Страница:
Мистер Бартон не издал ни звука, только медленно откинулся на спинку кресла и устроился в нем поудобнее.
– Ладно, давай сформулирую прямо и коротко, – задумчиво произнес он. – Ты не скучаешь по Дженни-Мэй Батлер.
Мы оба захохотали, и я впервые за все это время перестала испытывать угрызения совести.
– Зачем, по-твоему, ты пришла сюда? – серьезно спросил мистер Бартон, когда мы отсмеялись.
– Потому что мне нужны ответы.
– Какие ответы?
Я постаралась сформулировать:
– Где находится скотч, который мы так и не нашли прошлым вечером? Куда делась ДженниМэй Батлер? Почему один из моих носков вечно пропадает в стиральной машине?
– И ты полагаешь, я смогу тебе сказать, где все эти вещи?
– Не конкретно о каждой, но некие общие указания меня бы устроили, мистер Бартон. Он улыбнулся:
– Позволь мне задать несколько вопросов, и, быть может, в твоих ответах мы вместе отыщем то, что ты хотела бы выяснить.
– О’кей. Если считаете, что это поможет, давайте попробуем.
– Зачем тебе знать, куда деваются вещи?
– Мне это необходимо.
– Почему тебе кажется, будто это необходимо?
– А почему вам кажется, что вы должны задавать мне вопросы?
Мистер Бартон моргнул и помолчал на секунду дольше, чем ему бы хотелось, – так мне показалось.
– Это моя работа, мне за нее деньги платят.
– Платят деньги?! – Я выкатила глаза. – Мистер Бартон, вы могли бы заняться любой простой работой и получать за нее деньги, но все же решили проучиться – сколько же, десять миллионов лет? – чтобы получить все эти бумажки, которыми украсили стены. – Я бросила взгляд на его дипломы в рамочках. – То есть я хочу сказать, что вы прошли всю эту бесконечную учебу, сдали все экзамены, задали все вопросы не только потому, что за это платят.
Он усмехнулся и посмотрел на меня. Похоже, не знал, что ответить. Поэтому мы молчали минуты две. В конце концов он взял ручку и блокнот, пододвинул их мне и снова облокотился на колени.
– Мне нравится разговаривать с людьми, всегда нравилось. По моим наблюдениям, рассказывая о себе, они узнают вещи, которых до того не знали. Это нечто вроде самолечения. Я задаю людям вопросы, потому что мне нравится им помогать.
– Так и я.
– Ты считаешь, что, задавая вопросы о Дженни-Мэй, ты помогаешь ей или, может, ее родителям? – Он постарался скрыть смущение, притаившееся у него в глазах.
– Нет, я помогаю самой себе.
– Каким образом? Разве тот факт, что ты не находишь ответов, не разочаровывает тебя еще больше?
– Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место.
– Разве не все потерянное лежит не на своем месте?
– Положить что-то не туда, куда надо, – значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу.
Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь.
– Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их?
– Кто, например?
– Вопрос задал я.
– Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно.
– Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются?
– Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда.
– То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи?
Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду:
– В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало. Он и глазом не моргнул:
– Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче – представлять, будто она там?
– Господи! – Я тяжко вздохнула. – Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче.
Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул.
– Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой?
– А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое?
– Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить?
– А почему ты решила, будто я так не думаю?
– Вы – психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прий ти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, – результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу.
– Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить.
– А меня вы можете склеить?
– Ты же не сломана, Сэнди.
– Таков ваш медицинской диагноз?
– Я не врач.
– Но вы же «лекарь разума», разве не так? – Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза.
Тишина.
– Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно?
Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел.
– У вас есть девушка, мистер Бартон?
Он наморщил лоб:
– По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения.
Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил:
– Нет, у меня нет девушки.
– А вы хотите, чтобы была?
Он задумался:
– Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? – Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось.
Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это.
– Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься.
Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает.
Явно пришло время рисовать чертиков.
– Я вам действую на нервы, да? Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение. Я попыталась объяснить еще раз:
– Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ.
– Я понимаю, – проговорил он мягко.
– Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу.
Он задумался:
– Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди.
– Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте. Он хохотал, пока время сеанса не истекло. Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло. – Он не смог ответить на мои вопросы, – сказала я, хлебая суп. Похоже было, что папу вот-вот хватит удар.
– Значит, ты к нему больше не пойдешь?!
– Пойду! – быстро возразила я, и мама попыталась скрыть улыбку, сделав глоток воды. Папа переводил взгляд с меня на нее и обратно, на его лице застыл вопрос.
– У него красивые глаза, – предложила я объяснение, снова зачерпывая суп.
Папины брови поползли вверх, и он вопросительно покосился на маму, на лице которой расцвела широкая улыбка.
– Это правда, Гарольд. У него очень красивые глаза.
– А, ну тогда все в порядке. – Он поднял обе руки вверх. – Если у мужчины очень красивые глаза, то кто я такой, чтобы спорить, черт подери!
Поздно вечером я лежала в постели и размышляла о своем разговоре с мистером Бартоном. Возможно, у него не нашлось для меня ответов, но от поисков одной вещи он меня точно излечил.
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
– Ладно, давай сформулирую прямо и коротко, – задумчиво произнес он. – Ты не скучаешь по Дженни-Мэй Батлер.
Мы оба захохотали, и я впервые за все это время перестала испытывать угрызения совести.
– Зачем, по-твоему, ты пришла сюда? – серьезно спросил мистер Бартон, когда мы отсмеялись.
– Потому что мне нужны ответы.
– Какие ответы?
Я постаралась сформулировать:
– Где находится скотч, который мы так и не нашли прошлым вечером? Куда делась ДженниМэй Батлер? Почему один из моих носков вечно пропадает в стиральной машине?
– И ты полагаешь, я смогу тебе сказать, где все эти вещи?
– Не конкретно о каждой, но некие общие указания меня бы устроили, мистер Бартон. Он улыбнулся:
– Позволь мне задать несколько вопросов, и, быть может, в твоих ответах мы вместе отыщем то, что ты хотела бы выяснить.
– О’кей. Если считаете, что это поможет, давайте попробуем.
– Зачем тебе знать, куда деваются вещи?
– Мне это необходимо.
– Почему тебе кажется, будто это необходимо?
– А почему вам кажется, что вы должны задавать мне вопросы?
Мистер Бартон моргнул и помолчал на секунду дольше, чем ему бы хотелось, – так мне показалось.
– Это моя работа, мне за нее деньги платят.
– Платят деньги?! – Я выкатила глаза. – Мистер Бартон, вы могли бы заняться любой простой работой и получать за нее деньги, но все же решили проучиться – сколько же, десять миллионов лет? – чтобы получить все эти бумажки, которыми украсили стены. – Я бросила взгляд на его дипломы в рамочках. – То есть я хочу сказать, что вы прошли всю эту бесконечную учебу, сдали все экзамены, задали все вопросы не только потому, что за это платят.
Он усмехнулся и посмотрел на меня. Похоже, не знал, что ответить. Поэтому мы молчали минуты две. В конце концов он взял ручку и блокнот, пододвинул их мне и снова облокотился на колени.
– Мне нравится разговаривать с людьми, всегда нравилось. По моим наблюдениям, рассказывая о себе, они узнают вещи, которых до того не знали. Это нечто вроде самолечения. Я задаю людям вопросы, потому что мне нравится им помогать.
– Так и я.
– Ты считаешь, что, задавая вопросы о Дженни-Мэй, ты помогаешь ей или, может, ее родителям? – Он постарался скрыть смущение, притаившееся у него в глазах.
– Нет, я помогаю самой себе.
– Каким образом? Разве тот факт, что ты не находишь ответов, не разочаровывает тебя еще больше?
– Иногда мне удается отыскать какую-то вещь, мистер Бартон. Я нахожу то, что просто положили не на то место.
– Разве не все потерянное лежит не на своем месте?
– Положить что-то не туда, куда надо, – значит временно потерять это, потому что ты забыл, где оно лежит. А я всегда помню, что и куда кладу.
Но я-то пытаюсь отыскать не те вещи, которые лежат не на своем месте, а те, у которых выросли ноги, и они взяли да и ушли себе. Именно из-за них я расстраиваюсь.
– Ты не считаешь, что кто-то другой, не ты, мог переложить их?
– Кто, например?
– Вопрос задал я.
– Хорошо. В случае со скотчем ответ однозначный: нет. В случае с носками ответ тот же: нет. Разве что кто-то забирается в стиральную машину и вынимает их из нее. Мистер Бартон, родители хотят помочь мне. Не думаю, чтобы они стали перекладывать вещи, а потом забывали об этом. Если они что-то переложат, то еще лучше запоминают, куда именно.
– Тогда какие у тебя версии? Куда, по-твоему, все эти вещи деваются?
– Мистер Бартон, если бы у меня было хоть одно предположение на этот счет, я бы не пришла сюда.
– То есть никаких идей? Тебе ничего не приходит в голову даже в самых безумных мечтах, даже в минуты самых больших огорчений, даже когда ты отчаянно размышляешь ранним-ранним утром в поисках ответа и никак не можешь его найти? Ну, хоть какая-нибудь идея по поводу того, куда деваются пропавшие вещи?
Н-да, он наверняка узнал обо мне от родителей гораздо больше, чем я предполагала. Если я отвечу на этот вопрос честно, боюсь, он уже никогда не влюбится в меня. И тем не менее я глубоко вздохнула и выложила всю правду:
– В такие минуты я полагаю, что они очутились в том месте, куда попадает все, что пропало. Он и глазом не моргнул:
– Ты считаешь, и Дженни-Мэй там? Тебе так легче – представлять, будто она там?
– Господи! – Я тяжко вздохнула. – Если кто-то ее убил, значит, так тому и быть, мистер Бартон. Я не пытаюсь создавать вымышленный мир, чтобы мне стало легче.
Он отчаянно старался, чтобы ни один мускул лица не дрогнул.
– Но скажите мне, почему полицейские не могут найти ее ни живой, ни мертвой?
– А тебе не полегчает, если ты признаешь, что временами случается нечто необъяснимое?
– Ну, вы же так не думаете. Почему я должна в это верить?
– А почему ты решила, будто я так не думаю?
– Вы – психотерапевт. Вы считаете, что каждое действие вызывает определенную реакцию, и все такое. Я кое-что почитала, перед тем как прий ти сюда. Все, что со мной сейчас происходит, – результат того, что произошло некое событие, или кто-то что-то сказал, или сделал. Вы считаете, что на все можно найти ответ и так или иначе решить любую задачу.
– Это не совсем так, Сэнди. Я не могу все заново сложить и склеить.
– А меня вы можете склеить?
– Ты же не сломана, Сэнди.
– Таков ваш медицинской диагноз?
– Я не врач.
– Но вы же «лекарь разума», разве не так? – Я изобразила пальцами в воздухе кавычки и сделала большие глаза.
Тишина.
– Что ты ощущаешь, когда ищешь и ищешь, но никак не можешь найти то, что тебе нужно?
Полагаю, это была самая странная беседа, которую он когда-либо вел.
– У вас есть девушка, мистер Бартон?
Он наморщил лоб:
– По-моему, Сэнди, в данном случае это не имеет значения.
Поскольку я промолчала, он вздохнул и ответил:
– Нет, у меня нет девушки.
– А вы хотите, чтобы была?
Он задумался:
– Ты имеешь в виду, что ощущения, которые испытываешь во время поисков пропавшего носка, похожи на те, что испытываешь, когда ищешь любовь? – Он попытался сформулировать вопрос так, чтобы сказанное мною звучало не так глупо, однако ему это не удалось.
Я снова выкатила глаза. Что-то слишком часто он вынуждал меня делать это.
– Нет, это такое чувство, когда ты знаешь, что чего-то в твоей жизни не хватает, но никак не можешь это отыскать, сколько ни стараешься.
Он смущенно прочистил горло, схватил карандаш и бумагу и сделал вид, будто что-то записывает.
Явно пришло время рисовать чертиков.
– Я вам действую на нервы, да? Он улыбнулся, и его улыбка разрядила напряжение. Я попыталась объяснить еще раз:
– Может, будет понятнее, если я скажу, что, когда ты не можешь найти пропажу, это примерно то же самое, когда ты вдруг не в состоянии вспомнить слова любимой песни, которую давно знаешь наизусть. Или когда неожиданно забываешь имя человека, которого очень хорошо знаешь и с которым встречаешься каждый день, или название знаменитой группы, которая поет какой-нибудь хит. Это так напрягает, что крутишь и крутишь такие мысли в голове, потому что знаешь: ответ наверняка существует, но никто и никогда тебе его не подскажет. И эта мысль долбит и долбит тебя и не дает успокоиться, пока не найдешь ответ.
– Я понимаю, – проговорил он мягко.
– Хорошо, тогда умножьте это чувство на тысячу.
Он задумался:
– Ты очень зрелый человек для своего возраста, Сэнди.
– Забавно. Потому что я-то надеялась, что вы знаете гораздо больше в вашем возрасте. Он хохотал, пока время сеанса не истекло. Этим вечером за ужином папа спросил меня, как все прошло. – Он не смог ответить на мои вопросы, – сказала я, хлебая суп. Похоже было, что папу вот-вот хватит удар.
– Значит, ты к нему больше не пойдешь?!
– Пойду! – быстро возразила я, и мама попыталась скрыть улыбку, сделав глоток воды. Папа переводил взгляд с меня на нее и обратно, на его лице застыл вопрос.
– У него красивые глаза, – предложила я объяснение, снова зачерпывая суп.
Папины брови поползли вверх, и он вопросительно покосился на маму, на лице которой расцвела широкая улыбка.
– Это правда, Гарольд. У него очень красивые глаза.
– А, ну тогда все в порядке. – Он поднял обе руки вверх. – Если у мужчины очень красивые глаза, то кто я такой, чтобы спорить, черт подери!
Поздно вечером я лежала в постели и размышляла о своем разговоре с мистером Бартоном. Возможно, у него не нашлось для меня ответов, но от поисков одной вещи он меня точно излечил.
Глава одиннадцатая
Я приходила к мистеру Бартону еженедельно, пока училась в средней школе Святой Марии. Мы встречались даже в каникулы, когда школа открывала свои двери для летних мероприятий горожан. В последний раз я пришла к нему в тот день, когда мне исполнилось восемнадцать. Год назад я сдала экзамены на аттестат зрелости, а в то утро узнала, что меня приняли в гарда шихана. Через несколько месяцев мне предстоял переезд в Корк для учебы в Темплмо.
– Здравствуйте, мистер Бартон, – поздоровалась я, когда он вошел в маленький кабинет, который совершенно не изменился со дня нашей первой встречи.
Мой консультант оставался таким же молодым и красивым, и я любила в нем каждый дюйм.
– Сэнди, повторяю в сотый раз: перестань называть меня мистером Бартоном. Я кажусь себе стариком.
– А вы и есть старик, – поддразнила его я.
– Тогда ты – старуха, – небрежно бросил он, и между нами вклинилась тишина. – Ну ладно, – деловым тоном изрек он, – о чем ты размышляла на этой неделе?
– Сегодня меня приняли в полицию. Он остолбенел. От счастья? От огорчения?
– Здорово, Сэнди! Мои поздравления. Тебе это удалось. – Он подошел и крепко обнял меня.
Мы не двигались на секунду дольше, чем должны бы.
– Как мама с папой отнеслись к этому?
– Они еще не знают.
– Наверное, расстроятся из-за твоего отъезда.
– Так будет лучше. – Я смотрела в сторону.
– Знаешь, тебе не удастся оставить все свои проблемы в Литриме, – мягко произнес он.
– Не удастся. Но я оставлю здесь людей, которые о них знают.
– Собираешься время от времени приезжать погостить?
Я посмотрела ему прямо в глаза. Мы все еще говорим о родителях?
– Как только смогу.
– А часто сможешь?
Я пожала плечами.
– Они всегда тебя поддерживали, Сэнди.
– Я не могу стать такой, как им хочется, мистер Бартон. Им со мной некомфортно.
Он бросил на меня выразительный взгляд, а потом понял, что я использовала это обращение сознательно, пытаясь возвести между нами стену.
– Они всего лишь хотят, чтобы ты была самой собой, и ты это знаешь. Тебе нечего себя стыдиться. Они тебя любят такой, какая ты есть.
Он смотрел на меня так, что я снова засомневалась, о родителях ли мы сейчас говорим.
Я оглядела комнату. Он знал обо мне все, совершенно все, а я безошибочно чувствовала абсолютно все, что касалось его. Он по-прежнему оставался холостяком, жил один, невзирая на то, что за ним охотились все девушки Литрима. Неделя за неделей он пытался уговорить меня принимать вещи такими, какие они есть, и послушно следовать движению жизни, но если существовал мужчина, наглухо заперший на замок собственную жизнь в ожидании неизвестно чего или кого, то это был именно он.
Он прочистил горло.
– Я слышал, в выходные ты гуляла с Энди Маккарти.
– Ну и что?
Он устало потер лицо и снова позволил тишине разделить нас. Мы оба это отлично умели. Нас научили четыре года психотерапии, когда я обнажала перед ним свою душу, но при этом каждое новое произнесенное слово еще на шаг отдаляло меня от обсуждения единственной темы, поглощавшей все мои мысли почти в каждый момент почти каждого дня.
– Тогда расскажи, – мягко попросил он.
Это был наш последний сеанс, и я больше ни о чем не могла думать. У него по-прежнему не находилось для меня ответов.
– Ты пойдешь в пятницу на маскарад? – Он уловил мое настроение.
– Да, – ухмыльнулась я, – не представляю лучшего способа распрощаться с этим городом, чем пройтись по нему, переодевшись кем-нибудь другим.
– И кем ты собираешься нарядиться?
– Носком.
Он громко засмеялся:
– Энди не пойдет с тобой?
– А разве мои носки всегда ходят парой?
Он приподнял бровь, показывая, что хотел бы услышать больше.
– Он не понял, почему я перевернула его квартиру вверх дном, когда пыталась найти приглашение.
– А где оно лежит, как ты думаешь?
– Там же, где и все остальное. Вместе с моей головой. – Я устало потерла глаза.
– С ней все в порядке, Сэнди… Итак, ты идешь работать в полицию. – Он неуверенно улыбнулся.
– Вас беспокоит будущее нашей страны?
– Нет, – засмеялся он. – По крайней мере, теперь я уверен, что мы в надежных руках. Своими вопросами ты уж точно затерзаешь преступников до смерти.
– У меня прекрасный учитель. – Я заставила себя тоже усмехнуться.
Мистер Бартон пришел в пятницу на маскарад. В костюме носка, что меня очень насмешило. Вечером он отвез меня домой, и в машине мы все время молчали. После стольких лет беспрерывных разговоров ни один из нас не знал, что сказать. Возле дома он наклонился и поцеловал меня в губы – жадным и долгим поцелуем. Это было так, будто мы одновременно говорили друг другу «здравствуй» и «прощай».
– Как жаль, что мы с вами скроены по разным лекалам, Грегори. Из нас могла бы получиться хорошая пара, – грустно промолвила я.
Я ждала, что он ответит: из нас получится самая идеальная неправильная пара. Но он, наверное, согласился с моими словами, потому что сел в машину и уехал.
Чем больше у меня было партнеров, тем больше я убеждалась в том, что мы с Грегори – самая лучшая из всех возможных пар. Выходит дело, ломая голову над самыми трудными вопросами, которые ставила передо мной жизнь, я ухитрилась проглядеть самые очевидные ответы, – а они лежали у меня прямо перед носом.
– Здравствуйте, мистер Бартон, – поздоровалась я, когда он вошел в маленький кабинет, который совершенно не изменился со дня нашей первой встречи.
Мой консультант оставался таким же молодым и красивым, и я любила в нем каждый дюйм.
– Сэнди, повторяю в сотый раз: перестань называть меня мистером Бартоном. Я кажусь себе стариком.
– А вы и есть старик, – поддразнила его я.
– Тогда ты – старуха, – небрежно бросил он, и между нами вклинилась тишина. – Ну ладно, – деловым тоном изрек он, – о чем ты размышляла на этой неделе?
– Сегодня меня приняли в полицию. Он остолбенел. От счастья? От огорчения?
– Здорово, Сэнди! Мои поздравления. Тебе это удалось. – Он подошел и крепко обнял меня.
Мы не двигались на секунду дольше, чем должны бы.
– Как мама с папой отнеслись к этому?
– Они еще не знают.
– Наверное, расстроятся из-за твоего отъезда.
– Так будет лучше. – Я смотрела в сторону.
– Знаешь, тебе не удастся оставить все свои проблемы в Литриме, – мягко произнес он.
– Не удастся. Но я оставлю здесь людей, которые о них знают.
– Собираешься время от времени приезжать погостить?
Я посмотрела ему прямо в глаза. Мы все еще говорим о родителях?
– Как только смогу.
– А часто сможешь?
Я пожала плечами.
– Они всегда тебя поддерживали, Сэнди.
– Я не могу стать такой, как им хочется, мистер Бартон. Им со мной некомфортно.
Он бросил на меня выразительный взгляд, а потом понял, что я использовала это обращение сознательно, пытаясь возвести между нами стену.
– Они всего лишь хотят, чтобы ты была самой собой, и ты это знаешь. Тебе нечего себя стыдиться. Они тебя любят такой, какая ты есть.
Он смотрел на меня так, что я снова засомневалась, о родителях ли мы сейчас говорим.
Я оглядела комнату. Он знал обо мне все, совершенно все, а я безошибочно чувствовала абсолютно все, что касалось его. Он по-прежнему оставался холостяком, жил один, невзирая на то, что за ним охотились все девушки Литрима. Неделя за неделей он пытался уговорить меня принимать вещи такими, какие они есть, и послушно следовать движению жизни, но если существовал мужчина, наглухо заперший на замок собственную жизнь в ожидании неизвестно чего или кого, то это был именно он.
Он прочистил горло.
– Я слышал, в выходные ты гуляла с Энди Маккарти.
– Ну и что?
Он устало потер лицо и снова позволил тишине разделить нас. Мы оба это отлично умели. Нас научили четыре года психотерапии, когда я обнажала перед ним свою душу, но при этом каждое новое произнесенное слово еще на шаг отдаляло меня от обсуждения единственной темы, поглощавшей все мои мысли почти в каждый момент почти каждого дня.
– Тогда расскажи, – мягко попросил он.
Это был наш последний сеанс, и я больше ни о чем не могла думать. У него по-прежнему не находилось для меня ответов.
– Ты пойдешь в пятницу на маскарад? – Он уловил мое настроение.
– Да, – ухмыльнулась я, – не представляю лучшего способа распрощаться с этим городом, чем пройтись по нему, переодевшись кем-нибудь другим.
– И кем ты собираешься нарядиться?
– Носком.
Он громко засмеялся:
– Энди не пойдет с тобой?
– А разве мои носки всегда ходят парой?
Он приподнял бровь, показывая, что хотел бы услышать больше.
– Он не понял, почему я перевернула его квартиру вверх дном, когда пыталась найти приглашение.
– А где оно лежит, как ты думаешь?
– Там же, где и все остальное. Вместе с моей головой. – Я устало потерла глаза.
– С ней все в порядке, Сэнди… Итак, ты идешь работать в полицию. – Он неуверенно улыбнулся.
– Вас беспокоит будущее нашей страны?
– Нет, – засмеялся он. – По крайней мере, теперь я уверен, что мы в надежных руках. Своими вопросами ты уж точно затерзаешь преступников до смерти.
– У меня прекрасный учитель. – Я заставила себя тоже усмехнуться.
Мистер Бартон пришел в пятницу на маскарад. В костюме носка, что меня очень насмешило. Вечером он отвез меня домой, и в машине мы все время молчали. После стольких лет беспрерывных разговоров ни один из нас не знал, что сказать. Возле дома он наклонился и поцеловал меня в губы – жадным и долгим поцелуем. Это было так, будто мы одновременно говорили друг другу «здравствуй» и «прощай».
– Как жаль, что мы с вами скроены по разным лекалам, Грегори. Из нас могла бы получиться хорошая пара, – грустно промолвила я.
Я ждала, что он ответит: из нас получится самая идеальная неправильная пара. Но он, наверное, согласился с моими словами, потому что сел в машину и уехал.
Чем больше у меня было партнеров, тем больше я убеждалась в том, что мы с Грегори – самая лучшая из всех возможных пар. Выходит дело, ломая голову над самыми трудными вопросами, которые ставила передо мной жизнь, я ухитрилась проглядеть самые очевидные ответы, – а они лежали у меня прямо перед носом.
Глава двенадцатая
Хелена с любопытством разглядывала меня сквозь янтарное пламя костра, а тени от огня плясали над ней и облизывали ее лицо. Остальные члены группы продолжали предаваться воспоминаниям о славном рок-нролльном прошлом Дерека, радуясь возможности сменить тему и не возвращаться к моему вопросу о том, где же мы все-таки находимся. Оживленный разговор возобновился, но без меня, и не только. Не без труда оторвав взгляд от усыпанной пеплом земли, я позволила ему встретиться с глазами Хелены.
Она дождалась, пока у костра установится тишина, а потом спросила меня:
– Чем вы зарабатываете на жизнь, Сэнди?
– Ой, да, – возбужденно подхватила Джоана, согревая руки чашкой с чаем. – Расскажите нам.
Все внимание было обращено на меня, и я задумалась над вариантами ответа. Зачем врать?
– Я руковожу агентством, – начала я и остановилась.
– Каким? – спросил Бернард.
– Модельным, да? – спросила Джоана уверенным тоном. – С такими ногами, как у вас, это наверняка модельное агентство, готова спорить. – Чашку она держала совсем рядом с губами, отставив мизинец, который торчал вверх и походил на сделавшую стойку охотничью собаку.
– Джоана, она сказала, что руководит агентством, а не работает в нем. – Бернард покачал головой, и его подбородок тут же задрожал.
– На самом деле это агентство по розыску лиц, пропавших без вести.
Наступила тишина. Они пристально всматривались в мое лицо, а потом переглянулись и громко расхохотались. Все, кроме Хелены.
– Ох, Сэнди, классная шутка. – Бернард вытер уголки глаз носовым платком. – Так что же это за агентство, если серьезно?
– Актерское, – выскочила с ответом Хелена, опередив меня.
– Как ты догадалась? – спросил Бернард, слегка обиженный тем, что она о чем-то узнала раньше него. – Ты же сама первая спросила, где она работает.
– Она шепнула мне, пока вы все хохотали. – Хелена махнула рукой, как бы подводя черту.
– Актерское агентство! – Джоана смотрела на меня, широко раскрыв глаза. – Вот здорово! Мы поставили несколько отличных спектаклей в зале «Финбар», – пояснила она. – Помните? – повернулась она к друзьям. – «Юлий Цезарь», «Ромео и Джульетта»… И это только великие пьесы Шекспира. А Бернард был…
Бернард громко закашлял.
– Ох, прости, – покраснела Джоана, – Бернард – фантастический актер. Он так убедительно играл Основу в «Сне в летнюю ночь». Вы в своем агентстве, несомненно, были бы счастливы работать с ним.
И они опять принялись болтать, вспоминая разные старые истории. Хелена обошла костер и села рядом со мной.
– Должна заметить, вы преуспели в своей специальности, – фыркнула она.
– Зачем вы это сделали? – спросила я, имея в виду ее вмешательство.
– О, им нельзя этого говорить. Особенно Джоане, у которой такой тихий голосок, что она все время старается кому-нибудь что-нибудь рассказать, с единственной целью – убедиться, что ее слышат, – съязвила она, но при этом взглянула на подругу с нежностью. – Если кто-то узнает, что вы руководите агентством по розыску пропавших без вести лиц, вас замучают вопросами. Все решат, будто вы прибыли сюда, чтобы отвести нас домой.
Было не очень понятно, шутка это или вопрос. В любом случае, она не улыбнулась, а я не ответила.
– А кому тут можно что-то рассказать? – Я уставилась на молчаливый черный лес. За два дня я не встретила ни одной живой души.
На лице Хелены по-прежнему читалось любопытство.
– Сэнди, здесь есть и другие люди, чтоб вы знали.
Мне с трудом верилось, что в этой темной и молчаливой глуши может кто-то жить. Разве что лешие.
– Вы же знаете нашу историю, правда? – Хелена продолжала говорить тихо, чтобы остальные не услышали.
Я кивнула, набрала побольше воздуха в легкие и начала:
– «Пятеро учеников числятся пропавшими без вести. Они исчезли во время школьного турпохода в Раундвуд в графстве Уиклоу. Шестнадцатилетние Дерек Каммингс, Хелена Диккенс, Маркус Флинн, Джоана Хэтчард и Бернард Линч из средней школы Святого Кевина для девочек и мальчиков в Блэкроке собирались посетить Глендалу, однако сегодня утром исчезли из своих палаток».
Глаза Хелены были полны слез и такого подетски настойчивого любопытства и внимания, что я почувствовала себя обязанной процитировать газетную статью слово в слово, тщательно подбирая правильную интонацию. Мне хотелось передать чувства, охватившие страну в самую первую неделю, я стремилась точно выразить всю любовь и поддержку, которую демонстрировали по отношению к пятерке пропавших школьников абсолютно чужие люди. Я ощущала, что просто обязана это сделать – ради всех, кто молился за их возвращение. И считала, что Хелена должна это услышать – она это заслужила.
– «Как заявили сегодня в полиции, проверены все версии, хотя не исключено, что что-то пока упущено. Просьба ко всем, кто располагает хоть какой-нибудь информацией, обращаться в полицейские участки Раундвуда или Блэкрока. Все ученики школы Святого Кевина собрались, чтобы вместе помолиться за своих товарищей, а местные жители принесли к месту происшествия цветы».
Я замолчала.
– Что у тебя с глазами, Хелена? – заботливо спросил Бернард.
– Да так, – шмыгнула носом Хелена, – ерунда. Просто искра от костра попала. – Она промокнула их уголком шали.
– Дай-ка посмотрю, – воскликнула Джоана, подходя поближе и вглядываясь. – Да нет, вроде все в порядке, глаз только покраснел и слезится. Наверно, из-за дыма.
– Все нормально, спасибо, – проговорила Хелена, смущенная их заботой, и болтовня вокруг костра продолжилась.
– С такими талантами можете поступать на работу в мое агентство.
Хелена усмехнулась и снова замолчала. Я почувствовала, что должна что-то сказать:
– Знаете, они так и не перестали вас искать.
Она издала какой-то тихий звук. Сдержать его она не смогла – он вырвался прямиком из сердца.
– Ваш отец осаждал каждого вновь назначенного комиссара полиции и министра внутренних дел. Стучался в каждую дверь и искал вас под каждой травинкой. Лично убедился в том, что всю местность прочесали густым гребнем. Что же касается мамы, вашей удивительной мамы…
Хелена улыбнулась, услышав это.
– Она создала организацию, помогающую советами семьям, у которых пропал кто-то из близких. Она называется «Свет над крыльцом», потому что многие такие семьи оставляют гореть лампочку над входной дверью – как маяк – в надежде, что однажды их любимые вернутся. Она неутомимо занимается благотворительностью, открывает отделения организации по всей стране. Ваши родители никогда, никогда не сдавались. Ваша мать и сейчас не сдается.
– Она жива? – Ее глаза снова наполнились слезами.
– Мне горько говорить об этом, но ваш отец скончался несколько лет назад. – Я подождала, давая ей время переварить печальную новость, а потом продолжила: – Ваша мать по-прежнему активно работает в «Свете над крыльцом». Я была на их ежегодном обеде в прошлом году и имела удовольствие встретиться с ней и сказать ей, что она необыкновенная женщина. – Я опустила взгляд на руки и прочистила горло: роль вестника оказалась не из легких. – Она говорила, что я должна продолжать работу, и выразила надежду, что мне когда-нибудь удастся отыскать ее любимую дочь.
Голос Хелены звучал едва слышным шепотом:
– Расскажите мне о ней.
И я позабыла о собственных невзгодах и поудобнее устроилась у костра, готовая выполнить ее просьбу.
– …Я не хотела ни в какой турпоход, – горячо говорила Хелена, взволнованная всем, что я рассказала ей о матери. – Просила их не отправлять меня.
Все это я знала, но слушала, ловя каждое слово, – ведь впервые прекрасно известную мне историю излагал один из ее главных персонажей. Как будто моя любимая книга оживала на сцене.
– Мне хотелось вернуться домой на выходные. Был один мальчик… – Она подмигнула мне. – Разве не всегда все дело в мальчике?
Я не была в этом уверена, но все равно улыбнулась в ответ.
– В соседний дом переехал новый мальчик. Сэмюель Джеймс, так его звали. Самое красивое создание на свете. – Ее глаза блестели, словно искры от костра зажгли зрачки. – Я встретилась с ним тем летом, сразу влюбилась, и мы сказочно проводили время вместе. Грешили… – Она приподняла брови, а я усмехнулась. – Последние два месяца, с тех пор как начался новый учебный год, я ужасно скучала по нему. Рыдала и умоляла родителей забрать меня из школы, но все впустую. Они меня наказывали, – произнесла она с горькой ухмылкой. – На экзамене по истории у меня отняли шпаргалку и на той же неделе поймали с сигаретой во дворе за школой. Недопустимо – даже по моим меркам. Вот и пришлось мне тащиться в этот поход, потому что они решили: стоит разлучить меня с лучшими друзьями, и я сразу превращусь в ангела. В конце концов, я действительно оказалась наказанной. Только не уверена, что по заслугам.
– Конечно нет, – активно запротестовала я. – Как вы сюда попали?
Хелена вздохнула:
– Мы с Маркусом договорились встретиться вечером, когда все уйдут спать. Он единственный припас пачку сигарет, поэтому еще два мальчика увязались за ним, ну и Джоана, конечно. – Хелена нежно взглянула на подругу, сидящую по другую сторону от костра. – Она боялась оставаться в палатке одна. Мы отошли от лагеря, чтобы учителя не увидели огоньки сигарет и не учуяли запах. Шли совсем недолго, всего несколько минут, однако очутились именно здесь. – Она пожала плечами. – Друго го объяснения у ме ня нет.
– Наверное, ужасно испугались?!
– Не больше, чем вы. – Она подмигнула. – К тому же мы были вместе. Не знаю, как бы я со всем этим справилась в одиночку.
Она ждала, что я что-нибудь отвечу, но я молчала. Не в моем характере изливать душу. Если только не перед Грегори.
– Вы, наверное, еще не родились, когда мы пропали. Откуда вам столько известно?
– Я росла крайне любознательным ребенком.
– Любознательным – это точно. – Она снова принялась изучать меня, и я отвела взгляд, посчитав ее внимание излишне назойливым.
– Вы что-то знаете о семьях остальных? – Она кивнула на сидящих у костра.
– Да. – Я по очереди взглянула на каждого и увидела за ними лица их родителей. – Знать – это стало делом всей моей жизни. Я годами изучала историю каждого из вас и мечтала, что когданибудь мне доведется узнать, что хоть кто-то вернулся домой.
– Что ж, спасибо. Теперь благодаря вам мне кажется, что я пусть всего на шаг, но стала ближе к дому.
Мы помолчали. Хелена погрузилась в воспоминания. Потом она снова заговорила:
– Моя бабушка была гордой женщиной, Сэнди. Она вышла замуж за дедушку в восемнадцать лет, и они родили шестерых детей. Ее младшая сестра, которую никак не удавалось выдать замуж, спуталась с каким-то загадочным мужчиной, чье имя так и осталось тайной, и ко всеобщему потрясению родила мальчика. – Хелена фыркнула. – То, что ребенок оказался почти точной копией моего дедушки, не прошло для бабушки незамеченным. Как и шиллинги, исчезавшие из семейной шкатулки в тот же самый день, когда у мальчика появлялась новая одежда. Конечно, все это чистое совпадение, – монотонно пробубнила она, укладывая ногу на ногу, – ведь в стране много голубоглазых мужчин с каштановыми волосами, а дедушкина слабость к выпивке хорошо объясняла дыры в семейном бюджете. – Ее глаза сверкнули.
Она дождалась, пока у костра установится тишина, а потом спросила меня:
– Чем вы зарабатываете на жизнь, Сэнди?
– Ой, да, – возбужденно подхватила Джоана, согревая руки чашкой с чаем. – Расскажите нам.
Все внимание было обращено на меня, и я задумалась над вариантами ответа. Зачем врать?
– Я руковожу агентством, – начала я и остановилась.
– Каким? – спросил Бернард.
– Модельным, да? – спросила Джоана уверенным тоном. – С такими ногами, как у вас, это наверняка модельное агентство, готова спорить. – Чашку она держала совсем рядом с губами, отставив мизинец, который торчал вверх и походил на сделавшую стойку охотничью собаку.
– Джоана, она сказала, что руководит агентством, а не работает в нем. – Бернард покачал головой, и его подбородок тут же задрожал.
– На самом деле это агентство по розыску лиц, пропавших без вести.
Наступила тишина. Они пристально всматривались в мое лицо, а потом переглянулись и громко расхохотались. Все, кроме Хелены.
– Ох, Сэнди, классная шутка. – Бернард вытер уголки глаз носовым платком. – Так что же это за агентство, если серьезно?
– Актерское, – выскочила с ответом Хелена, опередив меня.
– Как ты догадалась? – спросил Бернард, слегка обиженный тем, что она о чем-то узнала раньше него. – Ты же сама первая спросила, где она работает.
– Она шепнула мне, пока вы все хохотали. – Хелена махнула рукой, как бы подводя черту.
– Актерское агентство! – Джоана смотрела на меня, широко раскрыв глаза. – Вот здорово! Мы поставили несколько отличных спектаклей в зале «Финбар», – пояснила она. – Помните? – повернулась она к друзьям. – «Юлий Цезарь», «Ромео и Джульетта»… И это только великие пьесы Шекспира. А Бернард был…
Бернард громко закашлял.
– Ох, прости, – покраснела Джоана, – Бернард – фантастический актер. Он так убедительно играл Основу в «Сне в летнюю ночь». Вы в своем агентстве, несомненно, были бы счастливы работать с ним.
И они опять принялись болтать, вспоминая разные старые истории. Хелена обошла костер и села рядом со мной.
– Должна заметить, вы преуспели в своей специальности, – фыркнула она.
– Зачем вы это сделали? – спросила я, имея в виду ее вмешательство.
– О, им нельзя этого говорить. Особенно Джоане, у которой такой тихий голосок, что она все время старается кому-нибудь что-нибудь рассказать, с единственной целью – убедиться, что ее слышат, – съязвила она, но при этом взглянула на подругу с нежностью. – Если кто-то узнает, что вы руководите агентством по розыску пропавших без вести лиц, вас замучают вопросами. Все решат, будто вы прибыли сюда, чтобы отвести нас домой.
Было не очень понятно, шутка это или вопрос. В любом случае, она не улыбнулась, а я не ответила.
– А кому тут можно что-то рассказать? – Я уставилась на молчаливый черный лес. За два дня я не встретила ни одной живой души.
На лице Хелены по-прежнему читалось любопытство.
– Сэнди, здесь есть и другие люди, чтоб вы знали.
Мне с трудом верилось, что в этой темной и молчаливой глуши может кто-то жить. Разве что лешие.
– Вы же знаете нашу историю, правда? – Хелена продолжала говорить тихо, чтобы остальные не услышали.
Я кивнула, набрала побольше воздуха в легкие и начала:
– «Пятеро учеников числятся пропавшими без вести. Они исчезли во время школьного турпохода в Раундвуд в графстве Уиклоу. Шестнадцатилетние Дерек Каммингс, Хелена Диккенс, Маркус Флинн, Джоана Хэтчард и Бернард Линч из средней школы Святого Кевина для девочек и мальчиков в Блэкроке собирались посетить Глендалу, однако сегодня утром исчезли из своих палаток».
Глаза Хелены были полны слез и такого подетски настойчивого любопытства и внимания, что я почувствовала себя обязанной процитировать газетную статью слово в слово, тщательно подбирая правильную интонацию. Мне хотелось передать чувства, охватившие страну в самую первую неделю, я стремилась точно выразить всю любовь и поддержку, которую демонстрировали по отношению к пятерке пропавших школьников абсолютно чужие люди. Я ощущала, что просто обязана это сделать – ради всех, кто молился за их возвращение. И считала, что Хелена должна это услышать – она это заслужила.
– «Как заявили сегодня в полиции, проверены все версии, хотя не исключено, что что-то пока упущено. Просьба ко всем, кто располагает хоть какой-нибудь информацией, обращаться в полицейские участки Раундвуда или Блэкрока. Все ученики школы Святого Кевина собрались, чтобы вместе помолиться за своих товарищей, а местные жители принесли к месту происшествия цветы».
Я замолчала.
– Что у тебя с глазами, Хелена? – заботливо спросил Бернард.
– Да так, – шмыгнула носом Хелена, – ерунда. Просто искра от костра попала. – Она промокнула их уголком шали.
– Дай-ка посмотрю, – воскликнула Джоана, подходя поближе и вглядываясь. – Да нет, вроде все в порядке, глаз только покраснел и слезится. Наверно, из-за дыма.
– Все нормально, спасибо, – проговорила Хелена, смущенная их заботой, и болтовня вокруг костра продолжилась.
– С такими талантами можете поступать на работу в мое агентство.
Хелена усмехнулась и снова замолчала. Я почувствовала, что должна что-то сказать:
– Знаете, они так и не перестали вас искать.
Она издала какой-то тихий звук. Сдержать его она не смогла – он вырвался прямиком из сердца.
– Ваш отец осаждал каждого вновь назначенного комиссара полиции и министра внутренних дел. Стучался в каждую дверь и искал вас под каждой травинкой. Лично убедился в том, что всю местность прочесали густым гребнем. Что же касается мамы, вашей удивительной мамы…
Хелена улыбнулась, услышав это.
– Она создала организацию, помогающую советами семьям, у которых пропал кто-то из близких. Она называется «Свет над крыльцом», потому что многие такие семьи оставляют гореть лампочку над входной дверью – как маяк – в надежде, что однажды их любимые вернутся. Она неутомимо занимается благотворительностью, открывает отделения организации по всей стране. Ваши родители никогда, никогда не сдавались. Ваша мать и сейчас не сдается.
– Она жива? – Ее глаза снова наполнились слезами.
– Мне горько говорить об этом, но ваш отец скончался несколько лет назад. – Я подождала, давая ей время переварить печальную новость, а потом продолжила: – Ваша мать по-прежнему активно работает в «Свете над крыльцом». Я была на их ежегодном обеде в прошлом году и имела удовольствие встретиться с ней и сказать ей, что она необыкновенная женщина. – Я опустила взгляд на руки и прочистила горло: роль вестника оказалась не из легких. – Она говорила, что я должна продолжать работу, и выразила надежду, что мне когда-нибудь удастся отыскать ее любимую дочь.
Голос Хелены звучал едва слышным шепотом:
– Расскажите мне о ней.
И я позабыла о собственных невзгодах и поудобнее устроилась у костра, готовая выполнить ее просьбу.
– …Я не хотела ни в какой турпоход, – горячо говорила Хелена, взволнованная всем, что я рассказала ей о матери. – Просила их не отправлять меня.
Все это я знала, но слушала, ловя каждое слово, – ведь впервые прекрасно известную мне историю излагал один из ее главных персонажей. Как будто моя любимая книга оживала на сцене.
– Мне хотелось вернуться домой на выходные. Был один мальчик… – Она подмигнула мне. – Разве не всегда все дело в мальчике?
Я не была в этом уверена, но все равно улыбнулась в ответ.
– В соседний дом переехал новый мальчик. Сэмюель Джеймс, так его звали. Самое красивое создание на свете. – Ее глаза блестели, словно искры от костра зажгли зрачки. – Я встретилась с ним тем летом, сразу влюбилась, и мы сказочно проводили время вместе. Грешили… – Она приподняла брови, а я усмехнулась. – Последние два месяца, с тех пор как начался новый учебный год, я ужасно скучала по нему. Рыдала и умоляла родителей забрать меня из школы, но все впустую. Они меня наказывали, – произнесла она с горькой ухмылкой. – На экзамене по истории у меня отняли шпаргалку и на той же неделе поймали с сигаретой во дворе за школой. Недопустимо – даже по моим меркам. Вот и пришлось мне тащиться в этот поход, потому что они решили: стоит разлучить меня с лучшими друзьями, и я сразу превращусь в ангела. В конце концов, я действительно оказалась наказанной. Только не уверена, что по заслугам.
– Конечно нет, – активно запротестовала я. – Как вы сюда попали?
Хелена вздохнула:
– Мы с Маркусом договорились встретиться вечером, когда все уйдут спать. Он единственный припас пачку сигарет, поэтому еще два мальчика увязались за ним, ну и Джоана, конечно. – Хелена нежно взглянула на подругу, сидящую по другую сторону от костра. – Она боялась оставаться в палатке одна. Мы отошли от лагеря, чтобы учителя не увидели огоньки сигарет и не учуяли запах. Шли совсем недолго, всего несколько минут, однако очутились именно здесь. – Она пожала плечами. – Друго го объяснения у ме ня нет.
– Наверное, ужасно испугались?!
– Не больше, чем вы. – Она подмигнула. – К тому же мы были вместе. Не знаю, как бы я со всем этим справилась в одиночку.
Она ждала, что я что-нибудь отвечу, но я молчала. Не в моем характере изливать душу. Если только не перед Грегори.
– Вы, наверное, еще не родились, когда мы пропали. Откуда вам столько известно?
– Я росла крайне любознательным ребенком.
– Любознательным – это точно. – Она снова принялась изучать меня, и я отвела взгляд, посчитав ее внимание излишне назойливым.
– Вы что-то знаете о семьях остальных? – Она кивнула на сидящих у костра.
– Да. – Я по очереди взглянула на каждого и увидела за ними лица их родителей. – Знать – это стало делом всей моей жизни. Я годами изучала историю каждого из вас и мечтала, что когданибудь мне доведется узнать, что хоть кто-то вернулся домой.
– Что ж, спасибо. Теперь благодаря вам мне кажется, что я пусть всего на шаг, но стала ближе к дому.
Мы помолчали. Хелена погрузилась в воспоминания. Потом она снова заговорила:
– Моя бабушка была гордой женщиной, Сэнди. Она вышла замуж за дедушку в восемнадцать лет, и они родили шестерых детей. Ее младшая сестра, которую никак не удавалось выдать замуж, спуталась с каким-то загадочным мужчиной, чье имя так и осталось тайной, и ко всеобщему потрясению родила мальчика. – Хелена фыркнула. – То, что ребенок оказался почти точной копией моего дедушки, не прошло для бабушки незамеченным. Как и шиллинги, исчезавшие из семейной шкатулки в тот же самый день, когда у мальчика появлялась новая одежда. Конечно, все это чистое совпадение, – монотонно пробубнила она, укладывая ногу на ногу, – ведь в стране много голубоглазых мужчин с каштановыми волосами, а дедушкина слабость к выпивке хорошо объясняла дыры в семейном бюджете. – Ее глаза сверкнули.