Страница:
Виктория Александер
Да будет любовь!
С чувством глубокой любви посвящаю эту книгу моему дорогому другу Бобу Гилуму, который наконец нашел героиню своего романа. Будь счастлив, ты это заслужил.
Пролог
Декабрь 1853 года
– Сегодня мы представляем собой довольно мрачную компанию. – Оливер Лейтон, граф Норкрофт, окинул неторопливым взглядом друзей, собравшихся в салоне клуба.
– Как тут не быть мрачным? – отозвался Найджел Кавендиш, сын виконта Кавендиша, угрюмо глядя на свой бокал. – Жизнь несется вперед, и еще один год подходит к своему завершению. Мы постарели на целый год и еще на шаг приблизились к неизбежному финалу, который ожидает нас всех.
– Не люблю появляться в середине разговора. – Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли и наследник герцога Роксборо, опустился на свободное кресло и улыбнулся друзьям. Как всегда, от Хелмсли исходили оптимизм и благожелательность, которые одинаково притягательно действовали как на мужчин, так и на женщин. – Увы, выражения ваших лиц читаются так же легко, как страницы «Морнинг таймс». Полагаю, слово «фатум» фигурирует при разговоре о перспективе женитьбы?
– Что еще способно навести такую тоску на мужчину? – проговорил Гидеон Пирсолл, виконт Уортон, в типичной для него циничной манере, которую он довел до совершенства.
– В самом деле, что? – пробормотал Кавендиш. Хелмсли удивленно вскинул бровь.
– Конечно, мы все согласны, что это наш долг – жениться и произвести наследников, чтобы передать титулы, имения, состояния, продолжить фамилию и так далее. Но согласитесь, страсть и желание – совершенно разные вещи. Женитьба – это пугающая перспектива, которую не может приветствовать ни один здравомыслящий мужчина. – Уортон подал знак внимательно наблюдающему за друзьями официанту, и тот мгновенно пополнил запасы спиртного. – А перспектива такова, что больше никто из нас не может от этого уклоняться.
Уортон был единственным, кто не уклонялся от этого полностью, но этот предмет, по неписаному соглашению, никогда не обсуждался.
– Не могу сказать, что я все еще хочу уклоняться от женитьбы, – мягко заметил Хелмсли.
– Разумеется, не можешь. – Оливер фыркнул. – Мы все видели, как ты бежал что было сил по проходу между рядами в церкви!
Хелмсли принял бокал из рук официанта.
– Просто я пока не нашел подходящей женщины.
– Подходящей? – Уортон возвел глаза к потолку. – Ты имеешь в виду женщину, которая воспламенит твое сердце?
– Не говоря о чреслах, – добавил Кавендиш.
– Женщину, которая заставит сосредоточить на ней все твое внимание? – с неким драматическим изыском добавил Оливер. – Что ж, это относится ко всем вам.
Хелмсли удивленно огляделся:
– Разве я не упоминал об этом раньше?
– Всякий раз, когда речь заходила о потенциальных невестах. – Уортон вздохнул. – Давайте посмотрим, способны ли мы припомнить все требования, предъявляемые к будущей леди Хелмсли: их достаточно много, насколько я знаю.
– Так и должно быть, – твердо заявил Хелмсли. – Моя жена в один прекрасный день станет герцогиней Роксборо, а этому статусу не так-то просто соответствовать.
– Равно как и статусу идеальной жены, – усмехнулся Оливер.
– Идеальная – понятие относительное, – заметил Уортон. – Каждый это понимает по-своему. Я, например, не считаю, что его требования рисуют идеальный образ.
Хелмсли поднял бокал, предлагая тост:
– За то, что подпадает под понятие идеального.
– Идеального? – Оливер фыркнул. – Твое понимание идеального больше походит на то, что здравомыслящий мужчина назовет скорее трудным.
Уортон издал продолжительный вздох.
– Все это самый настоящий вздор, не так ли?
– Да, и это меня страшно беспокоит, – мрачно заметил Кавендиш.
– В самом деле? – забеспокоился Хелмсли. – Может, я сейчас слишком много выпил?
– Это не исключено. – Уортон пожал плечами. – Подобные дискуссии об отношениях между мужчинами и женщинами и о том, что мы желаем и чего не желаем, обычно возникают в конце вечера после длительных возлияний. После того как мы подробно обсудили печальное состояние современной политики и перед тем как углубиться в рассуждения об истинном смысле существования, самое время перейти к подобным разговорам.
– Кажется, для этого не требуется избыточного возлияния, – пробормотал Кавендиш.
– Должен отметить, требования Хелмсли не слишком различаются, будь он изрядно выпивши или трезвый как стеклышко. Это говорит либо о его постоянстве, либо о банальном упрямстве. – Оливер внимательно посмотрел на своего друга.
Упрямство? Не так-то просто обнаружить с первого взгляда заложенное в характере упрямство. Джонатон Эффингтон имел привлекательную внешность, которую дополняли его благожелательность и дружелюбие. К этому добавлялись наличие у него титула, перспектив и семейное богатство. Оставалось лишь удивляться, почему Джонатон до сих пор не нашел невесты, которая полностью отвечала бы его ожиданиям. Конечно, недостатка в кандидатах на роль будущей герцогини Роксборо у него не было, но Хелмсли уже давно дал понять, что его не устраивает невеста покорная, чопорная и добродетельная во всех отношениях, каковую способно породить английское светское общество. Он заявил, что такая жена утомит его до слез, и Оливер не был уверен в том, что Хелмсли не прав. Кавендиш же считал, что от такой жены можно ожидать многих неприятностей.
– Итак, Хелмсли заявил, что он не желает иметь жену, которая абсолютно послушна и слепо ему во всем повинуется. – Оливер поднял бокал. – Пощади его, милостивый Боже!
– Бог может пощадить, – рассудительно заметил Уортон. – А вот женщина с таким характером определенно не пощадит.
– Лично я не возражал бы против слепого повиновения. – Кавендиш несколько мгновений молчал, как бы взвешивая все «за» и «против». – Женщина, которая в точности выполняет то, что я желаю и когда я желаю, не задавая при этом неприятных вопросов, не столь уж и плоха. Я считаю, что это было бы наилучшим качеством в жене. – Он вдруг нахмурил брови. – В то же время я готов отчасти пожертвовать этим качеством в пользу внешности. Жена должна быть обязательно миловидной и, разумеется, из хорошей семьи, причем с приличным приданым.
– Ничто из этого не имеет большого значения, если ты решил прожить с этой женщиной всю жизнь, – с величественным видом изрек Хелмсли, после чего улыбнулся. – Конечно же, она должна быть симпатичной, но все остальное тоже не возбраняется.
– В конце концов, тебе придется спать с ней, не так ли? – Уортон задумчиво пригубил бренди. – Огромное состояние вряд ли сделает не слишком приятные лицо и фигуру более привлекательными.
Хелмсли энергично кивнул:
– Я тоже об этом подумал, но все равно ты сегодня циничен более обычного.
Уортон передернул плечами:
– Это неблагоприятное сезонное влияние, все добрые чувства выходят из-под контроля при такой погоде.
Присутствующие, включая самого Уортона, знали, что он любил разыгрывать роль прожженного циника. А кто ему возразит? Это было частью неписаного соглашения между давними друзьями – не разрушать иллюзии о самом себе, если в том нет чрезвычайной необходимости.
По всей вероятности, со стороны эти вылощенные джентльмены казались довольно необычной группой: несмотря на различие их общественного положения и возраста, они словно явились из отдаленных друг от друга цивилизаций. Склонный к цинизму Уортон, обладатель красивой внешности и тяготеющий к печальным размышлениям брюнет, являл собой полный контраст Кавендишу, который выглядел по-мальчишески задорно. Кавендиш то и дело попадал в любовные переделки, тогда как Хелмсли был среди них истинным оптимистом и любил добрую шутку, веселое пари и хорошую одежду. Что касается Оливера, то он неким странным образом сочетал в себе качества каждого из друзей.
Все они посещали одну и ту же школу, но по-настоящему стали друзьями недавно, когда сделались завсегдатаями одного и того же клуба и одних и тех же светских мероприятий. Дружба Оливера с Хелмсли началась с того времени, когда он весьма безуспешно домогался руки младшей сестры Хелмсли. Каким образом отношения всех четверых столь быстро перешли в крепкую дружбу, до сих пор оставалось для них предметом жарких споров.
Случались моменты, когда самым важным для приятелей оставалась честность. Бывали случаи, когда им приходилось закрывать глаза на некоторые неблаговидные факты – преимущественно эти ситуации касались прекрасного пола, который традиционно является одной из возможных причин попадания в экстремальные ситуации и злоупотребления спиртным.
Был ли сейчас именно этот момент и требовалось ли проявить достаточную меру честности?
Оливер вздохнул.
– Джонатон Эффингтон, лорд Хелмсли, наследник герцога Роксборо, – Оливер направил обвиняющий перст в сторону друга, – ты, конечно, приятный человек, и…
– И тебя любят женщины, – подхватил Кавендиш, – но…
– Никаких «но». По-моему, это очень даже неплохо. – Хелмсли растянул губы в улыбке. – Разве плохо быть приятным?
– А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?
Хелмсли рассмеялся:
– Не говори вздор!
Оливер нахмурился:
– Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…
– Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?
Оливер понизил голос:
– Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?
– Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?
– Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…
– Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.
– Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?
– Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?
– Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.
Хелмсли фыркнул:
– Вздор, я…
– В твоих связях никогда не было страсти, старина, – наставительно произнес Оливер, – я хочу сказать, настоящей страсти.
– Но это же смешно! – В голосе Хелмсли слышалось возмущение. – Я переживал безграничную страсть и, можно сказать, весь пропитан страстью! Страсть буквально преследует меня. Я никогда не слышал жалоб на то, что мне недостает страсти. – Хелмсли быстро опорожнил бокал. – А вы говорите – недостаток страсти!
– Это не та страсть, – пояснил Оливер. – Мы говорим о страсти души, страсти сердца.
Уортон кивнул.
– О любви, если хочешь знать.
Кавендиш поднял свой бокал.
– Да, о любви.
– О любви, Джонатон. – Оливер устремил на приятеля пристальный взгляд. – Впрочем, можешь называть это, как тебе нравится. Ты никогда не влюблялся без оглядки, никогда не был охвачен пожаром страсти. Вот почему вы с леди, с которой ты встретился взглядом, способны пойти разными дорогами, не бросая друг другу взаимных упреков.
– И без обещаний неумирающей любви. – Уортон небрежно махнул рукой. – Даже без угроз…
– Без того, что члены семьи клянутся идти по твоему следу хоть на край земли, чтобы разделать тебя, словно гуся, если ты… – Кавендиш поморщился. – К несчастью, такое случилось со мной…
Уортон неподвижно уставился на Кавендиша; в его глазах читалось одновременно и благоговение, и недоверие.
– Интересно, где только ты находишь для этого время…
Кавендиш усмехнулся:
– По правде сказать, я и сам не знаю.
– В этом нет ничего забавного, – мягко возразил Хелмсли. – Я в такой же степени страстный, как и вы, а может, даже больше. Просто я превращаю свои страсти в прозу.
Оливер сдержал улыбку: он знал, что Хелмсли воображает себя вторым Чарлзом Диккенсом, хотя пока опубликовал всего лишь единственное стихотворение. Крестный отец Хелмсли был весьма уважаемым издателем, а его мать писала приключенческие и любовные романы. Конечно же, он мог бы опубликоваться, но предпочитал предлагать свои опусы под вымышленным именем, желая, чтобы публика оценила его заслуги, а не семейные связи. Неподкупность Хелмсли оставалась непоколебимой, хотя его гордость подвергалась болезненному испытанию.
– Вероятно, – Хелмсли задумчиво посмотрел на друзей, – не отсутствие страсти стало причиной ваших обвинений, а мое искусство и, могу прибавить, успех в общении с прекрасным полом.
Оливер и Уортон обменялись взглядами, а Кавендиш презрительно фыркнул.
– Просто пока ты не попадал в слишком скандальные ситуации.
– И не попаду. – Хелмсли поднялся и отвесил друзьям изысканный поклон. – Я настоящий джентльмен. Это сочетается с присущим мне обаянием и пониманием женской природы. По этой причине мы обходимся без взаимных упреков и дурацких обещаний, а также, – он задумчиво посмотрел на Кавендиша, – без угроз, если леди и я решили расстаться. Что касается идеальной невесты, то я в точности знаю, чего я хочу. Как только я найду ее, то не стану зря терять время и предложу ей стать моей женой. Это мое знание приносит мне удовлетворение, как и положено всякому знанию. – На губах Хелмсли мелькнула торжествующая улыбка. – Вот те мои достоинства, которые сводят вас с ума!
– В один прекрасный день, старик, ты со своей самоуверенностью потерпишь фиаско. – В голосе Уортона прозвучало что-то зловещее.
Дело было не в том, что Хелмсли вел себя лучше других, а в том, что он никогда не попадал в ситуации, из которых потом нужно выпутываться. Именно это качество вкупе с раздражающей тенденцией женщин немедленно все ему прощать, равно как и незаурядное везение создали Хелмсли светскую репутацию если не безупречного, то, во всяком случае, чрезвычайно респектабельного мужчины.
– Возьми, например, свои рандеву, которые ты имел каждый год на семейном рождественском балу. – Уортон с любопытством посмотрел на Хелмсли. – Разве тебя не беспокоили бы возможные последствия, если бы кто-то узнал о твоей маленькой встрече?
Хелмсли на несколько мгновений задумался, затем пожал плечами и улыбнулся:
– Нет.
Всем давно было известно, что на ежегодном рождественском балу Хелмсли по традиции имел свидание с женщиной, которая ему приглянулась, в библиотеке Эффингтон-Хауса. При этом он каждый раз заявлял, что эти встречи достаточно невинны и состоят из беседы, шампанского, да еще, возможно, из нескольких легких объятий и одного-двух поцелуев. И уж точно ничего такого, что могло бы спровоцировать настоящий скандал или опозорить девственницу, никаких кувырканий на библиотечном ковре.
Подобные заявления делались с озорным блеском в глазах, а поскольку Хелмсли гордился своим благородством и тем, что он истинный джентльмен, никто, за исключением самих леди, не знал, что именно происходило в библиотеке Эффингтон-Хауса во время рождественского бала.
Итак, Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли, наследник герцога Роксборо, ни разу не был застигнут врасплох, и это сводило его друзей с ума.
– Послушай, из простого любопытства позволь спросить, – с небрежным видом произнес Кавендиш, – кто та леди, которая окажется в библиотеке в этом году?
– Да, действительно, Хелмсли, скажи нам, – растягивая слова, подключился к беседе Уортон. – Кто эта счастливица?
– Не могу поверить, что вы спрашиваете о таких интимных вещах. Джентльмен никогда, ни при каких обстоятельствах не открывает имя леди! – Хелмсли укоризненно и как бы поддразнивая покачал головой. – Кроме того, – на его лице засветилась совсем не джентльменская улыбка, – до бала еще целая неделя.
Оливер недоверчиво хмыкнул:
– Стало быть, пока что леди нет…
– Будет, старина, непременно будет. – Хелмсли сделал выразительную паузу. – Не хотите заключить небольшое пари на эту тему?
Оливер покачал головой:
– Нет.
– С таким же успехом мы могли бы выбросить наши деньги на площади, – сухо добавил Уортон. – Но мы этого не сделаем.
Хелмсли засмеялся:
– На этой ноте я позволю себе пожелать вам всего доброго. До Рождества остается лишь неделя, и у меня непочатый край работы.
– Что ж, иди. – Уортон помахал ему рукой. – И уноси это отвратительно радостное настроение с собой.
Друзья попрощались, и спустя минуту Хелмсли ушел, сопровождаемый тихим свистом рождественского гимна.
– Я вот о чем думаю, – Уортон задумчиво посмотрел на удаляющуюся фигуру Хелмсли, – что будет, если этот господин действительно найдет женщину, которая отвечает всем его требованиям?
– Женщину с характером, которая способна бросить ему вызов? – Оливер хмыкнул. – Боюсь, при наличии всех других хороших качеств Хелмсли не сочтет ее столь уж очаровательной.
– Опираясь на свой опыт, скажу, что женщины с характером обычно бывают упрямы и прямолинейны: они не утруждают себя соблюдением правил приличия. Они отнюдь не принадлежат к разряду будущих герцогинь. Конечно, Хелмсли получит удовольствие, но не исключено, что такая женщина может свести его с ума.
Это была восхитительная мысль, и друзья довольно долго молчали, наслаждаясь ею.
– Вообще-то жалко, – начал Уортон.
– Я как раз подумал то же самое. – Оливер медленно кивнул.
Уортон нахмурил брови.
– Все же досадно, что никто конкретный не приходит мне на ум.
– Никто, с кем он еще не встречался. – Оливер покачал головой. – Стало быть, эта особа нам совершенно неизвестна.
– И самое меньшее, что мы можем сделать…
– Во имя нашей дружбы и в духе времени…
– Что? Что именно? – В голосе Кавендиша прозвучало смятение. – Какую малость могли бы мы сделать во имя нашей дружбы и в духе времени?
– Как что? Разумеется, дать Хелмсли именно то, что он хочет. – Оливер ухмыльнулся. – Женщину его мечты.
– Блестящая идея. – Уортон сдержал тяжелый вздох. – Боюсь, однако, что мы ничего не можем сделать в этом отношении.
– У меня есть кузина, которая должна приехать из Италии со дня на день, – неожиданно проговорил Оливер.
– Кузина? И тот тип женщин, который нравится Хелмсли?
– Понятия не имею. – Оливер на некоторое время задумался. – Моя мать переписывается с этой девицей регулярно, но мы не видели ее уже несколько лет. Я помню ее как полную, веснушчатую, рыжеволосую и спокойную девочку. Такой ребенок не особенно привлекателен, но достаточно приятен.
– Боюсь, для окружающих она изменилась… – предположил Кавендиш.
– Вероятно. Сейчас ей двадцать пять…
– И она до сих пор не замужем?
– Нет. Моя мать неоднократно говорила, что ее отец очень недоволен этим.
– Не выйти замуж до двадцати пяти лет! – Кавендиш поморщился. – Это плохой знак.
– Сомневаюсь, что она годится для нашей цели. – Оливер пожал плечами. – Письмо Фионы, в котором сообщалось о ее прибытии, было кратким и не содержало сведений о характере молодой леди. Так же не указывалась причина, по которой она решила вернуться в Англию. Правда, отец Фионы умер несколько месяцев назад, и вполне возможно, что она просто захотела вернуться домой. Кроме того, я не уверен, что имею право предложить члена семьи для этого эксперимента.
– А жаль. Мне бы очень хотелось увидеть, как Хелмсли влюбится по уши в девушку, которая обладает в точности теми качествами, которые он хочет в ней видеть. Это был бы по-настоящему рождественский подарок. – Хищная улыбка медленно расплылась на лице Уортона. – О да, это и в самом деле свело бы его с ума!
– Сегодня мы представляем собой довольно мрачную компанию. – Оливер Лейтон, граф Норкрофт, окинул неторопливым взглядом друзей, собравшихся в салоне клуба.
– Как тут не быть мрачным? – отозвался Найджел Кавендиш, сын виконта Кавендиша, угрюмо глядя на свой бокал. – Жизнь несется вперед, и еще один год подходит к своему завершению. Мы постарели на целый год и еще на шаг приблизились к неизбежному финалу, который ожидает нас всех.
– Не люблю появляться в середине разговора. – Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли и наследник герцога Роксборо, опустился на свободное кресло и улыбнулся друзьям. Как всегда, от Хелмсли исходили оптимизм и благожелательность, которые одинаково притягательно действовали как на мужчин, так и на женщин. – Увы, выражения ваших лиц читаются так же легко, как страницы «Морнинг таймс». Полагаю, слово «фатум» фигурирует при разговоре о перспективе женитьбы?
– Что еще способно навести такую тоску на мужчину? – проговорил Гидеон Пирсолл, виконт Уортон, в типичной для него циничной манере, которую он довел до совершенства.
– В самом деле, что? – пробормотал Кавендиш. Хелмсли удивленно вскинул бровь.
– Конечно, мы все согласны, что это наш долг – жениться и произвести наследников, чтобы передать титулы, имения, состояния, продолжить фамилию и так далее. Но согласитесь, страсть и желание – совершенно разные вещи. Женитьба – это пугающая перспектива, которую не может приветствовать ни один здравомыслящий мужчина. – Уортон подал знак внимательно наблюдающему за друзьями официанту, и тот мгновенно пополнил запасы спиртного. – А перспектива такова, что больше никто из нас не может от этого уклоняться.
Уортон был единственным, кто не уклонялся от этого полностью, но этот предмет, по неписаному соглашению, никогда не обсуждался.
– Не могу сказать, что я все еще хочу уклоняться от женитьбы, – мягко заметил Хелмсли.
– Разумеется, не можешь. – Оливер фыркнул. – Мы все видели, как ты бежал что было сил по проходу между рядами в церкви!
Хелмсли принял бокал из рук официанта.
– Просто я пока не нашел подходящей женщины.
– Подходящей? – Уортон возвел глаза к потолку. – Ты имеешь в виду женщину, которая воспламенит твое сердце?
– Не говоря о чреслах, – добавил Кавендиш.
– Женщину, которая заставит сосредоточить на ней все твое внимание? – с неким драматическим изыском добавил Оливер. – Что ж, это относится ко всем вам.
Хелмсли удивленно огляделся:
– Разве я не упоминал об этом раньше?
– Всякий раз, когда речь заходила о потенциальных невестах. – Уортон вздохнул. – Давайте посмотрим, способны ли мы припомнить все требования, предъявляемые к будущей леди Хелмсли: их достаточно много, насколько я знаю.
– Так и должно быть, – твердо заявил Хелмсли. – Моя жена в один прекрасный день станет герцогиней Роксборо, а этому статусу не так-то просто соответствовать.
– Равно как и статусу идеальной жены, – усмехнулся Оливер.
– Идеальная – понятие относительное, – заметил Уортон. – Каждый это понимает по-своему. Я, например, не считаю, что его требования рисуют идеальный образ.
Хелмсли поднял бокал, предлагая тост:
– За то, что подпадает под понятие идеального.
– Идеального? – Оливер фыркнул. – Твое понимание идеального больше походит на то, что здравомыслящий мужчина назовет скорее трудным.
Уортон издал продолжительный вздох.
– Все это самый настоящий вздор, не так ли?
– Да, и это меня страшно беспокоит, – мрачно заметил Кавендиш.
– В самом деле? – забеспокоился Хелмсли. – Может, я сейчас слишком много выпил?
– Это не исключено. – Уортон пожал плечами. – Подобные дискуссии об отношениях между мужчинами и женщинами и о том, что мы желаем и чего не желаем, обычно возникают в конце вечера после длительных возлияний. После того как мы подробно обсудили печальное состояние современной политики и перед тем как углубиться в рассуждения об истинном смысле существования, самое время перейти к подобным разговорам.
– Кажется, для этого не требуется избыточного возлияния, – пробормотал Кавендиш.
– Должен отметить, требования Хелмсли не слишком различаются, будь он изрядно выпивши или трезвый как стеклышко. Это говорит либо о его постоянстве, либо о банальном упрямстве. – Оливер внимательно посмотрел на своего друга.
Упрямство? Не так-то просто обнаружить с первого взгляда заложенное в характере упрямство. Джонатон Эффингтон имел привлекательную внешность, которую дополняли его благожелательность и дружелюбие. К этому добавлялись наличие у него титула, перспектив и семейное богатство. Оставалось лишь удивляться, почему Джонатон до сих пор не нашел невесты, которая полностью отвечала бы его ожиданиям. Конечно, недостатка в кандидатах на роль будущей герцогини Роксборо у него не было, но Хелмсли уже давно дал понять, что его не устраивает невеста покорная, чопорная и добродетельная во всех отношениях, каковую способно породить английское светское общество. Он заявил, что такая жена утомит его до слез, и Оливер не был уверен в том, что Хелмсли не прав. Кавендиш же считал, что от такой жены можно ожидать многих неприятностей.
– Итак, Хелмсли заявил, что он не желает иметь жену, которая абсолютно послушна и слепо ему во всем повинуется. – Оливер поднял бокал. – Пощади его, милостивый Боже!
– Бог может пощадить, – рассудительно заметил Уортон. – А вот женщина с таким характером определенно не пощадит.
– Лично я не возражал бы против слепого повиновения. – Кавендиш несколько мгновений молчал, как бы взвешивая все «за» и «против». – Женщина, которая в точности выполняет то, что я желаю и когда я желаю, не задавая при этом неприятных вопросов, не столь уж и плоха. Я считаю, что это было бы наилучшим качеством в жене. – Он вдруг нахмурил брови. – В то же время я готов отчасти пожертвовать этим качеством в пользу внешности. Жена должна быть обязательно миловидной и, разумеется, из хорошей семьи, причем с приличным приданым.
– Ничто из этого не имеет большого значения, если ты решил прожить с этой женщиной всю жизнь, – с величественным видом изрек Хелмсли, после чего улыбнулся. – Конечно же, она должна быть симпатичной, но все остальное тоже не возбраняется.
– В конце концов, тебе придется спать с ней, не так ли? – Уортон задумчиво пригубил бренди. – Огромное состояние вряд ли сделает не слишком приятные лицо и фигуру более привлекательными.
Хелмсли энергично кивнул:
– Я тоже об этом подумал, но все равно ты сегодня циничен более обычного.
Уортон передернул плечами:
– Это неблагоприятное сезонное влияние, все добрые чувства выходят из-под контроля при такой погоде.
Присутствующие, включая самого Уортона, знали, что он любил разыгрывать роль прожженного циника. А кто ему возразит? Это было частью неписаного соглашения между давними друзьями – не разрушать иллюзии о самом себе, если в том нет чрезвычайной необходимости.
По всей вероятности, со стороны эти вылощенные джентльмены казались довольно необычной группой: несмотря на различие их общественного положения и возраста, они словно явились из отдаленных друг от друга цивилизаций. Склонный к цинизму Уортон, обладатель красивой внешности и тяготеющий к печальным размышлениям брюнет, являл собой полный контраст Кавендишу, который выглядел по-мальчишески задорно. Кавендиш то и дело попадал в любовные переделки, тогда как Хелмсли был среди них истинным оптимистом и любил добрую шутку, веселое пари и хорошую одежду. Что касается Оливера, то он неким странным образом сочетал в себе качества каждого из друзей.
Все они посещали одну и ту же школу, но по-настоящему стали друзьями недавно, когда сделались завсегдатаями одного и того же клуба и одних и тех же светских мероприятий. Дружба Оливера с Хелмсли началась с того времени, когда он весьма безуспешно домогался руки младшей сестры Хелмсли. Каким образом отношения всех четверых столь быстро перешли в крепкую дружбу, до сих пор оставалось для них предметом жарких споров.
Случались моменты, когда самым важным для приятелей оставалась честность. Бывали случаи, когда им приходилось закрывать глаза на некоторые неблаговидные факты – преимущественно эти ситуации касались прекрасного пола, который традиционно является одной из возможных причин попадания в экстремальные ситуации и злоупотребления спиртным.
Был ли сейчас именно этот момент и требовалось ли проявить достаточную меру честности?
Оливер вздохнул.
– Джонатон Эффингтон, лорд Хелмсли, наследник герцога Роксборо, – Оливер направил обвиняющий перст в сторону друга, – ты, конечно, приятный человек, и…
– И тебя любят женщины, – подхватил Кавендиш, – но…
– Никаких «но». По-моему, это очень даже неплохо. – Хелмсли растянул губы в улыбке. – Разве плохо быть приятным?
– А ты не заметил, – Уортон прищурился, – что это сводит всех нас с ума?
Хелмсли рассмеялся:
– Не говори вздор!
Оливер нахмурился:
– Когда ты прекращаешь связь с женщиной или перестаешь флиртовать с молодой леди, они, судя по всему, нисколько не сердятся на тебя…
– Разумеется, не сердятся. А почему бы им… – неожиданно Джонатон замолчал. – Впрочем, что ты конкретно имеешь в виду?
Оливер понизил голос:
– Тебе когда-нибудь случалось разозлить женщину до такой степени, что она швыряла в тебя вазу?
– Или давала пощечины? – предложил Уортон. – Била изо всех сил?
– Бросала твою одежду в камин, и тебе не оставалось ничего другого, как тайком пробираться к карете, накинув на себя лишь прозрачный женский халат? – подхватил Кавендиш. – Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду…
– Не могу сказать, что вполне понимаю, – стоически возразил Хелмсли. – И не вижу ничего дурного в том, чтобы быть приятным.
– Но ведь чем-то ты пожертвовал ради того, чтобы быть приятным?
– Пожертвовал? – Брови Хелмсли взлетели вверх. – И чем же именно?
– Страстью. – В голосе Уортона послышалось сожаление.
Хелмсли фыркнул:
– Вздор, я…
– В твоих связях никогда не было страсти, старина, – наставительно произнес Оливер, – я хочу сказать, настоящей страсти.
– Но это же смешно! – В голосе Хелмсли слышалось возмущение. – Я переживал безграничную страсть и, можно сказать, весь пропитан страстью! Страсть буквально преследует меня. Я никогда не слышал жалоб на то, что мне недостает страсти. – Хелмсли быстро опорожнил бокал. – А вы говорите – недостаток страсти!
– Это не та страсть, – пояснил Оливер. – Мы говорим о страсти души, страсти сердца.
Уортон кивнул.
– О любви, если хочешь знать.
Кавендиш поднял свой бокал.
– Да, о любви.
– О любви, Джонатон. – Оливер устремил на приятеля пристальный взгляд. – Впрочем, можешь называть это, как тебе нравится. Ты никогда не влюблялся без оглядки, никогда не был охвачен пожаром страсти. Вот почему вы с леди, с которой ты встретился взглядом, способны пойти разными дорогами, не бросая друг другу взаимных упреков.
– И без обещаний неумирающей любви. – Уортон небрежно махнул рукой. – Даже без угроз…
– Без того, что члены семьи клянутся идти по твоему следу хоть на край земли, чтобы разделать тебя, словно гуся, если ты… – Кавендиш поморщился. – К несчастью, такое случилось со мной…
Уортон неподвижно уставился на Кавендиша; в его глазах читалось одновременно и благоговение, и недоверие.
– Интересно, где только ты находишь для этого время…
Кавендиш усмехнулся:
– По правде сказать, я и сам не знаю.
– В этом нет ничего забавного, – мягко возразил Хелмсли. – Я в такой же степени страстный, как и вы, а может, даже больше. Просто я превращаю свои страсти в прозу.
Оливер сдержал улыбку: он знал, что Хелмсли воображает себя вторым Чарлзом Диккенсом, хотя пока опубликовал всего лишь единственное стихотворение. Крестный отец Хелмсли был весьма уважаемым издателем, а его мать писала приключенческие и любовные романы. Конечно же, он мог бы опубликоваться, но предпочитал предлагать свои опусы под вымышленным именем, желая, чтобы публика оценила его заслуги, а не семейные связи. Неподкупность Хелмсли оставалась непоколебимой, хотя его гордость подвергалась болезненному испытанию.
– Вероятно, – Хелмсли задумчиво посмотрел на друзей, – не отсутствие страсти стало причиной ваших обвинений, а мое искусство и, могу прибавить, успех в общении с прекрасным полом.
Оливер и Уортон обменялись взглядами, а Кавендиш презрительно фыркнул.
– Просто пока ты не попадал в слишком скандальные ситуации.
– И не попаду. – Хелмсли поднялся и отвесил друзьям изысканный поклон. – Я настоящий джентльмен. Это сочетается с присущим мне обаянием и пониманием женской природы. По этой причине мы обходимся без взаимных упреков и дурацких обещаний, а также, – он задумчиво посмотрел на Кавендиша, – без угроз, если леди и я решили расстаться. Что касается идеальной невесты, то я в точности знаю, чего я хочу. Как только я найду ее, то не стану зря терять время и предложу ей стать моей женой. Это мое знание приносит мне удовлетворение, как и положено всякому знанию. – На губах Хелмсли мелькнула торжествующая улыбка. – Вот те мои достоинства, которые сводят вас с ума!
– В один прекрасный день, старик, ты со своей самоуверенностью потерпишь фиаско. – В голосе Уортона прозвучало что-то зловещее.
Дело было не в том, что Хелмсли вел себя лучше других, а в том, что он никогда не попадал в ситуации, из которых потом нужно выпутываться. Именно это качество вкупе с раздражающей тенденцией женщин немедленно все ему прощать, равно как и незаурядное везение создали Хелмсли светскую репутацию если не безупречного, то, во всяком случае, чрезвычайно респектабельного мужчины.
– Возьми, например, свои рандеву, которые ты имел каждый год на семейном рождественском балу. – Уортон с любопытством посмотрел на Хелмсли. – Разве тебя не беспокоили бы возможные последствия, если бы кто-то узнал о твоей маленькой встрече?
Хелмсли на несколько мгновений задумался, затем пожал плечами и улыбнулся:
– Нет.
Всем давно было известно, что на ежегодном рождественском балу Хелмсли по традиции имел свидание с женщиной, которая ему приглянулась, в библиотеке Эффингтон-Хауса. При этом он каждый раз заявлял, что эти встречи достаточно невинны и состоят из беседы, шампанского, да еще, возможно, из нескольких легких объятий и одного-двух поцелуев. И уж точно ничего такого, что могло бы спровоцировать настоящий скандал или опозорить девственницу, никаких кувырканий на библиотечном ковре.
Подобные заявления делались с озорным блеском в глазах, а поскольку Хелмсли гордился своим благородством и тем, что он истинный джентльмен, никто, за исключением самих леди, не знал, что именно происходило в библиотеке Эффингтон-Хауса во время рождественского бала.
Итак, Джонатон Эффингтон, маркиз Хелмсли, наследник герцога Роксборо, ни разу не был застигнут врасплох, и это сводило его друзей с ума.
– Послушай, из простого любопытства позволь спросить, – с небрежным видом произнес Кавендиш, – кто та леди, которая окажется в библиотеке в этом году?
– Да, действительно, Хелмсли, скажи нам, – растягивая слова, подключился к беседе Уортон. – Кто эта счастливица?
– Не могу поверить, что вы спрашиваете о таких интимных вещах. Джентльмен никогда, ни при каких обстоятельствах не открывает имя леди! – Хелмсли укоризненно и как бы поддразнивая покачал головой. – Кроме того, – на его лице засветилась совсем не джентльменская улыбка, – до бала еще целая неделя.
Оливер недоверчиво хмыкнул:
– Стало быть, пока что леди нет…
– Будет, старина, непременно будет. – Хелмсли сделал выразительную паузу. – Не хотите заключить небольшое пари на эту тему?
Оливер покачал головой:
– Нет.
– С таким же успехом мы могли бы выбросить наши деньги на площади, – сухо добавил Уортон. – Но мы этого не сделаем.
Хелмсли засмеялся:
– На этой ноте я позволю себе пожелать вам всего доброго. До Рождества остается лишь неделя, и у меня непочатый край работы.
– Что ж, иди. – Уортон помахал ему рукой. – И уноси это отвратительно радостное настроение с собой.
Друзья попрощались, и спустя минуту Хелмсли ушел, сопровождаемый тихим свистом рождественского гимна.
– Я вот о чем думаю, – Уортон задумчиво посмотрел на удаляющуюся фигуру Хелмсли, – что будет, если этот господин действительно найдет женщину, которая отвечает всем его требованиям?
– Женщину с характером, которая способна бросить ему вызов? – Оливер хмыкнул. – Боюсь, при наличии всех других хороших качеств Хелмсли не сочтет ее столь уж очаровательной.
– Опираясь на свой опыт, скажу, что женщины с характером обычно бывают упрямы и прямолинейны: они не утруждают себя соблюдением правил приличия. Они отнюдь не принадлежат к разряду будущих герцогинь. Конечно, Хелмсли получит удовольствие, но не исключено, что такая женщина может свести его с ума.
Это была восхитительная мысль, и друзья довольно долго молчали, наслаждаясь ею.
– Вообще-то жалко, – начал Уортон.
– Я как раз подумал то же самое. – Оливер медленно кивнул.
Уортон нахмурил брови.
– Все же досадно, что никто конкретный не приходит мне на ум.
– Никто, с кем он еще не встречался. – Оливер покачал головой. – Стало быть, эта особа нам совершенно неизвестна.
– И самое меньшее, что мы можем сделать…
– Во имя нашей дружбы и в духе времени…
– Что? Что именно? – В голосе Кавендиша прозвучало смятение. – Какую малость могли бы мы сделать во имя нашей дружбы и в духе времени?
– Как что? Разумеется, дать Хелмсли именно то, что он хочет. – Оливер ухмыльнулся. – Женщину его мечты.
– Блестящая идея. – Уортон сдержал тяжелый вздох. – Боюсь, однако, что мы ничего не можем сделать в этом отношении.
– У меня есть кузина, которая должна приехать из Италии со дня на день, – неожиданно проговорил Оливер.
– Кузина? И тот тип женщин, который нравится Хелмсли?
– Понятия не имею. – Оливер на некоторое время задумался. – Моя мать переписывается с этой девицей регулярно, но мы не видели ее уже несколько лет. Я помню ее как полную, веснушчатую, рыжеволосую и спокойную девочку. Такой ребенок не особенно привлекателен, но достаточно приятен.
– Боюсь, для окружающих она изменилась… – предположил Кавендиш.
– Вероятно. Сейчас ей двадцать пять…
– И она до сих пор не замужем?
– Нет. Моя мать неоднократно говорила, что ее отец очень недоволен этим.
– Не выйти замуж до двадцати пяти лет! – Кавендиш поморщился. – Это плохой знак.
– Сомневаюсь, что она годится для нашей цели. – Оливер пожал плечами. – Письмо Фионы, в котором сообщалось о ее прибытии, было кратким и не содержало сведений о характере молодой леди. Так же не указывалась причина, по которой она решила вернуться в Англию. Правда, отец Фионы умер несколько месяцев назад, и вполне возможно, что она просто захотела вернуться домой. Кроме того, я не уверен, что имею право предложить члена семьи для этого эксперимента.
– А жаль. Мне бы очень хотелось увидеть, как Хелмсли влюбится по уши в девушку, которая обладает в точности теми качествами, которые он хочет в ней видеть. Это был бы по-настоящему рождественский подарок. – Хищная улыбка медленно расплылась на лице Уортона. – О да, это и в самом деле свело бы его с ума!
Глава 1
Спустя шесть дней
– Что мне делать, Оливер?
Мисс Фиона Фэрчайлд вышагивала по гостиной кузена, игнорируя озадаченное выражение на его лице.
Фиона и ее сестры появились в доме Оливера всего лишь час назад в сопровождении графини Орсетти, которая любезно согласилась сопровождать Фиону в качестве дуэньи в поездке из Италии. Графиня все равно собиралась совершить путешествие в Англию и решила, что эта обязанность ее не затруднит.
Тетя Эдвина горячо приветствовала их приезд, что весьма согрело сердце Фионы и в значительной степени принесло ей облегчение. С одной стороны, эта дама была не похожа на графиню Орсетти, властную и высокомерную. С другой стороны, хозяева не были предупреждены об их прибытии, хотя прошло уже более дюжины лет с того времени, как они видели друг друга.
После того как графиню Орсетти проводили в отведенные ей комнаты, Фиона предпочла дожидаться возвращения Оливера в гостиной.
Он поприветствовал ее так же тепло, как и его мать, однако у Фионы не было времени для праздных любезностей. Честно говоря, у нее вообще не было времени: она переживала острый кризис, и Оливер мог оказаться ее единственным спасением.
– Я отказываюсь выйти замуж за мужчину, которого никогда не видела, с которым не встречалась, не говоря уж о том, что он к тому же американец. Вероятно, он намерен жить в своей стране, а я и без того провела вне Англии много времени. Это мой дом, и я тосковала по нему так, что не могу выразить этого словами.
Оливер внимательно посмотрел на нее:
– Кажется, в принципе ты не возражаешь против замужества?
– Разумеется, не возражаю. Я представляю достаточно хорошую партию, как ты знаешь. – Фиона подняла руку и стала загибать пальцы: – Я из хорошей семьи и могу вести хозяйство – раз. Я бегло говорю на трех языках и вполне прилично на нескольких других – два. И зеркало подсказывает мне, что я к тому же хорошенькая – три. Не зря у меня так много поклонников…
– Согласен, ты уже не такая… как была в детстве, – пробормотал Оливер. – Ты похорошела.
Фиона удовлетворенно улыбнулась – она и в самом деле была довольна собой.
– Спасибо, кузен. – Ее улыбка вдруг погасла. – Но… что я теперь должна делать?
Оливер сдвинул брови:
– Не могу поверить в то, что дядя Альфред оставил тебя в таком положении.
– Он посчитал это для меня наилучшим выходом. До своей болезни он не раз побуждал меня выйти замуж…
– Полагаю, предложения были? – Оливер окинул кузину оценивающим взглядом.
Фиона в точности знала, что он мог увидеть: фигуру, которая более не страдала избыточной полнотой и стала соблазнительно статной; волосы, цвет которых варьировался от ярко-оранжевого оттенка до тонов красного дерева; проницательные зеленые глаза с чуть приподнятыми к вискам уголками, а также фарфоровый цвет лица, который не портила россыпь бледных веснушек на переносице – в них мужчины, как ни странно, находили дополнительную привлекательность. Фиона Фэрчайлд сделалась настоящей красавицей, и она знала об этом.
– Разумеется, были. – Фиона как бы отмахнулась от его слов. – Помимо упомянутых качеств, я наследница значительного состояния – по крайней мере, была. Когда отец понял, что он уже не оправится…
Печаль легла на ее лицо. Фиона оплакивала отца почти четыре месяца, но сейчас главным был вопрос, как ей решить проблемы, которые он ей оставил.
– Отец все дела сосредоточил в своих руках. Несмотря на его старания, я так и не вышла замуж, и он полагал, что это отчасти его вина. Конечно, он ошибался: просто я не встретила мужчину, с которым мне хотелось бы жить до конца моих дней. – Фиона пожала плечами. – К тому же после смерти мачехи я приняла на себя ее обязанности по ведению хозяйства и помогала своим сводным сестрам.
– Их три, насколько я знаю, и две из них близнецы…
Фиона кивнула.
– Я заботилась о них, как о родных, что усложняет мое положение. Отец знал: если отдать мне все на откуп, я ни за что не выйду замуж за человека, которого никогда не видела.
– И как же ты намерена жить дальше? – как можно мягче спросил Оливер. – Не могу представить тебя в роли гувернантки.
– Я тоже. – Фиона наморщила нос. – Или в роли компаньонки какой-нибудь леди. Пожалуй, я хотела бы и дальше делать то, что я делала.
– Хочешь отдаться на милость ближайших родственников? – Оливер улыбнулся.
– Почему бы нет? Ты и дорогая тетя Эдвина никогда меня не оставите и не вышвырнете на улицу. Однако я или, скорее, мы не можем злоупотреблять вашим гостеприимством бесконечно.
– Добро пожаловать к нам. Осмелюсь заметить: моя мать вне себя от радости при мысли о том, что вы будете у нее под крылом. Она давно сокрушалась по поводу того, что у нее нет дочерей, а есть только единственный сын, который до сих пор не исполнил своего долга и не одарил ее невесткой.
Фиона засмеялась.
– Это было постоянной темой в ее письме. – Она покачала головой. – Тем не менее мы не можем жить здесь до конца дней в качестве бедных родственников.
– Ты определенно можешь, – твердо сказал Оливер. – Ты для меня как сестра.
– Нет…
Оливер поднял руку, чтобы остановить ее.
– Я тебя прекрасно понимаю: тебе не хочется быть бедной родственницей. А сейчас, – он вздохнул, – я хотел бы удостовериться, правильно ли все понимаю. Дядя Альфред оставил тебе состояние главным образом в виде приданого и выделил солидные суммы для каждой из твоих сестер.
Фиона кивнула.
Оливер изучающее посмотрел на нее:
– Неужели он не оставил тебе ничего, на что можно жить, вести хозяйство и все такое?
– Что мне делать, Оливер?
Мисс Фиона Фэрчайлд вышагивала по гостиной кузена, игнорируя озадаченное выражение на его лице.
Фиона и ее сестры появились в доме Оливера всего лишь час назад в сопровождении графини Орсетти, которая любезно согласилась сопровождать Фиону в качестве дуэньи в поездке из Италии. Графиня все равно собиралась совершить путешествие в Англию и решила, что эта обязанность ее не затруднит.
Тетя Эдвина горячо приветствовала их приезд, что весьма согрело сердце Фионы и в значительной степени принесло ей облегчение. С одной стороны, эта дама была не похожа на графиню Орсетти, властную и высокомерную. С другой стороны, хозяева не были предупреждены об их прибытии, хотя прошло уже более дюжины лет с того времени, как они видели друг друга.
После того как графиню Орсетти проводили в отведенные ей комнаты, Фиона предпочла дожидаться возвращения Оливера в гостиной.
Он поприветствовал ее так же тепло, как и его мать, однако у Фионы не было времени для праздных любезностей. Честно говоря, у нее вообще не было времени: она переживала острый кризис, и Оливер мог оказаться ее единственным спасением.
– Я отказываюсь выйти замуж за мужчину, которого никогда не видела, с которым не встречалась, не говоря уж о том, что он к тому же американец. Вероятно, он намерен жить в своей стране, а я и без того провела вне Англии много времени. Это мой дом, и я тосковала по нему так, что не могу выразить этого словами.
Оливер внимательно посмотрел на нее:
– Кажется, в принципе ты не возражаешь против замужества?
– Разумеется, не возражаю. Я представляю достаточно хорошую партию, как ты знаешь. – Фиона подняла руку и стала загибать пальцы: – Я из хорошей семьи и могу вести хозяйство – раз. Я бегло говорю на трех языках и вполне прилично на нескольких других – два. И зеркало подсказывает мне, что я к тому же хорошенькая – три. Не зря у меня так много поклонников…
– Согласен, ты уже не такая… как была в детстве, – пробормотал Оливер. – Ты похорошела.
Фиона удовлетворенно улыбнулась – она и в самом деле была довольна собой.
– Спасибо, кузен. – Ее улыбка вдруг погасла. – Но… что я теперь должна делать?
Оливер сдвинул брови:
– Не могу поверить в то, что дядя Альфред оставил тебя в таком положении.
– Он посчитал это для меня наилучшим выходом. До своей болезни он не раз побуждал меня выйти замуж…
– Полагаю, предложения были? – Оливер окинул кузину оценивающим взглядом.
Фиона в точности знала, что он мог увидеть: фигуру, которая более не страдала избыточной полнотой и стала соблазнительно статной; волосы, цвет которых варьировался от ярко-оранжевого оттенка до тонов красного дерева; проницательные зеленые глаза с чуть приподнятыми к вискам уголками, а также фарфоровый цвет лица, который не портила россыпь бледных веснушек на переносице – в них мужчины, как ни странно, находили дополнительную привлекательность. Фиона Фэрчайлд сделалась настоящей красавицей, и она знала об этом.
– Разумеется, были. – Фиона как бы отмахнулась от его слов. – Помимо упомянутых качеств, я наследница значительного состояния – по крайней мере, была. Когда отец понял, что он уже не оправится…
Печаль легла на ее лицо. Фиона оплакивала отца почти четыре месяца, но сейчас главным был вопрос, как ей решить проблемы, которые он ей оставил.
– Отец все дела сосредоточил в своих руках. Несмотря на его старания, я так и не вышла замуж, и он полагал, что это отчасти его вина. Конечно, он ошибался: просто я не встретила мужчину, с которым мне хотелось бы жить до конца моих дней. – Фиона пожала плечами. – К тому же после смерти мачехи я приняла на себя ее обязанности по ведению хозяйства и помогала своим сводным сестрам.
– Их три, насколько я знаю, и две из них близнецы…
Фиона кивнула.
– Я заботилась о них, как о родных, что усложняет мое положение. Отец знал: если отдать мне все на откуп, я ни за что не выйду замуж за человека, которого никогда не видела.
– И как же ты намерена жить дальше? – как можно мягче спросил Оливер. – Не могу представить тебя в роли гувернантки.
– Я тоже. – Фиона наморщила нос. – Или в роли компаньонки какой-нибудь леди. Пожалуй, я хотела бы и дальше делать то, что я делала.
– Хочешь отдаться на милость ближайших родственников? – Оливер улыбнулся.
– Почему бы нет? Ты и дорогая тетя Эдвина никогда меня не оставите и не вышвырнете на улицу. Однако я или, скорее, мы не можем злоупотреблять вашим гостеприимством бесконечно.
– Добро пожаловать к нам. Осмелюсь заметить: моя мать вне себя от радости при мысли о том, что вы будете у нее под крылом. Она давно сокрушалась по поводу того, что у нее нет дочерей, а есть только единственный сын, который до сих пор не исполнил своего долга и не одарил ее невесткой.
Фиона засмеялась.
– Это было постоянной темой в ее письме. – Она покачала головой. – Тем не менее мы не можем жить здесь до конца дней в качестве бедных родственников.
– Ты определенно можешь, – твердо сказал Оливер. – Ты для меня как сестра.
– Нет…
Оливер поднял руку, чтобы остановить ее.
– Я тебя прекрасно понимаю: тебе не хочется быть бедной родственницей. А сейчас, – он вздохнул, – я хотел бы удостовериться, правильно ли все понимаю. Дядя Альфред оставил тебе состояние главным образом в виде приданого и выделил солидные суммы для каждой из твоих сестер.
Фиона кивнула.
Оливер изучающее посмотрел на нее:
– Неужели он не оставил тебе ничего, на что можно жить, вести хозяйство и все такое?