Страница:
Алекс Норк
Борьба продолжается
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Утренний, но уже очень теплый воздух, обещая дневную жару, слегка надувал шторы на окне моего кабинета. Я расположился в удобном кресле, чтобы просмотреть после завтрака свежий номер «Таймс». Проглядывая страницу за страницей и мысленно отмечая те статьи, которые следует позже внимательно прочесть, я неожиданно увидел имя человека, о котором уже успел забыть. Но это имя сразу воскресило в памяти все те события полугодичной давности, которые так внезапно связали меня с чужими людьми и странными судьбами.
Вернувшись прошлой осенью после двухлетнего пребывания в Америке в дождливый октябрьский Лондон, я рассчитывал возможно уже в тот же вечер увидеть своего старого друга Пэро и даже пытался представить себе как он выглядит по прошествии двух лет с последней нашей встречи. Впрочем, размышлял я, в нем столько энергии и оптимизма, что никакое время над ним не властно.
Часа через два после приезда, разбирая корреспонденцию, которую в последних письмах к друзьям и деловым партнерам просил направлять по старому лондонскому адресу, я обнаружил небольшой конверт со знакомым напористым почерком.
Несомненно, это было письмо от Пэро. Я тут же не без чувства удивления вскрыл конверт. Зачем бы писать мне, если я сообщил о точной дате своего приезда на лондонскую квартиру, находящуюся, кстати сказать, в десяти минутах ходьбы от места, где он сам недавно поселился.
Увы, удивление оказалось не напрасным.
Письмо моего друга столь коротко, что было бы неразумно пересказывать его вместо того, чтобы привести здесь полностью.
Дорогой мой Дастингс!
Рад, что Вы в Лондоне, наконец. И глубоко опечален, что не могу в этот час пожать Вам руку. Случилось неприятное и непредвиденное. Нет, не в обществе, а в моем организме. Старость, mon ami, это большая гадость. На этот раз она заявила о себе не новой порцией седины, а сердечным приступом. Первый раз в жизни я узнал, что не вполне себе принадлежу. Оказывается, мой организм состоит из отдельных деталей, и любая из них вдруг может сказать: я не буду больше работать! Вот такое, представьте, заявление попыталось мне сделать сердце. Не ожидал и, по правде сказать, почувствовал что-то вроде грусти. Пришлось две недели пролежать в Центральном лондонском госпитале, а теперь выехать по требованию врачей в сельскую местность.
Приезжайте, Дастингс!
Далее шел подробный адрес.
Письмо меня взволновало. И честно говоря, подобного пессимизма от Пэро я никак не ожидал. Разве можно так остро реагировать на естественный жизненный ход? Что-то здесь не так. Или действительно возраст поубавил моему другу не только физические силы, но и духовную бодрость? Впрочем, тут же на меня нахлынуло чувство жалости к этому пожилому и, в сущности, совершенно одинокому человеку. И желание как можно быстрее оказать ему посильную дружескую помощь. Я решил не откладывать и завтра же ехать. Тем более что это пятница и впереди еще два выходных дня. Развернув карту, я быстро отыскал указанное в письме небольшое сельское местечко. Не очень далеко – всего сорок миль от Лондона. Судя по расписанию, выехав в полдень, можно оказаться на месте уже к середине дня.
Погода на другой день выдалась наудачу теплая и солнечная. Последние полчаса в поезде я не отрывал глаз от окна, любуясь окрестными пейзажами. Местность была чуть холмистой с просторными лужайками и крупными раскидистыми стоящими в разрядку деревьями с листвой уже изрядно тронутой желто-красной осенней краской. Природа здесь как бы являла человеку пример разумного и жизнелюбивого спокойствия, и я с удовольствием думал о том, что эта обстановка поможет моему другу восстановить силы и избавиться от недуга и меланхолии. И как хорошо, что я отправился сюда не откладывая. Конечно же, он не ждет такого скорого приезда.
Однако первым, кого я увидел на перроне, был именно Пэро. Он тоже заметил меня, и, когда я вышел из вагона, уже спешил на встречу. Мы обнялись. Потом, слегка отпрянув, Пэро сильно сжал мои руки и произнес:
– Спасибо, Дастингс! Спасибо! – в его глазах мелькнула та благодарность, какая бывает у уличных животных, нежданно перехвативших от случайного прохожего кусок съестного или просто ласковый взгляд.
Мне захотелось сказать ему в ответ сразу побольше теплого и ободряющего, но неожиданно для себя, глядя в его добрые глаза, я почувствовал, что слова исчезли, а вместо них к горлу подкатил неприятный комок и какая-то сырость полезла в нос.
– Что это вы, – подавляя в себе внезапную слабость, пробубнил я, – ну что вы, в самом деле? Напугали меня до смерти, а сами, вон, как американский доллар сияете. Прекрасно выглядите, честное слово!
– Это от радости видеть вас, мой друг! Дайте-ка ваш саквояж.
– Ну нет, – воспротивился я, – он не для вас, я сам его понесу.
– Право, мой друг, если вы хотите обращаться со мной как с больным, это будет очень грустно.
К моей радости Пэро и не производил впечатления сдавшего человека. Даже небольшой румянец проступал на его щеках. Ну, может быть не тот, что прежде, но все же.
– Знаете, mon ami, – заговорил он, – я сейчас испытываю двойственное чувство. Неловко за это паникерское письмо и вместе с тем приятно так скоро заполучить вас. Сознайтесь, ведь столичная жизнь могла вас быстро засосать, и еще неизвестно, когда бы вы ко мне выбрались, а? Ну ничего, я сумею сделать ваше пребывание здесь приятным – этому поможет прекрасная природа и отличная французская кухня. Да, да! – обрадовано подтвердил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Представьте, хозяйка, у которой я поселился, – француженка. Тридцать лет назад она вышла замуж за английского моряка. Благодаря этому у меня здесь прекрасный стол.
– Отлично Пэро, значит, никакая болезнь не портит вам аппетит?
– Кажется, это последнее, чего я в своей жизни лишусь, – засмеялся он, а потом проговорил тихо и с той грустной интонацией, которая встречается лишь у маленьких обиженных детей: – Ни одного расследования, Дастингс, ни одного за те два года, что мы не виделись. Это ужасно!
– Побойтесь бога, Пэро! – искренно возразил я. – Это же хорошо, что люди вокруг вас живут честной жизнью. Значит, общество становится лучше.
В ответ на это мой знаменитый друг задумчиво покачал головой.
– А так ли оно в действительности? – произнес он. – Жизнь людей, несомненно, стала благополучнее, но вот стали ли лучше они сами? Может быть, просто темные силы все реже выступают на поверхность, теряют, так сказать, общественный лик и уходят внутрь человека? И только отдельные, кажущиеся случайными события показывают нам насколько все неблагополучно на самом деле?
– По-моему, это новая мысль Пэро, и что-то в ней есть безысходное.
– Ничуть, mon ami, ничуть, просто это значит, что борьба человека за самого себя продолжается.
Выйдя из здания железнодорожной станции, мы оказались в начале мощенной камнем уходящей вглубь зеленых лугов дороги с рядами могучих вязов по бокам. Дорога и деревья отдавали ухоженной стариной.
– Я думаю, прогулка после поезда по этой дороге доставит вам удовольствие, Дастингс. Здесь совсем недалеко, минут десять ходьбы по прямой, а потом поворот на ферму, где я поселился у той самой милой пожилой француженки.
– Судя по всему, это старая дорога Пэро? Не ведет ли она к какой-нибудь родовой усадьбе?
– Вы совершенно правы, мой друг, дорога упирается в поместье. Красивый дом восемнадцатого века. Принадлежал какому-то знатному роду, как и все земли вокруг. Но земля давно перешла к фермерам, а дом много раз перепродавался. Недавно его купил какой-то молодой удачливый промышленник. Они иногда проезжают тут большой компанией на автомобилях.
Минут через десять мы повернули направо и по неширокой земляной дороге направились к виднеющейся невдалеке ферме.
На пороге двухэтажного фермерского дома нас уже ожидала пожилая, но еще крепкая женщина, с которой Пэро меня тут же и познакомил. Как выяснилось, ее муж умер несколько лет назад, а оба взрослых сына имели неплохое образование и работали в городе. Сама же миссис Боул – так звали нашу хозяйку – полагала, что жить можно только в деревне. В молодости, во Франции, она тоже жила в сельской местности и иного не хотела. Сама она занималась, главным образом, работой по дому. На ферме трудились два приходящих наемных рабочих, и, кажется, дела шли неплохо.
Меня тотчас отвели на второй этаж в небольшую чистую комнатку, которой надлежало стать моим кратковременным жилищем.
Из окна я увидел ярдах в двухстах крышу и карнизы большого строения. Остальная его часть была скрыта за верхушками деревьев. Как объяснила миссис Боул, это и была та самая усадьба. Прежних ее аристократических владельцев она не знала. Ко времени ее переезда сюда все уже было распродано, дом несколько раз менял хозяев. А полгода назад усадьба перешла к новым владельцам. Его купила молодая пара. Он немного постарше, а она совсем еще девчонка – лет двадцать, наверное. И несомненно, иностранка. Бывают здесь наездами и всегда предупреждают ее, чтобы она оставила для них молока и сливок. Покупают много, потому что часто приезжают с гостями, и платить готовы сколько потребуется. Вот и сегодня туда проехали три автомобиля.
Еще через полчаса, переодевшись к обеду, я спустился вниз, где нас с Пэро ожидал действительно прекрасный стол, совершенно не схожий с традиционным скромным для сельской Англии набором блюд. Его украшением стал приготовленный на классической французский манер петух с тонкими разнообразными приправами и бутылка хорошего красного вина, которую Пэро выставил, несмотря на мои сомнения о совместимости этого напитка с его нездоровым сердцем.
Все было великолепно, как в лучшие старые годы, которые мы вскоре и начали вспоминать. Потом я рассказывал о жизни в Америке. Пэро был весел, с интересом слушал и много шутил. Проведя в таком приятнейшем настроении часа полтора и наговорив по окончании обеда благодарностей и комплиментов хозяйке, мы решили прогуляться.
День уже клонился к вечеру, но было еще светло. Решили пройтись до станции и назад, но когда за разговором оказались снова у дорожки к ферме, Пэро предложил пройтись еще, а заодно показать мне издали усадьбу.
Дойдя до нее, мы очутились перед широко открытыми железными воротами и остановились, дабы не вступать без спроса в чужие владения. Дом, видимо, был построен в середине XVIII века, но находился в превосходном состоянии. Двухэтажный, с большими высокими окнами и двойными полуколоннами в промежутках между ними. Смеркалось, и внутри уже горел свет. По центру здания располагался единственный вход – широкие стеклянные двери под полукруглым резным металлическим козырьком. Из-за дверей тоже пробивался электрический свет.
На площадке у дальнего конца дома я увидел три автомобиля. Два – больших черных, и один – ярко желтого цвета, небольшой, приземистый, спортивный.
– Не очень я в них разбираюсь, – перехватив мой взгляд, заметил Пэро, – но, кажется, все эти авто – последнее слово и моды и техники, а?
– Несомненно, – ответил я, – и очень дорогие. Причем тот, маленький-желтый, возможно, дороже прочих.
– Рассуждая логически, мой друг, этого никак не должно быть, – начал Пэро, однако развить эту мысль ему не удалось.
Входная дверь резко открылась и на площадку перед подъездом выскочил человек в темном смокинге. Это, пожалуй, единственное, что я сразу успел заметить. Сначала он ринулся к автомобилям, потом, заметив нас, развернулся и поспешил в нашу сторону.
– Господа, – еще на значительном расстоянии возбужденно заговорил он, – господа, не могли бы вы подсказать, как добраться до местного доктора или вызвать его по телефону? У нас несчастье, господа, и мы не знаем, что делать!
– Я могу указать вам дорогу к доктору, – ответил Пэро, – или дать его телефон, но это вам сейчас не пригодится. Доктор сегодня уехал в Лондон, я встретил его на станции, он вернется только завтра утром.
– Боже мой! – воскликнул незнакомец. – Но человеку нужна срочная помощь, а среди нас нет никого, кто бы понимал в практической медицине.
– Мой друг, мистер Дастингс, не врач, но человек военный, имеющий в этой области опыт.
– О, мистер Дастингс! – незнакомец с силой схватил меня за руки. – Все, что можно, умоляю!
– Ну конечно, конечно, я попробую, – в некотором замешательстве ответил я. Руки молодого человека так сжали мои запястья, что стало больно.
– Но что все-таки произошло, – спросил я, с усилием высвобождаясь из его тисков, – ранение, потеря крови?
– Нет, сами не понимаем. Сердечный приступ или глубокий обморок.
Мы быстро направились к дому. Незнакомец все время забегал вперед, просительно поглядывал на меня и повторял: – пожалуйста, сюда, будьте любезны…
Теперь я разглядел его лицо. Вряд ли ему было много больше тридцати пяти лет. Светлые коротко постриженные волосы, умный высокий лоб, глаза большие, серые. Спортивная стройная фигура. По облику он больше всего походил на преуспевающего офицера Королевского генерального штаба или полупрофессионального спортсмена из аристократических кругов.
– Пожилой человек? – спросил я, имея в виду того, кто нуждался в помощи.
– Нет, мы ровесники.
Прихожая представляла собой небольшой изящный вестибюль, освещенный старинной хрустальной люстрой. С каждой стороны на второй этаж вели две округлые дубовые лестницы, прямо от входа через широко открытые двери был виден просторный холл, куда мы и вошли вслед за нашим провожатым.
Я не успел, да и не пытался рассматривать обстановку в холле, готовясь к тому ответственному делу, ради которого мы сюда поспешили. Тем не менее, нельзя было не заметить большой обеденный стол с десертными блюдами, бутылками вина и бокалами. За столом сидел только один человек – средних лет мужчина, тоже в смокинге и с теми мелкими деталями в одежде, которые должны были указывать на полное соответствие современной моде. Мне сразу показалось, что он был пьян.
Из холла мы прошли в двери направо и оказались в небольшом коридоре с несколькими комнатами. Дверь в первую из них была широко открыта. На пороге, повернув голову на звук наших шагов, стояла молодая, кажется, очень красивая женщина, в вечернем декольтированном платье.
– Джулия, – обратился к ней наш провожатый, – местный врач уехал в Лондон, а эти господа имеют медицинский опыт, я подумал…
– Пожалуйста, прошу вас сюда! – энергично прервала его женщина, приглашая нас жестом в комнату и входя туда первой.
Помещение представляло собой хорошо обставленный кабинет ярдов восьми в глубину. В его противоположном конце в кресле за письменным столом, откинув на спинку голову, полулежал человек с опущенными веками и полуоткрытым ртом. Его волосы, лоб и щеки были мокрыми, шелковая сорочка расстегнута. Пиджак и галстук валялись на стуле рядом.
В комнате находились еще два человека: средних лет мужчина с красивой седеющей шевелюрой и какая-то молодая дама с мокрым полотенцем в руках. Видимо, это они до нашего прихода пытались оказать несчастному первую помощь.
Я попробовал пульс… он не прощупывался. Наиболее вероятен, конечно, был сердечный приступ, и я немедленно распорядился составить несколько стульев и кресел в ряд, чтобы положить на них больного. После этого я расстегнул его сорочку еще на несколько пуговиц и начал активный массаж грудной клетки в области сердца, приказав придерживать голову, чтобы язык, западая, не препятствовал дыханию.
Слава богу, я неплохо владел сердечным массажем. Впрочем, кроме чисто технических навыков здесь нужны и немалые физические усилия.
Уже через три минуты пот выступил у меня на лбу и заболели кистевые мышцы. Никто не нарушал тишины, и я внимательно вслушивался в ожидании тех характерных горловых хрипов, которые обозначивают восстановление дыхания и активизацию сердечной работы. Еще через минуту меня кольнула паническая мысль, что помощь не действует, но я тут же подумал, что сердце несчастного, возможно, еще сохраняет хотя бы малую способность к движению и жизни, и значит, нужно заставить его заработать! Забыв про ноющие мышцы и пот, который уже стекал по вискам, я удвоил усилия и тут услышал тихий голос Пэро:
– Остановитесь, мой друг. К сожалению, вы делаете бесполезную работу, и делаете ее уже давно.
Этот тихий голос вдруг лишил меня сил и решимости и тут же вызвал естественную досаду.
– Да что же, Пэро, вы вмешиваетесь! – не сумев сдержаться, начал я.
– Увы, мой друг, – перебил он, не дав развернуться моему протесту, – ваш пациент был мертв уже тогда, когда мы вошли. Сожалею, что вынужден сообщить эту скорбную весть родственникам и друзьям покойного.
– Черт возьми! – воскликнула молодая особа. – Да кто вы такой, чтобы сообщать нам об этом, и как вы можете это знать?
Мне показалось, что в ее выговоре проступал иностранный акцент.
– Просто, мадам, вот по этой вещице. – Пэро указал на письменный стол.
Там стоял телефонный аппарат, лежала стопка бумаг, пара карандашей и раскрытая записная книжка, как мне показалось, с фамилиями и номерами телефонов. Она находилась у края стола напротив кресла, в котором мы обнаружили хозяина кабинета. Возможно, перед тем, как произошла трагедия, он вел телефонные разговоры.
Однако Пэро указывал на другое.
Чуть дальше, сбоку, стоял небольшой поднос с бутылкой испанского вина. Я не разглядел в точности дату на этикетке, но судя по первым двум цифрам, она была прошлого века. Вокруг стояло несколько рюмок.
– Вот здесь, – Пэро указал на ту, что можно было легко взять, протянув руку из кресла, – вот здесь был яд, которым и отравился ваш муж.
– Этого не может быть, – женщина быстро двинулась к столу, но Пэро с исключительной проворностью преградил ей дорогу.
– Это именно так, мадам, – тихо и вместе с тем решительно сказал он, – доверьтесь моему опыту.
– А кто вы такой, чтобы я вам доверяла?! – раздраженно воскликнула она, и чужой акцент отчетливей зазвучал в ее голосе.
– Я частный детектив Пэро, с вашего позволения, – тихо и не меняя интонации, ответил тот.
– Джулия, – вмешался господин с седой шевелюрой, – это детектив, очень известный… Ведь я не ошибаюсь? – обратился он к моему другу.
Пэро сделал некое подобие поклона, который можно было понимать в том смысле, что насчет известности он предоставляет судить другим.
– Детектив? – удивленно произнесла женщина. – Этого еще не хватало.
Потом она повернулась и посмотрела на покойного, и все, кто был в комнате, повернули головы следом за ней.
– Что же делать? – после небольшой паузы спросила она.
– Вызывать полицию, а до ее приезда покинуть эту комнату, оставив все на своих местах. – Это сказал Пэро, и все головы снова повернулись к нему.
Пэро достал из кармана маленькую записную книжку.
– Я знаю местного инспектора. Полагаю, можно воспользоваться этим телефонным аппаратом?
– Можно и этим, но есть и другой в холле. – Пойдемте, – она направилась к дверям и остановилась у выхода, ожидая, когда все покинут комнату. Потом, когда мы оказались в коридоре, она захлопнула дверь, повернула торчавший в замке небольшой бронзовый ключ и протянула его Пэро со словами:
– Возьмите. Вы ведь именно так хотели?
– Ну что вы мадам… – попробовал было возразить он.
– Возьмите, мне и положить его некуда, – она кивнула на свое гладкое облегающее платье.
Войдя в холл, хозяйка дома показала Пэро на стоявший в противоположном углу на круглом столике телефонный аппарат и села неподалеку от меня в кресло. Остальные тоже устало разместились кто-где.
Только сейчас у меня явилась возможность как следует рассмотреть присутствующих, а несколько позже я узнал и их имена.
Миссис Коллинз, жена, а точнее – вдова умершего Пита Коллинза, была, несомненно, красивой женщиной. Вместе с тем, и в тот первый день знакомства, и позднее я ловил себя на ощущении, что не могу до конца разглядеть ее лицо. Это было странное чувство. Как будто существовали еще и другие черточки, менявшие ее облик. Взгляд улавливал их и не успевал понять – лишь обозначившись, они тотчас ускользали. У нее были темные глаза, но не карие, а цвета ночного неба без звезд. Пышные, тоже темные волосы лежали застывшей волной. И безукоризненно стройная фигура. Наверно, судьба ошиблась, отдав ей то, что предназначалось для нескольких женщин сразу.
Другой персоной женского пола в этой компании была мисс Маргит Хьюз. Привлекательная миниатюрная блондинка лет тридцати с небольшим, с хорошеньким чуть лисьим личиком.
Как выяснилось, в компании покойного мистера Пита Коллинза она занимала весьма ответственный пост – руководила ее юридической службой.
Майкл Картрайт – господин лет сорока пяти с красивой сединой и приятными немного орлиными чертами лица – оказался одним из ведущих администраторов компании.
Такое же положение занимал и наш первый знакомый, которого я уже в общих чертах описал. К этому остается добавить его имя – Генри Стентон.
И наконец, последний, о ком следует сказать, – тот самый странный господин, который так и просидел за столом в течение всего времени нашего пребывания в кабинете. Увидев его вновь, я убедился в неточности своих первых впечатлений, когда посчитал его всего лишь не очень трезвым, – он был в стельку пьян, хотя и умудрялся сохранять при этом респектабельный вид. Этот господин оказался старшим братом покойного Пита Коллинза, Гарри Коллинзом.
Скорее всего, ему было немногим за сорок, но можно было дать и больше, чему способствовали сильно поредевшие волосы. Он, впрочем, и сейчас старался хорошей фасонной стрижкой придать им достойный вид. Лицо одутловатое с небольшими, но давно сформировавшимися мешками под глазами. И с общим выражением мужественной привлекательности, дополненной сохранившимся от летних курортов загаром.
– Могу я, наконец, узнать, – с трудом, хотя и отчетливо выговорил он, – что произошло с моим братом. Могу или не могу?
Потому ли, что вопрос не был задан кому-то персонально, или по иной причине, но отвечать никто не стал. Все молчали. Было слышно, как Пэро начал говорить с инспектором.
– Я не понимаю, где мой мальчик… кто-нибудь ответит или нет?! – снова раздался пьяный голос.
Тут я заметил, что сидевшую напротив Маргит Хьюз колотит крупная дрожь. Видимо, нервное напряжение, не ощущавшееся в первые роковые минуты, теперь обнаруживало себя.
– Налейте мне рюмку коньяка, Майкл, – обратилась она к Картрайту.
Тот подошел к столу, наполнил сразу несколько рюмок и две из них отнес дамам. Потом он вопросительно взглянул в мою сторону, предлагая и мне свои услуги. Я отрицательно качнул головой.
– Мы забыли поблагодарить вас, – сказал он, – и, простите, даже не знаем вашего имени.
Я представился.
– Спасибо, мистер Дастингс, – вяло произнесла миссис Коллинз, а Маргит и Стентон благодарно кивнули мне головой.
Пьяный господин, так и не дождавшись ответа, тоже решил поддержать компанию. Он неуверенно протянул руку к ближайшей бутылке и, зацепив ее за горлышко, потащил к себе. Бутылка наклонилась, и ее темно-красное содержимое должно было вот-вот политься на роскошную светло-зеленую скатерть. Все искоса наблюдали за этим свинством с одинаковым, как мне показалось, чувством брезгливости.
Однако же Коллинз-старший с честью справился со своей задачей и, не пролив ни капли, почти до краев наполнил вместительный бокал.
– Инспектор Страйд будет здесь через двадцать минут, – сказал подошедший к нам Пэро. – Я неплохо знаю этого полицейского. Он участвовал в деле об убийствах в графстве Суссекс, вы, Дастингс, должны его помнить.
Я действительно вспомнил молодого белобрысого человека с похожей фамилией и хорошими манерами. Он был тогда помощником следователя и, в отличие от большинства полицейских, с которыми нам приходилось иметь дело, с самого начала следствия относился к Пэро с искренним уважением.
– Я читал об этой громкой истории, – отреагировал мистер Стентон, – она случилась лет семь тому назад, если не ошибаюсь.
– Восемь, – поправил Пэро.
– Я тоже что-то читала об этих убийствах, – грустно заметила блондинка Маргит, – и ваше имя, мсье, тогда часто упоминалось.
– Мадонна! Какие убийства, при чем тут Сью… черт, не выговоришь, – раздраженно вмешалась миссис Коллинз, – в таких случаях думают о похоронах, а… а не обсуждают глупости. Послушайте, господин…
– Пэро, – подсказал Стентон.
– Пэро. Я не знаю ни вас, ни этого инспектора, и хочу, чтобы все эти следственные формальности закончились как можно быстрее. Если мой муж покончил с жизнью, это его дело и ни кого, кроме близких, оно не касается.
Тут я посмотрел на Коллинза-старшего, который все это не моргая слушал. И то ли сказанное его отрезвило, то ли мне просто почудилось – хмель с него слетел, и он собирается что-то сказать. Но этого не произошло, поскольку заговорил Пэро.
– О конечно, конечно, мадам. Я понимаю, как все это ужасно! Но от формальностей не деться. И их нельзя откладывать. Со своей стороны я могу помочь только тем, что сберегу ваше время, если, дожидаясь инспектора, сам задам несколько вопросов. По приезде инспектора Страйда я сделаю ему краткое сообщение о случившемся, и он быстрее закончит свою работу.
Вернувшись прошлой осенью после двухлетнего пребывания в Америке в дождливый октябрьский Лондон, я рассчитывал возможно уже в тот же вечер увидеть своего старого друга Пэро и даже пытался представить себе как он выглядит по прошествии двух лет с последней нашей встречи. Впрочем, размышлял я, в нем столько энергии и оптимизма, что никакое время над ним не властно.
Часа через два после приезда, разбирая корреспонденцию, которую в последних письмах к друзьям и деловым партнерам просил направлять по старому лондонскому адресу, я обнаружил небольшой конверт со знакомым напористым почерком.
Несомненно, это было письмо от Пэро. Я тут же не без чувства удивления вскрыл конверт. Зачем бы писать мне, если я сообщил о точной дате своего приезда на лондонскую квартиру, находящуюся, кстати сказать, в десяти минутах ходьбы от места, где он сам недавно поселился.
Увы, удивление оказалось не напрасным.
Письмо моего друга столь коротко, что было бы неразумно пересказывать его вместо того, чтобы привести здесь полностью.
Дорогой мой Дастингс!
Рад, что Вы в Лондоне, наконец. И глубоко опечален, что не могу в этот час пожать Вам руку. Случилось неприятное и непредвиденное. Нет, не в обществе, а в моем организме. Старость, mon ami, это большая гадость. На этот раз она заявила о себе не новой порцией седины, а сердечным приступом. Первый раз в жизни я узнал, что не вполне себе принадлежу. Оказывается, мой организм состоит из отдельных деталей, и любая из них вдруг может сказать: я не буду больше работать! Вот такое, представьте, заявление попыталось мне сделать сердце. Не ожидал и, по правде сказать, почувствовал что-то вроде грусти. Пришлось две недели пролежать в Центральном лондонском госпитале, а теперь выехать по требованию врачей в сельскую местность.
Приезжайте, Дастингс!
Далее шел подробный адрес.
Письмо меня взволновало. И честно говоря, подобного пессимизма от Пэро я никак не ожидал. Разве можно так остро реагировать на естественный жизненный ход? Что-то здесь не так. Или действительно возраст поубавил моему другу не только физические силы, но и духовную бодрость? Впрочем, тут же на меня нахлынуло чувство жалости к этому пожилому и, в сущности, совершенно одинокому человеку. И желание как можно быстрее оказать ему посильную дружескую помощь. Я решил не откладывать и завтра же ехать. Тем более что это пятница и впереди еще два выходных дня. Развернув карту, я быстро отыскал указанное в письме небольшое сельское местечко. Не очень далеко – всего сорок миль от Лондона. Судя по расписанию, выехав в полдень, можно оказаться на месте уже к середине дня.
Погода на другой день выдалась наудачу теплая и солнечная. Последние полчаса в поезде я не отрывал глаз от окна, любуясь окрестными пейзажами. Местность была чуть холмистой с просторными лужайками и крупными раскидистыми стоящими в разрядку деревьями с листвой уже изрядно тронутой желто-красной осенней краской. Природа здесь как бы являла человеку пример разумного и жизнелюбивого спокойствия, и я с удовольствием думал о том, что эта обстановка поможет моему другу восстановить силы и избавиться от недуга и меланхолии. И как хорошо, что я отправился сюда не откладывая. Конечно же, он не ждет такого скорого приезда.
Однако первым, кого я увидел на перроне, был именно Пэро. Он тоже заметил меня, и, когда я вышел из вагона, уже спешил на встречу. Мы обнялись. Потом, слегка отпрянув, Пэро сильно сжал мои руки и произнес:
– Спасибо, Дастингс! Спасибо! – в его глазах мелькнула та благодарность, какая бывает у уличных животных, нежданно перехвативших от случайного прохожего кусок съестного или просто ласковый взгляд.
Мне захотелось сказать ему в ответ сразу побольше теплого и ободряющего, но неожиданно для себя, глядя в его добрые глаза, я почувствовал, что слова исчезли, а вместо них к горлу подкатил неприятный комок и какая-то сырость полезла в нос.
– Что это вы, – подавляя в себе внезапную слабость, пробубнил я, – ну что вы, в самом деле? Напугали меня до смерти, а сами, вон, как американский доллар сияете. Прекрасно выглядите, честное слово!
– Это от радости видеть вас, мой друг! Дайте-ка ваш саквояж.
– Ну нет, – воспротивился я, – он не для вас, я сам его понесу.
– Право, мой друг, если вы хотите обращаться со мной как с больным, это будет очень грустно.
К моей радости Пэро и не производил впечатления сдавшего человека. Даже небольшой румянец проступал на его щеках. Ну, может быть не тот, что прежде, но все же.
– Знаете, mon ami, – заговорил он, – я сейчас испытываю двойственное чувство. Неловко за это паникерское письмо и вместе с тем приятно так скоро заполучить вас. Сознайтесь, ведь столичная жизнь могла вас быстро засосать, и еще неизвестно, когда бы вы ко мне выбрались, а? Ну ничего, я сумею сделать ваше пребывание здесь приятным – этому поможет прекрасная природа и отличная французская кухня. Да, да! – обрадовано подтвердил он в ответ на мой удивленный взгляд. – Представьте, хозяйка, у которой я поселился, – француженка. Тридцать лет назад она вышла замуж за английского моряка. Благодаря этому у меня здесь прекрасный стол.
– Отлично Пэро, значит, никакая болезнь не портит вам аппетит?
– Кажется, это последнее, чего я в своей жизни лишусь, – засмеялся он, а потом проговорил тихо и с той грустной интонацией, которая встречается лишь у маленьких обиженных детей: – Ни одного расследования, Дастингс, ни одного за те два года, что мы не виделись. Это ужасно!
– Побойтесь бога, Пэро! – искренно возразил я. – Это же хорошо, что люди вокруг вас живут честной жизнью. Значит, общество становится лучше.
В ответ на это мой знаменитый друг задумчиво покачал головой.
– А так ли оно в действительности? – произнес он. – Жизнь людей, несомненно, стала благополучнее, но вот стали ли лучше они сами? Может быть, просто темные силы все реже выступают на поверхность, теряют, так сказать, общественный лик и уходят внутрь человека? И только отдельные, кажущиеся случайными события показывают нам насколько все неблагополучно на самом деле?
– По-моему, это новая мысль Пэро, и что-то в ней есть безысходное.
– Ничуть, mon ami, ничуть, просто это значит, что борьба человека за самого себя продолжается.
Выйдя из здания железнодорожной станции, мы оказались в начале мощенной камнем уходящей вглубь зеленых лугов дороги с рядами могучих вязов по бокам. Дорога и деревья отдавали ухоженной стариной.
– Я думаю, прогулка после поезда по этой дороге доставит вам удовольствие, Дастингс. Здесь совсем недалеко, минут десять ходьбы по прямой, а потом поворот на ферму, где я поселился у той самой милой пожилой француженки.
– Судя по всему, это старая дорога Пэро? Не ведет ли она к какой-нибудь родовой усадьбе?
– Вы совершенно правы, мой друг, дорога упирается в поместье. Красивый дом восемнадцатого века. Принадлежал какому-то знатному роду, как и все земли вокруг. Но земля давно перешла к фермерам, а дом много раз перепродавался. Недавно его купил какой-то молодой удачливый промышленник. Они иногда проезжают тут большой компанией на автомобилях.
Минут через десять мы повернули направо и по неширокой земляной дороге направились к виднеющейся невдалеке ферме.
На пороге двухэтажного фермерского дома нас уже ожидала пожилая, но еще крепкая женщина, с которой Пэро меня тут же и познакомил. Как выяснилось, ее муж умер несколько лет назад, а оба взрослых сына имели неплохое образование и работали в городе. Сама же миссис Боул – так звали нашу хозяйку – полагала, что жить можно только в деревне. В молодости, во Франции, она тоже жила в сельской местности и иного не хотела. Сама она занималась, главным образом, работой по дому. На ферме трудились два приходящих наемных рабочих, и, кажется, дела шли неплохо.
Меня тотчас отвели на второй этаж в небольшую чистую комнатку, которой надлежало стать моим кратковременным жилищем.
Из окна я увидел ярдах в двухстах крышу и карнизы большого строения. Остальная его часть была скрыта за верхушками деревьев. Как объяснила миссис Боул, это и была та самая усадьба. Прежних ее аристократических владельцев она не знала. Ко времени ее переезда сюда все уже было распродано, дом несколько раз менял хозяев. А полгода назад усадьба перешла к новым владельцам. Его купила молодая пара. Он немного постарше, а она совсем еще девчонка – лет двадцать, наверное. И несомненно, иностранка. Бывают здесь наездами и всегда предупреждают ее, чтобы она оставила для них молока и сливок. Покупают много, потому что часто приезжают с гостями, и платить готовы сколько потребуется. Вот и сегодня туда проехали три автомобиля.
Еще через полчаса, переодевшись к обеду, я спустился вниз, где нас с Пэро ожидал действительно прекрасный стол, совершенно не схожий с традиционным скромным для сельской Англии набором блюд. Его украшением стал приготовленный на классической французский манер петух с тонкими разнообразными приправами и бутылка хорошего красного вина, которую Пэро выставил, несмотря на мои сомнения о совместимости этого напитка с его нездоровым сердцем.
Все было великолепно, как в лучшие старые годы, которые мы вскоре и начали вспоминать. Потом я рассказывал о жизни в Америке. Пэро был весел, с интересом слушал и много шутил. Проведя в таком приятнейшем настроении часа полтора и наговорив по окончании обеда благодарностей и комплиментов хозяйке, мы решили прогуляться.
День уже клонился к вечеру, но было еще светло. Решили пройтись до станции и назад, но когда за разговором оказались снова у дорожки к ферме, Пэро предложил пройтись еще, а заодно показать мне издали усадьбу.
Дойдя до нее, мы очутились перед широко открытыми железными воротами и остановились, дабы не вступать без спроса в чужие владения. Дом, видимо, был построен в середине XVIII века, но находился в превосходном состоянии. Двухэтажный, с большими высокими окнами и двойными полуколоннами в промежутках между ними. Смеркалось, и внутри уже горел свет. По центру здания располагался единственный вход – широкие стеклянные двери под полукруглым резным металлическим козырьком. Из-за дверей тоже пробивался электрический свет.
На площадке у дальнего конца дома я увидел три автомобиля. Два – больших черных, и один – ярко желтого цвета, небольшой, приземистый, спортивный.
– Не очень я в них разбираюсь, – перехватив мой взгляд, заметил Пэро, – но, кажется, все эти авто – последнее слово и моды и техники, а?
– Несомненно, – ответил я, – и очень дорогие. Причем тот, маленький-желтый, возможно, дороже прочих.
– Рассуждая логически, мой друг, этого никак не должно быть, – начал Пэро, однако развить эту мысль ему не удалось.
Входная дверь резко открылась и на площадку перед подъездом выскочил человек в темном смокинге. Это, пожалуй, единственное, что я сразу успел заметить. Сначала он ринулся к автомобилям, потом, заметив нас, развернулся и поспешил в нашу сторону.
– Господа, – еще на значительном расстоянии возбужденно заговорил он, – господа, не могли бы вы подсказать, как добраться до местного доктора или вызвать его по телефону? У нас несчастье, господа, и мы не знаем, что делать!
– Я могу указать вам дорогу к доктору, – ответил Пэро, – или дать его телефон, но это вам сейчас не пригодится. Доктор сегодня уехал в Лондон, я встретил его на станции, он вернется только завтра утром.
– Боже мой! – воскликнул незнакомец. – Но человеку нужна срочная помощь, а среди нас нет никого, кто бы понимал в практической медицине.
– Мой друг, мистер Дастингс, не врач, но человек военный, имеющий в этой области опыт.
– О, мистер Дастингс! – незнакомец с силой схватил меня за руки. – Все, что можно, умоляю!
– Ну конечно, конечно, я попробую, – в некотором замешательстве ответил я. Руки молодого человека так сжали мои запястья, что стало больно.
– Но что все-таки произошло, – спросил я, с усилием высвобождаясь из его тисков, – ранение, потеря крови?
– Нет, сами не понимаем. Сердечный приступ или глубокий обморок.
Мы быстро направились к дому. Незнакомец все время забегал вперед, просительно поглядывал на меня и повторял: – пожалуйста, сюда, будьте любезны…
Теперь я разглядел его лицо. Вряд ли ему было много больше тридцати пяти лет. Светлые коротко постриженные волосы, умный высокий лоб, глаза большие, серые. Спортивная стройная фигура. По облику он больше всего походил на преуспевающего офицера Королевского генерального штаба или полупрофессионального спортсмена из аристократических кругов.
– Пожилой человек? – спросил я, имея в виду того, кто нуждался в помощи.
– Нет, мы ровесники.
Прихожая представляла собой небольшой изящный вестибюль, освещенный старинной хрустальной люстрой. С каждой стороны на второй этаж вели две округлые дубовые лестницы, прямо от входа через широко открытые двери был виден просторный холл, куда мы и вошли вслед за нашим провожатым.
Я не успел, да и не пытался рассматривать обстановку в холле, готовясь к тому ответственному делу, ради которого мы сюда поспешили. Тем не менее, нельзя было не заметить большой обеденный стол с десертными блюдами, бутылками вина и бокалами. За столом сидел только один человек – средних лет мужчина, тоже в смокинге и с теми мелкими деталями в одежде, которые должны были указывать на полное соответствие современной моде. Мне сразу показалось, что он был пьян.
Из холла мы прошли в двери направо и оказались в небольшом коридоре с несколькими комнатами. Дверь в первую из них была широко открыта. На пороге, повернув голову на звук наших шагов, стояла молодая, кажется, очень красивая женщина, в вечернем декольтированном платье.
– Джулия, – обратился к ней наш провожатый, – местный врач уехал в Лондон, а эти господа имеют медицинский опыт, я подумал…
– Пожалуйста, прошу вас сюда! – энергично прервала его женщина, приглашая нас жестом в комнату и входя туда первой.
Помещение представляло собой хорошо обставленный кабинет ярдов восьми в глубину. В его противоположном конце в кресле за письменным столом, откинув на спинку голову, полулежал человек с опущенными веками и полуоткрытым ртом. Его волосы, лоб и щеки были мокрыми, шелковая сорочка расстегнута. Пиджак и галстук валялись на стуле рядом.
В комнате находились еще два человека: средних лет мужчина с красивой седеющей шевелюрой и какая-то молодая дама с мокрым полотенцем в руках. Видимо, это они до нашего прихода пытались оказать несчастному первую помощь.
Я попробовал пульс… он не прощупывался. Наиболее вероятен, конечно, был сердечный приступ, и я немедленно распорядился составить несколько стульев и кресел в ряд, чтобы положить на них больного. После этого я расстегнул его сорочку еще на несколько пуговиц и начал активный массаж грудной клетки в области сердца, приказав придерживать голову, чтобы язык, западая, не препятствовал дыханию.
Слава богу, я неплохо владел сердечным массажем. Впрочем, кроме чисто технических навыков здесь нужны и немалые физические усилия.
Уже через три минуты пот выступил у меня на лбу и заболели кистевые мышцы. Никто не нарушал тишины, и я внимательно вслушивался в ожидании тех характерных горловых хрипов, которые обозначивают восстановление дыхания и активизацию сердечной работы. Еще через минуту меня кольнула паническая мысль, что помощь не действует, но я тут же подумал, что сердце несчастного, возможно, еще сохраняет хотя бы малую способность к движению и жизни, и значит, нужно заставить его заработать! Забыв про ноющие мышцы и пот, который уже стекал по вискам, я удвоил усилия и тут услышал тихий голос Пэро:
– Остановитесь, мой друг. К сожалению, вы делаете бесполезную работу, и делаете ее уже давно.
Этот тихий голос вдруг лишил меня сил и решимости и тут же вызвал естественную досаду.
– Да что же, Пэро, вы вмешиваетесь! – не сумев сдержаться, начал я.
– Увы, мой друг, – перебил он, не дав развернуться моему протесту, – ваш пациент был мертв уже тогда, когда мы вошли. Сожалею, что вынужден сообщить эту скорбную весть родственникам и друзьям покойного.
– Черт возьми! – воскликнула молодая особа. – Да кто вы такой, чтобы сообщать нам об этом, и как вы можете это знать?
Мне показалось, что в ее выговоре проступал иностранный акцент.
– Просто, мадам, вот по этой вещице. – Пэро указал на письменный стол.
Там стоял телефонный аппарат, лежала стопка бумаг, пара карандашей и раскрытая записная книжка, как мне показалось, с фамилиями и номерами телефонов. Она находилась у края стола напротив кресла, в котором мы обнаружили хозяина кабинета. Возможно, перед тем, как произошла трагедия, он вел телефонные разговоры.
Однако Пэро указывал на другое.
Чуть дальше, сбоку, стоял небольшой поднос с бутылкой испанского вина. Я не разглядел в точности дату на этикетке, но судя по первым двум цифрам, она была прошлого века. Вокруг стояло несколько рюмок.
– Вот здесь, – Пэро указал на ту, что можно было легко взять, протянув руку из кресла, – вот здесь был яд, которым и отравился ваш муж.
– Этого не может быть, – женщина быстро двинулась к столу, но Пэро с исключительной проворностью преградил ей дорогу.
– Это именно так, мадам, – тихо и вместе с тем решительно сказал он, – доверьтесь моему опыту.
– А кто вы такой, чтобы я вам доверяла?! – раздраженно воскликнула она, и чужой акцент отчетливей зазвучал в ее голосе.
– Я частный детектив Пэро, с вашего позволения, – тихо и не меняя интонации, ответил тот.
– Джулия, – вмешался господин с седой шевелюрой, – это детектив, очень известный… Ведь я не ошибаюсь? – обратился он к моему другу.
Пэро сделал некое подобие поклона, который можно было понимать в том смысле, что насчет известности он предоставляет судить другим.
– Детектив? – удивленно произнесла женщина. – Этого еще не хватало.
Потом она повернулась и посмотрела на покойного, и все, кто был в комнате, повернули головы следом за ней.
– Что же делать? – после небольшой паузы спросила она.
– Вызывать полицию, а до ее приезда покинуть эту комнату, оставив все на своих местах. – Это сказал Пэро, и все головы снова повернулись к нему.
Пэро достал из кармана маленькую записную книжку.
– Я знаю местного инспектора. Полагаю, можно воспользоваться этим телефонным аппаратом?
– Можно и этим, но есть и другой в холле. – Пойдемте, – она направилась к дверям и остановилась у выхода, ожидая, когда все покинут комнату. Потом, когда мы оказались в коридоре, она захлопнула дверь, повернула торчавший в замке небольшой бронзовый ключ и протянула его Пэро со словами:
– Возьмите. Вы ведь именно так хотели?
– Ну что вы мадам… – попробовал было возразить он.
– Возьмите, мне и положить его некуда, – она кивнула на свое гладкое облегающее платье.
Войдя в холл, хозяйка дома показала Пэро на стоявший в противоположном углу на круглом столике телефонный аппарат и села неподалеку от меня в кресло. Остальные тоже устало разместились кто-где.
Только сейчас у меня явилась возможность как следует рассмотреть присутствующих, а несколько позже я узнал и их имена.
Миссис Коллинз, жена, а точнее – вдова умершего Пита Коллинза, была, несомненно, красивой женщиной. Вместе с тем, и в тот первый день знакомства, и позднее я ловил себя на ощущении, что не могу до конца разглядеть ее лицо. Это было странное чувство. Как будто существовали еще и другие черточки, менявшие ее облик. Взгляд улавливал их и не успевал понять – лишь обозначившись, они тотчас ускользали. У нее были темные глаза, но не карие, а цвета ночного неба без звезд. Пышные, тоже темные волосы лежали застывшей волной. И безукоризненно стройная фигура. Наверно, судьба ошиблась, отдав ей то, что предназначалось для нескольких женщин сразу.
Другой персоной женского пола в этой компании была мисс Маргит Хьюз. Привлекательная миниатюрная блондинка лет тридцати с небольшим, с хорошеньким чуть лисьим личиком.
Как выяснилось, в компании покойного мистера Пита Коллинза она занимала весьма ответственный пост – руководила ее юридической службой.
Майкл Картрайт – господин лет сорока пяти с красивой сединой и приятными немного орлиными чертами лица – оказался одним из ведущих администраторов компании.
Такое же положение занимал и наш первый знакомый, которого я уже в общих чертах описал. К этому остается добавить его имя – Генри Стентон.
И наконец, последний, о ком следует сказать, – тот самый странный господин, который так и просидел за столом в течение всего времени нашего пребывания в кабинете. Увидев его вновь, я убедился в неточности своих первых впечатлений, когда посчитал его всего лишь не очень трезвым, – он был в стельку пьян, хотя и умудрялся сохранять при этом респектабельный вид. Этот господин оказался старшим братом покойного Пита Коллинза, Гарри Коллинзом.
Скорее всего, ему было немногим за сорок, но можно было дать и больше, чему способствовали сильно поредевшие волосы. Он, впрочем, и сейчас старался хорошей фасонной стрижкой придать им достойный вид. Лицо одутловатое с небольшими, но давно сформировавшимися мешками под глазами. И с общим выражением мужественной привлекательности, дополненной сохранившимся от летних курортов загаром.
– Могу я, наконец, узнать, – с трудом, хотя и отчетливо выговорил он, – что произошло с моим братом. Могу или не могу?
Потому ли, что вопрос не был задан кому-то персонально, или по иной причине, но отвечать никто не стал. Все молчали. Было слышно, как Пэро начал говорить с инспектором.
– Я не понимаю, где мой мальчик… кто-нибудь ответит или нет?! – снова раздался пьяный голос.
Тут я заметил, что сидевшую напротив Маргит Хьюз колотит крупная дрожь. Видимо, нервное напряжение, не ощущавшееся в первые роковые минуты, теперь обнаруживало себя.
– Налейте мне рюмку коньяка, Майкл, – обратилась она к Картрайту.
Тот подошел к столу, наполнил сразу несколько рюмок и две из них отнес дамам. Потом он вопросительно взглянул в мою сторону, предлагая и мне свои услуги. Я отрицательно качнул головой.
– Мы забыли поблагодарить вас, – сказал он, – и, простите, даже не знаем вашего имени.
Я представился.
– Спасибо, мистер Дастингс, – вяло произнесла миссис Коллинз, а Маргит и Стентон благодарно кивнули мне головой.
Пьяный господин, так и не дождавшись ответа, тоже решил поддержать компанию. Он неуверенно протянул руку к ближайшей бутылке и, зацепив ее за горлышко, потащил к себе. Бутылка наклонилась, и ее темно-красное содержимое должно было вот-вот политься на роскошную светло-зеленую скатерть. Все искоса наблюдали за этим свинством с одинаковым, как мне показалось, чувством брезгливости.
Однако же Коллинз-старший с честью справился со своей задачей и, не пролив ни капли, почти до краев наполнил вместительный бокал.
– Инспектор Страйд будет здесь через двадцать минут, – сказал подошедший к нам Пэро. – Я неплохо знаю этого полицейского. Он участвовал в деле об убийствах в графстве Суссекс, вы, Дастингс, должны его помнить.
Я действительно вспомнил молодого белобрысого человека с похожей фамилией и хорошими манерами. Он был тогда помощником следователя и, в отличие от большинства полицейских, с которыми нам приходилось иметь дело, с самого начала следствия относился к Пэро с искренним уважением.
– Я читал об этой громкой истории, – отреагировал мистер Стентон, – она случилась лет семь тому назад, если не ошибаюсь.
– Восемь, – поправил Пэро.
– Я тоже что-то читала об этих убийствах, – грустно заметила блондинка Маргит, – и ваше имя, мсье, тогда часто упоминалось.
– Мадонна! Какие убийства, при чем тут Сью… черт, не выговоришь, – раздраженно вмешалась миссис Коллинз, – в таких случаях думают о похоронах, а… а не обсуждают глупости. Послушайте, господин…
– Пэро, – подсказал Стентон.
– Пэро. Я не знаю ни вас, ни этого инспектора, и хочу, чтобы все эти следственные формальности закончились как можно быстрее. Если мой муж покончил с жизнью, это его дело и ни кого, кроме близких, оно не касается.
Тут я посмотрел на Коллинза-старшего, который все это не моргая слушал. И то ли сказанное его отрезвило, то ли мне просто почудилось – хмель с него слетел, и он собирается что-то сказать. Но этого не произошло, поскольку заговорил Пэро.
– О конечно, конечно, мадам. Я понимаю, как все это ужасно! Но от формальностей не деться. И их нельзя откладывать. Со своей стороны я могу помочь только тем, что сберегу ваше время, если, дожидаясь инспектора, сам задам несколько вопросов. По приезде инспектора Страйда я сделаю ему краткое сообщение о случившемся, и он быстрее закончит свою работу.