В конце того же 1985 года Командир Самофал-Папа перевёлся с нашего корабля на другое место службы; куда, называли опять-таки разное… Последнее, что я слышал: контр-адмирал Самофал А. А. служил начальником Дальневосточного регионального центра по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий.

Потомки легендарных комиссаров

   Чем отличается командир от замполита? Командир говорит: «Делай, как Я!», а Замполит говорит: «Делай, как Я говорю!»
(Фольклор)

   На корабле по обкатанной советской системе существовали две власти: строевая и партийная, вторая надзирала за первой. Строевые офицеры в большинстве своем работяги, профессионалы своего дела: они обеспечивали навигацию, связь, стрельбы, работу разнообразных частей и механизмов, на них держался корабль. Главный среди них – командир корабля.
   Политические офицеры, в отличие от строевых, – люди труда умственного, то есть по определению руками ничего не делали. Всей их материальной части, только язык, карта да указка. Этот маленький недостаток политработники, однако, с гаком компенсировали служебным рвением и беззаветной преданностью политике партии и родного советского правительства. Задача политруков была надзирать за уровнем политической благонадежности экипажа
   Почти на каждого строевого офицера, чтобы не расслаблялись, приходилось по одному такому политработнику. На нашем корабле главным среди этих столпов коммунизма местного масштаба был заместитель командира корабля по политической части – Большой Зам. В команде Большого Зама числились комсорг, пропагандист и «маленькие замы». Маленькие замы служили наместниками Большого в боевых частях, комсорг председательствовал на комсомольских собраниях, а вот чем занимался пропагандист, я сказать не могу, не знаю, да и он сам, по-моему, толком не разобрался. За всю свою службу я только однажды был вызван в каюту пропагандиста. Капитан-лейтенант вежливо встретил меня, усадил и задал пару вопросов:
   – Хобби какое-нибудь у тебя на гражданке было, – в конце поинтересовался он.
   – Старинные монеты собирал.
   «Замкнут, индивидуалист, любит деньги», – записал пропагандист результат психологического анализа в свою в тетрадь…
   Роль «маленьких замов» в жизни корабля была более заметна. Они прилежно собирали в своих сейфах компромат на всех «неблагонадежных элементов» во вверенных им боевых частях. Этим компроматом они с удовольствием делились и с Большим Замом, и с «особистом», который периодически наведывался к нам на корабль, а также с успехом использовали для вербовки своих стукачей-информаторов. Также, «маленькие замы» часто выступали в роли массовиков-затейников. Организовывали соревнования по домино или по перетягиванию каната. А, однажды, пока наш корабль стоял в «Дальзаводе», случилось и такое, что один замполит БЧ-7 даже повел матросов в соседнюю среднюю школу учиться танцевать менуэт.
   Настоящей страстью Большого Зама были еженедельные субботние политзанятия. И были они его страстью совсем не потому, что Большой Зам по субботам особенно свято верил в идеалы коммунизма. Шел конец восьмидесятых, и уже мало кто из самих замполитов верил в эту идейную ахинею. Дело в том, что один раз в неделю, с утра и до обеда каждой субботы, когда весь экипаж корабля, разодетый в парадную форму рассаживался по кубрикам для проведения политзанятий, корабль замирал, и на нём наступало «Время Большого Зама». В это время он становился единоличным и полновластным хозяином корабля. Никто – ни матросы, ни офицеры, ни одна крыса – не могли без его разрешения сделать хоть один несанкционированный шаг.
   В стране шло время горбачёвской «перестройки», а мы после вахт и недосыпов, с трудом преодолевая сон, послушно сидели в тесных и душных кубриках и, прея в парадной форме, слушали, как наши корабельные замполиты под зорким присмотром Большого Зама несут свой обязательный, политически выверенный бред. Их на это учили, они за это получали зарплату, и они делать кроме этого ничего не умели.
   Мы сидели и, кивая проваливающимися в мимолетный сон, головами рисовали в наших конспектах «диаграммы сна». Я до сих пор помню, как с удивлением обнаружил, что каждая из выведенных мной на листе конспекта заглавных букв слова КПСС к концу политзанятий напоминала страшного волосатого паука с множеством тонких маленьких лапок. Шариковая ручка, рисовавшая очередную из этих лапок, съехала тогда у меня с листа бумаги, и я проснулся…
   Единственной в СССР кузницей профессиональных кадров флотских политработников было Киевское высшее военно-морское политическое училище (Киевское ВВМПУ). Расположение вдали от моря не мешало ему, однако, готовить… (цитирую из официальной брошюры этого славного учебного заведения):
   «…полноценных полпредов партии на флотах, проводящих большую партийно-политическую работу в экипажах и подразделениях по коммунистическому воспитанию личного состава».
   «Выпускники этого училища находились на самом переднем крае борьбы за проведение в жизнь политики Коммунистической партии», и делали они своё дело … с подлинно партийной страстностью».
   Это точно. Одно такое проявление партийной страстности на переднем крае борьбы, произошло на нашем корабле во время аварийной ситуации. В мачте, в одном из постов связи БЧ-7, произошло возгорание электропроводки. По аварийной тревоге аварийно-спасательная группа выстроилась, в узком задымленном проходе перед дверью, из-под которой вместе с дымом распространялся едкий запах горелой электроизоляции. Ребята стояли, как учили, в защитных костюмах и специальных шлемах с красными углекислотными огнетушителями ОУ-5, специально предназначенными для тушения горящей электропроводки.
   Вдруг раздался шум. Расталкивая локтями ребят из аварийной команды на передний край борьбы с огнём, протискивался, белея парадной фуражкой, Большой Зам. Тяжело дыша и не видя перед собой ничего, кроме конечной цели, он рвался вперёд крепко сжимая пухлыми пальцами пенный щелочной огнетушитель. Ребята из аварийной команды оторопели – на боку огнетушителя, с которым замполит шел наперевес, как в штыковую атаку, четко виднелась надпись: «Не применять для тушения электросети, находящейся под напряжением!». Тушить водным раствором щелочи возгорание электропроводки – это всё равно, что писать на оголенный провод. Время на раздумье не оставалось. Чтобы поджарить себя и ребят, Большому Заму оставалось несколько шагов. Один из годков аварийно-спасательной команды среагировал инстинктивно и быстро. Глухой удар огнетушителем ОУ-5 пришелся Большому Заму четко в кокарду парадной фуражки. Замполит выронил своё орудие массового уничтожения, охнул и сел на палубу. Ребята оттеснили его, окружив плотным кольцом и в несколько минут справились с пожаром.
   Прикрывая фуражкой с погнутой кокардой, здоровенную шишку на лбу, Большой Зам долго потом пытался определить своего обидчика. Не получилось. А один из строевых офицеров ему тогда посоветовал: «Ты бы вместо того, чтобы наказать бойца, лучше бы медаль ему дал: он же тебе жизнь спас…»
   Не могу удержаться, чтобы не привести ещё несколько цитат из брошюры Киевского ВВМПУ:
   «В отличие от других военно-морских училищ, кроме марксизма-ленинизма, в Киевском ВВМПУ обучали ещё марксистско-ленинской философии, истории КПСС, научному коммунизму, политической экономии, партийно-политической работе, военной педагогике и психологии».
   «Выполняя указания XXVI съезда КПСС, требования и постановления ЦК КПСС», училище готовило «для славного Военно-Морского Флота настоящих бойцов партии, достойных бессмертной славы легендарных комиссаров».
   Можно только представить себе, какой урон, неокрепшей психике молодого матроса, мог нанести один такой преданный «боец», прошедший горнила Киевского Военполита, вооруженный марксистско-ленинской, научно-коммунистической идеологией, вперемешку с передовыми методами психологической обработки!
   Ну, что мне ещё можно добавить к этому яркому, красочному описанию, почти дословно цитирующему выдержки из официальных брошюр этого учебного заведения. Пожалуй, только ещё одну цитату:
   «Десятки питомцев училища за успехи в службе награждены орденами и медалями СССР и РФ. Многим досрочно присвоены очередные воинские звания»…
   Всё это тоже чистая правда. На флоте хорошо знали, что у этой своеобразной касты трутней, у которых «за все душа болит», но которые ни за что не отвечают, всегда были самые блестящие перспективы продвижения по службе. Если корабль успешно выполнял боевую задачу, то одновременно со строевыми командирами, непосредственно участвовавшими в выполнении задачи, замполиты тоже получали равнозначные по уровню правительственные награды.
   Но, в семье не без урода! Попадались и среди политработников, выпадавшие из общей массы распределителей благ и вершителей судеб, отдельные нормальные люди. Но они у нас на корабле надолго не задерживались… К счастью, Российский Флот, как море, имеет способность самоочищаться, выбрасывать из себя на берег, всё лишнее и ненужное. В 1991 году институт «замполитов» в армии и на флоте упразднили за ненадобностью вместе с Главным политическим управлением Советской армии и Военно-Морского флота. Замполитов на флоте не стало, а корабли продолжают ходить в море и успешно выполнять поставленные задачи.

Большой Зам

   Если некоторых людей смешать с дерьмом, то получится однородная масса.
(Правда)


   Вы не люди. Вы матросы.
(Большой Зам)

   Капитан третьего ранга Пал Палыч Сорокопут появился на стоящем в заводе крейсере «Адмирал Фокин» в 1985 году. Он пришел на должность «Большого Зама» – Заместителя командира корабля по политической части, на смену прежнего замполита переведенного в штаб флота.
   Командир корабля Самофал (он же Папа) в то время был на сходе, и нового политического лидера представлял старший помощник командира корабля. Старпом был офицер справедливый до мозга костей, безобидный, мягкий, с нескладной, невоенной фигурой, на моей памяти мухи не обидел, голоса не повысил. Но, флот – это не «гражданка», здесь быть мягким, нескладным и без последствий непросто, вот он и получил от экипажа кличку «Олень».
   В этот знаменательный день Олень собрал экипаж на юте. Перед моряками с ракетного крейсера «Адмирал Фокин» в первый раз предстала поигрывающая жирком довольная физиономия Паши Сорокопута. Новый Большой Зам стоял, самодовольно улыбаясь, чувствуя себя полноправным хозяином положения. Он оценивающе, как рентгеном, сканировал своим цепким прищуренным взглядом выстроившийся перед ним экипаж, намечая фронт предстоящих работ.
   После представления старпома, Большой Зам взял слово. Он вышел перед строем и произнес речь. Из его речи мы поняли, что Родину, нашу мать, мы теперь любить будем больше и чаще. В конце своего монолога Паша Сорокопут сделал многозначительную паузу, пристально обвёл глазами замерший в строю экипаж и отчетливо, делая ударение на каждом слове, произнёс:
   – Запомните: вы не люди! Вы матросы!
   В наступившей тишине было только слышно, как кричат бакланы. На видавшем виды славном крейсере тогда впервые прозвучала эта фраза, предопределившая положение вещей, то отношение, которое установилось между Большим Замом и рядовыми членами экипажа на долгие годы его правления. Экипаж стоял, переваривая эту новость. Не привыкшая к такому обращению команда поглядывала на старпома, ища поддержки, но Олень молчал. Единственный, кто мог одернуть и поставить на место Большого Зама, был Командир Самофал, но Папа был на сходе.
   Экипаж тогда ещё не понимал всей значимости этого события, а ведь именно в этот день начинался новый период в жизни корабля. Вскоре после этой знаменитой речи Большого Зама командира Самофала перевели на другое место службы. Командиром крейсера вместо Папы стал Олень. Мягкость характера нашего нового командира не позволяла ему держать в узде властолюбивого «серого кардинала» и тот, чувствуя себя хозяином, лишь лениво имитировал субординацию. На ракетном крейсере «Адмирал Фокин» начиналась новая эпоха отношений, где мы, матросы, уже перестали быть людьми. Началась эпоха Большого Зама.
   Паша Сорокопут освоился быстро. Его деятельная натура взялась за любимое дело с утроенной энергией. Перво-наперво, чтобы, как говорится, держать руку на пульсе, он установил разветвленную сеть стукачей. Заставить матросов стучать на своих же товарищей с риском, как минимум, для собственного здоровья было задачей сверхсложной, но Пал Палыч справился с ней «на отлично». Тут-то и пригодились все навыки, полученные им в Киевском «Военполите».
   Для начала в ход пошел весь компромат, услужливо извлеченный маленькими замами из своих каютных сейфов. Не гнушался Паша и проверкой содержания матросской почты. Благо, корабельный почтальон, сделанный Большим Замом коммунистом, главным корабельным старшиной и по совместительству приборщиком его каюты, был свой человек.
   Не забуду, как у меня затряслись поджилки, когда вечером по корабельной трансляции передали: «Матросу Федотову прибыть в каюту Заместителя командира корабля по политической части.»
   – Вызывали, товарищ капитан 3-го ранга? – робко спросил я, просовывая голову в каюту замполита.
   – А, Федотов, проходи, проходи. Зачем же так официально. Можно – Пал Палыч, без чинов и лишних формальностей.
   – Есть, товарищ капитан 3 ранга!
   Большой Зам поморщился.
   – Вот тут тебе, сынок, письмо пришло из дома. Странненькое такое. – Большой Зам пощупал своими мясистыми пальцами потрепанный белый конверт, на котором рукой моей тёти Леры было аккуратно выведено: г. Владивосток, ВЧ-51288, Федотову Александру.
   Я знал, что тётя Лера иногда пересылала мне письма одной моей знакомой девушки, с которой я познакомился за год до службы, будучи в гостях у тёти, в её маленькой питерской квартирке. И всё бы хорошо, если бы не одна маленькая деталь: эта девушка была студенткой из США, логова нашего вероятного противника.
   Я почувствовал слабость в коленях.
   – Раскрой, пожалуйста, – улыбаясь одними губами, тихо сказал Большой Зам и протянул мне конверт.
   Я попытался вскрыть конверт, но руки тряслись и не слушались.
   – Успокойся, успокойся, сынок, – Большой Зам ласково положил свою влажную ладонь мне на плечо. Его цепкий, холодный взгляд, не отрываясь, следил за конвертом – Давай-ка посмотрим, что там внутри…
   Я раскрыл, наконец, конверт и дрожащими руками высыпал на стол, перед Большим Замом всё его скудное содержимое. Из конверта выпал сложенный вчетверо листок клетчатой тетрадной бумаги, исписанный знакомым тётиным почерком. Внутри листка виднелся маленький прямоугольный вкладыш. Сердце моё замерло. Большой Зам рванулся вперёд и ловко вытащив вкладыш, поднес его к своим колючим глазам. Это был маленький карманный календарик на новый 1987 год.
   – А-а-а… ну вот, это я и хотел посмотреть…
   Большой Зам, бросил календарик обратно на стол. Ему стоило больших трудов скрывать своё разочарование.
   Моё сердце снова пошло. Я выдохнул и, быстро забрав со стола содержимое конверта, на ватных ногах поплёлся обратно в кубрик. На этот раз пронесло…
   Но мелкие неудачи не могли остановить Большого Зама. Случались и победы – большие и маленькие. Дело его спорилось, и вскоре он уже собрал обширную картотеку компромата на большинство членов своего экипажа. В своей работе Паша мастерски использовал два своих любимых метода: «кнут и пряник» и «разделяй и властвуй». Как кнут в ход шли все подсмотренные, подслушанные маленькие человеческие слабости, пороки, ошибки, аккуратно собранные в личное «досье».
   – Или, сынок, твои друзья об этом узнают, или помоги мне с некоторой информацией… – ласково говорил Зам, усаживая у себя в каюте новую жертву и выкладывая перед ним на стол «интересные» материалы из досье.
   Как пряник Паша обещал исполнение всех, даже самых заветных желаний, в зависимости от ситуации. Заботишься о карьере после службы? Порекомендую в партию, чтобы потом на гражданке карьерный рост и открытая дорога в светлое будущее. Девушка грозиться бросить? Внеочередной отпуск домой! Хочется в увольнение, в город? Пожалуйста, завтра же! Хочешь во время службы зарплату по максимуму и домой с лычками главного корабельного старшины? Без проблем! Всё обещал, всё мог всесильный Паша Сорокопут, но не дай бог, кому дать слабину и попасться на этот его, мастерски закинутый крючок. Хватка у Большого Зама была железная. Один раз, дал слабину – всё, с крючка уже не соскочишь. Большой Зам берег свои кадры, заботился о них. Они были его глаза и уши в кубриках и на боевых постах. Конспирация тут у него была полная, как у Штирлица.
   Основной сбор оперативной информации Большой Зам вел через приоткрытый иллюминатор своей каюты, стратегически расположенной в укромном месте, в узком проходе, на верхней палубе по левому борту. Вроде просто идет мимо, прогуливается матросик. Хоп! – одно незаметное движение и записка уже у Большого Зама. И уже потянулись его щупальца к горлу очередной жертвы. Цель у Большого Зама всегда оправдывала средства. Он как миловал за тайное пособничество, так и казнил за явный отказ. А в гневе он был страшен. Одним из излюбленных методов Большого Зама были одиночные, доверительные собеседования. Каждый новоприбывший матрос проходил через такое испытание беседой «один на один» с Пашей Сорокопутом.
   Не избежал её и Роман Фролов. Большой Зам вызвал его на собеседование одним из первых, как только узнал из предоставленного бывшим замполитом досье, что Роман является не кем иным, а внучатым племянником самого адмирала Фокина. Того самого бывшего Командующего всем Тихоокеанским Флотом, чьим именем был назван наш славный корабль.
   – Вызывали, товарищ капитан 3 ранга? – приоткрыл дверь каюты Замполита Роман.
   – А, как же! Заходи, заходи, сынок! – лоснящееся от пота лицо Зама выражало одновременно ласку и полное радушие. – Садись, вот здесь поудобнее… Чайку хочешь? Наслышан, наслышан о твоём родстве. Очень рад. Продолжение славной флотской династии. Очень, очень хорошо…
   Роман сидел и, улыбаясь в ответ, внимательно слушал Замполита: «Говори, говори», – думал он про себя.
   Поговорив ещё немного об адмирале Фокине, о его славном, героическом прошлом и о том, как Рома похож на своего деда, Большой Зам плавно перешел от слов к делу – главной цели этой беседы.
   – Ну что, сынок, в отпуск-то к родственникам на свой день рождения хочешь, небось? – он дружески похлопал Рому по плечу.
   – Неплохо бы, – улыбнулся Рома.
   – А главным корабельным старшиной домой явиться? То-то девушки будут заглядываться!..
   – Кто ж главным корабельным не хочет-то?.. Конечно, хочу! – включил дурака Рома, думая про себя: «Мягко стелет, жестко спать будет».
   – Ну, вот и отлично, сынок. Всё в наших руках, – и Большой Зам продемонстрировал Роману свои вечно влажные потные ладони.
   Большой Зам придвинулся поближе. Матрос и Замполит сидели близко, друг напротив друга. Роман чувствовал на себе его тёплое, прелое дыхание. Наживка была закинута. Зам медленно и осторожно потянул на себя.
   – Я вижу, что ты ответственный матрос. Тебе можно доверять. Твой дед мог бы тобой гордиться. Тут такое дело, сынок, на корабле, сам видишь, порядка нет. По кубрикам черт те что творится. Мне нужна твоя помощь, Рома, чтобы остановить этот бардак, который творится на корабле…
   Большой Зам говорил, а Рома сидел, кивал, думая, только о том, как ему из этой ситуации теперь выпутываться. Большой Зам ведь так просто не отпустит.
   – Ты же с экипажем общаешься, всё знаешь, так вот мне и нужна от тебя информация о разных хулиганах, нарушениях, о том, что творится на боевых постах, – начал потихоньку подсекать добычу Большой Зам.
   – …Я не понял, товарищ капитан 3-го ранга…
   – Ну, Рома – «Пал Палыч», – ласково поправил его Большой Зам
   – …Я не понял, Пал Палыч, вы меня что, стучать просите?
   Зам поморщился – добыча уходила, но лицо его выражало только грусть и отеческую заботу.
   – Рома, ну брось ты, честное слово, это нехорошее выражение – «стучать». Здесь никто никого сту-чать не просит. Не стучать, Рома, а ин-фор-ми-ро-вать. …Информировать, понимаешь? Это большая разница. Мне нужна твоя помощь, чтобы на корабле, который именем твоего деда назван, навести элементарный порядок. Поможешь мне, сынок?
   Рома сделал невнятное движение головой. И Большой Зам не смог сразу расшифровать этот неоднозначный ответ.
   – Ну? Поможешь? – подсекал Замполит.
   Рома вилял, как мог, уклоняясь от прямого ответа. Ещё минут пять Большой Зам тянул на себя, но уже понимал, что на этот раз не получится – сорвалась добыча.
   – Ну, ладно, – раздраженно сказал Большой Зам, кидая на стол авторучку. – Ты иди, подумай, завтра поговорим. – и он встал, давая понять, что на сегодня разговор окончен.
   – Подумаю, тащ… капитан 3-го ранга!
   Рома открыл дверь и сделал шаг в коридор. Придерживая, но не закрывая до конца дверь в каюту, он оглянулся по сторонам. Коридор был пуст. Извечного посыльного Командира не было на месте. Рома на секунду замешкался. Он стоял, что-то обдумывая, соображая. Через мгновение, он решительно приоткрыл дверь и просунул голову в каюту Большого Зама.
   – Товарищ капитан 3-го ранга, разрешите обратиться?
   Успевший сесть Большой Зам привстал. В его глазах вспыхнули огоньки надежды.
   – Конечно, конечно, Рома, обращайся. Ты уже подумал?..
   – Товарищ капитан 3-го ранга, идите вы на х**!..
   Быстро захлопнув дверь, Рома бросился бегом по коридору подальше от Замполитовской каюты.
   – Сгною-ю!!! – нёсся ему вслед рёв Паши Сорокопута.
   С этого момента про Рому и Большого Зама можно было сказать словами Саида из фильма «Белое солнце пустыни»: они не любят друг друга. Начались репрессии. Из «блатной» команды медиков внучатого племянника адмирала Фокина перевели в считавшуюся самой грязной и тяжелой, (а на деле в самую дружную) электромеханическую боевую часть пять (БЧ-5). Ему зарубили рапорт о поступлении в Ленинградскую Военно-Медицинскую академию им. Кирова, разжаловали из старшин в матросы. За последний год службы Большой Зам объявил Роману в совокупности 3 месяца и 9 дней ареста. Большой Зам держал обещание – «гноил», как мог. Он без сомнения сделал бы много больше, но сработал инстинкт самосохранения. Он всё же опасался: как-никак, а родственник бывшего командующего флотом. Именем его деда корабль назван.
* * *
   Осенью 1987 года к нам во Владивосток в нашу военно-морскую базу, приехал известный петербургский бард Александр Розенбаум! В начале семидесятых во время учебы в Первом медицинском институте Розенбаум сам стажировался на кораблях Тихоокеанского флота. Вот и решил дать концерт специально для нас, моряков тихоокеанцев, прямо с юта одного из стоявших у стенки (причала) военных кораблей. В нашей, замкнутой в ограниченном пространстве корабля казённой жизни, где, в смысле музыки, кроме строевых песен, запрещено было всё: и магнитофоны, и гитары, и музыкальные телепрограммы, приезд Розенбаума был Событием с большой буквы.
   Как нам всем хотелось быть на этом концерте! И Большой Зам это отлично понимал. Он построил экипаж и со своей, вечно прищуренной улыбочкой медленно ходил вдоль строя, собственноручно отбирая горстку избранных, достойных сойти на стенку и подойти к стоявшему в трехстах метрах от нас кораблю-счастливчику. В первый и последний раз за время моей службы к нам в базу, специально для моряков, с концертом приехал исполнитель такого масштаба. Розенбаум пел, а перед ним на стенке стояла всего лишь кучка, человек пятьдесят, – «отличников боевой и политической подготовки», собранных замполитами с разных кораблей. А мы, не отобранные Большими Замами, стояли на своих кораблях и, опершись на леера (поручни) тянули шеи, пытаясь уловить хоть какие-то обрывки слов, доносящихся издалека любимых песен… Это было Пашино «разделяй и властвуй» в действии. Тогда после концерта наш Большой Зам пригласил Розенбаума к нам на корабль и, угощая его в офицерской кают-компании, попросил написать для корабля строевую песню. Александр Яковлевич отказался.
* * *
   Последнее, что я слышал о Большом Заме, это то, что он, продолжая традиции легендарных комиссаров, работал военным комиссаром в городском военкомате одного маленького городка – отвечал за призыв молодого пополнения. Говорили также, что один раз он даже пытался пройти в депутаты местного законодательного собрания, к счастью для местных жителей – безуспешно.

Как у «оленя» шило увели

   Только русский человек услышав слово «пол-литра» не станет спрашивать – «пол-литра чего?»
(Правда)

   Справка: Издавна на флоте спирт носит странное жаргонное название – «шило». Когда-то, еще на парусном флоте, водку, по чарке которой непременно наливали матросам перед обедом (кто не пил – тому к жалованью каждый день пятачок добавляли), хранили в кожаных бурдюках. Завязки как-то там особо опечатывались, чтоб было видно, если кто покусится на святое. Так вот самые ушлые матросы наловчились бурдюки шилом прокалывать. Добытое таким образом спиртное называлось «шильным» или «шилом». Источник: Военно-морской жаргон, Должиков С., № 9, 2002, с. 23.