Страница:
Алекс Норк
Замок у моря
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Был первый день июля.
Жаркий, безоблачный. С льющимся отовсюду солнечным светом, и воздухом без всякого ветерка.
Мы условились с Пэро встретиться в Гринпарке в половине первого по полудню, чтобы окончательно договориться о завтрашнем отъезде на морское побережье. Недели на три, а то и на месяц.
Располагая запасом времени, я шел, не спеша, с левой стороны Темзы к месту нашей встречи.
Дойдя до середины Вестминстерского моста, я невольно залюбовался тихой блестящей от солнечных лучей гладью реки, почти перламутровой.
Чуть попыхивая короткой широкой трубой, одинокий буксир, приближаясь к мосту, тащил груженую толстыми деревянными брусьями баржу. И казалось, что даже эта железная машина понимает ненужность суеты и показной деловитости, когда вокруг столько ласкового тепла и света.
Лондон, уставший за многие холодные месяцы от сырых туманов, мелких моросящих дождей, ранних сумерек, переходящих в длинную ночь и оставляющих людям лишь скудный кусочек дневного света, получил, наконец, заслуженное летнее благополучие. Уже разъехались многие студенты, школьники туристическими группками отправлялись в путешествия по Англии, Шотландии, а некоторые – дальше в Европу.
Город пустел.
И это особенно хорошо ощущалось в его деловой части – на дверях некоторых контор уже висели уведомляющие таблички об их скором закрытии на отпускные каникулы. Стало меньше машин, и в поведении клерков чувствовалась несвойственная им медлительность.
Миновав знакомые улицы, я вышел к Гринпарку и направился к его центру с фонтаном.
Пэро уже ожидал меня и поприветствовал издали высоко поднятой шляпой, но как-то нерадостно, вяло. И улыбка на его лице, когда я приблизился, не производила бодрого впечатления.
– Что-нибудь случилось? – спросил я, ощущая неладное.
– О, ничего серьезного, mon ami. В мире столько происходит всяких ужасов, что наши мелкие неприятности нужно всегда воспринимать как благо.
– Значит, все-таки что-то не так. Скажите же толком, Пэро.
– Некоторые досадные пустяки: мой зубной врач пришел к выводу, что я не отделаюсь легкими процедурами. Помимо двух дырок наверху, которые он сегодня залечил, оказался совсем плохим шестой нижний зуб. Он чуть не рассыпался под бормашиной. – Пэро дернул щекой и не удержался от болезненной гримасы. – В общем, зуб надо удалять, ставить между двумя соседними мост, а это – долгие процедуры, примерки коронок… – он махнул рукой, уже не стараясь скрыть своего огорчения. – Так все это некстати в связи с нашими планами на отдых!
– Действительно чертовски неудачно, но сколько это все потребует времени?
– Доктор сказал, что дней шесть, если начать прямо завтра.
– Ну и не страшно, у меня есть еще кое-какие дела в Сити, отправимся на шесть дней позже.
– Нет-нет, Дастингс! Прошу вас, не проявляйте излишней солидарности! Это просто ни к чему. Поезжайте вперед, присмотрите нам подходящее местечко. Вам ведь, в действительности, совершенно нечего сейчас в Лондоне делать. Будете только постоянно спрашивать, как у меня идут дела, и выказывать сочувствие, в котором я совершенно не нуждаюсь!
Он вскинул голову, гордо поддернув строгий накрахмаленный воротничок, и посмотрел на меня взглядом бесстрашного, готового к битве воина. Получилось вполне натурально, но я то знал тому истинную цену: этот маленький человек храбро воевал два года во французской армии против не менее храбрых солдат Кайзера Вильгельма, потом, работая простым полицейским инспектором, не раз вступал в смертельную борьбу в ночных переулках и притонах Брюсселя и Антверпена, но в кабинет дантиста предпочитал входить без свидетелей, не уверенный в том, что сможет вполне успешно овладеть возникающими внутри паническими чувствами.
– Ну что ж, Пэро, извольте. Тогда я завтра же и отправлюсь утренним поездом. А через несколько дней, когда окончательно определюсь с местом нашего проживания, протелеграфирую вам.
– Вот и отлично, mon ami, вот и отлично! Знаете, меня беспокоит еще одна мелочь. Говорят, что после установки зубных протезов – всяких там коронок и мостов – у людей может измениться дикция. Появляются свистящие звуки и еще какие-то гадости, а?
– Мало ли что говорят. Не волнуйтесь, у вас же отличный доктор.
– Так-то оно так… Значит, вы выезжаете завтра в Саутпорт на Ирландское море?
– Ну-да, как мы и хотели.
– Я слышал, что там прекрасные рыбные места?
– Да, в особенности в это время года: много сельди, анчоусов.
– Очень хочется почувствовать запах моря, мой друг! – к моей радости, неожиданно взбодрился он. – В особенности запах водорослей, выброшенных на берег и высыхающих под жарким солнцем. Знаете, это запах моего детства. Моя бабушка жила на побережье, и мальчиком я выезжал к ней на лето. Вы никогда не обращали внимания, Дастингс, что очень далекие годы по их ощущению бывают гораздо ближе вчерашнего дня? И даже жутковато от этого делается.
Я не без грусти кивнул головой.
– И еще один запах того времени мне вспоминается.
– Какой?
– Поджаренной на оливковом масле камбалы. М-мм! Дастингс, с тушеной морковью и мелкопорезанным луком. Вы никогда не ели?
– Кажется нет, но думаю, что в Ирландском море и камбалы хватает. Постараюсь устроить что-нибудь такое к вашему приезду.
– Надо чтобы камбала была крупной, около полуметра, и абсолютно свежей, а не той мороженой дрянью, что кусками лежит на прилавках рыбных магазинов.
– Хорошо, я учту.
– Ну, – Пэро подал мне обычным своим изящным жестом руку, – идите собираться. До скорой встречи, и жду от вас телеграммы.
Саутпорт был его предпоследним местом следования. Маршрут заканчивался в Престоне, известном каждому англичанину по исторической битве, где в 1648 году войска Кромвеля нанесли решающее поражение роялистам и союзным им шотландским кланам. И видимо, туда направлялась шумная орава школьников двенадцати-тринадцати лет, энергично занимавшая места, к счастью в соседнем, а не в моем вагоне.
Кроме меня в купе поместились еще две пожилые дамы, скоро задремавшие от постукивания колес и легкого покачивания вагона.
Дорога до Саутпорта занимала около шести с лишним часов.
Уже к половине пути я прочитал все утренние газеты и начал лениво глазеть в окно на привычные пейзажи средней Англии.
Приближался какой-то довольно крупный город. По-видимому – Лестер. Ну да, значит, можно будет прогуляться по перрону. В дороге мне никогда не хотелось есть, но все-таки наверно стоит взять сэндвич и выпить пива в станционном буфете… или чаю и рюмку ликера.
Пока я раздумывал на эту тему, старушки ожили, начали поправлять прически и, судя по всему, готовились закончить свое путешествие.
Вскоре поезд остановился.
Я помог пожилым дамам вынести их саквояжи на перрон и, имея еще более пятнадцати минут в запасе, отправился к буфету. Там же у входа я приобрел местную газету, чтобы хоть чем-то занять дальнейшее время в поезде.
Из окна буфета был хорошо виден перрон и очень небольшое число людей садившихся в вагоны. Я тут же подумал, что вероятнее всего оставшуюся часть путешествия проведу в купе один, что, как бы там ни было, всегда приятней случайной компании.
Однако мои надежды не оправдались. Открыв дверь купе, я обнаружил там молодого человека, вальяжно расположившегося на местах моих бывших попутчиц. Мы кивнули друг другу. Я сел на свое место напротив и невольно сразу же обратил внимание на своего vis-a-vi. Точнее, на его одежду.
Такое встречаешь не каждый день. Одет он был не просто модно, а с той дорогой и подчеркнутой изысканностью, которую можно увидеть разве лишь на фотографиях в богатых иллюстрированных журналах. Даже для самого описания его наряда понадобились бы названия специальных и малоизвестных мне материй и красок. Его гладкий, не оставляющий складок костюм не был ни белым, ни желтым, а чем-то очень приятно средним. Под ним переливалась фиолетовая рубашка с расстегнутым отложным воротником. Тут же на полке лежала светлая шляпа с немного загнутыми как у ковбоев краями и с широкой в точный цвет с рубашкой фиолетовой лентой. Такой же платочек острым треугольником торчал из кармана его пиджака.
Хотя в моем собственном гардеробе все было в порядке, я почему-то почувствовал легкое беспокойство, ощупал рукой узел галстука и неизвестно зачем посмотрел на брюки.
Но впрочем, какое мне дело до незнакомого денди.
Я вытянул из кармана только что купленную местную газету и, разворачивая ее, машинально еще раз взглянул на шикарного соседа. На вид ему было никак не более тридцати. Лет двадцать семь – двадцать восемь, наверное.
Темные чуть волнистые волосы. Не очень длинные, лишь слегка находящие на уши. Открытый лоб. Лицо приятное, хотя, пожалуй, ничем особенным не примечательное. Нос правильный, прямой. И волевой с небольшим углублением подбородок. Лицо – скорее с оттенком благородства, чем красоты. Вот только немного странные глаза. Светло-серые, очень внимательные. Будто сразу схватывающие то, на чем остановились.
Я развернул газету, по своему обыкновению посередине, и начал читать, а, вернее сказать, перепрыгивая через строчки, просматривать сообщения о деловой жизни оставшегося позади Лестера, не имевшие для меня, по правде говоря, почти никакого интереса. Затем, чуть внимательней, я проглядел местные полицейские хроники. Потом, перевернув страницу, перешел на культурную и светскую жизнь.
Я увидел несколько больших фотографий и сообщения к ним. На одном из снимков какая-то бракосочетающаяся пара, на другом… я непроизвольно взглянул на своего соседа, а потом снова на фотографию.
Несомненно, одно и то же лицо!
«Я не ищу быстрого успеха в высшем свете, – значилось в начале текста под фотографией. – Люди должны быть красивыми везде: в Лондоне, в Лестере и других провинциальных городах, и даже в простом рыбачьем поселке. Служить этому отпущенным мне богом талантом – главная цель моей жизни».
«Хорошие слова», – подумал я. Дальше шел короткий рассказ об успешном дебюте молодого лондонского модельера, несомненно талантливого, и тепло принятого местной публикой. И имя – «Джеральд Холборн». Но самое удивительное было дальше. Мистер Холборн оказался никем иным, как наследным пэром, сыном лорда Джона Холборна, то есть прямым потомком едва ли не самого влиятельного в средневековье ланкаширского рода, и прежде всего тех мест вокруг Саутпорта, куда я сейчас направлялся. Я не смог не взглянуть на молодого человека еще раз и сразу встретился с его внимательными и слегка улыбающимися глазами.
– Судя по газете в ваших руках, мне нет надобности вам представляться, – произнес он мягким доброжелательным тоном.
– Капитан Дастингс, – тут же представился я, – в отставке. Еду отдыхать в ваши родные места. Вы тоже возвращаетесь домой?
– Строго говоря, мой дом в Лондоне. В замке под Саутпортом живет отец и еще кое-кто из родни. Конечно, это и мой наследственный замок, но я бываю там урывками, недолго. Слишком много работы в Лондоне. – Он слегка шевельнул бровями. – В нашем деле, знаете, иногда опасно потерять даже лишнюю неделю. Мода ведь очень капризна и переменчива. И конкурентов тьма. Особенно таких как я, только пробивающих себе дорогу.
– Однако же ваше имя, связи… – начал было я, но мой собеседник тут же меня вполне учтиво прервал.
– Совсем наоборот, – он грустно качнул головой, – аристократы не любят, когда на социальной лестнице возникает беспорядок. И очень не любят перебежчиков. Все должно, согласно их представлениям, стоять на своих местах. Художники, артисты или модельеры могут пользоваться там большой популярностью. Но с ними ищут лишь модного знакомства. Как, например, и с призовыми жокеями и даже с выигравшими скачки лошадьми. Все они, в конечном счете, нужны только для того, чтобы снисходительно потрепать их по холке.
Сказано было остроумно и без всякой рисовки. Я искренне рассмеялся.
– Так вы, аристократ, что же, не любите аристократию?
– Нет, нельзя сказать, что не люблю. Просто и с моей точки зрения все должно стоять на своих местах. Только сообразно личным достоинствам и общей человеческой пользе.
И опять мне понравился убедительный лаконизм его мыслей.
– А вы, стало быть, едете отдыхать в наши места? – спросил он. – Куда же именно?
– Пока точно не знаю. Наверно на окраине Саутпорта можно снять пару комнат для меня и моего друга. Он скоро должен присоединиться.
Мистер Холборн сморщил лоб и сомнительно качнул головой.
– Снять комнаты конечно не проблема. Но, видите ли, за последние несколько лет Саутпорт сильно изменился. Промышленность очень быстро растет. Раньше там были лишь ткацкие фабрики, да заводик рыбных консервов. Теперь развернули широкий комплекс электромеханических предприятий, еще что-то такое строят. В гавани стало больше торговых судов. Понаехало много разношерстного народа: ирландцы, иностранные моряки слоняются, ну и тому подобная публика. Вы не подумайте, что я имею что-нибудь против этих простых людей. Наоборот, слава богу, что больше рабочих мест становится и люди трудятся. Но этого всего ведь и в столице достаточно. А для отдыха нужен покой. К тому же, как бы ни старались городские власти, вода в непосредственной близости от города уже не такая чистая.
– Огорчительно! – я почувствовал откровенную растерянность, в особенности при мысли о радужных ожиданиях, в которых пребывает оставшийся в Лондоне Пэро. – Совсем непредвиденная ситуация для меня – я ведь исходил из впечатлений шестилетней давности.
– Шесть лет назад все было совсем по-другому. Да вы не расстраивайтесь, мы эту задачу решим. Наш замок в двух милях от города, а рядом, в полумиле, – небольшая деревушка. Местные жители ловят рыбу, другие – работают на птицефабрике, поставляют яйца и мясо в город. Там есть хорошие просторные дома, где проживают пожилые или совсем одинокие люди. Они вам и комнаты сдадут, и еду будут готовить за небольшую плату. Природа вокруг первозданная, пляжи пустынные.
– Благодарю вас, это прекрасный выход из положения. Две мили от города вы говорите? Наверно я смогу взять на вокзале такси?
– В этом не будет необходимости. За мной приедет машина и я вас подброшу до места. К тому же, мой дядя Мэтью знает там каждую собаку и сам подберет вам подходящее пристанище.
– Ей-богу не знаю, как вас благодарить! Без вашей помощи я понаделал бы, конечно, массу глупостей. И мог бы испортить отпуск и себе, и своему другу.
– Пустяки, не стоит никаких благодарностей.
Мы еще какое-то время поговорили о разных мелочах, последних событиях и сплетнях лондонской жизни. Потом мой новый знакомый извинился за то, что не сможет долее продолжать беседу, поскольку хочет немного поработать.
Он извлек из бокового отсека своего саквояжа широкоформатный блокнот, в каких обычно художники делают наброски, и несколько разной толщины грифельных карандашей. Я тоже занялся кое-какой работой – надо было написать пару деловых писем в Европу, и я принялся составлять их черновики.
Задумываясь над очередной фразой, я иногда поглядывал на своего соседа. Он придерживал блокнот в полувертикальном положении, упирая его нижний конец в колени. Я, разумеется, не пытался туда заглянуть, но трудно было не заметить чисто профессиональную легкость в движениях моего нового молодого знакомого и ту внутреннюю сосредоточенность, с которой он работал. Очередной зарисованный силуэтами лист переворачивался и начинался новый, часто он останавливался и задумывался, иногда недовольно постукивая концом толстого грифельного карандаша по подбородку. После каждой такой паузы мистер Холборн начинал с новой энергией обрабатывать лист бумаги, иногда заменяя грифельные карандаши, по-видимому, чтобы варьировать толщину линий и задавать оттенки. Часто, сравнивая новое с уже сделанным, он отлистывал блокнот назад. Было ясно, что, погрузившись в свою работу, он не следит за временем и тем, что происходит вокруг.
Продолжалось так почти два часа, и по моим соображениям поезд уже приближался к месту своего назначения.
Я посмотрел на часы – оставалось что-то около двадцати минут. И в этот как раз момент Джеральд Холборн захлопнул блокнот.
– Немного устал, – улыбнувшись, сообщил он и взглянул в окно. – А, мы кажется уже и подъезжаем.
Город действительно разросся и удивил меня долгими пригородами и большим числом хорошо видных издали дымящих заводских труб.
Наконец, поезд медленно въехал под крытый навес вокзальных перронов, а еще через несколько минут мы, разминая ноги, не спеша входили в зал ожидания.
– Джеральд!
Посередине зала, приветственно подняв вверх обе руки, стоял средних лет мужчина. Крепкий, с коротко остриженной почти круглой головой. Одет он был по-летнему легко: светло-серые парусиновые брюки, белая рубаха с короткими рукавами, легкие ботинки-полусандалии на ногах – типичный отдыхающий на небогатом курорте клерк.
– Джеральд, мой мальчик! – он уже стоял рядом и энергично обнимал молодого человека. – Как твои успехи, дорогой?
– Очень неплохо дядя, но сначала скажи – как отец?
– Ничуть не хуже обычного. Доктор им вполне доволен. Ну, что же, пойдем к автомобилю.
– Сейчас. Прежде познакомься, пожалуйста, с капитаном Дастингсом. Он прибыл в наши края на отдых, и нам надо помочь ему устроиться.
– Нет ничего проще. Очень рад познакомиться, – он протянул мне руку: – Мэтью Уиттон. Только я думаю, – он посмотрел на племянника, – в самом Саутпорте ему останавливаться вряд ли стоит.
– Да, я уже сказал мистеру Дастингсу об этом. Ты ведь сумеешь устроить его в деревне поблизости от нас.
– Вне всякого сомнения. Пойдемте же к машине.
Он схватил оба наши саквояжа и быстрым шагом направился к выходу.
– Ну зачем же, позвольте я сам… – смущенный такой любезностью начал я, но Джеральд сделал предупреждающий жест:
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Дядюшка силен как бык. Постоянно упражняется гирями, непосильными для нормального человека, и все равно не знает, куда девать излишки энергии.
– Ха-ха, тебе бы тоже не мешало побольше заниматься спортом, – полуоборотясь на его слова, проговорил мистер Уиттон. – Ну, пойдемте же, пойдемте.
Мне, для лучшего обзора местности, во время поездки предложили переднее сиденье рядом с Мэтью Уиттоном, который уселся за руль. Это позволило внимательней его рассмотреть.
На вид ему было лет около пятидесяти, но вряд ли больше. Нельзя сказать, что он производил впечатление силача – у него не было того показного рельефа мышц, которым козыряют фанаты в спортивных журналах или на шоу-конкурсах. В лексике простых, в особенности деревенских людей, есть слово «литой». Оно, на мой взгляд, очень подходило к тугой внутренней природной силе, которая порой превосходит искусственно накаченные мышцы. Мне встречались подобные люди, и очень похоже, именно к ним относился и Мэтью Уиттон.
Автомобиль с открытым верхом приятно продувался ветерком, и очень кстати – шел третий час дня и высоко стоящее солнце было жарким.
– Наверно, вода уже теплая и купальный сезон открылся? – спросил я у мистера Уиттона.
– Дядюшка Мэтью купается в любой воде, даже под Рождество, – ответил с заднего сиденья Джеральд Холборн.
– Не преувеличивай, пожалуйста, – улыбаясь, ответил тот. – А что касается воды, сегодня утром она была около восемнадцати градусов по Цельсию, и при такой жаркой погоде уже через неделю будет не менее двадцати.
Мы выскочили на окраину города, а еще через минуту покатили по широкой плотно уложенной гравием дороге. Справа от нас в разрядку виднелись крестьянские домики с подсобными постройками, слева – ярдов около трехсот – простиралась открытая местность, поросшая густой травой и редкими мелкими березками, а дальше виднелись громадные просторы моря, с густеющей к горизонту синевой. Берег здесь был чуть каменистым, приподнятым, и кромка воды оставалась вне поля зрения. Это создавало ощущение двух прекрасных соседствующих друг с другом природных миров. Воздух имел совершенно особенный запах, смешав в себе аромат сочных разогретых солнцем трав с легким, солоновато-йодистым дыханием моря.
Словно угадав мои ощущения, Мэтью Уиттон довольно проговорил:
– Хорошо тут у нас.
Каким-то приятным спокойным добродушием веяло от этого крепкого человека.
– А дальше природа еще лучше, – добавил с заднего сиденья Джеральд. – Сразу за нашим замком и той деревенькой, где вы остановитесь, начинаются дубовые леса. Шикарные, на много миль в глубину. Там есть деревья, которые древнее нашего рода. Кто-то правильно сказал, что они выросли на крови: здесь шли бои Кромвеля с роялистами и шотландцами. А еще раньше в этих местах были частые кровавые стычки между Ланкастерами и Йорками – алой и белой розами.
– А за кого в той войне выступал ваш род?
– Ха-ха, стыдно сознаться – и за тех и за других. Поэтому дядюшка Мэтью с одинаковой любовью рассаживает перед замком и белые, и алые розы.
– Джеральд, мой мальчик, не стоит смеяться над всем подряд, – слегка поморщившись, произнес Уиттон. Но и этот его маленький протест прозвучал мягко и снисходительно. – Знаешь к кому нам, по-моему, лучше всего поместить мистера Дастингса? К старикам Роббинсам.
– Правильно! Как я сам об этом не подумал. У них отличный дом, и люди они для нас близкие. Старый Роббинс еще занимается рыбной ловлей, – сообщил молодой человек, уже обращаясь ко мне, – а его жена отлично готовит. К тому же, у них неплохое хозяйство, да, дядя?
Мистер Уиттон кивнул:
– Прекрасная корова, овцы. Роббинс умелый рыбак, и к вашему столу всегда будет подаваться разнообразная свежая рыба. Жить будете, как у Христа за пазухой.
Впереди, слева от дороги, показался красивый и, судя по всему, недавно выстроенный коттедж. Не из дешевых, и совсем не деревенского типа.
– М-мм? – не поворачиваясь к племяннику, вопросительно протянул Уиттон.
– Да, останови, пожалуйста.
Тот затормозил и два раза громко нажал на клаксон.
С полминуты мы тихо стояли на дороге, потом дверь открылась и на крыльце показалась девушка. В легком, облегающем тонкую фигуру, светло-зеленом платье. Темные почти черные волосы были пострижены строгим каре с небольшой плотной челкой по верху высокого лба. Эта не очень обычная, характерная, пожалуй, для старых портретов английской аристократии прическа подчеркивала ее изящную шею и тонкие прямые плечи.
Она быстро пошла к нам по дорожке садика, а мистер Холборн уже вышел из машины и стоял у калитки.
– Здравствуйте, Джеральд! Очень рада вас видеть. Здравствуйте, господа.
Меня поразила улыбка, обнажившая на очень короткое мгновение ее зубы, ровные замечательно белые.
Мэтью приветственно махнул ей рукой как старой знакомой, а я привстал и несколько неловко поклонился из-за мешавшего мне автомобильного сиденья.
– Вы действительно рады меня видеть, Бета? – спросил Джеральд.
Она мило улыбнулась и кивнула в ответ головой.
– Тогда надеюсь, вы посетите нас сегодня в замке вместе с мистером Бакли?
Она опять очень мило и изящно кивнула:
– Я постараюсь, хотя папа ведь может задержаться, вы знаете, как он работает.
Они обменялись еще нескольким словами и, попрощавшись, мы двинулись дальше.
Почти сразу слева, с морской стороны, обозначился замок. Точнее, его верхняя часть в виде конических окончаний боковых башен и красной черепичной крыши центрального здания между ними. От основной дороги к замку шла боковая, поуже, но не из гравия, а мощенная старым плотно уложенным камнем.
– Мы проскочим мимо и завезем вас сразу к Роббинсам, – сообщил Мэтью. – Это еще несколько сотен ярдов, и справа начнется та самая деревенька.
Деревня оказалась совсем не маленькой – домов шестьдесят по меньшей мере. С приличным магазином в центре и пабом для пивного времяпрепровождения местной публики. В глубине, за последним рядом домов, просматривалась длинная современного стиля индустриальная постройка с какой-то техникой, трубами и прочими полагающимися и непонятными для обыкновенных людей приспособлениями. Из этого я правильно вывел, что вижу местную птицефабрику.
Дома жителей производили впечатление старых и добротных построек, выглядели крепкими, ухоженными, почти все – в два этажа.
– Совсем неплохая деревенька, – сказал я, – если ее вообще следует так именовать.
– Держится на птицефабрике в основном. Раньше была рыбацкой, но теперь этим меньше занимаются. Роббинс, как раз еще из тех старых рыбаков. Вон его дом. А сами вы любите рыбную ловлю?
– Очень, и занимаюсь этим при первой возможности.
– Ну, значит, он будет к вам вдвойне расположен, – проговорил с заднего сиденья Джеральд Холборн. – Сегодня вам надо будет пообвыкнуться здесь, отдохнуть с дороги. А завтра уж будьте любезны к нам в пять часов к чаю. А лучше – пораньше, посмотрите замок.
Жаркий, безоблачный. С льющимся отовсюду солнечным светом, и воздухом без всякого ветерка.
Мы условились с Пэро встретиться в Гринпарке в половине первого по полудню, чтобы окончательно договориться о завтрашнем отъезде на морское побережье. Недели на три, а то и на месяц.
Располагая запасом времени, я шел, не спеша, с левой стороны Темзы к месту нашей встречи.
Дойдя до середины Вестминстерского моста, я невольно залюбовался тихой блестящей от солнечных лучей гладью реки, почти перламутровой.
Чуть попыхивая короткой широкой трубой, одинокий буксир, приближаясь к мосту, тащил груженую толстыми деревянными брусьями баржу. И казалось, что даже эта железная машина понимает ненужность суеты и показной деловитости, когда вокруг столько ласкового тепла и света.
Лондон, уставший за многие холодные месяцы от сырых туманов, мелких моросящих дождей, ранних сумерек, переходящих в длинную ночь и оставляющих людям лишь скудный кусочек дневного света, получил, наконец, заслуженное летнее благополучие. Уже разъехались многие студенты, школьники туристическими группками отправлялись в путешествия по Англии, Шотландии, а некоторые – дальше в Европу.
Город пустел.
И это особенно хорошо ощущалось в его деловой части – на дверях некоторых контор уже висели уведомляющие таблички об их скором закрытии на отпускные каникулы. Стало меньше машин, и в поведении клерков чувствовалась несвойственная им медлительность.
Миновав знакомые улицы, я вышел к Гринпарку и направился к его центру с фонтаном.
Пэро уже ожидал меня и поприветствовал издали высоко поднятой шляпой, но как-то нерадостно, вяло. И улыбка на его лице, когда я приблизился, не производила бодрого впечатления.
– Что-нибудь случилось? – спросил я, ощущая неладное.
– О, ничего серьезного, mon ami. В мире столько происходит всяких ужасов, что наши мелкие неприятности нужно всегда воспринимать как благо.
– Значит, все-таки что-то не так. Скажите же толком, Пэро.
– Некоторые досадные пустяки: мой зубной врач пришел к выводу, что я не отделаюсь легкими процедурами. Помимо двух дырок наверху, которые он сегодня залечил, оказался совсем плохим шестой нижний зуб. Он чуть не рассыпался под бормашиной. – Пэро дернул щекой и не удержался от болезненной гримасы. – В общем, зуб надо удалять, ставить между двумя соседними мост, а это – долгие процедуры, примерки коронок… – он махнул рукой, уже не стараясь скрыть своего огорчения. – Так все это некстати в связи с нашими планами на отдых!
– Действительно чертовски неудачно, но сколько это все потребует времени?
– Доктор сказал, что дней шесть, если начать прямо завтра.
– Ну и не страшно, у меня есть еще кое-какие дела в Сити, отправимся на шесть дней позже.
– Нет-нет, Дастингс! Прошу вас, не проявляйте излишней солидарности! Это просто ни к чему. Поезжайте вперед, присмотрите нам подходящее местечко. Вам ведь, в действительности, совершенно нечего сейчас в Лондоне делать. Будете только постоянно спрашивать, как у меня идут дела, и выказывать сочувствие, в котором я совершенно не нуждаюсь!
Он вскинул голову, гордо поддернув строгий накрахмаленный воротничок, и посмотрел на меня взглядом бесстрашного, готового к битве воина. Получилось вполне натурально, но я то знал тому истинную цену: этот маленький человек храбро воевал два года во французской армии против не менее храбрых солдат Кайзера Вильгельма, потом, работая простым полицейским инспектором, не раз вступал в смертельную борьбу в ночных переулках и притонах Брюсселя и Антверпена, но в кабинет дантиста предпочитал входить без свидетелей, не уверенный в том, что сможет вполне успешно овладеть возникающими внутри паническими чувствами.
– Ну что ж, Пэро, извольте. Тогда я завтра же и отправлюсь утренним поездом. А через несколько дней, когда окончательно определюсь с местом нашего проживания, протелеграфирую вам.
– Вот и отлично, mon ami, вот и отлично! Знаете, меня беспокоит еще одна мелочь. Говорят, что после установки зубных протезов – всяких там коронок и мостов – у людей может измениться дикция. Появляются свистящие звуки и еще какие-то гадости, а?
– Мало ли что говорят. Не волнуйтесь, у вас же отличный доктор.
– Так-то оно так… Значит, вы выезжаете завтра в Саутпорт на Ирландское море?
– Ну-да, как мы и хотели.
– Я слышал, что там прекрасные рыбные места?
– Да, в особенности в это время года: много сельди, анчоусов.
– Очень хочется почувствовать запах моря, мой друг! – к моей радости, неожиданно взбодрился он. – В особенности запах водорослей, выброшенных на берег и высыхающих под жарким солнцем. Знаете, это запах моего детства. Моя бабушка жила на побережье, и мальчиком я выезжал к ней на лето. Вы никогда не обращали внимания, Дастингс, что очень далекие годы по их ощущению бывают гораздо ближе вчерашнего дня? И даже жутковато от этого делается.
Я не без грусти кивнул головой.
– И еще один запах того времени мне вспоминается.
– Какой?
– Поджаренной на оливковом масле камбалы. М-мм! Дастингс, с тушеной морковью и мелкопорезанным луком. Вы никогда не ели?
– Кажется нет, но думаю, что в Ирландском море и камбалы хватает. Постараюсь устроить что-нибудь такое к вашему приезду.
– Надо чтобы камбала была крупной, около полуметра, и абсолютно свежей, а не той мороженой дрянью, что кусками лежит на прилавках рыбных магазинов.
– Хорошо, я учту.
– Ну, – Пэро подал мне обычным своим изящным жестом руку, – идите собираться. До скорой встречи, и жду от вас телеграммы.
* * *
Ровно в восемь утра следующего дня мой поезд тронулся с Юстонского вокзала.Саутпорт был его предпоследним местом следования. Маршрут заканчивался в Престоне, известном каждому англичанину по исторической битве, где в 1648 году войска Кромвеля нанесли решающее поражение роялистам и союзным им шотландским кланам. И видимо, туда направлялась шумная орава школьников двенадцати-тринадцати лет, энергично занимавшая места, к счастью в соседнем, а не в моем вагоне.
Кроме меня в купе поместились еще две пожилые дамы, скоро задремавшие от постукивания колес и легкого покачивания вагона.
Дорога до Саутпорта занимала около шести с лишним часов.
Уже к половине пути я прочитал все утренние газеты и начал лениво глазеть в окно на привычные пейзажи средней Англии.
Приближался какой-то довольно крупный город. По-видимому – Лестер. Ну да, значит, можно будет прогуляться по перрону. В дороге мне никогда не хотелось есть, но все-таки наверно стоит взять сэндвич и выпить пива в станционном буфете… или чаю и рюмку ликера.
Пока я раздумывал на эту тему, старушки ожили, начали поправлять прически и, судя по всему, готовились закончить свое путешествие.
Вскоре поезд остановился.
Я помог пожилым дамам вынести их саквояжи на перрон и, имея еще более пятнадцати минут в запасе, отправился к буфету. Там же у входа я приобрел местную газету, чтобы хоть чем-то занять дальнейшее время в поезде.
Из окна буфета был хорошо виден перрон и очень небольшое число людей садившихся в вагоны. Я тут же подумал, что вероятнее всего оставшуюся часть путешествия проведу в купе один, что, как бы там ни было, всегда приятней случайной компании.
Однако мои надежды не оправдались. Открыв дверь купе, я обнаружил там молодого человека, вальяжно расположившегося на местах моих бывших попутчиц. Мы кивнули друг другу. Я сел на свое место напротив и невольно сразу же обратил внимание на своего vis-a-vi. Точнее, на его одежду.
Такое встречаешь не каждый день. Одет он был не просто модно, а с той дорогой и подчеркнутой изысканностью, которую можно увидеть разве лишь на фотографиях в богатых иллюстрированных журналах. Даже для самого описания его наряда понадобились бы названия специальных и малоизвестных мне материй и красок. Его гладкий, не оставляющий складок костюм не был ни белым, ни желтым, а чем-то очень приятно средним. Под ним переливалась фиолетовая рубашка с расстегнутым отложным воротником. Тут же на полке лежала светлая шляпа с немного загнутыми как у ковбоев краями и с широкой в точный цвет с рубашкой фиолетовой лентой. Такой же платочек острым треугольником торчал из кармана его пиджака.
Хотя в моем собственном гардеробе все было в порядке, я почему-то почувствовал легкое беспокойство, ощупал рукой узел галстука и неизвестно зачем посмотрел на брюки.
Но впрочем, какое мне дело до незнакомого денди.
Я вытянул из кармана только что купленную местную газету и, разворачивая ее, машинально еще раз взглянул на шикарного соседа. На вид ему было никак не более тридцати. Лет двадцать семь – двадцать восемь, наверное.
Темные чуть волнистые волосы. Не очень длинные, лишь слегка находящие на уши. Открытый лоб. Лицо приятное, хотя, пожалуй, ничем особенным не примечательное. Нос правильный, прямой. И волевой с небольшим углублением подбородок. Лицо – скорее с оттенком благородства, чем красоты. Вот только немного странные глаза. Светло-серые, очень внимательные. Будто сразу схватывающие то, на чем остановились.
Я развернул газету, по своему обыкновению посередине, и начал читать, а, вернее сказать, перепрыгивая через строчки, просматривать сообщения о деловой жизни оставшегося позади Лестера, не имевшие для меня, по правде говоря, почти никакого интереса. Затем, чуть внимательней, я проглядел местные полицейские хроники. Потом, перевернув страницу, перешел на культурную и светскую жизнь.
Я увидел несколько больших фотографий и сообщения к ним. На одном из снимков какая-то бракосочетающаяся пара, на другом… я непроизвольно взглянул на своего соседа, а потом снова на фотографию.
Несомненно, одно и то же лицо!
«Я не ищу быстрого успеха в высшем свете, – значилось в начале текста под фотографией. – Люди должны быть красивыми везде: в Лондоне, в Лестере и других провинциальных городах, и даже в простом рыбачьем поселке. Служить этому отпущенным мне богом талантом – главная цель моей жизни».
«Хорошие слова», – подумал я. Дальше шел короткий рассказ об успешном дебюте молодого лондонского модельера, несомненно талантливого, и тепло принятого местной публикой. И имя – «Джеральд Холборн». Но самое удивительное было дальше. Мистер Холборн оказался никем иным, как наследным пэром, сыном лорда Джона Холборна, то есть прямым потомком едва ли не самого влиятельного в средневековье ланкаширского рода, и прежде всего тех мест вокруг Саутпорта, куда я сейчас направлялся. Я не смог не взглянуть на молодого человека еще раз и сразу встретился с его внимательными и слегка улыбающимися глазами.
– Судя по газете в ваших руках, мне нет надобности вам представляться, – произнес он мягким доброжелательным тоном.
– Капитан Дастингс, – тут же представился я, – в отставке. Еду отдыхать в ваши родные места. Вы тоже возвращаетесь домой?
– Строго говоря, мой дом в Лондоне. В замке под Саутпортом живет отец и еще кое-кто из родни. Конечно, это и мой наследственный замок, но я бываю там урывками, недолго. Слишком много работы в Лондоне. – Он слегка шевельнул бровями. – В нашем деле, знаете, иногда опасно потерять даже лишнюю неделю. Мода ведь очень капризна и переменчива. И конкурентов тьма. Особенно таких как я, только пробивающих себе дорогу.
– Однако же ваше имя, связи… – начал было я, но мой собеседник тут же меня вполне учтиво прервал.
– Совсем наоборот, – он грустно качнул головой, – аристократы не любят, когда на социальной лестнице возникает беспорядок. И очень не любят перебежчиков. Все должно, согласно их представлениям, стоять на своих местах. Художники, артисты или модельеры могут пользоваться там большой популярностью. Но с ними ищут лишь модного знакомства. Как, например, и с призовыми жокеями и даже с выигравшими скачки лошадьми. Все они, в конечном счете, нужны только для того, чтобы снисходительно потрепать их по холке.
Сказано было остроумно и без всякой рисовки. Я искренне рассмеялся.
– Так вы, аристократ, что же, не любите аристократию?
– Нет, нельзя сказать, что не люблю. Просто и с моей точки зрения все должно стоять на своих местах. Только сообразно личным достоинствам и общей человеческой пользе.
И опять мне понравился убедительный лаконизм его мыслей.
– А вы, стало быть, едете отдыхать в наши места? – спросил он. – Куда же именно?
– Пока точно не знаю. Наверно на окраине Саутпорта можно снять пару комнат для меня и моего друга. Он скоро должен присоединиться.
Мистер Холборн сморщил лоб и сомнительно качнул головой.
– Снять комнаты конечно не проблема. Но, видите ли, за последние несколько лет Саутпорт сильно изменился. Промышленность очень быстро растет. Раньше там были лишь ткацкие фабрики, да заводик рыбных консервов. Теперь развернули широкий комплекс электромеханических предприятий, еще что-то такое строят. В гавани стало больше торговых судов. Понаехало много разношерстного народа: ирландцы, иностранные моряки слоняются, ну и тому подобная публика. Вы не подумайте, что я имею что-нибудь против этих простых людей. Наоборот, слава богу, что больше рабочих мест становится и люди трудятся. Но этого всего ведь и в столице достаточно. А для отдыха нужен покой. К тому же, как бы ни старались городские власти, вода в непосредственной близости от города уже не такая чистая.
– Огорчительно! – я почувствовал откровенную растерянность, в особенности при мысли о радужных ожиданиях, в которых пребывает оставшийся в Лондоне Пэро. – Совсем непредвиденная ситуация для меня – я ведь исходил из впечатлений шестилетней давности.
– Шесть лет назад все было совсем по-другому. Да вы не расстраивайтесь, мы эту задачу решим. Наш замок в двух милях от города, а рядом, в полумиле, – небольшая деревушка. Местные жители ловят рыбу, другие – работают на птицефабрике, поставляют яйца и мясо в город. Там есть хорошие просторные дома, где проживают пожилые или совсем одинокие люди. Они вам и комнаты сдадут, и еду будут готовить за небольшую плату. Природа вокруг первозданная, пляжи пустынные.
– Благодарю вас, это прекрасный выход из положения. Две мили от города вы говорите? Наверно я смогу взять на вокзале такси?
– В этом не будет необходимости. За мной приедет машина и я вас подброшу до места. К тому же, мой дядя Мэтью знает там каждую собаку и сам подберет вам подходящее пристанище.
– Ей-богу не знаю, как вас благодарить! Без вашей помощи я понаделал бы, конечно, массу глупостей. И мог бы испортить отпуск и себе, и своему другу.
– Пустяки, не стоит никаких благодарностей.
Мы еще какое-то время поговорили о разных мелочах, последних событиях и сплетнях лондонской жизни. Потом мой новый знакомый извинился за то, что не сможет долее продолжать беседу, поскольку хочет немного поработать.
Он извлек из бокового отсека своего саквояжа широкоформатный блокнот, в каких обычно художники делают наброски, и несколько разной толщины грифельных карандашей. Я тоже занялся кое-какой работой – надо было написать пару деловых писем в Европу, и я принялся составлять их черновики.
Задумываясь над очередной фразой, я иногда поглядывал на своего соседа. Он придерживал блокнот в полувертикальном положении, упирая его нижний конец в колени. Я, разумеется, не пытался туда заглянуть, но трудно было не заметить чисто профессиональную легкость в движениях моего нового молодого знакомого и ту внутреннюю сосредоточенность, с которой он работал. Очередной зарисованный силуэтами лист переворачивался и начинался новый, часто он останавливался и задумывался, иногда недовольно постукивая концом толстого грифельного карандаша по подбородку. После каждой такой паузы мистер Холборн начинал с новой энергией обрабатывать лист бумаги, иногда заменяя грифельные карандаши, по-видимому, чтобы варьировать толщину линий и задавать оттенки. Часто, сравнивая новое с уже сделанным, он отлистывал блокнот назад. Было ясно, что, погрузившись в свою работу, он не следит за временем и тем, что происходит вокруг.
Продолжалось так почти два часа, и по моим соображениям поезд уже приближался к месту своего назначения.
Я посмотрел на часы – оставалось что-то около двадцати минут. И в этот как раз момент Джеральд Холборн захлопнул блокнот.
– Немного устал, – улыбнувшись, сообщил он и взглянул в окно. – А, мы кажется уже и подъезжаем.
Город действительно разросся и удивил меня долгими пригородами и большим числом хорошо видных издали дымящих заводских труб.
Наконец, поезд медленно въехал под крытый навес вокзальных перронов, а еще через несколько минут мы, разминая ноги, не спеша входили в зал ожидания.
– Джеральд!
Посередине зала, приветственно подняв вверх обе руки, стоял средних лет мужчина. Крепкий, с коротко остриженной почти круглой головой. Одет он был по-летнему легко: светло-серые парусиновые брюки, белая рубаха с короткими рукавами, легкие ботинки-полусандалии на ногах – типичный отдыхающий на небогатом курорте клерк.
– Джеральд, мой мальчик! – он уже стоял рядом и энергично обнимал молодого человека. – Как твои успехи, дорогой?
– Очень неплохо дядя, но сначала скажи – как отец?
– Ничуть не хуже обычного. Доктор им вполне доволен. Ну, что же, пойдем к автомобилю.
– Сейчас. Прежде познакомься, пожалуйста, с капитаном Дастингсом. Он прибыл в наши края на отдых, и нам надо помочь ему устроиться.
– Нет ничего проще. Очень рад познакомиться, – он протянул мне руку: – Мэтью Уиттон. Только я думаю, – он посмотрел на племянника, – в самом Саутпорте ему останавливаться вряд ли стоит.
– Да, я уже сказал мистеру Дастингсу об этом. Ты ведь сумеешь устроить его в деревне поблизости от нас.
– Вне всякого сомнения. Пойдемте же к машине.
Он схватил оба наши саквояжа и быстрым шагом направился к выходу.
– Ну зачем же, позвольте я сам… – смущенный такой любезностью начал я, но Джеральд сделал предупреждающий жест:
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Дядюшка силен как бык. Постоянно упражняется гирями, непосильными для нормального человека, и все равно не знает, куда девать излишки энергии.
– Ха-ха, тебе бы тоже не мешало побольше заниматься спортом, – полуоборотясь на его слова, проговорил мистер Уиттон. – Ну, пойдемте же, пойдемте.
Мне, для лучшего обзора местности, во время поездки предложили переднее сиденье рядом с Мэтью Уиттоном, который уселся за руль. Это позволило внимательней его рассмотреть.
На вид ему было лет около пятидесяти, но вряд ли больше. Нельзя сказать, что он производил впечатление силача – у него не было того показного рельефа мышц, которым козыряют фанаты в спортивных журналах или на шоу-конкурсах. В лексике простых, в особенности деревенских людей, есть слово «литой». Оно, на мой взгляд, очень подходило к тугой внутренней природной силе, которая порой превосходит искусственно накаченные мышцы. Мне встречались подобные люди, и очень похоже, именно к ним относился и Мэтью Уиттон.
Автомобиль с открытым верхом приятно продувался ветерком, и очень кстати – шел третий час дня и высоко стоящее солнце было жарким.
– Наверно, вода уже теплая и купальный сезон открылся? – спросил я у мистера Уиттона.
– Дядюшка Мэтью купается в любой воде, даже под Рождество, – ответил с заднего сиденья Джеральд Холборн.
– Не преувеличивай, пожалуйста, – улыбаясь, ответил тот. – А что касается воды, сегодня утром она была около восемнадцати градусов по Цельсию, и при такой жаркой погоде уже через неделю будет не менее двадцати.
Мы выскочили на окраину города, а еще через минуту покатили по широкой плотно уложенной гравием дороге. Справа от нас в разрядку виднелись крестьянские домики с подсобными постройками, слева – ярдов около трехсот – простиралась открытая местность, поросшая густой травой и редкими мелкими березками, а дальше виднелись громадные просторы моря, с густеющей к горизонту синевой. Берег здесь был чуть каменистым, приподнятым, и кромка воды оставалась вне поля зрения. Это создавало ощущение двух прекрасных соседствующих друг с другом природных миров. Воздух имел совершенно особенный запах, смешав в себе аромат сочных разогретых солнцем трав с легким, солоновато-йодистым дыханием моря.
Словно угадав мои ощущения, Мэтью Уиттон довольно проговорил:
– Хорошо тут у нас.
Каким-то приятным спокойным добродушием веяло от этого крепкого человека.
– А дальше природа еще лучше, – добавил с заднего сиденья Джеральд. – Сразу за нашим замком и той деревенькой, где вы остановитесь, начинаются дубовые леса. Шикарные, на много миль в глубину. Там есть деревья, которые древнее нашего рода. Кто-то правильно сказал, что они выросли на крови: здесь шли бои Кромвеля с роялистами и шотландцами. А еще раньше в этих местах были частые кровавые стычки между Ланкастерами и Йорками – алой и белой розами.
– А за кого в той войне выступал ваш род?
– Ха-ха, стыдно сознаться – и за тех и за других. Поэтому дядюшка Мэтью с одинаковой любовью рассаживает перед замком и белые, и алые розы.
– Джеральд, мой мальчик, не стоит смеяться над всем подряд, – слегка поморщившись, произнес Уиттон. Но и этот его маленький протест прозвучал мягко и снисходительно. – Знаешь к кому нам, по-моему, лучше всего поместить мистера Дастингса? К старикам Роббинсам.
– Правильно! Как я сам об этом не подумал. У них отличный дом, и люди они для нас близкие. Старый Роббинс еще занимается рыбной ловлей, – сообщил молодой человек, уже обращаясь ко мне, – а его жена отлично готовит. К тому же, у них неплохое хозяйство, да, дядя?
Мистер Уиттон кивнул:
– Прекрасная корова, овцы. Роббинс умелый рыбак, и к вашему столу всегда будет подаваться разнообразная свежая рыба. Жить будете, как у Христа за пазухой.
Впереди, слева от дороги, показался красивый и, судя по всему, недавно выстроенный коттедж. Не из дешевых, и совсем не деревенского типа.
– М-мм? – не поворачиваясь к племяннику, вопросительно протянул Уиттон.
– Да, останови, пожалуйста.
Тот затормозил и два раза громко нажал на клаксон.
С полминуты мы тихо стояли на дороге, потом дверь открылась и на крыльце показалась девушка. В легком, облегающем тонкую фигуру, светло-зеленом платье. Темные почти черные волосы были пострижены строгим каре с небольшой плотной челкой по верху высокого лба. Эта не очень обычная, характерная, пожалуй, для старых портретов английской аристократии прическа подчеркивала ее изящную шею и тонкие прямые плечи.
Она быстро пошла к нам по дорожке садика, а мистер Холборн уже вышел из машины и стоял у калитки.
– Здравствуйте, Джеральд! Очень рада вас видеть. Здравствуйте, господа.
Меня поразила улыбка, обнажившая на очень короткое мгновение ее зубы, ровные замечательно белые.
Мэтью приветственно махнул ей рукой как старой знакомой, а я привстал и несколько неловко поклонился из-за мешавшего мне автомобильного сиденья.
– Вы действительно рады меня видеть, Бета? – спросил Джеральд.
Она мило улыбнулась и кивнула в ответ головой.
– Тогда надеюсь, вы посетите нас сегодня в замке вместе с мистером Бакли?
Она опять очень мило и изящно кивнула:
– Я постараюсь, хотя папа ведь может задержаться, вы знаете, как он работает.
Они обменялись еще нескольким словами и, попрощавшись, мы двинулись дальше.
Почти сразу слева, с морской стороны, обозначился замок. Точнее, его верхняя часть в виде конических окончаний боковых башен и красной черепичной крыши центрального здания между ними. От основной дороги к замку шла боковая, поуже, но не из гравия, а мощенная старым плотно уложенным камнем.
– Мы проскочим мимо и завезем вас сразу к Роббинсам, – сообщил Мэтью. – Это еще несколько сотен ярдов, и справа начнется та самая деревенька.
Деревня оказалась совсем не маленькой – домов шестьдесят по меньшей мере. С приличным магазином в центре и пабом для пивного времяпрепровождения местной публики. В глубине, за последним рядом домов, просматривалась длинная современного стиля индустриальная постройка с какой-то техникой, трубами и прочими полагающимися и непонятными для обыкновенных людей приспособлениями. Из этого я правильно вывел, что вижу местную птицефабрику.
Дома жителей производили впечатление старых и добротных построек, выглядели крепкими, ухоженными, почти все – в два этажа.
– Совсем неплохая деревенька, – сказал я, – если ее вообще следует так именовать.
– Держится на птицефабрике в основном. Раньше была рыбацкой, но теперь этим меньше занимаются. Роббинс, как раз еще из тех старых рыбаков. Вон его дом. А сами вы любите рыбную ловлю?
– Очень, и занимаюсь этим при первой возможности.
– Ну, значит, он будет к вам вдвойне расположен, – проговорил с заднего сиденья Джеральд Холборн. – Сегодня вам надо будет пообвыкнуться здесь, отдохнуть с дороги. А завтра уж будьте любезны к нам в пять часов к чаю. А лучше – пораньше, посмотрите замок.