирая в черный мешок для мусора ботинки, диски, еще какую-то ерунду, которую забыл при переезде. Смотреть на это у Китти не было сил, она вернулась за кухонный стол.
   – Спасибо, что предупредил о своих намерениях, – не удержалась она, когда Глен перешел в кухню. Господи боже, этот тип и кухонные перчатки с собой прихватил – кухонные перчатки! – Очень любезно с твоей стороны.
   – Ты знала, что я вот-вот съеду.
   – Откуда мне было знать?
   – Сколько мы с тобой ссорились, Китти? Сколько раз я пытался объяснить тебе, как я к этому отношусь? Тебе мало этих ссор, хотелось еще?
   – Нет, конечно.
   – Вот видишь!
   – Но я надеялась, что все обернется иначе.
   Он словно бы удивился:
   – Мне казалось, у нас все плохо, Китти. Ты говорила, что тебе плохо.
   – У меня был плохой период. Я не думала, что… впрочем, теперь это не имеет никакого значения, верно? – Негодуя на себя, она услышала в последнем, вопросительном слове надежду. Вдруг Глен скажет, что имеет значение, еще как имеет, еще не поздно все исправить… Но вместо этих слов повисло долгое молчание.
   – Почему ты не на работе?
   – Сегодня я работаю дома.
   – Тебя и из журнала уволили? – недоверчиво спросил он.
   – Нет! – резко ответила Китти. Хватит с нее подозрительных вопросов, предоставьте ей самой сомневаться в себе, другим она этого не позволит. – Никто меня не увольнял. Тебя это, может быть, удивит, но некоторые люди по-прежнему верят в меня. – Что было не совсем правдой, учитывая, как обходился с ней Пит.
   Глен вздохнул и направился к двери, закинув мешок для мусора на плечо. Китти уткнулась в телефонный справочник, взгляд скакал с фамилии на фамилию, сосредоточиться при Глене не получалось.
   – Мне очень жаль Констанс.
   Чувства нахлынули, Китти не сумела вымолвить ни слова.
   – Я присутствовал на похоронах – может, ты не заметила.
   – Салли сказала мне. – Китти вытерла слезы, сердясь на себя: сколько можно реветь.
   – Ты справишься?
   Она закрыла руками лицо. Невыносимо: он мнется в дверях, когда она плачет, – раньше бы Глен поспешил утешить ее. Она плакала о том, что было у них раньше, она оплакивала Констанс, она горевала обо всем, что обрушилось на нее в эти месяцы.
   – Уходи! – еле выговорила она.
   И дверь захлопнулась.
 
   Утерев глаза, Китти вновь принялась за дело. Первое имя в списке. Сара Макгоуэн. Открыла справочник на странице с Макгоуэнами. Больше ста человек, восемьдесят супружеских пар, двадцать С. Макгоуэн, восемь Сар, – значит, если это окажутся не те Сары и на букву «С» тоже не те, обзвонив этих двадцать восемь Макгоуэнов, придется взяться за супругов.
   Первая Сара. Трубку сразу же подняли.
   – Здравствуйте, могу я поговорить с Сарой Макгоуэн?
   – Это я.
   – Меня зовут Кэтрин Логан, я представляю журнал «Etcetera».
   Китти сделала паузу, выжидая: вдруг название журнала знакомо ее собеседнице.
   – Я не стану участвовать в опросах. Извините.
   – Нет-нет, это не опрос. Я звоню по поручению нашего главного редактора, Констанс Дюбуа. Кажется, она разговаривала с вами по поводу статьи.
   Нет, не разговаривала. Ни с этой Сарой, ни с семью другими. Еще две «С. Макгоуэн» не взяли трубку, а двум Китти оставила сообщение на автоответчике. Тогда она взялась за другой столбец в списке в надежде, что Сара обозначена как миссис Макгоуэн. Десять звонков без ответа – сделала пометку перезвонить вечером, – потом восемь миссис Макгоуэн, но среди них не было Сары, на девятый раз Сара Макгоуэн обнаружилась, однако трех месяцев от роду, уж никак не героиня сюжета. Оставались еще десятки Макгоуэнов и девяносто девять фамилий в списке, и по сотне, а то и более абонентов на каждую фамилию, – разве что проявить сообразительность и начать с самых редких имен. Да, так и надо поступить. И все же – десять тысяч телефонных звонков? Нет, Китти и с этим справилась бы, ей никакая, самая рутинная часть журналистского расследования не казалась скучной, но на десять тысяч звонков не хватит ни денег, ни времени. Вот в чем загвоздка.
   Китти отказалась от мысли работать дома и к ланчу вернулась в редакцию. Все с головой ушли в работу, спешили закончить к сроку раздел, посвященный Констанс, писали новые статьи для следующего выпуска.
   Из кабинета Пита вышла Ребекка, арт-директор, скорчила гримасу:
   – Он нынче не в настроении. Желаю удачи, она тебе понадобится.
   За столом Китти сидела какая-то женщина. Обычное дело, авторы-фрилансеры то и дело наведывались в редакцию, присаживались за свободный стол решить какой-то вопрос. Китти остановилась посреди комнаты, высматривая незанятый стол – ничего не нашла, – а телефон свободный имеется? В этот момент Пит выглянул из кабинета и пригласил ее к себе.
   – Что ты делаешь? – спросил он.
   – Ищу свободный стол. Мне нужно сделать миллион звонков. Ты не мог бы предоставить мне телефон на сегодня? А кто эта дама за моим столом?
   – Ты что-то нащупала?
   – Я хочу обзвонить людей из списка и узнать, говорила ли с ними Констанс. Так кто сидит за моим столом?
   – А где ты нашла их телефоны?
   – В справочнике, – призналась Китти, стараясь не показать, что сама понимает, насколько глупа ее затея.
   – Вот так, в лоб?
   – Ага.
   – Сколько человек в списке, напомни, пожалуйста?
   – Ровно сто. Кто сидит за моим столом?
   – Сто? Господи, Китти, это же понадобится вечность, пока всех обзвонишь.
   – Я уже почти всех Макгоуэнов проверила, это первое имя в списке.
   – И как? Что-нибудь вытянула?
   – Пока пусто.
   Пит нервно уставился на нее.
   – Макгоуэн, Пит! Их у нас почти столько же, сколько Смитов. Я уже почти сто звонков сделала. А что ты предлагаешь, Пит? Нет другого пути. Сначала я всех погуглила, нашла Арчи Гамильтонов – клоуна для детских праздников, биржевого брокера из «Дэви», Арчи, умершего десять лет назад, и Арчи, вот уже пять лет сидящего за вооруженное ограбление. Как я угадаю, который из них?
   Пит вздохнул:
   – Послушай, в редакции тебе работать негде.
   – Это еще почему? – Она выразительно оглянулась через окошко в двери на свой стол.
   – Это Лора Маллиген. Я поручил ей подготовить твою рубрику для ближайшего номера. Звонили из «Братьев Кокс» и еще кое-кто из ключевых рекламодателей. Они сомневаются, размещать ли и впредь у нас рекламу.
   – Почему?
   Молчание.
   – О! Из-за меня.
   – Они давно уже подвергаются давлению, но теперь, когда приговор вынесен, понимают, что не могут и впредь оказывать поддержку нашему журналу, если мы оставим тебя безнаказанной.
   – Но ведь меня уволили с канала. Какое отношение эта история имеет к «Etcetera»?
   – Кто-то не дает рекламодателям покоя.
   – Фанаты Колина Мерфи, – пробормотала она. – Ни перед чем не остановятся, только бы меня уничтожить.
   – Мы не можем утверждать наверное, что это они, – вяло, без малейшей убежденности возразил Пит. Он провел рукой по волосам, таким пышным, идеальным, что потревоженные пряди тут же опускались на место, словно в рекламе «Хэд энд Шолдерс». Впервые Китти заметила, что ее начальник, пожалуй, даже красив.
   – Значит, и ты решил меня отстранить.
   – Нет. Я всего лишь прошу тебя не работать в редакции ближайшие три недели, пока я веду переговоры.
   – Но как же с историей Констанс?
   Пит устало потер глаза.
   – Вот почему ты не хотел поручать ее мне! Поэтому ты обратился к Черил?
   – Китти, у меня связаны руки. Это наш главный рекламодатель. Рвать с ними – самоубийство, я не могу этого допустить.
   – Боб в курсе?
   – Нет, и к нему ты с этим не пойдешь. Ему и без того несладко, потому-то мы с Черил и лезем из кожи вон.
   – Я должна работать над этим сюжетом, – сказала Китти. У нее больше ничего не осталось в жизни, она изо всех сил цеплялась за это.
   – Если рекламодатели настоят на своем, мы не сможем опубликовать материал под твоим именем. – Голос его тоже звучал устало. – Не вижу выхода.
   Сейчас Пит казался Китти даже привлекательным. Похож на человека, а не на бульдога, как обычно.
   – Я думала отныне подписываться Китти Логан, а не Кэтрин. Все равно меня так никто не называет, только мама. – Китти сглотнула. «Кэтрин Логан» – это имя сделалось жупелом, ей неловко было произносить его вслух, неловко представляться так Макгоуэнам, которых она обзванивала, она панически опасалась узнавания, их реакции и того, что из вежливости не произнесут вслух, но подумают. Она стыдилась собственного имени. Теперь она будет «Китти», начнет все заново.
   Пит с жалостью смотрел на нее.
   – Или еще лучше. – Она отмахнулась от его сочувствия и просветлела, ей пришла в голову отличная идея. – Пусть стоит имя Констанс. Это будет ее последняя публикация.
   – Это невозможно, Китти. Нельзя поставить ее имя под твоей статьей. – Он удивился, но был, пожалуй, даже тронут ее готовностью опубликовать плоды собственного нелегкого труда анонимно. Это его смягчило. – Мы что-нибудь придумаем. Ты, главное, работай. Можешь заниматься этим дома?
   – Не могу… Столько звонков мне не по карману.
   Пит вздохнул, склонился над столом, уперся в него руками. На спине заиграли мускулы, и Китти вдруг – вот уж сюрприз! – ощутила влечение, желание помассировать его широкие плечи, прогнать скованность.
   – Ладно, – тихо произнес Пит. – Звони из дома, счет передашь нам.
   – Спасибо.
   – Только придумай что-нибудь попроще, чем обзванивать весь справочник.
   – Да, конечно.
   Спускаясь по лестнице на первый этаж, Китти заметила на скворечнике перед домом надпись «ДЛЯ РЕКЛАМЫ». Каталоги и глянцевые брошюры лезли через край. Ей припомнилось, как Глен прятал часы под ее бельем. Где только не хранили свои вещи Боб и Констанс – наверняка в самом неожиданном уголке квартиры отыщется и ключ к этой истории. С этой мыслью она постучалась в дверь.
   Открыла Тереза.
   – Он прилег, дорогуша.
   – Я хочу поработать в кабинете Констанс. И мне нужна ваша помощь: нужно найти телефонный справочник.
   Тереза расхохоталась:
   – Могу только пожелать вам удачи. Телефон я вчера нашла в ванной, в корзине для белья. Боб сказал, он слишком громко звонит.
   Они прошлись по квартире.
   – Монеты в заварке, реклама в скворечнике, паспорта в тостере, – а куда же Констанс могла засунуть телефонный справочник?
   – Например, в туалет, попку им подтирала, – высказалась Тереза и ушаркала в кухню, откуда доносилось завывание стиральной машины. Хорошо хоть Тереза расширила круг своих обязанностей и не только пыль вытирает, но и присматривает за Бобом.
   Предоставленная самой себе, Китти принялась осматривать дом в поисках телефонного справочника. Начала она с тех мест, куда кладут такие вещи нормальные люди, потом принялась изобретать самые невероятные варианты. Улеглась на пол в кабинете, на выношенный половик из овечьей шерсти, совершенно неуместный рядом с персидским ковром, и присмотрелась к низкому журнальному столику с телефоном. Сама не зная зачем, заглянула под стол – и вот они! Стол держали не обычные ножки, его деревянная столешница покоилась на четырех стопках телефонных книг и «Желтых страниц», по пять справочников в стопке, все подряд за последние десять лет. Китти рассмеялась от радости, и Тереза прибежала посмотреть, что же она такое нашла. При виде того, как гостья снимает деревянную доску с книжных подпорок, Тереза закатила глаза под лоб, но тоже не сдержала улыбки и с тем убрела обратно в кухню. Китти пролистала справочник за текущий год, но в нем ничего не нашла и взялась за предыдущий. Открыла его на Макгоуэнах, эта фамилия врезалась ей в память, и едва Китти глянула на страницу, как чуть не подпрыгнула в восторге: один номер был обведен розовым фломастером. Она пролистала до другого имени, Эмброуз Нолан, и – ура, оно тоже отмечено фломастером! Вытащив из файла список имен, Китти принялась проверять одно имя за другим, и каждому нашлось в справочнике соответствие с яркой цветной меткой. Наконец-то к ней вернулась удача! Китти взмахнула в восторге рукой и случайно задела лампу. Лампа закачалась, из-под нее выпала маленькая записная книжка в красном переплете – та самая, которую Боб тщетно разыскивал. Китти вновь засмеялась, прижала к себе справочник, задрала голову, обращаясь с благодарностью к небесам.
   – Спасибо тебе! – прошептала она.

Глава шестая

   Теперь у Китти было все: имена, адреса, телефоны. Все сто человек проживали в Ирландии, так что поиски ограничивались одной страной. Она так близко подобралась к своему сюжету – к сюжету, оставленному ей Констанс, – что уже чувствовала запах свеженапечатанной журнальной страницы. Но странно: дедлайн через десять дней, нужно обзвонить сто человек, а она почему-то медлит. Перелистывает страницы телефонного справочника в поисках некоего имени, которого вовсе и нет в списке.
   На автобусе номер 123 Китти доехала до О’Коннелл-стрит, оттуда на 140-м добралась до Фингласа. Дорога заняла час, и все это время Китти перебирала в уме, что же надо сказать, однако так и не придумала. Она стояла напротив дома Колина Мерфи, отделенная от него только маленьким парком, вокруг гоняли, чуть не сшибая ее с ног, юные велосипедисты – они как будто не замечали ее. Вот бы ей и вправду стать незаметной, перенестись куда-нибудь. Улицы забиты народом, мамаши куда-то ведут детей, у всех свои повседневные дела, и никому нет дела до чужой тетки. Пока нет. Вот-вот кто-нибудь из детей обратит внимание и предупредит маму, что там, в парке, торчит кто-то незнакомый. Весь парк – лужайка длиной в сто шагов, поперек, от входа до выхода, широкая дорожка, ограда взрослому человеку по колено. Ничем она не укрыта, от дома Колина Мерфи ее отделяет лишь это небольшое расстояние да собственный страх. Китти всматривалась в лица соседей Колина, пытаясь угадать, кто из них присутствовал на заседаниях суда и не они ли освистывали ее и орали ей вслед, не они ли украшали ее дверь надписями и туалетной бумагой, пока она спала в своей студии или отлучалась на работу? Быть может, они все время тайно следят за ней, как она сейчас следит за ними? Надвинув шляпу ниже на глаза, она поглядывала в сторону дома Мерфи, решаясь, идти ли туда, и если идти, то какие же подобрать слова.
   Простите. Простите, что испортила вам жизнь. Простите за то, что вас отстранили от работы, подвергли остракизму соседи. Простите, что вам пришлось – не знаю в точности почему, но, очевидно, это опять-таки связано с моей передачей, – выставить дом на продажу. Простите за то, как это отразилось на вашей семейной жизни. Простите, что чуть не сделала вас безработным. Простите за позор, который я навлекла на ваших близких, за порушенные отношения. Конечно, вы думаете, будто я ничего не понимаю, – бессердечная тварь, которой попросту не дано понимать такие вещи, – но я понимаю, поверьте, я все понимаю, потому что теперь все это случилось со мной, я сама прохожу через то, через что заставила пройти вас. Вот какие слова просились ей на уста, но Китти догадывалась, что в такой речи слишком очевидно звучит жалость к себе, а следовало отрешиться от себя. Не получалось, слишком уж крепко ей досталось из-за допущенного промаха. Да, изначально это была ее вина, но в итоге пострадали оба, а теперь те, кто любил Колина и отстаивал его, изо всех сил старались продлить ее страдания.
   Она всмотрелась в дом – у крыльца табличка «Продается», детей не видать, никаких признаков их существования, ни велосипедов в саду, ни игрушек на подоконниках. На подъездной дорожке автомобиль – этот автомобиль принадлежал Колину, Китти хорошо помнила, как нагнала его после школьных занятий и сунула водителю камеру в лицо, каким растерянным и испуганным он тогда выглядел. Она сочла его преступником, она была так в этом уверена, а теперь корчится от стыда, припоминая каждое брошенное ему в глаза обвинение. Автомобиль на подъездной дорожке – не означает ли это, что Колин пока еще не вернулся на работу? Она-то думала, его примут обратно теперь, когда он полностью, безусловно, оправдан. Неужели скандал не позволил ему возвратиться?
   Простите. Простите!
   Колину тридцать восемь лет. Закончив в двадцать четыре года университет, он сразу же устроился на работу в среднюю школу Фингласа, где учатся ребята с двенадцати до восемнадцати лет. Любимчик учеников – что его и сгубило – всегда получал приглашение на выпускной вечер. Еще бы, приветливый молодой учитель, которого и учителем-то не считали, ведь он не задавал домашних заданий, и единственное наказание, которое грозило нерадивым, – отжиматься, распевая при этом популярные песенки. Ребята обращались к нему со своими проблемами, его неоднократно назначали классным руководителем, что необычно для учителя физкультуры, во всяком случае в этом учебном заведении. Шестнадцатилетняя Таня О’Брайан заигрывала с ним, он ее отверг – и расплатился десять лет спустя! Черт знает почему Таня возложила на физрука ответственность за все свои несчастья и подговорила бывшую одноклассницу Оливию О’Нил поддержать ее лживые показания. Давно уже выяснилось, что Оливия в самом деле верила, будто над Таней учинили насилие и ее девятилетний сын родился от Колина. Она с готовностью согласилась на лжесвидетельство, понадеявшись, что две схожие истории прозвучат убедительнее, чем одна, – хотела поддержать подругу, а также рассчитывала на материальную компенсацию за причиненный ущерб. И журналы подхватят этот рассказ, их покажут по телевидению с историей о том, как они пострадали. Таня привела в пример известные дела о совращении несовершеннолетних – да, на этом кошмаре можно было заработать. Две молодые женщины – одна подлая, другая скучающая и не отличающая добра от зла, наметили себе жертвой третью – честолюбивую. Китти тоже была молода, из кожи вон лезла, делая карьеру. Они угадали: она так и вцепилась в этот сюжет. Проглотила их вранье и пришла за добавкой, убедила редактора и продюсера поручить ей расследование, убедила себя в том, что, вынося эту грязь на всеобщее обозрение, разоблачая извращенца, она служит обществу.