Альбано Питер
Седьмой авианосец (Седьмой авианосец - 1)

   Питер Альбано
   Седьмой авианосец
   (Седьмой авианосец - 1)
   Пер. - С.Белов
   Посвящается Мери Аннис, Карле, Лизе, Винсенту и Лоре,
   которые оказались пленниками седьмого авианосца.
   ПРЕДИСЛОВИЕ
   Отчаянное, фанатичное сопротивление, оказанное японцами в ходе второй мировой войны, сильно удивило и озадачило западных союзников. В самом деле, что стояло за обреченными на поражение атаками сухопутных соединений, за самолетами-снарядами, пилотируемыми летчиками-камикадзе, за массовыми самоубийствами окруженных солдат? Что скрывалось за беспрецедентным стремлением продолжать воевать после того, как война была окончена. Сержант Сойти Йокои на Гуаме продолжал действовать в течение двадцати семи лет, а лейтенант Хиро Онода тридцать лет сражался на Лубанге. Совершенно очевидно, что этими людьми двигали силы, непонятные западному сознанию.
   Что же побуждало каждого из них стоять до конца? Это прежде всего уходящий корнями в учения буддизма и синтоизма бусидо - кодекс чести самураев. Высшей ценностью у представителей этого военного сословия являлось беззаветное служение императору Хирохито. Только таким образом они могли добиться оптимальной кармы, той самой совокупности поступков, которая, по буддийским верованиям, определяет судьбу человека в его следующем существовании.
   В идеале жизнь самурая подчинялась строжайшей самодисциплине и отличалась аскетизмом. Он должен был слепо выполнять приказы начальства, отменить которые могли или те, кто их отдавал, или смерть самурая - от рук врагов либо в результате сеппуку (харакири) - ритуального самоубийства путем вспарывания живота. Для восточного человека война сержанта Йокои и лейтенанта Онода - норма, а не исключение, типичное проявление японской ментальности. В свете этого слухи об отдельных фанатиках и группах фанатиков - о японских военных, все еще скрывающихся в отдаленных уголках юго-западной Азии, - не должны вызывать удивления.
   Опасны ли по-прежнему эти люди? Лейтенант Онода все эти десятилетия носил военную форму и имел при себе личное оружие. Согласно приказу он вел партизанскую войну и следил за американскими кораблями, и отменить этот приказ мог лишь тот, кто его отдал, - майор Йосими Танагути. Онода и его товарищи, последний из которых Кинсии Козука был застрелен филиппинскими полицейскими в 1972 году, продолжали сражаться десятилетия спустя после капитуляции Японии, не допуская даже мысли, что их родина может потерпеть поражение.
   Кто знает, вдруг и сейчас существует японское боевое соединение, готовое выполнить приказ, данный сорок один год назад, когда шесть японских авианосцев предприняли атаку на американскую военно-морскую базу Перл-Харбор.
   Именно об этом и повествует эта книга. В ней рассказывается история СЕДЬМОГО АВИАНОСЦА.
   "Бусидо - это умение понять, когда умереть.
   Если существует возможность выбора, то быстрая
   смерть предпочтительней. Это самая важная истина,
   которую нужно помнить".
   Хага-куре ("Под листьями"), классический
   свод правил поведения самурая.
   1. 1 ДЕКАБРЯ 1983 ГОДА
   Декабрьские норд-осты обычно вызывают в Беринговом море свирепые штормы, и огромные валы с белыми барашками несутся к юго-западу, словно шеренги застрельщиков перед наступающей армией былых времен. Но 1 декабря 1983 года в ста милях к югу от острова Святого Лаврентия наблюдалось редкое для этих мест затишье. Разумеется, ветер дул довольно приличный, но до шквала дело не доходило, и вместо валов была обычная зыбь. Все было затянуто сплошными облаками, отчего и вода, и небо приобрели столь характерный для этих широт цвет трупа не самой первой свежести.
   Старый пароход "Спарта", груженный оборудованием для буровых вышек и цистернами со смазочными материалами, шлепал по этой зыби на север, к Теллеру, штат Аляска. После соприкосновения с очередной волной "Спарта" стряхивала с себя серую воду, очень напоминая пожилую гончую, угодившую под дождь. Ее нос то и дело окатывало брызгами, а над надстройками клубился легкий туман.
   В рулевой рубке, высоко на мостике, стоял капитан Тед Росс, по прозвищу Порох. Несмотря на немалые годы и седые волосы, этот атлетического сложения моряк держался прямо, как юноша. Он поглядывал в бинокль на горизонт со скучающим видом человека, который выполняет необходимую по правилам и в общем-то, весьма нудную процедуру. Внезапно он дернулся так, словно его ударило электрическим током. Вцепившись в бинокль, он стал напряженно вглядываться в темневшую даль.
   - Черт знает что! Какая-то фантастика, - буркнул он, обращаясь к двоим морякам, также находившимся в рубке, - к матросу Тодду Эдмундсону, стоявшему за рулем, и к механику Марку Джуровичу, поддерживавшему связь с машинным отделением по телеграфу.
   - Первого... мистера Уайтенера... На мостик, живо! - крикнул Тед Росс и пулей выскочил на мостик, хотя там было холодно и ветрено.
   Марк Джурович не на шутку удивился такой прыти капитана, однако взял микрофон, и вскоре по корабельным динамикам понеслось:
   - Мистер Уайтенер, мистер Уайтенер, вас срочно вызывают на капитанский мостик...
   Выполнив распоряжение начальства, механик обернулся к рулевому и, хмыкнув, сказал:
   - Что-то наш старикан чудит... По-моему, все в полном порядке. Что это ему примерещилось?
   - Да уж, - ухмыльнулся Тодд Эдмундсон. - Разве в этих местах может что-то случиться?
   Не прошло и минуты, как из штурманской рубки выскочил первый помощник, молодой, худощавый и светловолосый Хью Уайтенер, и бросился к капитану.
   - Гляди! - крикнул Тед Росс, показывая пальцем на запад. - Самолеты. Один... Нет, даже два... Низко-низко...
   - Самолеты? - недоверчиво отозвался первый помощник. - Где? Вон там, что ли?
   - Ну да. Белые и... - капитан осекся так, словно поперхнулся словами. Затем он махнул рукой и продолжил неестественно зазвеневшим голосом. Разуй глаза! Вон они. Ну что, видишь?
   - Теперь вроде как вижу, капитан, - сказал Уайтенер. - Верно. Два, нет, даже три самолета. Монопланы. В трех-четырех милях. Да, низко... Поворачивают в нашу сторону...
   - Правильно... Но этого просто не может быть! Это черт знает что!.. капитан сорвался на крик.
   - Не может быть? - удивленно переспросил помощник, сбитый с толку странным состоянием капитана. - А что такого? Погода неплохая. Я бы даже сказал, для этих мест погода отличная...
   - Нет, нет, не в этом дело, Хью... Разве ты не видишь? Разве ты не видишь! Белые фюзеляжи... черные обтекатели... фрикадельки... [американское жаргонное обозначение опознавательных знаков самолетов японских ВВС, красные круги - "восходящие солнца"] Это же "Зеро", японские "Зеро"...
   Молодой человек, широко раскрыв глаза и разинув рот, посмотрел на своего капитана так, словно перед ним был сумасшедший. Он даже забыл, что у него на шее висит бинокль и он сам может все проверить.
   - "Зеро"? Самолеты образца второй мировой войны в Беринговом море? В декабре тысяча девятьсот восемьдесят третьего года? - удивленно говорил он.
   - Ну да, разуй глаза, погляди на них! Через полминуты они будут над нами, над самыми мачтами. Ну конечно, это "Зеро". Плевать я хотел на то, какой нынче год. Я знаю их как облупленных. Четыре года я воевал с этими сволочами!
   Уайтенер наконец вспомнив о бинокле, стал вглядываться в самолеты, которые на глазах увеличивались, приближались к "Спарте".
   - Как в кино, - буркнул он. - Прямо как в кино.
   Капитан и помощник смотрели, как загадочные самолеты, неумолимо надвигались треугольным клином. Потом они выровнялись и помчались, едва не касаясь друг друга кончиками крыльев, словно три стрелы, готовые вонзиться в правый борт "Спарты". Прошло еще несколько секунд, и шум машинного отделения корабля и посвистывание ветра в надстройке и такелаже оказались заглушенными ревом двигателей самолетов. Внезапно Росс издал странное рычание.
   - Хорошенькое кино... твою мать! - крикнул он, не веря своим глазам. Это же атака с бреющего...
   - Нет, нет, сэр! Этому должно быть какое-то разумное объяснение, сэр... - Уайтенер так и не докончил фразы. И он, и Росс, окаменев от ужаса, смотрели, как сначала центральный самолет, а затем и оба крайних открыли огонь из пулеметов и пушек.
   Вокруг корабля стали возникать фонтаны брызг, долетавших до мостика. Сталь врезалась в сталь, и в этом грохоте и вое тонули все прочие звуки.
   - Ложись! На палубу! - кричал Росс. - Это тридцатый калибр и двадцатимиллиметровый! - Росс упал на колени, одной рукой утянув с собой помощника, а другой лихорадочно нашаривая микрофон. Они оба кое-как скрючились за ветровым стеклом. От воя самолетных двигателей, казалось, лопнут барабанные перепонки. Вокруг визжали рикошетировавшие пули, взрывались снаряды, стонали раненые. И у капитана, и у его помощника от ужаса кровь леденела в жилах.
   - Радист! Радист! - кричал в микрофон Росс. - На аварийных частотах! Срочно в эфир. "Мейдей"! "Мейдей"! "Мейдей"! [международный сигнал бедствия] "Зеро". "Зеро". "Зеро"... Нас атакуют... Примерно в ста милях к югу от острова Святого Лаврентия. Как меня понял?
   Внезапно рев моторов стал стихать, и крылатое трио промчалось дальше, изрыгая огненные хвосты выхлопных газов.
   - Капитан, они задели мою антенну, - послышался испуганный металлический голос в динамике.
   - Плевать мне на это. Сигнал есть? Ну, так работай. Передавай сообщение, пока я не скажу, что хватит.
   - Есть, сэр.
   Росс быстро поднялся на ноги и встал рядом с Уайтенером, который направил бинокль на горизонт и дрожащим голосом сказал:
   - Они разворачиваются, сэр.
   Росс почувствовал, как в нем пробуждается давно и, казалось бы, навсегда заснувший ужас, как у него вдруг пересохло во рту. Он снова ощутил то же удивление, что и тогда: почему люди, которые хоть и не знают и не желают знать об его существовании, сосредоточенно, не жалея усилий, наводят на него орудия, стреляют, норовят вонзить в него смертоносную сталь, пытаются пролить его кровь, распороть живот, выпустить кишки. Впервые это случилось 24 августа 1942 года восточнее Соломоновых островов перед тем, как он попал в плен. В то время он обслуживал крупнокалиберный зенитный пулемет на авианосце "Энтерпрайз", и стрелял по пикировавшим "Вэлам", пятнистым зелено-оливковым машинам с нелепыми неубирающимися шасси. Тогда-то огромный корабль получил первое повреждение в той войне тысячефунтовая бомба угодила в подъемник. Росс надолго запомнил тот страшный грохот, когда во все стороны полетели обломки стали и искромсанные куски тел моряков. Он подумал тогда то, что думают все, кто впервые попадает под обстрел: "За что? За что меня? Что я им такого сделал?"
   Росс покачал головой, словно пытаясь вытряхнуть из нее все эти воспоминания и возвращаясь к тому безумию, которое разыгрывалось сейчас. Он прекрасно понимал, что у "Спарты" нет никаких шансов. Но он обернулся к Уайтенеру и сказал голосом, в котором не было ни тени тревоги:
   - Они делают еще один заход. Эти двадцатимиллиметровые штучки могут запросто продырявить нашу посудину, и мы пойдем ко дну. Короче, живо сматывайтесь вниз! И пусть авральная команда соберется на камбузе. Проследи, Хью, чтобы они пошевеливались, а я буду руководить отсюда.
   - Есть, капитан, - рявкнул Уайтенер, скатился по трапу и исчез внизу.
   Росс снова схватил микрофон и крикнул:
   - Всем очистить верхнюю палубу! Живо вниз! Живо вниз! Авральная команда на камбуз, к мистеру Уайтенеру. - Он швырнул микрофон на место и заклинил дверь на мостик так, чтобы она оставалась открытой. Затем уверенно и громко скомандовал: - Джурович, полный вперед! Эдмундсон, они, похоже, собираются еще раз атаковать всей тройкой. Если станут заходить сбоку, развернуть корабль им навстречу. Нельзя подставлять им бок. Если продырявят нас по ватерлинии, тогда пиши пропало! Ясно? - Молодые люди тупо смотрели на капитана, и он сердито переспросил: - Ну что, усекли?
   Они немного пришли в себя, закивали, что-то забормотали, но их слова потонули в гуле моторов самолетов.
   - Сволочи! - проорал Порох Росс. - Заходят с кормы. А ну ложись на палубу! - Все трое упали как подкошенные и скрючились, напоминая зародышей в материнской утробе.
   Теперь самолеты атаковали колонной, открыв стрельбу примерно со ста ярдов. Они сосредоточили огонь на том месте, где находилась радиорубка, чуть дальше к корме от ходовой рубки. В надстройку врезались потоки трассеров, напоминая обезумевший рой светляков. Снова все потонуло в диком грохоте взрывов. Во все стороны летели обломки дерева и металла, противно выли рикошетировавшие пули. Потом рев стал стихать. Снова затявкали выхлопы и самолеты, промчавшись над кораблем, удалились и начали разворачиваться, но высоту набирать не стали.
   - Встать! Всем встать! - хрипло крикнул Росс.
   Рулевой и механик кое-как приняли стоячее положение и заняли прежние позиции.
   Росс показал на самолеты и сказал:
   - Смотрите, они уходят влево. Значит, лево на борт, полный вперед и не спускать с них глаз. Эдмундсон! Если меня ранит или убьет, то разворачивай им навстречу и при атаке ложись на палубу. Ясно?
   - Так точно, сэр, - последовал угрюмый ответ. Затем Эдмундсон добавил: - А как же радист?
   - Я уже велел передать сигнал бедствия. Райан сейчас как раз этим и занимается.
   Но капитан ошибался. Во время второго захода рубка была обстреляна из пушек с удивительной точностью и уничтожена вместе с радистом, кричавшим в микрофон: "Мейдей! Мейдей! Мейдей! Зеро, зеро, зеро! Нас атакуют..."
   - Господи, Боже мой! - крикнул Джурович. - Они снова заходят! Вот они. Все пропало. У нас нет шансов.
   - Ложись! Ложись! - крикнул Порох Росс, бросаясь на палубу вместе с Эдмундсоном.
   Но Джурович остался стоять. Ссутулившись, он вцепился в свою аппаратуру, смотрел на стремительно приближавшиеся самолеты и плакал в голос. Затем он завизжал:
   - За что? За что меня? За что меня? Что я им всем сделал?
   Медленно, слишком медленно "Спарта" начала разворачиваться, но самолеты, трое в ряд, изрыгая пламя из пушек и пулеметов и оставляя за собой шлейф коричневого дыма, атаковали ее с левого борта. Разрывы снарядов отдавались в ушах Росса, вонзая ему в мозг раскаленные добела прутья, окатывая его каким-то странным дождем - крупными и теплыми каплями вперемежку с острыми и твердыми градинами.
   Снова самолеты унеслись к горизонту, и тогда Эдмундсон завопил благим матом.
   - Марк! - кричал он. - Марк!
   От белого дыма у Росса слезились глаза, а от едкого запаха пороха щипало в носу. Кое-как он встал на ноги и, ухватившись за дверь, заглянул в рубку. В рубке была уничтожена вся левая часть, не осталось ни одного целого стекла, а все навигационное оборудование было выброшено на палубу и превратилось в кучу обломков и осколков. Все было усыпано битым стеклом. Эдмундсон, у которого были порезаны в кровь лоб и шея, стоял за рулем и, широко раскрыв глаза, смотрел на Джуровича, не переставая кричать:
   - Марк! Марк!
   Но механик никак не отзывался. Он собственно не мог этого сделать, даже если бы пожелал: у него не было головы. Впрочем, как ни странно, он продолжал находиться в вертикальном положении, сжимая руками рычаги телеграфа. Из перерезанных артерий фонтаном била кровь. Росс заметил, что его китель и брюки запачканы кровью, заляпаны мозгами. "Этого не может быть", - прозвенело в его воспаленном сознании. Он помотал головой и крикнул, зажав пальцами уши:
   - Прекрати, Тодд! Сейчас же замолчи!
   Он испытал немалое облегчение, когда то, что еще совсем недавно было Марком Джуровичем, медленно осело на палубу, словно воздушный шар, из которого выпустили весь воздух.
   Но ноздри Росса учуяли новый запах, и это заставило его выскочить на крыло мостика и посмотреть на корму. Весь шкафут "Спарты" был охвачен огнем. Из поврежденных бочек и цистерн со смазочными материалами валил густой черный дым. Некоторые бочонки взрывались, отчего к небу взлетали гигантские "римские свечи". По всей палубе, от планшира до планшира, перекатывались потоки горящей жидкости, проникавшей в дыры, проделанные снарядами в настиле. Корабль резко сбросил скорость и начал крениться. "Спарта" явно была обречена.
   Капитану "Спарты" следующие несколько минут показались вечностью, состоявшей из огня, дыма и новых взрывов. Старый корабль-трудяга умирал на глазах. Тед Росс отдал приказ покинуть корабль, и слова его команды были подхвачены и повторены членами экипажа, которые бросились к единственной уцелевшей спасательной шлюпке и паре плотов.
   Но самолеты загадочного противника не довольствовались достигнутым. Они снова и снова возвращались к своей добыче, словно стервятники к падали. Пулеметные очереди косили людей, скопившихся на накренившейся палубе. Те, кому удалось избежать свинцового града, оступались и падали в ледяную воду.
   "Спарта" ушла под воду, и лишь одна лодка, в которой были Росс, Эдмундсон и еще с полдюжины членов экипажа, сумела избежать образовавшегося водоворота. Но очередной заход стервятников - и положил конец шлюпке, а с ней и тем, кто в ней оказался. Уцелели только Росс и Эдмундсон. Они кое-как держались на плаву, поддерживаемые двумя спасательными поясами, вцепившись в изрешеченный пулями обломок шлюпки. Из ран на их головах обильно струилась кровь. Эдмундсон был без сознания, а Росс после холодной ванны трясся под порывами ледяного ветра, словно паралитик. Прикрывая своим телом Эдмундсона, Росс ждал конца. Его сознание тускнело - неизбежное следствие замедления кровообращения на таком холоде.
   Уже совсем погружаясь в пучины забытья, Росс вдруг увидел на горизонте что-то огромное. Ему показалось, что навстречу движется остров. "Похоже, я умираю, и это все галлюцинации, - мелькнуло у него в голове. - Да, да, это явно галлюцинации". И собрав последние силы, он прошептал плохо слушавшимися губами: "Брент... Брент... я тебя люблю".
   - Значит, по-вашему, Квинн, этот самый радиолюбитель поймал сигнал бедствия, так? Он, значит, услышал следующий текст: "Зеро, зеро, зеро... нас атакуют..."? Я вас правильно понял? - спрашивал энсин Норман Марлон Сэмпсон, дежурный офицер военной базы в Номе, штат Аляска, где размещались РЛС, Лоран [система дальней радионавигации в авиации и на флоте], а также радиостанция. Сэмпсон и не пытался скрыть скуку, сквозившую в его интонациях. Вместо того чтобы сосредоточить свое внимание на молодом радисте Фреде Квинне, стоявшем чуть ссутулившись возле стола Сэмпсона, тот рассеянно смотрел мимо него в окно своего кабинета на втором этаже, из которого, по убеждению его хозяина, открывался самый мерзкий вид на всем земном шаре. Сэмпсон устремил свой взгляд на небольшую гавань, кишевшую рыбацкими баркасами, а затем перевел его на город. Впрочем, это был не город, а какое-то издевательство! Только в этой забытой Богом дыре можно было увидеть такое скопление разношерстных домов, домиков и домишек. У дурацких бетонных коробок дверные проемы были отделаны китовым усом. Между домами были протянуты веревки, на которых вялилась на слабом солнце рыба. Вокруг простиралось ровное, как стол, царство вечной мерзлоты. Когда земля не была покрыта снегом, она оставалась отвратительно серой, без намека на зелень. Все вокруг в этих местах было либо серым, либо белым, в том числе море, небо и облака.
   Сэмпсону был сорок один год, он лысел, толстел и мог похвастаться разве что тем, что по праву считался самым пожилым энсином военно-морских сил Соединенных Штатов Америки. "Кто, кто подложил мне такую свинью?" - снова и снова горестно спрашивал он себя. Сэмпсон сильно подозревал, что виновником его невзгод является не кто иной, как адмирал Уильям Р.Берк, по прозвищу Старый Спирт. Не исключено, что этот мерзавец пронюхал про роман Сэмпсона с его молодой женой на морской базе в Лонг-Биче в 1967 году.
   После того как Сэмпсон вторично трахнул ненасытную двадцатичетырехлетнюю блондиночку-адмиральшу, его внезапно перевели к черту на рога, на базу в Диего-Гарсиа, что в Индийском океане. Потом он служил в Кваджалейне и еще на Джонстоне, коралловом рифе посреди океана. Этот остров он, Сэмпсон, считал задним проходом вселенной, пока не очутился в Номе.
   Женщины, женщины... Как ему их не хватало! Как он по ним соскучился! В последних трех местах прохождения энсином службы никаких представительниц слабого пола не водилось, а здесь, в Номе, имелось энное количество белых проституток, готовых наградить клиента любой из венерических болезней, известных медицинской науке. Были тут, естественно, и эскимоски, но до них было страшно дотронуться. Большинство из них, если верить слухам, в жизни не принимали душа или ванной, и все они мыли голову мочой. Ребята шутили, что, подходя к ним с подветренной стороны, следовало надевать противогаз, а желающим заняться с ними любовью советовали отрезать себе нос до, а половые органы после акта.
   Стареющий энсин вздохнул и заставил себя перевести взгляд на худое, молодое лицо Фреда Квинна, который держался так, чтобы в его осанке было ровно столько почтения, сколько положено оказывать самому старому из младших офицеров.
   - Зеро, зеро, зеро, - уныло повторил Сэмпсон.
   - Так точно, сэр. Именно это и передал тот самый радиолюбитель.
   Марлон выпрямился, почесал ухо, потом спросил:
   - Вы его знаете? Ему можно доверять?
   - Мы с ним давние приятели, мистер Сэмпсон. Это надежный человек. Его зовут Ларе Гундерсон. Старый охотник на тюленей. Он живет около Савунги, на острове Святого Лаврентия. Мы с ним часто беседуем... - Квинн помолчал и добавил: - Ну, конечно, когда я не на дежурстве.
   - Значит, он в радио знает толк?
   - Отличный радист, сэр. Настоящий профессионал, уж это точно.
   Энсин рассеянно почесал в паху, потом, прищурившись, сказал:
   - Но, вообще-то, "зеро, зеро, зеро" или "ноль, ноль, ноль", это направление строго на север. Вы уверены, что он сказал именно "зеро", а не "ноль"?
   - Да, сэр. Он сказал "Зеро".
   - Чушь какая-то получается. Ничего не понимаю. А вы-то сами что по этому поводу думаете? Он нас не разыгрывает?
   - Всякое может быть, конечно. Но у Ларса был встревоженный голос. Он сказал, что тот, кто передавал сообщение, был в панике. Правда, были сильные помехи и слабый сигнал.
   - Откуда он передавал? Впрочем, в этих местах никогда ничего не понятно.
   - Да, сэр. Своеобразные условия...
   - Короче, мы сами не в состоянии установить, откуда пришел сигнал, так? Нужны другие перехваты. Свяжитесь с Береговой охраной.
   - Я уже связывался, мистер Сэмпсон, - отозвался Квинн. - У них там все спокойно. Никаких сообщений не получали.
   - Значит, это розыгрыш. Резвился какой-нибудь любителишка, который не умеет отличить бабу от тюленихи... - Сэмпсон сам же усмехнулся своей смелой метафоре и затем, немного помолчав, решил не тратить время на идиотский розыгрыш, а лучше напомнить Квинну, как надо вести себя в присутствии старшего по званию.
   - Квинн! - рявкнул он.
   - Да, сэр?
   - Пусть дежурные не зевают, может быть, поступят еще какие-то сигналы. Предупредите их.
   - Есть, сэр.
   - И доложите об этом в военно-морскую разведку.
   - Есть, сэр, - сказал радист и выпрямился.
   Марлон Сэмпсон посмотрел на него и улыбнулся.
   Коммандер Крейг Белл был невысок, худощав и лыс. У него были впалые щеки и круглые, как у филина, глаза, казавшиеся огромными за толстыми стеклами очков. У него был вид стареющего лемура. Он сидел в своем кабинете в здании разведывательного управления ВМС в Сиэтле и сосредоточенно вглядывался в лежавший перед ним документ, отчего лоб его бороздили морщины, а поджатые губы делали щеки еще более впалыми.
   - Ничего не понимаю, энсин, - говорил он. - По-моему, это проблема Береговой охраны. - Оторвавшись от бумажки, он поглядел на энсина Брента Росса, голубоглазого гиганта с четкими чертами лица. Росс стоял с прямой спиной и отведенными назад плечами, чувствуя себя неуютно в форме, которая была слишком новой и слишком тесной для человека, рост которого шесть футов четыре дюйма, а вес двести двадцать фунтов. Брент кивнул, а коммандер Белл продолжал:
   - Это нам прислал Сэмпсон. - Он помахал листком бумаги и пробормотал: Я знаю его не первый год. По-моему, он просто рехнулся. - Глянув в листок, Белл сказал: - Время передачи сообщения - одиннадцать ноль-ноль, то есть час назад. Но текст, "зеро, зеро, зеро" лишен смысла. Это не пеленг, не направление, не указание курса. Что вы думаете по этому поводу, мисс Уорд? - обратился он к третьему участнику этого импровизированного совещания. Лейтенант Памела Уорд была стройная женщина лет тридцати с рыжеватыми волосами. Расположившись в одном из пухлых кресел, обитых какой-то синтетикой, она воплощала собой образцовую представительницу военно-морских сил: волосы гладко зачесаны назад и собраны в пучок, синяя форма сидела безупречно. Широко расставленные зеленые глаза, высокие скулы и крепкий подбородок не позволяли назвать ее лицо красивым, хотя оно вполне заслуживало эпитета "интересное". Однако Брента Росса интересовало не столько лицо лейтенанта Памелы Уорд, сколько ее богатые формы, удачно подчеркиваемые форменным костюмом из дорогой ткани, а также стройные ноги, вызывающе закинутые одна на другую.
   Энсин Росс не раз видел ее и раньше: то за столом в шифровальном отделе, который она возглавляла, то в столовой в обществе старших офицеров. Брент отдавал ей честь, сталкиваясь у входа в здание РУ ВМС [разведывательное управление ВМС США], но они никогда не разговаривали.
   - Вы правы, - говорила между тем Памела Уорд, заглядывая в блокнот у себя на коленях. Это не курс, не пеленг и, насколько я могу судить, не позывные русских. Правда, я имею дело с их шифрами, а не с открытой связью... Мое дело - канал "Песец".