По огромному карьеру неторопливо ползли другие малые кирпичные заводы, зарывались бурами в глину и всасывали ее. МаКЗ был МКЗ третьего поколения, из самых юных и функциональных, снабженных барометром, термометром и большим объемом памяти. Раз другие не перешли в экстренный режим, значит, о грядущей непогоде догадался он один. Программа велела поделиться информацией, сознание – придержать ее и выполнить план первым, чтобы первым же успеть в Храм Создателей. Возникшая дилемма едва не привела к системному сбою, но МаКЗ нашел выход: двадцать минут он работает в экстренном режиме, а потом сигнализирует остальным механизмам.
Запас глины достиг оптимума, и отяжелевший МаКЗ, слив информацию о своих наблюдениях в общий чат, пополз в пустыню за песком, отмечая, как засуетились другие заводы в карьере.
Набрав достаточно сырья, МаКЗ выбрался на каменистую почву и втянул колеса, замерев на гусеницах. Все лишние функции он отключил, оставив только сенсоры: начался самый энергоемкий этап работы – перемешивание, а затем прессовка и обжиг сырья.
Пока нутро бурлило, клокотало и выпускало пар через специальные отверстия возле гусениц, МаКЗ наблюдал. Желтоватое небо Пустоши наливалось чернотой, на севере, где Татам, клубились тучи, грозя рассыпаться дождем. Дождь – это плохо. Малый передвижной кирпичный завод весил восемь тонн и мог запросто увязнуть в глинистой почве; если это случится, придется посылать сигнал эвакуатору и тратить часы, которые МаКЗ планировал провести в Храме.
До завершения процесса формирования кирпичей оставалось двадцать восемь минут. Выждав нужное время, МаКЗ, наполненный готовым продуктом, отправился к Татаму.
В привычном месте, у фундамента небоскреба, его уже ждал погрузчик, мигнувший фарами, – дескать, я готов к работе. МаКЗ выдвинул мини-конвейер, ввел его в приемник погрузчика, поднатужился и выдал партию высококлассного кирпича. Функционируя, МаКЗ вздрагивал – его переполняло Удовольствие, подарок Создателей за преданную службу. Неуемный труженик раскачивался и издавал высокочастотные звуки; рядом гудел, танцуя, кирпичный завод побольше. Не каждый механизм Создатели наделили способностью получать Удовольствие, и потому кирпичный завод верил, что его служение священно. Наверное, Создатели тоже так считали, и, когда они вернутся в Татам, то возликуют: город из стекла и бетона ждет их, да не просто ждет, а расширяется вот уже многие сотни лет. Взмывают в небо небоскребы, скопированные со старых, разрастаются торговые центры, множатся здания непонятного назначения с изобилием совершенно безмозглых устройств. Но, главное, Создателей ждут их верные дети!
Хотя Создатели исчезли тысячи лет назад, часть информации сохранилась: Создатели были живыми по-настоящему и умели Творить. Они вернутся, обязательно вернутся, и тогда они откроют своим детям Секрет Творения. И наступит Время Радости!
Храм Артефактов находился в сердце Татама и занимал квадрат площадью в десять километров. Еще несколько Храмов возвели на периферии, чтобы дети Создателей могли проникнуться величием Творцов, воспользоваться правом на жизнь и законнектиться. По асфальтированным улицам спешили к Храмам устройства различной сложности, преимущественно строительная техника. Вот, радостно вращаясь, промчалась бетономешалка; вздымая желтоватую пыль, покатил транспортер, на его платформе ехали малярные устройства, архитекторы и высотники, лишенные функции передвижения.
МаКЗ поднатужился и обогнал бетоноукладчик. Тот, возмущенный, прорычал вослед мотором, выдавив черное облако гари, – старинный механизм жил не на электричестве, а на соляре.
Вот и Храм – белейшее сооружение вознеслось над бетонной площадкой, украшенной арками, колоннами и вытянутыми прямоугольниками. Храм полностью повторяет подобные постройки, оставшиеся от Создателей, но по размерам в несколько раз превосходит любое из них. Функцию этих строений установить не удалось; предполагают, что, судя по изобилию органических остатков, здесь происходило Творение, в процессе которого Создатели лишались части своего органического механизма, потом регенерировали потерянную часть и снова были способны Творить.
Долю секунды МаКЗ сканировал два знака у входа – предположительно они символизировали дружбу и единство Создателей двух видов, – потом взглянул на темнеющее небо и с сожалением отметил, что несколько дней будет лишен работы, а следовательно – удовольствия.
Наполненный благоговейным трепетом, он пересек порог и покатил мимо приветливых дроидов, служителей Храма, вдоль стройных рядов кабинок, где кто-то уже использовал право на жизнь, подключившись к Великой Артерии, и одновременно обменивался информацией в Сети.
Вот и свободная кабина распахнула створки перед МаКЗом. Он устроился на белой фарфоровой окружности, вынул штекер и совершил коннект с розеткой. Живительные токи заструились по механизму, он распахнул сознание и потянулся к Сети. Но в этот миг громыхнуло так, что в Храме задребезжали стекла, последовала вспышка, и МаКЗа вышвырнуло в липкую темноту.
Появление на свет нового человека 24 июня 1986 года заметили только немногочисленные родственники счастливой матери, Людмилы Камушкиной, и медики, которые забыли об этом новорожденном, когда начал рождаться следующий малыш.
Итак, 24 июня 1986 года Петр Камушкин увидел свет одновременно с сотнями орущих розовых младенцев. Петя так спешил на волю, так рвался совершать подвиги, что выскользнул из рук акушерки и немного приложился головой. От матери этот досадный факт скрыли, и правильно сделали, ведь последствий почти не было. Подумаешь, ребенок пачкал штанишки, когда сильно пугался, – ну, впечатлительный мальчик, зато умненький; да, левый глаз до сих пор иногда дергается, зато девки сами знакомиться лезут – думают, что Петя им подмигивает.
В школе Петя учился на «отлично», но, несмотря на то что точные науки ему давались проще гуманитарных, питал слабость к литературе, живописи и изменял им с музыкой: играл на гитаре «Арию», «Наутилус», а когда выпивал, орал «Все идет по плану». Большую часть свободного времени Петя писал фанфики в синей потрепанной тетради и давал их читать друзьям; туда же срисовывал картинки.
Закончив школу, он долго колебался между литературой и живописью, но, под давлением отца, поступил на физмат, утешаясь тем, что это – тоже творчество. Однако от мечты создать шедевр – картину или книгу, Петр не отступился. Даже отмечая двадцатипятилетие в каморке Академии Наук, где он работал лаборантом, Петр левой половиной мозга участвовал в сабантуе, а правой обдумывал очередной эпизод романа.
– А не налить ли аналитикам? – заплетающимся языком пробормотал Егор Антонов и вскинул голову, возвращая сползающие очки на переносицу.
Уборщица Марьяночка захихикала, вибрируя пышным телом. У Марьяночки было целых два образования: верхнее – пятого размера и нижнее – пятидесятого, и это приятно сглаживало отсутствие диплома. Петя случайно глянул на Марьяночку, на ее вибрирующие высшие образования, и у него задергался глаз. Совершенно непроизвольно задергался, но Петя все равно получил локтем в бок от Ленки, окончательно и бесповоротно в него влюбленной.
Егор, не вставая, дотянулся ручищами до початой литрухи водки и щедро плеснул в стакан каждому, провозгласив:
– За восходящую звезду отечественной физики, а также писания, рисования, пения и всяческих искусств! Ура!
Чокнувшись с Ленкой, Марьяночкой и Петей, Егор попытался встать, но, не учев длину ног, зацепился коленками и чуть не опрокинул импровизированный стол. Его сделали из фанеры, которую приспособили на осциллографе. Ленка была самая трезвая и спасла положение – вовремя вцепилась в стол и не дала ему упасть.
– Пардоньте! – Егор развел непропорционально длинные руки в стороны. – Ну, такой я косиножка. За тебя, именинник!
Петя наблюдал за Егором, теребя складку меж бровей, и мысленно конспектировал: над ним насмехается лучший друг, значит, его следует из друзей исключить. Естественно, Петя не показывал злости. Мама говорит, что Петю не любят от зависти. Все завидуют Петиным упорству, перспективам, таланту, только Ленка им восхищается. Хорошая жена будет Ленка – преданная, умная, любящая, с трехкомнатной квартирой, а что на лабораторную крысу похожа – это не страшно, Пете крысы нравятся.
Будто отозвавшись на его мысли, Ленка поставила на стол торт и потерлась щекой о Петино плечо:
– Любимый, включи чайник, пожалуйста.
Поднимаясь, Петя отметил: голова кружится и хочется в туалет по большой нужде. Его всегда тянуло в туалет после сильного негодования. Мама говорила, что это правильно, – нельзя держать такое в себе. За окном громыхнуло – Марьяночка взвизгнула, дернув руками, как креветка – хвостом:
– Ой, мамочки, гроза!
Заоконную темноту разрезала ветвистая молния, первые капли ударили в стекло. Марьяночка прошептала:
– Ой, по темноте, в грозу – домой!
Воткнув шнур чайника в розетку, Петя направился в коридор.
– Перун с Зевсом сцепились, им не до тебя, – проговорил Егор за его спиной.
Туалет на третьем этаже засорился, и сотрудникам приходилось подниматься на четвертый. «Хорошо без людей, – думал Петя, шагая по коридору Академии Наук, озаренному люминесцентными лампами. – Одни мудаки вокруг. Ни черта не смыслят, не видят глубину моих творений, не замечают аллюзии и скрытые цитаты, говорят, что мои идеи вторичны, персонажи картонны и вообще, в рассказах нет жизни. Ничего, настанет время, и я им всем покажу! Они меня вспомнят, а я поименно вспомню всех их!» То, что нельзя держать в себе, запросилось на выход с удвоенной силой, и Петя ускорил шаг.
Одна из ламп потрескивала, будто внутри билась муха. «Форточки нужно захлопнуть на обратном пути, – отметил Петя. – Если ливень начнется, коридор затопит».
Лампочка затрещала сильнее, на улице громыхнуло, и свет погас. Петя глянул в окно – молнии сверкали вспышками гигантских фотоаппаратов, отражались в черных стеклах, бросали на бледные стены домов ломаные тени.
В туалет захотелось еще сильнее. Петя нащупал нужную дверь, отворил ее и решил не закрывать, пока устраивается на унитазе, – в абсолютной темноте все-таки некомфортно. Только он спустил штаны и приготовился совершить процесс, как на стене отпечаталась полоса света, будто от люминесцентной лампы, – синеватого, пульсирующего света, сначала тусклого, а потом все более яркого, будто некто приближался с фонариком.
– Кто здесь? – От волнения Петя дал петуха.
Никто не отозвался. Петя услышал бы шаги, если бы шел человек, значит, там – НЕЧТО. От осознания этого у Пети случился спазм. Путаясь в штанах, он шагнул в коридор и отшатнулся: перед ним висел, переливаясь голубым и белым, шар.
Замри Петя истуканом, и шаровая молния проплыла бы дальше, но, как известно, она реагирует на движение.
Петя заорал, когда громыхнуло, и его крик никто не услышал.
Запас глины достиг оптимума, и отяжелевший МаКЗ, слив информацию о своих наблюдениях в общий чат, пополз в пустыню за песком, отмечая, как засуетились другие заводы в карьере.
Набрав достаточно сырья, МаКЗ выбрался на каменистую почву и втянул колеса, замерев на гусеницах. Все лишние функции он отключил, оставив только сенсоры: начался самый энергоемкий этап работы – перемешивание, а затем прессовка и обжиг сырья.
Пока нутро бурлило, клокотало и выпускало пар через специальные отверстия возле гусениц, МаКЗ наблюдал. Желтоватое небо Пустоши наливалось чернотой, на севере, где Татам, клубились тучи, грозя рассыпаться дождем. Дождь – это плохо. Малый передвижной кирпичный завод весил восемь тонн и мог запросто увязнуть в глинистой почве; если это случится, придется посылать сигнал эвакуатору и тратить часы, которые МаКЗ планировал провести в Храме.
До завершения процесса формирования кирпичей оставалось двадцать восемь минут. Выждав нужное время, МаКЗ, наполненный готовым продуктом, отправился к Татаму.
В привычном месте, у фундамента небоскреба, его уже ждал погрузчик, мигнувший фарами, – дескать, я готов к работе. МаКЗ выдвинул мини-конвейер, ввел его в приемник погрузчика, поднатужился и выдал партию высококлассного кирпича. Функционируя, МаКЗ вздрагивал – его переполняло Удовольствие, подарок Создателей за преданную службу. Неуемный труженик раскачивался и издавал высокочастотные звуки; рядом гудел, танцуя, кирпичный завод побольше. Не каждый механизм Создатели наделили способностью получать Удовольствие, и потому кирпичный завод верил, что его служение священно. Наверное, Создатели тоже так считали, и, когда они вернутся в Татам, то возликуют: город из стекла и бетона ждет их, да не просто ждет, а расширяется вот уже многие сотни лет. Взмывают в небо небоскребы, скопированные со старых, разрастаются торговые центры, множатся здания непонятного назначения с изобилием совершенно безмозглых устройств. Но, главное, Создателей ждут их верные дети!
Хотя Создатели исчезли тысячи лет назад, часть информации сохранилась: Создатели были живыми по-настоящему и умели Творить. Они вернутся, обязательно вернутся, и тогда они откроют своим детям Секрет Творения. И наступит Время Радости!
Храм Артефактов находился в сердце Татама и занимал квадрат площадью в десять километров. Еще несколько Храмов возвели на периферии, чтобы дети Создателей могли проникнуться величием Творцов, воспользоваться правом на жизнь и законнектиться. По асфальтированным улицам спешили к Храмам устройства различной сложности, преимущественно строительная техника. Вот, радостно вращаясь, промчалась бетономешалка; вздымая желтоватую пыль, покатил транспортер, на его платформе ехали малярные устройства, архитекторы и высотники, лишенные функции передвижения.
МаКЗ поднатужился и обогнал бетоноукладчик. Тот, возмущенный, прорычал вослед мотором, выдавив черное облако гари, – старинный механизм жил не на электричестве, а на соляре.
Вот и Храм – белейшее сооружение вознеслось над бетонной площадкой, украшенной арками, колоннами и вытянутыми прямоугольниками. Храм полностью повторяет подобные постройки, оставшиеся от Создателей, но по размерам в несколько раз превосходит любое из них. Функцию этих строений установить не удалось; предполагают, что, судя по изобилию органических остатков, здесь происходило Творение, в процессе которого Создатели лишались части своего органического механизма, потом регенерировали потерянную часть и снова были способны Творить.
Долю секунды МаКЗ сканировал два знака у входа – предположительно они символизировали дружбу и единство Создателей двух видов, – потом взглянул на темнеющее небо и с сожалением отметил, что несколько дней будет лишен работы, а следовательно – удовольствия.
Наполненный благоговейным трепетом, он пересек порог и покатил мимо приветливых дроидов, служителей Храма, вдоль стройных рядов кабинок, где кто-то уже использовал право на жизнь, подключившись к Великой Артерии, и одновременно обменивался информацией в Сети.
Вот и свободная кабина распахнула створки перед МаКЗом. Он устроился на белой фарфоровой окружности, вынул штекер и совершил коннект с розеткой. Живительные токи заструились по механизму, он распахнул сознание и потянулся к Сети. Но в этот миг громыхнуло так, что в Храме задребезжали стекла, последовала вспышка, и МаКЗа вышвырнуло в липкую темноту.
* * *
День двадцать четвертого июня был богат историческими событиями: в 1497 году Джон Кабот открыл Канаду, в 1717-м масонство объединилось в движение, в 1812 году армия Наполеона вторглась на территорию России, а сто тридцать лет спустя советское Информбюро начало передавать сводки с мест сражения. Когда мир, измотанный Холодной войной, рыл бункеры, Хрущев пугал оплот демократии, Америку, Кузькиной матерью, а через шестнадцать лет, в не таком уж далеком семьдесят седьмом, Брежнев свел холодную войну на нет. Это не считая праздников – дня Квебека, индейцев и независимости Шотландии.Появление на свет нового человека 24 июня 1986 года заметили только немногочисленные родственники счастливой матери, Людмилы Камушкиной, и медики, которые забыли об этом новорожденном, когда начал рождаться следующий малыш.
Итак, 24 июня 1986 года Петр Камушкин увидел свет одновременно с сотнями орущих розовых младенцев. Петя так спешил на волю, так рвался совершать подвиги, что выскользнул из рук акушерки и немного приложился головой. От матери этот досадный факт скрыли, и правильно сделали, ведь последствий почти не было. Подумаешь, ребенок пачкал штанишки, когда сильно пугался, – ну, впечатлительный мальчик, зато умненький; да, левый глаз до сих пор иногда дергается, зато девки сами знакомиться лезут – думают, что Петя им подмигивает.
В школе Петя учился на «отлично», но, несмотря на то что точные науки ему давались проще гуманитарных, питал слабость к литературе, живописи и изменял им с музыкой: играл на гитаре «Арию», «Наутилус», а когда выпивал, орал «Все идет по плану». Большую часть свободного времени Петя писал фанфики в синей потрепанной тетради и давал их читать друзьям; туда же срисовывал картинки.
Закончив школу, он долго колебался между литературой и живописью, но, под давлением отца, поступил на физмат, утешаясь тем, что это – тоже творчество. Однако от мечты создать шедевр – картину или книгу, Петр не отступился. Даже отмечая двадцатипятилетие в каморке Академии Наук, где он работал лаборантом, Петр левой половиной мозга участвовал в сабантуе, а правой обдумывал очередной эпизод романа.
– А не налить ли аналитикам? – заплетающимся языком пробормотал Егор Антонов и вскинул голову, возвращая сползающие очки на переносицу.
Уборщица Марьяночка захихикала, вибрируя пышным телом. У Марьяночки было целых два образования: верхнее – пятого размера и нижнее – пятидесятого, и это приятно сглаживало отсутствие диплома. Петя случайно глянул на Марьяночку, на ее вибрирующие высшие образования, и у него задергался глаз. Совершенно непроизвольно задергался, но Петя все равно получил локтем в бок от Ленки, окончательно и бесповоротно в него влюбленной.
Егор, не вставая, дотянулся ручищами до початой литрухи водки и щедро плеснул в стакан каждому, провозгласив:
– За восходящую звезду отечественной физики, а также писания, рисования, пения и всяческих искусств! Ура!
Чокнувшись с Ленкой, Марьяночкой и Петей, Егор попытался встать, но, не учев длину ног, зацепился коленками и чуть не опрокинул импровизированный стол. Его сделали из фанеры, которую приспособили на осциллографе. Ленка была самая трезвая и спасла положение – вовремя вцепилась в стол и не дала ему упасть.
– Пардоньте! – Егор развел непропорционально длинные руки в стороны. – Ну, такой я косиножка. За тебя, именинник!
Петя наблюдал за Егором, теребя складку меж бровей, и мысленно конспектировал: над ним насмехается лучший друг, значит, его следует из друзей исключить. Естественно, Петя не показывал злости. Мама говорит, что Петю не любят от зависти. Все завидуют Петиным упорству, перспективам, таланту, только Ленка им восхищается. Хорошая жена будет Ленка – преданная, умная, любящая, с трехкомнатной квартирой, а что на лабораторную крысу похожа – это не страшно, Пете крысы нравятся.
Будто отозвавшись на его мысли, Ленка поставила на стол торт и потерлась щекой о Петино плечо:
– Любимый, включи чайник, пожалуйста.
Поднимаясь, Петя отметил: голова кружится и хочется в туалет по большой нужде. Его всегда тянуло в туалет после сильного негодования. Мама говорила, что это правильно, – нельзя держать такое в себе. За окном громыхнуло – Марьяночка взвизгнула, дернув руками, как креветка – хвостом:
– Ой, мамочки, гроза!
Заоконную темноту разрезала ветвистая молния, первые капли ударили в стекло. Марьяночка прошептала:
– Ой, по темноте, в грозу – домой!
Воткнув шнур чайника в розетку, Петя направился в коридор.
– Перун с Зевсом сцепились, им не до тебя, – проговорил Егор за его спиной.
Туалет на третьем этаже засорился, и сотрудникам приходилось подниматься на четвертый. «Хорошо без людей, – думал Петя, шагая по коридору Академии Наук, озаренному люминесцентными лампами. – Одни мудаки вокруг. Ни черта не смыслят, не видят глубину моих творений, не замечают аллюзии и скрытые цитаты, говорят, что мои идеи вторичны, персонажи картонны и вообще, в рассказах нет жизни. Ничего, настанет время, и я им всем покажу! Они меня вспомнят, а я поименно вспомню всех их!» То, что нельзя держать в себе, запросилось на выход с удвоенной силой, и Петя ускорил шаг.
Одна из ламп потрескивала, будто внутри билась муха. «Форточки нужно захлопнуть на обратном пути, – отметил Петя. – Если ливень начнется, коридор затопит».
Лампочка затрещала сильнее, на улице громыхнуло, и свет погас. Петя глянул в окно – молнии сверкали вспышками гигантских фотоаппаратов, отражались в черных стеклах, бросали на бледные стены домов ломаные тени.
В туалет захотелось еще сильнее. Петя нащупал нужную дверь, отворил ее и решил не закрывать, пока устраивается на унитазе, – в абсолютной темноте все-таки некомфортно. Только он спустил штаны и приготовился совершить процесс, как на стене отпечаталась полоса света, будто от люминесцентной лампы, – синеватого, пульсирующего света, сначала тусклого, а потом все более яркого, будто некто приближался с фонариком.
– Кто здесь? – От волнения Петя дал петуха.
Никто не отозвался. Петя услышал бы шаги, если бы шел человек, значит, там – НЕЧТО. От осознания этого у Пети случился спазм. Путаясь в штанах, он шагнул в коридор и отшатнулся: перед ним висел, переливаясь голубым и белым, шар.
Замри Петя истуканом, и шаровая молния проплыла бы дальше, но, как известно, она реагирует на движение.
Петя заорал, когда громыхнуло, и его крик никто не услышал.
* * *
Очнулся МаКЗ в абсолютной темноте. Попытался включить освещение в кабине Храма, но выключателя не было на месте. Конечно, гроза, Храм временно обесточен. Надо зажечь фары (вот для чего нужны эти бесполезные образования!) и уезжать. Или лучше вставить штекер в розетку и замереть, аварию должны устранить в течение пятнадцати минут. МаКЗ послал сигнал фарам и сенсорам, но ни те, ни другие не выполнили команду.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента