Страница:
Удивить, а еще лучше - напугать! Скиф пал на землю, перекатился, поджал ноги к груди, ударил ступнями шинкаса по коленям. Тот рухнул на спину в двух шагах от пылающего огня. Маска задралась на лоб, приоткрыв распяленный в вопле рот, топор отлетел в сторону, и какую-то долю секунды Скифу пришлось бороться с искушением подхватить секиру да и обрушить ее на башку Тха и грязные шеи его воинства. Но их было много, слишком много - даже для бойца, владевшего искусством рукопашной схватки. О луках тоже не стоило забывать: пользоваться ими шинкасы умели. Под их выкрики и волчий вой Скиф поднялся и отступил к краю светового круга. Тха, покинув свое высокое сиденье, потрясал кулаками; глотка его извергала брань, щеки налились кровью. - Моча хиссапа, блюющий кафал, гнилая плесень! Твой перепить пеки, а? Твой не стоять на ногах, вонючий ксих? Твой не держать топор? Твой спотыкаться, как жеребая кобыла? Недоумок, мокрица, падаль, отродье зюлы! Забрать твой Хадар! Забрать в Великую Паутину, пожрать сердце и печень, выколоть глаза, набить брюхо дерьмом! - Подожди ругаться, толстозадый, - сказал Скиф, - может, твой ублюдок еще меня прикончит. Луна ведь только поднимается. Мы... Он собирался сказать, что у них с Когтем еще хватит времени для танцев, но противник прервал его. С утробным воем вскочив на ноги, он ринулся к Скифу, и следующие четверть часа тот уворачивался, как змея, прыгал то в сторону, то вверх, падал в сухую траву, ударами башмака о топорище изменял смертельный полет секиры, успевая ткнуть шинкаса отточенной проволокой в руку или в плечо. Кровь, мешаясь с потом, струйками текла по груди Когтя, воздух клокотал в его глотке, тяжелый топор вздымался уже не с прежней резвостью, однако натиска шинкас не ослаблял Его соплеменники улюлюкали и рычали, Тха то стучал в барабан, поощряя своего бойца, то прикладывался к чаше, то бил себя по толстым коленям. Невольники по другую сторону костра оживились и, как показалось Скифу, о чем-то расспрашивали Джамаля. Но Наблюдатель и звездный странник внимания на них не обращал. На его небритой пыльной физиономии застыло выражение тревожной сосредоточенности, пальцы терзали ошейник, будто князь хотел оторвать его вместе с головой. Судя по всему, он не был уверен в том, кто окажется победителем, и мучился от бессилия. Пора кончать, решил Скиф. Руки его вдруг распростерлись наподобие птичьих крыльев; правая, с зажатой в кулаке проволокой, пошла вниз, коснулась земли, подбросила вместе с ногами-пружинами тело в воздух; левая, с плотно сложенными пальцами, метнулась вперед, ударила, словно острие клинка, нацеленного в горло. Прием сей назывался поэтично, с присущей Востоку изысканностью: "южный ветер летит, окуная в воду одно крыло". Вот другим-то он и врезал Когтю - под самую челюсть! Шинкас захрипел, опустил секиру и, шатаясь, сделал несколько шагов назад. Сейчас он находился спиной к костру, и желтые языки пламени как бы обтекали высокую темную фигуру; искры огненным фонтанчиком вихрились над головой, улетая вверх, в ночное небо. Миа, багровая луна, стояла уже высоко, над горизонтом показался краешек диска серебристого Зилура, звезды горели многоцветьем сказочного фейерверка. Но за ними, за космическим мраком, чудилась Скифу иная тьма - черный полог Безвременья, о котором говорил Джамаль. Темпоральный вакуум, тропинка к иным мирам, к Фрир Шардису, к Ронтару, Альбе, Земле... к Амм Хаммату... Коготь, прикрываясь топором, пытался увернуться от града ударов, но Скиф безжалостно загонял его в костер. Удары не были смертельными, но шинкас, хрипя и булькая поврежденным горлом, не мог ступить и шагу; сапоги его начали тлеть, потом занялись кожаные штаны, и Коготь испустил хриплый тоскливый вопль - точно волк, почуявший свою погибель. Он уже стоял в начале вечной тропы - не той, что вела сквозь пустоту Безвременья к иным равнинам и небесам, но убегавшей прямиком в пасть Хадара. К смерти и забвению! В руке Скифа блеснула проволочка, метнулась к левой глазнице дикаря, вошла под череп, жалящей змейкой проникла в мозг... Хрип и вой смолкли, секира выпала из рук Когтя. Он начал оседать на подгибающихся ногах, опрокидываться в костер, но победитель, ухватив мертвеца за волосы, выдернул тело из огня. Запах паленой кожи и обгоревшей плоти ударил по ноздрям; сморщившись, Скиф поднял топор, отступил, волоча труп по траве, швырнул его на землю перед Гиеной, замершим в остолбенении, и сказал: - Ну, хорошо повеселились вы с Шамахом? Прекратим пляски или продолжим? Продолжение было ему на руку: если прикончить Клыка и Ходду-Коршуна, отряд останется без главарей. Лучше всего вызвать на поединок Тха, Полосатую Гиену, но об этом Скиф и не мечтал; вождь шинкасов слишком ценил свою шкуру, чтобы сражаться с мутноглазой длинноносой зюлой, уложившей лучшего его бойца. Тха пришел в себя, спустил штаны и помочился на труп Когтя - высшая мера презрения среди шинкасов. - Хадар любить соленое мясо, - выдавил он и кивнул воинам. Они обступили Скифа редкой толпой, настороженные, с топориками и луками в руках; десятки щелочек-глаз уставились на него, пасти приоткрылись, смрадное дыханье стаи хищников отравило воздух. Сейчас бросятся, решил Скиф и вскинул топор к плечу. Но Тха, не подавая сигнала к нападению, деловито подтянул штаны и сказал: - Мой веселиться, хорошо веселиться, и Шамах, Всевидящий Глаз, тоже. Хей-хо! Мой не видеть, чтоб голой рукой убить воина с топором. Никогда не видеть! А? - Он обвел взглядом своих людей, молчаливых, словно гранитные изваяния, потом ткнул Скифа кулаком в грудь. - Чудо! Такой чудо жаль отдать арунтан! Жаль делать сену! Такой, - он ткнул Скифа под ребро, драться, с кем велю! Убивать! Убивать Большеногий из Клана Коня, убивать Длинный Волос, убивать Змей-Кигу, убивать самый главный - Четыре Рога из Быков! И тогда мой - главный! Клык - вождь левого стремени, Ходд правого, Копыто, Дырявый и Ноздря - с тысячей воинов позади! Хорошо, а? Мой бить в барабан, все пускать стрелы, бить топором, хватать падаль, делать сену! Моча хиссапа! Идти к горам, жечь город с ведьмами! Идти в лес с синим мхом, брать трусливых ксихов, тащить к арунтан! Идти к Петляющей реке, брать поганых зюл Синдора, тоже тащить к арунтан! Много воинов много добычи! "Ах ты, Чингисхан вонючий! Город с ведьмами тебе подавай!" - подумал Скиф. Вслух же он произнес: - Мой тебя веселить, отправить Когтя к Хадар, твой обещать: отпустить меня, отпустить моего друга. Так? Про меч он даже не упомянул; это было бы не слишком дипломатично. - Мой сказать: посмотреть, - возразил Гиена. - Теперь думать так: мой снимать с тебя ошейник, твой брать топор Когтя, брать нож, брать ожерелье, брать коня и служить! Убивать, кого мой говорить. - Не хочу я никого убивать, - сказал Скиф, уже не ломая язык. - Разве что Клыка с Ходдом да Копыто с Дырявым! Их - хоть сейчас! Но Тха лишь хитро улыбнулся и молвил: - Твой, бледная вошь, хотеть к арунтан? Твой приятель, хиссап вонючий, тоже хотеть к арунтан? Стать сену, а? Забыть про девок, про коней, про пеку? Все забыть, только сидеть на цепь и работать! Хотеть? - Он выдержал паузу, но Скиф с угрюмым видом молчал, - Мой видеть - не хотеть! торжествующе заключил Гиена. - Тогда слушать, что ведено, и жить. Твой жить, приятель, жить! За то - мой приказать, твой убивать! Так! Убивать Большеногий, убивать Длинный Волос, убивать Змей-Кигу, убивать Четыре Рога! - А если они драться не станут? - поинтересовался Скиф. - Твой не понимать, а? Твой - недоумок, ксих, сын ксиха, зюла длинноносая! Шинкас всегда драться, ясно? Танцевать на закате для Шаммаха, бога Чистого, просить победу, просить богатство, просить власть! Воин танцевать, вождь танцевать, махать нож и топор. Твой видеть, да? Твой тоже будет танцевать - в стойбище, в большом кругу! Танцевать и колоть кого велю! Незаметно! Этим. - Тха покосился на окровавленную проволоку, зажатую у Скифа в кулаке. "Колоть кого велю... Тебя первого, жирная гадюка! - подумал Скиф. - Не доживешь ты до стойбища, до своего большого круга! Не помашешь ножом да топором!" Клык и Дырявый подошли к нему, заставили вытянуться на земле и принялись сбивать ошейник.
* * *
Утром над равниной пронеслась гроза - первая, какую Скиф наблюдал в амм-хамматских степях. Была она стремительной и внезапной; тучи наползли с юга, со стороны гор, примерно час-полтора сверкали молнии, грохотал гром, теплые водяные струи впивались в землю, секли кустарник и травы, молотили по конским спинам, по плечам людей. Затем все прекратилось. Темные тучи разошлись, обратились в белые полупрозрачные облачка, оранжевое солнце вспыхнуло в бирюзовом небе, дождь отшумел, почва впитала влагу. Пожалуй, единственным напоминанием о скоротечной непогоде были капли росы в траве да запах, исходивший от шинкасов. Поменьше вони, побольше свежести... Но пекой от них несло по-прежнему. Костер утром из-за дождя не раскладывали, и воины, съев несколько горстей сушеного мяса, запили его хмельным, по четверти бурдюка на брата. Скиф от своей порции отказался; пека казалась ему еще более мерзкой, чем пахнувшее жженой резиной зелье в кабаке папаши Дейка, у красноглазых альбийцев. Положение его переменилось к лучшему. Теперь он не брел связанным в цепочке невольников, а ехал на мощном караковом жеребце по кличке Талег, еще вчера принадлежавшем Когтю. Вместе с конем ему достались серебряная цепь, мешок и все оружие побежденного шинкаса - огромная секира для конного боя, небольшой топорик с треугольным лезвием, напоминающий томагавк, длинный кинжал, засапожный нож, лук со стрелами, сеть и связка кожаных ремней. Штаны и сапоги Когтя, как следует промытые дождем, он отдал Джамалю, и теперь князь, шагавший у стремени Талега, являл собой прелюбопытное зрелище: ниже пояса - сущий шинкас, выше - Гарун аль-Рашид, облаченный в роскошную пижамную куртку. Ввиду теплой погоды особой необходимости в ней не было, но под курткой был спрятан клинок засапожный нож, который Скиф тайком передал князю. Руки и ноги Джамалю развязали, но обруч оставался на шее, и цепь надежно соединяла пленника с седлом Талега. Выходило, что Скиф присматривает за своим приятелем, а за ними обоими глядел Копыто, кряжистый шинкас с огромными ступнями. Правда, ни Скифу, ни Джамалю он не докучал, а больше интересовался содержимым своего бурдюка и к полудню был, что называется, готов. Теперь компаньоны могли беседовать беспрепятственно. Двигались они в самом арьергарде, и перед ними маячили спины семерых невольников да крупы семерых жеребцов, на коих восседали стражи-шинкасы, основная же часть отряда во главе с Гиеной следовала впереди. Скиф вначале был удивлен таким доверием, если не сказать легкомыслием, но после зрелого обдумывания решил, что Гиена, жирный ксих, не так глуп, как кажется. Вероятно, невзирая на косноязычие и скудость мысли, он разбирался-таки в человеческой природе и справедливо полагал, что Скиф приятеля не бросит и в одиночку не сбежит. Ну а вдвоем на одной лошади, пусть даже выносливой и крепкой, компаньоны далеко бы не ускакали. - Третий день идем на юг, - произнес Джамаль. - Замечаешь, дорогой? - Замечаю, - буркнул Скиф, покачиваясь в седле. - Странное дело! Я-то думал, что они нас потащат к самой ближней роще - к той, откуда ты меня выволок. - Не потащили, однако. Значит, есть у них свои расчеты и планы. - Хорошо бы разузнать заранее. Этим бедолагам ничего не известно? - Скиф кивнул на цепочку пленников. - Ничего, - ответил Джамаль, оглаживая заросшие черной щетиной щеки. - Вроде ты с ними вчера толковал? Пока я занимался Когтем... - Толковал. Это крестьяне, генацвале, мирные крестьяне из Синдора, с Петляющей реки - есть такая на востоке. Об этих местах они знают не больше нас с тобой. Тха схватил их пару недель назад, погнал к побережью, и ведомо им лишь одно: все превратятся в сену. - В атарактов, - мрачно уточнил Скиф. - Ну, в атарактов... думаю, здесь те же поганцы угнездились, что у нас на Земле. "У нас, - отметил Скиф. - Выходит, Джамаль считал себя землянином - в той же мере, как разведчиком с планеты Телг. Что ж, неудивительно; на Земле он прожил сорок пять лет, но лишь тридцать из них занимался тем, для чего его послали. Правда, он помнил о прежних своих странствиях и прежних обличьях, иногда непохожих на человеческие, но сейчас он был человеком - таким же, как сам Скиф, как обитатели Земли, Амм Хаммата или, скажем, Фрир Шардиса..." Вспомнив о Шардисе, Скиф на миг прижмурил глаза, представляя гигантскую гроздь разноцветных пузырей Куу-Каппы, возвышавшихся над зеленовато-синей морской гладью. Там крутились сейчас Девять Сфер, даруя избранным удачу, там властвовал переменчивый бог судьбы, там оставался друг Чакара, любопытный серадди, исследователь невероятного и невозможного... Но вряд ли он занят теперь чем-нибудь серьезным, решил Скиф; скорей всего ухлестывает за дионной Ксарин, рыжей гадюкой, таскается с ней по лавкам да пьет жгучий бьортери с Островов Теплого Течения... Он заглянул в лицо Джамалю и сказал: - Что ж думают наши крестьяне из Синдора? И что собираются делать? Вроде бы они не жалуются на судьбу. Идут куда ведено, прямиком к демонам в пасть, так? Люди они или бараны? - Вах, дорогой! Стоит ли их порицать? Они люди, однако не воины и меч в руках не держали. Раньше шли с покорностью, а теперь ждут, что мы их освободим... ты освободишь, генацвале. После вчерашнего ты для них - бог и господин, Паир-Са, Владыка Ярости. - Это кто ж таков? - спросил Скиф. - Пирг, я полагаю. Великий Небесный Пирг. - Джамаль пожал плечами. Китока, их старший, все расспрашивал вчера, откуда мы взялись - то ли с багровой луны прилетели, то ли прямиком с солнца? - Откуда б ни прилетели, а без этих синдорцев нам не обойтись. - Скиф оглядел согбенные спины пленников. - Как думаешь, станут они драться? - Почему же нет? Жизнь всякому дорога, генацвале... Наступила пауза. Скиф размышлял о том, что прошло три дня, наступил четвертый, а он ни на шаг не приблизился к цели. Правда, время не потеряно: одни откровения Джамаля стоили дороже дорогого. Но главной проблемы - как отделаться от шинкасов звездный странник разрешить не мог. Впрочем, бодрости он не терял, будто плен, в который они угодили, являлся всего лишь зряшной помехой, недостойной серьезного беспокойства. Приподнявшись в стременах, Скиф оглядел степь. Слева уходили к солнечному восходу пологие холмы, кое-где заросшие деревьями и кустарником, справа травянистая равнина тянулась до самого горизонта, впереди розовели вершины горного хребта. Большой отряд распугал всю живность, но, если приглядеться, можно было заметить то длинноухих кафалов, дежуривших у норок, то небольшое стадо антилоп с рогами в форме лиры, то странное животное с длинной шеей, напоминавшее жирафа-недоростка, - задрав голову, это создание ощипывало листья в одной из рощ. Иногда в траве мелькали полосатые спины огромных гиен-тха или неслышной тенью проскальзывал зловонный хиссап, но хищники держались в отдалении от людей. Скиф по прежнему опыту полагал, что местные твари умны и различают пешего от конного. Пеший был беззащитен и являлся законной добычей; всадник на быстром скакуне мог догнать, ударить вблизи клинком, издалека - стрелой. Правда, водились тут звери, не боявшиеся ни клинка, ни стрелы... Позвать бы их! Да как? - Что высматриваешь, дорогой? - спросил Джамаль. Скиф напряг память. Внезапно степной простор заслонило лицо Сийи; он увидел, как сходит она с коня в своих блистающих доспехах, как направляется к огромным белым зверям, ожидающим в траве. Движения ее были грациозны, точно у лесной лани; плащ птичьим крылом струился по пятам. Она заговорила, и голос девушки зазвучал в ушах Скифа перезвоном хрустальных колоколов. Не глядя на Джамаля, он начал медленно повторять: Белый Родич, защитник и друг, Владыка трав, повелитель гнева, Вспомни о крови, соединившей нас. Вспомни и говори со мной! - Значит, белых высматриваешь? - Джамаль усмехнулся. - Зря, генацвале! Теперь ты сам - Пирг, Владыка Ярости и Повелитель Гнева! Вот и действуй как положено, не жди белых котов Мы их тут не увидим. Ни их, ни наших девушек. - Это почему? - спросил Скиф. - Да потому, что идем к югу всего километрах в тридцати от моря и от Проклятого Берега. А в прошлый раз где мы их встретили? Там, далеко в степи! - Джамаль вытянул руку на восток. - Так что у побережья они не гуляют. Жаль, вах! - Жаль, - согласился Скиф, думая, что слова князя верны и на чью-либо помощь в разборках с шинкасами рассчитывать не приходится. - Выходит, нужно этого Китоку с его командой воодушевить... так воодушевить, чтоб они в наших степных молодцов, хиссапов вонючих, зубами вцепились! Сможешь? Он испытующе посмотрел на князя. - Попробую, генацвале. С Гиеной-то ведь вышло... вышло все-таки. - Джамаль наморщил лоб. - Загадывал я иное, но все же... Скиф, поперхнувшись от неожиданности, откашлялся, склонился к компаньону с седла, поймал взгляд темных зрачков князя. В них, словно в ночном амм-хамматском небе, мерцали серебристые искорки - ни дать ни взять два Млечных Пути из мириад звезд. - Что вышло? - невольно понизив голос, спросил он. - Что ты имеешь в виду? - Ну, например, это. - Джамаль повертел свободными от пут руками. - И это... и это тоже... - Потрепав по холке жеребца, он кивнул на огромную секиру, что раскачивалась у седла Скифа. - Хмм... Свобода, конь и оружие... Я правильно понял? - Правильно, дорогой. Свобода, разумеется, относительная, но большего я добиться не сумел. Вах! Наш князек на редкость тупоголовый! Плохо поддается внушению. Ну, хоть голову твою не снял после вчерашнего, воином сделал... И то хорошо. Не воином, а подневольным убийцей, отметил Скиф. Ассасином, который расчистит повелителю дорогу к власти... И препятствий на этой дороге не так уж много - Большеногий из Клана Коня, Длинный Волос, Змей-Кига да Четыре Рога из Клана Быков! Мелочь, собственно говоря! Он с охотой прирезал бы всех четверых, но первым - самого Гиену, жирного смрадного хиссапа! Князек, покинув свое место во главе колонны, объезжал строй пленников, инспектировал прочность цепей и ремней. Эта проверка являлась для Гиены лишь поводом помахать плетью; удары сыпались на спины несчастных пленников вперемешку с обещаниями содрать с них кожу живьем, утопить в нужнике Хадара, скормить вонючим ксихам. Скорей всего Тха так бы и поступил, если б синдорцы не представляли определенной ценности. Тела их, правда, были никому не нужны, но души... Души можно было обменять на сладкую траву. Скиф, скрипнув зубами, принялся наматывать уздечку на кулак. Руки заняты, и то хорошо - зудят меньше... Он испытывал страстное желание придушить Гиену, но понимал, что не всякая страсть разумна. Мысли его вновь обратились к Джамалю. "Молодец, однако, князь, промелькнуло в голове, - справился! Наколдовал! Без его незримой помощи дела могли обернуться куда хуже..." Представив толпу шинкасов, окруживших его у вечернего костра, Скиф нахмурился и постарался изгнать неприятное видение. Чем любоваться на Гиену с плетью в руке да вспоминать вчерашнее, лучше поразмышлять о гипнотических способностях звездного странника, проявлявшихся уже не в первый раз. Сам Джамаль утверждал, что ни в коей мере не является телепатом - чтению мыслей и внушению оных не обучен. Но какие-то паранормальные таланты у него, без сомнения, имелись: не телепатия, но эмпатия, способность убеждать - речами, жестами либо безмолвной передачей ощущений, чувств, эмоционального настроя. Со слов Сарагосы Скиф знал, что подобным даром, пусть неосознанным и используемым интуитивно, обладают многие. Есть люди, объяснял Пал Нилыч, к которым испытываешь необоримое влечение - в том случае, когда ты им приглянулся; есть великие ораторы, политики и вожди, способные убедить любого, что луна сияет под ногами, а джунгли растут в небесах; есть, наконец, певцы и актеры, коим дарована странная власть над чувствами людскими, умение пробуждать радость и горе, исторгать слезы или смех... Но Джамаль в отличие от прочих эмпатов пользовался своим даром вполне сознательно и с немалой выгодой для себя. Правда, всесильным он не был; человеку благожелательному он мог внушить доверие и дружелюбные чувства, мог стремительно очаровать женщину, переубедить в споре, добиться выгодного решения, утешить, развеселить, ободрить... Но влияние его на характер тупой и злобный, натуру тщеславную и исполненную непрошибаемого самодовольства было ограниченным; ему удавалось лишь сыграть на одних слабостях мерзавца в пику другим. "И на том спасибо, - подумал Скиф. - Если уж князь сумел распалить в мелкой душонке Тха наполеоновские мечты, то справится и с другой задачей вселит в синдорских крестьян капельку героизма, искорку отваги, песчинку ненависти. И тогда..." Он погладил рукоять секиры и с мрачным видом принялся пересчитывать раскачивавшихся в седлах врагов.
* * *
К вечеру путники добрались до обширной морены - гряды валунов, уходившей к югу, насколько видел глаз. Камни тут были разные: одни - величиной с баранью голову, другие - с целого барана, а третьи - со слона или с пару слонов. Эти последние глубоко утопали в мягкой почве и поросли мхом с длинными бурыми прожилками; пожалуй, они походили больше не на слонов, а на стадо мохнатых мамонтов, что прилегли в траве да так и застыли навеки, скованные необоримой дремотой. Справа от каменистой гряды, за ровным полем, тянулся кедровник. В одном месте его изумрудная лента была разорвана полукруглым строем золотых деревьев; их раскидистые кроны с огромными листьями и гроздьями ягод чуть слышно шелестели на степном ветру, одним своим видом навевая сон. У опушки рощи, тоже полукругом, темнело с десяток плит, сперва показавшихся Скифу вырубленными из камня. Потом он уловил металлический блеск, игру солнечных лучей на отшлифованной поверхности, и догадался, что эти монолиты не имеют отношения к лежавшей на востоке морене. Вероятно, роща и металлические плиты при ней являлись целью их путешествия. Подумав об этом, Скиф склонился с седла и шепнул князю в ухо: - Сегодня, Джамаль. Сегодня ночью... Ты уж постарайся, поговори с нашими синдорцами. Другого случая не будет. Звездный странник молча кивнул. На лице его, озаренном последними лучами солнца, промелькнуло озабоченное выражение; потом он сунул руку под куртку, нащупывая рукоять спрятанного за поясом ножа. Шинкасы тем временем спешились, расседлали лошадей и начали разбивать лагерь - в безопасном удалении от дурманных деревьев, почти у самых валунов. Заметив здесь следы прежних кострищ, Скиф решил, что место это посещалось не один раз: на камнях виднелся налет копоти, трава была вытоптана, а вытекавший из-под большой глыбы ручеек перекопан и углублен; на его илистом берегу сохранились отпечатки конских копыт. Воины принялись раскладывать костры - не два, как обычно, а три; этот последний разводили в каменном кольце, сложенном из потемневшего гранита. Скиф вместе с пятью шинкасами и Джамалем рубил и таскал хворост - толстые и сухие стволы кустарника, пробивавшегося среди камней. Еще четверо степняков свежевали тушу жирафоподобного хошава, подбитого стрелами ближе к вечеру. Закончив с хворостом, Скиф внимательно осмотрел зверя. У хошава были длинные ноги с раздвоенными копытцами, мясистая полутораметровая шея, плоский горб жира на спине у самой холки, лошадиная пасть со сточенными пожелтевшими зубами. Небрежно содрав шкуру, шинкасы обрубили зверю ноги и принялись его потрошить, выкладывая внутренности рядом на траве. Руководил этой кровавой работой долговязый и плечистый Ходда-Коршун. Когда он принялся вытягивать из распоротого брюха кишки, похожие на сизых змей, лицо Джамаля перекосилось от отвращения. Заметив это, Ходда оскалил огромные зубы. - Пожива Хадар! - буркнул он. - Шаммах кушать чистое, Хадар жрать нечистое; оба довольны, оба любить шинкас, оба дарить удачу, защищать от арунтан! - Жертва? - спросил Джамаль. - Жертва, - подтвердил Ходда. - Шаммах и Хадар помогать, арунтан давать много сладкий трава. Столько за каждого! - Он широко развел руки, потом ткнул окровавленным лезвием ножа в сторону синдорцев. - Завтра этот кал ксиха стать сену! Полежать на камень, понюхать запах, все забыть! Хочешь? - с хищной усмешкой Коршун уставился на Джамаля. Князь насупил брови. - Ты, дорогой, потроши свою зверюшку! Там поглядим, кто на камешек ляжет! Он собирался добавить еще что-то, но Скиф предостерегающе потянул его за рукав пижамы, пробормотав: - Молчаливому воздается вдвойне. Займись-ка лучше делом, компаньон. Когда Джамаль, все еще хмурясь, отошел к пленникам, Скиф повернулся к долговязому шинкасу. - Камни там? - спросил он, махнув рукой в сторону рощи. - Там, - подтвердил Ходда-Коршун. - Люди дышать сладкий запах, стать сену, да? - Не люди, мешок с дерьмом Хадар. - Тонкие губы Коршуна растянулись в усмешке. - Шинкас тоже нюхать запах, стать сену, так? - Не так. Утром шинкас взять ткань, закрыть рот, вести падаль, привязывать на камень - быстро, быстро! Убегать! Потом ждать... Ждать, пока Глаз Шаммах подниматься, ждать, пока Глаз Шаммах опускаться, ждать, пока Глаз Шаммах нет совсем. Отвязывать! Брать сену, брать сладкий трава. Нюхать трава! Хорошо! - Нюхать трава - тоже стать сену? Ходд-Коршун тряхнул черными сальными лохмами и рявкнул: - Твой глупый кафал! Твой свалиться с коня, ударить голову, так? Твой весь нечистый, сверху и снизу! - Он презрительно сплюнул. - Трава - слабый запах, хорошо! Где камень - сильный запах, плохо! Понимать, дурной башка? - Понимать, - ответил Скиф, размышляя; чем бы еще поживиться в этом источнике ценнейшей информации. Глаз Шаммаха у шинкасов обозначал солнце, и со слов Коршуна выходило, что пленников выдерживают у камней примерно сутки. Видимо, из-за того, что к самим дурманным деревьям, где запах был по-настоящему силен и разил наповал, шинкасы не рисковали приближаться. Мудрая предосторожность! Скиф, привычным жестом коснувшись виска, спросил: - Арунтан делать сену, так?
* * *
Утром над равниной пронеслась гроза - первая, какую Скиф наблюдал в амм-хамматских степях. Была она стремительной и внезапной; тучи наползли с юга, со стороны гор, примерно час-полтора сверкали молнии, грохотал гром, теплые водяные струи впивались в землю, секли кустарник и травы, молотили по конским спинам, по плечам людей. Затем все прекратилось. Темные тучи разошлись, обратились в белые полупрозрачные облачка, оранжевое солнце вспыхнуло в бирюзовом небе, дождь отшумел, почва впитала влагу. Пожалуй, единственным напоминанием о скоротечной непогоде были капли росы в траве да запах, исходивший от шинкасов. Поменьше вони, побольше свежести... Но пекой от них несло по-прежнему. Костер утром из-за дождя не раскладывали, и воины, съев несколько горстей сушеного мяса, запили его хмельным, по четверти бурдюка на брата. Скиф от своей порции отказался; пека казалась ему еще более мерзкой, чем пахнувшее жженой резиной зелье в кабаке папаши Дейка, у красноглазых альбийцев. Положение его переменилось к лучшему. Теперь он не брел связанным в цепочке невольников, а ехал на мощном караковом жеребце по кличке Талег, еще вчера принадлежавшем Когтю. Вместе с конем ему достались серебряная цепь, мешок и все оружие побежденного шинкаса - огромная секира для конного боя, небольшой топорик с треугольным лезвием, напоминающий томагавк, длинный кинжал, засапожный нож, лук со стрелами, сеть и связка кожаных ремней. Штаны и сапоги Когтя, как следует промытые дождем, он отдал Джамалю, и теперь князь, шагавший у стремени Талега, являл собой прелюбопытное зрелище: ниже пояса - сущий шинкас, выше - Гарун аль-Рашид, облаченный в роскошную пижамную куртку. Ввиду теплой погоды особой необходимости в ней не было, но под курткой был спрятан клинок засапожный нож, который Скиф тайком передал князю. Руки и ноги Джамалю развязали, но обруч оставался на шее, и цепь надежно соединяла пленника с седлом Талега. Выходило, что Скиф присматривает за своим приятелем, а за ними обоими глядел Копыто, кряжистый шинкас с огромными ступнями. Правда, ни Скифу, ни Джамалю он не докучал, а больше интересовался содержимым своего бурдюка и к полудню был, что называется, готов. Теперь компаньоны могли беседовать беспрепятственно. Двигались они в самом арьергарде, и перед ними маячили спины семерых невольников да крупы семерых жеребцов, на коих восседали стражи-шинкасы, основная же часть отряда во главе с Гиеной следовала впереди. Скиф вначале был удивлен таким доверием, если не сказать легкомыслием, но после зрелого обдумывания решил, что Гиена, жирный ксих, не так глуп, как кажется. Вероятно, невзирая на косноязычие и скудость мысли, он разбирался-таки в человеческой природе и справедливо полагал, что Скиф приятеля не бросит и в одиночку не сбежит. Ну а вдвоем на одной лошади, пусть даже выносливой и крепкой, компаньоны далеко бы не ускакали. - Третий день идем на юг, - произнес Джамаль. - Замечаешь, дорогой? - Замечаю, - буркнул Скиф, покачиваясь в седле. - Странное дело! Я-то думал, что они нас потащат к самой ближней роще - к той, откуда ты меня выволок. - Не потащили, однако. Значит, есть у них свои расчеты и планы. - Хорошо бы разузнать заранее. Этим бедолагам ничего не известно? - Скиф кивнул на цепочку пленников. - Ничего, - ответил Джамаль, оглаживая заросшие черной щетиной щеки. - Вроде ты с ними вчера толковал? Пока я занимался Когтем... - Толковал. Это крестьяне, генацвале, мирные крестьяне из Синдора, с Петляющей реки - есть такая на востоке. Об этих местах они знают не больше нас с тобой. Тха схватил их пару недель назад, погнал к побережью, и ведомо им лишь одно: все превратятся в сену. - В атарактов, - мрачно уточнил Скиф. - Ну, в атарактов... думаю, здесь те же поганцы угнездились, что у нас на Земле. "У нас, - отметил Скиф. - Выходит, Джамаль считал себя землянином - в той же мере, как разведчиком с планеты Телг. Что ж, неудивительно; на Земле он прожил сорок пять лет, но лишь тридцать из них занимался тем, для чего его послали. Правда, он помнил о прежних своих странствиях и прежних обличьях, иногда непохожих на человеческие, но сейчас он был человеком - таким же, как сам Скиф, как обитатели Земли, Амм Хаммата или, скажем, Фрир Шардиса..." Вспомнив о Шардисе, Скиф на миг прижмурил глаза, представляя гигантскую гроздь разноцветных пузырей Куу-Каппы, возвышавшихся над зеленовато-синей морской гладью. Там крутились сейчас Девять Сфер, даруя избранным удачу, там властвовал переменчивый бог судьбы, там оставался друг Чакара, любопытный серадди, исследователь невероятного и невозможного... Но вряд ли он занят теперь чем-нибудь серьезным, решил Скиф; скорей всего ухлестывает за дионной Ксарин, рыжей гадюкой, таскается с ней по лавкам да пьет жгучий бьортери с Островов Теплого Течения... Он заглянул в лицо Джамалю и сказал: - Что ж думают наши крестьяне из Синдора? И что собираются делать? Вроде бы они не жалуются на судьбу. Идут куда ведено, прямиком к демонам в пасть, так? Люди они или бараны? - Вах, дорогой! Стоит ли их порицать? Они люди, однако не воины и меч в руках не держали. Раньше шли с покорностью, а теперь ждут, что мы их освободим... ты освободишь, генацвале. После вчерашнего ты для них - бог и господин, Паир-Са, Владыка Ярости. - Это кто ж таков? - спросил Скиф. - Пирг, я полагаю. Великий Небесный Пирг. - Джамаль пожал плечами. Китока, их старший, все расспрашивал вчера, откуда мы взялись - то ли с багровой луны прилетели, то ли прямиком с солнца? - Откуда б ни прилетели, а без этих синдорцев нам не обойтись. - Скиф оглядел согбенные спины пленников. - Как думаешь, станут они драться? - Почему же нет? Жизнь всякому дорога, генацвале... Наступила пауза. Скиф размышлял о том, что прошло три дня, наступил четвертый, а он ни на шаг не приблизился к цели. Правда, время не потеряно: одни откровения Джамаля стоили дороже дорогого. Но главной проблемы - как отделаться от шинкасов звездный странник разрешить не мог. Впрочем, бодрости он не терял, будто плен, в который они угодили, являлся всего лишь зряшной помехой, недостойной серьезного беспокойства. Приподнявшись в стременах, Скиф оглядел степь. Слева уходили к солнечному восходу пологие холмы, кое-где заросшие деревьями и кустарником, справа травянистая равнина тянулась до самого горизонта, впереди розовели вершины горного хребта. Большой отряд распугал всю живность, но, если приглядеться, можно было заметить то длинноухих кафалов, дежуривших у норок, то небольшое стадо антилоп с рогами в форме лиры, то странное животное с длинной шеей, напоминавшее жирафа-недоростка, - задрав голову, это создание ощипывало листья в одной из рощ. Иногда в траве мелькали полосатые спины огромных гиен-тха или неслышной тенью проскальзывал зловонный хиссап, но хищники держались в отдалении от людей. Скиф по прежнему опыту полагал, что местные твари умны и различают пешего от конного. Пеший был беззащитен и являлся законной добычей; всадник на быстром скакуне мог догнать, ударить вблизи клинком, издалека - стрелой. Правда, водились тут звери, не боявшиеся ни клинка, ни стрелы... Позвать бы их! Да как? - Что высматриваешь, дорогой? - спросил Джамаль. Скиф напряг память. Внезапно степной простор заслонило лицо Сийи; он увидел, как сходит она с коня в своих блистающих доспехах, как направляется к огромным белым зверям, ожидающим в траве. Движения ее были грациозны, точно у лесной лани; плащ птичьим крылом струился по пятам. Она заговорила, и голос девушки зазвучал в ушах Скифа перезвоном хрустальных колоколов. Не глядя на Джамаля, он начал медленно повторять: Белый Родич, защитник и друг, Владыка трав, повелитель гнева, Вспомни о крови, соединившей нас. Вспомни и говори со мной! - Значит, белых высматриваешь? - Джамаль усмехнулся. - Зря, генацвале! Теперь ты сам - Пирг, Владыка Ярости и Повелитель Гнева! Вот и действуй как положено, не жди белых котов Мы их тут не увидим. Ни их, ни наших девушек. - Это почему? - спросил Скиф. - Да потому, что идем к югу всего километрах в тридцати от моря и от Проклятого Берега. А в прошлый раз где мы их встретили? Там, далеко в степи! - Джамаль вытянул руку на восток. - Так что у побережья они не гуляют. Жаль, вах! - Жаль, - согласился Скиф, думая, что слова князя верны и на чью-либо помощь в разборках с шинкасами рассчитывать не приходится. - Выходит, нужно этого Китоку с его командой воодушевить... так воодушевить, чтоб они в наших степных молодцов, хиссапов вонючих, зубами вцепились! Сможешь? Он испытующе посмотрел на князя. - Попробую, генацвале. С Гиеной-то ведь вышло... вышло все-таки. - Джамаль наморщил лоб. - Загадывал я иное, но все же... Скиф, поперхнувшись от неожиданности, откашлялся, склонился к компаньону с седла, поймал взгляд темных зрачков князя. В них, словно в ночном амм-хамматском небе, мерцали серебристые искорки - ни дать ни взять два Млечных Пути из мириад звезд. - Что вышло? - невольно понизив голос, спросил он. - Что ты имеешь в виду? - Ну, например, это. - Джамаль повертел свободными от пут руками. - И это... и это тоже... - Потрепав по холке жеребца, он кивнул на огромную секиру, что раскачивалась у седла Скифа. - Хмм... Свобода, конь и оружие... Я правильно понял? - Правильно, дорогой. Свобода, разумеется, относительная, но большего я добиться не сумел. Вах! Наш князек на редкость тупоголовый! Плохо поддается внушению. Ну, хоть голову твою не снял после вчерашнего, воином сделал... И то хорошо. Не воином, а подневольным убийцей, отметил Скиф. Ассасином, который расчистит повелителю дорогу к власти... И препятствий на этой дороге не так уж много - Большеногий из Клана Коня, Длинный Волос, Змей-Кига да Четыре Рога из Клана Быков! Мелочь, собственно говоря! Он с охотой прирезал бы всех четверых, но первым - самого Гиену, жирного смрадного хиссапа! Князек, покинув свое место во главе колонны, объезжал строй пленников, инспектировал прочность цепей и ремней. Эта проверка являлась для Гиены лишь поводом помахать плетью; удары сыпались на спины несчастных пленников вперемешку с обещаниями содрать с них кожу живьем, утопить в нужнике Хадара, скормить вонючим ксихам. Скорей всего Тха так бы и поступил, если б синдорцы не представляли определенной ценности. Тела их, правда, были никому не нужны, но души... Души можно было обменять на сладкую траву. Скиф, скрипнув зубами, принялся наматывать уздечку на кулак. Руки заняты, и то хорошо - зудят меньше... Он испытывал страстное желание придушить Гиену, но понимал, что не всякая страсть разумна. Мысли его вновь обратились к Джамалю. "Молодец, однако, князь, промелькнуло в голове, - справился! Наколдовал! Без его незримой помощи дела могли обернуться куда хуже..." Представив толпу шинкасов, окруживших его у вечернего костра, Скиф нахмурился и постарался изгнать неприятное видение. Чем любоваться на Гиену с плетью в руке да вспоминать вчерашнее, лучше поразмышлять о гипнотических способностях звездного странника, проявлявшихся уже не в первый раз. Сам Джамаль утверждал, что ни в коей мере не является телепатом - чтению мыслей и внушению оных не обучен. Но какие-то паранормальные таланты у него, без сомнения, имелись: не телепатия, но эмпатия, способность убеждать - речами, жестами либо безмолвной передачей ощущений, чувств, эмоционального настроя. Со слов Сарагосы Скиф знал, что подобным даром, пусть неосознанным и используемым интуитивно, обладают многие. Есть люди, объяснял Пал Нилыч, к которым испытываешь необоримое влечение - в том случае, когда ты им приглянулся; есть великие ораторы, политики и вожди, способные убедить любого, что луна сияет под ногами, а джунгли растут в небесах; есть, наконец, певцы и актеры, коим дарована странная власть над чувствами людскими, умение пробуждать радость и горе, исторгать слезы или смех... Но Джамаль в отличие от прочих эмпатов пользовался своим даром вполне сознательно и с немалой выгодой для себя. Правда, всесильным он не был; человеку благожелательному он мог внушить доверие и дружелюбные чувства, мог стремительно очаровать женщину, переубедить в споре, добиться выгодного решения, утешить, развеселить, ободрить... Но влияние его на характер тупой и злобный, натуру тщеславную и исполненную непрошибаемого самодовольства было ограниченным; ему удавалось лишь сыграть на одних слабостях мерзавца в пику другим. "И на том спасибо, - подумал Скиф. - Если уж князь сумел распалить в мелкой душонке Тха наполеоновские мечты, то справится и с другой задачей вселит в синдорских крестьян капельку героизма, искорку отваги, песчинку ненависти. И тогда..." Он погладил рукоять секиры и с мрачным видом принялся пересчитывать раскачивавшихся в седлах врагов.
* * *
К вечеру путники добрались до обширной морены - гряды валунов, уходившей к югу, насколько видел глаз. Камни тут были разные: одни - величиной с баранью голову, другие - с целого барана, а третьи - со слона или с пару слонов. Эти последние глубоко утопали в мягкой почве и поросли мхом с длинными бурыми прожилками; пожалуй, они походили больше не на слонов, а на стадо мохнатых мамонтов, что прилегли в траве да так и застыли навеки, скованные необоримой дремотой. Справа от каменистой гряды, за ровным полем, тянулся кедровник. В одном месте его изумрудная лента была разорвана полукруглым строем золотых деревьев; их раскидистые кроны с огромными листьями и гроздьями ягод чуть слышно шелестели на степном ветру, одним своим видом навевая сон. У опушки рощи, тоже полукругом, темнело с десяток плит, сперва показавшихся Скифу вырубленными из камня. Потом он уловил металлический блеск, игру солнечных лучей на отшлифованной поверхности, и догадался, что эти монолиты не имеют отношения к лежавшей на востоке морене. Вероятно, роща и металлические плиты при ней являлись целью их путешествия. Подумав об этом, Скиф склонился с седла и шепнул князю в ухо: - Сегодня, Джамаль. Сегодня ночью... Ты уж постарайся, поговори с нашими синдорцами. Другого случая не будет. Звездный странник молча кивнул. На лице его, озаренном последними лучами солнца, промелькнуло озабоченное выражение; потом он сунул руку под куртку, нащупывая рукоять спрятанного за поясом ножа. Шинкасы тем временем спешились, расседлали лошадей и начали разбивать лагерь - в безопасном удалении от дурманных деревьев, почти у самых валунов. Заметив здесь следы прежних кострищ, Скиф решил, что место это посещалось не один раз: на камнях виднелся налет копоти, трава была вытоптана, а вытекавший из-под большой глыбы ручеек перекопан и углублен; на его илистом берегу сохранились отпечатки конских копыт. Воины принялись раскладывать костры - не два, как обычно, а три; этот последний разводили в каменном кольце, сложенном из потемневшего гранита. Скиф вместе с пятью шинкасами и Джамалем рубил и таскал хворост - толстые и сухие стволы кустарника, пробивавшегося среди камней. Еще четверо степняков свежевали тушу жирафоподобного хошава, подбитого стрелами ближе к вечеру. Закончив с хворостом, Скиф внимательно осмотрел зверя. У хошава были длинные ноги с раздвоенными копытцами, мясистая полутораметровая шея, плоский горб жира на спине у самой холки, лошадиная пасть со сточенными пожелтевшими зубами. Небрежно содрав шкуру, шинкасы обрубили зверю ноги и принялись его потрошить, выкладывая внутренности рядом на траве. Руководил этой кровавой работой долговязый и плечистый Ходда-Коршун. Когда он принялся вытягивать из распоротого брюха кишки, похожие на сизых змей, лицо Джамаля перекосилось от отвращения. Заметив это, Ходда оскалил огромные зубы. - Пожива Хадар! - буркнул он. - Шаммах кушать чистое, Хадар жрать нечистое; оба довольны, оба любить шинкас, оба дарить удачу, защищать от арунтан! - Жертва? - спросил Джамаль. - Жертва, - подтвердил Ходда. - Шаммах и Хадар помогать, арунтан давать много сладкий трава. Столько за каждого! - Он широко развел руки, потом ткнул окровавленным лезвием ножа в сторону синдорцев. - Завтра этот кал ксиха стать сену! Полежать на камень, понюхать запах, все забыть! Хочешь? - с хищной усмешкой Коршун уставился на Джамаля. Князь насупил брови. - Ты, дорогой, потроши свою зверюшку! Там поглядим, кто на камешек ляжет! Он собирался добавить еще что-то, но Скиф предостерегающе потянул его за рукав пижамы, пробормотав: - Молчаливому воздается вдвойне. Займись-ка лучше делом, компаньон. Когда Джамаль, все еще хмурясь, отошел к пленникам, Скиф повернулся к долговязому шинкасу. - Камни там? - спросил он, махнув рукой в сторону рощи. - Там, - подтвердил Ходда-Коршун. - Люди дышать сладкий запах, стать сену, да? - Не люди, мешок с дерьмом Хадар. - Тонкие губы Коршуна растянулись в усмешке. - Шинкас тоже нюхать запах, стать сену, так? - Не так. Утром шинкас взять ткань, закрыть рот, вести падаль, привязывать на камень - быстро, быстро! Убегать! Потом ждать... Ждать, пока Глаз Шаммах подниматься, ждать, пока Глаз Шаммах опускаться, ждать, пока Глаз Шаммах нет совсем. Отвязывать! Брать сену, брать сладкий трава. Нюхать трава! Хорошо! - Нюхать трава - тоже стать сену? Ходд-Коршун тряхнул черными сальными лохмами и рявкнул: - Твой глупый кафал! Твой свалиться с коня, ударить голову, так? Твой весь нечистый, сверху и снизу! - Он презрительно сплюнул. - Трава - слабый запах, хорошо! Где камень - сильный запах, плохо! Понимать, дурной башка? - Понимать, - ответил Скиф, размышляя; чем бы еще поживиться в этом источнике ценнейшей информации. Глаз Шаммаха у шинкасов обозначал солнце, и со слов Коршуна выходило, что пленников выдерживают у камней примерно сутки. Видимо, из-за того, что к самим дурманным деревьям, где запах был по-настоящему силен и разил наповал, шинкасы не рисковали приближаться. Мудрая предосторожность! Скиф, привычным жестом коснувшись виска, спросил: - Арунтан делать сену, так?