– Сакамура-сан, русские передали свой фильм… Вы позволите? Я отметил самые интересные места…
Все смотрят на внушительных размеров экран видеомагнитофона «Sony». На нем крутится запись с последнего концерта группы КИНО. Заключительные кадры под песню «Перемен!» на большой арене «Лужников» впечатляют: финальный фейерверк, олимпийский огонь, четыре фигурки на сцене и море счастливых людей, стоя подпевающих группе.
– Сколько здесь зрителей? – бесстрастно спрашивает Сакамура.
– Мы навели справки, – быстро отвечает Кайчо, – большая арена «Лужников» вмещает 65 тысяч человек, здесь явно переаншлаг.
– Шесть-де-сят пять тысяч, – произносит Сакамура по слогам. – Подумать только, как много людей!
Лицо Сакамуры отнюдь не излучает счастья. Кайчо и Кикудзи непонимающе смотрят на своего шефа.
– Так вы говорите, что русские просят переноса срока гастролей? – спрашивает Сакамура.
– Да, у них на съемках фильма произошел несчастный случай… Лидер группы с сильными ожогами попал в больницу.
Лицо Сакамуры ничего не выражает, но судя по голосу, он рад:
– Используйте это как предлог для невозможности продлить контракт.
От такого неожиданного поворота у Кайчо и Кикудзи вытягиваются лица.
– Сакамура-сан, я вас не понимаю… – говорит Кайчо.
– Эти русские запросто «уберут» наших ЮЖНЫХ ЗВЕЗД уже на самом первом концерте тура, – в голосе Сакамуры сквозит насмешка, – и тогда ЮЖНЫХ ЗВЕЗД, в которых вложены миллионы, больше не будет. Кто возьмет на себя ответственность за это, вы, Кайчо? Или вы, не знаю, как вас там?
Сакамура тычет пальцем в сторону Кикудзи, затем после паузы многозначительно говорит:
– Это знак свыше…
Кайчо почтительно склоняется:
– Сакамура-сан, это мудрое решение.
– Отправьте им телекс, – говорит Сакамура, – они сами виноваты, что не уберегли своего лидера.
Москва. 3 января 1991 года
Ленинград. 22 февраля 1991 года
Ленинград. 9 марта 1991 года
Нагасаки – Токио. 19 апреля 1991 года
Все смотрят на внушительных размеров экран видеомагнитофона «Sony». На нем крутится запись с последнего концерта группы КИНО. Заключительные кадры под песню «Перемен!» на большой арене «Лужников» впечатляют: финальный фейерверк, олимпийский огонь, четыре фигурки на сцене и море счастливых людей, стоя подпевающих группе.
– Сколько здесь зрителей? – бесстрастно спрашивает Сакамура.
– Мы навели справки, – быстро отвечает Кайчо, – большая арена «Лужников» вмещает 65 тысяч человек, здесь явно переаншлаг.
– Шесть-де-сят пять тысяч, – произносит Сакамура по слогам. – Подумать только, как много людей!
Лицо Сакамуры отнюдь не излучает счастья. Кайчо и Кикудзи непонимающе смотрят на своего шефа.
– Так вы говорите, что русские просят переноса срока гастролей? – спрашивает Сакамура.
– Да, у них на съемках фильма произошел несчастный случай… Лидер группы с сильными ожогами попал в больницу.
Лицо Сакамуры ничего не выражает, но судя по голосу, он рад:
– Используйте это как предлог для невозможности продлить контракт.
От такого неожиданного поворота у Кайчо и Кикудзи вытягиваются лица.
– Сакамура-сан, я вас не понимаю… – говорит Кайчо.
– Эти русские запросто «уберут» наших ЮЖНЫХ ЗВЕЗД уже на самом первом концерте тура, – в голосе Сакамуры сквозит насмешка, – и тогда ЮЖНЫХ ЗВЕЗД, в которых вложены миллионы, больше не будет. Кто возьмет на себя ответственность за это, вы, Кайчо? Или вы, не знаю, как вас там?
Сакамура тычет пальцем в сторону Кикудзи, затем после паузы многозначительно говорит:
– Это знак свыше…
Кайчо почтительно склоняется:
– Сакамура-сан, это мудрое решение.
– Отправьте им телекс, – говорит Сакамура, – они сами виноваты, что не уберегли своего лидера.
Москва. 3 января 1991 года
Фильм уже снят, остается дописать инструментальную музыку. Музыканты снова с утра до вечера работают на тонстудии «Мосфильма». На этот раз в составе: Виктор Цой, Юрий Каспарян, Игорь Тихомиров. В аппаратной стоит видеодвойка «Sony». Музыканты с Нугмановым отсматривают смонтированные куски фильма, потом Рашид объясняет, какую музыку он хотел бы услышать в этом эпизоде.
Все дружно смотрят сцену мотоциклетной вечеринки, там, где в темном сыром подвальном зале развлекаются «плохие парни». Море выпивки, дым коромыслом, полуголые девицы, на невысокой сцене за решеткой какая-то оголтелая рок-группа импровизирует на музыкальных инструментах.
Нугманов объясняет «киношникам»:
– Мне нужен здесь ужас нечеловеческий – дикий скрежет, какие-то жуткие шумы…
Виктор понимающе кивает головой, а Тихомиров говорит:
– Может, что-нибудь индустриальное в духе MINISTRY? У них еще та музычка.
– Не знаю я ваших MINISTRY, – говорит Рашид, – мне просто нужно, чтобы зрителю жутко стало.
Один из звукооператоров открывает дверь и зовет Цоя:
– Виктор, вас кто-то спрашивает по телефону, по-моему, из заграницы.
Виктор выходит из аппаратной. В приемной берет трубку:
– Алло, я слушаю.
Ему отвечают по-английски, и Виктор тоже переходит на английский язык. Это Кикудзи. Он стоит в будке телефона-автомата прямо на токийской улице. В Токио раннее утро, светит солнце, снега нет. Улица заполнена пешеходами.
Кикудзи говорит:
– Мистер Цой?
– Да.
– Меня зовут Кикудзи Хирано. Я – ассистент Кайчо, вернее сказать, бывший ассистент. Потому что больше не работаю на «Amuse Corporation»… Я очень сожалею о сорвавшихся гастролях КИНО в Японии, мистер Цой…
– Что вы хотите?
– Мне очень непросто было вас разыскать, – Кикудзи вздыхает. – Осталось ли у вас желание сыграть в Японии, мистер Цой?
– Да, мне хотелось бы…
– В таком случае я делаю вам предложение. Правда, речь идет только о ваших сольных концертах, без группы. Для организации тура с группой у меня пока нет бюджета. Но если все получится, осенью будет тур с группой. А сейчас я предлагаю вам сольный тур по пяти городам Японии, в том числе Токио, в небольших залах до тысячи человек.
– Вы серьезно?
Виктор видит, как за стеклом студии Каспарян с Тихомировым что-то оживленно объясняют Нугманову, но мысли его уже далеко.
– Я абсолютно серьезен, – отвечает Кикудзи. – Именно потому, что я хотел организовать ваш тур, я и ушел из «Amuse Corporation»… Вы сможете приехать в апреле?
– Думаю, да.
– Отлично. На днях вы получите договор, я вышлю его на телекс «Мосфильма». Очень скоро я и сам буду в Москве.
Виктор, весьма озадаченный, возвращается в аппаратную. Возбужденные поисками нового звука Каспарян и Тихомиров пытаются ему что-то наиграть на гитарах.
– Витя, оцени…
Но ему явно не до них. Рашид пристально смотрит на Цоя и говорит:
– Витя, что-нибудь случилось?
– Меня опять зовут в Японию… Правда, до этого, – добавляет он рассеянно, – я, наверное, побываю в Ленинграде.
Все замолкают, не понимая, всерьез это сказано или в шутку.
Все дружно смотрят сцену мотоциклетной вечеринки, там, где в темном сыром подвальном зале развлекаются «плохие парни». Море выпивки, дым коромыслом, полуголые девицы, на невысокой сцене за решеткой какая-то оголтелая рок-группа импровизирует на музыкальных инструментах.
Нугманов объясняет «киношникам»:
– Мне нужен здесь ужас нечеловеческий – дикий скрежет, какие-то жуткие шумы…
Виктор понимающе кивает головой, а Тихомиров говорит:
– Может, что-нибудь индустриальное в духе MINISTRY? У них еще та музычка.
– Не знаю я ваших MINISTRY, – говорит Рашид, – мне просто нужно, чтобы зрителю жутко стало.
Один из звукооператоров открывает дверь и зовет Цоя:
– Виктор, вас кто-то спрашивает по телефону, по-моему, из заграницы.
Виктор выходит из аппаратной. В приемной берет трубку:
– Алло, я слушаю.
Ему отвечают по-английски, и Виктор тоже переходит на английский язык. Это Кикудзи. Он стоит в будке телефона-автомата прямо на токийской улице. В Токио раннее утро, светит солнце, снега нет. Улица заполнена пешеходами.
Кикудзи говорит:
– Мистер Цой?
– Да.
– Меня зовут Кикудзи Хирано. Я – ассистент Кайчо, вернее сказать, бывший ассистент. Потому что больше не работаю на «Amuse Corporation»… Я очень сожалею о сорвавшихся гастролях КИНО в Японии, мистер Цой…
– Что вы хотите?
– Мне очень непросто было вас разыскать, – Кикудзи вздыхает. – Осталось ли у вас желание сыграть в Японии, мистер Цой?
– Да, мне хотелось бы…
– В таком случае я делаю вам предложение. Правда, речь идет только о ваших сольных концертах, без группы. Для организации тура с группой у меня пока нет бюджета. Но если все получится, осенью будет тур с группой. А сейчас я предлагаю вам сольный тур по пяти городам Японии, в том числе Токио, в небольших залах до тысячи человек.
– Вы серьезно?
Виктор видит, как за стеклом студии Каспарян с Тихомировым что-то оживленно объясняют Нугманову, но мысли его уже далеко.
– Я абсолютно серьезен, – отвечает Кикудзи. – Именно потому, что я хотел организовать ваш тур, я и ушел из «Amuse Corporation»… Вы сможете приехать в апреле?
– Думаю, да.
– Отлично. На днях вы получите договор, я вышлю его на телекс «Мосфильма». Очень скоро я и сам буду в Москве.
Виктор, весьма озадаченный, возвращается в аппаратную. Возбужденные поисками нового звука Каспарян и Тихомиров пытаются ему что-то наиграть на гитарах.
– Витя, оцени…
Но ему явно не до них. Рашид пристально смотрит на Цоя и говорит:
– Витя, что-нибудь случилось?
– Меня опять зовут в Японию… Правда, до этого, – добавляет он рассеянно, – я, наверное, побываю в Ленинграде.
Все замолкают, не понимая, всерьез это сказано или в шутку.
Ленинград. 22 февраля 1991 года
Цой остановился в гостинице «Ленинград», в номере 723. Вечером он встречается с Гурьяновым. Виктор выходит из номера, начинает закрывать дверь. Это приходится делать одной рукой, в другой он держит увесистый фибролитовый короб черного цвета, внешне напоминающий полевой телефон. Это один из первых мобильников, который Цой получил перед отъездом в Ленинград для экстренной связи с Рашидом.
Пока Виктор возится с ключом, к соседнему номеру подходит красивая женщина лет пятидесяти. Цой узнает в ней Марину Влади.
– Здравствуйте, – уважительно приветствует ее Виктор.
– Здравствуйте, – вежливо отвечает ему Марина с характерным иностранным акцентом. Она понятия не имеет, кто перед ней.
Виктор с мобильным телефоном в руке выходит из гостиницы. Колючий февральский ветер треплет его длинные волосы. На заснеженной площади перед гостиницей он видит Гурьянова, который машет ему рукой и кричит:
– В-и-и-т-я-я!
Цой еще находится под впечатлением от встречи с Мариной Влади и рассказывает Георгию, как он столкнулся с кинозвездой в коридоре гостиницы.
– Да, я слышал – отвечает Гурьянов. – Влади играет Екатерину Вторую, съемки проходят на «Ленфильме». Кажется, фильм называется «Сны о России»… Ну, и как она тебе?
– Красивая женщина, но возраст свое берет. Я недавно посмотрел «Колдунью»…
– Это по Бунину, что ли?
– Нет, по Куприну, вольная интерпретация «Олеси». Действие происходит в глухой шведской деревушке в наше время… Фильм так себе. Но Влади там очень хороша. Ей, по-моему, тогда только семнадцать исполнилось.
– Понятно, почему на нее Высоцкий запал…
– Не он один – все мужики СССР!
Гурьянов кивает в сторону мобильника, спрашивает:
– А это что у тебя за фигня?
– Раш выдал телефон для мобильной связи с ним. Работает от аккумуляторов. Удобная штука, правда, чертовски тяжелая. Ну, что делать будем?
– Поехали ко мне в студию на Фонтанку. Посмотришь мои последние работы.
– С удовольствием!
Они ловят машину на набережной.
– Пожалуйста, Фонтанка, 145, – говорит Гурьянов водителю и садится с Цоем на заднее сиденье.
Они выходят на заснеженную набережную между Красноармейским и Египетским мостами. Гурьянов показывает на серую махину дома на противоположном берегу:
– Вот этот дом. До революции, как и все другие тут, он был доходным. Потом незавидная советская коммунальная судьба. Пару лет назад из него всех выселили, дом должен был идти на капиталку, но финансирование закончилось… Так и стоит пустой. Кстати, свет, газ не отключали. Теперь здесь сквот. Живут в нем свободные художники, вроде меня…
– А что это за синие огни? – спрашивает Цой, показывая на неоновые проблески, загадочно мерцающие в окнах третьего этажа.
– Ух, совсем забыл – сегодня же суббота… Сейчас расскажу. В этой квартире живут интересные ребята… Они там открыли свой клуб приватного типа, «Танцпол» называется – пускают внутрь только своих. Играют модную музыку, вечеринки проходят по субботам… Зайдем? Там весело!
– А как же твоя мастерская?
– Да она рядом, утром заглянем… Ну, что?
– Ладно, пошли… Только не надо афишировать моего появления…
– А давай сейчас позвоним по твоему чудо-телефону, предупредим об этом ребят…
Цой набирает номер, передает трубку Георгию. Тот говорит:
– Алло, Андрей… Здравствуйте… Да, это Гурьянов… Сейчас зайдем к вам с Цоем… Хорошо, только без акцента на наши персоны… Песни КИНО специально крутить не надо… Виктор этого не любит…
Вскоре они заходят в квартиру № 9 дома 145 на Фонтанке и тут же растворяются во всепоглощающем потоке house-музыки.
– Добро пожаловать в клуб «Танцпол»! У нас танцуют до утра, – кричит в ухо Виктору распорядитель вечеринки и наливает дорогим гостям полные бокалы шампанского. Георгий и Виктор отпивают по глотку и проходят с бокалами дальше в квартиру.
Они оказываются в огромном зале метров под сто, все стены которого оклеены серебряной фольгой. Повсюду танцует молодежь. Все ярко и очень модно одеты. На танцполе присутствуют даже несколько трансвеститов в вечерних женских платьях. От работающих прожекторов и стробоскопов рябит в глазах.
Цой и Гурьянов проходят мимо горящего старинного камина, украшенного лепниной и шикарным старинным зеркалом, в котором причудливо отражается световая инсталляция и счастливые лица танцующих. Все веселятся и пьют шампанское. Беззаботное настроение окружающих передается и Цою – он с наслаждением пританцовывает под музыку. Георгий кричит в ухо Цою:
– Витя, хочешь посмотреть, как работает ди-джей?
Он подводит Цоя к пульту «Танцпола». У вертушки «Technics» крутит пластинки высокий скуластый парень с наушниками на голове, одетыми поверх бейсболки. Это Алексей Хаас, самый первый ди-джей Ленинграда. Алексей, щуря глаза, кивком головы здоровается с гостями.
Виктора завораживают действия Хааса, он действительно колдует над ди-джейским пультом. Вот он ловко достает из глянцевого конверта очередную пластинку, ставит ее на вертушку, крутит ручки на панелях приборов, микширует звук, меняя скорость вращения диска и резко его останавливая…Частота движений рук ди-джея увеличивается прямо на глазах, ритм музыки становится все быстрее, а звук громче – вечеринка достигает своего апогея… И в этот момент взгляд Виктора останавливаются на эмблеме «Танцпола», висящей на стене за спиной Хааса – аудиокассета с перекрещенными костями (на манер пиратского флага) – яркий символ конца рок-музыки, записанной на магнитных носителях, и рождения новой танцевальной культуры.
Ранним утром они, наконец, добираются до мастерской Гурьянова. Все ее стены увешаны гигантскими картинами, написанными сочными яркими красками. В основном, это обнаженные мужские торсы. Черты изображенных атлетов, как правило, лишены индивидуальности, за исключением автопортрета, где голова Георгия и его согнутая в локте рука, демонстрирующая бицепс, представлены на огромной плоскости холста, примерно 2 на 3 метра. Виктор оценивающе смотрит на картины, а Гурьянов сидит и курит.
– Как много у тебя мужской обнаженки, – удивляется Виктор.
– Точнее сказать, только она одна у меня и есть … Мне всегда нравилось античное искусство. Не знаю как тебе, Витя, но по мне смотреть на сильное, загорелое, освещенное солнечными лучами и обдуваемое морскими ветрами молодое тело гораздо приятнее, чем уставиться с умным видом… в черный квадрат.
– Возможно… Автопортрет очень хорош, – Виктор стоит напротив картины и смотрит в глаза нарисованного Гурьянова, – ты прогрессируешь. Наверное, много работаешь?
– Да уж, приходится… Но оно того стоит. Вот Русский музей уже заинтересовался работами.
– Русский музей!? Вот ведь, дожили… От всей души поздравляю!
– Спасибо, но поздравлять пока рано – они еще ничего не купили… А ты, Витя, рисуешь?
– Рисую, но у меня живопись не такая монументальная, как у тебя, – отвечает Виктор…
В этот момент в гостинице, где остановился Цой, в одной из распределительных коробок с электропроводами происходит короткое замыкание, и проводка начинает гореть…
Они садятся за стол напротив друг друга и закуривают.
– Витя, ты зачем приезжал-то? – спрашивает Георгий.
– Так. Было дело…
– Ну и как? Сделал?
– Сделал, – со вздохом после длинной паузы отвечает Виктор.
– Чего ж ты невеселый такой, – не понимая, спрашивает Георгий.
– Не знаю. Устал просто… Как звали того парня за вертушкой?
– Леша… Леша Хаас… А что?
– Классно играл этот Хаас. Откуда он взялся?
– Из бывшей рок-клубовской тусовки… Но теперь рок-музыку он уже терпеть не может.
– Ну, это не страшно. Мы ведь поп-музыку играем.
Последняя фраза и у Гурьянова, и у Цоя вызывает смех.
– Как думаешь, если в КИНО появится свой ди-джей, – продолжает Виктор, – который…
– …будет играть наравне с остальными музыкантами группы?
– Ну, да… как, к примеру, в KLF…
– Витя, это классная идея! Здесь у нас до этого еще никто не додумался. Мы снова подтвердим свой статус самой модной группы в Союзе!
– Поговори с ним об этом…
– Хорошо! Он КИНО, кстати, обожает… Наш последний альбом, который я ему подарил, до дыр заслушал.
– Вот и чудно… Знаешь, что-то есть хочется.
– У меня пусто, хоть шаром покати.
– А давай, поехали ко мне в гостиницу. Там валютный бар круглосуточно работает. Есть гриль. – Виктор смотрит на часы. – Сейчас восемь утра. Возьмем тачку, и через двадцать минут будем на месте.
В этот момент в гостинице пламя из коробки вырывается наружу и молниеносно распространяется по всему периметру длинного и совершенно безлюдного коридора.
Марина Влади просыпается, когда из-под двери в номер начинает валить черный дым. Она чувствует, что в комнате нечем дышать. Марина хватает телефон, и, задыхаясь от дыма, кричит в трубку:
– Портье! Портье!
Георгий и Виктор едут в такси. Их разморило – они оба на заднем сидении клюют носом. Машина заворачивает с Кировского моста на Петровскую набережную. В этот момент, обгоняя такси, мимо них на большой скорости проносится пожарная машина с включенной сиреной. Георгий и Виктор просыпаются.
Такси проезжает мимо крейсера «Аврора» и тормозит напротив входа в Нахимовское училище. Виктор, окончательно проснувшись, спрашивает водителя:
– Что, приехали?
Водитель отвечает:
– Нет, командир… Похоже, дальше мы не поедем. Вон, смотрите, мост перекрыли.
И точно, у моста стоят гаишники, перекрывшие движение на набережной.
Виктор и Георгий выходят из машины. Георгий показывает Виктору рукой в сторону гостиницы «Ленинград»:
– Витя, смотри, гостиница горит!
Верхние этажи гостиницы затянуты черным дымом. Кое-где из открытых окон выбиваются длинные языки ярко-оранжевого пламени.
В этот момент часы на фасаде Нахимовского училища показывают 08:25.
Пламя бушует в коридоре седьмого этажа гостиницы «Ленинград». Сквозь него доносятся крики о помощи. Марина Влади в ночной рубашке открывает краны в ванной на полный напор, замачивает простыни и бросает их под дверную щель.
Пожарный расчет из трех огнеборцев в полном снаряжении входит в пассажирский лифт гостиницы. Один из пожарных нажимает на пульте цифру семь. Дверь лифта закрывается.
Георгий спрашивает Цоя:
– Витя, у тебя какой этаж?
– Седьмой…
– Так, по-моему, седьмой и горит…
Водитель такси обращается к ним:
– Молодые люди, пора рассчитываться…
– Да, да, – рассеянно говорит Виктор и сует ему в руку смятую купюру.
Машина взвизгивает резиной, и, развернувшись, мчится обратно по Петровской набережной в сторону Кировского моста.
Пожарные молча поднимаются в лифте. На табло над дверью зажигается лампа с цифрой «2», потом «3»… Лифт идет дальше, наверх, прямо в огненное пекло.
В окнах седьмого этажа от перепада температур лопаются стекла. Они со звоном валятся вниз на парапет.
Пожарный расчет прибывает на седьмой этаж. Лифт, вздрогнув, останавливается. Пожарные с ужасом смотрят на еще закрытые двери лифта, один из огнеборцев боязливо крестится… Дверь открывается, и в ту же секунду в кабину лифта с ревом врывается все пожирающий огненный шквал.
– Густав, бежим, – кричит Виктор. Он, наконец, вышел из ступора.
Они бегут по мосту к гостинице. Вся площадь перед горящим зданием забита пожарными и милицейскими машинами с включенными мигалками. Выдвинутые пожарные лестницы не достают седьмого этажа – им не хватает нескольких метров. Людям на горящем седьмом этаже приходится спасаться самостоятельно. Кое-кто из постояльцев пытается спуститься вниз по связанным второпях простыням, узлы развязываются, и полуголые люди с воплями летят вниз… Из пары окон, где бушует пламя, люди, не в силах выдержать муки, выбрасываются сами. Они летят вниз живыми факелами с развевающимися на ветру горящими волосами. Это страшная картина: вопли о помощи, предсмертные стоны, звук сирен, звон стекла и истеричные команды пожарных – все сливается в один жуткий душераздирающий вой.
Георгий и Виктор стоят у одной из пожарных машин, задрав кверху головы. Рядом с ними разыгравшуюся огненную трагедию бесстрастно снимает на видеокамеру группа телевизионщиков.
– Смотрите, – говорит кто-то из них, показывая рукой в сторону одного из окон седьмого этажа – Марина Влади!
Марина стоит на подоконнике, прижавшись спиной к окну, в одной ночной рубашке, босая. Позади нее в номере бушует пламя. Ей открывается вся панорама площади перед гостиницей – пожарные и милицейские машины с работающими мигалками, суетливо бегающие огнеборцы со шлангами, выдвинутые вверх пожарные лестницы. Прямо под ней на заснеженном парапете в лужах крови валяются трупы – Влади туда старается не смотреть. Она замечает, что одна из лестниц разворачивается в ее сторону. В раскачивающейся люльке на самой верхушке лестницы стоит молодой пожарный в каске. Он протягивает к ней руки…
– Прыгайте, я вас поймаю, – кричит спасатель.
Наконец, когда пламя начинает почти лизать ее спину, она, зажмурившись, прыгает вниз, прямо в объятия бойца.
– У-у-ф! – с облегчением выдыхают Виктор и Георгий, как только видят, что лестница с Влади и спасателем пошла вниз…
В это время кто-то из телегруппы обращает внимание на стоящего рядом с ними Виктора. Телевизионщик толкает в бок оператора:
– Рядом с тобой Цой!
Оператор лихорадочно пытается поймать в кадр застывшее лицо Цоя, больше похожее на маску, но Виктор уворачивается от камеры в сторону.
– Пожалуйста, несколько слов для нашей телепрограммы, – протягивает микрофон Виктору один из телевизионщиков.
– Отстаньте, не видите, что ли – человеку плохо, – говорит зло Георгий и закрывает рукой камеру. Он уводит Виктора с площади. А телевизионщики, как ни в чем не бывало, продолжают их снимать…
Вечером Цой остается в мастерской Гурьянова. Георгий и Виктор сидят на кухне за початой бутылкой вина. На Гурьянове – белая майка и черные брюки… Где-то в дальнем углу кухни голубым светом мерцает экран небольшого телевизора.
Виктор разговаривает по мобильному телефону с Нугмановым.
– Да… Повезло… Считай, что я родился в рубашке… Да не парься ты, Раш… Ладно… И еще… Отправь весь мой гонорар за фильм семьям погибших пожарных… Ну, завтра увидимся… Пока.
Затем Цой обращается к Георгию:
– Все, завтра уезжаю. Раш зовет – он только что монтаж фильма закончил, теперь надо озвучку делать. Раш спешит, хочет, чтобы фильм был готов к московскому кинофестивалю.
Как раз в этот момент из телевизора доносится звуковая заставка программы «600 секунд». На экране появляется ее ведущий Александр Невзоров, как всегда, в коричневой кожаной куртке:
– Сегодня, 23 февраля, в 8 утра вспыхнул пожар в гостинице «Ленинград». К гостинице были стянуты все отряды пожарной охраны города. Пожару присвоена высшая категория. Полностью выгорел весь седьмой этаж. Погибли девять пожарных и шесть постояльцев. Главная трудность заключалась в том, что пожарная техника доставала максимум до четвертого этажа, и было чрезвычайно трудно эвакуировать людей с верхних горящих этажей. В гостинице проживали 275 гостей. Чудом спаслась известная французская актриса Марина Влади, находящаяся на киносъемках в нашем городе.
Показывают кадры, как Влади прыгает с подоконника на пожарную лестницу, затем – спасенную Влади, укутанную в одеяло. Она говорит, рыдая в камеру:
– Понимаете, я всегда с собой возила Володины письма. Это были самые дорогие для меня вещи. Теперь они все сгорели! Все до единого, у меня ничего не осталось!
И тут же в кадре появляется лицо Цоя с остекленевшими глазами. Невзоров продолжает репортаж:
– Еще одному постояльцу гостиницы, не менее именитому, чем Марина Влади, так же крупно повезло – это рок-звезда Виктор Цой, по счастливой случайности не ночевавший в номере в роковую ночь и появившийся у гостиницы в самом начале пожара. Его номер, кстати, был соседним с номером Влади на седьмом этаже. Как сообщают достоверные источники, Виктор Цой, проживающий теперь постоянно в Москве, находился в городе по поводу развода со своей женой Марьяной…
– Вот гады! Готовы ради сенсации мать родную продать! – ругается Георгий и выключает телевизор. Они долго сидят молча, думая каждый о своем. Наконец, Виктор говорит:
– Забыл сказать. Мне из Рок-клуба звонили. Звали на фестиваль по случаю десятилетия.
– И что?
– Ну, что? Ты как будто не знаешь, что Рок-клуб для нас дело прошлое. Нам там делать нечего. Тем более что я уезжаю завтра.
– Ну, и правильно!
Пока Виктор возится с ключом, к соседнему номеру подходит красивая женщина лет пятидесяти. Цой узнает в ней Марину Влади.
– Здравствуйте, – уважительно приветствует ее Виктор.
– Здравствуйте, – вежливо отвечает ему Марина с характерным иностранным акцентом. Она понятия не имеет, кто перед ней.
Виктор с мобильным телефоном в руке выходит из гостиницы. Колючий февральский ветер треплет его длинные волосы. На заснеженной площади перед гостиницей он видит Гурьянова, который машет ему рукой и кричит:
– В-и-и-т-я-я!
Цой еще находится под впечатлением от встречи с Мариной Влади и рассказывает Георгию, как он столкнулся с кинозвездой в коридоре гостиницы.
– Да, я слышал – отвечает Гурьянов. – Влади играет Екатерину Вторую, съемки проходят на «Ленфильме». Кажется, фильм называется «Сны о России»… Ну, и как она тебе?
– Красивая женщина, но возраст свое берет. Я недавно посмотрел «Колдунью»…
– Это по Бунину, что ли?
– Нет, по Куприну, вольная интерпретация «Олеси». Действие происходит в глухой шведской деревушке в наше время… Фильм так себе. Но Влади там очень хороша. Ей, по-моему, тогда только семнадцать исполнилось.
– Понятно, почему на нее Высоцкий запал…
– Не он один – все мужики СССР!
Гурьянов кивает в сторону мобильника, спрашивает:
– А это что у тебя за фигня?
– Раш выдал телефон для мобильной связи с ним. Работает от аккумуляторов. Удобная штука, правда, чертовски тяжелая. Ну, что делать будем?
– Поехали ко мне в студию на Фонтанку. Посмотришь мои последние работы.
– С удовольствием!
Они ловят машину на набережной.
– Пожалуйста, Фонтанка, 145, – говорит Гурьянов водителю и садится с Цоем на заднее сиденье.
Они выходят на заснеженную набережную между Красноармейским и Египетским мостами. Гурьянов показывает на серую махину дома на противоположном берегу:
– Вот этот дом. До революции, как и все другие тут, он был доходным. Потом незавидная советская коммунальная судьба. Пару лет назад из него всех выселили, дом должен был идти на капиталку, но финансирование закончилось… Так и стоит пустой. Кстати, свет, газ не отключали. Теперь здесь сквот. Живут в нем свободные художники, вроде меня…
– А что это за синие огни? – спрашивает Цой, показывая на неоновые проблески, загадочно мерцающие в окнах третьего этажа.
– Ух, совсем забыл – сегодня же суббота… Сейчас расскажу. В этой квартире живут интересные ребята… Они там открыли свой клуб приватного типа, «Танцпол» называется – пускают внутрь только своих. Играют модную музыку, вечеринки проходят по субботам… Зайдем? Там весело!
– А как же твоя мастерская?
– Да она рядом, утром заглянем… Ну, что?
– Ладно, пошли… Только не надо афишировать моего появления…
– А давай сейчас позвоним по твоему чудо-телефону, предупредим об этом ребят…
Цой набирает номер, передает трубку Георгию. Тот говорит:
– Алло, Андрей… Здравствуйте… Да, это Гурьянов… Сейчас зайдем к вам с Цоем… Хорошо, только без акцента на наши персоны… Песни КИНО специально крутить не надо… Виктор этого не любит…
Вскоре они заходят в квартиру № 9 дома 145 на Фонтанке и тут же растворяются во всепоглощающем потоке house-музыки.
– Добро пожаловать в клуб «Танцпол»! У нас танцуют до утра, – кричит в ухо Виктору распорядитель вечеринки и наливает дорогим гостям полные бокалы шампанского. Георгий и Виктор отпивают по глотку и проходят с бокалами дальше в квартиру.
Они оказываются в огромном зале метров под сто, все стены которого оклеены серебряной фольгой. Повсюду танцует молодежь. Все ярко и очень модно одеты. На танцполе присутствуют даже несколько трансвеститов в вечерних женских платьях. От работающих прожекторов и стробоскопов рябит в глазах.
Цой и Гурьянов проходят мимо горящего старинного камина, украшенного лепниной и шикарным старинным зеркалом, в котором причудливо отражается световая инсталляция и счастливые лица танцующих. Все веселятся и пьют шампанское. Беззаботное настроение окружающих передается и Цою – он с наслаждением пританцовывает под музыку. Георгий кричит в ухо Цою:
– Витя, хочешь посмотреть, как работает ди-джей?
Он подводит Цоя к пульту «Танцпола». У вертушки «Technics» крутит пластинки высокий скуластый парень с наушниками на голове, одетыми поверх бейсболки. Это Алексей Хаас, самый первый ди-джей Ленинграда. Алексей, щуря глаза, кивком головы здоровается с гостями.
Виктора завораживают действия Хааса, он действительно колдует над ди-джейским пультом. Вот он ловко достает из глянцевого конверта очередную пластинку, ставит ее на вертушку, крутит ручки на панелях приборов, микширует звук, меняя скорость вращения диска и резко его останавливая…Частота движений рук ди-джея увеличивается прямо на глазах, ритм музыки становится все быстрее, а звук громче – вечеринка достигает своего апогея… И в этот момент взгляд Виктора останавливаются на эмблеме «Танцпола», висящей на стене за спиной Хааса – аудиокассета с перекрещенными костями (на манер пиратского флага) – яркий символ конца рок-музыки, записанной на магнитных носителях, и рождения новой танцевальной культуры.
Ранним утром они, наконец, добираются до мастерской Гурьянова. Все ее стены увешаны гигантскими картинами, написанными сочными яркими красками. В основном, это обнаженные мужские торсы. Черты изображенных атлетов, как правило, лишены индивидуальности, за исключением автопортрета, где голова Георгия и его согнутая в локте рука, демонстрирующая бицепс, представлены на огромной плоскости холста, примерно 2 на 3 метра. Виктор оценивающе смотрит на картины, а Гурьянов сидит и курит.
– Как много у тебя мужской обнаженки, – удивляется Виктор.
– Точнее сказать, только она одна у меня и есть … Мне всегда нравилось античное искусство. Не знаю как тебе, Витя, но по мне смотреть на сильное, загорелое, освещенное солнечными лучами и обдуваемое морскими ветрами молодое тело гораздо приятнее, чем уставиться с умным видом… в черный квадрат.
– Возможно… Автопортрет очень хорош, – Виктор стоит напротив картины и смотрит в глаза нарисованного Гурьянова, – ты прогрессируешь. Наверное, много работаешь?
– Да уж, приходится… Но оно того стоит. Вот Русский музей уже заинтересовался работами.
– Русский музей!? Вот ведь, дожили… От всей души поздравляю!
– Спасибо, но поздравлять пока рано – они еще ничего не купили… А ты, Витя, рисуешь?
– Рисую, но у меня живопись не такая монументальная, как у тебя, – отвечает Виктор…
В этот момент в гостинице, где остановился Цой, в одной из распределительных коробок с электропроводами происходит короткое замыкание, и проводка начинает гореть…
Они садятся за стол напротив друг друга и закуривают.
– Витя, ты зачем приезжал-то? – спрашивает Георгий.
– Так. Было дело…
– Ну и как? Сделал?
– Сделал, – со вздохом после длинной паузы отвечает Виктор.
– Чего ж ты невеселый такой, – не понимая, спрашивает Георгий.
– Не знаю. Устал просто… Как звали того парня за вертушкой?
– Леша… Леша Хаас… А что?
– Классно играл этот Хаас. Откуда он взялся?
– Из бывшей рок-клубовской тусовки… Но теперь рок-музыку он уже терпеть не может.
– Ну, это не страшно. Мы ведь поп-музыку играем.
Последняя фраза и у Гурьянова, и у Цоя вызывает смех.
– Как думаешь, если в КИНО появится свой ди-джей, – продолжает Виктор, – который…
– …будет играть наравне с остальными музыкантами группы?
– Ну, да… как, к примеру, в KLF…
– Витя, это классная идея! Здесь у нас до этого еще никто не додумался. Мы снова подтвердим свой статус самой модной группы в Союзе!
– Поговори с ним об этом…
– Хорошо! Он КИНО, кстати, обожает… Наш последний альбом, который я ему подарил, до дыр заслушал.
– Вот и чудно… Знаешь, что-то есть хочется.
– У меня пусто, хоть шаром покати.
– А давай, поехали ко мне в гостиницу. Там валютный бар круглосуточно работает. Есть гриль. – Виктор смотрит на часы. – Сейчас восемь утра. Возьмем тачку, и через двадцать минут будем на месте.
В этот момент в гостинице пламя из коробки вырывается наружу и молниеносно распространяется по всему периметру длинного и совершенно безлюдного коридора.
Марина Влади просыпается, когда из-под двери в номер начинает валить черный дым. Она чувствует, что в комнате нечем дышать. Марина хватает телефон, и, задыхаясь от дыма, кричит в трубку:
– Портье! Портье!
Георгий и Виктор едут в такси. Их разморило – они оба на заднем сидении клюют носом. Машина заворачивает с Кировского моста на Петровскую набережную. В этот момент, обгоняя такси, мимо них на большой скорости проносится пожарная машина с включенной сиреной. Георгий и Виктор просыпаются.
Такси проезжает мимо крейсера «Аврора» и тормозит напротив входа в Нахимовское училище. Виктор, окончательно проснувшись, спрашивает водителя:
– Что, приехали?
Водитель отвечает:
– Нет, командир… Похоже, дальше мы не поедем. Вон, смотрите, мост перекрыли.
И точно, у моста стоят гаишники, перекрывшие движение на набережной.
Виктор и Георгий выходят из машины. Георгий показывает Виктору рукой в сторону гостиницы «Ленинград»:
– Витя, смотри, гостиница горит!
Верхние этажи гостиницы затянуты черным дымом. Кое-где из открытых окон выбиваются длинные языки ярко-оранжевого пламени.
В этот момент часы на фасаде Нахимовского училища показывают 08:25.
Пламя бушует в коридоре седьмого этажа гостиницы «Ленинград». Сквозь него доносятся крики о помощи. Марина Влади в ночной рубашке открывает краны в ванной на полный напор, замачивает простыни и бросает их под дверную щель.
Пожарный расчет из трех огнеборцев в полном снаряжении входит в пассажирский лифт гостиницы. Один из пожарных нажимает на пульте цифру семь. Дверь лифта закрывается.
Георгий спрашивает Цоя:
– Витя, у тебя какой этаж?
– Седьмой…
– Так, по-моему, седьмой и горит…
Водитель такси обращается к ним:
– Молодые люди, пора рассчитываться…
– Да, да, – рассеянно говорит Виктор и сует ему в руку смятую купюру.
Машина взвизгивает резиной, и, развернувшись, мчится обратно по Петровской набережной в сторону Кировского моста.
Пожарные молча поднимаются в лифте. На табло над дверью зажигается лампа с цифрой «2», потом «3»… Лифт идет дальше, наверх, прямо в огненное пекло.
В окнах седьмого этажа от перепада температур лопаются стекла. Они со звоном валятся вниз на парапет.
Пожарный расчет прибывает на седьмой этаж. Лифт, вздрогнув, останавливается. Пожарные с ужасом смотрят на еще закрытые двери лифта, один из огнеборцев боязливо крестится… Дверь открывается, и в ту же секунду в кабину лифта с ревом врывается все пожирающий огненный шквал.
– Густав, бежим, – кричит Виктор. Он, наконец, вышел из ступора.
Они бегут по мосту к гостинице. Вся площадь перед горящим зданием забита пожарными и милицейскими машинами с включенными мигалками. Выдвинутые пожарные лестницы не достают седьмого этажа – им не хватает нескольких метров. Людям на горящем седьмом этаже приходится спасаться самостоятельно. Кое-кто из постояльцев пытается спуститься вниз по связанным второпях простыням, узлы развязываются, и полуголые люди с воплями летят вниз… Из пары окон, где бушует пламя, люди, не в силах выдержать муки, выбрасываются сами. Они летят вниз живыми факелами с развевающимися на ветру горящими волосами. Это страшная картина: вопли о помощи, предсмертные стоны, звук сирен, звон стекла и истеричные команды пожарных – все сливается в один жуткий душераздирающий вой.
Георгий и Виктор стоят у одной из пожарных машин, задрав кверху головы. Рядом с ними разыгравшуюся огненную трагедию бесстрастно снимает на видеокамеру группа телевизионщиков.
– Смотрите, – говорит кто-то из них, показывая рукой в сторону одного из окон седьмого этажа – Марина Влади!
Марина стоит на подоконнике, прижавшись спиной к окну, в одной ночной рубашке, босая. Позади нее в номере бушует пламя. Ей открывается вся панорама площади перед гостиницей – пожарные и милицейские машины с работающими мигалками, суетливо бегающие огнеборцы со шлангами, выдвинутые вверх пожарные лестницы. Прямо под ней на заснеженном парапете в лужах крови валяются трупы – Влади туда старается не смотреть. Она замечает, что одна из лестниц разворачивается в ее сторону. В раскачивающейся люльке на самой верхушке лестницы стоит молодой пожарный в каске. Он протягивает к ней руки…
– Прыгайте, я вас поймаю, – кричит спасатель.
Наконец, когда пламя начинает почти лизать ее спину, она, зажмурившись, прыгает вниз, прямо в объятия бойца.
– У-у-ф! – с облегчением выдыхают Виктор и Георгий, как только видят, что лестница с Влади и спасателем пошла вниз…
В это время кто-то из телегруппы обращает внимание на стоящего рядом с ними Виктора. Телевизионщик толкает в бок оператора:
– Рядом с тобой Цой!
Оператор лихорадочно пытается поймать в кадр застывшее лицо Цоя, больше похожее на маску, но Виктор уворачивается от камеры в сторону.
– Пожалуйста, несколько слов для нашей телепрограммы, – протягивает микрофон Виктору один из телевизионщиков.
– Отстаньте, не видите, что ли – человеку плохо, – говорит зло Георгий и закрывает рукой камеру. Он уводит Виктора с площади. А телевизионщики, как ни в чем не бывало, продолжают их снимать…
Вечером Цой остается в мастерской Гурьянова. Георгий и Виктор сидят на кухне за початой бутылкой вина. На Гурьянове – белая майка и черные брюки… Где-то в дальнем углу кухни голубым светом мерцает экран небольшого телевизора.
Виктор разговаривает по мобильному телефону с Нугмановым.
– Да… Повезло… Считай, что я родился в рубашке… Да не парься ты, Раш… Ладно… И еще… Отправь весь мой гонорар за фильм семьям погибших пожарных… Ну, завтра увидимся… Пока.
Затем Цой обращается к Георгию:
– Все, завтра уезжаю. Раш зовет – он только что монтаж фильма закончил, теперь надо озвучку делать. Раш спешит, хочет, чтобы фильм был готов к московскому кинофестивалю.
Как раз в этот момент из телевизора доносится звуковая заставка программы «600 секунд». На экране появляется ее ведущий Александр Невзоров, как всегда, в коричневой кожаной куртке:
– Сегодня, 23 февраля, в 8 утра вспыхнул пожар в гостинице «Ленинград». К гостинице были стянуты все отряды пожарной охраны города. Пожару присвоена высшая категория. Полностью выгорел весь седьмой этаж. Погибли девять пожарных и шесть постояльцев. Главная трудность заключалась в том, что пожарная техника доставала максимум до четвертого этажа, и было чрезвычайно трудно эвакуировать людей с верхних горящих этажей. В гостинице проживали 275 гостей. Чудом спаслась известная французская актриса Марина Влади, находящаяся на киносъемках в нашем городе.
Показывают кадры, как Влади прыгает с подоконника на пожарную лестницу, затем – спасенную Влади, укутанную в одеяло. Она говорит, рыдая в камеру:
– Понимаете, я всегда с собой возила Володины письма. Это были самые дорогие для меня вещи. Теперь они все сгорели! Все до единого, у меня ничего не осталось!
И тут же в кадре появляется лицо Цоя с остекленевшими глазами. Невзоров продолжает репортаж:
– Еще одному постояльцу гостиницы, не менее именитому, чем Марина Влади, так же крупно повезло – это рок-звезда Виктор Цой, по счастливой случайности не ночевавший в номере в роковую ночь и появившийся у гостиницы в самом начале пожара. Его номер, кстати, был соседним с номером Влади на седьмом этаже. Как сообщают достоверные источники, Виктор Цой, проживающий теперь постоянно в Москве, находился в городе по поводу развода со своей женой Марьяной…
– Вот гады! Готовы ради сенсации мать родную продать! – ругается Георгий и выключает телевизор. Они долго сидят молча, думая каждый о своем. Наконец, Виктор говорит:
– Забыл сказать. Мне из Рок-клуба звонили. Звали на фестиваль по случаю десятилетия.
– И что?
– Ну, что? Ты как будто не знаешь, что Рок-клуб для нас дело прошлое. Нам там делать нечего. Тем более что я уезжаю завтра.
– Ну, и правильно!
Ленинград. 9 марта 1991 года
В концертном зале ЛМДСТ уже третий день идет VIII фестиваль рок-клуба. За стеклом витрины – афиша, нарисованная от руки: «Ленинградскому рок-клубу 10 лет. Это просто фантастика!»
В небольшом зале, забитом публикой, выступает группа ДЖУНГЛИ, в ее составе – бас-гитарист Игорь Тихомиров.
В кулуарах, после концерта, Тихомирова ловят журналисты, чтобы взять интервью. За плечом Игоря гитара в футляре, а в руках – какой-то пакет.
– Я присутствую на фестивале не в качестве музыканта КИНО, – объясняет Тихомиров, – а в качестве бас-гитариста группы ДЖУНГЛИ, в которой, кстати говоря, играю со дня ее основания. Не было никакого разговора о том, что КИНО будет играть на нынешнем фестивале Рок-клуба. КИНО уже давно не рок-клубовская команда. Кроме того, как известно, нами было принято решение, что у группы до выхода нового альбома вообще концертов не будет.
– А когда выходит альбом?
– Одновременно с выходом на экраны фильма Рашида Нугманова «Дикий Восток». В общем, не раньше лета.
– Понятно. И последний вопрос: где сейчас Цой?
– Виктор в настоящий момент находится в Москве, собирается лететь в Токио.
– В рамках апрельского визита Горбачева в Японию?
– При чем тут Горбачев!? У Виктора своя программа… Кстати, последний вопрос вы уже задали!
В этот момент Тихомиров случайно роняет пакет. Из него веером сыплются на пол письма, а также газета-таблоид, на первой полосе которой напечатано фото прикуривающего Цоя. Синий заголовок под фото анонсирует: «Группа КИНО – черный квадрат советского рока».
Корреспондент помогает собрать Тихомирову вывалившиеся из пакета письма. Крупный план – адрес получателя на одном из конвертов с текстом: «Ленинград, ул. Рубинштейна, д. 13, Рок-клуб, Виктору Цою».
Тихомиров доверительно сообщает корреспонденту:
– Мы уже сто лет как вышли из Рок-клуба, а письма на этот адрес все шлют и шлют… А почему?
– Да, кстати, почему? – спрашивает корреспондент.
– Потому что другого адреса нет.
В небольшом зале, забитом публикой, выступает группа ДЖУНГЛИ, в ее составе – бас-гитарист Игорь Тихомиров.
В кулуарах, после концерта, Тихомирова ловят журналисты, чтобы взять интервью. За плечом Игоря гитара в футляре, а в руках – какой-то пакет.
– Я присутствую на фестивале не в качестве музыканта КИНО, – объясняет Тихомиров, – а в качестве бас-гитариста группы ДЖУНГЛИ, в которой, кстати говоря, играю со дня ее основания. Не было никакого разговора о том, что КИНО будет играть на нынешнем фестивале Рок-клуба. КИНО уже давно не рок-клубовская команда. Кроме того, как известно, нами было принято решение, что у группы до выхода нового альбома вообще концертов не будет.
– А когда выходит альбом?
– Одновременно с выходом на экраны фильма Рашида Нугманова «Дикий Восток». В общем, не раньше лета.
– Понятно. И последний вопрос: где сейчас Цой?
– Виктор в настоящий момент находится в Москве, собирается лететь в Токио.
– В рамках апрельского визита Горбачева в Японию?
– При чем тут Горбачев!? У Виктора своя программа… Кстати, последний вопрос вы уже задали!
В этот момент Тихомиров случайно роняет пакет. Из него веером сыплются на пол письма, а также газета-таблоид, на первой полосе которой напечатано фото прикуривающего Цоя. Синий заголовок под фото анонсирует: «Группа КИНО – черный квадрат советского рока».
Корреспондент помогает собрать Тихомирову вывалившиеся из пакета письма. Крупный план – адрес получателя на одном из конвертов с текстом: «Ленинград, ул. Рубинштейна, д. 13, Рок-клуб, Виктору Цою».
Тихомиров доверительно сообщает корреспонденту:
– Мы уже сто лет как вышли из Рок-клуба, а письма на этот адрес все шлют и шлют… А почему?
– Да, кстати, почему? – спрашивает корреспондент.
– Потому что другого адреса нет.
Нагасаки – Токио. 19 апреля 1991 года
К встрече с первым российским президентом жители Нагасаки подготовились со всей тщательностью. Заранее освобождена от машин автотрасса, ведущая из аэропорта в город. По обе стороны дороги стоит оцепление. За полицейскими – толпа людей с японскими и советскими флажками. Они с нетерпением ждут прибытия автомобильного кортежа Горбачева.
Наконец на трассе появляется головной автомобиль дорожной полиции с мигалкой, обеспечивающий безопасность кортежа. Толпа по обе стороны дороги приходит в движение, радостно размахивая флажками. По живому коридору со свистом проносятся машины кортежа. Одна из машин – бронированный «ЗИЛ» с развевающимся на ветру советским флажком. В нем находится президент с супругой.
Довольный теплой встречей Михаил Горбачев говорит жене:
– Такое чувство, что нас приветствуют все жители Нагасаки!
Затем он неожиданно командует водителю:
– Остановите машину здесь! Мы с Раисой Максимовной немного пройдемся пешком.
Бронированный «ЗИЛ» тормозит. Это неожиданность для всех. Официальные японские лица, высыпавшие из машин кортежа, перебивая друг друга, возбужденно спрашивают:
– В чем дело? Почему остановилось движение?
– Смотрите – Горбачев вышел из машины!
– Он с ума, что ли, сошел – это же нарушение протокола!
– А если возникнет эксцесс? Кто будет тогда отвечать?!
Тем временем вышедший из «ЗИЛа» улыбающийся Михаил Горбачев вместе с супругой направляется к толпе. Для него подобный шаг, пусть и нарушающий протокол визита, вполне нормальная практика – ведь он обожает в политике экспромт! Другое дело – японцы-чинуши, они явно обескуражены таким поворотом событий и не представляют, что делать дальше.
Под восторженные возгласы и аплодисменты жителей Горбачевы идут мимо кортежа, махая в знак приветствия японцам руками. Наконец кто-то из японского сопровождения догоняет Горбачева и обеспокоенно просит на ломаном русском:
Наконец на трассе появляется головной автомобиль дорожной полиции с мигалкой, обеспечивающий безопасность кортежа. Толпа по обе стороны дороги приходит в движение, радостно размахивая флажками. По живому коридору со свистом проносятся машины кортежа. Одна из машин – бронированный «ЗИЛ» с развевающимся на ветру советским флажком. В нем находится президент с супругой.
Довольный теплой встречей Михаил Горбачев говорит жене:
– Такое чувство, что нас приветствуют все жители Нагасаки!
Затем он неожиданно командует водителю:
– Остановите машину здесь! Мы с Раисой Максимовной немного пройдемся пешком.
Бронированный «ЗИЛ» тормозит. Это неожиданность для всех. Официальные японские лица, высыпавшие из машин кортежа, перебивая друг друга, возбужденно спрашивают:
– В чем дело? Почему остановилось движение?
– Смотрите – Горбачев вышел из машины!
– Он с ума, что ли, сошел – это же нарушение протокола!
– А если возникнет эксцесс? Кто будет тогда отвечать?!
Тем временем вышедший из «ЗИЛа» улыбающийся Михаил Горбачев вместе с супругой направляется к толпе. Для него подобный шаг, пусть и нарушающий протокол визита, вполне нормальная практика – ведь он обожает в политике экспромт! Другое дело – японцы-чинуши, они явно обескуражены таким поворотом событий и не представляют, что делать дальше.
Под восторженные возгласы и аплодисменты жителей Горбачевы идут мимо кортежа, махая в знак приветствия японцам руками. Наконец кто-то из японского сопровождения догоняет Горбачева и обеспокоенно просит на ломаном русском:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента