Страница:
Однако генерал имел в виду не сербскую историю.
– Я про убийство корейской королевы Мин, осуществленное вашими любимыми японцами в 1895 году.
«Это нечестно, вы говорили про двадцать лет, а тут прошло больше!» – чуть не воскликнул Теофельс, по-детски раздосадованный тем, что зря напрягал память. Генерал, конечно, не имел в виду календарной точности. Черт, что там было с корейской королевой?
Монокль напомнил сам:
– Королева Мин была за сближение с Россией и против японского засилия. Однажды в октябре, на рассвете, во дворец ворвались люди с самурайскими мечами – ох уж эта японская любовь к старине – и зарубили тех придворных дам, кто был похож на королеву. Членов правящего дома в Корее не фотографировали, поэтому убийцы располагали только описанием внешности. Женщин, имевших несчастье походить на королеву, оказалось трое. Обстоятельные исполнители выволокли наружу три трупа, предъявив их для опознания начальнику. Тот показал, которая из покойниц королева, после чего убийцы все с той же поразительной неспешностью сожгли тело, развеяли пепел и лишь после этого спокойно удалились. История чудесная, с восточным колоритом, но я рассказываю ее вам только затем, чтобы предупредить: в вашем случае ничего подобного не будет.
– Да уж, – улыбнулся Зепп. – Дворцовая полиция полковника Назимова вряд ли станет ждать, пока я выполню погребальный ритуал. И вообще, азиаты могут творить у себя всё, что угодно, но каковы будут последствия такой… акции, если устроить ее в Европе?
– Вот именно. – Генералы посмотрели один на другого, покачали головами. Монокль понизил голос – не для секретности (кто тут будет подслушивать?), а для вящей значительности. – Главная трудность не в технической стороне дела. Подумаешь – убийство. Мы же не террористы-одиночки, у нас вариантов и возможностей сколько угодно. Но мир не должен знать, что русского императора ликвидировали мы. Иначе на нас ополчится весь свет.
Главный начальник жестом показал, что дальше будет говорить он:
– Мы сейчас оказываем вам, Теофельс, высочайшее доверие, зная вас как отличного специалиста и настоящего патриота Германии.
Вскинув подбородок и расправив плечи, Зепп принял позу, соответствующую званию настоящего патриота. Было ужасно любопытно, к чему клонит старик.
– Он… – Выразительный взгляд из-под кустистых бровей на телефон с вензелем. – Он об этом ничего не знает. И не узнает. Никогда. Все-таки речь идет о близком родственнике, тоже помазаннике Божьем. Фактически мы предлагаем вам стать участником заговора, созданного хоть и в интересах нашего обожаемого монарха, но без его ведома. Это означает, во-первых… Ну, теперь можете вы, генерал.
Сказав главное, Ус будто потерял интерес и к разговору, и к майору.
– Это, во-первых, означает, что, выполнив задание, вы не получите никакой награды, – изобразил сожаление Монокль. – Ни ордена, ни повышения в чине.
– Экселенц, я служу не ради наград.
– Знаю, знаю. Потому мы и остановились на вашей кандидатуре. Во-вторых, гибель царя должна выглядеть, как несчастный случай. В крайнем случае как теракт, устроенный туземными революционерами-тираноборцами. Поэтому группа, с которой вы будете работать, довольно специфична. Состав тщательно продуман. Пожалуйте ко мне в кабинет, я покажу вам все досье. Не будем больше занимать время его превосходительства.
«Меня даже не спрашивают, согласен ли я, – подумал Зепп, поднимаясь и салютуя Усу. – Это, пожалуй, наивысший комплимент. Дороже любого ордена».
Болонка первого класса
Той же ночью, ближе к рассвету
– Я про убийство корейской королевы Мин, осуществленное вашими любимыми японцами в 1895 году.
«Это нечестно, вы говорили про двадцать лет, а тут прошло больше!» – чуть не воскликнул Теофельс, по-детски раздосадованный тем, что зря напрягал память. Генерал, конечно, не имел в виду календарной точности. Черт, что там было с корейской королевой?
Монокль напомнил сам:
– Королева Мин была за сближение с Россией и против японского засилия. Однажды в октябре, на рассвете, во дворец ворвались люди с самурайскими мечами – ох уж эта японская любовь к старине – и зарубили тех придворных дам, кто был похож на королеву. Членов правящего дома в Корее не фотографировали, поэтому убийцы располагали только описанием внешности. Женщин, имевших несчастье походить на королеву, оказалось трое. Обстоятельные исполнители выволокли наружу три трупа, предъявив их для опознания начальнику. Тот показал, которая из покойниц королева, после чего убийцы все с той же поразительной неспешностью сожгли тело, развеяли пепел и лишь после этого спокойно удалились. История чудесная, с восточным колоритом, но я рассказываю ее вам только затем, чтобы предупредить: в вашем случае ничего подобного не будет.
– Да уж, – улыбнулся Зепп. – Дворцовая полиция полковника Назимова вряд ли станет ждать, пока я выполню погребальный ритуал. И вообще, азиаты могут творить у себя всё, что угодно, но каковы будут последствия такой… акции, если устроить ее в Европе?
– Вот именно. – Генералы посмотрели один на другого, покачали головами. Монокль понизил голос – не для секретности (кто тут будет подслушивать?), а для вящей значительности. – Главная трудность не в технической стороне дела. Подумаешь – убийство. Мы же не террористы-одиночки, у нас вариантов и возможностей сколько угодно. Но мир не должен знать, что русского императора ликвидировали мы. Иначе на нас ополчится весь свет.
Главный начальник жестом показал, что дальше будет говорить он:
– Мы сейчас оказываем вам, Теофельс, высочайшее доверие, зная вас как отличного специалиста и настоящего патриота Германии.
Вскинув подбородок и расправив плечи, Зепп принял позу, соответствующую званию настоящего патриота. Было ужасно любопытно, к чему клонит старик.
– Он… – Выразительный взгляд из-под кустистых бровей на телефон с вензелем. – Он об этом ничего не знает. И не узнает. Никогда. Все-таки речь идет о близком родственнике, тоже помазаннике Божьем. Фактически мы предлагаем вам стать участником заговора, созданного хоть и в интересах нашего обожаемого монарха, но без его ведома. Это означает, во-первых… Ну, теперь можете вы, генерал.
Сказав главное, Ус будто потерял интерес и к разговору, и к майору.
– Это, во-первых, означает, что, выполнив задание, вы не получите никакой награды, – изобразил сожаление Монокль. – Ни ордена, ни повышения в чине.
– Экселенц, я служу не ради наград.
– Знаю, знаю. Потому мы и остановились на вашей кандидатуре. Во-вторых, гибель царя должна выглядеть, как несчастный случай. В крайнем случае как теракт, устроенный туземными революционерами-тираноборцами. Поэтому группа, с которой вы будете работать, довольно специфична. Состав тщательно продуман. Пожалуйте ко мне в кабинет, я покажу вам все досье. Не будем больше занимать время его превосходительства.
«Меня даже не спрашивают, согласен ли я, – подумал Зепп, поднимаясь и салютуя Усу. – Это, пожалуй, наивысший комплимент. Дороже любого ордена».
Болонка первого класса
Той же ночью, ближе к рассвету
Начальник контрразведочного управления Петроградского военного округа так привык напрягать красные, слипающиеся от вечного недосыпания веки, что сделался похож на круглоглазого лемура, а голос от непрерывного курения с кофепитием стал сиплый, будто испитой, хотя вино князь Козловский позабыл, когда и пил – не до того было.
Место, на котором подполковник трудился уже третий месяц, было видное. Видное, да не завидное. И вся карьера Лавра Константиновича была такая же: его вечно назначали на ответственные должности – то есть на такие, где чуть что требуют к ответу, но поощрений при этом не дождешься. Верный признак хорошего офицера, которого начальство ценит, но не любит, это скудное количество наград и быстрое продвижение по должностной лестнице, сильно опережающее производство в чин. Бывшие однополчане Козловского, кто на третий год войны был еще жив, все уже выскочили в полковники, а один в тридцать семь лет обзавелся лампасами. Время для военной карьеры было золотое, за убылью личного состава вакансии открывались с фантастической быстротой. Один, стало быть, уже получил бригаду, шестеро – полк. Эх, милое дело полком командовать. Живешь с офицерами и солдатами одной семьей, сам себе голова, каждый день решаешь простые и ясные задачи, неважно строевые или боевые. Трудно ли навести порядок в полковом хозяйстве? Пара тысяч дисциплинированных людей, десять или двадцать километров фронта…
Не то Питер с прилегающими губерниями. Содом и Гоморра, Авгиева конюшня!
Добро б дело было только в прямых вражеских разведчиках! Столица кишела дельцами, которые торговали чем придется, в том числе и секретной информацией, если она попадала к ним в руки. Воры-поставщики и казнокрады-чиновники становились легкой добычей шпионов-шантажистов. А еще от военной усталости расплодилось множество пацифистов, сторонников мира любой ценой, и поди разбери, кто из них желает остановить кровопролитие из страха за отчизну, а кто германский агент влияния. В городе 160 тысяч солдат запасных батальонов, у серой скотинки одна мечта – любой ценой задержаться в тылу и не попасть на фронт. Среди этой массы потенциальных бунтовщиков (между прочим, вооруженных) снуют агитаторы-большевики, которым хочется, чтобы империалистическая война переросла в мировую революцию, а для этого нужно, чтобы Россия потерпела поражение. И если борьба с революционной пропагандой – головная боль Охранного отделения, то подрывная деятельность в пользу врага – это уже забота контрразведки. Не будем забывать и про 400 тысяч питерских рабочих. По какому ведомству прикажете числить забастовку, устроенную на оборонном заводе во время исполнения сверхсрочного и архисекретного заказа? Что это – пролетарская солидарность или германские козни?
Вот какими головоломными докуками была занята голова Алешиного начальника. Срочный вызов в кабинет к Козловскому обычно означал, что какую-то из своих муторных проблем подполковник хочет свалить на плечи товарища, тоже, между прочим, много чем обремененные.
Поэтому поручик переступил порог насквозь прокуренной комнаты не без опаски и сразу, разгоняя ладонью сизый дым, сварливо сказал:
– Лавр, ну какого беса? Ты же знаешь, я колдую над реактивами.
Глаза чуть не заслезились от крепкого солдатского самосада, которым в последнее время увлекался князь, но приспособились к ограниченной видимости, и Алексей обнаружил, что обращается к пустому стулу. Подполковник сидел не за письменным столом, а на диване, в удивительно расслабленной позе, нога на ногу, и пил чай с лимоном. Еще оказалось, что Козловский не один. Рядом с ним, тоже со стаканом, сидел ровно, будто палку проглотил, невысокий военный с вензелем на погонах – флигель-адъютант, полковник, весь с иголочки.
– Виноват. – Романов вытянулся. – Поручик Романов по вашему приказанию…
– Брось, Лёш, – перебил Козловский. – Это свой, можешь без официальностей. – И полковнику, который внимательно смотрел на вошедшего, поглаживая небольшую бородку: – Вот он. Тот, кто тебе нужен. Прошел огонь, воду и серную кислоту. – Повернулся к Алексею. – Это мой старый товарищ по полку, Жорж, то есть Георгий, как тебя, Александрович?
– Ардалионович, – тихо сказал незнакомец, попрежнему изучая поручика.
– Георгий Ардалионович Назимов. Тот самый.
Уточнение, произнесенное особенным тоном, несомненно означало, что князя навестил тот самый полковник Назимов, который с недавних пор возглавляет дворцовую полицию и личную охрану государя императора.
– Сидим вот с Жоржем и, как две хворые бабы, на болячки жалуемся.
Представить себе Козловского жалующимся на здоровье было невозможно, и Алексей понял, что сетуют бывшие однополчане друг другу на тяготы службы. От Назимова, в некотором роде коллеги, начальнику контрразведки можно было не таиться.
– Вы начальник дворцовой полиции? – всё же спросил Романов, отвечая на пожатие маленькой, но сильной ладони.
– Да, на мне лежит высокая ответственность – обеспечивать безопасность его величества. Это раньше мы были дворцовая полиция. – Сдержанная улыбка тронула малоподвижное лицо Назимова. – Теперь государь живет в поезде, поэтому правильней сказать «поездная полиция».
– Садись, Алеша, не торчи. – Князь кивнул на кресло. – Чайку вон себе налей. А ты, Жорж, переходи сразу к делу. Романов на лету схватывает.
Про полковника Назимова даже в профессиональных кругах мало что знали. От своих предшественников он отличался незаметностью, вечно держался в тени, влиять ни на политику, ни на придворную жизнь не пытался.
Если судить по внешности и манере держаться, человек это был серьезный и на свое место попал не по протекции, но, согласно Алешиной табели о рангах, всё равно принадлежал к породе «болонок», пускай и первого класса. Что за работа у царских телохранителей? Глядеть в оба и вгрызаться в штанину каждому, кто приблизится к августейшей особе без разрешения. Еще, наверное, нужно уметь ходить на задних лапках и иметь хорошо расчесанную шерстку.
Ход своих мыслей перед «болонкой первого класса» поручик, конечно, не обнаруживал, а слушал очень вежливо, демонстрировал чрезвычайную внимательность. Импонировало, что такой большой начальник разговаривает с мелкой сошкой, младшим офицером контрразведки, без фанаберий. Как с равным.
Место, на котором подполковник трудился уже третий месяц, было видное. Видное, да не завидное. И вся карьера Лавра Константиновича была такая же: его вечно назначали на ответственные должности – то есть на такие, где чуть что требуют к ответу, но поощрений при этом не дождешься. Верный признак хорошего офицера, которого начальство ценит, но не любит, это скудное количество наград и быстрое продвижение по должностной лестнице, сильно опережающее производство в чин. Бывшие однополчане Козловского, кто на третий год войны был еще жив, все уже выскочили в полковники, а один в тридцать семь лет обзавелся лампасами. Время для военной карьеры было золотое, за убылью личного состава вакансии открывались с фантастической быстротой. Один, стало быть, уже получил бригаду, шестеро – полк. Эх, милое дело полком командовать. Живешь с офицерами и солдатами одной семьей, сам себе голова, каждый день решаешь простые и ясные задачи, неважно строевые или боевые. Трудно ли навести порядок в полковом хозяйстве? Пара тысяч дисциплинированных людей, десять или двадцать километров фронта…
Не то Питер с прилегающими губерниями. Содом и Гоморра, Авгиева конюшня!
Добро б дело было только в прямых вражеских разведчиках! Столица кишела дельцами, которые торговали чем придется, в том числе и секретной информацией, если она попадала к ним в руки. Воры-поставщики и казнокрады-чиновники становились легкой добычей шпионов-шантажистов. А еще от военной усталости расплодилось множество пацифистов, сторонников мира любой ценой, и поди разбери, кто из них желает остановить кровопролитие из страха за отчизну, а кто германский агент влияния. В городе 160 тысяч солдат запасных батальонов, у серой скотинки одна мечта – любой ценой задержаться в тылу и не попасть на фронт. Среди этой массы потенциальных бунтовщиков (между прочим, вооруженных) снуют агитаторы-большевики, которым хочется, чтобы империалистическая война переросла в мировую революцию, а для этого нужно, чтобы Россия потерпела поражение. И если борьба с революционной пропагандой – головная боль Охранного отделения, то подрывная деятельность в пользу врага – это уже забота контрразведки. Не будем забывать и про 400 тысяч питерских рабочих. По какому ведомству прикажете числить забастовку, устроенную на оборонном заводе во время исполнения сверхсрочного и архисекретного заказа? Что это – пролетарская солидарность или германские козни?
Вот какими головоломными докуками была занята голова Алешиного начальника. Срочный вызов в кабинет к Козловскому обычно означал, что какую-то из своих муторных проблем подполковник хочет свалить на плечи товарища, тоже, между прочим, много чем обремененные.
Поэтому поручик переступил порог насквозь прокуренной комнаты не без опаски и сразу, разгоняя ладонью сизый дым, сварливо сказал:
– Лавр, ну какого беса? Ты же знаешь, я колдую над реактивами.
Глаза чуть не заслезились от крепкого солдатского самосада, которым в последнее время увлекался князь, но приспособились к ограниченной видимости, и Алексей обнаружил, что обращается к пустому стулу. Подполковник сидел не за письменным столом, а на диване, в удивительно расслабленной позе, нога на ногу, и пил чай с лимоном. Еще оказалось, что Козловский не один. Рядом с ним, тоже со стаканом, сидел ровно, будто палку проглотил, невысокий военный с вензелем на погонах – флигель-адъютант, полковник, весь с иголочки.
– Виноват. – Романов вытянулся. – Поручик Романов по вашему приказанию…
– Брось, Лёш, – перебил Козловский. – Это свой, можешь без официальностей. – И полковнику, который внимательно смотрел на вошедшего, поглаживая небольшую бородку: – Вот он. Тот, кто тебе нужен. Прошел огонь, воду и серную кислоту. – Повернулся к Алексею. – Это мой старый товарищ по полку, Жорж, то есть Георгий, как тебя, Александрович?
– Ардалионович, – тихо сказал незнакомец, попрежнему изучая поручика.
– Георгий Ардалионович Назимов. Тот самый.
Уточнение, произнесенное особенным тоном, несомненно означало, что князя навестил тот самый полковник Назимов, который с недавних пор возглавляет дворцовую полицию и личную охрану государя императора.
– Сидим вот с Жоржем и, как две хворые бабы, на болячки жалуемся.
Представить себе Козловского жалующимся на здоровье было невозможно, и Алексей понял, что сетуют бывшие однополчане друг другу на тяготы службы. От Назимова, в некотором роде коллеги, начальнику контрразведки можно было не таиться.
– Вы начальник дворцовой полиции? – всё же спросил Романов, отвечая на пожатие маленькой, но сильной ладони.
– Да, на мне лежит высокая ответственность – обеспечивать безопасность его величества. Это раньше мы были дворцовая полиция. – Сдержанная улыбка тронула малоподвижное лицо Назимова. – Теперь государь живет в поезде, поэтому правильней сказать «поездная полиция».
– Садись, Алеша, не торчи. – Князь кивнул на кресло. – Чайку вон себе налей. А ты, Жорж, переходи сразу к делу. Романов на лету схватывает.
Про полковника Назимова даже в профессиональных кругах мало что знали. От своих предшественников он отличался незаметностью, вечно держался в тени, влиять ни на политику, ни на придворную жизнь не пытался.
Если судить по внешности и манере держаться, человек это был серьезный и на свое место попал не по протекции, но, согласно Алешиной табели о рангах, всё равно принадлежал к породе «болонок», пускай и первого класса. Что за работа у царских телохранителей? Глядеть в оба и вгрызаться в штанину каждому, кто приблизится к августейшей особе без разрешения. Еще, наверное, нужно уметь ходить на задних лапках и иметь хорошо расчесанную шерстку.
Ход своих мыслей перед «болонкой первого класса» поручик, конечно, не обнаруживал, а слушал очень вежливо, демонстрировал чрезвычайную внимательность. Импонировало, что такой большой начальник разговаривает с мелкой сошкой, младшим офицером контрразведки, без фанаберий. Как с равным.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента