НА ПЕРЕВАЛАХ

   В Закавказье прослужил с 1986 по 1989 год. Первым заместителем командующего войсками Закавказского округа. Все учения, все отмобилизования, стрельбы штатным снарядом, разборка завалов в туннелях, очистка перевалов от снега – везде должен работать я, первый заместитель.
   И с выступлениями на межнациональной почве – тоже. Самая большая мерзость тех дней – заигрывание с сепаратизмом. То ли от большого ума, то ли от великой дури и трусости. Выжидали. В Ереване назревал нарыв «Карабах», ходили по рукам карты древнего Урарту: Армения – от моря до моря! А в Азербайджане уже жгли армянские дома. Ночами по обе стороны перевала резали иноверцев, стреляли по шиферным крышам и окнам домов азербайджанцев, орали: «Убирайтесь к себе!»
   Я докладывал обо всем этом, а мне вязали руки – не смей, жди… Чего?! Развала государства?! Ну что оставалось делать? Действовать самому.
   Освобождение аэропорта «Зварнотц» – это тоже первый заместитель, я. И распоряжение об аресте комитета «Карабах» отдавал я.
   А теперь – подробности.
   1988 год. Армянские сепаратисты захватили аэропорт «Зварнотц» с целью привлечь внимание мировой общественности к Республике Армении и ее желанию выйти из состава Советского Союза. Десятки русских женщин, которые прилетали в Ереван за обувью или просто так, отдыхать, по профсоюзным путевкам, оказались запертыми в здании аэропорта без воды и пищи. А своих, армянских, сепаратисты выпустили. Я в это время работал в Ереване уполномоченным представителем округа при 7-й ереванской армии.
   Докладываю о произошедшем в округ – в ответ молчание. Приходит запрос о ситуации из Москвы, из Главпура – отвечаю, а в ответ снова молчание. Я – к Арутюняну, первому секретарю компартии Армении: ненормальное положение, решать надо. Он промямлил что-то вроде «нельзя осложнять обстановку». Обратился к генералу Зайцеву, главкому Южного направления, – и он:
   – Деблокируй. Переподчиняю тебе Кутаисскую десантно-штурмовую бригаду.
   – Товарищ главком, нужны полномочия, не по телефону данные, а официальные – иначе мне командиры частей не поверят.
   – На месте разберись. Но главное, чтобы все было по-боевому, чтобы у десантников рукава были засучены…
   Понял я, что за все отвечать сам буду, все вокруг умывают руки. На местности около аэропорта провел инструктаж с командиром десантно-штурмовой бригады и с начальником Саратовского училища МВД (личный состав был тогда в командировке для поддержания порядка в Ереване). Полковник, начальник училища, спрашивает:
   – Товарищ генерал-лейтенант, а кто будет отвечать?
   Я беру у него карту и на ней пишу: «Приказываю силами курсантов училища провести оцепление здания аэропорта «Зварнотц» снаружи. Генерал-лейтенант Макашов».
   А командиру десантно-штурмовой бригады говорю:
   – А твоим хлопцам нужно ворваться вовнутрь и выкинуть всех тех, кто удерживает заложников.
   Тот от меня даже не потребовал, чтобы я ему что-то писал.
   Десантники ворвались через забаррикадированные окна и двери аэропорта и спустя тридцать минут выкинули всех сепаратистов, которые по внешнему виду отличались от обычных ереванцев только двух-трехнедельной щетиной и самодельными перстнями с артистичной такой символикой – черепами. При деблокировании аэропорта «Зварнотц» не погиб никто. Выгнанных сепаратистов передавали курсантам, а те им наподдали от души: всем эта история надоела, и мы видели, в каком состоянии наши женщины были. Сепаратистов не задерживали и, отвесив напоследок пинка, отпускали. Куда их сдавать? Милиция армянская, прокурор – армянин, в армии вплоть до командира дивизии – армяне, ЦК – армянское…
   До сегодняшнего дня на меня вешают смерть молодого армянина, убитого якобы при деблокировании «Зварнотца». А дело было так: в тот день по дороге, в двухстах метрах от аэропорта, шла машина «ГАЗ-66» с матрацами для солдат МВД из охраны Армянской АЭС. Из укрытия к этой машине бросилась группа молодых боевиков. От энергии лишней бросились, потому что вокруг ведь революция была. Накрутили молодежь. Матрацы охранял грузинский милиционер, прапорщик. И он, как к нему полезли в кузов, перепугался и пальнул из своего табельного «Макарова». Этот грузинский прапорщик раньше вообще, наверное, не стрелял ни разу, а тут сразу попал одному из армян, парню молодому, прямо в лоб. Так после этого убитого два дня носили по улицам – мол, погиб при штурме аэропорта. А грузинское МВД мне даже не подчинялось.
   В этот же день позвонил мне лично Горбачев в штаб 7-й армии по ВЧ – я ему доложил обо всем, а он спросил: «Почему так сильно били, как докладывают армянские товарищи?» Что тут скажешь? Отвечаю: «Убитых нет».

* * *

   1988 год, Нахичевань. Под вечер вызвал меня командующий войсками Закавказского округа генерал Родионов.
   – Альберт Михайлович, лети сейчас в Нахичевань. Там на празднике (7 ноября) что-то вроде бунта. Разберись. Прими меры. Да, вот, читай шифровку Язова…

   «Генерал-лейтенанта Макашова назначить комендантом Нахичеванской автономной азербайджанской республики до установления порядка. Язов».

   – Звони в эскадрилью. Самолетом до Еревана, вертолетом в Нахичевань. Смотри там, поаккуратнее…
   Через три часа вертолет из положения зависания высадил меня с адъютантом Татевосяном на поле под Нахичеванью. Темно. Город светится вдали.
   – Ну, адмирал, пойдем пешком (имя у Татевосяна было – Нельсон, и на «адмирала» он не обижался).
   На попутном скотовозе добрались до штаба дивизии, объявил срочный сбор офицеров. Мне сообщили обстановку. Тут же отправился в обком – там все рядом – и назначил на утро партактив. С утра пораньше, ни с кем не согласовывая, чтобы не помешали, объявил о снятии первого секретаря обкома. Уже после этого позвонил в Баку, первому секретарю Азербайджана Визирову, объяснил ему обстановку. Заодно добавил, что первый секретарь обкома оказался ханским внуком и что на даче у него гюрзы не переводятся. Змеи. Визиров спрашивает, удивленный: «А змеи-то тут при чем?» Я: «Ты же знаешь – там, где золото, там и змеи». Он: «Да! Да! Как же… я слышал!» Таким доводом я его окончательно убедил. Выслушал Визиров все, со всем согласился – он-то думал, что это все не по моему самочинию, а под контролем Горбачева делается…
   Нахичевань я успокоил за две недели. Первым делом отправился в мечеть. Она при базаре стоит, у всего города на виду. На нас внимание, конечно, сразу обратили. Перед входом снял сапоги и портупею с пистолетом, отдал адъютанту: «Смотри, чтобы не слямзили» (выразился, конечно, чуть погрубей). Базар то, что я обычай соблюл, тоже заметил. Мулле (так и не научился их возраст определять – то ли юноша, то ли старик) я объяснил свою задачу и то, как ситуацию вижу: «Порядок нужен». Выдал ему пропуск, чтобы мог беспрепятственно везде в Нахичеванской области появляться, где хотел. После нашего отъезда, как мне рассказывали, вышел мулла на базар и объявил, что, мол, не трогайте солдат и офицеров, они тоже аскеры (воины) Аллаха. Но, конечно, только этим не обошлось.
   Кстати, в помощь мне на свободное место командира дивизии прислали полковника Рохлина, Льва Яковлевича. Раньше мы с ним уже встречались по вопросам боевой подготовки в округе. Офицер исполнительный, быстро умел организовать исполнение отданных приказов. Начали работу.
   В Нахичевани у нас два городка было, верхний и нижний. И я распорядился танковый батальон из верхнего перебазировать в нижний. А из нижнего в верхний – артиллерийский дивизион направил. Шли они через город, по параллельным улицам. И народ после того, как с ревом, с выхлопом наши танки через город прошли, призадумался.
   В конце каждого дня, к полуночи уже, я садился за шифровку на имя министра обороны, начальника генштаба Ахромеева, командующего округом и еще какого-то товарища Яковлева А.Н. Однажды по телефону ЗАС (засекречивающая аппаратура связи) позвонил мне Ахромеев и спрашивает: «Генерал, шифровки сам пишешь?» Я: «Сам» Ахромеев: «Поменьше пиши». Потом уже я понял, что это он о Яковлеве предупреждал.
   Пока же я писал, что, мол, принятыми мерами, демонстрацией силы путем передислокации двух батальонов восстановлен общественный порядок… Докладывал вместе с тем, что можно снимать уже комендантский час и ликвидировать комендатуру. Но Москва возражала: «Рано еще». Но все же потихоньку, чтобы не искушать лишний раз жителей, сам отменил комендантский час, снял все посты, кроме тех, что на въезде и выезде из города. Много ездил по городу. Там все друг друга знают, а ведь я и сам некоторых знал по службе своей здесь двадцать лет назад. И вот выступаю перед студентами педагогического института – молодежь тогда шибко пантюркистскими идеями болела – рассказываю о том, что у меня есть друг отсюда, соотечественник ваш, Агакишиев Нусрат Гейдарович (начальник химической службы в бытность мою начальником разведки). Прислушиваются. Или вот в армянское село Кара-Багляр (Черные Сады) приехали. Собрал сход и среди прочего рассказываю, что был у меня друг, односельчанин ваш, знаменитый охотник Хачатур. Лазали с ним вместе двадцать лет назад по здешним горам. Из толпы выводят и показывают мне его внука, и меня принимают уже как своего. Мне рассказывали потом, что между собой стали меня там называть Макаш-паша.
   Вскоре после того, как в области стало потише, позвонил Родионов: землетрясение в Армении. Города Спитак и Ленинакан практически полностью разрушены. Мне предписывалось срочно прибыть в Ереван и принять должность коменданта особого района Армении у начальника штаба округа Самсонова.

* * *

   Подготовка к убийству Советского Союза начиналась, видно, давно – и не только в центре, в Москве, но и на окраинах. Армянская диаспора, проживающая за границей, имеющая большие доходы (кстати, бедных армян за границей Армении не бывает – бедные армяне живут только у себя на родине, в горах), исправно финансировала оппозицию, состоявшую в основном из армянской интеллигенции. Те исправно деньги отрабатывали, говоря об «Армении от моря до моря» и пр. и пр.
   Был создан комитет «Карабах» – в основном из числа журналистов и писателей, ставивших своей задачей вернуть Армении «незаконно отторгнутую» Азербайджаном АО Нагорный Карабах. До революции эта область управлялась из нынешнего Гянджа (Елисаветполь, позднее – Кировабад). Карабахская область входила в состав Азербайджана, армяне мало ею интересовались, хотя там и жили соотечественники. В Армении даже ходила презрительная кличка для тамошних армян – «карабахский ишак». И вдруг неожиданно понадобилась эта область Еревану. Свет клином на ней сошелся. Конечно же, это был кем-то искусно использованный рычаг для расшатывания в регионе стабильности, нагнетания сепаратистских страстей.
   Азербайджанцы и армяне там издавна мирно жили. Полсела армянское, полсела азербайджанское. Полсела на высоте, в предгорьях, полсела в долине. Хорошо жили, соперничали только в том, у кого вино лучше сделано и хлеб вкуснее.
   Когда страсти стали разжигаться, были созданы отделения Карабаха в каждой армянской организации. На производстве, в торговле, в вузах, школах… Сам свидетель: дети вслед за воспитателем из садика с флажками шли и лепетали: «Карабах… Карабах…»
   Мы стояли рядом, пропуская колонну этих детишек, и смеялись: «Какой Карабах? Кому это нужно?..»
   Ереван под командованием комитета «Карабах» по темпам перестройки бежал тогда впереди всей страны. Интеллигенция в городах, подкормленная заграничной армянской диаспорой, вела дело к отделению республики от Союза. Партийное руководство республики боялось всего – и «Карабаха», и своего народа. Дрожали за положение и за все «нажитое непосильным трудом». Ораторы, выступавшие на многочисленных митингах на Театральной площади, шумели: Армения замечательно проживет за счет своего коньяка, золота и культуры. Армянского золота – 0,5 % (а то и меньше) от общего золотого запаса, коньячный завод – продан Франции, культура… так то зрелища, а хлеб… 100 % зерна и леса шло в республику из России. Оттуда же – более 60 % мясо-молочных продуктов и т. д. Спустя год я говорил об этом на втором съезде народных депутатов СССР: «Тем, кто хочет бросить наш Союз, надо без стеснения предъявить счет: заводы, фабрики, порты построены на золото, газ, нефть, лес Урала и Сибири… Мы все живем одной семьей, и сейчас рано вставать из-за стола, не расплатившись».
   Страшное землетрясение не утихомирило, а только подстегнуло сепаратистов.

* * *

   Комендант «особого района Армении». Что это за должность, никто не знал, и нигде об этом написано не было. Обратился копыту Великой Отечественной, решил ознакомиться с деятельностью коменданта Москвы генерал-лейтенанта Артемьева. Такому опыту можно доверять. После звонка в Генштаб мне прислали все нужные документы 1941 года. Вместе с помощниками обработал их, приспособил к текущему моменту.
   Вместо того чтобы заниматься восстановлением разрушенного, армяне вокруг только и делали, что митинговали, скандировали: «Карабах! Карабах!» Приходилось принимать полки гражданской обороны, размещать их, отправлять по объектам и в то же время организовывать охрану важных государственных объектов, охранять от мародеров разрушенные города и защищать села азербайджанцев от погромов.
   Спал в кабинете (он же – командный пункт). При наведении порядка не стеснялся ни в выражениях, ни в действиях. Первый секретарь республики Арутюнян прятался, едва меня в окно завидев. А однажды, когда я к нему зашел, он как раз с Горбачевым по телефону разговаривал и специально для меня включил громкую связь. Слышу (дословно): «Массы должны более политизироваться и быть более активными. Это перестройка, знаете ли…». Арутюнян от трубки на меня многозначительно взглянул и губами: «Понял?» Закончил он свою карьеру консулом где-то в Шанхае или Кантоне…
   В те дни впервые столкнулся с активно продвигаемой тогда «совестью нации» – Сахаровым. Звонок. Чей-то голос спрашивает меня, представляется: «Сахагов», и дальше: «Меня пгислал Михаил Сергеевич Горбачев. Вы должны пгиехать ко мне в Академию наук». Я должен? С чего бы это?
   Отказался сделать это немедленно, а только по окончании приема – знал, что через час академик уже улетает. Улетел, так и не повидались. Позже комендант района Азербайджан генерал-полковник Тягунов Михаил Александрович рассказал по телефону из Баку, что «прилетал спецборт с Сахаровым. Академик предложил азербайджанцам и армянам разъехаться от такого-то меридиана: одним на запад, другим – на восток. В Баку его освистали, в Ереване не стали слушать. И я не стал».
   Боевики армянского комитета «Карабах» делали все, чтобы усугубить причиненные землетрясением беды. Эшелоны со спасательной техникой и самосвалами местные закидывали камнями, а после их разгрузки куда-то исчезали большегрузные краны. Палатки и печки, выданные в районах руководству, доставались не населению, а перекупщикам…
   Наказал министра внутренних дел – объявил ему выговор за плохую работу органов милиции и проследил, чтобы это прошло через телевидение и прессу. Саботаж милицейский прекратился. На каждый эшелон с грузами и пассажирские составы с людьми я распорядился поставить часовых с холостыми патронами. Когда стало известно, что они – холостые, и грабители снова стали наглеть, собрал журналистов и устроил учебные стрельбы боевыми. Нападения вновь прекратились.
   Но непорядки продолжались. В районе Мегри 25-тонные самосвалы с пустой породой стали выезжать на железнодорожное полотно и засыпать рельсы. Отмобилизовал батальон железнодорожных войск в Джульфе. Расчистили, а я отдал приказ впредь по колесам автомашин саботажников стрелять. Железная дорога заработала. За это министр путей сообщения Конорев вручил мне удостоверение «Почетный железнодорожник СССР». Но только два года спустя, когда окончательно убедился, что меня за все это не посадят.
   В районе Норашен три тысячи азербайджанцев сели на рельсы и не пропускали поезда в Армению. Я подъехал на БРДМ(рх) (бронированная разведывательно-дозорная машина радиационно-химическая) и через матюгальник (мегафон) потребовал освободить дорогу. Не послушались. Механику-водителю приказал включить термодымовую установку, а адъютанту Нельсону приказал: «Адмирал, кричи по-местному: «Генерал Макаш-паша приказал пустить ядовитые дымы. Кто глотнет дым, у того детей три года не будет…»» Через пять минут рельсы были свободны. Спустя некоторое время просится на прием местный прокурор. Мол, возбудил он уголовное дело за отравление ядовитым дымом с вытекающей импотенцией населения города Норашен. Великое дело – внушение. Дым-то безвредный был.

* * *

   Мне, как коменданту Армении, дестабилизирующая деятельность «Карабаха» в конце концов надоела. Когда в 1994 году тогдашний президент Армении Тер-Петросян заявил, что его лично арестовывал небезызвестный генерал-лейтенант Макашов, журналисты стали пытать меня – правда или нет? Я шутливо отвечал: «У этой маленькой республики мания величия: то Армения от моря до моря, то комитет лично генерал арестовывал. Арест произвел замкомвзвода, старший сержант воздушно-десантных войск».
   А тогда я прибыл к зданию Союза писателей Армении, где заседал «Карабах», и увидел там отряд десантников. Спрашиваю:
   – Где командир взвода?
   Выходит вперед сержант:
   – Я за командира взвода.
   Зашел в здание. Накурено, на полу груды окурков, 11 или 12 человек сидят. Наплевано. Я руками развел: «А еще культурные люди…» Плюнул до кучи, вышел и десантникам велел: «Очистить помещение». Тридцать минут спустя в здании было чисто. Хотя мусор, конечно, мы за ними выносить не стали.
   До нас с комитетом почему-то никто ничего не мог поделать. Зато сразу после ареста срочно прилетели представители КГБ, желающие допросить арестованных, МВД прислало своих людей, прокуратура тоже… Они без проблем смогли заняться своим делом, потому что я их посадил на гарнизонную гауптвахту, губу, а все недовольные ереванцы кинулись выручать комитетчиков в СИЗО. После предварительных допросов, на второй день всех задержанных загрузили в армейские ремонтные машины и отвезли в аэропорт «Южный», а оттуда – в Москву. И сразу же Армения успокоилась и пребывала в покое, пока Горбачев перед съездом народных депутатов не выпустил членов «Карабаха» из Бутырки. Тогда уж они сразу стали национальными героями. А до этого, врать не буду, ко мне как к коменданту приходили старики с бутылками коньяка и говорили, что, мол, у меня сын на армянке женат (или наоборот, дочка замужем за армянином) – и как же хорошо, что ты, генерал, порядок навел.
   Еще интересное: в новогоднюю ночь 1989 года я, по примеру Дзержинского, решил выпустить под честное слово всех задержанных в ходе беспорядков. Для армян Новый год – огромного значения праздник, важнее даже, чем для нас. Выпустил. 1-го числа, в полдень, вернулись все, кроме одного. Я сокрушаюсь: «Эксперимент не удался». Как вдруг крики, шум – последнего арестанта родственники притащили, пьяного. Хорошо!
   В 1998 году думская делегация летела в Ирак. НАТО запретило пролет через Турцию, и самолет сел в Ереване. В 2 часа ночи заходят представители местной власти и говорят, что нас разместят. Но чтобы мы были осторожны, когда будем покидать самолет, потому что там собрались местные жители. Я, честно говоря, решил, что мне сейчас достанется. Вышел на трап, меня узнали – и неожиданно стали приветствовать. Спускаюсь, а они шумят, но по-хорошему – кто-то «Ура!» крикнул. Приветствуют! Подошел к одному, у него левая нога в ботинке, на правой – кроссовка. Я ему руку кладу на плечо, спрашиваю:
   – Что, брат, совсем плохо?
   – Совсем. И почему ты их тогда не расстрелял, а просто арестовал?
   И сколько мы потом по Армении ни ездили, меня всюду встречали как своего.

* * *

   За самовольный арест членов комитета «Карабах» многие ставили на моей карьере крест. И на самом деле – собрались сплавить меня куда подальше, советником. Сначала в Сирию, но там, как я потом узнал, представители сирийских армян возмутились, поэтому в Главном управлении кадров (ГУК) передумали – в Анголу велели готовиться. На тот момент много командос из кубинцев там погибло, надо было положение выправлять, сделали заявку на мою фамилию. Но там война внезапно закончилась. Ну что ты будешь делать! Я устал уже ждать, говорил: «Куда угодно, только поскорее».
   Так, кстати, и не пришлось мне, вопреки активно продвигаемым кем-то слухам, побывать военным советником за границей. Вопрос-то об отправке за моря и раньше возникал, но до дела никогда не доходило. Помню, будучи капитаном, говорю кадровику:
   – А что же меня не посылаете?
   А он отвечает:
   – Тебя если пошлешь, так все выгоды потеряем.
   – Какие выгоды, кто потеряет?!
   – На Суэцком канале пока арабы воюют с Израилем, мы продаем нефть, и у них там равновесие. А пошлешь тебя, ты же обязательно их чему-нибудь научишь.
   Вот ведь…
   Так что ни в Египте, ни в Палестине, ни за океанами – нигде не воевал. Но если бы послали – поехал. А вообще в свое время была мечта после увольнения объехать Европу туристом, а не танкистом. Жаль, не привелось.
   Так вот ждал я назначения, и все бесполезно. Не судьба. Точно списали бы, как вдруг неожиданное заступничество со стороны… Горбачева. Язов в беседе с ним попомнил меня «добрым» словом за самостоятельность в истории с комитетом «Карабах» (мы, мол, эти неприятности не санкционировали, это генерал один молодой…). А тот, похоже, все еще злой ходил после Армении, где на аэродроме толпа его вертолет и шубу Раисы Максимовны оплевала, да и говорит зло: «Давно бы так!» До этого Язов меня все время ругал, а тогда выдал: «А я тебе чего говорил? Ты еще мало делаешь! Отправляйся в Москву».

УПРАВЛЕНИЕ КАДРОВ

   Перед каждым повышением, начиная с командира дивизии, вызов в Москву, в ГУК. Сидели там зубры кадровой политики. Знали о каждом кандидате на повышение, кажется, все. Где родился, крестился, учился, женился. У меня однажды уточняли кладбище и номер могилы матери.
   Направленец на Киевский округ – хороший такой, порядочный полковник по фамилии Суворов. Идем с ним к генерал-лейтенанту Язову, в те времена начальнику управления.
   Язов спрашивает меня:
   – Ты что здесь в Москве делаешь?
   Я:
   – Сдаю экзамены в Академии.
   – Ну и как?
   – Вроде справляюсь.
   – «Вроде», «вроде»… ТТХ (тактико-технические характеристики) танка Т-72?
   Ответил.
   – ТТХ самолета «Су-17»?
   Ответил.
   – Сколько поваров в мотострелковой дивизии?
   – Надо посчитать.
   – Ничего ты не знаешь. Во сколько экзамены кончаются? В три? Ну так вот ежедневно после обеда сиди здесь в приемной и учи эти цифры!
   После того как умер Гречко, на его место пришел Устинов, гражданский человек, и завел порядок спрашивать всех – и маршалов, и офицеров – ТТХ и различные цифры. Сам сидит, перед ним «точничок» лежит, он спрашивает и проверяет. Устинов ведь гражданским был, хотя во время войны и руководил всей военной промышленностью. После всех экзаменов в 1976 году я стал командиром дивизии.
   Когда «демократы» захватили власть, брошенную Горбачевым к их ногам, у них оказался свой ГУК, набиравший «свои» кадры из проходимцев, корыстолюбцев. К примеру, генерала Кобца они высчитали по тому, как он голосовал на съезде в угоду межпарламентской группе. Так же подбирали и губернаторов, мэров крупных городов. Главное условие – или папа, или мама из «юристов» (по Жириновскому) и преданность новым хозяевам страны.

НА ОКРУГ

   По приезде в столицу вызывают меня в ГУК:
   – Ты генералу армии Ивановскому показался. Он рекомендовал тебя на Сибирский округ. Пойдешь?
   – Конечно! Самостоятельная работа…
   Командующий войсками округа Кочетов вспомнил, видимо, закавказские учения – представления на меня не подписывает. Не созрел, мол, Макашов. Вызывают меня вновь в ГУК:
   – На Северную группу (в Польшу) пойдешь?
   – Конечно.
   Не подписывает Кочетов представления.
   Вызывали еще и еще. И вот новый начальник ГУКа, хмурый генерал армии Сухорукое, спрашивает:
   – А чему ты научился у командующего округом Кочетова?
   Подумал я мгновение и ответил:
   – Отношению к людям…
   Сухоруков не дослушал, рявкнул:
   – Ты, видать, не знаешь, что я в свое время на твоей должности был, а Кочетов – командиром корпуса. И когда я прилетал в Кутаиси, так Кочетов даже из кабинета ко мне не выходил.