Алекс Маркман. Заговор против террора

   – Расскажите мне о себе, – попросил Кирилл.
   – Ничем не примечательная биография, – отозвалась она будничным тоном. – В 17 лет закончила школу и поступила в мединститут. Это было в 1942 году. Тогда еще нас принимали везде. – Она метнула на него вопросительный взгляд и тут же отвернулась, облизнула мороженое. – Этим летом я заканчиваю учебу. Не знаю, правда, примут ли меня на работу куда-нибудь. Если нет – не весело будет.
   – Ну уж, не примут. Вы не преувеличиваете? – спросил Кирилл, без труда уловив, что она имеет в виду.
   – Вы, журналист, не знаете, какая кампания ведется в газетах против безродных космополитов? – ответила Софа вопросом на вопрос и презрительно скривила губы. – Или вы не знаете, кто такие безродные космополиты?
   Кирилл посмотрел ей в глаза: серьезные, почти угрюмые, но в то же время излучавшие и женскую мягкость, и теплоту, и радостную энергию молодости. Софа не выдержала его долгого взгляда, опустила ресницы, резко отвернулась. Покончив с мороженым, облизнула посиневшие губы и надела перчатку.
   – Я хотел бы побольше узнать о вас, Софа, – попытался отойти от скользкой темы Кирилл. – Расскажите о себе что-нибудь. Замужем ли вы? Живете одна, или с кем-нибудь? Что интересного было в вашей жизни, ну, словом…
   – Я замерзла, – зябко пожала плечами Софа. – Это от мороженого. И я уже почти дома.
   – Я тоже начинаю замерзать, – соврал Кирилл. – Может, угостите чаем, чтобы согреться. Если, конечно, с вами еще кто-нибудь не живет.
   – Я живу одна. У меня одна комната в коммуналке, досталась мне после смерти матери. Она умерла в прошлом году. – Софа похлопала ресницами, останавливая слезу. – Если меня направят по распределению куда-нибудь в тьмутаракань, я потеряю жилье и прописку в Москве.
   – Значит, вы меня приглашаете на чай? – спросил Кирилл, беря ее под руку. Софа не пыталась освободиться.
   – Ваше предложение пригласить вас ко мне на чай почти принято, – сказала она сквозь смех. – Но лучше это сделать в другой раз. У меня в плитке спираль сгорела, и я все не соберусь ее сменить. Да и плохо у меня получается обращаться с железками. Так что согреть воду для чая не на чем.
   – Моя вторая специальность – ремонт электроплиток, – уверенно заявил Кирилл, и Софа легонько ткнула его локтем в бок за явную ложь. – И даже в этой области у меня узкая специализация, – продолжал дурачиться Кирилл, под одобрительный смех Софы. – Я в основном имею дело со сменой спиралей. Есть у вас запасная спираль?
   – Есть, – сказала Софа, – но есть кое-что еще, чего не хотелось бы вам показывать. Это является более серьезным препятствием, чем спираль.
   – Вы разжигаете мое любопытство, – сказал Кирилл. – Объясните.
   – Мои соседи. У нас в коммуналке четыре комнаты, на четыре семьи. Моя комната последняя от входа. А вот в первой живут довольно шумные соседи и порой доставляют мне неприятности.
   – Что им от вас нужно? – спросил Кирилл.
   – Мы пришли, – объявила Софа, останавливаясь у подъезда пятиэтажного дома. – Вам в самом деле интересно, что против меня имеют соседи?
   – Да. Сгораю от любопытства.
   – Тогда пойдем ко мне. На «ты», Кирилл, можно?
   – С удовольствием, Софа. Гарантирую безупречную работу электроплитки.
   – В таком случае гарантирую горячий чай, – тем же тоном сказала Софа и, открыв замок двери коммуналки большим желтым ключом, шагнула в темный, пропахший папиросным дымом коридор. В конце коридора виднелась распахнутая дверь общей уборной. Ее не закрывали, чтобы сэкономить электричество, ведь свет из маленького окошка в уборной проникал и в коридор. Единственная лампочка, густо покрытая пылью, по-видимому, давно перегоревшая, свисала с потолка на тонком проводе и казалась засохшей грушей. Ее легко можно было достать рукой, а высокий человек мог и головой задеть.
   – Иди за мной, – командовала Софа, проходя вперед. Даже в полутьме Кирилл заметил, насколько обольстительна ее фигура. Она со щелчком отперла замок и жестом пригласила его войти в комнату. Сквозь задернутые занавески проникали лучи затухающего дня, освещая опрятно прибранную железную кровать в левом углу, стол без скатерти посредине, полки с книгами и стол справа, возле окна, под нишей, служивший кухней. Там-то и стояла электроплитка с перегоревшей спиралью, но Кирилла меньше всего заботило, как ее починить. Софа вела себя слишком свободно в первый же день знакомства. Будет ли она легкой добычей? От этой мысли в груди его стало горячо и сердце забилось яростно, как перед битвой.
   – Тебе интересно бывать в Еврейском Антифашистском Комитете? – спросил Кирилл, чтобы как то отвлечься от вздорных мыслей и дать себе время обдумать, стоит ли начинать ухаживания.
   – Очень, – ответила Софа. – Пожалуйста, Кирилл, повесь свое пальто сюда, на крючок на стене. Насчет комитета, – продолжала она, доставая с полки бесформенные куски плотного, как камень, белого рафинада, блюдца, чашки и блестящие щипцы для раскалывания больших кусков сахара. – Да, там очень интересно. Мне посчастливилось встретить там выдающихся людей.
   – Амурное настроение Кирилла улетучилось. Он занялся ремонтом электроплитки, украдкой поглядывая на нее и стараясь явно не показывать своего интереса, спросил: – Кого, например?
   – Например, я познакомилась с Полиной Семеновной Жемчужиной – женой Молотова, – Софа обернулась и посмотрела внимательно ему в глаза, чтобы подчеркнуть значительность сказанного. – Выдающаяся личность!
   Кирилл внутренне напрягся. Тут уж действительно что-то крайне важное и интересное: жена Молотова дружит с людьми, подозреваемыми в связях с врагами! Неужели так далеко могло все зайти?
   – Наверное, интересно с ней беседовать, – будничным тоном сказал Кирилл, делая вид, что поглощен укладыванием спирали в лабиринт керамической базы.
   – Да, очень, – согласилась Софа. – Я сейчас расскажу тебе кое-что о ней. Готова ли плитка, товарищ специалист по спиралям?
   – Да, готова, – торжественно объявил Кирилл, вставляя штепсель в розетку. – Видишь, спираль накаляется.
   – Поставь на плитку чайник, – сказала она, продолжая рыться на полках, очевидно стараясь найти к чаю что-нибудь вкусное. Вдруг она замерла, как будто прислушиваясь.
   – Соседи из первой комнаты пришли с работы, – заметила она с улыбкой и начала наводить порядок на столе. – Скоро начнется концерт.
   Софа подошла близко к нему и сняла чайник с плитки, чтобы убедиться в ее исправности. Кирилл уловил слабый аромат духов, отчего его ноздри раздулись, как у лошади перед скачкой. Софа, очевидно, не заметила его настроения. Она одарила его одобрительной и ласковой улыбкой, вернулась к столу. Кирилл обернулся и жадно осмотрел ее фигуру. Дьявольское наваждение! Кровь бросилась ему в виски и сознание затуманилось на секунду от бешеного желания обнять ее и растрепать, как куклу. Он с трудом усмирил свой пыл. Интуиция подсказала ему, что простота и легкость обращения Софы происходят не от доступности или заигрывания, а от чувства равенства с мужчиной и желания поддерживать непринужденный, дружеский разговор. Хотя кокетство, конечно, было, однако не достаточное для таких преждевременных и неуместных действий. К тому же, он был на службе.
   – Какой концерт ты ожидаешь от соседей? – спросил Кирилл, садясь за стол. Он почти успокоился и настроился на неторопливую беседу.
   – Сегодня суббота совпала с получкой, – объяснила Софа, высыпая грузинский чай из кубика бумажного пакета в маленький белый чайник для заварки. – Самые скандалисты – это господин Сучков и его супруга мадам Сучкова, – со смешком добавила она, сняла большой чайник с раскрасневшейся плитки и стала наливать из него кипяток в маленький чайник. От горячей струи воды поднялись беспорядочные клубы густого белого пара.
   – Холодно в комнате, потому и пар идет, – пояснила Софа. – С утра батареи холодные. – Она замерла на несколько секунд, прислушиваясь к звукам в коридоре. Держа чайник на весу, она с хитрой улыбкой метнула на Кирилла озорной взгляд.
   Громко хлопнула дверь в общей уборной. Из коридора донесся топот ног и возбужденные возгласы соседей из дальней комнаты.
   – Семейство Сучковых начинает сегодня концерт раньше обычного, – хмыкнула Софа, возобновив хлопоты вокруг стола. – Тебе повезло, Кирилл. Ты будешь свидетелем полной программы.
   Она наполнила его граненый стакан, втиснутый в металлическую подставку, душистой коричневой жидкостью, и Кирилл опустил в чай кусок сахара, чтобы он размяк.
   – Я этих программ столько насмотрелся в своей жизни…, – без энтузиазма отозвался Кирилл, отхлебывая чай. Он тоже стал замерзать, и согревающий чай с сахаром вприкуску был весьма кстати. – Я бы с бóльшим удовольствием послушал, что говорит Полина Семеновна. Жена Молотова, наверное, много знает, и умная женщина. – Кирилл говорил небрежно, как будто с праздным интересом и, с улыбкой встретив взгляд Софы, положил размокший кусок сахара в рот.
   – Что именно тебя интересует? Она говорит на многие темы.
   – Например… о деятельности ЕАК. Какая, по ее мнению, его главная задача?
   – Она говорит, что условия изменились, и сейчас ЕАК должен сосредоточиться на развитии еврейской культуры, установить связи с евреями Палестины. Она считает, что очень важно, после кровавого урока Гитлера, евреям всего мира помогать друг другу. Интересную мысль высказала она недавно… Софа замолчала, услышав возмущенный крик женщины из первой комнаты.
   – Мадам Сучкова, минуя первую стадию опьянения, сразу перешла ко второй, – насмешливо комментировала Софа и предупреждающе подняла палец вверх, призывая к тишине. В любой другой момент Кирилл бы оценил ее юмор, но сейчас, когда она прервалась на интересном месте, он едва сумел подавить в себе раздражение.
   – Я сегодня пять колидоров намыла, а ты сколько намыла, белоручка поганая? – кричала мадам Сучкова. – Не одного, поди, знаю я тебя.
   – Кому это она кричит? – спросил Кирилл.
   – Мне.
   – Не может быть! – выпалил Кирилл.
   – Представь себе. Она ревнует своего супруга, господина Сучкова, ко мне. Она подозревает нас в тайной связи, – Софа расхохоталась и стала наполнять свой стакан. – Муж ее – подсобный рабочий. Она – уборщица, моет полы в квартирах. Работает с рассвета до зари, бедняга, и все живет в той же нищете и безысходности. Грех смеяться над ней, но что поделаешь, трагедии на Руси подчас довольно смешны. У каждого они есть, потому и имеем мы право смеяться как над собой, так и над другими.
   В это время обстановка в комнате с краю накалялась от дешевой водки и ядовитой ревности.
   – Ты думаш, что ты партейна, дак это все? – срывалась на странный, хриплый визг мадам Сучкова. Ей было важно, чтобы не только воображаемая соперница, но и весь дом слышал ее визг. – Нет, не все! – не дожидаясь ответа, отвечала она сама себе. – Не все! Ты по документам партейна, а я по душе партейна. Вот!
   – Вот, дура, – тихонько хохотнула Софа. – Это я-то партейна!
   – Ты уверена, что это тебе она орет? – снова усомнился Кирилл.
   – Не веришь?
   Кирилл откинул голову назад, с недоумением уставившись на Софу:
   – Что за чушь.
   – Не обращай внимания. Никто не принимает ее всерьез. Но это долго не продлится.
   – Так ты не договорила. Что интересного говорит Полина Семеновна?
   – Ах, да, забыла, на чем остановилась. Я недавно присутствовала при разговоре ее с Шигалевичем. Полина Семеновна утверждала, что наступает новая эра в истории евреев СССР, а может быть, и во всем мире. Мы оказываем огромную помощь евреям Палестины. Оружие туда идет непрерывным и мощным потоком. На международной арене Молотов и Громыко поддерживают идею создания государства Израиль активнее, чем любая другая страна, даже Америка. Интересно, она утверждает, что война там неизбежна, и если Израиль победит, мы установим с этой страной дипломатические отношения и тогда… Тогда все изменится к лучшему.
   Софа опять прислушалась к крикам. На сей раз мадам Сучкова критиковала свою воображаемую соперницу с других позиций.
   – Ты думаш, что если матерно не ругашся, так ты культурна?
   Грубый голос, очевидно, ее супруга, прервал ее тираду окриком «заткнись, наконец, сука», но действие его длилось лишь несколько секунд. Убедившись, что ее супруг стоит на стороне соперницы, тем самым подтвердив ее самые ужасные подозрения, она заорала с новым взрывом энергии, на сей раз обращаясь к ним обоим.
   – Вы мне рот не затыкайте. Я знаю, вы сговорились за моей спиной. Она шибко грамотна, думат, я ниче не замечаю. А я умная, я…
   Кирилл решил сделать еще одну попытку направить разговор в прежнее русло и заодно отвлечь Софу от пьяных криков.
   – Как реагировал на ее слова Шигалевич? – спросил он.
   – Он большой скептик. Я не буду повторять, что он говорил…
   – Почему? – прервал ее Кирилл. Софа замялась.
   – Так… Не важно. Однако я верю Полине Семеновне больше, чем Шигалевичу, хоть он и очень умный человек. Жена Молотова наверняка больше знает, чем он. У нее информация от министра иностранных дел, второго человека после Сталина.
   В комнате уже стемнело, но Софа свет не включала. Она наполнила опустевшие стаканы и молча стала отхлебывать свежий чай.
   – Я в этом доме самая партейная, – не унималась Сучкова. – Я, а не ты, понятно тебе?
   После того как мадам Сучкова высказала таким образом свою преданность партии большевиков, раздался глухой стук упавшего тела. Кирилл решил пошутить в духе Софы.
   – Господин Сучков приступил к заключительному этапу семейного вечера; он начал бить свою супругу, мадам Сучкову, – сказал он со смешком. Софа не разделила его веселья. Она угрюмо сдвинула брови.
   – Как можно бить женщину! – с возмущением сказала она. – Ведь женщина в физическом плане беззащитное существо по сравнению с мужчиной. Мужчине сила дана, чтобы защищать женщину, а тут… Ужас, какие нравы.
   – И часто это происходит? – спросил Кирилл.
   – Всегда, когда пьют. А в получку пьют обязательно.
   – Не жалуются соседи в милицию? – спросил Кирилл.
   – Во всем доме нет ни одного телефона. Ближайшая телефонная будка находится в полкилометре отсюда. Кому охота бежать в такую даль? Да и бесполезно это. – Софа поднялась. – Сейчас они утихомирятся и уснут. На сегодня их спектакль закончен.
   – Да, пора и нам расходиться, – сказал Кирилл, поняв намек. – Можем мы встретиться на неделе?
   – Можем. Где и когда ты предлагаешь?
   Договорились встретиться через день у Большого театра.
   Выйдя из неосвещенного и мрачного, как пещера, подъезда, Кирилл с наслаждением вдохнул похолодевший к ночи воздух, все еще хранивший аромат приближающейся весны. Он нежно пощипывал ноздри, проникал в легкие и приятно освежал лицо.
   Кирилл медленно зашагал по пустынной улице, слабо освещенной редкими фонарями, наступая на хрустящие корки льда замерзших луж. Их звук тоже был предвестником наступающей весны. Он вспомнил высокую грудь и узкую талию Софы, ее проницательные, насмешливые и веселые глаза, и кровь застучала у него в висках, и жарко стало так, что он расстегнул пальто навстречу легкому ветерку. Ему хотелось бесконечно бродить по темным, почти безлюдным улицам, дышать пьянящим запахом талого льда, и чувствовать в себе богатырские силы и неизбывную молодость.
   Он был почти уверен, что понравился Софе. Вопрос только, как сильно и надолго ли это? «Так ничего толком не узнал о ней, – с легким сожалением подумал Кирилл. – Была ли она замужем? Был ли кто у нее в прошлом? Вот такую бы в жены, тут уж не ошибешься». От этой мысли и нахлынувших с ней сладких фантазий, он погрузился в наркотический дурман воображаемого счастья.
   Еще одна замерзшая лужа хрустнула под ним. Она оказалась глубже, чем он предполагал. Оступившись, он едва удержал равновесие. Холодная вода, попавшая в ботинок, вернула его к реальности. Ведь он на задании, и Софа должна быть только звеном в цепи, которую нужно вытянуть из тайника и распознать, что из себя представляет каждое звено.
   Настроение испортилось, однако память упорно возвращала его в комнату Софы, где был полумрак, приятный аромат чая, ее неторопливая речь и все понимающие, загадочно мерцающие глаза.
   – «Будь, что будет», – повторил он про себя фразу, заученную во время службы в армии и, заметив вдалеке станцию метро, решительной походкой направился к ней.

Глава 6

   Охрана сообщила Берии, что Сталин прибыл в Кремль в 4 часа дня и приглашает к себе в кабинет к шести. Решив передохнуть, Берия встал, потянулся, положил пенсне на стол и подошел к окну. Ясный мартовский день затухал, отбрасывая длинные прозрачные тени холодного вечернего солнца. Красивый вид за окном! Кому-то может показаться, что Кремль – самое безопасное место на земле. Однако здесь атмосфера накалялась с каждым днем, и кто знает, на кого сейчас укажет перст вождя и прозвучит приказ «расстрелять».
   Причину совещания Сталин не объявил, и потому оставалось только гадать, каков будет предмет обсуждения. Ничего хорошего Берия не ожидал. Последнее время агрессивная активность вождя стала распространяться на все сферы жизни страны. Шли идеологические кампании, громившие неправильно мыслящих во всех отраслях науки, искусства, партийной и государственной деятельности.
   Все в Политбюро понимали, что возвращается политика чисток и расправ, и несмотря на это каждый надеялся, что он-то выживет и поднимется на самый верх на кровавой волне. По мнению Берии, он, единственный из всех членов Политбюро, более или менее ясно понимает, что замышляет вождь. Догадывается, кто первый пойдет на плаху.
   С этой мыслью он вернулся к столу, надеясь использовать оставшееся до совещания время на подготовку к возможным вопросам об атомном проекте, и нацепил пенсне. Однако в половине шестого ему пришлось прерваться. Без предупреждения, без стука, в кабинет вплыл, покачивая полными бедрами, Маленков и, аккуратно прикрыв за собой дверь, без приглашения сел в кресло. За маской обыденной, деловой сосредоточенности Берия мгновенно распознал азарт хищника, приготовившегося к прыжку.
   – Жданова не будет сегодня на совещании. – Маленков сделал паузу, чтобы подчеркнуть значительность события. Берия утвердительно кивнул, давая понять, что для него это хорошая новость и, снова сняв пенсне, стал на него дышать и тереть об рукав. Очень удобное занятие, если избегаешь встретиться взглядом с собеседником.
   Жданов стал вторым человеком в партии после Сталина. Его ленинградская группировка набирала силу. Вознесенский, тоже из Ленинграда, был первым заместителем Сталина в Совете Министров, а также председателем Госплана, и следовательно управлял всей экономической жизнью страны. Маленков, помешанный на лаврах лидера, был сильно обеспокоен изменениями в структуре власти. По собственному опыту, он знал, что те, у кого больше сил и влияния, убирают соперников, чтобы заменить их людьми, несведущими в тонкостях борьбы за власть. Догадывался, что все члены Политбюро и Совмина понимают, что сейчас верхний эшелон власти на пороге расправ, время и масштаб которых еще не определены.
   – Болеет Жданов? – спросил Берия.
   – В больнице. Плохо с сердцем. На совещании из ленинградцев будет только Вознесенский. Кстати, Хрущев прибыл с Украины. Утверждает, что срочные дела у него здесь, как будто никто не понимает, что это за дела и что за срочность.
   – У меня последнее время с ним хорошие отношения, – сказал Берия. Он не стал пояснять, что с Хрущевым необходим временный союз. Маленков все и так понимал.
   – Никак в толк не возьму, что Хозяин будет сегодня обсуждать, – продолжил Берия, потирая глаза. – Столько работы с атомной куклой, что ни на что другое времени не остается. А ведь на мне еще вся энергетика и часть военной промышленности. Вот… – Берия кивнул на заваленный бумагами стол, и ввернул пенсне на переносицу. – Только разложить всю эту кучу – и то уйма времени.
   – Я говорил с Хозяином накануне, – сообщил Маленков, наклонившись вперед и понизив голос, как будто его мог кто-нибудь подслушать. – Формально будет обсуждаться международное положение и экономика и некоторые вопросы идеологии. Уверен, что основной вопрос, который его волнует, это вопрос идеологии, откуда потянется все остальное. Понимаешь?
   Берия растянул губы в презрительной улыбке, кивнул, но ничего не сказал. На этом этапе он полностью доверял другу, ведь его падение означало неизбежную гибель Маленкова. Берия из-за атомного проекта был пока что неприкасаемым.
   – Я разговаривал с Вознесенским пару дней назад, – продолжал Маленков. – Он пытается найти поддержку своей идеи фикс – предпринять меры по увеличению производительности труда и улучшению жизненного уровня населения. Эти идеи перекликаются с идеями Варги, институт которого, как ты знаешь, Хозяин разогнал за эти самые идеи.
   Берия одобрительно хмыкнул. Институт экономики при Академии Наук СССР к концу 1947 года сосредоточил в себе лучшие умы экономической науки страны. По сведениям отдела кадров, половина среди них были евреями. Они обнаглели до такой степени, что предложили Сталину прекратить гонку вооружений, ведущую к обнищанию страны, уменьшить затраты на карательные органы и органы безопасности и направить ресурсы на мирную промышленность и повышение благосостояния народа. Вождь пришел в ярость и дал короткое, хлесткое указание: разогнать. И разогнали, а сейчас начались аресты врагов народа, свивших себе гнездо в институте и пропагандирующих чуждые нам идеи повышения жизненного уровня населения.
   – Но ведь Вознесенский открыто высказался против их идей, – возразил Берия. – Он был за разгон института. Как ты это свяжешь?
   – Институт подчинялся Госплану, которым руководит Вознесенский. От них, как показало время, он и почерпнул эти нелепые идеи, в то время как речь идет о борьбе двух систем не на жизнь, а на смерть. – Тут, наконец, и Маленков хихикнул и, выдержав взгляд Берии, недоуменно пожал обвисшими плечами.
   – Понял. – Берия несколько раз утвердительно кивнул, давая понять, что ему ясен план действий. Свалить Вознесенского, это значит свалить Жданова. Это значит, что Маленков станет вторым человеком после Сталина. Вполне подходящий вариант.
   Берия поднялся и, подойдя к двери, широко распахнул ее, уступая Маленкову путь. Вознесенский, рассуждал он по дороге на совещание, был единственным человеком, заслуживающим поста главы правительства. С ним Берия мог бы стать вторым человеком и вершить великие дела. Не судьба.
   – Да, забыл сообщить, – сказал Маленков, подстраиваясь под походку Берии. – Хозяин распорядился, чтобы мы с тобой приехали к нему вечером на Ближнюю дачу. Он все продумал на несколько шагов вперед. Ждет нас к десяти вечера.
   В зале совещаний все, кроме Сталина, были в сборе. Вознесенский, как второй человек в государстве, занял ближайшее место справа от пустующего кресла Сталина. Приглашенные члены Политбюро, несомненно, ожидали прибытие вождя, ибо выражение небесной радости на их лицах сменилось, при появлении Берии, кислой улыбкой формального приветствия.
   Заняв свободное место рядом с Маленковым, Берия в доли секунды успел разглядеть каждого и сделать выводы. Среди собравшихся чувствовалась напряженность. Они наверняка понимали, что грядут большие перемены, но в чем они будут заключаться, оставалось пока что только гадать. Каждый надеялся уловить на этом совещании хоть какие-то намеки на дальнейшие планы вождя. А в планах вождя всегда первое место занимали власть и расстрел. Кто следующий?
   В зал совещаний неторопливо вошел Хозяин и, небрежно кивнув в ответ на радостные улыбки и восклицания, занял свое место во главе стола. Выглядел он усталым и понурым. «Мешки под глазами и землистый цвет рябого лица. Может, правда, вождь серьезно болен. Все здесь надеются на светлое будущее без Хозяина», – подумал Берия и улыбнулся про себя. Однако заговорив, вождь оживился и, казалось, даже помолодел.
   – Международное положение все больше обостряется, – медленно начал он, «прихрамывая» на грузинский акцент сильнее обычного. Значит, что-то с мозгом, решил Берия, и с обожанием посмотрел на Хозяина. Возможен второй инсульт, промелькнула у него мысль. Скорей бы. – Также внутри страны не все благополучно на идеологическом фронте, – вещал Сталин, как старозаветный пророк – Сегодня мы собрались, чтобы обсудить наиболее важные аспекты внешней и внутренней политики и наметить дальнейшие шаги. Давайте начнем с международного положения и выслушаем доклад товарища Молотова.
   На каменном лице Молотова мелькнула довольная улыбка, и в глазах блеснули искры радости. Неудивительно: последнее время Сталин относился к нему довольно холодно. А тут вдруг такое внимание!
   Берия успел забыть за долгие годы, когда последний раз он видел выражение радости на лице Вячеслава Михайловича. В самых трудных, почти критических ситуациях его лицо оставалось неподвижным, как высеченным из камня. Или, лучше сказать, невозмутимым, ничего не выражающим, как у вышколенного дипломата. Не исключено, что благодаря такой способности он и получил от Сталина назначение министра иностранных дел, несмотря на то, что дипломат он был, по мнению Берия, не ахти какой. Он точно следовал указаниям Сталина во всех переговорах и твердо отстаивал до буквы определенные позиции не потому, что имел свою точку зрения и принципы, а как раз наоборот, потому что никаких принципов или собственных мнений у него либо не было, либо он никогда их не высказывал вслух. Его фундаментом была точка зрения Сталина, и своей задачей он считал понять ее и на этой платформе добиваться результата.