Страница:
Жорик был наготове. Он отбил руку капитана и ударил его кулаком в челюсть. Взмахнув руками, Лысенко сделал два шага назад, однако удержал равновесие, не упал и, склонив голову набок, будто бык на тореадора, попер на Привольнова. Расставив ноги, Жорик принял устойчивое положение. Но капитан был крупнее его и, несомненно, сильнее, и, когда Лысенко, пробив защиту, нанес ему удар в голову, не смог устоять на ногах. Привольнов подлетел в воздух, ударился плечом в кабинку и упал на колени. Однако, хотя капитан и был здоров, он был неповоротлив, и, когда Лысенко размахнулся, чтобы пнуть, Привольнов уже оказался на ногах. Он отскочил – нога капитана, просвистев в воздухе, врезалась в дверь туалета. Взвыв от боли, Лысенко бросился к Жорику. На того посыпался град ударов. Привольнов, как мог, увертывался, выжидая подходящий момент. И вот он наступил. То ли с похмелья, а то ли из-за того, что был жирноват, Лысенко быстро выдохся, раскрылся и тут же получил мощнейший удар в лицо. Этого оказалось достаточно, чтобы капитан потерял ориентацию. Он закачался, получил еще один удар в ухо, после которого рухнул на пол. Когда Лысенко приподнялся, Жорик уже стоял перед ним на коленях. В следующее мгновение он нанес капитану удар локтем в нос. Лысенко вновь откинулся на спину, ударился затылком о кафельный пол и затих.
Жорик сунул руку в карман брюк милиционера, достал ключ от наручников. Снимать их времени не оставалось. Он встал на ноги, быстро подошел к окну, осторожно приоткрыл его. На заднем дворике было тихо и пустынно. Привольнов открыл окно шире, вскочил на подоконник и спрыгнул на землю. Быстрым шагом направился в угол двора. Когда Жорик прошел большую часть пути, сзади раздался окрик. Кричал майор:
– Привольнов, стой!
Не оборачиваясь, Жорик перешел с шага на бег. После драки с капитаном Привольнов обессилел. Бежать было тяжело.
Предупредительного выстрела не было. Ковалев стрелял сразу на поражение. Первая же пуля угодила беглецу в плечо. Жорик упал, однако, превозмогая боль, тут же вскочил и рванулся к мусорному контейнеру. Тра-ан, тра-ан! – отдаваясь эхом по двору, пролетали мимо Жорика пули. Дворик был огорожен забором, и звук был такой, будто стреляли в закрытом тире. «Быстрее, быстрее! – молотом стучала в голове Привольнова одна-единственная мысль. – Успеть бы, успеть!» – Жорик вскочил на край контейнера, чуть не опрокинулся на спину, однако удержал равновесие и, навалившись грудью на край бетонной плиты, тяжело перекинул свое тело за забор.
Войска специального назначения
А служил Жорик в спецподразделении. Призвали его в восемнадцать лет во внутренние войска. В школьные годы Привольнов увлекался восточными единоборствами, был физически развитым, хорошо сложенным молодым человеком, а потому, когда на распределительном пункте в казарму вошли двое офицеров и громко спросили, есть ли среди призывников спортсмены, желающие служить в спецвзводе, встал вместе с семью парнями. Команду отвели в спортзал, выдали боксерские перчатки, разбили на пары и устроили поединки. Через несколько минут стало ясно, кто что собой представляет, и четверых наиболее слабо подготовленных ребят отправили назад в казарму, а между оставшимися бои продолжились. В финал вышел Жорик и еще один верзила с мощными кулаками. После десяти минут перерыва парни вышли на середину спортзала. Весовые категории были разными, но уж очень Жорику хотелось служить во спецвзводе. К счастью, верзила оказался неповоротливым, и Привольнову хотя и с трудом, но все же удалось одолеть его.
– Как звать-величать? – спросил у победителя рослый офицер с красиво посаженной головой.
– Привольнов, Георгий, – оттирая перчаткой кровь с разбитых губ, ответил Жорик.
Офицер записал данные новобранца в блокнот.
– Вот что, Георгий, – сказал он, и на его суровом обветренном лице возникла добродушная улыбка. – Ты иди пока. Когда потребуется, мы тебя разыщем.
Привольнов был разочарован. Он-то рассчитывал, что его сразу зачислят во взвод, обучат приемам рукопашного боя и бросят в бой. Но нет. Не приглянулся, видать, офицерам. С изрядно испорченным настроением парень вернулся к своим.
Распределили Жорика в войсковую часть 1525, что под Волгоградом. И вот, когда он, уже ни на что не рассчитывая, вместе с пятьюдесятью переодетыми в военную форму новобранцами прибыл к месту назначения, его поджидали. Не забыл офицер своего обещания.
Спецназовец в погонах старшины вышел из дверей штаба к колонне остановившихся молодых солдат и зычно крикнул:
– Привольнов есть?
– Так точно! – молодцевато ответил Жорик.
– Выйти из строя!
– Есть! – Привольнов сделал два шага вперед, повернулся лицом к строю и замер.
Старшина окинул новобранца взглядом конюха, в чье распоряжение поступил новый боевой конь, остался доволен приобретением и, похлопав Жорика по плечу, заявил:
– Ну, братишка, вместе будем служить, пошли!
И старшина отвез Привольнова к новому месту службы. Встретили Жорика в подразделении как равного. Во взводе была жесткая дисциплина, царил дух товарищества, взаимовыручки и напрочь отсутствовала дедовщина. Командовал взводом майор в краповом берете. Для непосвященных поясню: краповый берет – мечта любого воина и предмет гордости его обладателя. Владелец берета – спецназовец из спецназовцев, лучший из лучших. Один раз в год устраивается экзамен для желающих получить право на ношение крапового берета. В течение нескольких дней претенденты живут на казарменном положении и проходят тяжелейшие испытания на силу, ловкость, выносливость, умение действовать в экстремальных условиях. Но это еще не все. В конце этапа обессиленных, изможденных мужчин ждет спарринг. Нужно не просто драться. Необходимо победить. Испытания выдерживают единицы. Привольнов выдержал.
Служба в спецвзводе была суровой, но это были еще цветочки по сравнению с той службой, которую Жорику довелось нести позже в спецотряде. А попал он в него следующим образом. Прослужив год, прослышал Привольнов, что объявлен набор в спецотряд. Нужно было пройти предварительный отбор. Жорик подал заявление на имя командира части, и его отпустили. Приехал Привольнов к месту сбора конкурсантов, показал в спарринге свои возможности, и ему разрешили подать документы для сдачи экзаменов. Экзамены Жорик выдержал, и началась для него новая пора учебы и тренировок. Гоняли в учебке круглые сутки. Кроме ежедневных изнурительных занятий по рукопашному бою, изучали минно-взрывное дело, стреляли из различных видов оружия, бегали, прыгали с парашютами, а также проходили много других дисциплин, необходимых бойцу для службы в отряде специального назначения. После окончания учебки Жорик подписал контракт на пять лет, один из пунктов которого предписывал Привольнову оставаться холостяком во время всей службы в спецназе. И понесла Жорика нелегкая по горячим точкам. Где он только не был, чего только не повидал. Жизни вне отряда специального назначения он уже себе не представлял, и, когда вышел срок действия контракта, Привольнов продлил его еще на пять лет. Да вот случилась через три года с Жориком беда. Был он в городе, возвращался в часть, и тут подошли к нему на остановке трое мужчин. Ни слова не говоря, ударили Привольнова по затылку стальным прутом. Проломили череп. Кто были те люди, остается для Привольнова тайной. Врачи думали – не выживет мужик. Нет, подштопали – выкарабкался. И вот спустя полгода со стальной пластинкой в черепе вышел Жорик из госпиталя. Голова кружилась, с координацией было не в порядке. Конечно же, о том, чтобы дальше служить в спецназе, не могло быть и речи. Попрощался Привольнов с боевыми товарищами и отбыл в родимый город. Здоровье у Жорика постепенно восстановилось, да вот откуда-то тяга к спиртному взялась.
Тамара Ситникова
Ситникова Тамара овдовела рано. Восемь лет назад, когда ей исполнилось тридцать лет, муж ее Аркадий, майор авиации, во время полетов разбился на самолете. Не дотянул каких-то пяти километров до аэродрома, рухнул в озеро. Его так и достали из воды сидящим в кабине за штурвалом. Сказали: человеческий фактор – это значит, сам виноват. Да кто там разберет. У военных разве до истины докопаешься? Все всегда скрыть норовят, не хотят выносить сор из избы. Тамара правды искать и не стала. А зачем? Все равно не вернешь Аркашу. Похоронила Тамара мужа на военном кладбище. Горе было, понятно, глубокое. Да и до сих пор рана на сердце не зажила. Второй раз замуж не вышла, хотя была возможность. Тамара – женщина интересная, мужчины на нее заглядывались. Но была у Ситниковой от брака с Аркадием дочь. Ей свою жизнь и посвятила. Девушка выросла красивая, неглупая. Год назад поступила в столице в театральный институт. Живет теперь Тамара одна, тоскует по мужу, скучает по дочери.
В этот день Ситникова была дома. Занималась по хозяйству – стирала. На работу ей нужно было идти в ночь, дежурить. Тамара развешивала в лоджии белье, когда раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Гостей вроде не ждала. Женщина так и не повесила простыню, снова бросила ее в тазик. Направляясь к двери через зал, окинула комнату хозяйским взглядом. Все, кажется, прибрано. В прихожей глянула на себя в зеркало, машинально поправила прическу, потом посмотрела в глазок и отпрянула. На лестничной площадке стоял Привольнов Жорик. Его только еще не хватало.
С Наташей Привольновой, женой Жорика, Ситникова в течение нескольких лет работала в одной больнице. Несмотря на разницу в возрасте – Тамара была старше Наташи на восемь лет, – женщины дружили. Было у них много общего. Книги, любовь к медицине, например. А после того как Тамара потеряла мужа, ближе, чем Наташа, у нее человека на белом свете вообще не стало. За исключением дочери, разумеется. Однако Привольнов невзлюбил Тамару с той самой минуты, когда впервые увидел ее. Не нравилась она ему. Ревновал Жорик Наташу к подруге, да и считал, что та науськивает на него жену. Чего только пьяному в голову не взбредет. Агрессивно настроенный, он несколько раз приходил в больницу, само собой в нетрезвом виде, скандалить. А когда вернулся с лечения и узнал, что жена с сыном и тещей сбежали, вообще проходу не давал, требовал сообщить, где семья находится. Ситникова, конечно же, знала, куда Привольновы уехали – она даже переписывалась с Наташей, – но Жорику адрес не говорила. И вот домой к ней притащился.
Тамара еще раз заглянула в глазок. Так и есть, в стельку пьян. Стоит, качается. Женщина решила Привольнову дверь не открывать. Прокралась в зал и затаилась, дожидаясь, когда непрошеный гость уйдет. Однако Жорик продолжал трезвонить и трезвонить, и Ситникова через несколько минут не выдержала. Она решительным шагом подошла к двери и громко сказала:
– Георгий! Немедленно прекрати звонить! Иди домой, не то я милицию вызову!
За дверью у Привольнова вырвался вздох облегчения.
– Я так и думал, что ты дома, – сказал он слабым голосом. – Открой, пожалуйста.
Ну вот еще, не хватало с пьяным на лестнице разборки устраивать.
– Извини, Жора, но нам с тобой не о чем говорить, – отрезала Ситникова. – Уходи!
Привольнов некоторое время собирался с силами, потом произнес:
– Открой, Тома, я тебя прошу. Мне очень нужно.
– Нет, Жорик, ты пьян, – попробовала урезонить бывшего мужа подруги Ситникова. – Иди домой. Когда протрезвеешь, приходи, вот тогда и поговорим.
Раздался слабый стук в дверь, очевидно, Привольнов уперся в нее лбом.
– Я трезв как стеклышко, Тома, – с трудом ворочая языком, проговорил он. – Мне нужна твоя помощь. Я ранен.
Ситникова заколебалась, но тем не менее жестко ответила:
– Вот и иди в больницу или в поликлинику, там тебе окажут необходимую помощь.
Привольнов снова надавил на кнопку звонка:
– Мне нельзя в больницу.
Страшный Жорик человек. Наслушалась Тамара от подруги про его художества. Откроешь – греха не оберешься. И Ситникова неумолимым тоном произнесла:
– Уходи, Жора! Я сейчас кричать начну. Позову соседей и в милицию позвоню. Оставь меня в покое!
Угроза, кажется, подействовала. За дверью надолго установилась тишина, потом Привольнов глухо сказал:
– Ладно, извини, я ухожу.
В подъезде зашаркали шаги.
В последних словах Жорика прозвучала такая тоска и безысходность, что у Тамары защемило сердце. Она вновь прильнула к глазку. Привольнов, шатаясь, двинулся к лестнице. Вот он сделал шаг, другой, взялся за перила, еще шагнул, потом закачался, его потянуло назад и… Привольнов исчез из поля зрения. Тамара несколько мгновений стояла в нерешительности, затем накинула цепочку и приоткрыла дверь. Жорик лежал на лестничной площадке, неловко подогнув под себя ногу. Одной рукой он держался за плечо, роба в корке засохшей крови. Глаза прикрыты.
Кто давал клятву Гиппократа, не имеет права от нее отступать. Ситникова скинула с двери цепочку и выскочила в подъезд.
– Жорик! Жорик! – позвала Тамара и присела рядом с Привольновым на корточки. – Жора, что с тобой? – Она несильно хлопнула Привольнова по щеке.
Никакой реакции. Мужчина находился в глубоком обмороке. Если бы Ситникова не принадлежала к сословию медиков, то она, наверное, растерялась бы или позвала на помощь соседей. Но Тамара стала действовать быстро, решительно. Она взяла Жорика одной рукой за здоровое плечо, другой за шиворот и втащила его в прихожую. Закрыла дверь. Когда она вновь взялась за Привольнова, он неожиданно застонал и открыл глаза.
– Идти сможешь? – спросила Ситникова.
Привольнов едва заметно, беспомощно усмехнулся и отрицательно качнул головой.
– И все равно, помоги мне дотащить тебя до кровати, иначе я не справлюсь. – Тамара усадила Жорика на полу, потом просунула голову ему под мышку и вдруг с неожиданной для невысокой хрупкой женщины силой приподняла Привольнова и поставила его на ноги. Шатаясь, будто пьяная парочка, Ситникова и Жорик покинули прихожую, в обнимку миновали зал и, стукнувшись о дверной косяк, вошли в спальню. Здесь стояла двуспальная кровать. На нее-то Тамара и уложила своего гостя.
– Что с тобой? – вновь спросила она Привольнова.
– Пулевое ранение, – чуть слышно, с паузами произнес Жорик. – Пуля в плече сидит… Только я очень… прошу тебя: не вызывай ни милицию, ни «Скорую помощь»… Иначе мне хана.
Ситникова ничего не ответила. Вышла в зал. Пошарила в мебельной стенке в ящиках, отыскала зажим, пинцет. Нашелся скальпель и кое-какие другие хирургические инструменты. Пока инструменты кипятились, приготовила ватные тампоны, спирт, йод, шприцы.
Снять робу не удалось, Жорик каждый раз стонал, как только женщина прикасалась к его плечу. Пришлось взять ножницы и разрезать рукав и спинку рубахи. Плечо уже успело распухнуть. Тамара обмыла его теплой водой, осмотрела рану. К счастью, кость была не задета, но пуля действительно сидела в плече. Она прошла сквозь мягкие ткани и застряла почти на вылете. Взялась за дело. Обколола плечо новокаином, сделав местную анестезию. Хотя новокаин для обезболивания такого рода операции и слабоват, но ничего, Жорка выдержит. Затем принесла инструменты и начала оперировать. Извлечь из плеча пулю опытному хирургу, каковым и являлась Ситникова, не представляло большого труда. Через несколько минут кусочек металла со стуком упал на дно стерилизатора, и стискивающий зубы Жорик наконец-то смог расслабиться. Вскоре с туго наложенной на плечо повязкой он забылся тяжелым сном.
Тамара прибралась в комнате, развесила брошенное в лоджии белье и задумалась. Идти или не идти на работу? Не идти нельзя. Нужно было заранее договориться о подмене на дежурстве, и оставлять в квартире пьянчужку тоже рискованно. Однако, рассудив, что раненый, находящийся под действием снотворного, до утра вряд ли обчистит квартиру, стала собираться на работу. Через полчаса она осторожно вышла в подъезд и закрыла на ключ дверь.
Всю ночь Привольнова мучили кошмары. За ним гонялись собаки, терзали его на части, в него стреляли из автомата, он сам в кого-то стрелял, истекал кровью, лежа среди трупов, и все время дрался, дрался. Привольнова также мучила жажда. Ему снился то водопровод, то бутылка пива, то ручей с кристально чистой водой, но, едва он прикасался губами к спасительной влаге, она исчезала. Танталовы муки. У Привольнова был сильный жар. Он метался в бреду, стонал и только под утро заснул спокойным сном.
Два дня провалялся Привольнов в постели Тамары. Женщина ухаживала за ним, кормила чуть ли не с ложечки, делала уколы, ставила капельницу. Жорик креп на глазах. Ни в милицию, ни в какое-либо медицинское учреждение Ситникова не обратилась и никому из знакомых и друзей не сообщила о том, что у нее в доме живет раненый пьянчуга, бывший муж ее подруги.
На третий день, когда Тамара была на работе, Привольнов самостоятельно выкарабкался из постели. От слабости его шатало, однако он добрался до ванной и взглянул на себя в зеркало. Еще больше похудел, почернел, кожа на лице обвисла, сморщилась. Сейчас Жорик выглядел лет на пятьдесят, а то и старше. Пошарив на стеклянной полочке, обнаружил станок, только какой-то странной формы и цвета – голубенький, с головкой, в которую вправлены лезвия в форме губ. Такого Привольнов еще никогда не видел. Выдумают же фирмачи. С грехом пополам соскоблил щетину, затем, стараясь не мочить больное плечо, искупался под душем. После водных процедур отправился в кухню. Жорик чувствовал зверский голод. Не скупясь, нарезал себе колбасы, сыру, толстым слоем намазал на хлеб масло. Еда показалась Привольнову на удивление вкусной. Побродил по квартире, взял попавшийся на глаза журнал и снова завалился в кровать. Пообедал Жорик тоже с аппетитом. К вечеру он чувствовал себя вполне сносно.
Тамара вернулась в восемь часов. Уставшая, с покупками. Жорик сидел в зале в кресле и смотрел телевизор. Окинув оценивающим взглядом поднявшегося ей навстречу Привольнова, Ситникова удовлетворенно заметила:
– Дело, я вижу, на поправку пошло. Вид у тебя ничего, бодренький.
Льстит, конечно, в гроб краше кладут. Жорик неловко переступил с ноги на ногу и ответил:
– Да вроде бы. Спасибо тебе, Тома, за то, что на ноги меня поставила. Без тебя я бы ни за что не выкрутился.
Ситникова про себя подивилась: «Скромный какой, с ума сойти. Впрочем, все они, алкоголики, одинаковые. Напьются – львы, а протрезвеют – сущие ягнята».
– Пожалуйста! – женщина простодушно улыбнулась. – Я рада, что ты оклемался. Даже побриться сумел… А вот тяжелое тебе еще рано носить, – запротестовала Тамара, пытаясь пресечь попытку Привольнова взять у нее сумку с продуктами. – Это я тебе как врач запрещаю.
Однако Привольнов насильно взял из рук женщины сумку.
– Ничего, – заявил он. – Мне руку разрабатывать нужно. Быстрее заживет. А насчет бритья ты уж извини, похозяйничал я там у тебя в ванной, станком воспользовался каким-то, голубеньким. Еле-еле скребет. Но все же побрился им.
Ситникова против воли рассмеялась:
– Так то ж женский. Что, никогда рекламу не видел по телевизору? Это ж под мышками брить и ноги. Дочка приезжала да забыла.
– Может, и видел, – смутился Привольнов, – да внимания не обращал. Ты уж еще раз извини, если что не так.
– Да все нормально! – Тамара сняла обувь и, направляясь в кухню, бросила: – Пойдем, Жорик, в кухню, поужинаем, а потом поговорим.
Привольнов догадывался, о чем будет разговор, и с тяжелым сердцем следом за хозяйкой поплелся на кухню.
В кухне Тамара рассортировала покупки, кое-что сложила в холодильник, кое-что в шкаф, кое-что поставила на стол. Разогрела оставшиеся от вчерашнего обеда голубцы, разложила по тарелкам, и хозяйка с гостем сели ужинать. Ели молча, каждый думал о предстоящем разговоре. А избежать его никак было нельзя. Позже, когда стали чаевничать, Ситникова, наливая в чашку Привольнова крепкий золотистый напиток, наконец-то приступила к щекотливой теме.
– Ну давай, Жорик, рассказывай, как дело было! – потребовала она.
Именно этого вопроса и ждал Привольнов. Он поерзал, тяжко вздохнул и начал:
– Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но меня подставили. Капитально подставили. Понятия не имею, смогу ли выбраться из ловушки, в которую угодил, или нет… – И Жорик последовательно, шаг за шагом, рассказал о том, что с ним случилось.
Рассказ был долгим. Тамара выслушала Привольнова, не перебивая. Она поверила. Поверила каждому слову Жорика и, когда он закончил свою исповедь, с осуждением покачала головой:
– Допрыгался, значит?
Привольнов отвел глаза кивнул:
– Выходит, так.
Тамара не смогла удержаться, чтобы не уколоть:
– Ну вот довела тебя твоя водка до ручки. Из-за нее потерял работу, семью, а теперь вот еще в тюрьму угодить можешь.
Жорик не перечил, хотя выслушивать сентенции не любил. Он развел руками:
– Я все понимаю. Но чего уж теперь говорить.
– Вот именно, нечего, – Тамара подлила в чашку чаю, пододвинула ее к Привольнову. – Жалко мне тебя, Жорик. Ты же вроде неплохой мужик, толковый, видный, а пропадаешь. Опустился вот. Еще бывший спецназовец. Стыдно.
Привольнов кашлянул в кулак.
– Мне самому себя жаль, Тома, – признался он с неприсущей ему искренностью. – К сорока годам видно, кто чего в этой жизни достиг. У кого-то жизнь удалась, у кого-то нет. У многих не задалась. В люди единицы выбились. Большинство же спились. Во всяком случае из моего окружения. Я в их числе. К закату ни с чем иду.
– Ну до заката тебе, положим, еще далеко, – заметила с улыбкой Тамара. – Хотя, если будешь пьянствовать, действительно загнешься.
И вот, странное дело, между бывшими врагами вдруг возникло взаимное доверие, какое порой не возникает и между близкими людьми. В кухне надолго установилась тишина.
– Ты хоть знаешь-то, что твоя бывшая теща Мария Андреевна умерла? – неожиданно для себя спросила Тамара.
Привольнов взглянул на хозяйку удивленно и недоверчиво:
– Нет, впервые слышу. Когда это случилось?
– Полгода назад. Паралич разбил Марию Андреевну. Неделю пролежала без движения, потом умерла… Что-то прохладно стало, – Тамара зябко передернула плечами, встала, прикрыла окно и снова села.
Привольнов с минуту сидел, задумавшись, переваривая услышанную новость, затем спросил:
– А ты откуда знаешь про тещу?
– Наташа сообщила, – невинно ответила Ситникова.
Жорик ухмыльнулся:
– Ты же вроде говорила, будто не знаешь, где мои.
– А я и не знаю, – избегая смотреть в глаза собеседнику, промолвила хозяйка квартиры. – Она письмо мне прислала «до востребования» и не указала обратный адрес.
Привольнов сделал вид, будто поверил Тамаре.
– Понятно. Как они там живут? Как сын?
– Да нормально. Сашка учится в первом классе. Наташа работает в поликлинике.
Жорик с фальшивым равнодушием спросил:
– Нет там у нее никого? Ну, я имею в виду, замуж не вышла? Она женщина красивая. Наверняка около нее мужики вертятся.
– А уж вот этого я не знаю, – повела плечами Тамара. – Такие подробности она мне не сообщала. Так, в общих чертах рассказала о своем житье-бытье. Про маму вот написала. – Ситникова вздохнула.
Жорик снова задумался. Некоторое время он молчал, вертя в здоровой руке чашку, и вдруг хмыкнул.
– Чего это ты? – удивилась Тамара.
Привольнов отодвинул от себя чашку.
– Да так, – сказал он с грустным выражением лица. – Вспомнил кое-что. Однажды теща, жена и сын уехали на курорт. Путевку семейную купили в Крым. Я не смог поехать, на работе не отпустили. Остался один в квартире. Выпивал я уже тогда прилично. Выпить хочется, а в кармане, как всегда, пусто. Сижу дома, вдруг слышу, бабахнуло где-то что-то. Подумал, крышка с консервной банки слетела. Теща все консервировать любила. Посмотрел, нет, все банки вроде целые стоят. Облазил всю квартиру и нашел. За диваном бутыль вина двадцатилитровая стоит. Мария Андреевна, оказывается, втихаря от меня поставила, а пробка с бутыли и вылетела. Ну вот неделю и пьянствовал. А жене с тещей потом сказал, будто вино прокисло и его вылить пришлось. Э-эх… – отвечая своим мыслям, с сожалением произнес Жорик. – Хорошая была женщина Мария Андреевна. Царство ей небесное.
– Да, – качнула головой Ситникова. – Жалко старушку… Но что делать-то думаешь, Жорик? – спросила она, имея в виду переплет, в который угодил Привольнов. – Как выбираться будешь?
Жорик покривился, удобнее устраивая на коленях больную руку, и заявил:
– Буду правду искать.
– А найдешь ли? – с нотками сомнения в голосе обронила Ситникова.
– Попробую. Может, что и выйдет.
Жорик сунул руку в карман брюк милиционера, достал ключ от наручников. Снимать их времени не оставалось. Он встал на ноги, быстро подошел к окну, осторожно приоткрыл его. На заднем дворике было тихо и пустынно. Привольнов открыл окно шире, вскочил на подоконник и спрыгнул на землю. Быстрым шагом направился в угол двора. Когда Жорик прошел большую часть пути, сзади раздался окрик. Кричал майор:
– Привольнов, стой!
Не оборачиваясь, Жорик перешел с шага на бег. После драки с капитаном Привольнов обессилел. Бежать было тяжело.
Предупредительного выстрела не было. Ковалев стрелял сразу на поражение. Первая же пуля угодила беглецу в плечо. Жорик упал, однако, превозмогая боль, тут же вскочил и рванулся к мусорному контейнеру. Тра-ан, тра-ан! – отдаваясь эхом по двору, пролетали мимо Жорика пули. Дворик был огорожен забором, и звук был такой, будто стреляли в закрытом тире. «Быстрее, быстрее! – молотом стучала в голове Привольнова одна-единственная мысль. – Успеть бы, успеть!» – Жорик вскочил на край контейнера, чуть не опрокинулся на спину, однако удержал равновесие и, навалившись грудью на край бетонной плиты, тяжело перекинул свое тело за забор.
Войска специального назначения
У него и жены-то нет, ну какая еще жена?
Если от роду двадцать лет, а кругом вообще война.
Он и вырос на той войне, на людей не имея зла,
И достала его в Чечне пуля-сволочь из-за угла.
«Лесоповал». «Был пацан»
А служил Жорик в спецподразделении. Призвали его в восемнадцать лет во внутренние войска. В школьные годы Привольнов увлекался восточными единоборствами, был физически развитым, хорошо сложенным молодым человеком, а потому, когда на распределительном пункте в казарму вошли двое офицеров и громко спросили, есть ли среди призывников спортсмены, желающие служить в спецвзводе, встал вместе с семью парнями. Команду отвели в спортзал, выдали боксерские перчатки, разбили на пары и устроили поединки. Через несколько минут стало ясно, кто что собой представляет, и четверых наиболее слабо подготовленных ребят отправили назад в казарму, а между оставшимися бои продолжились. В финал вышел Жорик и еще один верзила с мощными кулаками. После десяти минут перерыва парни вышли на середину спортзала. Весовые категории были разными, но уж очень Жорику хотелось служить во спецвзводе. К счастью, верзила оказался неповоротливым, и Привольнову хотя и с трудом, но все же удалось одолеть его.
– Как звать-величать? – спросил у победителя рослый офицер с красиво посаженной головой.
– Привольнов, Георгий, – оттирая перчаткой кровь с разбитых губ, ответил Жорик.
Офицер записал данные новобранца в блокнот.
– Вот что, Георгий, – сказал он, и на его суровом обветренном лице возникла добродушная улыбка. – Ты иди пока. Когда потребуется, мы тебя разыщем.
Привольнов был разочарован. Он-то рассчитывал, что его сразу зачислят во взвод, обучат приемам рукопашного боя и бросят в бой. Но нет. Не приглянулся, видать, офицерам. С изрядно испорченным настроением парень вернулся к своим.
Распределили Жорика в войсковую часть 1525, что под Волгоградом. И вот, когда он, уже ни на что не рассчитывая, вместе с пятьюдесятью переодетыми в военную форму новобранцами прибыл к месту назначения, его поджидали. Не забыл офицер своего обещания.
Спецназовец в погонах старшины вышел из дверей штаба к колонне остановившихся молодых солдат и зычно крикнул:
– Привольнов есть?
– Так точно! – молодцевато ответил Жорик.
– Выйти из строя!
– Есть! – Привольнов сделал два шага вперед, повернулся лицом к строю и замер.
Старшина окинул новобранца взглядом конюха, в чье распоряжение поступил новый боевой конь, остался доволен приобретением и, похлопав Жорика по плечу, заявил:
– Ну, братишка, вместе будем служить, пошли!
И старшина отвез Привольнова к новому месту службы. Встретили Жорика в подразделении как равного. Во взводе была жесткая дисциплина, царил дух товарищества, взаимовыручки и напрочь отсутствовала дедовщина. Командовал взводом майор в краповом берете. Для непосвященных поясню: краповый берет – мечта любого воина и предмет гордости его обладателя. Владелец берета – спецназовец из спецназовцев, лучший из лучших. Один раз в год устраивается экзамен для желающих получить право на ношение крапового берета. В течение нескольких дней претенденты живут на казарменном положении и проходят тяжелейшие испытания на силу, ловкость, выносливость, умение действовать в экстремальных условиях. Но это еще не все. В конце этапа обессиленных, изможденных мужчин ждет спарринг. Нужно не просто драться. Необходимо победить. Испытания выдерживают единицы. Привольнов выдержал.
Служба в спецвзводе была суровой, но это были еще цветочки по сравнению с той службой, которую Жорику довелось нести позже в спецотряде. А попал он в него следующим образом. Прослужив год, прослышал Привольнов, что объявлен набор в спецотряд. Нужно было пройти предварительный отбор. Жорик подал заявление на имя командира части, и его отпустили. Приехал Привольнов к месту сбора конкурсантов, показал в спарринге свои возможности, и ему разрешили подать документы для сдачи экзаменов. Экзамены Жорик выдержал, и началась для него новая пора учебы и тренировок. Гоняли в учебке круглые сутки. Кроме ежедневных изнурительных занятий по рукопашному бою, изучали минно-взрывное дело, стреляли из различных видов оружия, бегали, прыгали с парашютами, а также проходили много других дисциплин, необходимых бойцу для службы в отряде специального назначения. После окончания учебки Жорик подписал контракт на пять лет, один из пунктов которого предписывал Привольнову оставаться холостяком во время всей службы в спецназе. И понесла Жорика нелегкая по горячим точкам. Где он только не был, чего только не повидал. Жизни вне отряда специального назначения он уже себе не представлял, и, когда вышел срок действия контракта, Привольнов продлил его еще на пять лет. Да вот случилась через три года с Жориком беда. Был он в городе, возвращался в часть, и тут подошли к нему на остановке трое мужчин. Ни слова не говоря, ударили Привольнова по затылку стальным прутом. Проломили череп. Кто были те люди, остается для Привольнова тайной. Врачи думали – не выживет мужик. Нет, подштопали – выкарабкался. И вот спустя полгода со стальной пластинкой в черепе вышел Жорик из госпиталя. Голова кружилась, с координацией было не в порядке. Конечно же, о том, чтобы дальше служить в спецназе, не могло быть и речи. Попрощался Привольнов с боевыми товарищами и отбыл в родимый город. Здоровье у Жорика постепенно восстановилось, да вот откуда-то тяга к спиртному взялась.
Тамара Ситникова
Не трекала, не ботала, чужого не скажу.
Блатное отработало, прощайте – ухожу!
Все это дело каждого, уходят не гужом,
Отпетые сограждане с чифира на боржом.
«Лесоповал». «Кореша»
Ситникова Тамара овдовела рано. Восемь лет назад, когда ей исполнилось тридцать лет, муж ее Аркадий, майор авиации, во время полетов разбился на самолете. Не дотянул каких-то пяти километров до аэродрома, рухнул в озеро. Его так и достали из воды сидящим в кабине за штурвалом. Сказали: человеческий фактор – это значит, сам виноват. Да кто там разберет. У военных разве до истины докопаешься? Все всегда скрыть норовят, не хотят выносить сор из избы. Тамара правды искать и не стала. А зачем? Все равно не вернешь Аркашу. Похоронила Тамара мужа на военном кладбище. Горе было, понятно, глубокое. Да и до сих пор рана на сердце не зажила. Второй раз замуж не вышла, хотя была возможность. Тамара – женщина интересная, мужчины на нее заглядывались. Но была у Ситниковой от брака с Аркадием дочь. Ей свою жизнь и посвятила. Девушка выросла красивая, неглупая. Год назад поступила в столице в театральный институт. Живет теперь Тамара одна, тоскует по мужу, скучает по дочери.
В этот день Ситникова была дома. Занималась по хозяйству – стирала. На работу ей нужно было идти в ночь, дежурить. Тамара развешивала в лоджии белье, когда раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Гостей вроде не ждала. Женщина так и не повесила простыню, снова бросила ее в тазик. Направляясь к двери через зал, окинула комнату хозяйским взглядом. Все, кажется, прибрано. В прихожей глянула на себя в зеркало, машинально поправила прическу, потом посмотрела в глазок и отпрянула. На лестничной площадке стоял Привольнов Жорик. Его только еще не хватало.
С Наташей Привольновой, женой Жорика, Ситникова в течение нескольких лет работала в одной больнице. Несмотря на разницу в возрасте – Тамара была старше Наташи на восемь лет, – женщины дружили. Было у них много общего. Книги, любовь к медицине, например. А после того как Тамара потеряла мужа, ближе, чем Наташа, у нее человека на белом свете вообще не стало. За исключением дочери, разумеется. Однако Привольнов невзлюбил Тамару с той самой минуты, когда впервые увидел ее. Не нравилась она ему. Ревновал Жорик Наташу к подруге, да и считал, что та науськивает на него жену. Чего только пьяному в голову не взбредет. Агрессивно настроенный, он несколько раз приходил в больницу, само собой в нетрезвом виде, скандалить. А когда вернулся с лечения и узнал, что жена с сыном и тещей сбежали, вообще проходу не давал, требовал сообщить, где семья находится. Ситникова, конечно же, знала, куда Привольновы уехали – она даже переписывалась с Наташей, – но Жорику адрес не говорила. И вот домой к ней притащился.
Тамара еще раз заглянула в глазок. Так и есть, в стельку пьян. Стоит, качается. Женщина решила Привольнову дверь не открывать. Прокралась в зал и затаилась, дожидаясь, когда непрошеный гость уйдет. Однако Жорик продолжал трезвонить и трезвонить, и Ситникова через несколько минут не выдержала. Она решительным шагом подошла к двери и громко сказала:
– Георгий! Немедленно прекрати звонить! Иди домой, не то я милицию вызову!
За дверью у Привольнова вырвался вздох облегчения.
– Я так и думал, что ты дома, – сказал он слабым голосом. – Открой, пожалуйста.
Ну вот еще, не хватало с пьяным на лестнице разборки устраивать.
– Извини, Жора, но нам с тобой не о чем говорить, – отрезала Ситникова. – Уходи!
Привольнов некоторое время собирался с силами, потом произнес:
– Открой, Тома, я тебя прошу. Мне очень нужно.
– Нет, Жорик, ты пьян, – попробовала урезонить бывшего мужа подруги Ситникова. – Иди домой. Когда протрезвеешь, приходи, вот тогда и поговорим.
Раздался слабый стук в дверь, очевидно, Привольнов уперся в нее лбом.
– Я трезв как стеклышко, Тома, – с трудом ворочая языком, проговорил он. – Мне нужна твоя помощь. Я ранен.
Ситникова заколебалась, но тем не менее жестко ответила:
– Вот и иди в больницу или в поликлинику, там тебе окажут необходимую помощь.
Привольнов снова надавил на кнопку звонка:
– Мне нельзя в больницу.
Страшный Жорик человек. Наслушалась Тамара от подруги про его художества. Откроешь – греха не оберешься. И Ситникова неумолимым тоном произнесла:
– Уходи, Жора! Я сейчас кричать начну. Позову соседей и в милицию позвоню. Оставь меня в покое!
Угроза, кажется, подействовала. За дверью надолго установилась тишина, потом Привольнов глухо сказал:
– Ладно, извини, я ухожу.
В подъезде зашаркали шаги.
В последних словах Жорика прозвучала такая тоска и безысходность, что у Тамары защемило сердце. Она вновь прильнула к глазку. Привольнов, шатаясь, двинулся к лестнице. Вот он сделал шаг, другой, взялся за перила, еще шагнул, потом закачался, его потянуло назад и… Привольнов исчез из поля зрения. Тамара несколько мгновений стояла в нерешительности, затем накинула цепочку и приоткрыла дверь. Жорик лежал на лестничной площадке, неловко подогнув под себя ногу. Одной рукой он держался за плечо, роба в корке засохшей крови. Глаза прикрыты.
Кто давал клятву Гиппократа, не имеет права от нее отступать. Ситникова скинула с двери цепочку и выскочила в подъезд.
– Жорик! Жорик! – позвала Тамара и присела рядом с Привольновым на корточки. – Жора, что с тобой? – Она несильно хлопнула Привольнова по щеке.
Никакой реакции. Мужчина находился в глубоком обмороке. Если бы Ситникова не принадлежала к сословию медиков, то она, наверное, растерялась бы или позвала на помощь соседей. Но Тамара стала действовать быстро, решительно. Она взяла Жорика одной рукой за здоровое плечо, другой за шиворот и втащила его в прихожую. Закрыла дверь. Когда она вновь взялась за Привольнова, он неожиданно застонал и открыл глаза.
– Идти сможешь? – спросила Ситникова.
Привольнов едва заметно, беспомощно усмехнулся и отрицательно качнул головой.
– И все равно, помоги мне дотащить тебя до кровати, иначе я не справлюсь. – Тамара усадила Жорика на полу, потом просунула голову ему под мышку и вдруг с неожиданной для невысокой хрупкой женщины силой приподняла Привольнова и поставила его на ноги. Шатаясь, будто пьяная парочка, Ситникова и Жорик покинули прихожую, в обнимку миновали зал и, стукнувшись о дверной косяк, вошли в спальню. Здесь стояла двуспальная кровать. На нее-то Тамара и уложила своего гостя.
– Что с тобой? – вновь спросила она Привольнова.
– Пулевое ранение, – чуть слышно, с паузами произнес Жорик. – Пуля в плече сидит… Только я очень… прошу тебя: не вызывай ни милицию, ни «Скорую помощь»… Иначе мне хана.
Ситникова ничего не ответила. Вышла в зал. Пошарила в мебельной стенке в ящиках, отыскала зажим, пинцет. Нашелся скальпель и кое-какие другие хирургические инструменты. Пока инструменты кипятились, приготовила ватные тампоны, спирт, йод, шприцы.
Снять робу не удалось, Жорик каждый раз стонал, как только женщина прикасалась к его плечу. Пришлось взять ножницы и разрезать рукав и спинку рубахи. Плечо уже успело распухнуть. Тамара обмыла его теплой водой, осмотрела рану. К счастью, кость была не задета, но пуля действительно сидела в плече. Она прошла сквозь мягкие ткани и застряла почти на вылете. Взялась за дело. Обколола плечо новокаином, сделав местную анестезию. Хотя новокаин для обезболивания такого рода операции и слабоват, но ничего, Жорка выдержит. Затем принесла инструменты и начала оперировать. Извлечь из плеча пулю опытному хирургу, каковым и являлась Ситникова, не представляло большого труда. Через несколько минут кусочек металла со стуком упал на дно стерилизатора, и стискивающий зубы Жорик наконец-то смог расслабиться. Вскоре с туго наложенной на плечо повязкой он забылся тяжелым сном.
Тамара прибралась в комнате, развесила брошенное в лоджии белье и задумалась. Идти или не идти на работу? Не идти нельзя. Нужно было заранее договориться о подмене на дежурстве, и оставлять в квартире пьянчужку тоже рискованно. Однако, рассудив, что раненый, находящийся под действием снотворного, до утра вряд ли обчистит квартиру, стала собираться на работу. Через полчаса она осторожно вышла в подъезд и закрыла на ключ дверь.
Всю ночь Привольнова мучили кошмары. За ним гонялись собаки, терзали его на части, в него стреляли из автомата, он сам в кого-то стрелял, истекал кровью, лежа среди трупов, и все время дрался, дрался. Привольнова также мучила жажда. Ему снился то водопровод, то бутылка пива, то ручей с кристально чистой водой, но, едва он прикасался губами к спасительной влаге, она исчезала. Танталовы муки. У Привольнова был сильный жар. Он метался в бреду, стонал и только под утро заснул спокойным сном.
Два дня провалялся Привольнов в постели Тамары. Женщина ухаживала за ним, кормила чуть ли не с ложечки, делала уколы, ставила капельницу. Жорик креп на глазах. Ни в милицию, ни в какое-либо медицинское учреждение Ситникова не обратилась и никому из знакомых и друзей не сообщила о том, что у нее в доме живет раненый пьянчуга, бывший муж ее подруги.
На третий день, когда Тамара была на работе, Привольнов самостоятельно выкарабкался из постели. От слабости его шатало, однако он добрался до ванной и взглянул на себя в зеркало. Еще больше похудел, почернел, кожа на лице обвисла, сморщилась. Сейчас Жорик выглядел лет на пятьдесят, а то и старше. Пошарив на стеклянной полочке, обнаружил станок, только какой-то странной формы и цвета – голубенький, с головкой, в которую вправлены лезвия в форме губ. Такого Привольнов еще никогда не видел. Выдумают же фирмачи. С грехом пополам соскоблил щетину, затем, стараясь не мочить больное плечо, искупался под душем. После водных процедур отправился в кухню. Жорик чувствовал зверский голод. Не скупясь, нарезал себе колбасы, сыру, толстым слоем намазал на хлеб масло. Еда показалась Привольнову на удивление вкусной. Побродил по квартире, взял попавшийся на глаза журнал и снова завалился в кровать. Пообедал Жорик тоже с аппетитом. К вечеру он чувствовал себя вполне сносно.
Тамара вернулась в восемь часов. Уставшая, с покупками. Жорик сидел в зале в кресле и смотрел телевизор. Окинув оценивающим взглядом поднявшегося ей навстречу Привольнова, Ситникова удовлетворенно заметила:
– Дело, я вижу, на поправку пошло. Вид у тебя ничего, бодренький.
Льстит, конечно, в гроб краше кладут. Жорик неловко переступил с ноги на ногу и ответил:
– Да вроде бы. Спасибо тебе, Тома, за то, что на ноги меня поставила. Без тебя я бы ни за что не выкрутился.
Ситникова про себя подивилась: «Скромный какой, с ума сойти. Впрочем, все они, алкоголики, одинаковые. Напьются – львы, а протрезвеют – сущие ягнята».
– Пожалуйста! – женщина простодушно улыбнулась. – Я рада, что ты оклемался. Даже побриться сумел… А вот тяжелое тебе еще рано носить, – запротестовала Тамара, пытаясь пресечь попытку Привольнова взять у нее сумку с продуктами. – Это я тебе как врач запрещаю.
Однако Привольнов насильно взял из рук женщины сумку.
– Ничего, – заявил он. – Мне руку разрабатывать нужно. Быстрее заживет. А насчет бритья ты уж извини, похозяйничал я там у тебя в ванной, станком воспользовался каким-то, голубеньким. Еле-еле скребет. Но все же побрился им.
Ситникова против воли рассмеялась:
– Так то ж женский. Что, никогда рекламу не видел по телевизору? Это ж под мышками брить и ноги. Дочка приезжала да забыла.
– Может, и видел, – смутился Привольнов, – да внимания не обращал. Ты уж еще раз извини, если что не так.
– Да все нормально! – Тамара сняла обувь и, направляясь в кухню, бросила: – Пойдем, Жорик, в кухню, поужинаем, а потом поговорим.
Привольнов догадывался, о чем будет разговор, и с тяжелым сердцем следом за хозяйкой поплелся на кухню.
В кухне Тамара рассортировала покупки, кое-что сложила в холодильник, кое-что в шкаф, кое-что поставила на стол. Разогрела оставшиеся от вчерашнего обеда голубцы, разложила по тарелкам, и хозяйка с гостем сели ужинать. Ели молча, каждый думал о предстоящем разговоре. А избежать его никак было нельзя. Позже, когда стали чаевничать, Ситникова, наливая в чашку Привольнова крепкий золотистый напиток, наконец-то приступила к щекотливой теме.
– Ну давай, Жорик, рассказывай, как дело было! – потребовала она.
Именно этого вопроса и ждал Привольнов. Он поерзал, тяжко вздохнул и начал:
– Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но меня подставили. Капитально подставили. Понятия не имею, смогу ли выбраться из ловушки, в которую угодил, или нет… – И Жорик последовательно, шаг за шагом, рассказал о том, что с ним случилось.
Рассказ был долгим. Тамара выслушала Привольнова, не перебивая. Она поверила. Поверила каждому слову Жорика и, когда он закончил свою исповедь, с осуждением покачала головой:
– Допрыгался, значит?
Привольнов отвел глаза кивнул:
– Выходит, так.
Тамара не смогла удержаться, чтобы не уколоть:
– Ну вот довела тебя твоя водка до ручки. Из-за нее потерял работу, семью, а теперь вот еще в тюрьму угодить можешь.
Жорик не перечил, хотя выслушивать сентенции не любил. Он развел руками:
– Я все понимаю. Но чего уж теперь говорить.
– Вот именно, нечего, – Тамара подлила в чашку чаю, пододвинула ее к Привольнову. – Жалко мне тебя, Жорик. Ты же вроде неплохой мужик, толковый, видный, а пропадаешь. Опустился вот. Еще бывший спецназовец. Стыдно.
Привольнов кашлянул в кулак.
– Мне самому себя жаль, Тома, – признался он с неприсущей ему искренностью. – К сорока годам видно, кто чего в этой жизни достиг. У кого-то жизнь удалась, у кого-то нет. У многих не задалась. В люди единицы выбились. Большинство же спились. Во всяком случае из моего окружения. Я в их числе. К закату ни с чем иду.
– Ну до заката тебе, положим, еще далеко, – заметила с улыбкой Тамара. – Хотя, если будешь пьянствовать, действительно загнешься.
И вот, странное дело, между бывшими врагами вдруг возникло взаимное доверие, какое порой не возникает и между близкими людьми. В кухне надолго установилась тишина.
– Ты хоть знаешь-то, что твоя бывшая теща Мария Андреевна умерла? – неожиданно для себя спросила Тамара.
Привольнов взглянул на хозяйку удивленно и недоверчиво:
– Нет, впервые слышу. Когда это случилось?
– Полгода назад. Паралич разбил Марию Андреевну. Неделю пролежала без движения, потом умерла… Что-то прохладно стало, – Тамара зябко передернула плечами, встала, прикрыла окно и снова села.
Привольнов с минуту сидел, задумавшись, переваривая услышанную новость, затем спросил:
– А ты откуда знаешь про тещу?
– Наташа сообщила, – невинно ответила Ситникова.
Жорик ухмыльнулся:
– Ты же вроде говорила, будто не знаешь, где мои.
– А я и не знаю, – избегая смотреть в глаза собеседнику, промолвила хозяйка квартиры. – Она письмо мне прислала «до востребования» и не указала обратный адрес.
Привольнов сделал вид, будто поверил Тамаре.
– Понятно. Как они там живут? Как сын?
– Да нормально. Сашка учится в первом классе. Наташа работает в поликлинике.
Жорик с фальшивым равнодушием спросил:
– Нет там у нее никого? Ну, я имею в виду, замуж не вышла? Она женщина красивая. Наверняка около нее мужики вертятся.
– А уж вот этого я не знаю, – повела плечами Тамара. – Такие подробности она мне не сообщала. Так, в общих чертах рассказала о своем житье-бытье. Про маму вот написала. – Ситникова вздохнула.
Жорик снова задумался. Некоторое время он молчал, вертя в здоровой руке чашку, и вдруг хмыкнул.
– Чего это ты? – удивилась Тамара.
Привольнов отодвинул от себя чашку.
– Да так, – сказал он с грустным выражением лица. – Вспомнил кое-что. Однажды теща, жена и сын уехали на курорт. Путевку семейную купили в Крым. Я не смог поехать, на работе не отпустили. Остался один в квартире. Выпивал я уже тогда прилично. Выпить хочется, а в кармане, как всегда, пусто. Сижу дома, вдруг слышу, бабахнуло где-то что-то. Подумал, крышка с консервной банки слетела. Теща все консервировать любила. Посмотрел, нет, все банки вроде целые стоят. Облазил всю квартиру и нашел. За диваном бутыль вина двадцатилитровая стоит. Мария Андреевна, оказывается, втихаря от меня поставила, а пробка с бутыли и вылетела. Ну вот неделю и пьянствовал. А жене с тещей потом сказал, будто вино прокисло и его вылить пришлось. Э-эх… – отвечая своим мыслям, с сожалением произнес Жорик. – Хорошая была женщина Мария Андреевна. Царство ей небесное.
– Да, – качнула головой Ситникова. – Жалко старушку… Но что делать-то думаешь, Жорик? – спросила она, имея в виду переплет, в который угодил Привольнов. – Как выбираться будешь?
Жорик покривился, удобнее устраивая на коленях больную руку, и заявил:
– Буду правду искать.
– А найдешь ли? – с нотками сомнения в голосе обронила Ситникова.
– Попробую. Может, что и выйдет.